Птицы под кровлями (гет)

Джорджи уехала рано утром. Было еще темно, когда за ней зашли Летиция и Ханна. Подруга и сестра Джорджи попрощались с ним, пожелали счастливого Рождества и улыбнулись на прощание, но сама она едва помахала ему рукой. За последние месяцы Брюс привык к тому, что она стала обращаться с ним еще более небрежно, и сколько ни пытался заставить себя объясниться с ней, но при виде ее равнодушного лица язык каждый раз замирал. Что, в самом деле, он ей скажет?

С середины осени Брюс стал догадываться, что Джорджиана с кем-то встречается. Она могла исчезнуть на два-три дня, возвращалась с алыми щеками, с волосами, рассыпавшимися по плечам, и странной улыбкой. У нее откуда появлялись книги, явно не новые, но и не библиотечные. Нередко по вечерам, если она все же оставалась дома, в квартире звонил телефон, она брала трубку и то хохотала на всю квартиру, то говорила тихим, не своим голосом. А если трубку брал Брюс, там молчали.

С ней он никогда не решился бы поговорить, хотя внутри все жгло огнем. Расспросил наконец Летицию, та нехотя призналась: у Джорджи есть парень. Дальше минут пять Брюс помнил плохо. Кажется, он кричал и швырял что-то, потом у него пошла носом кровь. Летиция и Клара, которая как раз вернулась домой, сделали ему холодный компресс и вообще пытались успокоить. Они ничего не понимали. У него земля шаталась под ногами, стены рушились, рушился мир. Этого не могло быть, он должен был стать парнем Джорджи, ее женихом, мужем, она предназначалась ему. Кажется, он выкрикивал угрозы. Они просили его не делать глупостей, подумать о родителях.

— Вам надо разъехаться, — убеждала Летиция. — Ты совсем себя доведешь. Может, у тебя есть какой-нибудь приятель, у которого можно переночевать?

Клара настороженно молчала, словно колебалась или что-то обдумывала.

Приступ гнева у Брюса постепенно проходил, на смену пришли слезы, а при Летиции и Кларе плакать оказалось очень легко. Рядом с ними было спокойно, почти как с мамой. На какой-то момент Брюс снова почувствовал себя беспомощным мальчиком, которого обидел старший брат или одноклассники. Все, чего ему хотелось — прибежать к маме, уткнуться в плечо, пожаловаться и долго не отходить, зная, что теперь она защитит. Но теперь он был не мальчиком, а мужчиной. И действовать должен был, как ответственный мужчина, а не ребенок или порывистый юнец.

Прежде всего он разузнал все о сопернике, оценил его сильные и слабые стороны. В то время, которое Джорджи проводила все же с ним, он постарался настойчиво обращать на себя ее внимание. Он специально демонстрировал свою силу, постарался взяться за книжные новинки, чтобы им было, что обсудить, даже стал расспрашивать ее о подругах и сестре. Ей нравилось вкусно поесть — он освоил несколько новых блюд. Попросив маму выслать чуть больше денег, сводил Джорджи на музыкальный спектакль.

И ничего, ничего не помогало, она оставалась холодной, недосягаемой, она будто вообще не отличала Брюса от предмета мебели. На него снова стали находить вспышки гнева, которые он с трудом скрывал от нее, с трудом усмирял. Боясь за себя, он не пытался прошпионить за соперником. Но нервы его были на пределе, а тут еще настали экзамены — сам не понимает, как удалось их сдать. Вымотанный подготовкой, исстрадавшийся из-за Джорджи, он сам уже ничего не хотел, кроме как забыться и отдохнуть. В квартире давили даже стены, вызывая воспоминания, и он раньше времени сбежал на вокзал.

Под стук колес Брюс задремал. Возвращаться домой было радостно, сладко. Должно быть, самые стены и мостовые родного места вдохнут в него новые силы. Он ошибался, когда так страстно хотел уехать. Большой город принес ему только мучения. Корни свои забывать нельзя.

Вот и перрон уже, и совсем немного потерпеть. Снег сыплется на ели в палисаднике вокзала, скоро зажгутся фонари. Брюс улыбнулся, вспоминая, как в детстве играл с мамой в снежки, как они вместе строили снеговика, и мама хвалила его силу и ловкость. А потом возникли картины из совсем раннего детства: вот они с мамой в шутку бодаются, вот кружатся по комнате, взявшись за руки, мама смеется, как девочка, а потом его обнимает и крепко целует. "Как же хорошо, что я ей нужен".

...Мама встретила его на пороге. С нежностью прижалась, расцеловала в обе щеки.

— Я соскучилась. Как же я соскучилась.

Отец должен был вернуться только через пару часов, так что для разговоров у них была уйма времени.

