История батальона «Вармаркт» (джен)

* * *

Хутор

Сейчас, сидя в своём кабинете и вспоминая те дни, я потихоньку забываю о чувствах, меня захвативших. Мне бывает трудновато рыться в своей памяти, ища осколки эпизодов начала войны, которая уже закончилась. Передо мной сейчас лежат записки и фото тех лет, а на компьютере идут военная хроника и видеозаписи, которые мне подарили друзья по службе. И даже несмотря на всё это, мой мозг пытается скрыть произошедшее от меня.

Тогда, в том ночном лесу Калаказана, я струсил, смалодушничал и не вмешался в расправу боевиков Вортааг над теми двумя солдатами. Даже сегодня, спустя двадцать лет, меня не перестаёт терзать чувство вины, хотя её я уже давно искупил, пусть и несколько радикальным методом. Но я отвлёкся…

Извещая о новом дне, яркий свет субгиганта ударил мне в глаза. Открыв их, я обнаружил себя в каком-то, как бы сказать точнее, сарае, стены которого были сделаны из дерева с очень затхлым запахом. Он врезался мне в нос, заставив меня громко чихнуть. Из-за него я рухнул разболевшейся головой на подушку.

Справа послышались шевеления. Повернувшись в ту сторону, я увидел солдата с окровавленной рукой. Не буду подробно описывать увиденное, поэтому только скажу, что, похоже, ему оторвало палец. Он стонал. Нет, не от боли, а от введённых ему обезболивающих препаратов, шприцы с которыми лежали неподалёку от скамейки с ним.

Смотря на него, я понял, что ещё легко отделался: ничего не болело, по ощущениям всё было на месте. А головная боль — мелкая проблема. Не в первой с ней сражаюсь. Я закрыл глаза.

Боль отступала. Сознание пробуждалось. А все попытки скрыться от света, ослепляющего меня, оказались неудачными. Повернув голову в левую сторону, я вслушался в происходящее: какие-то отдалённые голоса, смех, неразборчивые разговоры на разных языках. Да… Я не в плену, и на том спасибо.

Встав, осмотрел этот сарай: везде лежали раненые и солдаты без сознания. В углу притаился спящий цеф-трупер со сломанными антигравами и тремя оторванными щупальцами. Некоторые лежали на койках и скамейках, иногда даже по двое, но многим не повезло: их положили на собранное в округе сено, укрыв какими-то тряпками.

Вдоволь насмотревшись на этих бедняг, я направился к выходу, прихватив винтовку и сумку. Идти было тяжело и непривычно, ноги словно онемели, и мне пришлось замедлиться. Поэтому с каждым новым шагом я различал слова и шутки. Языки, ранее смешанные в один непонятный гул, начали выделяться. Вот послышалась шутка на немецком, вот — слово на чешском, а вот — поговорка на русском.

Когда я вышел, перед моим взором предстал хутор, состоявший из нескольких маленьких зданий и пары двухэтажных домов. Всё это было огорожено высоким монолитным забором. Дул холодный влажный ветер. Тучи, что гремели ночью, ушли, но на горизонте были ещё более чёрные и огромные, плывущие к нам с впечатляющей быстротой.

В центре хутора расположилась группа солдат, сидевших вокруг переносного обогревателя. Остальные сидели в разных углах двора: кто-то чистил винтовки, кто-то курил, кто-то копался в телефоне, несколько человек дежурило у ворот. Я тогда понадеялся, что ничего хуже этой ночи не будет на этой планете. По крайней мере, обстановка располагала к подобной надежде.

Мне же оставалось только осмотреться и найти знакомые мне лица, но безрезультатно. «Что же…», — подумал я и потопал вперёд, уповая на то, что хоть кто-нибудь подскажет мне путь. К счастью, искать долго не пришлось.

Когда приблизился к крыльцу первого из домов, меня окликнул какой-то чумазый солдат, сидящий на своей сумке.

— Ну здравствуй! — начал он, когда его просьба подойти была выполнена.

Я, вместо того, чтобы поздороваться в ответ, лишь вопросительно посмотрел ему в глаза, не понимая такое дружелюбие к случайному человеку. Мой жест был понят:

— Можешь ничего не говорить! Я понимаю: после такого приключения мало с кем хочется общаться, — заметил собеседник, пытаясь меня приободрить.

Несмотря на это, у меня усилилось желание покинуть его компанию, поэтому мне пришлось его поторопить.

— Ладно, уж ты так хочешь, — выпалил солдат, словно обидевшись, — я лишь хотел сказать, что мы с парнями тебя спасли. Прилёг ты в том лесу, конечно, мощно. Впечатление такое, что тебя даже артиллерия не разбудит! — и снова повеселел, пробормотав эти слова.

Я лишь усмехнулся, сухо поблагодарив его и попросив передать мои слова его друзьям.

— Кстати, о друзьях. Когда мы тебя приволокли, тебя… ээ… опознало несколько человек. Попросили нас, если оклемаешься, отправлять к ним. Они, наверное, в подвале этого дома засели, но я не знаю точно. Посмотри, короче.

Поблагодарив за предоставленную информацию, я пошёл в дом. Солдат куда-то спешно удалился, напоследок пожелав мне удачи. Она мне пригодится.

Я вошёл в дом. Внутри было относительно спокойно. В основном, здесь были бойцы Ваббрюнера, патрулирующие помещения. Сверху слышались споры офицеров, а снизу, в том самом подвале, кто-то травил байки. Мой путь был предопределён.

