Вавилон (джен)

Само Рождество Барти помнил не очень хорошо, и на то было сразу несколько причин. Во-первых, именно к этому сроку надо было писать и сдавать годовые отчёты, что делалось в этом году в основном его усилиями, ибо начальник счёл, что уже показывал, как всё оформляется, а значит, он лично может быть свободным «от всей этой лажи». Именно эту причину Барти и назвал матери, когда она заметила его усталый и нездоровый вид, но были и иные. Вторым было то, что он потратил немало времени, чтобы провести операцию — причём начинать её требовалось с того, что во время, на которое было намечено собрание, надлежало быть свободным и иметь какое-либо алиби, либо чтобы о его отлучке никто не догадался. Впрочем, это было не особо сложно — достаточно было предложить начальству начать пить чуть раньше намеченного, а уж по такому святому поводу Бриссенден не мог не согласиться. В-третьих же, усталость была в том числе от двух сеансов легиллименции, причём если первый устраивал он для Винки, то второй устраивал Руквуд сразу для всей команды, знавшей об устранении Крауча-старшего. Барти не был специалистом в данной дисциплине, как его ни старались научить (хотя времени на это было в принципе отведено не так уж и много), а потому подменить память домовому эльфу оказалось сущими пытками — и это притом, что проще ситуации быть не могло, поскольку эльф не пытается сопротивляться хозяину, облегчая тем самым поставленную задачу. Даже с магглом такое упражнение может оказаться сложнее. Теперь главным было, чтобы никто не стал поверять память этого существа на предмет мелких нестыковок, но было очень маловероятно, что до этого дойдёт.

Что касается второго сеанса, то ощущения были любопытными: помимо того отвратительного липкого чувства, когда кто-то возится с твоей памятью, само её состояние было довольно странным. Теперь Барти, с одной стороны, всё ещё мог вспомнить про операцию, если не вдаваться в детали и подробности, а с другой — вроде как и не было ничего: он просто пил с начальником и Ларсеном (больше для вида), потом чуть отдохнул и пошёл в семейный дом праздновать Рождество, где его встретила мать. Собственно, только вторую версию и можно было выудить с помощью сыворотки правды или легиллименции, если верить Руквуду. Докопаться до первой мог, наверное, Лорд или кто-то такого же уровня, но только если б он специально потрошил всю память. Вообще, самому Руквуду можно было только посочувствовать: Барти, как главного исполнителя, он обрабатывал последним, и после этого сам уже плохо воспринимал окружающую действительность.

— Что-то папа задерживается, — заметила, посмотрев на часы, показывающие четверть двенадцатого, мать, — а обещал быть к одиннадцати...

— Ну... может ему тоже отчитываться надо так, что не успевает, — ответил, выдавив подобие улыбки, Барти. Стрелка на старинных, позапрошлого ещё, кажется, века часах сдвинулась ещё на минуту, а взгляд упал на уставленный яствами и украшенный свечами праздничный стол, на котором воцарилась, возвысилась над всем остальным прямо по центру традиционная индейка, запечённая по рецепту, бывшему то ли фирменным у миссис Крауч, то ли вообще фамильным. Пожалуй, этот момент был наиболее странным за вечер: он уже точно знал, что отец не вернётся, но надо было вести себя так, словно ничего не случилось и не могло случиться. Наверное, надо было вознести хвалу Мерлину за усталость, иначе он бы точно взволновался от такой ситуации. А так для этого просто не оставалось сил — больше хотелось спать.

Барти так и поступил: вскоре после двенадцати он извинился и отправился спать — тем более, с утра надо было снова возвращаться в Скаллоуэй — оставив мать сидеть и волноваться, ожидая возвращения мужа. Барти был спокоен — несмотря на кашу в голове он знал, что никто не вернётся.

