Когда король спасает Францию (джен)

— Что такое, Аршамбо? Ага, вас восхищает белый дворец с колоннами? Да, теперь у нас во Франции кругом этот итальянский стиль. От былой бедноты замков не осталось почти ничего — кругом колонны, кружева, перчатки, платки… Король Иоанн отменно украсил королевство. Да и какой знатный сеньор у нас сейчас не говорит по-итальянски и не читал Данте или Петрарку? Недаром королева Клеменция еще в детстве приучила короля Иоанна: если они хотят сказать другу что-то личное и важное, то сразу переходят на итальянский.

А, знаете, племянник с чего все началось? С дела Артуа! Королева Клеменция, возмущённая тем, что документы то ли есть, то ли нет, велела сделать государственный архив. Отель в Мобюиссоне перестроили отменно в Неаполитанском стиле, да. Так что теперь любой свободный человек может прийти и запроситесь любую бумагу: быстро, удобно и надежно.

Да, Аршамбо, хорошо быть подданным короля Иоанна, но плохо быть его врагом…

Поначалу король Иоанн обхаживал меня, пытаясь перетянуть на свою сторону. Я был ему очень важен. Ведь я начинал церковную карьеру в Англии и был до 1323 г. архидьяконом Лондона. Да и наш родной Перигор всегда был связан с Английской короной. Обо всем, что я вам рассказываю, я наблюдал из Лондона, а не Парижа. Понятно, наша Святая церковь не ведает ни англичан, ни французов: перед Святым Престолом есть только христиане. Естественно, королю Иоанну был нужен советник по английским делам, и он видел его во мне.

На меня вышел всесильный флорентиец Джанфранко Дини — да, как вы знаете, глава канцелярии короля Иоанна и попутно его разведки. В Англии очень силён банкирский дом Альбицци, так что найти меня не составило труда. Я по решению Святого отца стал в 1331 г. кардиналом-пресвитером Сан-Пьетро-ин-Винколи. Иоанн XXII всегда был моим благодетелем, что и говорить… Ну а в канцелярии Дини заведены дела на всех потенциально полезных людей, и они с королём Иоанном отбирают их. Ну и заодно на потенциально вредных, которых надо блокировать заранее, но этим занимается уже другой флорентиец дель Пьетро.

Начиная войну, король Иоанн всегда тщательно к ней готовится, стремясь узнать о враге все. И прежде всего, о его правителях. Существует, Аршамбо, целая наука, как побеждать врага до начала войны, и король Иоанн старательно штудировал ее в юности. Надо изучить тех, кто управляет вражеской страной, выявить умных и инициативных, а заодно лентяев, тщеславных ничтожеств и дураков. Первых желательно ослабить и удалить от власти, вторым, наоборот, помогать возвыситься и укрепиться: их бездарность проявит себя на войне, а жертвы окупят себя сторицей. Да, король Иоанн отлично усвоил золотое правило Ломбардских банкиров — друзей его матушки и графа Артуа: долгосрочные инвестиции дают прибыль не сразу, а только в будущем, и золотое правило не приносит золото здесь и сейчас. Дурак погонится за золотом немедленно и упустит возможности получить куда больше в будущем. От того у Дини есть бумаги на всю английскую знать, которые они с королем Иоанном просматривают и изучают очень тщательно. Ну а Альбицци и компания шлют в Венсенн всю информацию о положении дел в Английском королевстве.

Я сразу распознал в короле Иоанне умного и начитанного юношу. В свои двадцать он отлично разбирался в государственных делах и прекрасно знал богословские вопросы. Тут уж вы правы: воспитание матушки, королевы Клеменции. Впрочем, мне казалось, что он слабоват здоровьем — покашливал точно так, как его отец. Но его настрой на войну с Англией я уловил сразу из тонких намёков. Одним из них стала наша беседа о его отце.

