Под сенью Авгурея (гет)

На душе было легко и тревожно одновременно. Чувство такое, будто всё должно непременно измениться к лучшему, и одновременно — что ничего не произошло. То, что творилось у Снейпа внутри, было настолько нетипичным для него в последние лет двадцать, что он уже всерьёз подумывал о том, что его сердце не так уж мертво, как ему казалось. Это настолько выводило из привычной колеи, что он, не дожидаясь пробуждения причины своего беспокойства, аппарировал сразу в Хогвартс, успев не только неторопливо пройтись от ворот по оттаивающей слякоти, но и успеть на завтрак.

До обеда он постарался воскресить в себе привычного мрачного профессора. Под раздачу попали все курсы с пятого по седьмой. Баллы летели с факультетов с головокружительной быстротой. И лишь занявшись любимым делом, мужчина смог немного отвлечься. Между уроками было решено заняться переводом последних страниц манускрипта. Глупо было начать варить зелье и тем более пробовать его, не прочитав всё до конца. Правда, мысли путались и сбивались на девушку с огненными волосами.

Определённо, то, что для монаха было просветлением, для Северуса могло быть медленной смертью за гранью привычной реальности. Он в очередной раз внёс правки в пергамент, уже сидя в кабинете в Министерстве, и, когда аппарировал домой, отвлёкся наконец от поджидающих его неприятностей, которыми могло обернуться их совместное проживание.

* * *

Кафе «У дядюшки Томми» было в трёх кварталах от старого, но уже не столь доброго «Дырявого котла». Это было настолько маггловское местечко, с громадными телевизорами, старенькой «кислотной» попсой середины 90-х, с официантками в отчаянных мини, что должно было отпугивать волшебников лучше, чем чеснок вампиров. Темнокожий парень с грустными глазами почти никогда не покидал пределов кухни, как нельзя лучше понимая отчаянность своего истинно гриффиндорского поступка. Его кафе давно служило пунктом встречи так называемого «подполья» и «своих людей оттуда»; кроме того, славилось прекрасной кухней и тёмным пивом.

Девушка, сидящая за столиком в тени, была неимоверно худа: выделялись лишь выступающий подбородок и нервно подрагивающие пальцы. Она всё время натягивала на глаза огромный капюшон толстовки. Официантки поглядывали на неё с подозрением, но мистер Томас, молодой мужчина с глубокой уже складкой между бровями, которого почему-то ни у кого не поворачивался язык назвать просто Дином, недвусмысленно дал понять, что гостья, несмотря на непрезентабельный вид, желанная, и даже распорядился обслужить её за счёт заведения. Сам, впрочем, он не спешил выходить, оставаясь в привычном убежище кухни. Несмотря на то, что официантки почти привыкли к странного вида людям, будто сбежавшим с реконструкторского шоу, появление нового посетителя неизменно вызывало у них шок.

Входной колокольчик тренькнул, и к странной девушке подсела другая, на ходу скидывая длинное чёрное пальто, на фоне которого её волосы горели, как рубины.

* * *

Вид Гермионы неизменно вызывал у Джинни муки совести, однако Рон и думать не хотел о том, чтобы сестра присоединилась к ним. Друзья всегда были вдвоём, и, хотя романтические чувства между Роном и Гермионой не получили своего развития, от поддержки друг друга они чувствовали силу, даже когда центра их трио не стало.

Гермиона с наслаждением сделала глоток капучино из большой белой кружки, стоящей перед ней. Затем облизнула пенку с губ и уставилась на Джинни пронзительным взглядом.

— А где Рон? — немного хрипло прозвучал голос Джинни под заедающее завывание мощной стереосистемы.

— Он немного… в шоке от всего, — мучительно улыбнулась Гермиона. Тактичность порой отказывала ей, и она старалась не обидеть подругу и, хоть и поздно, но предостеречь её.

— Я должна всё объяснить, — полувопросительно-полуутвердительно заявила Джинни.

Гермиона склонила голову набок, выражая внимание.

— Я искала возможность освободить отца. Перси был против, но согласился помочь. Ты же знаешь, он теперь вечно ходит на эти приёмы, хоть должность Министра скоро совсем отменят, — Гермиона подняла бровь.

Сейчас, когда они подобрались близко к Министру, окружив его верными людьми, это было тяжело воспринимать. Хотя Кингсли, штабом которого была их крошечная кухня, и говорил, что это бесполезно, ведь Министр теперь почти ничего не решал.

— Я попыталась зайти издалека, но Снейп, — Джинни понизила голос, — он не дал мне и рта раскрыть. Я попросила его реабилитировать отца, и он согласился помочь, Герми!

— Ты не думала, что он просто втирается в доверие?

— Думала, конечно, я же не дура! — Гермиона скептично изогнула бровь в ответ на это.

— Он просто вытащил его, Герм, и не стал просить ни о чём! — Джинни сцепила руки в замок на коленях, пытаясь унять дрожь.