Авроры пришли к ним прямо посреди ночи, сообщив ужасную новость о смерти главы семейства и ещё нескольких высокопоставленных работников Министерства. Их сразу же допросили, попросили предоставить воспоминания о нужным им моментах и просто спрашивали про действия в тот или иной период последних дней. Отдуваться вскоре остались Барти и Винки (домового эльфа, конечно же, тоже не забыли опросить) — мать разрыдалась и вынуждена была принять успокоительное. Сам же Барти принял бодрящее — всё равно этой ночью сна больше быть не могло.

Возможно, надо был остаться с матерью, но это было настолько неудобно, что предпочтительнее оказалось уйти к себе на работу сразу же, как это стало осуществимым — приняли же это скорее как необходимость не замыкаться, «отойти» от того, что случилось. В Скаллоуэе на улицах стоял предрассветный туман, густым саваном застеливший грязные улицы и скрывший от взора домишки и хибары. В нём Барти успел пройтись несколько раз туда-сюда, заблудиться среди нескольких домов, но снова «найтись» и продрогнуть едва ли не до костей к тому моменту, когда зашёл к себе в комнату. Рассвет он встречал за заполнением плана на следующий год — всё равно эту работу в итоге должны поручить ему.

Похоронная церемония легла практически полностью на плечи матери и министерских чиновников, а сам он только сказал какую-то речь да присутствовал как на официальной части, так и на неофициальной, в основном проводя время в молчании, от начала и до конца. Весь этот день можно было охарактеризовать как череду сменяющих друг друга лиц и голосов, выражающих соболезнования, произносящих чего-то про покойных, и снова лица, мантии, голоса... Казалось, он окружён и поглощён огромным состоящим из множества человек организмом, эдакой социальной амёбой, смыкающейся вокруг и жаждущей поглотить и переварить его. Пожалуй, единственным, что ему было интересно узнать в тот день, стала основная гипотеза произошедшего.

Аврорат считал, что кто-то из Организации заранее смог узнать место проведения встречи и заготовить там ловушку. И скорее всего, уже в начале встречи последовало внезапное нападение, которому жертвы не успели оказать нормальное сопротивление. И по всей видимости, Лорд лично принимал в этом участие. И так далее. Наверное, единственным верным куском в заключении было то, что тела кто-то обработал «финдфайром» уже после того, как расправился с ними. Барти мог даже рассказать, как это было — впечатления от использования этого заклинания были настолько яркими, что их он мог без особого труда вспомнить. Первобытная, всепоглощающая ярость, стремящаяся разрушить и пожрать всё в пределах досягаемости, неистребимая жажда разрушения... нет, вполне понятно было, почему неопытные волшебники теряли контроль над таким огнём.

После похорон снова началась рутина, хотя с сочувствующим начальником общаться стало менее удобно — будто Барти и прожить не мог без чужого сочувствия и напоминаний об отце. Сам же он скорее пытался задуматься, а как же он изменился и когда. Он по-прежнему казался себе примерно таким же, как и после выпуска или как после начала работы в Скаллоуэе, но ведь тот восемнадцатилетний юноша не додумался бы до сокрытого в недрах памяти способа убийства, не смог бы произвести его так хладнокровно, не мог бы со спокойной совестью пытать и убивать людей... или мог бы? Может, это изначально было сокрыто в нём, спрятано внутрь под тонким покрывалом, которое надо было только приоткрыть — и оно слетало, обнаруживая мерзких и злобных существ внутри? Почему-то раньше он считал, что те, кто преступили порог того же убийства, например, или чего-то похожего, должны отличаться от тех, кто ничего такого не совершал, но вот, он-то точно уже прошёл точку невозврата, и что? Окружающие словно ни капельки не замечали перемен в Барти, но что самое страшное, он и сам их не видел. Или на самом деле все внутренние границы были эфемерны (или даже, может, они и у остальных больше иллюзорны, нежели реальны) и никаких внутренних запретов в действительности не существует — всё выдумка?