Одна из сильных сторон короля Иоанна, Аршамбо, в том, что он никогда не уходит от обсуждения скользких тем. Наоборот, он охотно беседует о них, приводит аргументы и слушает ваши. Примет или нет — другой вопрос, но выслушает всегда. Как-то осенью 1336 г. мы гуляли в Венсенне. Король расспрашивал меня про особенности английского епископата, стараясь узнать как можно больше. Не помню уже как, но разговор перешёл на его отца. Я сказал, что многие не могли ему простить казнь мессира де Мариньи: выдающегося соратника короля Филиппа. Король Иоанн задумчиво посмотрел в серое небо.

— Вашему отцу многие не могут простить, что он повесил мессира Мариньи, говорят верного слугу королевства, — указал я.

— И правильно сделал… — задумчиво сказал король Иоанн, прищурившись на солнечный свет.

Я с удивлением посмотрел на идущего рядом со мной короля. Он был задумчив и что-то обдумывал. Я, конечно, знал, что Карл Валуа и королева Клеменция воспитали Иоанна в почтении к отцу — почти идеальному королю, рыцаря без страха и упрека, которого подло убили враги. Но я почему-то думал, что Иоанн согласится насчет Мариньи. Не согласился. Что же, интересно было послушать аргументы столь рассудительного юноши.

— Давайте вспомним последовательность событий, Ваше Преосвященство, — спокойно сказал король. — Летом 1314 г. фламандцы обнаглели до того, что напали уже на нашу территорию и осадили Лилль. Мессир Мариньи заключил с ними договор, отдавший им часть нашей территории. Мессир Валуа, мой дедушка, обвинил его в этом на заседании Малого королевского совета. Что же делает мессир Мариньи?

— Если мне не изменяет память, то он попросил создать комиссию о расследовании его финансовой деятельность?

— Если бы, — вздохнул король Иоанн. — Мессир Мариньи пишет письмо английской королю с просьбой о защите! Королю Англии, покровителю фламандцев… Если это не государственная измена, то, что? И если мессир Мариньи так реагирует на проверку его счетов, что он позволит себе в военное время?

Я задумался. В самом деле, письмо Мариньи королю Эдуарду с просьбой о защите совсем выпала из моих построений. Впрочем, тогда почтовое сообщение подданных двух королевств было свободным.

— На эту проблему можно посмотреть и с другой стороны, — продолжал король Иоанн. — С чего бы это король Англии, враждебный нам, так обеспокоен пребыванием у власти мессира Мариньи, что даже срочно пишет письмо моему отцу с просьбой о его защите? Чьи интересы представляет мессир Мариньи, что за него так хлопочет враждебный нам король?

— Возможно, король Эдуард считал мессира Мариньи залогом мира, — неуверенно пожал я плечами.

— Может быть, — охотно согласился король Иоанн. — Но в чью пользу был этот мир? Вялотекущая война во Фландрии? Смуты в Гаскони? Заметите, не в Уэльсе, а во Фландрии!

— А в чем был такой сильный вред мессира Мариньи, Ваше Величество, что его надо было повесить? — спросил я.

— Мой отец готовил летом наступившего года экспедицию против фламандцев, наспех вооруженную. Но представьте, что Мариньи остался бы первым министром. Мой отец естественно думал: а что если он выдаст Эдуарду ее план?

Я задумался, Аршамбо. Пожалуй, в словах молодого короля был свой резон.

— И это ещё цветочки, — продолжал король Иоанн нежным голосом матери. — Мессир Мариньи двадцать лет отвечал за наше военное строительство. Мы не построили ни одной крепости на границах с Гасконью и Гиенью. Ни одной! Весь юго-запад страны был открыт для английского удара, — кашлянул он от волнения.

— Наша граница с английскими владениями ужасна, — продолжал король. — Эту извилистую линию нужно прикрыть большим количеством крепостей. Или отобрать все у англичан, — многозначительно посмотрел он на меня. — Между тем, мессиру Мариньи даже не пришло в голову, что англичанам открыт прямой путь к Пуатье, Тулузе и Орлеану.

