Новая история (джен)

Люди, призванные стать причиной серьёзных событий, по большей части не подозревают, что именно им уготовано и к каким последствиям приведут их поступки и решения. Точно так же и я, сидя в гостиной и мирно читая книгу, не могла себе даже представить, что в силу собственных действий и обстоятельств дам толчок к продолжению войны факультетов Хогвартса.

«1 ноября 1980 года — обычный осенний день, не обещавший беды, вошёл в историю. Ранним утром сонные улицы Косого Переулка разбудил чудовищный взрыв. Ничего не понимающие люди высыпали на улицы, крепко стискивая в руках волшебные палочки. Никто из мирных горожан не понимал, что происходит, и лишь громкие выкрики и яркие вспышки боевых заклятий дали понять — рядом беда. 1 ноября 1980 года, сразу после падения Тёмного лорда, в Косом Переулке разразилось кровавое побоище последней битвы, решившей исход десятилетней войны.

— Ваше предложение мира запоздало! — выкрикнул волшебник в чёрной мантии, выпустив с кончика палочки тонкий изумрудный луч. Этот первый луч послужил сигналом остальным. Пожиратели смерти, слуги Тёмного лорда, подняли свои палочки. Авроры, защитники мира магической Британии, — свои. Когда они посылали друг в друга проклятия, казалось, что улицу накрыла огромная разноцветная туча и заслонила собою осеннее небо. И туча эта пролилась смертельным дождём. Проклятия везде находили своих жертв, и даже самое лёгкое касание несло за собой гибель.

Между противниками вспыхнул бой, унесший с собой десятки жизней. Страшными заклятиями Пожиратели смерти уничтожали всё, что встречалось им на пути. Отовсюду летели цветные вспышки, раздавались громовые удары заклятия о заклятие, люди умирали, издавая крики — крики боли и отчаяния. Перевес был то на одной, то на другой стороне. Но вот к аврорам присоединилась группа отважных смельчаков, простых волшебников, не побоявшихся противостоять тьме даже ценой собственной жизни. Но даже это мало помогло усмирить Пожирателей, сведущих в тёмной магии.

— Ради будущего мы должны сражаться или умереть! — воскликнул Фабиан Пруэтт, командовавший отрядом авроров. Закалённый в боях он умело руководил своими людьми, стараясь найти выход из сложившегося положения. Он не тратил время на сожаления, он не раздумывал о том, почему так вышло. Все его мысли были обращены к спасению людей и уменьшению жертв. И голову его посетила спасительная, но отчаянная мысль. Коротко изложив её своим людям и взяв самых смелых, он взмахнул палочкой и повёл их вперёд. На лице его читалась решительная обречённость.

Группа отчаянных смельчаков, словно стрела, вонзилась в нестройные ряды Пожирателей смерти. Прорываясь сквозь живую стену неприятелей, Фабиан и Гидеон Пруэтты пробивались к пристани, теряя друзей, но разя врагов. Пожиратели превосходили численностью, но у братьев был свой план. Вдвоём они пробрались в самый центр неприятельского стана, и теперь взоры Пожирателей смерти, полные ненависти и презрения, были обращены на них. Авроры, спешно занявшие свои позиции, ударили своими чарами, создав вокруг врагов гигантский купол. Пленённые тёмные маги метались внутри, стараясь найти выход из ловушки. Не имея возможности выбраться и сбежать, они обратились против тех, кто заманил их в плен, решили уничтожить всё, что находилось в пределах купола.

Пять Пожирателей смерти, давно снявших свои маски, окружили Фабиана и Гидеона. От всех остальных отделилась женская фигура, голову которой покрывала корона чёрных волос. Колдунья взмахнула руками, и в воздухе зависло несколько больших огненных шаров. Но вот её костлявые руки опустились, и шары упали вниз, превратив некогда прекрасную пристань в озеро огня. Ревущие огненные потоки, нёсшиеся сплошной стеной, превращали в золу всё, с чем соприкасались.

Остальные Пожиратели присоединились к ней, и в воздухе возникали всё новые и новые шары, а стоны и вопли умирающих, заживо горящих людей сплелись с громким женским хохотом. Ведьма всё смеялась, смеялась, смеялась, а шары били, и били, и били, уничтожая всё живое.

Нетронутым остался лишь маленький островок, на котором продолжалась неравная битва двух доблестных авроров с пятью слугами Тёмного лорда. В чёрном огне мелькнули две изумрудные вспышки и тут же растворились в Адском пламени.

Лишь к вечеру битва была окончена. Косой Переулок выстоял. Свет победил Тьму. И безмерная радость правила сердцами магической Британии. От их заклятий, фейерверков и звездопадов даже ночью было светло, словно днём.

Но мир был уже не тем, что прежде. Многим семьям не суждено было увидеть своих близких, отцов и матерей, жён и мужей, братьев и сестёр, детей и друзей. Чёрные языки Адского пламени, которым суждено было гореть ещё семь дней, постоянно напоминали о случившемся, а вместо миролюбивой пристани остался лишь выжженный овраг, где более не могла зародиться жизнь, где дул холодный ветер, приносящий с собой скорбь и пепел».

Вздохнув, я закрыла старую книгу и устремила в огромное окно задумчивый взгляд. Я была очень рада, что смогла найти в библиотеке Хогвартса эту книгу по истории. В отличие от лекций профессора Бинса, она была невероятно интересной и познавательной, хотя и не могла ответить на все мои вопросы. Смысл минувшей войны, которая перевернула всю мою жизнь, так и не удалось понять. По учебникам и газетным заметкам выходило, что народ магической Британии жил в мире, а потом откуда ни возьмись появились Пожиратели смерти во главе с Тёмным лордом, которые начали всё крушить и творить всевозможные непотребства. Это было странней всего. Не могло же быть, чтобы такое большое количество людей пошло вслед за откровенным психом. В свои неполные одиннадцать лет я не слишком разбиралась в политике, но всё равно понимала, что Лорд должен был обладать хоть какой-то программой, пообещать чистокровным нечто невероятное, ведь у них и без того были и деньги, и знания, и артефакты, и семейные ценности. Но никаких толковых объяснений, помимо помешанности на чистоте крови, не было, а мне было бы очень интересно узнать, чего хотел и чего добивался Тёмный лорд.

Интерес этот не был праздным и возник вовсе не на пустом месте. Во-первых, битва эта состоялась первого ноября, а в приюте я оказалась второго или третьего. Во-вторых, те странные звездопады, о которых говорила миссис Хоуп, были ни чем иным, чем празднованием волшебников. И, в-третьих, о Тёмном лорде неустанно говорили слизеринцы. Затянутые в свои чёрные мантии, вечно бледные от недостатка солнца, они, понизив голоса до свистящего шепота, вцепившись бледными пальцами в локоть или плечо собеседника, всё говорили и говорили, взволнованно сверкая глазами, и в такие моменты больше походили на тайное сообщество или секту, которая так и ждёт, когда же к ним спустится их божество, а голоса их источали столько энергии и уверенности, что не покориться и не послушать было попросту невозможно.