Иногда хотелось поделиться с кем-нибудь своими мыслями, но у Беллы были и свои дела, кроме праздного философствования, а те же Бриссенден и Ларсен... нет, этих спрашивать не стоило. Последний даже в начале нового года слегка приуныл, но не было понятно, отчего. Впрочем, разговор с ним вроде бы пошёл на пользу и Ремусу ещё до сих пор не накостыляли...

Барти как раз возвращался после очередной беседы с Ларсеном, когда обнаружил посреди улицы довольно большую группу местных, о чём-то между собой переговаривающихся и загородивших собой всю улицу. В принципе, для чужаков Скаллоуэй был негостеприимным местом и иногда даже опасным: убить здесь вряд ли убили бы, поскольку убийства в аврорате расследовались достаточно тщательно, а вот избить и ограбить вполне могли. Только вот Барти после знакомства с Ларсеном чужаком ни в коем случае не был — да и вообще его, поскольку он работал в этом месте чиновником, никто и не хотел обижать.

— Эй, ребята, — обратился он мешающим проходу людям, — у вас что-то случилось, что ли? Дайте пройти, пожалуйста, — и он направился к ним.

— Да, тут кое-что случилось, — Барти узнал говорящего — им был тот самый Боннер, который казался Барти подозрительно активным. Впрочем, в последнее время всё выглядело нормальным, или просто было много других дел, так что оказалось не до слежки, кто там и насколько странно себя ведёт, — и ты можешь нам помочь.

— И каким же образом? — Барти подошёл совсем близко, и тут сжатая в кулак рука Боннера полетела прямо ему под дых. Мир вокруг стал казаться каким-то далёким, а звуки приглушёнными, резко вышел воздух из лёгких, и столь же быстро тело согнулось в судороге. Успела промелькнуть мысль, что это конец, но тут же отошла на задний план — это второй кулак металлическими кольцами впечатался в лицо, отбросив тело назад, на землю. Среагировать никто не дал — да Барти и не мог после двух нечеловеческой силы ударов вообще как-либо сопротивляться. А посему его быстро обыскали, отняли палочку и кошелёк, а заодно и попинали немного, просто для гарантии. Или ради удовольствия.

Было даже немного забавно, что его не связывали и ничего с ним не делали — да и сам он, зная бесполезность попыток сопротивления в отсутствии палочки, не мог сделать ничего. А вокруг шло обсуждение, чего же, всё-таки, с «этим телом» предпринять. Были варианты и повесить, и утопить, и оставить в качестве «ночного развлечения» — причём, что интересно, Барти знал этих людей, от кого такие идеи исходили. В чём-то это было даже смешно, самому оказаться на месте жертвы, а не злодея. Да и раньше он не подозревал, что может скрываться в обычных, в общем-то, мирных на вид людях. Ну или оборотнях — он уже привык воспринимать их почти так же, как обычных волшебников. А накал жестокости в идеях возрастал, впрочем, как и количество народа. Оказалось, оборотни уже давно готовили масштабную акцию и собирались этой ночью (а было как раз полнолуние) наведаться в Магический квартал Лондона, заявив кровавой бойней о своём существовании. А чтобы бойня была более контролируемой и менее хаотичной, планировалось использовать... правильно, те зелья, которые в лаборатории Организации сварил Архипов со своей командой.

Барти даже не знал, что было более глупым: то, как он попался и находился теперь в беспомощном виде или план без плана, который, не стесняясь пленника, обсуждали оборотни вокруг. Однако было обидно погибнуть вот так, причём пугал даже не сам факт смерти и небытия, а то, что случиться она должна в результате такой идиотской и непродуманной выходки. Нет, если бы собравшаяся толпа могла бы мыслить здраво, то она бы быстро поняла, что какую-то бойню они устроят, но у Министерства хватит авроров, чтобы достаточно быстро среагировать... и вряд ли тех, кто попадётся, ждёт сколько-нибудь завидная участь.