— Может быть, мессир Мариньи этого не понимал? — осторожно спросил я.

— Рад бы с вами согласится, монсеньор, но не могу, — ответил Иоанн. — Не могу. Иначе не хотел бы так король Эдуард оставить его премьером Франции. Впрочем, если он этого не понимал, то ему точно не место на посту первого министра: конюший мессира Бувилля, кем он и начинал, предел его способностей.

Я улыбнулся: несмотря на свой холодный ум, король Иоанн предан людям, которые сыграли в его жизни большую роль. Бувилль был его камергером в детстве, и Иоанн до конца не хотел отпускать его от двора.

— И если мессир Мариньи позволяет-себе такое в мирное время, то что ждать от него в случае войны? А в случае нашего поражения от англичан, что он себе позволит? — продолжал король Иоанн. — Мой отец, видимо, взвесил все эти факты и принял жесткое, но верное, решение.

— Мессир Мариньи думал, что брак вашей тётушки, Королевы Изабеллы, с королем Англии — достаточная гарантия мира, — размышлял я вслух.

— Ну, сегодня гарантия, завтра не гарантия, — опустил веки король Иоанн. — Судя по Фландрии, особой гарантии мы не увидели.

Королева Изабелла еще жива, Аршамбо. Она всегда недолюбливала своего племянника короля Франции, и король Иоанн, надо сказать, платил тетушке той же монетой. Естественно, он не удержался от очередной тонкой шпильки в ее адрес. Матушкина школа.

— Ваше Величество, если бы ваш отец так и объяснил бы казнь Мариньи, — вздохнул я. — А то объяснили ворожбой и заговором против короля, что породило глупые слухи.

— Но он не мог этого сделать, монсеньёр, — прищурился король Иоанн. — Объявить это значило начать войну с Англией, а мы в тот момент были к ней не готовы. Мариньи надо было удалить тихо без международного скандала.

— Но экспедиция короля Людовика во Фландрию все равно была провальной, — вздохнул я. — «Грязевой поход», как ее стали звать.

— Гм… а это как посмотреть… — охотно ответил король Иоанн. — Мой отец не захватил Фландрию. Но мог ли он ее захватить? Наспех собрав войско, он показал фламандцам, что при повторении Лилльской авантюры он готов к войне: Мариньи больше нет. Фламандцы покричали и остановились, не так ли?

Я задумался. В самом деле, как по-разному можно посмотреть на самые казалось бы простые вопросы политики, Аршамбо. И король Иоанн понимал это даже в столь юном возрасте. Ему ведь еще не было и двадцати, Аршамбо!

— А говорили, что всему виной амбиции вашего дедушки, Карла Валуа, — вздохнул я.

— Мой дедушка был великий полководец, не проигравший ни ни одной битвы, — сказал король. — Он помнил наш разгром в Арагонском походе 1285 года. А отчего был разгром? Горы и манёвры Англии, угрожавшей открыть второй фронт, — кашлянул Его Величество. — Какие меры предпринял мессир Мариньи для устранения этой проблемы? Никаких. Армия ослабла, гарнизоны не проходили подготовки, крепости на юго-западе не построены.

— А с чего вы решили, что гарнизоны не обучались? — прищурился я.

— Я ознакомился с отчетом графа Артуа о положении дел в Шато-Гайяре осенью 1314 года, — кивнул король. — Должен сказать, что был впечатлен. А ведь Шато-Гайяр — не жалкая тюрьма, а оборона Парижа на случай высадки англичан. Конечно, дедушка Карл негодовал, видя все это.

Я невольно зауважал его, Аршамбо. Юноша, читающий лично документы двадцатилетней давности. чтобы разобраться в делах, — такой король достоин уважения, чтобы там не было.