Мама побежала на кухню разогревать ужин. Брюс поднялся к себе в комнату, зажег свет. Ничего не изменилось, только мама, кажется, вымыла пол и вытерла пыль к его приходу, но все же у него было ощущение, что он на новом месте. Он отвык. Удобная кровать и кресло, книжная полка, обои, столик — он едва смог вспомнить их. Лишь постепенно глаза привыкали. Брюс улыбнулся, покрутив старый глобус, подмигнув развалившемуся в кресле плюшевому мишке с цветастой заплатой на брюхе, взял со столика модель самолета и покачал его, будто тот летел. А вот... Он остановился. Здесь был его трофей: блестяще-алый игрушечный автомобиль. С оторванным рулем.

Это была игрушка Андреса когда-то. Помнится, он очень любил с ней возится и не подпускал к ней Брюса, как ни просила мать дать поиграть и младшему. И вот однажды Брюс — ему было года три — вошел в комнату Андерса, пока там никого не было, влез на стул, взял с книжной полки машинку и унес к себе. Он играл с ней, пока Андерс не обнаружил пропажу. Наверное, Брюсу не забыть момент, когда брат ворвался в комнату. Он так тогда испугался, что случайно оторвал у машинки руль. Брат выругался и сильно ударил его по щеке. Брюс упал и закричал, вбежала мама. Андерса наказали, но лютой ненависти в его глазах Брюс так и не смог забыть. И видел ее снова и снова: когда брат сразу после наказания распорол его медвежонка, когда высмеивал, если у Брюса что-то не получалось. Руки, правда, больше не распускал, но и без побоев ему ничего не стоило заставить брата почувствовать себя ничтожеством.

А когда Андерса выгнали из дома и мама раздавала на благотворительных вечерах его вещи, машинку Брюс попросил разрешения оставить себе.

...В дверь тихонько постучали: конечно, мама.

— Обживаешься? — улыбнулась она, входя. — Знаешь, вот чего никогда не знала, это каково возвращаться домой, когда не был там много месяцев.

— Я бы так никогда и не уезжал больше, — вырвалось у Брюса.

— Ты сможешь вернуться, — серьезно сказала мама. — Отец будет совсем не против, если после университета ты приедешь помогать ему с компанией.

Брюс с облегчением вздохнул. Если отец в самом деле не будет против, то никаких препятствий... "Я смогу сбежать. Эта пытка не будет длиться вечно". Мама молчала, словно ждала чего-то. Брюс всегда немного опасался раньше, когда она задумывалась так, что она вспоминает Андерса, ждет о нем новостей. И как же было объяснить ей, что без брата гораздо лучше, и не надо тратить время даже на мысли о нем. Хотя, может, она думала о Джорджи? И тут Брюс понял, что не был бы рад этому. От Джорджи за эти дни он тоже хотел бы отдохнуть.

...Отец, кажется, даже обрадовался ему. По крайней мере, выглядел вполне довольным, и Брюсу этого хватило. Дни потянулись спокойно, он помогал маме готовиться к празднику, прогуливался по городу, читал. Праздник прошел, как стало привычным с тех пор, как выгнали Андерса. Брюс читал вслух полученные открытки и подписывал их вместе с мамой, отец и мама отвечали на телефонные звонки, мама и домработница готовили ужин. До полуночи слушали радио, после потихоньку отправились спать.

— Ты не против, если послезавтра мы навестим миссис Флауэрс? — спросила мама на следующий день.

— Тетю Джину? — просиял Брюс. — Конечно. Буду рад.

Джина Флауэрс, жена владельца сети магазинов одежды, была, после мадам Айсви, директрисы закрытой женской школы, одной из самых близких маминых подруг. Брюсу нравились и миссис Флауэрс, и мадам Айсви: в присутствии той и другой он куда увереннее себя чувствовал. Но все-таки мадам Айсви он довольно часто не понимал, а тетю Джину понимал всегда. К тому же Джорджи училась именно у мадам Айсви, а вспоминать Джорджи больно и утомительно.

У миссис Флауэрс было две дочки, Фиби и Розмари. Фиби училась с Брюсом в одном классе, Розмари была на год младше. С ней Брюс почти не общался, а Фиби запомнил, как приятную девочку. Пожалуй, будет неплохо повидать ее.

* * *

Когда Брюс пришел в гости с мамой, ему показалось, что тетя Джина немного постарела. Но все-таки она осталась веселой, энергичной и выглядела прекрасно, особенно хороши были пепельные мягкие локоны, яркие глаза и выразительный рот. ("Она может себе позволить чуть злоупотреблять косметикой", — говорила мама). Ее мужа, которого сегодня не оказалось дома, он помнил как рослого человека с круглым лицом, по сравнению с отцом тихого и скучного.

Фиби, увидев его, радостно улыбнулась и протянула руку.

— Мы с тобой давно не виделись. Предлагаю дружеский обмен новостями: с меня — про наших одноклассников, а с тебя — про Корлинг. Я хочу узнать все!

