Ты подарила мне радость, я причинил тебе боль (гет)

в которой всё встает на свои места, а я понимаю, что жизнь без Гермионы невозможна.

Ура, завтра мой день рождения! Я наконец-то стану совершеннолетним. Наконец-то мне можно будет колдовать вне школы. Прощайте магловская уборка по дому, мытье посуды, резка овощей и прочее. Теперь для всего этого есть волшебная палочка. Мерлин, ждать осталось недолго. Сегодня и завтра будут просто идеальными днями в моей жизни. Более того, завтра выходной, который я жду всю неделю. А неделька-то была та ещё. В понедельник настроение мне испортила Лаванда, которая в очередной раз выказала недовольство по поводу того, что я не надел её кулон и браслет. Вот надо же какая приставучая! Как мне ей объяснить, что я не могу носить эти безделушки на людях — меня же могут засмеять! Пробубнив что-то в ответ, я направился в спальню. Вторник был не лучше. Единственное утешение — это три свободных часа после трансфигурации. Но я их потратил на домашние задания. Интересно, с каких пор меня стала волновать моя учеба? Может, с того времени, как Лаванда превратилась в прилипалу? Среда вообще была сущим кошмаром. Я набрался храбрости, а может, наглости, не знаю, и подошёл к Гарри и Гермионе, которые сидели за столом и делали работу по заклинаниям. Точнее, делал Гарри, а Гермиона просто сидела и разговаривала с ним. Я хотел попросить у Гермионы книгу «Глубины трансфигурации», по которой нам задали сочинение, но, когда я подошёл, Гермиона, не дав мне слова сказать, встала, бросила на меня осуждающий взгляд и ушла наверх в девичью спальню. И только четверг прошел более-менее нормально, да и то только потому, что вечером была тренировка, затянувшаяся допоздна. Когда я вернулся в гостиную, Лаванда уже ушла спать. Правда, Гермиона тоже...

И вот настала пятница, двадцать восьмое февраля. Быстро позавтракав, я вернулся вместе с Гарри в гостиную, потому что у нас сейчас есть свободный час перед зельеварением. Друг предложил заняться Защитой, но я отказался и решил прогуляться по замку в последний день зимы. Странно прозвучит, но мне с некоторых пор нравится гулять по замку в одиночестве. Во-первых, так я спасаюсь от Лаванды, а во-вторых, у меня появляется возможность хорошенько подумать обо всем. Мои таскания за Лавандой не приносят мне ни грамма удовольствия. Я хочу, чтобы рядом была Гермиона и только она. Какой же я тупица! Что мне делать дальше? Как избавиться от Лаванды? Как вернуть Гермиону? Эти три сложнейших вопроса возникли передо мной, но ответы не спешили появляться. В моей голове всё так перемешалось и спуталось, что до конца учебного года мне в этом бардаке не разобраться. А потом... потом неизвестно что может случиться.

— Сколько можно? — услышал я громкий голос из ближайшего кабинета. Я остановился, как вкопанный, потому что узнал этот голос. — Иди и поговори с ним начистоту! — кричала Парвати.

Любопытство взяло верх, я подошёл к двери и наклонился к замочной скважине. Парвати стояла около парты у окна, а Лаванда сидела на подоконнике.

— По-моему, он не хочет больше встречаться со мной.

— С чего ты взяла? — Парвати говорила на повышенных тонах, такой я не видел её никогда. Лаванда, наоборот, сидела, понурив голову, как будто пришла признаваться в преступлении.

— Он не носит мои подарки, не рассказывает о своих планах насчёт нас.

— А ты спрашиваешь? Если мне не изменяет память, то вы только целуетесь.

— Да, но всё это как-то ненормально. Мне всё время кажется, что он думает о ком-то другом.

— Не догадываешься, о ком?

— О своей Грейнджер. И она хороша. Не может уйти из гостиной, когда там мы, и Бон-Бон смотрит только на неё.

— Лаванда, послушай меня. Ты с самого начала была обречена на провал. Я до сих пор не понимаю, зачем ты это начала.

Что начала?

— Надо. Я хотела, чтобы эта всезнайка наконец-то поняла, что ей никогда не получить такого парня, как Рон. Помнишь наш разговор перед входом в Большой Зал, когда Рон не заметил моего отсутствия?