Со стороны, конечно, гостиная выглядела вполне прилично. Студенты читали книги, обсуждали варку зелий, шуршали газетами, обсуждали уроки, профессоров и квиддич, вели беседы на философско-политические темы. Вот только книги были по тёмной магии, зелья запрещенными, а разговоры откровенно Волдемортовскими. Когда Милли обмолвилась, что в слизеринских кругах Пожиратели смерти — это настоящие герои, она вовсе не преувеличила, даже наоборот, приуменьшила. Но и это не давало мне почти никакой информации, только лишь взгляд с другой стороны.

Погруженная в свои мысли я ленивым взглядом оглядела слизеринцев. Уже ставшие привычными сплетни почти не достигали моих ушей. А сплетен за этот неполный месяц здесь было немало. Всевозможные предположения, колкие насмешки, вытащенные из шкафов скелеты, иными словами, всё, что только угодно вашей душе. Эту особенность малахитовой гостиной я нашла невероятно полезной, она-то и стала завершающим фрагментом в пазле моего коварного плана.

Первое время, конечно, обо мне говорили всякие гадости и в основном с лёгкой руки милашки Панси Паркинсон. Группа старшекурсниц, возглавляемая Мелиной Фоули, присоединилась к обсуждению из простого чувства любопытства, человеческой солидарности и огромного желания помочь. Я не понимала, о ком они говорят, но было ясно, что в родителей мне прочили всевозможное отребье. Я продолжала мужественно сидеть в гостиной с прямой спиной и с таким видом, словно вся эта грязь касалась кого угодно, но только не меня. Лишь на третий день Паркинсон вспомнила, что Забини «что-то там» читал о значении моего имени. Очень быстро догадливые слизеринки дошли до смысла «олений сын». Здесь началось самое интересное, ведь Рейнард Розье вдруг вспомнил, что мистер Роули, его опекун, как-то обмолвился, что Розье-старший узнал от своей сестры Друэллы, а та была замужем за Сигнусом Блэком третьим, а тот был дядей некого Регулуса Блэка, а тот братом Сириуса Блэка, а тот как-то невзначай проболтался в пылу ссоры… Проще говоря, проболтался, что его друг, Джеймс Поттер, умел оборачиваться оленем. И гостиная вдруг взорвалась самыми невероятными предположениями, и на вопрос, а не видела ли моя наставница в ту ночь оленя, я сказала, что очень может быть. В последствии мой ответ перестроился в уверенное «Да, так оно и было». Тут же Фоули, девушка весьма общительная, вдруг припомнила, как её матушка, тоже знавшаяся с Блэками и бывшая с ними в родстве, говорила, что Дорея, в девичестве Блэк, а в последствии Поттер, как-то рассказывала за чашечкой чая, что её единственный внук Джеймс, мальчик «весьма общительный и пользующийся популярностью у девушек». И меня почти мгновенно приписали в незаконнорожденные дочери Джеймса Поттера. В сводные сёстры Гарри Поттера, того самого Гарри Поттера. Только в отличии, словно в противовес, на нашивке моей мантии извивалась серебряная змея. Сам Поттер о появлении у него сестры не знал ни сном, ни духом. Казалось бы, очень престижно, но Фоули не остановилась и на этом. Ведь Джеймс Поттер был женат на грязнокровке, а значит, в своих любовных связях был не очень-то и разборчив. И поэтому матерью моей могла оказаться кто угодно, да хоть простая магла. С другой стороны, рассуждал Эйвери, род Поттеров древний и чистокровный, а полукровки — это не так уж и плохо. Тем более на Слизерине. Ведь даже Тёмный лорд принимал их в свои ряды! Не мог же он ошибаться! Взять хотя бы Снейпа! С этими доводами поспорить не смог никто. Хитро блеснув глазами Эйвери глянул на меня, я чуть склонила голову. Я смолчала о том, что он курил магловские сигареты, он чуть помог мне. В расчёте.

Для начала действий нельзя было найти более удачного момента. Казалось, что мне благоволит само провидение. К концу второй недели я снискала репутацию талантливой студентки, приносящей факультету неплохие баллы, претенденткой на звание лучшей ученицы курса. В то же время у моих сокурсников были большие проблемы с освоением магических наук. Конечно, не всех разом.

Так, например, у Малфоя никак не получались заклятия. Ни Агуаменти, ни отпирающие и запирающие чары, ни даже простое до скрипа в зубах Экскуро. Ни-че-го. Конечно, он определённым образом успевал на той же гербологии, астрономии и зельях, да и за эссе по истории получал в основном «Превосходно», но чары были куда важнее.

Нотт, тем временем, не мог трансфигурировать пуговицу в жука. Да что там трансфигурировать, у неё даже не отрастали лапки. В противовес Малфою чары давались ему легко. Он колдовал так легко и быстро, будто запирание дверей было первым, что он освоил в жизни. Но до поры. Из-за неудач на трансфигурации Нотт стал менее уверенным в своих силах, и заклинания стали получаться куда как хуже. С одной стороны, он блестяще обыгрывал Терри Бутта в шахматном кружке. Но, с другой, там ведь и палочка не была нужна.

Крэбб и Гойл тоже не хватали звёзд с небес, крепко устроившись на оценке «Удовлетворительно» по всем предметам.

На Забини на уроке Защиты, когда профессор Квирелл решил проверить, насколько хорошо все овладели Фините, вообще напала заколдованная ящерица. Бесспорно, на астрономии ему не было равных, и профессор Хенсон с большим удовольствием отмечала это. Но тут Финч-Флетчли, обладавший хорошим чувством момента, простодушно упомянул, что его отец — магл, как было известно уже всем — тоже очень увлекался астрономией и даже купил ему собственный телескоп. Прямо вот этот, который он принёс на занятие, да. Ну а если уж даже маглы могли освоить астрономию, то для волшебника это явно не достижение. Для слизеринца тем более.

Конечно, ребята с уверенными лицами и сжатыми побелевшими кулаками заявляли, что это, дескать, так, временные трудности. Но после первых писем из дома, написанных показательно каллиграфическим почерком, заметно занервничали. Особенно Малфой, который на какое-то время перестал ссылаться на связи своего отца, опасаясь лишний раз его упоминать. Без толку. Профессор Снейп не зря советовал мне меньше беспокоиться о сплетнях в гостиной. Сейчас по популярности моя персона занимала не призовое четвёртое место.

Третье, мои неудачливые сокурсники. Сегодня поползли почти неприкрытые слухи, что у главного советника Министра Магии сын оказался неумелым волшебником. Позор.

Естественно, сокурсники много тренировались, но без толку. Ничего не выходило ни в классах, ни в гостиной, даже если им удавалось успешно поколдовать в собственной комнате, на утро результат всё равно был плачевным.

Никому из них и в голову не могло прийти, что причина всех неприятностей сидит прямо напротив них. День за днём я мешала им заниматься, нарушая ток магии, заставляя промахиваться, желая, чтобы они обратились ко мне за помощью. А где благодарность, там и общение можно наладить. Пока что они не спешили, и, признаться, это всё больше меня волновало. Если они не попросят о тренировке сегодня-завтра — вся кропотливая работа коту под хвост! Я успокаивала себя только тем, что уже в конце этой недели, прямо на мой день рождения, должно было состояться несколько практических контрольных работ. Ребята не могли позволить себе провалиться. Это, во-первых, подрывало репутацию факультета, старосты уже начинали посматривать недобро. Во-вторых, и что более страшно, это ужасно влияло на статус их собственных семей.