— Впрочем, это был ещё не весь вред королевству, который принёс мессир Мариньи, — вздохнул король. — Он настоял на передаче Артуа дочери графа Робера Второго. А ведь она — вассал не короля Франции, а императора Священной Римской империи. Графство Артуа, наш щит и барьер, ушло за просто так от Франции в иную систему!

— Насколько мне известно, план мессира Мариньи заключался в том, что Франция получает графство Бургундское через брак Филиппа Пуатье и Жанны Бургундской, — сказал я.

— В таком случае брачный контакт должен был предусматривать освобождение пфальцграфа Бургундии от вассалитета в отношении императора, — подтвердил король Иоанн. — Я поднял документы о заседании советов: так вопрос не ставил никто.

— Но в этом случае мы получали войну со всей Священной Римской империей, — продолжал король Иоанн. — При неясном поведении Англии. Но даже без этого мы получали могучую. Бургундию на наших границах. Нас отбрасывали в девятый век, когда на наших восточных границах было могучее Срединное королевство, — продолжал король Иоанн. — И это из-за коррупции мессира Мариньи. Вот потому мой отец и решил избавиться от такого первого министра.

— Скажите, монсеньор, а Святой Престол по-прежнему так высоко ставит английские епископства? — задумчиво спросил король.

— Вашему Величеству отлично известно, что король Англии уже более ста лет вассал Святого Престола, и все английские епископства в прямом подчинении папы, — ответил я.

— И короли Англии пытаются это пересмотреть? — прищурился Иоанн.

— К сожалению, да, Ваше Величество, — не стал скрывать я. — Вспомните короля Эдуарда Второго и дело епископа Герифордского.

— Помню, разумеется… А если бы король Англии пожелал выйти из повиновения Святому престолу, какова была бы реакция в Авиньоне? — как бы невзначай спросил король.

Впрочем, я кажется, забежал слишком далеко вперёд, Аршамбо. Давайте-ка вернёмся в 1319 год…

* * *

Вы спрашиваете, Аршамбо, откуда мне известны такие подробности? Ну, а как же, племянник, я ведь как-никак духовное лицо! Для нас, кардиналов курии, тайны исповеди сильных мира сего не существует. Ну и пришлось мне изучить это все, когда стоял вопрос о канонизации матушки короля Иоанна…

Я не знаю, Аршамбо, что именно решил граф Пуатье в тот день, но, подозреваю, что с этого дня жизнь графини Артуа пошла на убыль. Она становилась для всех ненужной помехой. Филипп опасался, что она будет шантажировать его причастностью с смерти Людовика X. (Ведь все это очень легко развернуть в таком ключе). Кроме того, в случае смерти тещи Филиппу сразу переходит графство Бургундское через жену. Королева Клеменция в ужасе ждала дня, когда Маго получит право выезда из Артуа, и конечно в душе была не прочь избавиться от ненавистной графине, которую она считала виновницей смерти ее мужа. Робер не мог дождаться смерти тётушки, чтобы предъявить права на Артуа. Валуа тоже изрядно поднадоела возня с Артуа. Исчезновение Маго становилось желательным для всех политических игроков, и Жанна ускорила этот процесс своим признанием.

Не были против исчезновения Маго и бургундцы. Ведь ее дочь Жанна может также предъявить права на Артуа, а ее дочь — жена герцога Эда. Его умная матушка видела в этом колоссальные перспективы. Первая: столкновение Робера и Филиппа за Артуа, что разрушит их наспех сколоченный блок. Вторая: Жанна как наследница Бургундии и Артуа передаст их своей старшей дочери Жанне, жене Эда. Бургундия мирным путём расширялась, приобретая и графство Бургундское, и Артуа. А там можно подумать и о реставрации королевства Лотаря, наследником коего всегда себя мнили бургундцы.