Пройдя мимо не самого приятного охранника, я спустился по деревянной и пыльной лестнице в нечто похожее на слияние столовой и бара. В конце подвала стояла стойка с минимальным ассортиментом напитков. На столах были опустошённые консервы из-под тушёнки. Этот подвал был приветливее, чем улица.

Я вновь осмотрелся. Весь народ сливался в одну непроглядную кучу, что раздражало мои глаза. Но всё-таки та самая удача была на моей стороне: у стенки я различил лица Чарли, Саши и… Альберта? Меня эта картина удивила, из-за чего я быстрым шагом направился к ним.

Первым моё приближение заметил Чарли, сидящий на скамейке у стола.

— О, очухался! — крикнул он, быстро встав и пойдя ко мне на встречу. — Я уже был готов начать волноваться, — выпалив, он пожал мне руку.

Александр также подошёл ко мне, обняв.

— Ну что? Команда снова в сборе? — послышался голос Альберта, сидящего на каменном полу и копавшегося в экшн-камере.

Мне оставалось лишь почесать затылок, но, поняв одну важную вещь, я, не скрывая радости, воскликнул:

— Вы что? Уже перезнакомились? Отлично, мне не придётся вас друг другу представлять.

В ответ я получил слабый удар кулаком в плечо от Чарли.

— Погоди, Альберт. Как ты меня запомнил? — поинтересовался я, совершенно этого не желая.

Он грустно усмехнулся, поникнув взглядом:

— Так это… Ты единственный из тех, с кем я был знаком, кто выжил. Мне вспоминать-то некого больше. Ну и, — он прислонил голову к стене, — мне Мигель ещё наводку дал. А там ещё эти двое подтянулись, так что я быстро вспомнил кто ты.

Я, услышав имя Мигеля, немного потупил взгляд, пытаясь вспомнить, кто это. Секунд пять — и в моей голове замелькал образ человека. Я взглянул в лицо Альберту и обратился к нему с вопросом:

— А где он?

Испанец в ответ указал большим пальцем в стену и сказал:

— Он сейчас за двором, в окопах.

Мне потребовалась минута, чтобы осознать сказанное. Он моё удивление заметил, но не стал ничего говорить, пока я сам его не спросил:

— Погоди, окопы?

— Да, у нас тут намечается оборона, — откликнулся Александр, вмешавшись в разговор, — этой крепости, — продолжил он, с иронией произнося последнее слово.

И тут оживился Чарли, который взял свою винтовку и указал нам на выход, предложив сходить за ворота, чтобы изучить обстановку получше. Все согласились.

Окопы… От них одно название, как мы убедились, выйдя к ним. Вырытые на скорую руку траншеи, не вселяющие чувство безопасности. Такое ощущение, что они специально создавались как один из вариантов братской могилы. В подобных условиях врага нам определённо не сдержать… Но ничего уже изменить было нельзя, поэтому мы пошли к ним, держа в душах неприятный осадок.

Но чем ближе они становились, тем больше я ими восхищался. Издалека казавшаяся никчёмной, оборона стала приобретать ту самую надёжность, которую мы желали видеть. Неаккуратные траншеи с каждым нашим шагом превращались в окопы, в которых можно было не только выживать, но и эффективно действовать.

Они были рассчитаны на постоянную смену позиций, на постоянное движение. Тупиков практически не было. В любую точку можно было придти с разных сторон, как и покинуть её. В самых «правильных», то есть в самых неожиданных местах были расположены пулемётные точки. Виделся расчёт на то, что противник, молниеносно и яростно атакуя, просто потеряется в этих коридорах, и разобраться с ним не составит проблемы. Также присутствовали туннели — своеобразные убежища от артиллерийских снарядов. Дёшево и сердито (в оригинале используется непереводимая на русский соргонская поговорка — прим. пер.⁽¹⁾), так сказать.

— Вполне логичный подход к организации окопов, — заметил Альберт и продолжил, — надолго мы тут не задержимся.

У нас не было причин с ним не согласится. Я тут же предположил, что, скорее всего, нас не заставят держать первую линию обороны, заманивая противника в наш капкан.

С приподнятым настроением от таких теорий мы вплотную подошли ко входу в окоп. Спустившись, мы увидели Мигеля, который переносил ящики с патронами и батареями куда-то вглубь этой «паутины». Мы сели на землю, ожидая его прихода. Тем временем объектом наших обсуждений стало общее устройство этих окопов. Несмотря на оптимизм, некий скептицизм в наших мыслях всё-таки присутствовал. И даже не понять было, откуда он исходил. То ли от слишком большой глубины окопа, то ли от крутых поворотов, то ли наличия всякого мусора под ногами по типу камней, каких-то щепок и прочего. Этот вид точно нельзя было назвать изысканным.

Ожидание было недолгим. Мигель вынырнул из-за угла в типично-слащавой дворянской манере, вызвав у Альберта саркастический смешок. Увидев нас, он сперва удивился, а затем задал довольно странный в этой ситуации вопрос:

— И что вы тут делаете?

Чарли, сидевший ближе всех к нему и ошарашенный подобным обращением, резко встал и пошутил, встав в позу гламурного паренька из Рима:

— Как что? Спасаем тебя от твоей дворянской натуры!

Саша и я начали ржать, а Альберт из рюкзака достал свою экшн-камеру, чуя словесную перепалку между этими двумя. Мигель меж тем нахмурился и сказал серьёзно, попавшись на удочку Чарли:

— Сказал дворянин!

Его оппонент, поняв то, что я сказал ранее, предпринял попытку ещё более смелой провокации:

— Дворянин дворянину рознь. Одни живут в реальности, а другие застряли где-то в облаках на очередному балу, который стоил дороже, чем весь Соргон!