Жизнь казалась мне почти сказкой. Угрызения совести ничуть не мучали, похвала учителей заставляла млеть и таять, собственный успех окрылял. Но, пожалуй, самым приятным было то обстоятельство, что Паркинсон пришлось прикусить язык по поводу моего происхождения. Ведь иначе пришлось бы признать, что девочка, выросшая в мире маглов, колдовала успешней, чем потомственные волшебники. Лучше, чем её обожаемый Малфой, от которого она не отходила практически ни на минуту. Скорее уж Паркинсон съела бы на обед свои туфельки, чем вслух сказала подобное. А если вспомнить совсем свежие сплетни о родстве с Поттером… и мой успех на уроках… картина вырисовывалась и вовсе интересная. И теперь, куда бы я ни шла, за мной тянулся шлейф тайны и загадки.

Но Паркинсон не была бы настоящей слизеринкой, если бы не нашла другой способ досаждать. Лишённая возможности чесать языком по поводу моего происхождения она теперь нещадно прохаживалась по моей внешности, неженственности и отсутствию приличных манер. Её новые подруги не считали возможным не согласиться. Втайне я сознавала, что они правы, но, признаться, подобные слова очень огорчали. Любой особе женского пола, не важно, десять ей или сто десять, хочется нравиться окружающим, и знание, что у неё непривлекательная внешность не могло не удручать. Нежно поглаживая книжные страницы, я утешала себя тем, что зато прекрасно могла колдовать.

— Я этого просто не понимаю! — не выдержал Забини, ткнувшись лбом в раскрытый учебник, словно в надежде, что знания поселятся в его голове хоть так. У Забини, как у студента школы, был один весьма досадный недостаток: ум его мог быть занят чем угодно, но только не тем, чем требовалось в данный момент. С большим трудом он управлял своим вниманием, если только занятие его действительно не увлекало. В этом случае его невозможно было заставить замолчать.

— Ты и не стараешься, — ещё больше нахмурился Нотт, оторвавшись от своих пуговиц, которые всё не желали стать ни пауками, ни жуками, ни хоть кем-нибудь ещё.

— Зато ты стараешься, даже слишком! — вскинул брови Забини, подавшись вперёд. — Нужно отвлечься. Сходим сегодня обшарить третий этаж?

— Ты издеваешься?! Пока я не зачарую эти дракловы пуговицы, я никуда не пойду.

— Но я слышал, там в женском туалете живёт привидение умершей девочки, — сделал Забини жалобные глаза. — Вот кошмар!

— Не пойду, — отмахнулся Нотт. — Отец и так ругается на чём свет стоит, а матери сейчас нельзя волноваться лишний раз.

— Когда это случится?

— Колдомедики говорят, что на рождество. Плюс минус неделя.

— Всё-таки это здорово — быть старшим братом, — улыбнулся Забини, посмотрев на друга чуть погрустневшими глазами, рукой отодвигая учебник подальше.

— Старшим братом, который пуговицу не может превратить, — угрюмо пробубнил Нотт.

— Ты сгущаешь краски. А вот скажи…

— Даже не пытайся меня заговорить! — махнул руками Нотт.

На какое-то время воцарилась тишина, нарушаемая только шелестом переворачиваемых страниц, бубнежкой заклятий вперемешку с ругательствами и угрозой поджечь пуговицы к Мордредовой матери, да глубоко несчастными вздохами Милли. У Булстроуд тоже почти ничего не получалось, но уже не по моей вине. Робкая Милли, должно быть, напуганная неудачами своих друзей, глубоко и искренне прониклась убеждением, что даже если у них, таких умных, уверенных и умелых возникли трудности, то у неё-то точно не получится.

— А ты что читаешь? — поинтересовался у меня Забини в новой попытке отлынивания от учёбы. — Нам разве задавали что-то по истории?

— Нет, это я чисто для себя взяла почитать, — кивнула я на книгу в руках. — Ради собственного интереса.

— Ты куда? — по обыкновению тихо, будто заранее извиняясь за свой вопрос, проронила Милли.

— Воздух так и пропах учёбой! — мученически пожаловался Забини. — Проветрю голову.

Проследив за Забини, исчезнувшим за подвижной каменной стеной, взгляд мой по обыкновению потянулся в самый центр гостиной, к широким чёрным диванам и большому овальному столу с шестью кольцами. Туда, где старшекурсники неустанно обсуждали квиддич и будущий ноябрьский матч с Гриффиндором, у которого до сих пор не было ловца. Это было популярной темой номер два. За три недели Монтегю успел провести свои отборочные и даже утвердил состав новой «молодой», как он говорил, сборной. Поэтому Малфой, едва завидев Розье, с силой сжимал лямку сумки или с особенным старанием разрезал кусочки мяса, бросая на второго недобрые завистливые взгляды. Скорее всего, сам Розье эти взгляды не замечал вовсе, для внимания у него были и более приятные поводы. На пару с Эйвери он утвердился в звании загонщика квиддичной команды, поэтому довольная улыбка не сползала с чуточку удлинённого лица, и теперь весь он был наполнен радостью от шнурков чёрных туфель до светлой макушки. Именно из-за этих положительных эмоций, которые били с него через край, мне было трудно отвести взгляд. Сейчас в Розье будто поселился маленький кусочек приветливого тёплого солнца, в лучах которого хотелось погреться как можно дольше. Когда я на него смотрела, казалось, кусочек этого счастья передавался мне. В целом, так оно и было, но я слишком мало знала о магии, чтобы понять.

Рядом с Розье, гордо выпрямив широченную спину, вольно уселся новый охотник МакНейр. Говорили, что на отборочных у него невозможно было отобрать мяч, хотя бы из-за внушительных размеров его тела. К тому же, он ни разу не промахнулся, и Монтегю со своим преемником, Флинтом, который должен был стать капитаном в следующем году, пророчили его в лучшие бомбардиры. Эти заявления, кажется, самого МакНейра ничуть не трогали, достаточно было взглянуть на его, скорее, просто вежливую, чем счастливую, улыбку.

Вторым охотником стал Ангус Трэвэрс, высокий худосочный парень с каштановыми волосами, что сидел справа от огромного МакНейра. Тот самый, который просил не записывать его на отборочные. Слухи ходили горячие и самые разные. Если им верить, Розье, во время своих испытаний, подозрительно нечаянно запустил бладжерами во всех, кто пробовался в охотники. После чего профессор Хуч отправила их всех в больничное крыло. Таким образом, конкуренция у Трэвэрса была незначительная и теперь, сидя за уменьшенной копией квиддичного поля, он недоверчиво улыбался остальным, как человек, который просто в шутку или за компанию купил лотерейный билет и внезапно выиграл кучу денег.