— Это когда ты мне сказала, что хочешь прыгнуть к нему в постель? — спросила Парвати, зачем-то указав пальцем в пол.

— Ну да, — ответила Лаванда, улыбаясь. — Так вот, тогда я устроила ему проверку, а он не прошёл её. Когда Грейнджер сказала, что пойдет на вечеринку Слизнорта с Маклаггеном, Бон-Бон захотел поиграть со мной (она, что, намеренно не называет вещи своими именами?), но потом передумал.

Я сидел перед дверью, как громом пораженный. Что всё это значит?

— Но Рон любит Гермиону, как ты не понимаешь!

— Когда-то, может, и любил, но теперь он мой.

Ты глубоко ошибаешься, причем в обоих случаях! Я и сейчас люблю Гермиону, а твоим я никогда не буду!

— Ты только что сказала, что он больше не интересуется тобой, не рассказывает о своих планах, — сказала Парвати, попав, видимо, в самую суть.

— Это дело кратковременное. Завтра у него день рождения, и я намереваюсь сделать ему такой сюрприз, что он сразу забудет про свою грязнокровку. Я покажу ему истинную красоту, — сказала Лаванда, сжав свою грудь в руках.

— Ты хочешь раздеться догола перед ним?

— Почему бы и нет? — Лаванда посмотрела на подругу как на ненормальную. — Увидев меня абсолютно голой, он тут же рухнет к моим ногам и никогда не захочет подниматься.

НЕ ЗА ЧТО!!!

Я ворвался в кабинет и закричал, тыча пальцем в Лаванду:

— Что ты сказала? Повтори!

Лаванда вскрикнула, а Парвати едва не упала на пол.

— Бон-Бон... — промямлила Лаванда.

— Хватит меня называть этим глупым прозвищем!

— Прости меня...

— Как ты посмела?! — я готов наорать на Лаванду, даже в присутствии Парвати. — Что это такое?!

— Я сейчас всё объясню...

— Ничего не хочу слышать! — я выскочил из кабинета и побежал по коридору.

— Рон, подожди! — крикнула сзади Лаванда.

— Убирайся с глаз! — я на миг остановился.

— Ладно, я уйду, но подумай, будет ли тебе лучше одному?

— Будет, ты только ответь: почему я? — я обернулся к ней.

— Ты мне на самом деле нравишься. Я хотела, чтобы ты обратил на меня внимание, но ты смотрел только на Гермиону. Когда вы поругались, я поняла, что настал мой час. Я тебя люблю и хочу, чтобы ты был счастлив. А она не может подарить тебе истинную любовь и радость.

— Ты ошибаешься. Гермиона любила меня...

— Вот именно, что любила, — перебила Лаванда. — А я люблю сейчас.

— Нет, ты просто издеваешься надо мной и Гермионой. Если бы ты знала, из-за чего мы с ней поссорились... (я не должен говорить ей об этом) но тебе не положено это знать. Уходи, я не хочу больше тебя видеть!

Лаванда залилась слезами, но продолжала стоять на месте.

— Не прогоняй меня, Рон, — взмолилась Лаванда, протянув ко мне руки.

— Тогда уйду я, — я зашагал обратно в гостиную.

Мерлин, почему я такой невезучий? Почему я, поддавшись своим глупым предрассудкам, поругался с самым дорогим для меня человеком на свете? Почему потом я встретил ту, которая вообще не знает, что такое любовь? Лаванда просто хотела посмотреть на слёзы Гермионы. Боже мой, я не представляю, как Гермиона жила с этой дурой четыре месяца наших... даже слово подходящее подобрать не могу. Точно, что не отношений. Мне противна сама мысль, что это называется отношениями. Как моя любимая Гермиона каждый вечер слушала одно и то же: а Бон-Бон вот это, а Бон-Бон вот то? На что я обрёк ту, ради которой готов на всё? Боже, почему я не умер тогда в Министерстве магии, когда меня едва не задушили мозги? Всё бы стало простым и понятным: я бы отправился на кладбище, а Гермиона бы нашла себе того, кто её достоин. А теперь мы с ней будем оба несчастны.