Пока решалась судьба (хотя казалось, что она на самом деле решена), можно было последний раз полюбоваться закатным солнцем — небо в кои-то веки не было плотно затянуто тучами, и красный шар медленно опускался за горизонт, или попробовать утереть мантией и остановить текущую из разбитого носа кровь.

Группы оборотней подтягивались одна за другой, и вскоре стало понятно, что организуют планирующийся выход Фенрир Сивый и Чарли Боннер, тот самый, что и нейтрализовал Барти своими усеянными перстнями кулачищами. Они же подготовили толпу — или стаю — раздали всем членам зелья (почему-то думалось во время ожидания, сколько же средств в итоге было вложено Организацией в его создание, и по всем подсчётам выходило, что весьма и весьма немало пришлось потратиться). Заодно выяснилось, что Барти решили пока не убивать — возможно, его потом станут выкупать, и тогда можно получить за него деньги. Схваченному вскоре Бриссендену повезло куда меньше — наиболее активные из собравшихся решили утопить его в ближайшей бухте, привязав к ногам камень потяжелее и засунув кляп в рот. Не больше повезло и семье владельца «Причала», единственного относительно состоятельного волшебника в поселении, который не был оборотнем: их просто повесили у входа всех вместе, рядом, правда, этого Барти наблюдать не мог даже косвенно — его повели в другое место.

Отдельного упоминания заслуживала судьба Люпина: ему повезло в плане сохранения жизни чуть больше. На него, явно доставшего своими речами местных, всего-то напали, сломали палочку, а самого связали и заставили замолчать с помощью чар и положили в какое-то маггловское рыболовное судно, которое должно было в этот день отплывать, среди снастей. А теперь вспоминали об этом инциденте, ехидно посмеиваясь. Впрочем, у Барти было гораздо больше оснований беспокоиться за себя.

То, что, несмотря на решение оставить ему пока жизнь, ничего хорошего ждать не приходилось, можно было догадаться и так, а можно было понять из того, какой конвой собрался проводить его к месту содержания. Помимо того, что вёл его непосредственно Фенрир, сопровождал того непосредственно дементор, отчего все радостные мысли, коих было и без того немного, улетучивались, словно это вода утекала сквозь сито. Сам Фенрир на вид был обросшим густой коричневой шевелюрой и бородой мужчиной большого роста, широкоплечий, мощный. Если тот же Боннер стремился в кругу своих создать впечатление успешного или относительно успешного в волшебном мире человека, то в виде и повадках Сивого всё буквально кричало о том, что он оборотень, он бравировал этим, не скрываясь.

— А хочешь я тебя покусаю, мальчик? — ухмыляясь и обнажая здоровые белые клыки, большие для обычного человека, говорил он вкрадчиво. — Или, может, сделать тебя частью нашей трапезы? — и хохот. — Что, не намочил ещё в штаны? Не хочешь к мамочке? — толчок в спину. — Или потерял дар речи?

Но нет, Барти не потерял дар речи — просто чего было говорить-то? Какой был в этом смысл? Нет, он был занят сразу двумя вещами, и обе были гораздо более важными, а всё что он хотел узнать о группировке, которая стремится этой ночью проредить Косую аллею, её члены уже сами успели обсудить, не стесняясь его присутствия, пока решали, что с ним и другими не нравящимися им личностями делать. Так что гораздо более важным было запомнить, куда именно его ведут: в какое именно строение и где оно находится, — а заодно и посмотреть на мир вокруг, возможно, в последний раз. Было понятно, что эта ночь может стать последней не только для ополоумевших оборотней, отчего-то решивших, что с зельем и дементорами они могут всё (кстати, было странно, что кто-то из этих проклятых созданий остался на стороне, воюющей с Министерством, даже после исчезновения Лорда) и что они добьются чего-то, если нападут и перегрызут часть обитателей Магического квартала, и для неудачников, которым не повезло стать их жертвами на пути к провалу мероприятия, но и для самого Барти. Никто не гарантировал, что через какой-то небольшой промежуток времени никто не решит, будто держать его живым опасно. Впрочем, могла быть участь и ещё хуже: если дементор вдруг решит, что живым он представляет меньшую ценность, чем в качестве пищи. Если дело дойдёт до этого, то судьба Бриссендена и владельца кабака покажется ему завидной...