Кто действительно наслаждался вниманием, так это Эйвери — первая тема сплетен и обсуждений, фигура неоднозначная и притягательная. Он сидел в самом центре команды, помимо обычной школьной формы одетый в неописуемо красивый жилет непроглядно чёрной ткани, расшитый тонкой серебряной нитью, и расстёгивал его так нарочито небрежно, словно не отдавал отчёта в великолепии этой одежды. В данную секунду он рассуждал о качествах своей будущей метлы, что древко с улучшенным изгибом даст больший угол видимости, а благодаря особой форме ветер скользит по дереву и метловине, не замедляя скорости.

Слухи об этом слизеринце, которые я успевала подслушать в гудящей гостиной, ходили самые разные, а репутацией он обладал почти чудовищной. И репутация эта становилась хуже вечер от вечера, стоило только разновозрастной компании слизеринцев собраться где-нибудь в гостиной и закурить дорогие сигары, стащенные у отцов.

Все жители гостиной во всех подробностях обсуждали его с Шаффик помолвку, которая с другим исходом грозила вылиться в скандальную историю. Из разговоров можно было почерпнуть, что на одной из вечеринок в саду Шаффик стало плохо, и Эйвери вызвался отвезти её в экипаже до дома. Сгущались сумерки, позднее время, незамужняя девушка наедине с юношей… Всё это могло скомпрометировать бедную Шаффик. И уж совсем шёпотом добавляли, что Эйвери изначально отказался жениться из-за, как он якобы сам выразился, нелепых застарелых предрассудков, и что вышел с её братом на дуэль, которую даже выиграл, уложив оппонента чуть ли не Круциатусом.

К этому добавлялось, что только опекун Яксли смог облагоразумить своего непутёвого приёмного сына. Впрочем, Джастина Яксли уже две недели твердила, что с родственниками Эйвери вёл себя, как самый последний негодяй, проявляя не больше уважения, чем тапок к таракану. Дарин Стафард с авторитетным видом, хотя и тихо, заявлял, что это всё пагубное влияние непутёвой матери. Дальше быстро всплыли воспоминания, ведь Макфэйлу рассказывала его мать, а та зналась, с Делмарами, которые дальние родственники Яксли по женской линии, что после того, как отца Эйвери осудили и отправили в Азкабан, мать, происходившая из не слишком благородной семьи, быстро собрав сына, уехала во Францию и занималась там сомнительными делами, недостойными настоящей леди. Как раз после её смерти, Натана усыновили и, по мнению всё той же Джастины, настало худшее в их жизни время. Вместо послушания и благодарности Эйвери оказался неугомонным мальчишкой, с дьявольской страстью ко всяким пакостям. Родители Джастины, дескать, вообще были уверены, что Натан их опозорит и обязательно отправится на Гриффиндор, но Шляпа имела совершенно противоположное мнение, как утверждали некоторые, распределив Эйвери на Слизерин без раздумий.

Именно из-за всего этого мне трудно было отвести взгляд и от Эйвери. Казалось, он плевать хотел на все пересуды и сплетни, и даже сам с охотой принимал участие в обсуждении самого себя, обнажая всё новые и новые подробности. На него не действовали ни колкие холодные взгляды, ни презрительные усмешки, ни обличительные обвинения. Смутить его было невозможно. Этот пример перед глазами помогал мне сохранять ко всему равнодушный вид.

— Тео! Тео, ты мне должен помочь! — как маленький ураган налетел Забини оттуда-то слева. Я совершенно не видела, как и когда он вернулся.

— Что случилось? Уже. Двадцать минут всего.

— Я поспорил с Буттом на десять галлеонов, что продержусь в лесу ночью целый час!

— И я здесь при чём? — спокойно, даже флегматично поинтересовался Нотт, в то время как я пальцами сжала запястья своих рук. Десять галлеонов?

— Одному мне страшно!

— И ты думаешь, я твоя защита от монстров?

«Десять галлеонов поделим напополам… Это как минимум одна новая мантия….»

— Тео, пожа-а-алуйста… — Забини сложил руки в просящем жесте. Нотт, впрочем, уже имел к этим просьбам иммунитет. — Пожалуйста!

— У меня пуговицы!

«Новый галстук? Нет. О! Пара лишних блузок. Возможно, одна чёрная».

— Честь факультета!

— Но ты обещал пойти один!

— Не-а, я сказал, что я пойду точно, о компании речи не шло, — махнул рукой Забини. — Тео, не заставляй меня просить Малфоя.

«Ах, лучше зелёная! Или даже целый свитер! Зима близко».

— Без толку, — отвернулся Нотт. — Малфой и так с тобой не пошёл бы.

— Я пойду! — подалась вперёд я, решившись не упускать возможность. — Если хочешь.

— Ты? — одновременно протянули Нотт и Забини, и их лица, обычно так мало похожие друг на друга, приобрели до странности одинаковые подозрительные выражения.

— Ты же девочка, — пояснил Забини.

— И что?

— Там будет темно.

— Это понятно.

— И жуки.

— Ожидаемо.

— И пауки.

— Ничего необычного.

— Там очень грязно и можно легко зацепить одежду за кусты, — нашелся Нотт.

— Ясное дело, я бы переоделась, — сложила я руки на груди. — Но если хочешь, то иди в это тёмное грязное место, полное пауков и всяких неизвестных тварей, и сиди там один целый час.

— А знаешь что! — улыбнулся Забини, предвкушающее заблестев зелёными глазами. — А и правда, пойдём вместе!

— Блейз! — поразился Нотт.

— Всё равно она колдует лучше! Тогда встретимся в гостиной в половине двенадцатого.

— В половине двенадцатого, — утвердительно кивнула я.

— Добром это не кончится, — завёлся Нотт, пытаясь согнать с лица Забини лёгкое мечтательное выражение. — Вас поймает или Филч, или один из профессоров, или кошка Филча, или старосты, или Хагрид, или его собака, или кентавры, или…

— Или ты заговоришь меня до смерти, — зевнул Забини.

— Точно тебе говорю, — не сдавался Нотт, сведя брови к переносице. — Как тебя угораздило в это вляпаться?

— Да я просто шёл на третий этаж! А тут Бутт и Финч-Флечли спорили, какой факультет самый смелый. Ну и, конечно, решили, что Гриффиндор, а мы, стало быть, самый трусливый. Я и не смог пройти мимо…

Уже в двадцать минут двенадцатого я притаилась в гостиной, натянув старые потёртые джинсы, разношенные кроссовки и чёрную мантию, имея при этом весьма непрезентабельный вид. Стоя в тени спальной арки, тихонько посмеивалась про себя, воображая, как бы оскорбилась Паркинсон, увидь она меня. А ещё я набиралась смелости, потому что идти в Запретный лес среди ночи на самом деле не очень хотелось. Ко всему прочему, сказав, что не боюсь букашек, я солгала. Я боялась всего, что ползает и летает, но выбора не было, мне нужно было устанавливать контакт. Вот уже добрых десять минут я уговаривала сама себя.

— …ажет, и всё это плохо кончится, — донёсся до меня тихий, но как всегда настойчивый голос Нотта.

— Да брось, Свенсон свой человек, — ответил Забини, и сердце в груди забилось чаще. Теперь точно поздно отступать.

* * *

Ночной замок выглядел умиротворённым и почти спящим. Приглушённый свет факелов едва освещал пустынные коридоры, по которым гулял только холодный осенний ветер, а ночная тишина прерывалась сопением спящих портретов. Без труда мы втроём добрались до главных дверей, ведь наши подземелья были ближе всего к выходу. Огромная тяжёлая дверь даже не скрипнула, когда мы выходили из сонной каменной громады.

