Fiction (джен)

And I've been a fool and I've been blind

И я была глупа и слепа,

I can never leave the past behind

Я никогда не смогу оставить прошлое позади.

I can see no way.

Я не вижу выхода.

Florence + the Machine

Shake it Out

29 ноября 1995 года.

— Нет! — в коротком слове столько ярости, что, кажется, Руфь вот-вот взорвётся от переполняющей её ненависти. — Неправда! — голос её донельзя визглив и Михаилу сейчас больше всего хочется, чтобы она просто заткнулась.

Увы, да, правда — Дин мёртв. И, как утверждает Милтон, убили его точно так же, как и жертв того, против кого Руфь давала показания. По её мнению, этого просто не может быть: ведь, если Майкл почти сутки напролёт был рядом с ней, то физически не мог убить Винчестера-старшего, что находился тогда в другой стране. Или её муж не убийца, или у него есть сообщники — второе кажется куда более вероятным. И ведь без устали твердит, что невиновен!

Руфь запуталась. На время она даже забывает о себе, беспокоясь о Винчестерах. Бальтазару, наверное, сейчас особенно тяжело. Просто невыносимо знать, что она не могла предотвратить это, а сейчас — не может помочь другу. Рут лишь надеется, что Адам позаботится о Бальте — смерть Дина могла сломать обычно невозмутимого и стойкого мужчину. И Руфи хочется сейчас же броситься к Винчестерам, но есть две причины — точнее, два человека, которые останавливают её.

Милтон не разрешает даже из дому выйти — это первый его приказ, и, разумеется, не единственный. Но едва ли не главная причина — Адам. Руфь просто не может находиться рядом с ним дольше минуты, не ощущая при этом уколов совести. Ей безумно стыдно за случившееся ранее. Ведь не поступи она тогда так отвратительно, возможно, сейчас бы была зрячей, а Дин — живым. Получилось же так, что она попросту воспользовалась Адамом — хотя, конечно же, вовсе не хотела этого.

Тогда, — как, собственно, и сейчас, — она не могла разобраться в том, чего на самом деле хочет, поэтому с лёгкостью согласилась на отношения с младшим из Винчестеров, не желая обижать парня отказом. Глупее поступка и придумать нельзя. В конце концов, ей пришлось сбежать. Нелогичная тупица, как позже выразился Бальтазар, притащив Руфь обратно домой и отвесив хорошенькую пощёчину.

Опасаясь учудить что-нибудь подобное, она поклялась самой себе: не соглашаться на какие-либо отношения и меньше контактировать с Винчестерами. Второе давалось весьма тяжело, если учесть, что она опять начала жить с ними в одном доме. Но благодаря первому факту переносить это стало легче — эмоции сами собой отключились и больше не тревожили ни саму Руфь, ни окружающих её людей. Воистину стальное сердце, в котором сейчас появилась трещина; Дин ведь тоже был дорог ей, и уж точно, он не заслуживал смерти. Да и почему и за что его убили — тот ещё вопрос, на который Милтон и не думает отвечать.

Михаил только без конца требует, чтобы Рут заткнулась, причём немедленно. Сколько раз он обещал всё рассказать? Она уже сбилась со счёта, ведь вопросы бесполезны. Равно как и ненависть, попытки сбежать или ещё что-либо — всё это не даст ровным счётом ничего, кроме пары новых синяков и ссадин.

Сейчас, в изнеможении повалившись на пол (сигнал: "я не хочу больше разговаривать с этим мудаком"), Руфь изо всех сил пытается разодрать ногтями свежую царапину на руке до крови — это хоть как-то отвлекает от слов разошедшегося Майкла. Просто удивительно, как у него только хватило терпения дождаться своей очереди подействовать на нервы.

У Руфи появилась ещё одна причина его ненавидеть: он сообщил о смерти Дина только спустя три недели — правда, раньше Рут и вовсе не желала ничего слушать. Почти ничего не говорила, не считая оскорблений; отказывалась есть, опасаясь яда и отчаянно пыталась умереть — в большинстве случаев даже не подозревая об этом. Например, самоуверенно заявив, что обойдётся без чьей-либо помощи, в первый же день она уснула в ванне, и почти наверняка утонула бы, не вытащи её параноик-Михаил — потерять свидетеля было бы непростительной ошибкой.

