На прочность (джен)

Ноги слушались плохо. Гойл, одетый в парадную мантию, с распущенными волосами и полными слез глазами, как машина, передвигался на высоких каблуках в сторону седьмого этажа. Вокруг по какой-то дикой случайности никого не было. То ли все резко передумали и отправились в Хосмид, то ли в знак протеста попрятались по своим башням, но факт оставался фактом — коридоры были абсолютно пусты.

Всед за Гойлом, как бы прогуливаясь, шли Малфой и Крэбб. Они оба выглядели задумчивыми и всю дорогу не проронили ни слова. Иногда Гойлу казалось, что Крэбб вот-вот остановится и убежит, но этого не произошло. Войдя в коридор седьмого этажа, Гойл подал сигнал, и Малфой с Крэббом скрылись за возникшей после нехитрых махинаций блондина дверью. Гойл остался один. Он уселся на полу и стал мерно раскачиваться из стороны в сторону. На душе было мерзко. Он старался не думать вообще ни о чем, но в голову все время лезли мысли, длинные и вязкие, словно сны. «Я навсегда останусь никем, — вертелось у него в голове. — Я проживу короткую и пустую жизнь. Закончу школу. Стану Пожирателем, и авроры убьют меня, потому что я ничего не умею». Начало тошнить, голова почему-то стала клониться набок, и среди этой безумной тишины ему вдруг послышался тихий, приятный голос:

— Ты в порядке?

Гойл поднял голову. Над ним, склонившись, стояла Гермиона Грейнджер, и ее волосы, рассыпанные по плечам, легонько касались его лица.

— Да, — неуверенно ответил он, стараясь не вызвать подозрений.

— Не сиди на каменном полу — ты же можешь простудиться! — Грейнджер подала Гойлу руку и помогла подняться. — Почему ты не в башне? Уже поздно, — она заботливо взяла Гойла за руку, и он не решился вырвать ее.

Он ничего не ответил.

— Тебя кто-то обидел! — догадалась Грейнджер и погладила Гойла по голове. — Кто? Скажи, и я обязательно разберусь с ним.

— Не надо, — промямлил Гойл. — Со мной все хорошо.

— Точно?

Гойл кивнул.

— Тогда давай я провожу тебя в башню Хаффльпаффа, — и Грейнджер легонько потянула его за руку в строну лестницы.

— Спасибо, не надо, — испуганно проговорил Гойл, боясь, что грязнокровка всерьез надумает вести его куда-нибудь.

— Но я все же провожу тебя, — староста Гриффиндора могла быть напористой. — Как тебя зовут? Джули? Джули Бернс? Это из-за тебя Хаффльпафф теряет столько баллов...

— Я тут ни при чем, — в душу Гойла началось закрадываться отчаяние. — Это вообще не я. И оставь меня, пожалуйста! Я жду тут одного человека!

— А! Так у тебя тут свидание! — Грейнджер говорила таким тоном, словно разговаривала с пятилетним ребенком. — Ну, хорошо, я не буду мешать, но ты должна пообещать вести себя хорошо и вернуться в башню до отбоя, — она тепло улыбнулась. — Обещаешь?

— Обещаю, — с облегчением выдохнул Гойл, и Гермиона Грейнджер выпустила, наконец, его руку и пошла своей дорогой.

«Джули завтра накажут», — грустно подумал Гойл и продолжил нести свою вахту. Вдруг из-за невидимой двери в выручай-комнату раздался громкий стон, и на пороге появился Малфой. За собой он волочил Крэбба, который едва держался на ногах. Мантия его была порвана, лицо залито кровью, волосы с правой стороны головы были словно вырваны, и рана выглядела просто ужасно.

— Винс, что с тобой?! — бросился к другу Гойл, и Малфой, скинув с плеча тяжелую ношу, пошел, пошатываясь, прочь, безумно повторяя: «Все напрасно...»

Гойл напряг все свои мышцы, но маленькой, тонкой девочке было не под силу удержать большого товарища. Крэбб тяжело рухнул на пол и, издав еще один стон, отключился. Гойла охватила паника. Он, как безумный, стал бегать вокруг тела друга, надеясь, что зелье скоро перестанет действовать, и он сможет дотащить Крэбба до больничного крыла и рассказать все директору, но что-то шло не так, как обычно. Час уже истек, а Гойл все не менялся. К страху за друга прибавился страх за самого себя. Гойлу казалось, что теперь он навсегда останется Джули Бернс, и это приводило его в исступление. Он хотел кричать, но остатки разума заставляли его молча кружить по коридору и молиться, чтобы их нашли. Он мог бы побежать, позвать на помощь, но сама мысль оставить друга одного казалась ему чудовищной. Наконец он не выдержал и, упав на пол рядом с телом Крэбба, начал истошно рыдать. Вдруг он почувствовал, как что-то больно укололо его в бок. Мимолетная боль отвлекла Гойла от душевных страданий и на секунду пробудила разум. Он полез под мантию и нашел там палочку, вывалившуюся случайно из его собственного рукава. Несколько секунд он тупо смотрел на нее, словно видел впервые, потом потряс ею в воздухе.

— Трокнитум моментум, — прерывающимся от всхлипов голосом произнес он, и слезы на его лице высохли, не оставив и следа.

Он провел свободной рукой по щеке, словно не доверяя ощущениям, потом сел и осмотрелся.

В коридоре по-прежнему никого не было. Крэбб лежал без сознания, но иногда его грудь вздымалась от глубоких, спазматических вздохов — он был жив. Подумав еще немного, Гойл направил палочку на друга и медленно произнес:

— Вингардиум Левиоса, — тело Крэбба, потеряв вес, мгновенно оторвалось от пола и начало подниматься выше и выше, следуя указанию палочки Гойла. — Мобиликорпус! — Крэбб взрогнул, но в себя не пришел.

Его тело было готово к транспортировке. Гойл поднялся на ноги и сделал несколько неуклюжих шагов. Тело Крэбба последовало за ним, словно было привязано невидимой нитью. Не веря своему успеху, Гойл шагнул снова и снова, и тело Крэбба не отставало. Тогда, уверившись в том, что он на что-то способен, Гойл поднял палочку снова и шепотом произнес:

— Инвизибус Эдитус Оптима, — медленно выписывая палочкой неровные зигзаги вдоль тела Крэбба. Маленький, потом большой... снова маленький и два больших, и резкий взмах в конце.

Тело Крэбба исчезло из вида. Гойл с облегчением вздохнул. Это, похоже, была его первая маленькая победа. Воспрянув духом, он медленно пошел к подземельям Слизерина, внимательно глядя по сторонам, — опасался, что Крэбб заденет кого-нибудь из студентов или врежется в стену. Когда до подземелий оставался всего один лестничный пролет, Гойл почувствовал, что действие зелья начало проходить...