— Давайте вернёмся пока не поздно, — убеждал Нотт. — Вряд ли они будут наблюдать, а у нас только проблем прибавится.

— Конечно, они будут наблюдать! — шикнул Забини. — Башня Райвенкло как раз выходит на Запретный лес. Держу пари, они уже всем факультетом засели у окон.

— Только шоу лишний раз устраивать.

— Слушай, иди обратно, если тебе не хочется.

— Да как же!

— Да замолчите оба! — не выдержала я. — Бежим сейчас, пока нет никого!

— И сколько мы должны тут пробыть? — переведя дух уточнил Нотт, когда мы устроились в тени деревьев.

— Час. Если точнее ещё пятьдесят восемь минут.

Молча сидеть в лесу было невероятно скучно, поэтому я занялась обычным своим делом. Наблюдением и описанием. И вот уже спустя несколько минут корявые ветви деревьев стали казаться хитроумно сплетённой сетью, скрывавшей от любопытных глаз, стволы — старыми, могучими и непременно хранящими тайны и секреты, подсохшая трава — огромным переливчатым ковром, а корни — извивающимися во мраке змеями. Опавший лист, одиноко плывший по серебряной поверхности Чёрного озера, представлялся мне заблудившимся кораблём. Прохладный осенний ветер я сравнила с путником, вечно блуждавшим по неведомым мне странам и краям. Ночной лес был полон жизни. До ушей доносился каждый скип. Каждый шорох. Где-то над нами ухнула сова, и маленький зверёк поспешно юркнул в свою норку.

Ощущение покоя растаяло в тот момент, когда взгляд мой наткнулся на чёрный силуэт спортивного стадиона. В отличие от всего факультета, на квиддичный матч мне хотелось идти меньше всего. Всё потому, что я так и не смогла усмирить свои эмоции и освоить окклюменцию, хотя создала успешную видимость, раз за разом отбивая атаки профессора Снейпа. Видя его нити и направление атаки, уже к третьему занятию я смогла преобразовать часть своей магии в маленький щит, который неизменно защищал. Но только от профессорских атак. Теперь же я постоянно пыталась выстроить вокруг себя целую стену из магической энергии, чтобы потоки чужих чувств перестали меня захлёстывать. Это было сложно. Как и магические руки, действовавшие на расстоянии, магия не могла растягиваться бесконечно, защищая меня только с одной стороны. Теперь я была рада, что сидела за последней партой на уроках и с самого края стола в Большом зале: так было проще закрыться. Но я знала, что вечно это продолжаться не может. И по-прежнему не могла не думать ни о чём.

Ко всему прочему, среди большого количества людей мне было неуютно. Не так неуютно, чтобы трястись и покрываться холодным потом, а так, когда ты чувствуешь лёгкое покалывание в теле, заторможенность и почти не подавляемое желание скрыться. Я не могла объяснить эти ощущения, но была уверена, что от толпы не стоит ждать чего-то хорошего. Первое время мне было достаточно сложно сидеть в Большом зале, да ещё спиной к большинству студентов. Но там никогда не было слышно ни выкриков, ни ссор, ни в кого не летели заклятия и, мало-помалу, я расслабилась. Но матч — это совсем другое. «А что если… Что если кто-то что-то кинет? Как в тот раз?» Пытаясь обуздать сильную боль в голове, я как за соломинки ухватилась за сухие травинки.

— Долго ещё? — недовольно поинтересовался Нотт. От его внезапного вопроса я дёрнулась и ударилась лопаткой о корявый ствол.

— Ещё двадцать минут, — посмотрел Забини на свои часы.

И ни слова больше. Рассчитывая на сближение, теперь я была разочарована до глубины души. Ни разговоров, ни вопросов, ни тени доверия. Они будто опасались при мне говорить. Раздражённо перебирая пальцами по влажной траве, я думала о том, что только зря потеряла время, да ещё и подвергла себя опасности. «Экая дурочка! Простофиля! Нет, завтра же на уроках я доведу их до белого каления! Если не добром, то силой, и пусть на контрольных они все прова…»

По коже пробежал целый табун болезненных мурашек, и всякие мысли о сокурсниках и мести напрочь вылетели из головы. Весь мир в одно мгновение замер, будто кто-то невидимый поставил нас на паузу. Ни шелеста ветра, ни возни ночных зверей, ни дыхания сокурсников. Только бешеное биение сердца в груди. Воздух вокруг словно загустел и задрожал от напряжения, стал раскалённым до боли в груди, обжигающим нос и губы. А в глубине притаилась самая чёрная тьма. Каждой клеточкой тела я ощутила чьё-то присутствие. Чей-то взгляд. В голове билась одна единственная мысль о немедленном побеге, но никаких усилий не было достаточно, чтобы сдвинуть себя с места. Чёрный воздух словно сковал всё тело, обвил ноги и связал руки, давил сверху, как тяжеленная надгробная плита. Просачивался в самое сердце, в душу, заставляя испытывать только страх перед неизвестной силой.

Едва только в голове промелькнула мысль, что сила обязательно исходит от кого-то, как я крепко зажмурилась, не желая ничего видеть. И с ужасом поняла, что ничего не изменилось. Лунный свет пропал тоже. Казалось, длилось это целую вечность.

Понемногу, ощущение начало слабеть, будто источник неведомой силы удалялся, унося с собой весь парализующий ужас. Темный лорд, обитавший в теле Квирелла и желавший испить единорожьей крови, продвигался вглубь леса. Но нам, конечно, не было это известно. Возможно, он даже специально нас так припугнул, чтобы не мешались под ногами.

Ветер снова играл опавшими листьями и легко касался волос, лес наполнился звуками, луна засеребрила траву, кровь потекла по венам, а воздух стал пригодным для дыхания. Всё было почти так же. Только вот я с такой силой сжимала в руках тонкие травинки и тянула их на себя, что умудрилась оцарапать ладонь, зубы заныли из-за слишком плотно сжатой челюсти. И готова была обозлиться на себя за постыдную трусость, если бы, открыв глаза, не прочитала во взгляде Нотта те же самые чувства растерянности и страха, которые испытывала сама. Если бы Забини не дышал так тяжело, стараясь глотнуть побольше воздуха. Не сговариваясь друг с другом, ведомые единым порывом мы рванули с этого странного места к замку. Но на этом опасности не кончились.

В тёмных кустах мелькнули две зелёные вспышки, и я, начитавшаяся книг о войне и сражениях, только-только пережив неведомое воздействие, приняла их за лучи боевых заклинаний. В один миг я упала на землю и прикрыла голову руками. Нотт, бежавший рядом, тоже упал, но не по своей воле. Корни деревьев опутали его ногу и тащили за собой. Страшно вскрикнув и даже не достав палочку, я протянула нить к корне-змеям. Даже не успела подумать, зачем вообще это сделала. Хватка корней стала только ещё более сильной. В тот же миг Забини заорал ещё более страшно и подпрыгнул не хуже зайца. Две маленьких зелёных вспышки застыли над землёй и… победоносно мяукнули.

