Кукловод (джен)

Ням-ням.

По складывающейся традиции, сначала я держу читателей в информационном голоде, а под конец выкладываю сразу две главы. Скажу честно, шли они довольно туго, в конце вы возможно, поймёте, почему.

________________________________________

— Суть происходящих событий проста и безобразна. Дело в том, что я не могу понять...

Хранитель и Довакин играли в мрачные гляделки. Уж не помню, какой они повод назначили для обоюдного презрения, но было очевидно — почему-то они посрались из-за меня. Ту сцену у входа в особняк альтмера иначе и не опишешь. Если бы их диалог подслушали приближённые к ярлу, Довакину был бы закрыт вход в приличное общество Синего дворца. Тем не менее, вся их ссора сводилась к...

— Она никуда не пойдёт!

— Ещё как пойдёт!

Я чувствовала себя, как на американских горках — на первом круге было страшно и немножко тошнило, но к десятому все повороты и мёртвые петли были изучены и успели изрядно надоесть. Цицерон ходил, заламывая руки, и дрожал от гнева, в то время как от Ильмерила веяло ледяной решимостью. Самое интересное, эти два субъекта забыли, что в вопросе телепортации в другое измерение именно мой голос, заглушённый их воплями, был решающим. Сумела б я открыть портал без эльфа — давно бы уже сбежала в Обливион.

Цицеро не знал, куда и за кем именно я отправляюсь, но ему хватило небрежно брошенной фразы "буду рад сувенирам из любого плана", чтобы сложить всё воедино. Имперец не придушил меня по той лишь причине, что считал жертвой коварных планов эльфа. Как он пришёл к такому умозаключению, до сих пор остаётся для меня загадкой.

Утро баловало северную столицу теплом и свежестью. Едва успели завершить свою песню ночные цикады, как улицы наполнились гулом просыпающегося города. Под игривым солнцем Солитьюд медленно стряхивал оковы сна, безжалостно выставляя на обзор свои красивые и неприглядные стороны. Стражник выкинул из таверны троих полуголых девиц, достаточно пьяных, чтобы вытирать пыльные дороги всеми оставшимися одеждами; сами девушки явно чувствовали себя неважно, но цветы на клумбе, в которую они извергали свой ужин, получили хорошее удобрение. В сыром переулке между торговым и жилым районами какой-то бездомный радовался найденной им полусгнившей картошке. Со двора Мрачного замка ветер принёс лязг мечей и жар разогретой кузницы. И я бы, конечно, ещё долго вдыхала жизнь этого прекрасного города, если бы не мчала вперёд с напором локомотива, крепко ухватив под локоть трепыхающегося Хранителя. В обратной дороге по Скайриму он всё настойчивее лез с вопросами, уклоняться от которых стоило огромных душевных сил; правда, желая скорее избавиться от спутника, я не учла его пикантной сумасшедшинки. Цицерон с Ильмерилом были просто не способны нормально разговаривать, да и прошлая встреча сыграла роль в новом витке их отношений.

— Мерзкий желчевый глист не будет указывать Слышащей, что ей делать!

— Слышащая... То есть, из вашего тандема только она не оглохла от твоих петушиных выкриков?

— Ты, экскремент даэдрота! Цицерон поклялся защищать...

— Лучше бы поклялся не пищать! У меня от тебя начинается мигрень.

— О, Цицерон знает отличное средство от головы — топор! Готов помочь прямо сейчас!

Они, и я, и каменные стены... Хорошо, конечно, что перед началом беседы мы успели зайти в дом, но от эха и у меня уже болела голова.

Подвал особняка почти не изменился с того дня, когда мы с Хранителем нагло сюда вломились — те же заспиртованные уродцы в банках, сушёные травы, запахи которых навевали воспоминания о лондонских аптеках; манекен в углу по-прежнему был одет с сияющие стеклянные доспехи, а рядом с ним на деревянной доске висела та самая карта с пометками об артефактах даэдра. Правда, теперь, как я с восхищением заметила, на карте были отмечены все шестнадцать точек — мне в своё время такой подвиг удался лишь раз, и то с подсказками из Гугла! Ума не приложу, как Ильмерил смог выцепить все артефакты, да и на кой чёрт они ему нужны. Тем временем объект моих мыслей бесшумно подкрался сзади.

— Это был весьма продуктивный год, — тихо произнёс эльф, но я всё-таки подпрыгнула от неожиданности, — однако без твоего участия он стал бы ещё лучше. Где ингредиенты?

Я с опаской покосилась на Цицеро, который у входа в город из джентельменских побуждений забрал мою сумку. Он быстро стянул её с плеча и, кажется, был готов испепелить своим ненавидящим взглядом, лишь бы не дать мне уйти.

— Цицерон, отдай, пожалуйста, сумку. Я действую по своей воле и совершенно не хочу тебя в это впутывать.

— Впутывать?.. Слышащая обещала всё рассказать, и вот чего стоят эти обещания?!

— Я расскажу сейчас... Если ты готов выслушать.

— Самое время, — хмыкнул альтмер из своего угла, — ибо эти истерики помешают мне работать.