Странное волнение охватило её, было очень важно, чтобы Гермиона поняла.

— Снейп втирается к тебе в доверие, — недовольно повторила Гермиона. Иногда она была раздражающе настойчивой.

— Он говорит, что Лорд больше не думает, что мы можем ему угрожать. И после того, как я увидела его, я склонна в это поверить. Он выглядел совершенно спокойно. И знаешь, Снейп сказал, что Дамблдор был болен и умирал, — она пересказала подруге слова Северуса.

— Какие у него доказательства? — перебороть многолетнюю ненависть было непросто, но сейчас сопротивление, как никогда, чувствовало упадок; их всё сильнее придавливала собственная ничтожность. Немногим, кто остался на свободе, удалось наладить сносную жизнь, как Дину Томасу, к примеру, который затаился в маггловском Лондоне, не произнося даже простейшего «Люмос» все годы после Проигрыша. А Гермиона, впрочем, как и Рон, находясь в списках особо опасных преступников, была уверена, что их не перестанут искать, несмотря ни на что.

— Только рука профессора Дамлбдора. Он получил смертельное проклятие летом 1996 года, когда что-то искал. Что-то, связанное с бессмертием Того-кого-нельзя-называть.

— Ещё он сказал, что передавал важные сведения Ордену весь последний год. И отец подтвердил, — голос сорвался ввысь, так что Гермиона слегка закашлялась, подавившись сандвичем с сыром.

Гермиона заметно приободрилась. В самом деле, присутствие Советника в их рядах открывало им значительные перспективы.

— Хорошо, но замуж зачем было за него выходить? — подруга перешла на шёпот и приблизилась к Джинни над столом.

— Это алиби перед Тем-кого-нельзя-называть, — несмотря на вздорно поднятый нос и твёрдый взгляд, Уизли очаровательно покраснела.

Гермиона заинтересовано посмотрела на рыжеволосую девушку. Наверное, для Гермионы Джинни и правда предстала в невиданном свете.

— Он тебя заставил? Или между вами что-то есть, а, Джинни? — Гермиона неожиданно развеселилась.

— Нет, что ты. Он обращается ко мне «Мисс Уизли». До сих пор.

— Совершенно очевидно, зачем: чтобы показать минимум личной заинтересованности. Будто он не вынудил тебя принять свои условия, — Гермиона подалась назад и подхватила сползающий капюшон.

А на самом деле может ли это быть личной заинтересованностью мужчины в молодой красивой девушке, или же это хитрая игра, направленная на разгром остатков Армии Дамлдора? Или всё-таки таким образом Снейп пытался восстановить утраченные связи?

Смуглый мужчина, одетый в светлые джинсы и такую же рубашку, вышел из кухни, держа в руках поднос, и присел за их столик. Поставив напротив Гермионы неглубокую сковороду с аппетитно шкворчащей картошкой, приправленной беконом, он обратил взгляд, лучащийся радостью, на Джинни.

— Джин, как ты здесь? Как я рад… будешь чего-нибудь? — слова громоздились друг на друга, соревнуясь в важности, как будто Дину хотелось сказать всё и сразу.

— Нет, спасибо. Хорошо, всё хорошо, Дин. Как ты? — смешной мальчишка вырос, но не таил в себе обиды за скоропостижно окончившийся роман, а сохранил светлые воспоминания о девочке-солнце с веснушками и стареньким Чистомётом.

— Как видишь, жив, — он подмигнул ей и протянул руку за бумажной салфеткой.

Миг, и в его руке появилась роза — ловкость рук и никакой магии. Протянул цветок Джинни, и она мило заулыбалась.

— Эй, вы, кажется, забыли, что не одни, — притворно возмутилась Гермиона, и все трое весело засмеялись.

* * *

Снейп втянул носом воздух гостиной. В нём всё ещё отчётливо витал шлейф её духов, как будто она только что встала из облюбованного ею глубокого кресла возле приоткрытого окна. На столике лежала книга по легиллименции, заложенная бумажной розой. Мужчина провёл по книге пальцами, тронул бумажный лепесток. Будто стараясь воссоздать в воображение позу, в которой сидела его Джинни. Это так нелепо. Он вроде бы женат на ней. Но не смел даже назвать её по имени. Будто он в самом деле вынудил её, загнал в угол. Как человеку, больше двадцати лет живущему под принуждением, ему это было глубоко противно. С момента свадьбы он избегал её, приходя домой, не ужинал в столовой, где мог пересечься с ней, ел прямо в спальне. В общем, прятался, не желая объяснять себе причин такого поведения.

Она же будто нарочно напоминала о себе множеством мелочей, вот как эта книга, оставленная на столе, или её шарф, висящий в прихожей, или шлейф её пряных духов с нотками сандала и корицы. Он не знал, как долго сможет выдержать это.