«Отдел Тайн... И этим все сказано» (джен)

— Мисс Глэдис! Мэм! — в дверь тихонько поскреблись.

Кори Фелоуз рывком села на узкой гостиничной кровати, схватила лежавшую рядом палочку. В комнате было темно, виднелись лишь смутные очертания мебели и квадрат окна, за которым едва начинал разгораться серый осенний рассвет.

— Мисс Глэдис! — снова донеслось из-за двери. Говоривший почти шептал, точно боялся разбудить других постояльцев.

— Кто там? — нарочито громко зевнув, спросила Фелоуз.

— Это я, Райан. К вам тут посетитель.

— Посетитель? — недоверчиво повторила она. — В такую рань?

— Какой-то пожилой джентльмен. Говорит, что сверхсрочно. Обещал мне две гинеи, если я подниму вас быстрее, чем за четверть часа.

— Минутку!

Фелоуз зажгла свечу. Поморгала, привыкая. Быстро расчесала пятерней спутавшиеся со сна волосы. Хотела переодеться, но не стала, просто накинула поверх практичной фланелевой сорочки старенькую шаль. Осторожно приоткрыла дверь так, чтобы стоявший за ней не мог сразу заметить нацеленной в его сторону палочки. В коридоре действительно обнаружился Райан Брэнхорст — младший брат Айды, подрабатывавший в гостинице разносчиком и посыльным.

— Ты уверен, что этому самому пожилому джентльмену нужна именно я? — недовольно проворчала девушка.

— Еще бы не уверен! Вот смотрите. Во-первых, он сказал, что приехал из Шеффилда, как и вы, так? А во-вторых, спрашивал о вас, знаете, так чудно! Мол, “подскажите, молодой человек, не здесь ли остановилась Глэдис Леа Джонс, у меня неотложное известие от ее тетушки Виктории!” — Райан с присущим ему артистизмом изобразил не только чопорную, слегка старомодную манеру речи собеседника, но и его йоркширский акцент. — Какая уж тут ошибка!

— А-а-а! — протянула Глэдис и из сердитой стала встревоженной. — Должно быть, это мистер Мэнсон, сосед моей тети. Старушка прибаливает с самого Петрова дня... не случилось ли чего? Скажи ему, чтобы поднимался сюда, я сейчас оденусь.

— А вам будет удобно в… ну, в спальне? — недоверчиво спросил Райан. — В малой гостиной, правда, камин уже погас, но я растоплю, вы только скажите. Для старой клиентки мне не трудно.

— Не стоит. Полагаю, что такую старую клиентку, как я, визит бедного мистера Мэнсона не слишком скомпрометирует.

— Мисс Глэдис! — вспыхнул Райан. — Я же не… ну, то есть, я совсем в другом смысле!

— Иди уже! — Глэдис легонько стукнула его, скорее обозначая, чем на самом деле отвешивая шутливый подзатыльник.

Мальчишка примирительно улыбнулся и поторопился к лестнице.

Фелоуз, мысленно выйдя из образа, заперла дверь и принялась быстро переодеваться. Хотя никакой тетушки у нее никогда не было, проявленная в разговоре с Райаном встревоженность была неподдельной: чтобы Грэнтем (а это, конечно, он) стал разыскивать ее по всем известным ему явкам в пятом часу утра, должно было случиться нечто очень серьезное. Неужто директор Роборг уже успел наделать глупостей? Или… а вдруг проверка связей Руквуда дала, наконец, ниточку, ведущую к кроту, и это оказался кто-то высокопоставленный и информированный?

Почувствовав, что вот-вот начнет всерьез паниковать, Кори Фелоуз мысленно шикнула на себя. Бессмысленно гадать на кофейной гуще. Уж лучше, пока есть пара минут, подновить установленные с вечера защитные заклинания. Их с Грэнтемом разговор никто не должен услышать.

Лицо вошедшего было ей знакомо — Старина Йоркширец, одна из пары дюжин дежурных артефактных личин, которыми при необходимости пользовались те из невыразимцев, у кого было не очень с личными навыками маскировки. И это тоже немного пугало: шеф с его патологической осторожностью стал бы использовать готовый и не исключено, что засвеченный артефакт только в случае крайней спешки, когда срочность контакта была неизмеримо важнее его безопасности.

— Мистер Мэнсон! — воскликнула Фелоуз, торопясь ввести Грэнтема в курс легенды. — Скажите скорее, как там тетя Вики? Ей ведь было лучше, когда я уезжала. Она ведь не… не…

— Нет-нет, мисс Джонс, не пугайтесь так! — успокаивающе прогудел мнимый Мэнсон. — Старой миссис и правда стало очень худо вскоре после вашего отъезда, но самого страшного, к счастью, удалось избежать. Сейчас она в больнице в неплохом состоянии, но совсем пала духом и все время требует позвать вас. А вы ведь знаете, какой кавардак она умеет устроить, когда ей что-нибудь взбредет в голову! Словом, доктор Оук велел мне немедленно отправляться в Лондон и без вас не возвращаться.

