С самого начала (джен)

Вечер полнолуния. За ужином Тома не оказалось, также, как и Меррифот, преподавательницы защиты — за учительским, а за гриффиндорским не было Минервы МакГонагалл. Том отлично умел выбирать союзников — эта девочка была лучшей ученицей пятого курса, ее уважали и любили учителя, и прежде всего — сам Альбус. Она тоже загорелась идеей увидеть трансформацию оборотня, когда ее к этому немного подтолкнули. И у нее тоже не было сданных Сов. Минерву поддержали, и Альбус сдался, не выдержав совместной атаки. Оставалось ждать результатов. Ждать здесь, в школе, потому что уступил очередному "я пойду сам". Меррифот и МакГонагалл, видимо, нисколько не мешали Тому чувствовать самостоятельность.

Он вернулся с блестящими глазами, нервной гримасой, не слишком похожей на улыбку, не способным ни минуты усидеть на месте — то есть, совершенно на себя не похожим. Утром Альбус увидел его бесцельно бредущим по коридору, позже — носящимся по библиотеке с огромными стопками фолиантов. Уже во время обеда он почувствовал на себе жадный оценивающий взгляд, за ужином не осталось сомнений в том, что сегодня вечером у него будет гость и, возможно, бессонная ночь, полная анимагических превращений. Так и оказалось.

* * *

Том растянулся в кресле в чрезвычайно развязной позе, нога за ногу, опять-таки, совершенно ему не свойственной, и замолчал.

— Ну и как, кого было труднее всех уговорить? — Альбус взялся начать разговор, кроме того, ему действительно было интересно.

— Гриффиндорку. Труднее, чем всех вас, вместе взятых. Оказывается, моя репутация в красной гостиной чудовищна.

На это ушло недели три, не меньше. Альбус несколько раз видел Риддла вместе с МакГонагалл, они смотрелись как хорошая пара — у обоих тонкие, умные лица и одинаковые маленькие значки на груди. Но нет, Минерва, с ее обостренным чувством справедливости — никогда, или, скорее, до первого раза, когда Том снимет при ней маску хорошего мальчика.

— Но как, все-таки?

— Мы же старосты, пересекаемся иногда.

— И часто находите общий язык?

Сомнительно. Для Минервы значок старосты был возможностью раскрыться. Строгая к себе и даже шуткам, над которыми стоит смеяться, она не слишком хорошо сходилась с однокурсниками, не находила общих тем, кроме учебы, а теперь к ней шли за советами и помощью, она была на своем месте. О Риддле Альбус так не думал, сделать его старостой было последней проверкой — проверкой ответственностью.

— Удачно начатый общий разговор о том, как плохо нас учат… Никто даже не подумал со мной согласиться, посмеялись — и все, а она была готова доказать делом, что я не прав. Ну, попытаться, — насмешливо добавил Том.

— Плохо учат?

— А вы так не думаете? Учебники и учителя довольно убедительны, кажется, достаточно выучить материал, написать эссе, сдать и получить свое "превосходно", а ведь на самом деле магические законы гораздо сложнее, чем написано в учебниках, верно? Зачем так упрощать? Ведь немного терпения и экспериментов, и каждый может убедиться, что учебник и опыт заметно отличаются. Если начать пробовать на зуб, окажется, что многое просто не соответствует действительности.

— Ты пробуешь?

— Конечно, пробую, что успеваю, но большинство-то — нет, и ваша гриффиндорская отличница — тоже. Слово за слово, — Том довольно улыбнулся, — мы с ней поспорили, что я сварю любое зелье пятого курса по своим соображениям лучше, чем она по учебнику.

— Что вы выбрали?

— То, что можно легко проверить — ранозаживляющее.

— Думаю, ты немного подготовился… — Альбус помнил, что Том выпросил ключ от его собственной лаборатории на неделю раньше, чем явился туда с гостьей.

— К любому ее выбору, все было честно. Проверяли на мне, — Том был готов согласиться, что Минерва не совсем безнадежна, раз без лишних споров согласилась, что раны должны быть одинаковы и на одном испытуемом, — разница была заметна без всяких темпусов — сваренное по стандартному рецепту зелье вообще не заживляло. Пришлось, когда она признала это, и второй порез вылечить моим. Теперь я точно знаю, почему мы почти никогда не пробуем на себе даже полезные зелья, — это был окончательный приговор учебнику зельеварения.

— А потом?

— Потом я предложил ей дуэль.