«Правильный» дворянин ещё больше нахмурил лицо, чем стал похож на обидевшегося мальчика, чем Альберт тут же поделился со мной и с Сашей шёпотом:

— Видите? Сейчас покажет «распоясавшемуся грубияну», что делали с такими, как он, в Колониальный хаос⁽²⁾.

Мы начали ехидно и тихо посмеиваться, наблюдая за этим откровенным фарсом.

— Действительно, — ответил Мигель, — дворянин дворянину рознь. К счастью, я достаточно воспитан, чтобы не ассоциироваться с таким позором для всего римского дворянства, как ты!

Я хотел встать, чтобы прекратить этот абсурд, который грозился перерасти в драку, но меня остановил Александр, посадив меня обратно на землю, со словами, произнесёнными как можно тише:

— Так, никакой самодеятельности! Самое смешное только впереди!

Чарли, раззадоренный таким ответом, решил указать собеседнику на несостыковку в его словах:

— А ты сам себе не противоречишь? Говоришь о своей воспитанности, а через пару фраз унижаешь мои честь и достоинство, — сказав это, он сделал паузу, чтобы Мигель обратил внимание на последующую его реплику. — Хотя чему я удивляюсь?! Это лицемерие давно вошло в моду в нашей среде!

Оппонент был готов взорваться от злости, судя по его красному лицу. А Альберт, заметив это, спросил у нас обоих:

— Он чё? Действительно не врубается, что над ним глумятся самым очевидным способом?!

Мы лишь пожали плечами, а Мигель чуть ли не переходил на крик, играя под дудочку Чарли:

— Лицемер тут только один — ты! Притворяешься тут дворянином, но ничем не отличаешься от обычного, простите за грубость, бомжа с улицы самого последнего, Богом забытого города на планете, где даже атмосферы нет! — после этих криков он перешёл на спокойный тон, позволяя себе глубокие вдохи-выдохи. — Давно родители не пороли розгами за пренебрежительное отношение к другим дворянам?

И тут мы поняли, что Чарли приводит свой план в окончательную фазу. Он отпрянул от стены окопа, к которой прижимался, скрестив руки, и встал в такую позу, в какой он стал похож на мать, которая отчитывает своего ребёнка за плохую учёбу. И не став ждать, пока до Мигеля не дойдёт суть происходящего, отбарабанил суровым голосом мысль, которую он давно хотел высказать:

— И именно поэтому ты рядовой, а я обер-ефрейтор? Именно поэтому ты вооружён газовой винтовкой и одет в обычную форму, а я стреляю из фамильного автомата и ношу броню, сделанную под заказ? Именно поэтому ты ничем не отличаешься от этих троих? — сказав это, он указал пальцем на нас. — Именно поэтому ты находишься в этом дурно пахнущем окопе, а не в штабе полка в лейтенантских погонах? — закончил он, демонстративно отмахиваясь рукой от несуществующей вони.

Лицо Мигеля в тот момент не поддавалось описанию: смесь обиды, злости и ненависти, все разом готовые обрушиться на Чарли, который только этого и хотел.

— Ты не понимаешь, что говоришь! У тебя отсутствует дворянское мышление, что отличает нас от простолюдинов! Ты фальшивый дворянин, недостойный носить это гордое звание! У этих троих нет высокой культуры, высоких традиций! С ними не о чем разговаривать, они ограничены своим бытом. Не смей приравнивать меня к этому люмпену! — выпалил он, начав ходить вокруг Чарли, который уже даже не старался скрывать свою улыбку до ушей. — Меня и моих родителей приглашали на почетные обеды, на балы, я был уважаем в обществе! Я знаю, что культура может существовать только там. И я горжусь, что отношусь к этой культуре!

Мы были поражены подобным высказыванием, а Чарли — хоть бы хны на эту словесную неразбериху, как выразился потом после войны. Он совершенно серьёзно, не проявив не капли сарказма, начал свой монолог:

— Уважаемый «правильный» дворянин, позвольте себе ответить на три моих вопроса. Надеюсь, вас, Ваше Превосходительство, это не затруднит. — Он сделал небольшую паузу. — Во-первых, а почему вы так свято уверены в том, что дворяне, безусловно столичные, вообще обращали на вас внимание? Они выказывали вам какую-то дань уважения, кроме сухих рукопожатий? Вам-то в тринадцать-пятнадцать лет от роду? Мне помнится, что в кодекс дворянина, который я хочу соблюдать, входит поклон, уважительное общение, почитание семейных реликвий, равноправность всех дворян. Что-нибудь такое вы видели на этих «почетных обедах»? — Чарли не без удовольствия, сверкавших в его глазах, наблюдал за тем, как Мигель бледнеет. — Во-вторых, вы назвали этих троих господ «люмпенами». А вы уверены, что эти высокоморальные, высокоуважаемые, обладающие, так называемой, «высокой культурой», столичные дворяне не такого же мнения о вас со мной? Представьте себе: где Земля, а где Соргон? Так, провинциальная планетка на карте. Мы для них все «люмпены». Вы так не считаете? В-третьих, что такое «дворянское мышление»? Это лицемерие? Это радикальный консерватизм? Это «чем авторитетнее планета, тем авторитетнее я»? Судя по вашим суждениям, все варианты, предположенные мною, верны.

Мы просто слушали, не смея даже на секунду прерывать монолог Чарли, а Мигель стоял в нерешительности и не мог ничего противопоставить. Он не был в состоянии даже ответить на поставленные вопросы. Они ранили его в самое сердце, перевернули всё вверх дном.