Но главное было собраться. В присутствии дементоров, насколько Барти слышал на уроках ЗОТИ, человек плохо контролирует себя, и чем дальше, тем менее адекватным становится его состояние, а в Азкабане многие вообще теряют способность воспринимать нормально окружающую действительность и сходят с ума. А если уж у него не нашли сквозное зеркало, то ему надо будет при первой возможности (буде таковая появится) доложить, что случилось, и что только произойдет. Нет, коли эти недоумки собирались делать ошибки на каждом шагу, надо самому хоть не стать таким же конченым недоумком и воспользоваться их промахами. Наверное, надо было обрадоваться, что дела развиваются, хоть и не хорошим, но далеко не самым плохим путём — только вот дементор рядом отнимал такую возможность.

Странно, но возможно, именно из-за такого соседства мир вокруг воспринимался иначе, чем обычно (или это было из-за накатившего чёткого ощущения конечности всего): взгляд больше выхватывал грязь под ногами и на полах мантии, кое-как построенные стены домов и серо-бурые оттенки действительности. Даже солнце, ещё не скрывшееся за горизонтом до конца, было скрыто за какой-то дымкой и казалось едва ли не бесцветным, никаким, словно это Барти был отгорожен какой-то пеленой от происходящего. А может, так оно и было.

Его привели в какой-то сарайчик, маленькую пристройку, где хранился рыболовецкий инвентарь: старые сети, нуждающиеся в ремонте, доски, какие-то снасти. Само помещение было без окон и размерами с маленькую комнатку. Чем оно понравилось тем, кто его сюда привёл, кроме размеров и отсутствия окон, тоже было ясно: вход располагался со двора, отгороженного дощатым забором, так что вид дементора теперь не должен был мозолить глаза всем, кто находился на улице. Напоследок Фенрир пнул Барти под спину, не пожалев сил, а потому Барти буквально влетел внутрь, споткнулся и упал прямо на какой-то ящик. Прямоугольник света за ним резко уменьшился, а потом вовсе исчез — дверь закрыли и захлопнули с той стороны на щеколду. Он остался один в маленьком замкнутом тёмном помещении.

— Останься и присмотри за ним, — слышен был голос Сивого, дававшего последние указания, по всей видимости, дементору, который должен был охранять его. — Если вдруг сможет выбраться наружу, — слова были прерваны смешком, — ты знаешь, что можно делать с пищей.

Барти вначале даже не мог поверить, что его оставили прямо так, не связанным, не скованным, в месте, где может находиться множество предметов, которые могут использоваться для побега, да ещё и не поставили в охрану ни одного волшебника. Нет, понятно, что без палочки вряд ли можно много чего противопоставить дементору, но не подстраховаться на случай, хоть и не самый вероятный, если что-то с пленником пойдёт не так... Кажется, самонадеянность и непродуманность этой компании он недооценил. Что ж, этим надо пользоваться — пока ещё удавалось нормально соображать, с дементором под боком...

— Белла, — он быстро нашёл и смог достать важную как никогда сейчас стекляшку, — срочно ответь, если слышишь меня. Дело не терпит отлагательства, ни на минуту.

Ему повезло: Беллатрикс носила своё зеркало с собой и была готова говорить, а услышала она его ещё с первой попытки вызова.

— Барти?— голос её был удивлённым и даже немного взволнованным. — Не то чтобы мне сейчас было удобно говорить, но если ты зовёшь меня с чем-то срочным, то выкладывай.