Но в начале 1319 г. проблемы Артуа вдруг отошли на второй план: перед короной вставала куда более серьёзная проблема, чем графство Артуа. Да-да, Англия, та самая Англия. Мой друг Петрарка сказал, что Франция — это всего-навсего четыре семейства: Валуа, Бургундский дом (ныне единый), Бретонский дом и Плантагенеты, они же герцоги Гиени и короли Англии. Все зависит от комбинации этих четырёх семейств. Наладить отношения королевы Клеменции с бургундцами было невозможно: и потому, что она заняла место Маргариты, и потому, что не желала ни за какие коврижки передавать им Артуа. В воздухе пахло войной с бургундцами, у которых в руках была и запасная королева Жанна, дочь Сварливого. А, значит, ключевое значение приобретал король Англии, герцог Гиени.

А вот тут-то король Эдуард и начал свою игру. Приносить вассальную присягу ему было некому. Иоанну недавно исполнилось два года, и он был ещё несмышлёныш. Королева Клеменция была регентом и, строго говоря, не происходила из семьи Капетингов. Эдуард по совету своего кузена Генри Ланкастера предлагал ждать ещё двенадцать лет, до совершеннолетия Иоанна I. А поскольку Эдуард не приносили вассальную присягу Сварливому, то возникал прецедент вывода Гиены из-под суверенитета Французской короны.

Филипп Пуатье понимал это тоже слишком хорошо. Он объяснил своей любовнице как дважды два, что возникает опасный прецедент: герцог Гиени не приносят вассальную присягу уже второму французскому королю. Граф Пуатье был гроссмейстером шпионажа, и формула Генри Ланкастера стала ему известна почти сразу. Да Эдуард ее и не скрывал, намекая при каждом удобном случае, что во Франции правит теперь Анжуйский дом, а, возможно, что законная Королева Жанна Наваррская.

Как-то утром он получил письмо, написанное изящным витиеватым почерком королевы Клеменции. Разумеется, в ее сладко-приторном, но угрожающем, стиле. В нем говорилось, что если король Англии не пожелает принести вассальную присягу, то королева будет вынуждена секвестировать Гиэнь до совершеннолетия сына. Мол, когда Эдуард через двенадцать лет принесёт вассальную присягу, тогда и получит назад Гиэнь. Ну в конце Королева ласково интересовалась делами Генри Ланкастера и просила заверить, что она очень любит своего кузена. Которого, правда, не видела в глаза.

На этом, Аршамбо, проблемы короля Эдуарда не ограничились. Мятежные английские бароны Томас Ланкастер и Роджер Мортимер стали откуда-то получать щедрую финансовую помощь. Не надо быть семь пядей во лбу, чтобы сообразить, что деньги шли из Парижа. Королева Клеменции и ее любовник Филипп Пуатье недвусмысленно намекали, что если Эдуард хочет править спокойно, надо вассальную присягу принести.

Вот тут-то королеве Клеменции и Филиппу Пуатье снова понадобился Робер Артуа, наш смутьян. У него были прекрасные отношения с королевой Изабеллой, а сейчас это было настоящим спасением. Робер вернулся в Венсенн как законный глава 'Лиги союзников» (так провозгласили себя его последователи в Артуа), и наказывать за провал переговоров с Маго его, понятно, никто не стал. Тщетно Жанна Бургундская, дочь Маго, плакалась, что Робер разгромил замки во владениях ее матушки. Ее муж холодно пояснил, что бароны Артуа имеют право выбрать главу лиги, и никто не запрещает стать таковым Роберу Артуа. Отныне он — субъект переговоров в графстве, и с этими надо считаться, хотят того Маго с Жанной или нет. Ну а королева Клеменция пояснила Жанне, что жаловаться им на Робера Артуа и баронов нет оснований: Венсенское соглашение нарушила сама Маго.