Вообще, Милтон заботится о Руфи, но забота эта весьма странная, сопровождаемая ударами и пощёчинами. Она нанял сиделку — та должна следить за Рут, вовремя запихивать в неё пищу (часто это приходилось делать насильно) и не допускать всяких несчастных случаев. Если первое Ане — так зовут сиделку — очень даже удавалось, то со вторым и третьем было гораздо сложнее, и, в конце концов, Руфь смогла есть только в присутствии Михаила — точнее, под угрозой избиения. И, кстати, сейчас как раз время ужина.

— Поднимайся, — звучит голос Майкла совсем рядом, и Руфь почти чувствует, как он переступает через её тело.

Дождавшись, пока стихнут шаги, она всё же поднимается с пола. Рассчитав примерное расстояние до выхода из кабинета, Рут начинает аккуратно двигаться к двери, держась за стены. Аня уже ушла, и Руфь старается идти осторожнее, чтобы не упасть, но тут же становится сложнее — предстоит преодолеть ступени. Было бы гораздо проще просто свалиться вниз, но это и болезненнее… О каких же глупостях она думает! Спустившись, как обычный человек, Рут считает шаги к обеденному столу — ровно тридцать четыре. Нащупав стул, женщина присаживается и слаживает руки на коленях, ожидая дальнейших указаний. Майкл словно нарочито тянет время, и это начинает злить.

— На твоей тарелке — салат. Рядом — бокал с вином. Столовые приборы — как обычно.

Исследовав пальцами поверхность стола возле себя, Руфь находит бокал и осторожно поднимает его, затем поднося ко рту. Она тщательно принюхивается, после чего попросту роняет хрусталь на пол. Тихий звон и всплеск разлившегося по паркету вина. В воздухе виснет стойкий запах алкоголя.

— Терпеть не могу вино, — беспечно сообщает Руфь, натянуто ухмыльнувшись, — пей сам.

— У меня аллергия, — невозмутимо возражает Милтон, даже не повысив голоса.

Данный факт почему-то вызывает у его "жены", даже не притронувшейся к салату, приступ неистового смеха. Она смеётся, откинувшись на спинку стула и слегка запрокинув голову назад, при этом растянув свои тонкие губы в улыбке.

— Мне впервые жаль тебя.

— Успокойся и ешь, — почти шипит Михаил, начиная выходить из себя. — Немедленно.

Но Руфи, кажется, нравится раздражать его; это едва ли не единственная её отрада в довольно безрадостной жизни, поэтому она собирается просто наслаждаться такими моментами. И плевать, что это обернётся парой синяков — к ним она уже почти привыкла. Поэтому, натянув наиглупейшую улыбку, Руфь начинает методично отправлять на пол всё, к чему может дотянуться. Сопение Милтона становится слышно особенно хорошо, но он пока ничего не говорит, — таблетки, наверное, принял, потому и спокойный такой. Но не успевает женщина уронить на пол вилку (которая наверняка отлично смотрелась бы в глазу Михаила), как муж поднимается из-за стола, подходит к ней и хватает за запястье.

— Ты сейчас всё это убирать будешь, слышишь? И меня не волнует, как. — Руфь, пожалуй, согласна с тем, что слегка переборщила, но отступать не собирается.

— Тебе нужно — ты и убирай.

— Останешься голодной.

— Переживу.

Руфь поднимается и встаёт рядом. Пощёчина. Михаил отстраняется, всё ещё напряжённо дыша. Даже успокоительные не очень помогают, а не сорваться на таком человеке, как Рут Оуэлл, весьма нелегко, особенно когда та целенаправленно выводит из себя.

Удар по лицу наотмашь. Руфь слегка отшатывается назад, но почти в ту же секунду отвечает — точнее, пытается ответить слепым взмахом кулака в воздухе, ведь по самому Милтону у неё не получается попасть. Тот лишь с явным интересом наблюдает за этим манёвром, немного отойдя в сторону. Рут, заслышав шаги, идёт следом. Пытаясь хоть как-то сориентироваться, она затихает, пару секунд просто прислушивается к тишине, после чего разворачивается к, как она думает, Майклу. Вытягивает руку вперёд, но, нащупав лишь пустоту, успокаивается. Подождав ещё немного, Михаил сам подходит к ней и тут же получает смазанный удар в висок.

Это немного странно: раньше Руфь и не думала драться или вести себя подобным образом за ужином. Пожалуй, известие о смерти Дина Винчестера повлияло на неё не лучшим образом.

— Сейчас же успокойся , — приказывает Милтон, демонстративно не отвечая на "атаки" жены.

