Обман (джен)

Перед глазами была невзрачная полутёмная каменная стена. Под животом ощущалось нечто твёрдое, неровное, но слишком тёплое для грязного пола. Одно переднее копыто плотно прижималось к стене, второе же не находило опоры, словно свешиваясь с... чего-то. До ушей доносились отдалённые и оттого практически неразличимые голоса. Все попытки пошевелить копытами, поднять голову или совершить иное движение не приводили ровным счётом ни к чему. Поток мыслей — десятков вопросов — перемешался и превратился в вязкую кашу…

Вскоре к отдалённым голосам присоединилось несколько других, после чего они стали громче, но по-прежнему остались неразборчивыми. Добавилось ещё новых звуков, явно не принадлежавших живым существам. Впрочем, через какое-то время шум затих, уступив место гробовой тишине. Её же, однако, почти сразу нарушил какой-то скрежет, словно от поворачиваемого в старом, проржавевшем насквозь замке ключа. За скрежетом последовал еле различимый цокот копыт, а после — голос неизвестного, звучащий близко, но всё равно невнятно…

* * *

Тусклый свет больно ударил по привыкшим к полной темноте глазам, заставив на несколько секунд зажмуриться. Смутно знакомый голос, что-то неразборчиво бубнивший прямо над ухом, вызывал головную боль. Копыто потянулось ко лбу, но ещё одна волна ужасной боли — теперь уже в районе рёбер — остановила движение в самом начале. Из уст вырвался хриплый стон. Последовало несколько неконтролируемых движений, каждое из которых, словно падающие костяшки домино, вызывалось предыдущим и порождало следующее. Лишь усилием воли удалось разорвать эту цепочку, каждое звено которой отзывалось новой вспышкой боли.

Вторая попытка осмотреться увенчалась успехом, хотя и не принесла почти никакой информации. Рассмотреть помещение — сомневаться в том, что это не улица, ни приходилось — из-за ужасного освещения удалось с трудом. Невысокая свеча, являющаяся, по-видимому, единственным источником света, стояла на столике, заставленном разного рода утварью, какими-то травами и непрозрачными пузырьками. За столом висело небольшое зеркало, в котором отражалось занавешенное окно и край шкафа. Чуть правее от стола была приоткрытая дверь, откуда в комнату проникал яркий свет. Оттуда же доносились чьи-то голоса и приглушённый цокот копыт. Воздух, что удивительно, казался свежим и немного прохладным.

Не прошло и нескольких минут, как в комнату буквально вбежал тёмно-коричневый кристальный пони. Он казался до жути знакомым, но каша в голове не позволяла довести мысль до логического завершения.

— Ваше превосходительство, — начал пони, — как вы себя чувствуете?

Ответа не последовало, и неизвестный повторил вопрос.

«Этот голос… я узнаю его».

— Дрисс… — Хриплый кашель отозвался новой вспышкой боли. — Где я?

— Вы в безопасности, — радостно отозвался он и позвал кого-то из другой комнаты: — Фламит, скорее!

— Не торопи меня, — послышался хриплый женский голос.

В комнату вошла тёмно-серая грифониха со слегка светлеющими у головы перьями. Она немного прихрамывала на одну из передних лап и, казалось, постоянно бубнила себе что-то под изогнутый, точно у ястреба, нос.

«Что этой твари здесь нужно? Где я, в конце концов?!»

— Твой друг просил позвать тебя, если этот… — грифониха скривилась, — пони очнётся. Он во дворе.

— Спасибо, Фламит, — поклонился Дрисс и еле слышно произнёс: — Она друг.

Пони улыбнулся и быстро выбежал из комнаты.

Фламит подошла к столу, на котором стояла свеча, и начала перебирать пузырьки, видимо, ища нужный.

— Как себя чувствуешь? — заботливым голосом спросила она, подходя.

В лапе она держала откупоренный пузырёк, из которого зачерпнула немного белой мази.

— Убери свои мерзкие когти от… А-а-а!

Коготь грифонихи буквально впился в недавно болевшее место в области шеи, а мазь, подарив мимолётную прохладу, будто превратилась в раскалённые угли.

— Я хочу, чтобы ты запомнил кое-что раз и навсегда, Сомбра, — раздался холодный голос прямо над ухом единорога. — Я спасла тебе жизнь не для того, чтобы слушать твои упрёки. Пока ты в моём доме, ты будешь уважать моё мнение и мой народ. И если ты, пони, хоть раз посмеешь оскорбить грифонов, клянусь, я сделаю из тебя калеку до конца твоих никчёмных дней, а лечение превращу в такую пытку, что ты будешь умолять о смерти.

Грифониха убрала коготь и вернулась к столу. Мазь всё ещё больно жгла, но постепенно жжение унялось.

Сомбра предпринял ещё одну попытку встать, но боль быстро остудила его норов. Он был вынужден признать бесполезность собственных действий и попытался мыслить логически. «Откуда взялась эта ведьма?.. Она пытается вылечить меня или же убить? Никогда не знаешь, что у этих грифонов на уме! — Сомбра ещё раз внимательно осмотрелся, но не заметил ничего нового, что могло бы ему помочь. — Это явно не Кристальная Империя, там…»

— Твоё счастье, что раны почти зажили, — прервала ход его мыслей Фламит.

Она вновь подошла к Сомбре, на этот раз держа в когтях пучок какой-то травы, от которого поднимался тонкий дымок. Огня, что удивительно, не было, да и трава казалась свежей.

—Что ты задумала? — устало проговорил Сомбра, отчаянно пытаясь отвернуться от дымящейся травы.

— Лежи смирно! — потребовала Фламит и вдруг схватила единорога за голову.

Боль, усталость и неслабая хватка грифонихи вынудили Сомбру подчиниться, хотя он до последнего отказывался делать вдох. Но как рыба не может жить без воды, так и он не способен был не дышать вечно. Два вдоха, сравнимых с несколько часовым пребыванием в комнате, освещаемой сотней свечей, моментально расслабили его тело. Боль, отголоски которой ещё напоминали о себе секунду назад, тотчас исчезла, а на её место пришла чудовищная усталость. Перед глазами начало стремительно мутнеть, веки стали свинцовыми, и Сомбра погрузился во тьму.