Больше всего Филипп Пуатье волновался, что Эдуард снюхается с Маго, а потому уговаривал свою любовницу не сильно давить на англичан. Не в том, мол, мы сейчас положении, чтобы слишком храбриться. Филипп, впрочем, особой смелостью никогда не отличался. Но и Валуа, как прекрасный военный, понимал: война в Аквитании остановится в тот миг, когда шевельнулся Бургундия и Фландрия. Не годится государству иметь три, а то и четыре фронта — не справится. Потому решили требовать с короля Эдуарда принесения вассальной присяги за герцогство Гиеньское. С тем граф Робер и отбыл в Лондон, чтобы воздействовать на Изабеллу, а через нее и на короля Эдуарда.

Никогда, никогда, племянник, я не одобрял действий королевы Изабеллы. Измены королевы Маргариты — еще не повод ввергать страну в династический кризис. Мало ли, с каким конюшим она там спала! Сколько королев не изменяли мужьям, если честно? Возьмите Бланку Кастильскую хотя бы… Алиенору Аквитанскую… Или ее сестру Алису-Петрониллу. Алиса была просто бесстыдница — в пятнадцать лет увела у жены сенешаля Рауля пятидести лет и стала регентшей Франции. И ничего… Этак нам все королевство французское отменять придется, да и английское заодно. Ну и конечно, конечно, Аршамбо, сама Изабелла откровенно спала с лордом Мортимером. Не знаю уж, что она в нем нашла.

Но и даже после разоблачения дело Нельской башни было обставлено бездарно. Король Филипп зачем-то велел сжечь подлинник дела, и любой проучил возможность кричать, что это ложь или наполовину ложь. Братьев д’Онэ казнили нагими публично: вся чернь потешилась над сыновьями короля. А это уже совсем скверно, когда народ не уважает власть. Ну и малютка Жанна, дочь Маргариты. Король Людовик был прав: надо было тли объявлять не незаконнорождённой, или не трогать эту историю вообще. А так глупо вышло: то ли законная, то ли нет, то ли достойна трона, то ли нет. И получилось, что сами посеяли семена большой войны.

Король Иоанн? Ну а что, король Иоанн? А, как бы он реагировал на месте Филиппа Красивого? Понятия не имею, Аршамбо. В нем слишком много от его итальянской родни, а они к изменам относятся спокойно и даже с юмором. Изменяет жена — сам дурак, раз не можешь ее удержать. Думаю, король Иоанн захотел бы еще узнать постельные подробности; как именно изменяют, в каких вариантах, — ну, то, что мессир Боккаччо описал. «Ну и рога!» — сказал бы он со смехом. Любовников принцесс убрали бы тихо и бесшумно: мол, грабители напали, а кто, что — дело темное. Ищем, ищем негодяев, пока не нашли. И концы в воду.

Я-то прекрасно знаю английскую кухню, намного лучше нашей французской. Генри Ланкастер и епископ Экзетерский предложили королю Эдуарду оригинальное решение — отделить Гиень от Англии, передав ее старшему сыну и наследнику, который и станет вассалом Французской короны. И волки, так сказать, сыты и овцы целы. И английская корона освобождается от двусмысленного вассалитета в отношении французской, и Франция сохраняет право собственного лена над Гиенью. Возникает особое герцогство Гиеньскон — оно как бы вассальная часть Английского королевства, но одновременно и вассал короля Франции. Ну а став королем, наследник английского престола передает Гиень своему старшему сыну.

Кстати, о Диспенсерах. Не очень я верил, племянник, в слухи о мужеложестве короля Эдуарда II и всех его приближённых. Вы удивлены? Но посудите сами, Аршамбо. Как же это королева Изабелла родила от такого отпетого мужеложца четырёх детей? Да и Диспенсер-младший был женат, и Диспенсер-старший, Хьюг-отец, как-то его не свет божий произвёл. Да и слухи, что король клеятся не только к сыну, но и к отцу шестидесяти с лишним лет, мне всегда казались сказкой. Собственно говоря, знаем мы это все со слов одного человека — королевы Изабеллы. Уберите ее рассказы и увидите, что в «деле короля Эдуарда» почти ничего нет.