— Я даже не знаю, что ответить, — промямлил он тихо.

Чарли, ожидавший всего этого ещё с самого начала, сменил строгость на милость, перейдя на тон шуток и доброй иронии.

— Значит, тебя ещё можно вылечить, — ответил он успокаивающим тоном Мигелю.

Последний потупил взгляд, не понимая смысла сказанного.

— С тобой ещё не всё потеряно, — изрёк Чарли, перейдя на смех, — ничего, солдафон, вылечим тебя от снобизма! — пообещал он, легонько ударив Мигеля по плечу.

Тот впал в еще большее непонимание.

— Какой снобизм? Ты о чём вообще?

Чарли перешёл на откровенный хохот, обняв нерадивого «пациента» за плечи.

— Такая болезнь есть, свойственная и кесарям, и слесарям. Страшная штука: стольких людей загубила, проклятая!

Саша, до этого момента просто сидевший и наблюдавший это действо, обернувшееся таким неожиданным для него исходом, решил добавить огоньку в костёр:

— Чарли, получается, ты у нас «народный дворянин»?

Он намёк понял и развил мысль:

— Абсолютно верное замечание! Ещё какой «народный дворянин»!

Александра этот ответ позабавил, и он решил продолжить давить на Чарли провокационными замечаниями:

— Так это же противоречит твоим словам о том, что ты хочешь соблюдать кодекс дворянина. Он же не всему народу адресован…

— Именно! Я противоречил себе, противоречу и буду противоречить! Поэтому ты, — он пальцем ткнул в грудь Мигеля, — официально вступаешь в мой «марксистско-ленинский кружок революционных дворян»! И это не обсуждается.

У всех нас было выражение полного непонимания ситуации на лицах. Даже Саша, который намеревался приструнить Чарли, сам упал лицом в грязь от такого его заявления. А сам оратор всё прекрасно понимал, всё видел.

— Умение смеяться над собой, — начал он без доли смешка в голосе, поднимая свой автомат, который он положил на землю ещё во время своего первого монолога, — это талант. И в первую очередь, он красит дворянина. Вам, уважаемый, — с этими словами снова обратился к Мигелю, — этому ещё учится и учится. Но ничего, со мной не пропадёте в этом жестоком мире, будьте уверены, — закончил он свою речь, улыбнувшись нам всем, но на самом деле улыбка его была адресована именно виновнику торжества.

Несмотря на такое неординарное и доброе окончание перепалки, мы всё ещё помнили, что нас ждёт в ближайшем будущем. И ветер, словно подыгрывая нашим страхам, всё гнал тяжёлые калаказские тучи в нашу сторону. Послышались раскаты грома, а на землю упала большая капля. Но до ливня, вероятность которого приближалась к ста процентам, оставалось долго.

Внезапно к нам на телефоны пришло сообщение с приказом выступать на позиции, отмеченные на карте, которая прилагалась к сообщению. Из-за него нашей дружной компании пришлось разделиться: Чарли и Сашу отправляли на противоположный край окопной сети. Мы распрощались друг с другом, пообещав встретиться вновь. И напоследок Чарли наказал мне с Альбертом:

— Вы приглядывайте за ним!

И после этого побежал вприпрыжку за Сашей, который уже заворачивал за угол. А нам лишь оставалось взять винтовки и отправится за Мигелем, который шёл, поникнув головой.

Он так и оставался невесел всю дорогу, рассуждая о чём-то своём. А Альберт мне показывал отрывки записей, которые он делал по ходу развития событий на этой планете. Там и про местное население было, и про допрос врагов, и про взятие столицы, и про Вортааг…

— Да пошли они куда подальше, вортааговцы эти распроклятые! Пусть только попробуют сунуться сюда — все языки им поотрываю! — срывал свою злость боец Ваббрюнера на своего сослуживца.

— Как нам в столице?! — бесцеремонно вмешался в разговор Альберт.

Я рукой быстро отодвинул его ко мне за спину, отдал честь и представил нас:

— Рядовые Антон Остин, Альберт Ален, Мигель Рамирес прибыли! Какие будут распоряжения?

Боец Ваббрюнера обернулся, осмотрел нас своим двадцатидевятилетним взглядом с головы до пят и поинтересовался без всякой иронии:

— Так вы из столицы прибыли и выжили? Уважаю! Солдат, — обратился он ко мне практически отеческим голосом, — вольно. Меня можете называть Ричем, — и видя то, что я хочу что-то спросить, сказал мне с добрым смешком, — Разрешаю обратиться.

— А командир у нас кто?

— Я, — ответил он мне, явно не понимая вопроса.

— А как боец Ваббрюнера может быть командиром у солдат Рейхсвера?

После моей реплики он переменился в лице и буркнул недовольно:

— Послушай, парень, сейчас мне, офицерам и тебе должно быть плевать на Ваббрюнер и Рейхсвер. Я и ты живы — и то хорошо! Так что не пудри мне мозги своей бюрократией.

Окончив говорить, он пнул камень, покашлял и продолжил менее осуждающим тоном:

— Сейчас к нам прёт целая орда всяких разных страшных существ, и никому сейчас нет дела до бумажек: главное свалить отсюда как можно скорее! У нас патовая ситуация, и мне бы не хотелось здесь сгинуть. А сгинуть есть от кого: Вортааг, оказывается, ещё полбеды. Идут войска, — Он замолчал, запнувшись о название государства. — Джо, — обратился к тому самому сослуживцу, который сидел позади него и чистил свой автомат, — как зовут тех чубриков, союзников Вортааг?

— Верде-Оакская Гегемония, — безучастно пробурчал Джо, осматривая своё разобранное оружие.