До чего же отвратительное поведение. Кажется, даже дети так его не бесят — потому что детей можно напугать; они, в конце концов, боятся насилия и хоть как-то поддаются воспитанию, чего отнюдь нельзя сказать о Руфи. Она ведь прекрасно понимает, что в любом случае останется живой, и осознанно действует на нервы всем без исключения — даже относительно устойчивая к такому Аня жалуется на "неуправляемость" своей подопечной. Потому что та отказывается есть, задаёт глупые вопросы просто от нечего делать и разговаривает почти всё время. Болтает без умолку, явно намереваясь свести свою сиделку с ума разговорами на все темы: от последнего вышедшего альбома Aerosmith до сексуальной ориентации самой Ани. Понятное дело, что это действует на нервы.

— Надеюсь, ты помнишь, что завтра за день.

— Конечно, — отвечает она, развернувшись и намереваясь уйти.

Но больше Руфь и не подумает лгать на допросах. Не после того, как Милтон убил Дина.

* * *

Ей действительно интересно наблюдать за Адамом, и если честно, сейчас его сосредоточенное выражение лица вызывает у Абигейл нескрываемую улыбку. Она внимательно смотрит на Винчестера, вдруг ставшего таким серьёзным и непривычно взрослым. Не внешне — вид у него всё ещё какой-то подростково-наивный; скорее, внутренне.

Сам юноша не обращает внимания ни на что, кроме шоссе, по которому они едут, и карту, чтобы сверяться с направлением. Он не замечает улыбки Эбби — перед ним лишь дорога и её окрестности. Им нужно найти мотель, иначе придётся ночевать в машине, но сейчас это не столь важно. Адам спрашивает Абаддон о том, где они должны остановиться и больше не говорит ни слова. Когда она говорит притормозить, Винчестер всё так же молча выходит из салона авто.

Они находятся на пустынном поле, продуваемом всеми ветрами. В предзакатном свете волосы Эбби кажутся не рыжими — огненными, но налюбоваться пламенем Адаму не дают:

— Помог бы.

— Конечно, сейчас.

Стоит привыкнуть к тому, что у них не будет дома, что им придётся сжигать чужие вещи в каких-то отдалённых от цивилизации местах, но Адаму всё ещё тяжело. Потому что после смерти Дина он сбежал, как последний трус, оставив Бальтазара на попечение какому-то Сэму, который вроде бы тоже является Винчестером. Чёрт, да он поступил как последний эгоист! И что ему только в голову стукнуло? Был бы жив старший брат, покрутил бы пальцем у виска. Но Дин мёртв, а самому Адаму не нужно чьё-то одобрение. Он ведь уже нарушил какие-то там свои принципы, а остальное не так уж важно.

Абаддон старше его приблизительно на десяток лет, но сам Винчестер этой разницы не чувствует — женщина никогда не показывала своё превосходство, да и в общем, ведёт себя как сверстница Адама. И выглядит очень молодо — Руфь в свои двадцать три казалась старше. Но довольно глупо их сравнивать, пусть неосознанно так и получается: у обеих рыжие волосы (хотя Адам признаёт, что у Эбби они гораздо ярче), невнятного цвета глаза и обе серьёзны до невозможности — впрочем, у Абаддон хотя бы есть чувство юмора.

Она чиркает спичкой — сигнал, означающий, что сейчас Адаму нужно выполнить свою довольно незначительную часть работы — вылить бензин на всё то, что было только что извлечено из багажника.

Они ещё некоторое время стоят молча, наблюдая за пламенем — нужно проследить, чтобы всё сгорело дотла, иначе нельзя. Винчестеру всё меньше нравится происходящее.

* * *

— Открой дверь, немедленно! — Милтон отчаянно пытается перекричать Битлз, врубленных на всю громкость, но либо это у него не получается, либо Руфь только притворяется, что не слышит его.

— И не подумаю, — слышится из комнаты; голос Рут неровный, а дыхание сбивчивое, что даже сквозь музыку слышно — скорее всего, она сидит у двери.

— Мы опоздаем, — кажется, терпение Михаила, если таковое вообще было, на исходе.

— А мне-то что?

— Ты главный свидетель, если позволишь напомнить.

Ответа не следует. Как ребёнок, честное слово.

Вообще-то, замка на этой двери нет — Руфь попросту подпёрла е чем-то думая, что это сможет кого-то остановить. Но Майклу даже не потребовалось особых усилий, чтобы открыть эту многострадальную дверь. Хотя он всё же надеялся обойтись без подобных методов — и без насилия после.