На этих словах Цицерон окончательно взбесился. Такой взгляд у него я видела лишь однажды — в своей квартире, много месяцев назад, когда ассасин чуть не убил меня кухонным ножом. Словами не передать, как я испугалась; уже готова была выхватить пистолет из-за пояса, но Хранитель с силой зашвырнул ингредиенты в угол, чуть не снеся манекену голову, и пулей вылетел за дверь.

Сердце бешено стучало в груди, а руки мелко дрожали. Уверена, моё лицо было белым, как снег. Но не от страха за свою жизнь темнело в глазах — а за ещё один маленький обман, ценой которому стало доверие Цицерона. Что-то мелькнуло в его взгляде... Хранитель всегда выяснял отношения громко и эмоционально, но сейчас просто сбежал, будто махнул рукой, устав терпеть мои выходки лишь потому, что я была Слышащей. И мне бы радоваться, ведь от цели меня теперь отделял только ритуал перемещения; но бросить Хранителя вот так, вновь оставляя наедине со своими демонами, я просто не могла. Слишком уж он... Просто слишком.

Ильмерил недовольно нахмурился на мой вопрошающий взгляд.

— Мне нужно время на подготовку, — пробормотал он, поднимая сумку, — надеюсь увидеть тебя до заката. Да, Элис, если он тебя убьёт, у меня есть одно заклинание. Ты в любом случае достанешь мне Ваббаджек; живая или мёртвая — не принципиально.

А ведь он не шутил.

Под жёстким взглядом эльфа я покинула особняк.

Я выдыхаю, совсем выдыхаю волнение. Дорога вперёд — лабиринт из слепых поворотов. Что меня ждёт за углом — клинок ассасина или впалые глазницы домов? Обо что скорее порежусь — о сталь или выпирающие рёбра города?

С мира словно содрали вуаль — мучительно, громко, со скрипом; но больно почему-то было мне. Каждый кирпичик косой брусчатки был упругим и таким удивительно осязаемым... Тени ястребов, кружащих над городом, казались живыми, вот-вот норовящими цапнуть за ногу. Запахи впивались в нос тысячами иголок, звуки пульсировали и ревели, разрывая все мыслимые барьеры громкости, а краски... Каждый оттенок можно было не то что увидеть — огладить пальцами, попробовать на вкус. Я шла, проживая миллион мгновений с каждым шажком, и ясное небо почему-то горчило на языке.

Скоро я могу умереть. Не знаю, что толкало на столь радикальные мысли, но этому чему-то невозможно было противиться. Живой мир, совсем настоящий, снёс с петель плохо запертые двери; на его фоне я сама себе казалась невнятной непистью с плохо прорисованной текстурой. Дорога под ногами росла, извивалась и множилась, раскидывая сеть переулков. Я хотела свернуть ко входу в город, ожидая, что Цицерон уже седлает своего коня, но ноги несли к совершенно другому месту. Прохожие улыбались и хмурились, глядя то на меня, то сквозь; хотелось оглянуться и узнать, что же за злобная тень заставляет их поспешно отворачивать лица. Ничего там, конечно же, не было... Да и быть не могло. Просто я сама походила на грозовую тучу, готовую разразиться молниями во все стороны.

Имперец нашёлся там, где я ожидала. Одинокий Цицерон много мог рассказать об одиночестве, но где, как не на обзорной площадке Мрачного замка, оно ощущалось так остро? Со спины в тебя врезаются наточенные шпили домов и острые отвесные скалы, резко контрастируя со свободным небом впереди; внизу же взгляд доставал практически до всех районов столицы, в которых, сбиваясь стайками, копошились крошечные люди. Стражники не заходят на площадку, ограничиваясь патрулированием внешних стен, поэтому компанию нам составляли лишь мирно парящие над городом птицы.

Имперец услышал мои шаги, хоть и не повернул головы.

— Я иду в Обливион к Шеогорату. У них там... конфликт. Я хочу ему помочь, но не знаю, как. Всё, что я придумала — как туда добраться.

Как я тогда дрожала от страха! Не знаю, какой мысли боялась больше — что Цицеро меня прибьёт, или что запрёт в убежище до конца моих дней.

Но он среагировал... по-своему. По-цицероновски.

— Гадкий божок околдовал Слышащую?! — карусель рук — по-другому это бешеную жестикуляцию было не назвать — окружила меня буквально за секунду. Хранитель мигом оказался рядом, впрочем, и не пытаясь вести конструктивный диалог.

— С какой луны ты упала, чокнутая землянка?! Не отвечай!.. Я помню, что это планета! Но... Ваши коробки специально стоят настолько высокими, чтобы люди в них сходили с ума?! Скажи, ну скажи, что ты неудачно пошутила... Нет! — он осёкся, застывая в нелепой позе и словно перехватывая свою же мысль, готовую сорваться с языка, — Эти его шуточки... Будь предельно серьёзна.

Цицерон заглянул мне в глаза. В этом что-то было...

Просьба?

— Элис. Пожалуйста, ответь. Это оч-чень важно.

Нетерпение? Чего он хочет?

— Ну-ка назови мне первую фразу, которую я от тебя услышал?