— Да, — воодушевился наш новый командир, — сюда идут войска Верде-Оакской Гегемонии! Господи, ну что за названия они себе выбирают! — сокрушался он в пустоту.

Мы уже хотели спросить о приказах, как Рич опередил нас:

— Значит так, парни. У вас в винтовках сколько осталось боезапаса?

Я достал пробирку, в которой оставалось чуть меньше половины жидкости, из своей винтовки и продемонстрировал ему, а все остальные последовали моему примеру.

— Чёрт, у меня она вся закончилась, — пробормотал Альберт, держа в руках абсолютно пустую пробирку.

— А мама мне говорила, что не надо покупать палёнку. И всё равно ж покупают… — процедил Джо, со всей силы ударяя по затворной крышке.

Рич пропустил мимо ушей сказанное сослуживцем и продолжил:

— Сейчас спускаетесь в тот подвал, — он указал пальцем на спуск под землю, — там бочка стоит, наполните пробирки из неё. Затем возвращайтесь. Вам всё ясно?

Утвердительно кивнув головой, мы ринулись туда.

Вскоре перед нами оказалось помещение, выкопанное совсем недавно. В стороне от того самого бака стоял стол с бумагами, а за ним сидел статный имперский штабс-унтер-фельдфебель, заполняющий какие-то справки. Мы обменялись парой дежурных фраз, заполнили необходимые документы, заправили свои пробирки и убрались оттуда восвояси, ибо само место мало того, что представляло мало интереса, так ещё и навевала всякие скверные мысли, чего вот нам вообще не хватало тогда…

Мы пришли сюда с оптимизмом, а ушли без него, поскольку Рич решил закрыть нами фланги и послал в самую отдалённую от основных сил точку. С успокаивающими мыслями: «А кто, если не мы?» — без особой спешки отправились в место назначения, ведя всякие малозначительные разговоры и присматриваясь к окопной жизни остальных солдат.

Тучи, которые уже были практически над нами, прекрасно сочетались с перекличками офицеров, звуками перезарядки или разборки-сборки оружия, отборным матом из-за очередной упавшей коробки. Наблюдение за этим отвлекало от осознания неизбежности неравного боя, напоминало о буднях на Соргоне, где не было ни опасений за свою жизнь, ни боязни врага, потому что на фронтах всё было успешно, а о широкомасштабной войне никто из обывателей не думал.

Поднимаясь на холм, мы перешагивали через сидящий людей, которые, также как и мы, не были рады столкнуться с отборными частями армии Вортааг и Гегемонии. У них на лице выражалась какая-то, не сказать безысходность… Эмоция «принятия ситуации». Они были готовы пойти на самопожертвование. Хоть мы и слабо верили в своё выживание, готовясь встретить тот же кошмар, что и в столице, но имелось у нас желание отстоять итоги Колониальной войны. И воплотить его мы должны были именно в тот момент, именно в этих окопах.

Придя на место, мы были замечены ещё одним бойцом Ваббрюнера, который был здесь за главного. Он встретил нас холодно, коротко описав обстановку и строго разграничив наши обязанности по обороне. Но, поскольку мы пришли втроём и были вроде как одной командой, он сделал скидку на это, расположив нас ближе друг к друг другу на вершине холма, сказав при этом:

— Бой грядёт что надо, поэтому от нас требуется единство. Вам понятно?

Мы покивали головой в знак согласия, но он внезапно нахмурил взгляд, смотря куда-то за нас, и пробубнил:

— И вот он здесь…

Поначалу непонятная реплика тут же приобрела смысл, когда до наших ушей донёсся ужасающий силы вой двигателей перехватчика Вортааг. Мы немедленно обернулись: он рассекал грозовое небо, предвещая трудности. Но у нас нашёлся ответ: зенитки открыли по нему огонь, «разрезав» его на две половины. Он загорелся, убавляя скорость, а потом вспыхнул, издав оглушительный рёв взрыва.

А такт ему раскатился гром, и пошёл адский ливень. Но обстановка не собиралась остывать: наши гаубицы продолжили представление, разгромив лес своими снарядами.

Мы молча наблюдали за огромным облаком дыма и поваленными деревьями, боясь сделать и шаг, пока наш командир не прокричал в громкоговоритель:

— Всем по местам! Боевая готовность!

И тут же все бросились к своим позициям, не замечая ничего вокруг. Мы не остались в стороне.

Оказавшись перед стенкой окопа, мы открыли для себя все просторы этого края: небо, затянутое тучами, оседавшая пыль, взбудораженный лес — всё это было началом. Началом наступления врага.

Времени морально оправиться от происходившего ранее они нам не дали: из леса тут же нам ответили массированным артиллерийским ударом своих гаубиц, которые перепахали всю округу. Мы укрылись за стенками окопа.

Вся эта какофония взрывов дополнилась и выстрелами лазерных и огнестрельных винтовок. Альберт выглянул наружу, потянув рукой меня за собой: наши окопы орошали разноцветные яркие лазерные лучи. Наши войска же отвечали им газовыми лучами и пулемётными очередями.

Внезапно нашему сослуживцу лазер спалил лицо, и он упал в истошных криках. Мы ничем не могли ему помочь, снова укрывшись за стенами окопа, избежав подобной участи.

Мы их слышали, слышали их шаги, приближающиеся к нам. Топот тех, внешность которых даже представить сложно. Мы боялись пошевелиться, а тем более высунуться. Грохот и дым — они не давали собраться с мыслями.