Вы спрашиваете, отчего все в это верили, Аршамбо? Все просто. В юности короля Эдуарда при его дворе ошивался гасконский дворянин Пьер де Гавестон, который в самом деле имел такие наклонности. Гавестона потом казнили, но, как Вы сами понимаете, королю Эдуарду теперь следовало быть осторожнее. А он осторожностью не отличался! Положил при всех руку на плечо Хьюга Диспенсера — ясно, мужеложец. Сделал Хьюга Диспенсера герцогом Глостером — без сомнения, любовники. Что, вы сомневаетесь? А вы про Гавестона вспомните. Не верите, что Эдуард после выпивки обнял кого-то из пажей? А вспомните Гавестона! Гавестон придавал двусмысленность любому шага короля Эдуарда: чтобы он не сделал, на нем висит подозрение в мужеложестве. А «добрые люди' типа королевы Изаьеллы и лорда Мортимера эти слухи распространяли и множили. Без Гавестона это были бы россказни, но с Гавестоном они приобретали ощутимую основу.

Зато Карл Испанский и Жан Валуа, сын Филиппа Валуа — эти уж в самом деле страдают содомским грехом. Они доставили немало хлопот королю Иоанну, но об этом чуть попозже.

* * *

Между тем, дорогой Аршамбо, приближался захватывающий момент: встреча двух самых красивых женщин Христианского мира в Амьене. Изабелла Английская и Клеменция Венгерская… Королева Англии и Королева Франции. Первую от дел отстранил не любивший ее муж король Эдуард. Вторая правила Францией, сохраняя хрупкий баланс между всесильным графом Валуа и своим любовником графом Пуатье. У обеих были малолетние дети, и оба — внуки короля Филиппа.

Король Эдуард отрядил свою супругу королеву Изабеллу на континент — встретиться с королевой Клеменции. Сам он отказался, сославшись на тот факт, что его брат, король Франции, еще слишком мал. Филипп Пуатье естественно поехал со своей возлюбленной: и просто потому, что не мог жить без Клеменции, и потому что боялся, если Изабелла с Эдуардом обведут ее вокруг пальца. Впрочем, Клеменция уже твердо решила, что ни за что не откажется от французского суверенитета над Гиэнью.

«Главное, — говорил Филипп Пуатье своей любимой, — чтобы договор предусматривал обязательную вассальную присягу сына короля Эдуарда. — Иначе англичане ускользнут из нашей власти».

Королева Изабелла приехала в Амьен первой. Сопровождал ее кузен короля Эдуарда Генри Ланкастер — тот самый, что придумал вывести Гиень из подчинения французской короне. Хитрец он был редкий, умевший сгладить неловкости короля Эдуарда. Ну и я сам, Аршамбо, естественно был с ними, а как же без этого. Здесь в Амьене королева Англии она сразу же встретилась со своим другом Робером Артуа. Не знаю, использовали ли его Клеменция с любовником или, наоборот, он вел двойную игру, но так или иначе, он ввел свою подругу в курс дела. Королева Изабелла и сама была француженкой, а потому была не против оставить Гиэнь под французской юрисдикцией. Да и ее старший сын приобретал опору, независимую от отца, что весьма нравилось королеве Изабелле.

А я? Представьте себе, я там тоже был, племянник! Только с английской стороны. А как же — я ведь был в те годы архидьяконом Лондона. И конечно же был в Амьене, чтобы помогать епископу Экзетеру выработать текст договора. Там-то я впервые увидел королеву Клеменцию Венгерскую воочию. Признаюсь, меня удивила ее молитва. Это была роскошная капелла, где все было инкрустирована золотом и лазуритами. Свечи горели, источая не церковный ладан, а запах роз! Клеменция в длинной горностаевой мантии с синим воротником опустилась на колени на специальную скамеечку. Впрочем на скамеечке лежали специальные атласные подушечки для ее коленей. Длинное тело Клеменции изящно опустилась на них. Тогда я почему-то вспомнила новеллы мессира Боккаччо об утонченном разврате итальянских монашек и дам.