Причина странного голоса Руфи становится понятной сразу же: та вовсю носится от стены к стене, незамысловато двигаясь. Собственно, это можно было бы назвать танцем, не выгляди это так ужасно. Она отплясывает какой-то странный твист, будучи в одном нижнем белье, что делает зрелище ещё более отталкивающим. Кожа её кажется ещё бледнее, синяки и гематомы видно особенно хорошо, что касается и рёбер. Волосы совершенно непонятного рыжего оттенка спутаны. Рут подпевает песне, и эти звуки кажутся Михаилу кощунством по отношению к играющей сейчас "Twist and Shout".

— Если ты не выключишь это сама, клянусь, разобью чёртов приёмник о твою голову.

Ей требуется некоторое время, чтобы остановиться и при этом не упасть, но сделав шаг, Руфь тут же валится на пол. Голова немного кружится, но женщина почти сразу поднимается на ноги и всё же выключает музыку.

— Доволен?

— Одевайся, и побыстрее. Шкаф справа от тебя.

— Никуда я не пойду, — возражает она, сложив руки на груди.

Он повторяет свою просьбу — пока ещё не приказ, но Рут и не думает подчиняться, и это жутко бесит.

Руки Михаила крепко стискивают шею Руфи. Та не произносит ни слова, — даже когда её тело поднимают над полом. Она виснет в воздухе, не пытаясь сопротивляться, лишь бесшумно хватает кислород губами и слабо дёргается — скорее, рефлекторно, чем осознанно.

— Ты сейчас же оденешься, понятно?

Руфь не отвечает. Пальцы сжимают горло сильнее, и женщина едва слышно хрипит, взмахивая руками и хватаясь ими за запястье Михаила. Словно так станет легче.

— Тебе понятно?

Слабый кивок головой, после чего Рут падает. Она набирает воздух в лёгкие, глубоко дыша ртом. Отползает к шкафу и кое-как поднимается, затем открывая дверцу. Исследует внутреннее пространство шкафа долгие две минуты. Не выдержав ожидания, Михаил сам достаёт первое попавшееся платье и вручает его Руфи, которая начинает напяливать на себя этот предмет одежды. Платье оказывается слишком коротким, чтобы скрыть синяки. Выполнив приказ, Рут вопрошающе разводит руки в стороны.

— Туфли и пальто. Без приказа не можешь?

— Нет, — мрачно отвечает Руфь, полностью одевшись и начав определять количество шагов к двери.

Знала же, что так и будет. У неё слишком мало сил, чтобы противостоять Михаилу хоть в чём-то.

Она сейчас наверняка выглядит не пойми как, отправляясь на судебное заседание, где вынесут приговор человеку, которого она видела всего раз в жизни. Которого она осознанно подставила. Люк этого не заслуживает, Руфь в этом почти уверена. Неужели Майкл настолько низко пал, чтобы свалить вину на своего брата?

Но и она не лучше — сама убила свою сестру, а сейчас почти и не вспоминает об этом. Рут становится отвратительна самой себе. Кажется, ей суждено прожить долгие годы — вплоть до самой смерти — именно среди убийц и сумасшедших; и радует только то, что теперь она их не видит. А радует ли? Но одно Руфь знает точно: даже если выход есть, она его не видит.

Михаил останавливает её. Разворачивает к себе лицом и поправляет волосы, распутывая их и образуя что-то вроде простейшей причёски. Прикосновений мужа, таких фальшивых, Руфи хочется избежать, но она терпеливо ждёт — пусть делает, что хочет; хоть несчастную, что должна вызывать у всех сожаление. Ей всё равно, своего отражения в зеркале она больше не увидит, как и своей "актёрской игры" — спектакль, разыгранный для МакЛеода, повторять не хочется.

Дальнейшее Руфь старается не запоминать, но из состояния некоего транса её выводит знакомый голос.

— Бальтазар?

Она уверена, что это именно Бальт, поэтому окликает мужчину громче. Сэм сопровождает своего друга — чтобы тот не сшиб кого-то на пути своей коляской. Руфь беспокойно вертится на месте, стараясь определить, в какой стороне находится Бальтазар, но ввиду того, что в коридоре довольно шумно, это получается весьма неважно.

— Протяни мне руку, пожалуйста.

Моро замирает, некоторое время взирая на лицо женщины перед ним. Несомненно, это Руфь, но…

У неё нет глаз. Из-за этого и выглядит она как-то нелепо в этом странном платье, и улыбка её кажется жутковатой. И Сэм тоже это замечает.

— Бальти, ты здесь?

— Да, — он всё же касается её руки своей, — рад тебя видеть.