Тряслось всё. Но пролетевший над нами лазер заставил действовать: я достал пробирку из сумки, судорожно потряс и бросил её врагам.

Слышимый раннее топот пропал, уступив грохоту взрывов артиллерийских снарядов и раскатам грома, что придало нам сил. Я начал подниматься, крепко держась за винтовку. До моих ушей стали доноситься крики, ругань, чужеродное шипение. Лазеры сожгли ствол дерева, обрушив его на на нас, но мы этого не замечали. Нами руководила лишь первобытная ярость.

Встав в полный рост, я узрел противников разных форм и размеров, судорожно отступающих от зелёный ядовитой завесы. Всё поле боя превратилось в тир для нас: мы щёлкали их одного за другим, что только подпитывало наш задор.

Вдруг меня оттолкнул какой-то солдат, заняв моё место. Он начал беспорядочно обстреливать окрестности. Я, лежа на земле, повернул голову в сторону и увидел отступление наших войск. Противник занимал окопы, преследуя нас.

Внезапно на меня рухнул сожжённый труп того самого солдата. Я его сбросил с себя быстрее, чем мой мозг успел среагировать. Наши позиции начали нещадно обстреливать. Натиск всё усиливался: лазерных лучей было несчётное количество, а их приглушённый хор лишь бесил.

Взяв в руки винтовку, я осмотрелся: повсюду трупы, повсюду гарь и дым. Ими пропах уже весь окоп.

Тут же меня оттолкнул своим плечом какой-то ящер, готовясь пустить в ход весь свой боезапас, но его остановил Альберт, проткнув штыком его колено и ударив со всего маху прикладом по шлему. Тот противно заверещал, выкинув винтовку и пытаясь отбиться своим хвостом, но затих после того, как друг проткнул ему шею.

Я подал руку, и он поднял меня, вернув мою винтовку. Видок у него был не из приятных: грязное лицо, руки чёрные в пыли и грязи, слипшиеся волосы, озлобленный взгляд.

Но тут за нашими спинами оказалось какое-то очень гибкое существо, которое быстро приблизилась к нам, доставая пистолет с ножом. Мой друг лишь успел защититься винтовкой от его атаки и оттолкнуть, как существо тут же расстреляли из автомата. Оно не успело не издать ни звука.

Это был наш командир, который резво приказал всем нам:

— Отступаем!

Мы как будто только этого и ждали: бросились назад, пробежав под упавшим деревом. Бесконечный серый цвет окопов и дыма. Всё до тошноты однообразное сливалось в одну массу. Мы пронеслись мимо пулемётчика, который прикрывал наш отход, и свернули влево, подгоняемые начавшимся вражеским обстрелом.

Минуя всякий мусор и ящики, мы следовали одним солдатским потоком за командирами, которые, наверное, и сами находились в шоковом состоянии. Позади меня бежал Альберт, спотыкаясь и практически задыхаясь, но он продолжал путь, подталкиваемый теми, кто был уже позади него.

Мы добрались до второго эшелона обороны. Это та самая «паутина», подготовленная для наших атак с разных сторон. Передо мной мелькали узкие, волнистые окопные коридорчики то с правой, то с левой стороны. Каждому из нас можно было зайти за спину.

Вдруг впереди офицеры замахали руками в разные стороны, и, понимая их без всяких слов, солдатская масса, повинуясь этим беспорядочным движениям, словно рассыпалась в разные стороны. Мы проходили мимо одного прохода, когда боец Ваббрюнера бесцеремонно толкнул меня в этот коридор, а практически все шедшие за мной свернули туда же. Я отпрянул в сторону, и мимо меня пронёсся он самый, который по телосложению напоминал хогога (вид крупного рогатого скота на Соргоне — прим. А.О.). За ним проскочил мимо и Джо, а затем и ещё парочка солдат. Подавив боль от толчка, я поспешил за остальными.

Оказались мы в просторной и глубокой оборудованной яме, куда вели множество коридоров. Эту систему можно было сравнить с озером, из которого текут реки. В середине и по углам расположились углубления для нас. Окопы в окопе, как успел уже пошутить кто-то из наших, были предназначены, как мы подумали, для того, чтобы устроить врагу приятную встречу, но у многих было чувство, что эта встреча окажется приятной уже для нас, несмотря даже на такие вычурные способы создать себе преимущество перед противником, который превосходил нас всех тут собравшихся по физическим параметрам.

Пока я осматривался, многие уже успели засесть в этих траншеях, поливаемых не успокаивающимся ливнем, силу которого подчёркивали оглушительные раскаты грома, слышимые везде и всюду. Под этот рёв решил выступить какой-то речью солдат из Имперского Рейхсвера, но, успев произнести лишь пару слов, махая штыком, его затащили обратно.

Внезапный крик: «Дым!» — разбудил лазерный вихрь, обрушившийся на нас. Солдат, в тщетной попытке отравить врага газом, сам помог ему, когда облако зелёного дыма накрыло середину нашего окопа. Начался хаос: кто-то начал выкарабкиваться оттуда, а кто-то понёсся через толпу в сторону. Я пытался высмотреть хотя бы одного, игнорируя беспорядки.

Вдруг в окопах начался рукопашный бой, сопровождаемый криками: «Невидимки!». Я не знал, куда податься, ибо это то самое ощущение критического накала страстей, которые ещё не успели достичь меня. Из-за толчка в спину я мигом вылетел из окопа, оказавшись в куче лазерных лучей, которых избегал с нечеловеческой изворотливостью.

Но это было лишь начало: в мгновение ока вся яма стала наполнена непроглядным дымом, который то и дело простреливался всем, чем только можно было. Прижавшись к стенке, я не успел передохнуть: из дыма выпрыгнул наш солдат, который, не взирая ни на что, начал вести беспорядочную пальбу из пистолета.