Я подавилась воздухом. Это был самый неуместный и глупый вопрос, который только мог тогда прозвучать. Как будто я помнила, что втирала ему, сидя на дереве, целых полтора года назад... Нет, всё-таки помнила. А ещё имперцу надоело ждать, пока я проторможусь.

Да он ржал надо мной, где-то в самых глубинах своей хитрой чёрной души! Цицерон, тот Цицерон, который носился со мной, как наседка, лебезил перед выдуманным титулом и оберегал от любых напастей, Цицерон, который при малейшей возможности надо мной потешался, но всегда беззаговорочно верил, он всё время был здесь! И я поняла, что никаких выдуманных поводов и парализующих заклятий — ничего не нужно; он отпустит меня в Обливион. И даже будет верить, что я вернусь.

— Ну ты и козёл! — прошипела я улыбающемуся имперцу. Его веселье напоминало бокал с шампанским — едва успеваешь налить, а пузыри искрятся, брызгают во все стороны и вот уже шипят у тебя в носу. Поддавшись этому шипению, я всё же засмеялась в ответ.

— Слышащей нужно перестать быть такой забавной, когда её выводят из себя, — Цицеро еле проговорил сквозь смех, — иначе это никогда не закончится! Ой, не могу!..

— Сам хорош, — побурчала я для проформы, — устроил конспирацию, нагнал жути... Ты бы ещё психиатрическую комиссию для освидетельствования собрал.

— Что такое психиатрическая комиссия? Звучит, р-р-р, так интересно!

— Тебе бы понравилось... Стой! Нет! Думать забудь! Не стану говорить ничего, что может обернуться против меня!

А на душе вдруг стало теплее. Я шла по Солитьюду, обсуждая с Цицероном жареных крабов, и в кои-то веки знала, что всё будет хорошо.

* * *

Да, Хранитель отошёл от обиды довольно быстро. Только в какой-то момент, став сосредоточенным и действительно серьёзным, спросил:

— Зачем тебе это, Элис?

Я с сожалением отогнала остатки мыслей о танцующих маленьких пони. Улыбка ещё не сошла с лица, только вдруг стала грустной, как если не знаешь ответа на какой-нибудь очень важный вопрос.

— Парад планет? У вас такие бывают? Или пророчество?.. Но не вроде того, по которому Алдуин должен был сожрать этот мир, а в итоге подавился одним-единственным эльфом, а настоящее; про которое никто-никто может никогда не знать, но сбывается оно неуклонно.

Мы присели на скамейку возле какого-то магазина. Я смела с сиденья кусок хлеба, на который тут же, как по волшебству, сбежались крысы.

Цицерон был задумчив и не торопился с ответом.

— Вы здесь верите в судьбу? Ну, в то, что человек с рождения и до самой смерти будет идти по одной дороге, следуя некоему общему замыслу. Что выбор — это иллюзия?

— Недалёкие простецы с высохшими умишками вольны верить во что угодно, — даже в интонации было слышно, как имперец морщится при ответе, — в своём мире, где вы отрицаете богов, ты чувствовала, что тебя всюду водят за руку?

— Скорее, что отбилась от общей кучи и тараню лбом невидимые стены, — усмехнулась я, вспоминая свои последние месяцы.

— Во-от! А если это тоже часть замысла? Будешь ли ты рада узнать, что танцуешь под флейту тех, кто плевал на тебя с Высокого Хротгара? Или что все эти никчёмные человечки живут, предоставленные сами себе?

— Не совсем понимаю.

— За-ме-ча-тель-но! Смертные утопают в этих высокопарных размышлениях, но в итоге важно лишь, счастливы они или нет! О, Цицерон слышал столько предсмертных слов, и думаешь, они были о судьбе или выборе?! О нет, эти несчастные все до одного скулили "пожалуйста, не убивайте, я хочу жить"! Жить, Элис, ведь жизнь — это прекрасно!

От звонкого смеха Хранителя крысы метнулись обратно в канализацию, позабыв про недоеденную корочку. Признаюсь, даже меня проняло.

— Так какая разница, что или кто тобой движет? Даже если это чокнутый садист, который сидит на облачке и дёргает всех за верёвочки, ха! Твой срок всё равно придёт. И мой тоже. Кто бы это ни был, однажды он обрежет нити, и мы улетим, подхваченные бурей. Но сейчас мы всё ещё в игре, верно?

Цицерон весело подмигнул мне и в лёгкой задумчивости уставился на небо.

— Матушка ведёт меня, она всегда рядом, я чувствую её, хоть и не слышу. И пусть она растаскивает своих детей за шкирки, как нерадивых котят, но даже после смерти мы будем с ней, вальсируя в Пустоте. Ах, какой хороший день. Но завтра будет определённо лучше! — имперец замолк на высокой ноте.

— Это ещё почему?

— Ведь Слышащая вернётся к нам с мешком трофеев и рассказом о невероятном приключении!

Солнце шло к закату. Я молча встала и направилась к особняку Ильмерила, но, подумав, обернулась:

— Береги себя, Цицерон.

— Ты тоже, Элис, ты тоже...

Он больше не улыбался.