— Соревноваться в трансфигурации не рискнул? — глаза Альбуса весело сверкнули.

— Нет. Вы преподаете чуть лучше остальных, — Альбусу было чертовски приятно слышать это от Риддла после всех их прошлогодних споров о нечестных приемах, якобы им используемых, — поэтому ЗОТИ, дуэль, и выиграл ее я — малявка, на год младше, потому что практик.

— А ты сказал ей, кто ведет у тебя практику? — теперь и Дамблдор по-настоящему смеялся.

— Нет, зачем? Мне не нужна здесь, — Том обвел рукой кабинет, — конкуренция.

— Ты готов считать МакГонагалл конкуренткой?

— А вы?

— Тебе — нет. Минерва — очень талантливая девочка, но слишком доверяющая авторитетам, по крайней мере, моему, это ее слабое место. А что потом?

— Потом мы еще поговорили о ЗОТИ, о том, что волшебнику, воспитанному магглами, пришлось многое читать, как страшную сказку — я ведь пока не видел ни вампиров, ни оборотней, тут она вспомнила меня — мальчика, которого когда-то научила левиоссе. И мы пошли к Диппету вместе — просить экскурсию в Министерство.

— И как тебе министерство? Увидел, что хотел?

— Отвратительно. У нас забрали палочки, даже у Меррифот, еще и проверили на недавно использованные заклинания, на случай, если в Министерство забредут преступники, видимо. Противно, но бестолково, как и все остальное там. Оборотней запирают в клетки по одному, но в одном подвале, и там были другие наблюдатели, кроме нас, в таких чистых отглаженных мантиях, уверенные, что это для них, что они могут отдать тут любой приказ. Ненавижу таких.

Том поменял ноги местами, теперь правая оказалась на левой.

— Кажется, вы заговариваете мне зубы.

— Я? Ммм, — поворот разговора был неожиданным, — у тебя болят зубы? Могу попробовать заговорить, но почему не колдомедик?

Том звонко рассмеялся.

— Это маггловское выражение, "заговорить зубы" — отвлечь от темы разговора. У вас почти получилось, но... Вы ведь знаете, зачем я пришел. Если собираетесь продолжать светский разговор, я пойду, пожалуй, поищу кого-нибудь, кто в состоянии выучить невербальное заклинание и обратить меня обратно, если я сам не смогу. Вы были абсолютно правы, мне кажется, теперь я знаю, как обернуться в моего зверя, и буду пробовать сегодня вечером.

— Слишком безапелляционный тон, тебе не кажется? Когда я спрашивал, что показалось самым трудным, ожидал другого ответа, думал, ты понимаешь, что самое трудное у тебя еще впереди, — Альбус встал, — я не уверен, что тебе сейчас нужна анимагия. Есть много свидетельств, что она будит в магах странные свойства характера, неожиданные для тех, кто знал их раньше. И, во-вторых, я совершенно уверен, что тебе не стоит пробовать обратиться прямо сейчас — в том состоянии, в котором ты находишься. Нужно быть спокойным и сосредоточенным, а ты места себе не находишь.

— Вы не понимаете, Альбус, — Том тоже встал, — я знал, что вы скажете, и у меня есть план, — он стремительно повернулся и пошел вглубь комнаты, к стеллажам и шкафам, чтобы через минуту вернуться с думосбором в руках. Артефакт был поставлен на стол между ними, Том выхватил палочку, — и сядьте пока, я не люблю, когда на меня смотрят сверху вниз. Я предлагаю вам посмотреть на трансформацию, может быть, вы поймете, что я сейчас чувствую. Вы ведь не откажетесь?

— А если откажусь?

— Только в одном случае, если вы — уже анимаг, и я не могу показать вам ничего нового. Но в списке зарегистрированных анимагов вас нет — я узнавал. Вы не откажетесь.

— Ты становишься настоящим стратегом, — заметил Альбус.

Том прикоснулся концом палочки к виску, извлек воспоминание в виде тонкой, невесомой нити и опустил его в думосбор.

Поколебавшись минуту, Дамблдор шагнул в прошлое сквозь переливающуюся перламутровую поверхность.