Нескольких секунд не прошло, как в дыму возникла зловещая фигура какого-то большого мохнатого гуманоида. Через мгновенье он уже предстал во всей своей красе, массивной рукой оттолкнув этого безумца в стенку, сумевшего попасть два раза по нему. Я как будто пришёл в себя, как будто запустилось что-то во мне, и, в решительности наведя винтовку на руку этого монстра, выстрелил. Он выронил свой автомат и с громким утробным звуком схватился за рану, из которой сочился зелёный туман. Спустя несколько пролетевших мимо меня лазерных лучей он в бессилии упал на землю. Мне оставалось лишь посмотреть на труп этого смельчака, кровь которого медленно стекала со стены.

Но вновь не дали мне успокоиться, начав мою позицию чудовищно обстреливать. Я тут же спустился в траншеи в углу, чтобы попытаться уйти из-под огня в коридор и оттуда что-нибудь сделать. Перешагивая через раненых, которым ничем не мог помочь, и трупы, старался не высовывать даже своей макушки, таким образом добравшись до края окопа с дико бьющимся сердцем. Но в тот момент и напор враг сбавил, отвлёкшись на других.

Медленно, без лишних движений, выбравшись из траншеи, я нырнул в коридор, выпустил газ из винтовки, и прицелился, готовясь встретить кого угодно. Но ничего не было: ответом мне были лишь лазеры, вылетавшие из дыма. Кроме неразборчивых силуэтов, по которым я страшился стрелять, никто так и не вышел из завесы. Мне оставалось только успокаиваться.

Но это не могло длиться вечно: пелена начала спадать, открывая всё кровавое великолепие этой мясорубки. Практически никого не осталось: ни наших, ни чужих. Всё было усеяно трупами, а в траншеях образовались настоящие братские могильники, которые хоть прямо сейчас закапывай. Перестрелок практически не было. Несколько бойцов Вортааг и Гегемонии зажались в противоположной от меня угловой траншеи, осматривая окрестности, а нас раскидало в разные места, куда попасть они не могли. Исключением был лишь я…

Понимая положение, в которое попал, я нанёс удар первым: газовый луч попал точно в лоб существу, стоящему посередине. Оно изрыгнуло что-то нечленораздельное и с писком грохнулось на трупную кучку. После выстрела я моментально упал на землю, готовясь к обстрелу. Но моё решение привело в движение всех наших: на врага посыпались выстрелы из газового и огнестрельного оружия. Ещё один полёг тут же, не успев среагировать, а остальные присели, укрывшись от нас. Я перебежал в траншею, пока сурово выглядящий ящер в крепкой броне расстреливал одного из наших, спалив тому плечо.

Я вновь прицелился, готовясь к очередному выстрелу, но Джо пошёл в лобовую атаку, поддерживаемый Альбертом, попавшим ещё одной ящерице в спину. Пара ударов ножа, и последний неприятель свалился ко всем остальным. Мы, оставшиеся в живых, выдохнули… Казалось, этот ад закончился.

Я встал и пошёл навстречу остальным. Какой-то солдат уже хотел мне что-то сказать, но внезапно из ниоткуда появилась очередная «невидимка», которая мастерски сыграла на моих рефлексах, ударив парня так, что он попал под мой выстрел. А затем, воспользовавшись моим шоком, напала на Джо, который пытался защититься своим автоматом, но она его толкнула в свою сторону, перепрыгнув через него. В мгновение ока достав дымовую гранату, существо метнуло её в сторону Альберта и ещё одного солдата, которых тут же накрыло дымом.

Боец Ваббрюнера и «невидимка» сцепились в смертельной схватке, а я в ярости набросился на врага, пытаясь штыком ударить в спину. Ничего не вышло: она ловко перехватила мою винтовку, вырвав её из моих рук, а после сильным ударом ногой в живот отправила меня лежать, откинув на два метра. Но взамен получила человеческим кулаком по морде, отступив на пару шагов. За несколько секунд из четырёх её противников остался лишь один.

Новый раунд начался с бодрой попытки Джо ударить прикладом существо, но оно умело скользнуло под его руки, ударив по ним: автомат в свободном полёте, а боец еле удержался на ногах. Враг перешёл в контратаку, бросив руку вперёд, но внезапно наклонившись, из-за чего Джо пропустил удар в живот, но продолжил стоять.

Он в одночасье достал пистолет, кинувшись в сторону, но «невидимка» предугадала это, бросившись следом за ним. Боец поднял руку, готовясь выстрелить, но враг ногой выбил пистолет из рук, и он прилетел прямо ко мне. Джо, потерявшись, дал взять себя за правую руку: «невидимка» потянула его на себя, и его лицо проехалось по её кулаку. Он упал на спину без возможности встать.

Празднуя свою победу, она всё же увидела, как я поднялся и направил пистолет в её сторону. Она с криком бросилась на меня, но её остановило попадание в плечо, а прибила — пуля в висок. Она умерла в воздухе, упав боком ко мне под ноги.

Я весь дрожал: только что от смерти меня спасли всего лишь два удачных выстрела, и ничего более. Существо ещё немного пошевелилось, да затихло. Из дыма, откашливаясь, вышел Альберт с напарником, а Джо медленно поднимался, потирая спину. Он подошёл ко мне и, забрав у меня свой пистолет, похвалил:

— Молодец, солдат, — начал он, но затем, меня узнав, продолжил, — не палёнкой оказался.