Чтобы не повторилась история с хогвартским кабинетом, я вернулся в гостиную, закинул сумку через плечо и вместе с Гарри отправился на зельеварение. Друг спросил, что у меня произошло, но я не стал рассказывать ему о подслушанном разговоре и просто ответил, что очень устал — конец недели всё-таки. После занятий я не пошёл на ужин, потому что кусок в горло не лез, а сразу направился в спальню. Домашнюю работу я сделаю в воскресенье, а сейчас хочу просто проваляться в кровати весь вечер и ночь. Мерлин, почему в мире столько несправедливости? Я ненавижу бедность. Почему я не родился в семье Малфоев? Тогда бы я купался в ваннах золота, получал бы лучшие метлы в мире, жил бы во дворце с прислугой. Наконец, девчонки бы висли на мне толпами, и я мог бы выбрать любую. Тогда ты не встретил бы Гермиону. Верно, если бы я носил фамилию Малфой, то я никогда бы не познакомился с Гермионой Грейнджер, самой замечательной девушкой в мире. Я ненавижу Тёмного Лорда, из-за которого рушатся семьи. Он убивает людей просто так, для удовольствия. Если бы он пришел в больницу святого Мунго на обследование, то сразу бы попал туда с диагнозом — сумасшедший. Почему я не родился маглом где-то в русской деревне, чтобы никогда не знать имя Тома Реддла? Тогда ты не встретил бы Гермиону. Снова верно, будь я русским маглом, я бы не полюбил Гермиону Грейнджер, просто потому, что не знал бы такую восхитительную девушку. Я ненавижу самого себя. После всего, что я натворил, уж лучше бы я вообще не рождался. Имя Рона Уизли стало бы пустым звуком. Все бы были счастливы, потому что я бы не портил всем жизнь. Тогда ты не встретил бы Гермиону. Трижды верно, если бы я не появился на свет, то я никогда бы не увидел её очаровательных карих глаз, не смог прикасаться к её нежным рукам, не услышал её мелодичного голоса. Я не могу и не умею жить без всего этого. С тех пор, как мы поссорились, я чахну, как растение, которое не поливают. Я задыхаюсь и умираю без тебя, Гермиона. Последние месяцы моё сердце медленно съедает тяжесть моих проступков. Моей душе становиться всё хуже и хуже, потому что она и я вместе с ней — мы остались без тебя, Гермиона. Если бы меня не спасали каждый день мысли о тебе, то я бы давно превратился в инфернала. Но так больше продолжаться не может, я должен собраться и отдать себя на милость Гермионы. Завтра же пойду и извинюсь перед ней. Хватит издеваться над её и моими чувствами! Завтра... завтра...

— С днем рождения, Рон! — крикнул Гарри, пока я протирал глаза. Дин и Симус собирались на завтрак слишком шумно и разбудили меня. — Держи подарок! — Гарри бросил какой-то сверток в общую гору, которая возникла на моей кровати. Кто-то доставил ночью сюда мои подарки. Наверное, домовики.

— Здорово! — я развернул его подарок первым. В свертке оказались кожаные вратарские перчатки черного цвета. — Отлично!

— Да чего там... — произнес Гарри, осматривая Карту Мародеров.

Я развернул следующую коробку — «Расширенный набор прогульщика» от Фреда и Джорджа. Билл и Флер подарили новую бритву с самозатачивающимися лезвиями. Мама с папой по существующей традиции подарили золотые часы со странными символами на ободке.

— Богатый в этом году улов! — сказал я и поднял часы на уровень глаз. — Смотри, что подарили мне мама с папой.

Гарри, что, совсем меня не слушает?

— Блеск, — коротко произнес он и снова уткнулся в карту.

Ладно, Бог с ним. Меня ждут подарки! А это что ещё за большая коробочка? В голове зародилась крошечная надежда, что это подарок Гермионы, но на книгу это мало походило. Может, Гермиона тоже подарила мне какой-нибудь набор, который мне пригодится в жизни? Сейчас узнаем. Я поднял коробку с пола (видимо, упала, когда я рылся в горе подарков). Это оказались «Шоколадные котелки». Что ж, конфеты тоже неплохо. Как раз в этот момент у меня заурчало в животе. Надо открыть коробку и съесть парочку. Может, найду записку, где будет указано, от кого эти конфеты. Нет, пусто. Записки нет. Зато целая коллекция разнообразных котелков. С начинкой и без, в черном шоколаде и в белом, с рисунками и гладкие — в общем, каких только нет. Я отправил в рот ближайший от руки котелок и протянул коробку Гарри.