Нотт всё ещё катался по корням, Забини врезался в дерево, а на меня опустилось тупое раздражение. «Быть не может. Вот не дай Мерлин, я сейчас зажгу палочку…»

— Люмос, — прошипела я, приподнявшись на локте. Так и было. Просто чья-то чёртова кошка перепугала нас до остановки сердца! — Нотт, успокойся, это просто корни! Диффиндо!

Моментально корни, которые в свете палочки лишились жизни, разрезались ровно напополам, выпустив из своих оков ногу в чёрном ботинке. Ещё немного Нотт чисто механически прополз по земле и спиной уткнулся в ноги Забини. Тот посягательства на личное пространство не заметил, во все глаза глядя на дурацкую кошку.

— Это же миссис Норрис, — выдавил Забини.

— Снейп нас убьёт, — вторил Нотт. Мысль о декане, который так хвалил меня за успехи, а теперь мог позорно отругать за хождения по Запретному лесу, переключила моё сознание. И страх на некоторое время сменился решительностью.

— Пусть нас сначала поймают! — заявила я с земли и лесу, и сокурсникам. — Бежим!

Миссис Норрис немедленно начала орать, призывая смотрителя. Единогласно решив Филча не дожидаться, мы снова побежали к дверям замка. О том, чтобы укрыться в лесу, не было никакой речи, ведь каждый понимал, что это не миссис Норрис буквально пять минут назад потушила луну одним своим присутствием.

В эти минуты побега система иерархии перестала существовать. Я бежала впереди всех, и чёрт его знает, почему. Может, я просто больше всех желала спастись. Может, бегала быстрее. Может, только на конце моей палочки горел огонёк, отгоняя ночной мрак. Кошка с обличительным ором продолжала бежать за нами, и, когда уже свет факелов освещал спасительные стены Хогвартса, на встречу вышел он. Вечно сгорбленный, в странной длинной одежде, с огромной проплешиной на голове и длинными, как сосульки свисающими волосами, Филч недовольно смотрел на нас своими прищуренными глазами, покачивая старой лампой.

Мгновенно я повернула, намереваясь оббежать замок. За неполный месяц я не изучила всю карту и не знала никаких других входов, но надеялась на то, что мы бегали быстрее Филча. Но миссис Норрис рванула нам наперерез, заставив повернуть ещё раз. Едва увидев лес, мы остановились. А сзади уже раздавались неторопливые шаги, заставившие нас чувствовать себя зажатыми между двух жерновов. Ещё немного, и раздавят. С каждым шагом я всё ярче представляла себе, как декан говорит: «Я разочарован в вас, мисс Свенсон». Да ни за что.

— Может, заколдуем его? — предложила я, резко приподняв руку с палочкой.

— С ума сошла? — изумился Забини.

— Чем? — повернул голову Нотт.

— У него же оберег от заклятий! — крутанулся на месте Забини. — Крайс же говорил об этом в гостиной, иначе бы Филча все могли заколдовать! Что теперь делать?

— А карта у него есть? Такая, как у нас, — сплела я руки в замок, всё ещё не желая сдаваться и получить выговор от Снейпа.

— Вроде нет.

— Так-так-так, — довольно проговорил смотритель, подходя к нашим спинам. — Кажется, у вас серьёзные проблемы.

— Натяните капюшоны, — шикнула я, кутаясь в свою мантию. — Натяните капюшоны.

— Шатаетесь ночью по Запретному лесу, — продолжал Филч, когда мы уже обернулись к нему в пол оборота. — Немедленно идите за мной.

— А зачем, сэр? — дёрнула я за рукав Забини, который собирался покаянно шагнуть вперёд.

— Оформим ваше наказание, — обернулся Филч, премерзко улыбнувшись. Я сделала шажок назад, чтобы лампа в руках смотрителя освещала наши лица как можно меньше, и рукой стянула капюшон мантии у самого подбородка.

— А что вы будете записывать? — продолжила я, стараясь сделать свой голос как можно более низким.

— О, — выдохнул Филч, подняв лампу повыше. В свою очередь я отступила ещё немного, потянув за собой ребят. — Фамилии, факультеты. Жалоба декану. Письма родителям.

— То есть, вы не знаете, кто мы и на каком факультете учимся? — обрадовалась я, чувствуя, как напряглась рука Нотта. У меня и самой подрагивали пальцы. Филч в ответ на мой вопрос взглянул на нас довольно злобно. Даже предвкушающее.

— Даже если бы вы были внуками директора Дамблдора, — расплылся в улыбке Филч, и все увидели, что у смотрителя не хватает двух зубов, — вы всё равно будете наказаны. Раньше наказания были совсем другими. Провинившихся подвешивали….

— Он нас не знает! Бежим! — заорала я, сорвавшись с места. — Бежим-бежим!

Но дважды повторять и не требовалось. Втроём мы побежали вперёд прямо на Филча, обогнув его с двух сторон. На вид смотритель казался пожилым человеком, а значит, не мог угнаться за тремя наглыми студентами. Ко всему прочему все знали, что Филч не умел колдовать. Значит, ударить в спину никак не мог. Вот только…

— Миссис Норрис! — предупредил Забини.

— Наверх! — скомандовала я, пробежав мимо таких желанных подземелий.

Бежали мы довольно долго да так, будто от этого зависело не наказание, а целая жизнь. Даже ни разу не обернулись. Я успела подумать, что бежим мы весьма удачно. Теперь Филч решит, что это кто-то с Гриффиндора. Но этой мысли оказалось недостаточно, чтобы заставить тело бежать аж до восьмого этажа. Уже на пятом мы заметно выдохлись и свернули в коридор. Тут же в кого-то врезавшись на полном ходу. Ночную тишину разорвал звук упавшего деревянного ящика, бьющегося стекла и глухого ругательства. Всё втроем мы отползли назад. Фигура на полу тоже подозрительно замерла. С пару секунд понадобилось неизвестному для понимания, что перед ним не профессора, а…

— Сопляки!— поднимался с пола Эйвери, оглядываясь вокруг. — Вы что творите? Что тут вообще делаете?

— А ты? — выпалил Нотт. Но ответ напрашивался сам собой. Из деревянного ящика с бутылками красноречиво вытекала тёмная янтарная жидкость. К сожалению, Эйвери её тоже заметил, и на мгновение повисла угрожающая тишина. Где-то в лесу ухнула сова. Мы стали отползать назад.

— Всех прокляну, — тихо заключил Эйвери и даже поднял руку, но так ничего и не сказал. Шаги.

— Это Филч, — прошептала я, заозиравшись по сторонам, намереваясь бежать дальше.

— Там тупик, — рванул Эйвери мой капюшон, другой рукой ухватив плечо Нотта. — За доспехи. Быстрее, быстрее.

Так в нашей группе ночных беглецов появился новобранец. Я подозревала, что перемирие временное. Чуть не вжимаясь в огромные стальные ноги, мы замерли. Спрятаться можно было только по двое, и как назло в пару мне достался старшекурсник. Я почти чувствовала, как он зол. А шаги всё приближались, и на всякий случай я затаила дыхание, испытывая резкий контраст от одновременного прикосновения к холодной стали и к теплу чужого тела. Тень Филча медленно ползла по полу, озарённому призрачным лунным светом. Я проклинала свою жадность, приведшую меня сюда.