— У меня большие проблемы, — выдал в ответ Барти, — и не только у меня, — а после рассказал, что же произошло, а чего только собиралось произойти. Говорил он в основном чётко и быстро, как мог, но местами получалось сбивчиво — воздействие дементора уже начинало сказываться, и нелегко было концентрироваться на деле в каждый момент времени — а в конце сказал, где именно его требуется искать, если, конечно, хочется снова увидеть своего соратника и в некотором роде ученика живым. Впрочем, сам он считал своё спасение далеко не самым важным пунктом в том, что необходимо было предпринять, о чём честно сообщил, попросив заняться в первую очередь основной проблемой.

— Так, слушай меня, — голос Беллатрикс звучал теперь спокойно и ровно, хотя говорила она достаточно быстро и ясно. — Я сейчас свяжусь с кем надо и мы сделаем, что должно. После этого я снова вызову тебя.

— Да, хорошо. Спасибо, — он издал нервный смешок. — Надеюсь дождаться твоего вызова.

— Не паникуй, — напоследок сказала Белла. — Всё закончится хорошо. Удачи.

Он и сам понимал, что не стоит паниковать, но с каждой минутой заставить себя хоть как-то успокоиться становилось всё сложнее. Сущность за дверью была совсем близко, в нескольких футах, а потому вытягивала из него все положительные мысли, эмоции, чувства, оставляя беспокойство, страх, неуверенность. Моментами казалось, что Белла ответила и поговорила с Барти, но ничего не стала предпринимать, что на самом деле она только злорадствует над ним. А может, не злорадствует, но не хочет напрягаться из-за какого-то там Барти, который ничего для неё не значит. Как не значил, например, для отца...

Образ отца словно материализовался из кромешной тьмы вокруг, тянувшей внутрь него свои щупальца, чем-то липким и мокрым касаясь пальцев, плеч, лица, шеи и гортани, проползая внутрь, словно пытаясь выесть сердце из груди, высосать мозги и выпить кровь, заменить собой саму сущность Барти... Она принимала знакомые облики или красочные картинки: среди них был и ненавистный отец, то смеявшийся над ним, то повторявший, какое же он ничтожество, которое никому не нужно и ничего не может достичь, были и убитые магглы, словно пришедшие позлорадствовать, была Маргарет с пустыми глазницами, тычущая в него обрубками пальцев и обзывающая чудовищем, приходил Бриссенден, синий и распухший, с пустой бутылкой и беззубым ртом, назвавший Барти «всё-таки неудачником и лохом». Они сменялись один другим, словно кто-то переносил прямо перед его сознанием колдографии со встроенным неведомым образом (который в реальности пока не был открыт) звуком. Иногда попадались и какие-то моменты из детства и отрочества, которые не слишком хотелось вспоминать — вроде тех, когда он получал не устраивающие отца оценки или случайно становился свидетелем или даже участником сцен, с которыми не хотелось иметь ничего общего.

Между очередными картинками вспомнилась однажды услышанная фраза, что у авроров и дознавателей есть такой метод пыток: поместить человека на ночь в камеру, возле двери которой поставить на всё это время дементора. Поутру после такой терапии многие были готовы сознаться в чём угодно — так утверждалось по слухам, но оказавшись в похожей ситуации, Барти был готов согласиться, что вряд ли это является большим преувеличением. Возможно, преувеличены как раз сроки подобного рода терапии...

— Барти, слышишь меня? — донеслось, словно сквозь пелену, заглушающую все посторонние звуки. — Барти?

Голос казался каким-то знакомым и даже принадлежащим не внутреннему миру, открывшемуся под воздействие создания за дверью, а внешнего, настоящего.