И действительно, воспоминание Тома можно было назвать учебным пособием для анимага, не иначе — только обращение человека в волка, ничего лишнего. Одежда становится второй кожей, мягко облегая тело и будто растворяясь в нем, сама кожа темнеет и провисает складками, готовя место для изменяющихся костей скелета, потом меняется костяк, занимая освобожденное место, проступает мускулатура, все достаточно медленно и последовательно, несколькими волнами, шерсть вырастает последней. Все это сопровождается стонами боли, особенно на последних этапах, но Тома это, видимо, не испугало, впрочем, он не боялся боли так, как большинство детей. Не испугало и Альбуса. Ныряя в воспоминание второй раз, он уже чувствовал собственное, почти необъяснимое, вскипающее нетерпение — но ему придется подождать. Вынырнув, он задал только один вопрос.

— Ты уверен?

Том был уверен. Он скинул мантию, чтобы не путаться в складках. Приготовления были достаточно недвусмысленны.

Тест Беллириарда не ошибся — через минуту почти неуловимых глазом превращений на полу лежала змея. Она несколько раз неловко дернулась, но, видимо, достаточно легко овладела секретами движения в теперешнем виде и отправилась обследовать территорию. Сначала медленно и как-то неуверенно, но через десять минут у Альбуса зарябило в глазах от попыток уследить за пресмыкающимся. Оно сделало несколько кругов по комнате, постепенно забираясь выше, пару раз неуклюже шлепнувшись на пол при попытке перебраться со стула на стол, а со стола на ближайший шкаф, и Альбус понял, что у Тома есть цель, к которой он постепенно приближается таким образом, и эта цель наверху, почти под потолком — клетка с фениксом.

Мстительный характер или естественная реакция большой змеи на аппетитную птицу, подвижность которой кажется ограниченной? Это была довольно безрассудная охота — Фоукс, обладая когтями и длинным клювом, мог отлично за себя постоять, Альбус был уверен, что в открытой схватке у Тома не останется шансов. Фоук считал так же — оглянувшись на Альбуса, несколько раз толкнул дверцу со своей стороны, демонстрируя готовность пообщаться поближе.

Ни одно из решительно настроенных существ в комнате не собиралось отступать, последствия могли быть самыми плачевными, и если для феникса реакция была естественной, то Риддл заслужил самый серьезный выговор в своей жизни. Поэтому Альбус шагнул вперед, понимая, что требуется его вмешательство — он никогда не запирал клетки.

Том воспринял происходящее иначе, в своей альтернативной логике — попытался воспользоваться Дамблдором как опорой, чтобы подняться вверх, был пойман за голову ловкими пальцами, несмотря на яростное шипение. Альбус опустился на пол от греха подальше — не был уверен, что удержит змею, не рискуя переломить ей позвоночник. Настало время поговорить. Он направил палочку, собираясь вернуть Тому человеческий облик, но в змеином шипении было, кажется, что-то об ожидании.

— Хорошо, я подожду, — вышла ли его попытка говорить по-змеиному, Дамблдор не знал, но торопиться было некуда, поэтому Альбус сел удобнее, опираясь теперь спиной на боковину кресла и немного локтем — на его сиденье. Том в змеином облике оставался неподвижен, лишь изредка по его телу еле заметной волной пробегала дрожь. Следующие полчаса прошли в тишине, потом змеиная голова прошипела: "сейчас".

Очевидно, Том не смог вернуться сам, как и боялся. Конечно, любой преподаватель помог бы ему, кто-то из ровесников — вряд ли, ничего подобного по сложности на четвертом-пятом курсе не проходили, тем более — нужного заклинания.

— Парселтонг — выше ожидаемого, Дамблдор, — Том несколько раз покачнулся, поднимаясь с пола, и, будто не находя равновесия, сел обратно, — но как вам только вздумалось ловить змею за голову рукой? Я чудом вас не цапнул, даже не знаю, как сдержался.

Альбус протянул ему руку, помогая встать и сесть в кресло.

— Сдержался? Я бы сказал, просто не успел, ты был гораздо неповоротливей настоящей змеи.

— Не важно, я не собираюсь быть змеей, просто анимагия — интересный эксперимент. Вам тоже стало понятно?

— Нет. Мне понятно то же, что тебе — как перекинуться туда, и также, как тебе, непонятно, как возвращаться обратно. Ты сейчас пробовал, но у тебя не вышло?

— Да, наверно, потому, что не видел обратной трансформации — нам не разрешили дожидаться всю ночь. Я надеялся, что станет понятно после превращения, или, может быть, вы увидите мое и поделитесь…

— Заклинание сработало слишком быстро, боюсь, тебе придется искать способ увидеть обратную трансформацию.