Но вот из-за угла вышла фигура на Филча совсем не похожая. В первую секунду померещилось, что в Хогвартсе началось восстание мутантов, так как к нам приближалась огромная бескрылая стрекоза. Но стрекоза не простая, а замотанная в несколько шарфов, с копной вьющихся волос и бусами поверх всего этого. М-да, Трелони умела выглядеть «эффектно». Осветив коридор световыми чарами, она закрутилась на месте в поиске нарушителей покоя. Мягкий свет Люмоса наткнулся на ящик. Стало тихо. Эйвери, ростом выше головы на две, согнувшись пополам, одной рукой оперевшись на меня, рискнул разузнать судьбу огневиски. Макушкой я ощущала чужое тёплое дыхание. И тоже решила выглянуть из-за ноги огромного рыцаря. Стрекоза тем временем склонилась над ящиком и принюхалась. Эйвери сжал моё плечо. Стрекоза завертела головой совершенно по-беличьи, взяла ящик в руки, поднялась и засеменила в сторону лестниц.

— Су-у-у-ка, — прошипел Эйвери, сжав моё плечо ещё крепче. Стрекоза только коротко воровато обернулась и зашагала быстрее. — Довольны? Как я теперь вернусь в гостиную и скажу, что потерял целый ящик спиртного? И что вы вообще…

— Мяу! — победоносно мяукнула миссис Норрис.

— Да твою мать, — вырвалось у меня.

— Теперь вас уже четверо! — процедил Филч, вывернувший из-за угла. В тот же момент Эйвери, стоявший к доспехам ближе всех натянул на себя капюшон мантии. На этот раз Филч был более предусмотрителен. Он сразу двинулся к нам, яростно мотая своей лампой туда-сюда.

— Отвернитесь, — посоветовал Эйвери, подняв палочку, глубоко и шумно вдохнув. — Люмос максима!

И даже не смотря на то, что мы стояли ко всему произошедшему спиной, было ясно: свет очень яркий. Заклинание повторилось ещё несколько раз без передышки.

— Ученики на пятом этаже! — громко кричал смотритель, призывая помощь и шаря руками вокруг себя, стараясь поймать хоть одного из нарушителей. Тут же сверху послышались какие-то звуки.

— Давайте дальше, — скомандовал Эйвери. — К другим лестницам.

До противоположного конца коридора мы добрались в рекордные сроки. Сзади слышался высокий голос профессора Флитвика, и я испытала укол некстати проснувшейся совести. «Надеюсь, хоть Флитвик нас не догонит. Его жаль».

— Глиссио, — взмахнул палочкой Эйвери, нарисовав ею полукруг и сразу за этим резкую прямую линию. Ступени тут же стали гладкими, будто заледеневшими. — Давайте вперёд, и чтобы ни звука!

Это был чудесный план, мы должны были скатиться к самому первому этажу, как раз ко входу в родные подземелья. Был только один недочёт: лестница поменяла направление, и мы незамедлительно врезались в стену, распластавшись на полу большой чёрной кучей тел. Столкновение было весьма болезненным. Во-первых, головой я уткнулась прямо в спину Эйвери, во-вторых, в тот же миг в меня врезались Нотт и Забини, кто ногой, кто рукой.

— Немедленно остановитесь! — посоветовал Флитвик, выбежав на лестничную площадку. Эйвери потянулся к перилам, желая, должно быть, спрыгнуть вниз как можно быстрее. Ему-то ведь не грозило переломать позвоночник.

— Нет! — ухватилась я за его мантию. — Флитвик сразу поймёт, что это ты!

— Давайте, давайте, поднимайтесь, — подталкивал нас низко согнувшийся Эйвери, спиной заходя на третий этаж. Шаги Флитвика громким эхом разносились по лестницам. — Ну же, в какой-нибудь, кабинет. В туалет, живо говорю!

Туалет для девочек был самым немыслимым прикрытием, какое я только могла вообразить. Закрыв дверь как можно более тихо, все четверо, едва переводя дыхание, прильнули к деревянной поверхности так, будто этим могли помешать профессору войти. Судя по звукам из коридора, Флитвик бежал где-то совсем рядом и, кажется, зажигал факелы. Я позволила себе облегченно выдохнуть, прислонившись горячей щекой к шероховатому дереву двери.

— Натан! — радостно воскликнул голос, доносившийся с потолка. От неожиданности я так и сползла на пол.

— Миртл! — шикнул Эйвери. — Не кричи!

— Ты так давно не приходил, — жаловалась девочка-привидение в больших круглых очках. Шаги Флитвика возвращались. Я была уже просто не в состоянии что-то выдумать. Сначала нападение в лесу, потом Филч, побег, стена, а теперь ещё и призрак! Да даже Кровавый барон не проплывал от меня так близко!

— В кабинки, больше некуда! — с лихорадочно блестящими глазами предложил Нотт, руками стараясь уцепить с пола и меня, и Забини.

— Миртл, не выдавай нас, — скрипнул дверью Эйвери.

— И ты ещё рассчитываешь на помощь после того, как не приходил целый месяц, мерзавец! — громче прежнего восклицала призрачная девушка. Я заподозрила, что делала она это намеренно.

— Миртл, душенька, — зашептал Эйвери, заполнив карие глаза жалостью и сокрушённостью, — я тебе всё объясню, всё объясню, но чуть позже. А если ты мне не поможешь, меня исключат из школы, и мы больше никогда не встретимся. Ты этого хочешь? Не хочешь, чтобы я к тебе ходил? — продолжал нашёптывать он, состроив такое расстроенное лицо, что камень и тот не остался бы равнодушным. Пожалуй, весь момент портило то обстоятельство, что ногами он стоял на унитазе. Да и мы прятались весьма шумно.

— Мисс Уорен! — ворвался в туалет Флитвик, и я замерла, стоя на унитазе в невероятно идиотской позе. — Мисс Уоррен, вы видели кого-нибудь из учеников?

— Да, — воскликнула девчонка, и я закрыла глаза, воображая, как профессор откроет кабинки, увидев всё это. Подружилась, ничего не скажешь. — Четверо учеников на четвёртом этаже пронеслись прямо сквозь меня! Будто я пустое место! Конечно! Ведь я же призрак и у меня нет никаких чувств! А у меня есть чувства! — заливалась пуще прежнего девчонка, явно адресовав свою речь не только маленькому профессору. — Почему никто обо мне не думает! ПОЧЕМУ?

Завыла она, описав под потолком дугу и спикировав в кабинку прямо к Эйвери. Как он пережил полное просачивание призрака через своё тело, так и не издав ни звука, для всех осталось загадкой. Даже для него самого. В ответ на этот истеричный монолог Флитвик тяжело вздохнул, вопросив у потолка, почему это всё случилось именно в его смену. Шаги профессора уже поглотила тишина замка, а мы так и не рисковали шевельнуться. Я подозревала, что не смогу слезть без увечий.

— Он уже на четвёртом этаже, — оповестила Миртл, высунувшись из потолка только наполовину. В соседней кабинке упало тело.