Звучит вымученно. Смерть Дина и суд над преступником — далеко не лучший повод встретиться, пусть и случайно. Но они всё же обмениваются парой бессмысленных фраз, после чего Руфь спрашивает:

— Неужели ты один? Без Адама?

— Я с Сэмом.

У неё сейчас странное выражение лица и, пожалуй, это можно расценить как удивление. Получив объяснение, она вновь улыбается и протягивает Сэму руку, приветствуя его. Что же, теперь она знакома со всеми Винчестерами. Правда, внезапно оказавшийся рядом муж не дал даже толком ответить, потащив куда-то ничего не понимающую Руфь. Как оказалось — чтобы та добровольно-принудительно согласилась побыть Алисой на уже начинающемся заседании. "Сделай как можно более несчастный вид, вызывай жалость, хотя бы постарайся". Разумеется, Рут поступила с точностью до наоборот: поприветствовала всех в зале ослепительной улыбкой, за что наверняка получит по приезду домой.

Надежды Милтона не оправдываются: "преступник" отказывается выявлять сожаление. Сразу же признаёт свою вину и даже виду не подаёт, что потерпевшую он видит едва ли не впервые. С технической стороны — всё сыграно идеально, но Михаилу не нравится. В глазах брата он не видит должного раскаяния за убитых Габриэля и Софию, за того же Дина Винчестера и десяток остальных. Что-то подсказывает, что всё не так, как должно быть. Совершенно не так.

На шее Руфи начинают проявляться синяки. Словно зная это, она отбрасывает волосы назад, будто бы желая показать всем свою мертвенно-бледную кожу с яркими сине-лиловыми пятнами на ней. Совершенно неподобающее поведение, учитывая роль, которую ей поручено играть. Ей не положено разговаривать со своими друзьями из прошлого, нельзя улыбаться и так себя вести. Рут следует изображать из себя жертву, чёрт возьми!

Но она не видит выхода — по сути, ничего не видит, поэтому поступает наоборот, соблюдая договорённости лишь на словах. Впрочем, вряд ли несколько ударов под рёбра и вымученный кивок в ответ можно назвать договорённостью. Руфь одновременно и боится, и хочет отомстить — жестами, поведением и нарушением всяческих правил, установленных Михаилом. Именно поэтому, когда Люку выносят окончательный приговор, ей немного обидно. Но недостаточно для того, чтобы вскочить со своего места и заявить об Обмане с большой буквы.

И Майкл, и Руфь возвращаются домой молча. Последняя мысленно удивляется тому, что проходит целых два с половиной часа, а её не постигает вполне ожидаемое физическое наказание. Именно поэтому она решает напрямую спросить об этом. Заученный путь лежит к кабинету Майкла, где Рут успела изучить наощупь каждую деталь — на всякий случай. Во всём доме непривычно тихо; даже слышно напряжённое дыхание Милтона, явственно свидетельствующее о том, что именно сейчас лучше даже не подходить. И одновременно является лишней причиной нарваться на неприятности.

— Доволен?

Ответа не следует. Руфь принимается расхаживать по кабинету удивительно твёрдым шагом, противно царапая паркет каблуками туфель. Звук становится навязчивей. Авторучка совершает увлекательнейший полёт к противоположной стене, чудом минуя голову женщины. Она, так и не заметив опасности, подходит к столу своего мужа. На удивление резво и ловко для слепой подхватывает стоящий на деревянной поверхности кофейник, — он всегда там стоит, трудно не запомнить, — и начинает раскачивать его, словно младенца.

— Доволен?

— Нет.

— Почему? — её любопытство глупо и самоубийственно, и это даже немного забавляет.

Но не Михаила. Он сообщает Руфи все причины своего недовольства, пока будучи относительно спокойным.

— Не вызвала сочувствия у якобы убийцы? Всего-то? — она подходит ещё ближе, но Милтон не поднимает на неё глаз, считая документы более важными. — Объясни-ка ещё раз, я чего-то не понимаю.

— Вот и отлично, — фраза произносится таким тоном, словно имелось ввиду "заткнись по-хорошему".

— Да ладно тебе, Майкл, не кипятись, — Руфь позволяет себе едва слышный смешок, — остынь.

С этими словами она поднимает кофейник над головой своего мужа, примерно определив его местоположение, и выливает холодный кофе. Реакция не заставляет себя долго ждать: Михаил, до этого пытавшийся сдерживать себя, подхватывается с места, отнимает у Руфи чёртов кофейник и отбрасывает тот в сторону.

Удар головой о стену отнюдь не сделает Рут умнее, но хоть чему-то научить должен.

— Остынь, — только и слышит она, оседая на пол.