— А нельзя посмотреть мое обращение в замедленном темпе? — Том кивнул головой в сторону думосбора.

— Не представляю, как. Но мысль интересная, я подумаю…

— А если… что показал тест Беллириарда вам?

Альбус улыбнулся.

— Низкие способности.

— Тогда ваша очередь.

— Не думаю. Да, трансформация и на меня произвела впечатление, я чувствую покалывание в кончиках пальцев, которое могло бы заставить меня сейчас мчаться по лестнице вниз, прыгая через ступени. Но я знаю, что это нетерпение — не я, мне настоящему не нужна эта способность. Анимагами часто становились перспективные ученые, подающие большие надежды, но эти надежды после никогда не оправдывались — то ли анимагия полностью удовлетворяла амбиции, то ли что-то еще, — на самом деле, Альбус был не прочь попробовать и почти уверен, что у него получится не только туда, но и обратно, но этим он бросил бы Тому вызов.

— Подождите, а зачем бежать вниз?— Том всегда отличался тем, что в самой длинной фразе успевал запомнить и обдумать каждое слово. Для любого другого вспомнить странную деталь было бы домашним заданием, Альбус часто пользовался памятью собеседников, оставляя им такие вот скрытые послания, но не Риддлу — с ним не работало.

— Мое животное довольно крупное, я не рискнул бы обращаться в замке.

— О, и кто это?

— Тест предполагает, что дракон.

Том немного растерялся, отказ от такой возможности просто не укладывался в его голове.

— И вы еще сидите? Идемте!

— А посмотри, какая погода.

Том подошел к окну и отодвинул тяжелую штору. Мартовская оттепель, державшаяся неделю, на время сменилась холодной и мокрой зимой, если в январе в такой ветер окно залепили бы пушистые, тяжелые снежинки, то сейчас в него горстями швыряло маленькие льдинки, и стекло тихо звенело под ними. Но любому было ясно, что лицо, подставленное этому ветру, исколет так, что и глаз не раскроешь. Да, не лучшая погода, чтобы попробовать стать драконом и взлететь — иначе смысл?

Том понятия не имел, какого размера настоящие драконы, страшен ли им снег и ветер. Иногда его жизнь и учеба были самыми обычными, а иногда случались такие провалы в сказку из старинной книги, но даже собственное превращение показалось ему более обычным, чем то, что сказал Альбус — он может стать драконом, если захочет. Том больше не настаивал — как не стал бы разговаривать с иностранцем, языка которого не знает. Он тщательно задернул шторы, чтобы не слышать ветра, восстановил нарушенный непогодой уют и вернулся к столу.

— Какой змеей я был? Ядовитой?

— Не знаю, что это за вид, не разбираюсь особо, — Альбус пожал плечами, — совершенно обыкновенная темно-серая змея с дурным характером и плохой координацией, явно недостаточно ловкая, чтобы добыть себе обед, — подобные слова он держал про запас, на самый крайний случай — ничто не могло отвадить Риддла так, как обыденность и обыкновенность, — и недостаточно умная, чтобы выбрать цель себе по силам.

— Что? — прошипел Том.

.— Если бы мы с Фоуксом тебя не пожалели, — ты, как минимум, остался бы без глаз. Или не знаешь, как крупные птицы поступают со змеями? Я даже ругать тебя не могу, настолько это было глупо.

— Значит, глупая и с плохой координацией, да? — Том легко шевельнул пальцами, и чашка Альбуса исчезла, оставив в его руке горсть горячей воды, пролившейся, разумеется, прямо на колени.

— И даже полуобращение подействовало преотвратно на твое чувство юмора, — добавил Альбус, тряся обожженной рукой.

Том потупился, поняв, что зашел слишком далеко, выпускать на свободу столько злости не стоило.

Остался лишь один вопрос, и Том, поколебавшись, задал его.

— Но как могло оказаться, что стать анимагом так просто, ведь каждый из них пишет, что ему или ей потребовались на это годы тренировки.

— Может, и требовались, — Альбус подмигнул, — а может, это их маленький заговор. Помнишь, с чего мы начали разговор сегодня — противоречие учебников и опыта. На самом деле, такая проблема не только с учебными рецептами. Ни один зельевар — мы говорили о зельеварении, но в других науках то же самое — не опишет полностью, как он получил результат, маленький нюанс, какая-то изюминка, останется в его голове, по написанному рецепту обычно можно сварить похожее, но далеко не идеальное. Так принято.