— Хочешь? — неудобно разговаривать с конфетой во рту.

— Нет, спасибо. Знаешь, Малфой опять исчез.

— Куда это он запропастился? — спросил я, засовывая второй котелок в рот. Я встал с кровати, чтобы одеться в мантию. Мне не очень хотелось говорить о Малфое, поэтому я перевел разговор в другое русло. — Слушай, если ты не поторопишься, придётся заниматься трансгрессией на пустой желудок... Хотя, может, так оно и лучше будет.

Я съел третью конфету, четвертую, пятую, и вдруг в желудке стало горячо, как будто я проглотил факел. Я запихал в рот ещё несколько и тут же, почти не разжевав, проглотил. Тепло быстро разлилось по телу, а в голове появился образ прекрасной черноволосой девушки, который моментально перекрыл все остальные. Моя любимая ждёт меня. Я должен идти к ней, но здесь этот Гарри, который не должен последовать за мной.

— Готов? — спросил он меня.

К чему? Моя прекрасная Ромильда, наверное, не догадывается о моем существовании.

— Рон! Завтракать! — этот остановился и обернулся. Конечно, у него всегда одно на уме — как бы скорее набить себе брюхо.

— Я не голоден, — ответил я в надежде, что он уйдёт на свой завтрак.

— Разве ты не сказал?..

— Да ладно, ладно, пойду, — Господи, когда ты отцепишься от меня? — Но есть мне всё равно не хочется.

— Конечно, ты только что полкоробки «Шоколадных котелков» слопал.

Опять он о еде.

— Не в этом дело, — я вздохнул. — Ты не поймешь.

— Что верно, то верно, — он развернулся и направился к двери.

Друг, не оставляй меня одного!

— Гарри! — окликнул я его.

— Что?

— Я этого не вынесу!

— Чего не вынесешь? — Гарри продолжал смотреть на меня недоумевающим взглядом.

— Я всё время думаю о ней!

Друг разинул рот. Боже, как же плохо не быть влюбленным по уши в девушку.

— А почему тебе это мешает позавтракать? — да, тяжелый случай.

— Я думаю, она даже не догадывается о моем существовании.

— Ещё как догадывается. Вы же с ней всё время обнимаетесь, разве нет?

Не понял.

— О ком ты говоришь?

— А ты о ком говоришь?

— О Ромильде Вейн, — произнес я, наслаждаясь звуком этого имени.

Наступила тишина. Гарри смотрел на меня выпученными глазами. Наконец, он выдавил:

— Это шутка такая, да? Ты шутишь...

Разве о таких вещах шутят?

— Я думаю... Гарри, по-моему, я люблю её.

— Ладно. Ладно, повтори это ещё раз, только лицо сделай серьёзное.

А разве у меня несерьёзное лицо?

— Я люблю её, — повторил я.

— Всё это очень смешно и так далее, однако кончай шутить, хорошо?

Ах ты, безмозглая тупица! Ты смеешь издеваться над моей любовью! Я замахнулся посильнее и врезал теперь уже бывшему другу в ухо. А дальше мир вокруг меня перевернулся. Потолок оказался под ногами, а пол — над головой. Мои руки почему-то поднялись вверх, то есть вниз, то есть неважно.

— За что? — завопил Поттер где-то около моих ног.

— Ты оскорбил её, Гарри! Ты сказал, что всё это смешно! — я попытался ещё раз замахнуться, чтобы врезать ему, но руки меня не слушались.

— С ума сойти! Да что на тебя...

Но он не договорил. Я по-прежнему смотрел на него вверх ногами. Видимо, он снова применил ко мне свое несчастное заклинание Левикорпус.

— Откуда взялись «Шоколадные котелки»? — спросил Гарри, указав на коробку.

— Мне их на день рождения подарили! Я и тебе одну предлагал, помнишь?

— Ты подобрал коробку с пола, так?

Причем здесь это?

— Ну и что? Она просто с кровати свалилась. Отпусти меня!