— Можно же хоть предупреждать! — пожаловался Забини.

— Я так глупо себя ещё никогда не чувствовал, — поделился Нотт, пытаясь оттереть грязь с рукава мантии.

— Да, я тоже. Никогда не думала, что меня поймают верхом на унитазе, да ещё в таком нелепом виде. Будто стояла на смотровой площадке корабля и смотрела вдаль. Так себе корабль, скажу я вам. Скрипит, шатается и с большой пробоиной в отсеке, — искренне выдала я всё, что скопилось на душе за последние пять минут.

Ничего особенно смешного я в своей фразе не видела, и даже успела пожалеть о сказанном, как Забини коротко не то поперхнулся, не то хохотнул. Зажал рукой рот, но продолжал трястись, упершись спиной в туалетную дверцу. После всех волнений я чувствовала себя выжатой, нуждалась в разрядке, поэтому тоже прерывисто засмеялась. Моё воображение нарисовало Филча в воде с акульим плавником прямо на блестящей залысине, и мне стало совсем легко. Даже вечно серьёзный Нотт позволил себе сжатую неуверенную улыбку, наклонив голову и надавив ладонями на высокий лоб.

— Может, вы уже пойдёте отсюда? — недовольно поинтересовалась хозяйка туалета, подлетев к нам.

От неожиданности и резкости я отшатнулась и вцепилась пальцами в плечо Забини, но он, к счастью, не возражал, тоже ухватив меня за локоть. Поблизости от привидений люди вообще начинали остро нуждаться в тепле, особенно в тепле других живых существ, таким могильным холодом веяло от призраков. Эйвери за спиной Миртл проводил большим пальцем по своей шее и делал большие глаза, давая понять, что если бросим его наедине с ней, нам не жить.

— Нам опасно отсюда выходить, — нашёлся Нотт. — Вдруг профессора всё ещё где-то рядом.

— Так почему ты не приходил почти месяц? — вернулась девочка-привидение к своей теме, подлетев к Эйвери. Тот делал вид, что всего лишь поправлял ворот рубашки.

— А я и шёл к тебе! Но эти трое оболтусов врезались в меня, спутав все планы! — развёл он руками. — Но ведь в итоге я пришёл, Миртл.

— Идёмте спрячемся за раковиной, — предложил Нотт, плетясь к умывальникам.

— Пить хочется ужасно, — поворачивала я кран раковины, но напрасно. Ни капельки.

— Как назло.

— Агуаменти, — взмахнула я палочкой и импровизированная чашка из ладони вмиг наполнилась водой. Совершенно беззастенчиво я поднесла её ко рту. — Агуаменти.

— А мне так можешь сделать? — сдавленно попросил Забини, тоже сложив свои ладони. И я увидела в этом свой маленький шанс.

— Спорим, ты сам всё можешь. Просто ты слишком быстро взмахиваешь, а нужно более плавно. Ну же, доставай палочку.

Встав за спиной Забини, ухватив его запястье, я начала рисовать необходимое движение, смотря на наши отражения в зеркале. Неуверенность сокурсника будто бы придавала мне сил и решительности. Значимости. Силы. Я коротко улыбнулась зеркальной себе. И направила свою магию в чужую руку.

— Формула, — посоветовала я на ухо.

— Агуаменти. Смотри, смотри, это же вода! — воскликнул Забини, неверяще глядя на мокрую поверхность умывальника. — Вода!

Нотт к утолению жажды так и не присоединился, болезненно, но гордо сглатывая слюну, то и дело облизывая пересохшие губы. Напившись настолько, насколько вообще было возможно в сложившийся ситуации, мы уселись прямо на холодный пол. Несмотря на статусы и иерархию, очень по-джентельменски меня усадили в самый центр, одолжив в качестве подстилки две мантии. Это было не столько выражением дружбы или благодарности, сколько проявлением простого уважения к девушке. По крайней мере, так сказал Нотт. Забини справа от меня пораженно крутил в руках свою палочку, будто видел её впервые в жизни, то и дело рисуя схемы то одного, то другого заклинания. Нотт наоборот притянул к себе колени, уперев в них локти и сцепив пальцы, смотрел прямо перед собой. Я глядела в потолок, с самым беспечным видом размышляя, как два таких непохожих человека могли стать лучшими друзьями. Где-то позади Эйвери самым доверительным тоном нёс полнейшую чушь. В основном о том, что его сердце целиком и полностью, со всеми потрохами принадлежит Миртл Уоррен, ведь она была самой эмоциональной и искренней, самой доброй девушкой из всех, с которыми он только имел честь познакомиться. Даже держал её призрачную руку, не меняясь в лице. И жениться-то он вынужден не по своей воле, и кольцо это ему ненавистно. Но он придумал гениальный выход. Оказывается, и на квиддич записался ради неё в надежде, что его собьют с метлы, и он убьётся, обязательно став призраком. Призраком квиддичного поля. Тогда их любовь будет длиться вечно. Я рассуждала, насколько дурой нужно быть, чтобы поверить в эту бредятину.

— А ты можешь мне и с остальными чарами помочь? — без стеснений спросил Забини, и я чуть не завизжала от радости. Именно в этом я и нуждалась столько времени.

— Конечно, могу! — даже слишком согласно закивала я головой. — Можем начать… то есть попробовать прямо завтра.

— Класс! — одобрил Забини, снова обернувшись к своей палочке.

— А мне можешь подсказать с трансфигурацией? — так тихо спросил Нотт, что я решила, будто мне кажется. Словно он не хотел, чтобы эту просьбу услышал даже лучший друг.

— Могу, — едва заметно кивнула я, приняв правила игры.

— И ещё… Если, ну вдруг, Эйвери или кто-то ещё спросит про Запретный лес… То это были ядовитые змеи. И их было штук сто.

— Принято, — кивнула я, смутно понимая, что это он о корнях.

— Нотт, послушай, — придвинулась я чуть ближе, подбадриваемая этой внезапно сложившейся атмосферой тайны и доверия.

— Можно просто Тео, — устало перебил он, едва заметно махнув кистью руки и прислонив макушку к умывальнику. И ещё раз громко сглотнув от жажды.

— Да попей ты, ради Мерлина! — прихлопнул пальцами по коленям Забини. — Ты что же от друга и воды не примешь? Давай ладони. Грифон его знает, сколько Эйвери будет тут соловьем петь.

На этот раз он не стал отказываться, с улыбкой протянув руки вперёд. Уставшая, сонная, замёрзшая и грязная я, тем не менее, чувствовала себя абсолютно довольной. Втроём мы пережили целое приключение, полное криков и нелепости, маленьких секретов, тайн и договоров, связавших нас озорными нитями заговорщиков. Я получила даже чуть больше, чем хотела в самом начале. Намёк на доверие. Переход с фамилий на имена. Удовлетворенно вдохнув, я почувствовала, как сделала первый серьёзный шаг в волшебный мир.

Люди, призванные стать причиной серьёзных событий, по большей части не подозревают, что именно им уготовано и к каким последствиям приведут их поступки и решения. Точно так же и я, не могла себе даже представить, что этот незамысловатый вечер приведёт к продолжению войны факультетов Хогвартса.