— Получается, каждый маг должен доизобретать рецепт заново? Какой смысл? Обществу это не выгодно. Можно же запретить, не принимать к печати работы, которые нельзя воспроизвести…

— Смысл есть. Как думаешь, что было бы, если бы каждый мог сварить феликс или веритасерум? Конечно, настоящие рецепты тоже известны, некоторым ученым слава оказалась дороже секретов, их часто обвиняют в тщеславии. Меня, например, обвиняли, и у меня были проблемы с доказательством первенства — потому что я описывал в точности то, что делал, варя зелья с кровью дракона.

— Теперь понятно, почему мы так безнадежно отстали от магглов, — Том, сравнивая два мира, не мог не замечать некоторой архаичности магического, но раньше не мог объяснить этого.

— Так и есть. Последние тридцать лет все ломают голову над тем, что делать. Русские маги сказали знаменитую теперь фразу — "Единственный способ догнать магглов — сесть в маггловский поезд" — и устроили в своей стране одновременно магическую и маггловскую революцию, вышли из анклавов и стали жить не просто вперемешку с магглами, а вместе с ними. Ты, конечно, знаешь, что каждый русский маг должен иметь маггловские документы, образование, работу, и наш статут секретности — цветочки по сравнению с их правилами, они признали власть магглов над собой. Россия немедленно попала в изоляцию, потому что никто, вернее, ни одно правительство не хотело повторения подобного у себя. В результате мы вырастили Гриндельвальда, — каждый разговор рано или поздно возвращался к войне или к ее причинам, — его с его доктриной можно было остановить, не доводя до войны, но он убедил всех, что будет воевать только с Россией, чтобы восстановить там должный порядок, что все его средства — только ответ на их. Но мы немного ошиблись, поверив ему.

Том долго пытался понять, что же ему напоминают разговоры с Дамблдором о войне, и, наконец, вспомнил. Проводя прошлое лето в самой главной маггловской библиотеке Англии, он однажды забрел в реставрационную мастерскую, и, конечно, не мог не разговориться с одним из реставраторов. Оказалось, война — время, когда поступает особенно много раритетных экземпляров, но большая часть из них нуждается в восстановлении. Том наблюдал, как кипа грязных книг, сваленная на столе, постепенно превращается в экземпляры, как называл их мастер. Бережная очистка, разглаживание под прессом страницы за страницей, часто с очищающими и восстанавливающими растворами. Постепенно книги светлели, буквы становились отчетливей, спустя некоторое время можно было читать то, что написано.

Не всегда просто, не всегда быстро, но именно так Том мог бы описать свои отношения с людьми. Сам он с трудом мог бы определить, какое место занимает в этом процессе магия, только на нее Том не полагался. Тщательно подобранные слова, разрушение защиты, где давление, где прояснение, и он становился исповедником, а значит, гораздо больше, чем другом. То же и с Альбусом, тот был самой сложной задачей, но и с ним происходили нужные изменения, его горячность подсказывала, что главное уже близко. Возможно, им остался один разговор — самый трудный для обоих.

* * *

Месяц спустя, когда вся школа поздравляла МакГонагалл — нового анимага, вдобавок к одиннадцати ныне живущим, вернее, официально зарегистрированным, Альбус поймал Тома в коридоре и услышал быстрый ответ на еще не заданный вопрос:

— Ни за что, к дьяволу их регистрацию. Минерва напросилась наблюдать еще одну трансформацию, до утра, и ей было уже не отвертеться. Я не такой дурак.

— Ни за что не поверю, что это ее идея. Что ты ей сказал?

— Правду: что с ней, чего она хочет, как научиться, почему я не стану — использовал ваши слова без ссылки на вас, извините. А вот почему вы промолчали, ведь видели, что с ней творится — еще похлеще крутило, чем меня? — Том сверкнул глазами.

— Если бы ты промолчал, как я, у нее была бы возможность все обдумать, когда мандраж пройдет.

— Ну, я не любитель манипулировать другими, что-то скрывая, поэтому дал ей самой решать, что делать.

Альбус нахмурился.

— По сути, ты лишил ее выбора, если не сделал того, что я для тебя — не дал попробовать.

— У нее в голове слишком много правил и недоверия к тем, кто их нарушает, — Том отвечал зло, но было ясно, что разозлил его не Альбус.

Разговор затягивался, толпа студентов, спешащих по своим делам, неохотно огибала их. Не время и не место для ожесточенного спора, поэтому каждый так и остался при своем мнении.