Глэдис всплеснула руками и обеспокоенно закивала. И снова изображать тревогу не пришлось. Мелькнувшая фамилия “Оук” была кодом, предупреждающим, что им с Грэнтемом нужно как можно скорее остаться наедине. А в придачу с “доктором” это значило, что кто-то умер.

— Райан, дорогой, — обратилась она к мальчишке, с любопытством глазевшему на них. — Пожалуйста, подготовь мне прямо сейчас счет. Мы с мистером Мэнсоном спустимся вниз буквально через полчаса, вот только вещи соберу.

Плотно закрыв за посыльным дверь, Фелоуз сбросила личину и обернулась к шефу. Тот стоял с закрытыми глазами и зажатой в руке палочкой: должно быть, сканировал комнату на предмет чар.

— Я поставила максимальную защиту, какую только смогла. Не как у вас в кабинете, но близко к тому. Что стряслось?

Как обычно, Чарльз Грэнтем не стал тянуть и сразу перешел к сути дела:

— Риддл и его Пожиратели этой ночью устроили погром в Берлине, — проговорил он, устало опускаясь на край расправленной постели. — Убиты два магла.

После всех вариантов, которые пришли ей в голову за последние несколько минут, сказанное шефом не слишком впечатлило. Да, очередное убийство, но хотя бы не директор Роборг, не министр, даже не кто-то из коллег. Словом — не те, из-за кого начальник Отдела тайн стал бы лично искать ее посреди ночи. Из необычного тут на первый взгляд было только упоминание Берлина. С бесчинствами британских магов за границей она по работе еще ни разу не сталкивалась и даже примерно не могла себе представить, к каким это может привести последствиям. Дипломатический скандал на уровне магловских правительств? Проблемы с Министерством магии Германии? И потом… какой именно из двух Германий? ФРГ? ГДР? Знать бы еще хоть, одно ли у них сейчас магическое ведомство или разные!.. Впрочем, если дело в политических последствиях, то при чем здесь она, Кори? В Отделе — это она знала точно — были сотрудники, специализирующиеся именно на подобных правовых тонкостях, так какой смысл Грэнтему обращаться именно к ней? Раз он пришел сюда, речь точно о криминале. Быть может… быть может, Риддл, наконец, прокололся, и его можно обвинить в чем-то серьезном официально? Но тогда этим, само собой, должны заниматься мракоборцы…

— Сэр, мне нужна подсказка, — наконец честно сказала она. — Что именно делает этот случай настолько важным?

— Что?! — Грэнтем воззрился на нее с таким изумлением и гневом, что ей стало не по себе. — Кори, вы вообще слышали, что я вам только что сказал? Риддл и его сторонники УСТРОИЛИ ПОГРОМ в Берлине! Сожжено здание! Погибли люди! Полгорода видело вспышки от заклинаний!

— Н-но это в-ведь… — пробормотала пораженная Фелоуз, — это в-ведь…

— Да! Да! — крикнул он. — Это чертово объявление войны! И я хочу знать, как так вышло, что вы — вы, утверждавшая, что у вас есть выходы на эту публику! — умудрились подобное пропустить!

Под гневным взглядом начальника Фелоуз не дрогнула. Внешне она выглядела такой же прямой и собранной, как всегда, но внутри у нее все заледенело. Никогда раньше Чарльз на нее не кричал. И даже то, что она прекрасно понимала причины его состояния, почти не облегчило удара.

— У меня действительно есть выход в круг открытых поклонников Риддла, — проговорила она, глядя поверх левого плеча Грэнтема: смотреть ему прямо в лицо сейчас было слишком тяжело. — Вернее, бывших открытых поклонников Риддла. Теперь, после произошедшего, они либо разбегутся, либо затаятся. Последний раз я выходила со своим информатором на связь вчера утром, сразу после того, как покинула Министерство. Ничего даже отдаленно серьезного на тот момент в его окружении не намечалось, в этом я готова поклясться. Этот мальчик, Гиббон, конечно, мелкая сошка и насчет серьезных вопросов просто не в курсе, но если бы ходили хоть какие-то слухи или велись приготовления, он бы заметил. А я заметила бы, что заметил он, и докопалась до правды. Если сомневаетесь, я готова предоставить вам свои воспоминания о той встрече — судите сами, не пропустила ли я чего-то.

Как ни старалась Фелоуз сохранить ровный официальный тон, в последней фразе отчетливо прозвучала обида. Но поглощенный своими размышлениями Грэнтем этого не заметил.