«Ничуть не сомневаюсь, если она готовит войска к нападению исподтишка!» — шепнул генри Ланкастер королеве Изабелле, глядя на ее молитву.

— Однако, брат мой, — сказала королева Изабелла Филиппу Пуатье. — Боюсь, следует уже подумать о канонизации вашей королевы!

Граф Пуатье пропустил мимо ушей эту шпильку, глядя с постной миной на их англичан. Кажется, он ожидал подвоха. Майский день выдался пасмурным и с моря дул холодный ветер. Я внимательно наблюдал за обеими королевами: сейчас от согласия этих двух дам зависело слишком многое во всем христианском мире. Не знаю, вспоминала ли королева Клеменция своего покойного супруга: она ведь ходила с ним паломничество в Амьен примерно за полгода до его смерти. А, может, и не вспоминала: присутствие Филиппа Пуатье с лихвой заменяла королеве мужа.

А знаете, Аршамбо, кого их духовных лиц прихватили с собой Клеменция с Филиппом? Да, вы правы — Жана Мариньи, архиепископа Санского. Того самого, что отрёкся от брата и перебежал в лагерь Карла Валуа. Почему его — понятия не имею. Возможно, Валуа приставил его соглядатаем; возможно, Филипп Пуатье хотел перетянуть его не свою сторону; может, сам втерся в доверие к королеве Клеменции: с него станется. Но так или иначе Жан Мариньи приложил руку к составлению Амьенского договора. Брат считал его слюнятем и дурачком, но по мне он больше тянет на хитрого лиса. Король Иоанн подумывал протащить его в папы, но тут уж у него ничего не вышло.

— Однако, кузина, что вы думаете насчет моего письма? — спросил ее Генри Ланкастер, — когда королева вышла из церкви.

— На все воля Божия, кузен! — ласково ответила Клеменция, осмотрев ее лучащимися синими глазами. — Идёмте помолимся, дабы Господь умудрил нас перед решением дел!

Из этого, Аршамбо, я сразу понял, что Клеменция и Филипп не уступят нам и пяди спорной земли в Гаскони. У меня, впрочем, был готов другой проект. Генри Ланкастер внес в проект соглашения параграф о том, что Французская корона помимо прочего отказывается от поддержки Шотландии. Я, честно говоря, был против, но Генри Кривая Шея, как его звали все, кому не лень, надеялся, что проскочит. Мне, признаюсь, было любопытно посмотреть, что из этого получится.

Получилось, откровенно говоря, не очень. За торжественным обедом стороны обменивались любезностями. Когда же дошли до дела, то королева Клеменция сообщила. что проект соглашения пришелся ей по душе, но надо бы его расширить — например, в обмен на отказ от поддержки Шотландии английская сторона обещает не поддерживать Фландрию и… графиню Артуа.

За этим предложением вовсе не обязательно, Аршамбо, видеть руку Филиппа Пуатье: королева и сама могла придумывать комбинации.

Я боялся, что вся наша работа с епископом Экзетором пойдет псам под хвост. Но королева Изабелла проявила себя с лучшей стороны. Она просто предложила удалить из соглашения все пункты, не относившиеся к статусу Гиени. После долгого торга мы решили удалить из соглашения все, не относящее к Гиени. Мы с епископом Экзетером в ночь составили новый проект договора, и две внешне радостные королевы с удовольствием подписали его поутру в шатре. И, откровенно говоря, зря, Аршамбо. Иногда лучше решать разом все спорные вопросы, а не откладывать их на будущее.