Фиби была почти такой же красивой, как ее мать — с точеной фигуркой, яркими голубыми глазами, малиновым ртом и густой белокурой косой, только лицо немного круглое. А Розмари выглядела не более приятно, чем Клара: высокая, полная, неуклюжая, с тускло-рыжими волосами и широким, рябоватым лицом. К тому же она сильно краснела, и это ей не шло.

Брюс, подумав, начал описание Корлинга с того, что показал несколько открыток (хорошо, что прихватил по совету мамы). Отличные, оригинальные виды площадей, дворцов и парков. Потом постарался описать здание университета, припомнил выдающихся выпускников их факультета, а также самых известных ученых среди их преподавателей.

Он боялся, как бы Фиби не стала расспрашивать про однокурсников: было неловко признавать, что у него и в университете не появилось друзей. А так, в общем, ему было приятно знать то, чего не знают его собеседницы. Он надеялся, что смог их впечатлить. Розмари слушала, приоткрыв рот, а Фиби слегка приподняла брови. Может, и вправду впечатлил. Особенно тем, что напоследок подробно пересказал им воскресную историю по музею ископаемых животных.

Фиби подлила ему чаю.

— Все это очень мило. Мы с сестрой, конечно, хотели бы еще узнать про выставки, концерты и магазины одежды, но...

— Нет, я про одежду не хотела бы, — перебила Розмари и тут же покраснела. — А что вам еще рассказывали про тиранозавра?

Брюс постарался дополнить рассказ тем, что сам прочитал раньше. Закончив, вопросительно посмотрел на Фиби. Она рассмеялась:

— Ах да, с меня сплетни о бывших одноклассниках. С кого начать? С Филиппа Уилсона, пожалуй? Он пошел по военной части...

Фиби начала с мальчика, который ей когда-то нравился, потом упомянула самовлюбленного "короля класса", затем двух приличных ребят, с которыми Брюс, увы, не смог подружиться, одну заносчивую отличницу и одну отличницу-тихоню...

— А Грейс Хопкинс выходит замуж, — Фиби потупилась. Брюс изобразил удивление, борясь с нахлынувшим отвращением.

Грейс Хопкинс была мерзким созданием, превратившим в ад его первый год в школе. Маленькая и жалкая с виду, она обладала чрезвычайно ядовитым языком и высмеивала любого в классе, кто только попадался ей на глаза, комментируя каждый его шаг. Брюс переносить насмешки спокойно не мог: слишком много успел их натерпеться от брата. Догнать Грейс ему не удавалось, но пару раз он заставал ее врасплох, нападал и бил. А когда поймал в третий раз, успел только ударить, как вдруг ему самому выкрутили руки и оттащили. Повернули за ухо — перед Брюсом стоял Андерс.

— Отлично, — брат мерзко скалился. — Превосходно. Вот как развлекается наш примерный мальчик. Ну что ж, видно, сегодня вечером вопросы будут не ко мне? В кои-то веки...

— Пусти! — Брюс стиснул кулаки. — Она дразнила меня! Я прав! Прав!

— Прав в том, что бьешь девчонку, да еще вдвое тебя меньше? — брат нагнулся к самому его лицу. — Не ври себе. И мне тоже. Ты самоутверждаешься. Но мы оба знаем правду. Ты жалкий, ни на что не годный, ни к чему не способный слизняк. Либо бьешь девчонок, либо прячешься за мамину юбку. Но на сей раз я пойду к отцу.

Брюсу тогда стало очень страшно, он принялся умолять брата, и в итоге Андерс пообещал "промолчать на первый раз". Но до сих пор, когда Брюс вспоминал этот случай, его тошнило от унижения. А потом однажды он разбил Грейс нос, их увидела учительница, позвонила отцу, и Брюсу досталось из-за какой-то паршивки.

И вот теперь он страдает, а у этой паршивки все хорошо. Нет, вскоре после того случая она заткнулась: мама расспросила его одноклассников, и некоторые из них, в том числе Фиби, согласились подтвердить перед учителями и родителями Грейс, что она сама над всеми издевается. Она притихла, потом стала часто прогуливать, к старшим классам и вовсе бросила школу. И больше Брюс не хотел бы о ней слышать никогда.

У него сразу испортилось настроение, и дальше он слушал Фиби вполуха. Правда, отметил, что Розмари дважды предлагала ему шоколадный торт. Впрочем, через час Брюс уже развеселился и даже немного потанцевал с Фиби под патефон.

Возвращались они с мамой уже в темноте. Брюс немного устал, все-таки давно ни у кого не бывал в гостях. Но ему сегодня вдруг открылось, что мир не замкнулся на нем и Джорджи, что вокруг него люди, которым он, пожалуй, интересен сам по себе. Это было неожиданно, приятно и вселяло надежду.