— Она не свалилась с кровати, понял, тупица? Это мои конфеты, я выложил их из чемодана, когда искал Карту Мародеров. Мне их Ромильда Вейн...

Это имя несколько раз повторилось в моей голове. Ромильда, моя любимая Ромильда. Значит, Гарри знаком с ней. Я попрошу, чтобы он нас познакомил.

— Ромильда? Ты сказал, Ромильда Вейн? Гарри, так ты знаком с ней? Ты можешь меня представить?

— Хорошо, я тебя представлю, — после короткой паузы ответил друг. — Сейчас я спущу тебя вниз, идёт?

Я упал на пол, но тут же поднялся на ноги.

— Она придет сегодня в кабинет Слизнорта.

— Зачем? — спросил я. Действительно, зачем такой умной и прекрасной девушке приходить в субботу утром в кабинет профессора зельеварения?

— Ну, она берет у него дополнительные уроки.

— Так, может, попросить, чтобы он их нам обоим давал?

— Роскошная мысль, — отозвался Гарри.

Мы спустились по лестнице в гостиную и направились к выходу. Там стояла блондинка с большой коробкой, если я не ошибаюсь, её зовут Лаванда Браун. Дурацкое имя.

— Опаздываешь, Бон-Бон (к кому она так обращается, неужели, к Гарри?), — сказала она и протянула коробку мне. — Я принесла тебе подарок на...

— Отвали, — ответил я. — Гарри хочет познакомить меня с Ромильдой Вейн.

И мы направились в кабинет Слизнорта. Я шёл за Гарри и думал о ней. Через несколько минут я увижу её. Мы подошли к двери кабинета, и Гарри несколько раз постучал. Слизнорт открыл дверь, и они о чём-то шепотом заговорили. Нашли время разглагольствовать, я хочу видеть её. Я попытался войти в кабинет, но мне мешал Гарри.

— Рон может наделать глупостей.

Каких ещё глупостей? Я просто хочу признаться Ромильде Вейн в любви.

— Её не видно, Гарри, он её прячет? — спросил я, пытаясь заглянуть в кабинет.

Тут Гарри освободил дорогу, и я наконец-то смог попасть в кабинет и тут же сбил скамейку для ног. Боже, сколько же у Слизнорта ненужной мебели! Чтобы не упасть на глазах Ромильды, я ухватился за плечо Гарри.

— Она этого не видела? — спросил я, озираясь по сторонам.

— Она ещё не пришла, — ответил Гарри.

— Вот и хорошо. Как я выгляжу?

— Очень красиво, — на этот раз ответил Слизнорт. Он протянул мне стакан с какой-то жидкостью. — А теперь выпейте — это средство тонизирует нервы, оно поможет вам сохранить спокойствие при её появлении.

То, что нужно!

— Отлично! — я выхватил стакан и залпом осушил его.

Через секунду в животе появилась неприятное ощущение — мне снова захотелось есть. В глазах потемнело, а голова закружилась. Где я? И что здесь делают Гарри и Слизнорт?

— Ну что, опять в здравой памяти? — улыбаясь, спросил Гарри, а Слизнорт хохотнул. — Огромное спасибо, профессор.

О чем друг говорит? Что произошло? Я упал в ближайшее кресло, чтобы не рухнуть в обморок. Что я делаю в кабинете Слизнорта? У меня же сегодня день рождения, и мне нужно идти извиняться перед Гермионой.

— Нуте-с, — сказал Слизнорт, вручая мне бокал с медовухой. Сухость во рту заставила прикоснуться к бокалу губами, не дожидаясь Гарри и профессора. Я выпил вино, и тут же почувствовал, как все внутренности скрутило в жгут. Горло словно сдавили тиски, в голове замелькали смутные картины, руки затряслись, кости заломило, а во рту я ощутил приторный вкус. Я стал задыхаться. Я открыл рот, и тут же почувствовал, что по подбородку потекло нечто, напоминающее мыльную пену. Я попытался опустить глаза вниз, но не смог. Потом кто-то зажал мой рот рукой, а в мое горло провалилось что-то твердое, похожее на камень. Он пролетел в желудок, и последнее, что я запомнил и почувствовал, был страх оттого, что всё мое тело проваливалось в кромешную тьму.