Игра (джен)

— Нам надо бежать, — говорит Мэтт. И они вновь бегут по улицам вперед, пока не достигают места, где стоит их машина. Теперь можно немного отдышаться. Мэтту надо продумать следующий шаг. Тео же видит только море, оно теперь ярко-зеленого цвета.

— Милосердие, — вдруг говорит парень. Волны тихо вторят ему, запоминая каждый звук. Они сохраняют в памяти все и всех, они видели так много, что их невозможно уже ничем удивить. И Ису они видели не раз, и запомнили его поражения и его победы. — Я пытался быть милосердным. Как Кай однажды был милосерден ко мне.

Мэтт кивает. Он тоже помнит это и спорить не станет.

Он не говорит о том, что боялся, что нож в руках Тео сегодня превратится в оружие. Игрокам нельзя причинять кому-то насилие, это отбросит их назад, остановит игру. А у Мэтта на это нет времени. Ведь его ждет Маргарита.

Мэтт разрешает побродить Тео по песку, им обоим хочется побыть в одиночестве, такое вот ощущение внутри. Тео продолжает вспоминать, а может это море все ему рассказывает. О том, как однажды в пустыне он встретил Матфея. Тот был с караваном, везшем прекрасные вещи. Тео же умирал от жары и жажды. Он уже просто шел, не зная куда, забыв, кто он. Ему не хотели помогать, он тогда был мал, худ и слаб. "Скоро его сожрут собаки пустыни, и он просто превратится в песок", -шептали они, не подпуская его к верблюдам.

"Ничего, погодите, — думал Тео, продолжая идти следом, — однажды я стану великим царем, и вы будете бояться меня".

Только Матфей почему-то пожалел его и помог. Он отвез его в один из монастырей в скалах. Матфей еще не знал тогда, что этим поступком предрешил свою судьбу и судьбу всего мира.

— Я был милосерден, — шепчет Мэтт, — но милосердие мое стало моей судьбой.

К Тео возвращаются воспоминания, теперь так быстро, быстрее, чем волны бегущие перед ним. Он чувствует то боль, то радость, одна жизнь легкая и светлая, другая полна испытаний. И везде в каждой из них он помнит одних и тех же людей — Матфей, Лея, Матиас, Дио, Кай. И еще другие лица всплывают кадр за кадром и каждое заставляет сердце чувствовать определенную эмоцию, порой такую яркую, что от нее начинает болеть в груди, а к глазам подступают слезы.

— Не хочу вспоминать больше, — твердит Тео, но остановить теперь он это не в силах. Его страдания, кажется, никого не интересуют. Он стонет и хватается за голову, пытаясь прекратить это безумие, только бы унять эти бесконечные вспышки в голове. Мэтт видит, как его игрок валится на песок и начинает биться об него головой.

— Перестань, — говорит Мэтт, подбегая к нему и пытаясь остановить.

— Оставь меня! — теперь Тео плачет, слезы размазаны по лицу вперемешку с песком, вид у мальчишки жалкий и отталкивающий, но Мэтт все равно пытается утешить его.

— Все будет хорошо, пойми, так нужно, -твердит Мэтт, которому наконец удалось прижать голову Тео к себе. — Это всего лишь жизни, они уже прошли, тебе нет смысла сильно углубляться в них. Главное понять суть, все правила игры, тогда мы сможем поскорее закончить здесь все и пойти дальше.

— Я, я не хочу, — всхлипывает Тео. Он жалеет себя. — Я не хочу вспоминать. За что мне столько страданий? Почему?

Мэтт ничего не говорит, он знает, что потом Иса поймет, когда-нибудь непременно поймет. И может быть, наконец они дойдут до конца игры. И тогда, возможно, они позабудут друг друга, словно их дороги никогда не пересекались, ни там в пустыне, ни потом, некоторое время спустя.

— У меня же была и очень хорошая жизнь, — говорит Тео, когда они останавливаются в придорожном кафе, чтобы перекусить. Мэтт, кажется, готов гнать машину без устали, но Тео больше невыносимо сидеть в этой железной штуковине и смотреть по сторонам.

Отчаяние прошло, осталась незаполненная пустота в сердце и много вопросов.

Мэтт сделал заказ, теперь он готов слушать.

— У меня была отличная семья, я учился в самой лучшей школе города. Женщина, которая была моей матерью любила меня, она водила меня обедать каждое воскресение в ресторан наверху небоскреба. Мы говорили с ней о многих вещах. Я был счастлив, пока не началась игра.

— И был счастлив, когда она кончилась.— подтверждает Мэтт. — Правда недолго.

Тео вопросительно смотрит на мужчину, но Мэтт лишь пожимает плечами, он не может говорить об этом. Иса должен вспомнить сам.

— Знаешь, поэтому мы и стараемся выбирать такие жизни, где человек не особенно счастлив, а, может, уже даже идет по неправильному пути. Чтобы потом не жалеть, понимаешь? Ведь для нас все это неважно. Главное — игра. У нас она своя, у них — другая. Их цели, амбиции, желания не должны нас касаться. Лучше нам во все отгородиться от них, но порой это бывает сложно.

Задумавшись, Иса выстукивает пальцами по столу какой-то ритм, музыка крутится у него в голове. Видимо, ее хорошо знает Тео, это его воспоминание.

— Послушай, а ты кем был до того, как осознал себя Матфеем? — спрашивает Тео.

— Пожарным, — вздыхает Мэтт, ему не особенно хочется вдаваться в подробности.

— Думаю, что пожарные в большинстве своем славные малые, — говорит Тео.

— Я был исключением, — Мэтт делает глоток кофе и просматривает утреннюю газету. Что это за мир, в котором происходит так много всего за раз. Подумать только, когда-то сознание человека было сужено до того, что он видел вокруг, до тех мест, куда мог добраться пешком. И ему не было дела до того, что творилось на дальних континентах, на других планетах. Он мог совершать свои путешествия лишь в мечтах, воображать себе то, что где-то есть неведомые миры, и так и умирал, не узнав, что, возможно, в день его смерти на другом концу света погибала или зародилась еще одна цивилизация.

Тео трогает Мэтта за руку, тот вздрагивает от неожиданности.

— Ты обещал мне новую одежду, — говорит парень. Мэтт кивает, а потом смотрит в окно, там теперь падает первый снег.