— Барти! — голос стал взволнованным и значительно повысил тон. — Ответь! Немедленно ответь! Ты слышишь меня, Барти?! — только к этому моменту он понял, что это Белла пытается дозваться до него через сквозное зеркало, и что дальше продолжать ничего не предпринимать — явно не лучшая идея из тех, что могут прийти; но каких трудов стоило снова сконцентрироваться на этом грёбаном куске стекла!

— Да, Белла, это я, — собственный голос показался ему немного странным и даже в чём-то нереальным.

— Ты почему так долго не отвечал?! — набросилась на него Белла, однако сразу же взяла себя в руки. — В общем, сконцентрируйся и слушай, — Барти чувствовал себя так, будто он пытается поднять хагридовскую тыкву, которые тот выращивал до невообразимых размеров, когда приходилось сквозь голоса и шёпоты вокруг обращать внимание на Беллатрикс, настоящую, реальную Беллатрикс, а она тем временем продолжала: — Я смогла связаться с Руквудом, и он поднимет кого нужно на ноги. Так что постарайся дожить до этого момента. Ещё, — Белла на другом конце зеркала вздохнула и начала говорить дальше, — он просил тебе передать сразу... сам он потом объяснит всё в подробностях, но в общих чертах просил передать меня. Слушай меня и запоминай. Ты слушаешь?

— Да-да, слушаю и готов запоминать, — её голос всё же оказывал какое-то целительное воздействие, которое помогало бороться с наваждением, и раз сконцентрировавшись, становилось легче воспринимать сказанные слова и впитывать их в себя.

 Отлично. Так вот, твой отец стал в последнее время, — поясняла Беллатрикс, — сотрудничать с Отделом Тайн в операциях против Организации. Поскольку сейчас об их сорвавшихся планах известно не так уж и много, — она чуть перевела дух и продолжила, — то вы с ним считаетесь теперь участниками одной из операций, которую так и не свернули. Поскольку вы не входили в руководство, то мало чего знаете, — объясняла она «легенду», — а уж ты посвящён ещё в меньшее количество деталей... Но, в общем, связывался ты с Руквудом, а не со мной, запомни это хорошенько, иначе потом могут возникнуть очень большие проблемы. Цель вашей операции вы не знали досконально, но она была чем-то вроде выяснения связей оборотней с Лордом и дальнейшая провокация и нейтрализация его союзников, — Белла снова сделала паузу. — Понял?

— Да, кажется, я уловил суть, спасибо, — откликнулся Барти.

— Тогда до встречи, — раздалось с другого конца зеркала, — и продержись, пожалуйста. А нам пока надо разработать подстраховку, если чего-то вдруг пойдёт не так, — и голос умолк.

Барти старался загнать явно на ходу придуманную «легенду» внутрь себя как можно глубже, запомнить её, сконцентрировать на ней всё своё внимание — так что под воздействием дементора и сам вскоре едва не поверил в выдуманную историю. Впрочем, сконцентрироваться именно на ней получилось ненадолго — потом снова ворвались картины и звуки, не относящиеся к реальности. Теперь главным действующим лицом стал Регулус, на глазах превращающийся из знакомого с последней встречи юноши в обтянутый кожей скелет, обвиняющий Барти в том, что он пытался занять предназначенное для него место как в Организации, так и в сердце Беллы. Правда, он же говорил, что всё равно у предателя Барти ничего не получится — просто потому, что он не настоящий, а подделка, и подделка даже не под самого Регулуса, а под человека вообще... Дальше перед глазами стали проноситься ещё какие-то сюрреалистичные картины и сюжеты, потом ещё, ещё...

Когда пришедшая, наконец, помощь отогнала дементора и проникла в сарай, Барти уже сидел неподвижно, с опухшим расквашенным лицом со следами запёкшейся крови, уставившись в одну точку. Уста его открывались и закрывались, слабо ворочались губы и издавались наружу то шёпотом, то просто очень тихим голосом бессвязные слова и звуки. На то, что в окружающем его пространстве что-то изменилось, он не отреагировал.