Мне оставалось слабо улыбнуться. Боец Ваббрюнера уже хотел разворачиваться, как Альберт, подходя к нам, процедил:

— Всё шутки шутите? А вы гляньте вокруг: что здесь вообще произошло?

И лишь услышав этот риторический вопрос, я обратил внимание на то, что мои глаза упускали во время боя: трупов оказалось намного больше, чем я ожидал увидеть, окопная яма практически уничтожена, железные пластины попадали, из-за чего траншеи с трупами начали наполняться землёй. Выстрелы где-то вдалеке. И к нам подходили ещё один боец Ваббрюнера и солдат Имперского Рейхсвера.

Внезапно я перевёл взгляд на умершего бойца с раной в плече, из которой сочился зелёный дымок. И меня как прикладом пришибло: качнувшись, упал на землю и закрыл кулаком глаза, пытаясь спрятать свои еле сдерживаемые слёзы. Джо в сию минуту же сел рядом со мной и, осматривая меня, начал взволнованно спрашивать:

— Эй, что с тобой? Ты ранен?

Я, плотно вжав голову в колени, бормотал в ответ:

— Я его убил… я его убил… я его убил…

Он, потупив взгляд и придя в замешательство, настойчиво пробовал достучаться до меня сквозь мои всхлипывания и тихое повторение одной и той же фразы и вызвать хоть какую-то ответную реакцию, но я, насколько себя помню, ушёл в полный отказ и глухую оборону. И, судя по прекратившимся попыткам разговорить меня, он начал искать причину моей истерики.

— Ты убил нашего? — спросил он, не пытаясь усилить моё чувство вины, и, увидев мой кивок, продолжил, — как это произошло?

И я взорвался, начав нести какую-то малосвязанную тарабарщину вместо чёткого краткого ответа:

— Это существо пыталось… сделало… кинуло его в мою сторону, и я, — едва сдерживаясь от крика, пытался рассказать о произошедшем, — я выстрелил в него… Выстрелил, понимаешь?! — заорал я, стараясь не смотреть Джо в глаза.

Его рука лежала на моём плече, пока он пытался придумать, что мне сказать, чтобы успокоить. И тут мне послышался голос Альберта, которому своим успокаивающим деревенским говором удалось снизить накал страстей:

— А почему ты так уверен, что в чём-то виноват? Ты винишься себя в том, что противник, воспользовавшись твоим страхом перед ним, расправился с нашим? Ты винишься себя в том, что выстрелил, стараясь спасти его? Ты винишься себя в том, что испытывал страх за сохранность своей жизни? Ты действовал во благо нас, и это главное. Да, не всегда это получается как надо, но ситуации разные бывают. Просто отпусти и пожелай этому солдату спокойного сна.

Я слушал его, истерика проходила, слёзы отступали, ко мне возвращалось здравомыслие. Но чувство вины держалось где-то внутри, несмотря на мои попытки его подавить. Подняв голову, я увидел, как Альберт подаёт мне руку. Подняв меня с земли, он подал мне мою винтовку, сказав, что она пригодится. Джо, который только успел сказать, что нам пора поспешить на помощь остальным, остановился на полпути, потому что Альберт задал вопрос:

— Стоять! А где Мигель?

Я начал оглядываться по сторонам: кроме нас шестерых никого живого в округе не было. Мы вдвоём начали его звать, но никакого отклика не последовало. Прошло несколько напряжённых минут. Выстрелы вдалеке всё утихали и утихали, но это не помогало услышать хотя бы просьбу о помощи. Казалось, мы единственные, кто тут остался жив.

Даже малюсенькая надежда на его внезапное появление стала пропадать. Джо уже торопил нас, предполагая смерть нашего друга. Да мы и сами уже были готовы согласиться с ним и уходить, как совершенно неожиданно послышался дикий кашель где-то в центральном окопе, а затем по округе разнёсся молодой голос с нарочито «дворянским» произношением:

— Официально заявляю, что я теперь ненавижу окопы! Всё что угодно, лишь бы не они!

Повернувшись в сторону голоса, я увидел Мигеля, которого поднимал из кучи трупов боец Ваббрюнера. Цвет его униформы теперь представлял собой буйство красок красной, синей и зелёной крови на фоне лесного камуфляжа. Он кое-как отряхнулся, и посмотрел на меня с Альбертом и спросил:

— Я что, действительно так ужасно выгляжу?

Игнорируя этот странный вопрос, к нему подскочил Альберт с объятиями, причитая о том, что негоже так пугать, и восторгаясь, что он всё-таки нашёлся. Я лишь хлопал в ладоши, не выражая столь сильной радости. Джо смотрел на эту сцену достаточно долго, чтобы мы смогли высказать всё, что хотели, а затем криком привёл нас в чувство:

— Вижу, вы всё, — довольно сказал он, смотря, как мы тут же обернулись к нему, — отлично. Так, вы трое, — отдал приказ двоим солдатам Имперского Рейхсвера и одному солдату Ваббрюнера, — остаётесь здесь и следите за обстановкой: о появлении противника немедленно сообщайте мне. Все остальные — за мной!

Все уже зашли в окопный коридор, а я перед этим вновь глянул на убитого мною человека с мыслью: «Я отомщу!»

1) Эти мемуары являются переводом ВНУТРИ моего мира. В реальности это моё авторское произведение. Проясняю этот момент, чтобы не было возможного недопонимания.

Вернуться к тексту

2) Отсылка на события 2152 года, где в результате теракта, устроенного римскими спецслужбами, были ликвидированы мятежные дворяне — лидеры Независимой Республики Опрута.

Вернуться к тексту