— Вашим выводам я вполне доверяю, — уже немного спокойнее, но все еще раздраженно сказал он. — Но это оставляет нам всего три возможности. Либо у Риддла есть, причем в значительном количестве, еще какие-то решительные и преданные сторонники, о которых мы не знаем и деятельность которых не можем отследить даже примерно. Не пересекающиеся ни с известным нам кругом последователей, ни с его политическими покровителями. Либо в Берлине с ним были все-таки люди из известного нам кружка, но погром стал чем-то вроде экспромта, заранее их в курс дела не вводили, и оттого ваш информатор на момент утренней встречи ничего не знал. Либо, наконец, его раскрыли, и вас кормили дезинформацией…

— При всем уважении, сэр, — перебила Фелоуз, — последнее крайне маловероятно. Разрабатывая Гиббона, я всегда помнила, что Риддл — один из сильнейших известных нам легилиментов. Мальчишка не знает, кто я и где работаю, он даже не отдает себе отчета в том, что делится со мной ценной информацией. Там просто нечего подозревать и нечего раскрывать. Я бы, скорее, поставила на версию с экспромтом. Да, на первый взгляд она выглядит не слишком убедительно, но если учесть, в каком положении сейчас оказался Риддл… Выборы он проиграл. И очевидно, что на следующих, когда бы они ни состоялись и кто бы ему ни противостоял, ему тоже ничего не светит — мы совместно с мракоборцами долго добивались этого, и в итоге все удалось. Намечалось неизбежное и достаточно скорое перерождение чистокровной оппозиции в какой-то иной формат. Наши аналитики, вы помните, ставили на усиление экономического давления: лоббирование, подкуп политиков. И дело директора Холдбрука вполне укладывалось в эту картину… Но обращение к прямому террору тоже возможно! Если Риддл по каким-то причинам утратил доступ к большим финансам… Если это произошло неожиданно для него…

Слушая ее рассуждения, Грэнтем вдруг изменился в лице, точно что-то вспомнил или понял.

— Сэр?

— Кори, я должен извиниться, — сказал он.

— Это не обя…

— Нет, я должен. Кое-что случилось вчера… то есть, уже позавчера. Вы об этом со своими приключениями в “Гринготтс” знать не могли, но я, конечно, знал, просто сделал неверные выводы. Малфои и Блэки косвенными путями поставили Министерство в известность, что прекращают финансовую поддержку Риддла. Я счел это блефом: мы, конечно, нанесли их партии серьезный удар, но все-таки, не будем обольщаться, и близко не настолько серьезный, чтобы они сочли себя побежденными… Однако если это, вопреки очевидности, была правда, и самые крупные из спонсоров действительно перекрыли ему… Тогда при складе личности Риддла произошедшее становится не просто понятным, но и единственно возможным. У него не остается иного пути, как перейти к открытым силовым действиям. И вы поняли это сразу, в то время, как я… — Грэнтем устало покачал головой. — Вместо того, чтобы ехать сюда и требовать у вас объяснений, мне следовало бы пойти в Отдел и написать заявление об увольнении.

— И что это даст, сэр? — спросила Кори Фелоуз. Обида ее прошла, да и не было у них — ни у нее, ни у Чарльза — времени на переживания и самоукорения. Райан уже заждался их внизу, скоро начнет любопытствовать. Да и дела сами себя не сделают. — Если вы уйдете, я даже боюсь предполагать, кого на ваше место поставит Гарольд Минчум, и чем закончится эта замена в разгар кризиса. Лучше скажите, чем я могу помочь прямо сейчас? Может, мне вернуться в Министерство?

— Нет, Кори. Для вас там и так было опасно, а теперь опасно вдвойне. Я хочу, чтобы вы поехали в Берлин и узнали там все подробности дела, какие только сможете. Есть какая-то причина, почему они устроили первый погром именно там. Но мы ее не знаем… Собственно, мы вообще почти ничего не знаем: немцы и не подумали выйти с нами на контакт, информация дошла окольными путями и очень неполная. Вроде бы Риддл выдвинул какие-то требования к руководству Штази. Надо узнать, так ли это, и если так, то что именно это были за требования, и как именно магловские спецслужбы собираются на них реагировать. Полагаю, вам придется выйти на контакт с местным Отделом тайн…

— Но, сэр, — встревожилась Кори Фелоуз, — это совершенно невозможно! Я ведь живу под прикрытием. В каком качестве мне с ними контактировать? Мелкого клерка транспортного отдела? Или нужно нарушить инкогнито? Но тогда нет гарантии, что никто впоследствии не воспользуется этой информацией! Вам надо послать кого-то другого. Есть ведь официальные сотрудники, те, кто не скрывает принадлежности к невыразимцам и представляет нас на публике!

— Да, такие сотрудники есть, — кивнул Грэнтем. — Но я не доверяю никому из них и наполовину так, как доверяю вам. А потому вынужден принять именно такое решение даже с учетом того, что оно ставит под угрозу вашу легенду. Даю вам карт-бланш. Можете использовать при контакте любую стратегию, которая покажется вам разумной. Если нужны какие-то ресурсы — обращайтесь, Отдел обеспечит вас всем необходимым.

— Хорошо.

— Просто “хорошо”? — испытующе переспросил Грэнтем. — Никаких дальнейших споров? Никаких вопросов? Никаких условий?

— Да, просто “хорошо”, — Фелоуз едва заметно улыбнулась. — Я выезжаю ближайшим поездом.

— Поездом? А почему не порталом?

— Потому что его при желании можно отследить. А до магловских поездов никому нет дела. Доеду до Эшфорда, и оттуда уже прыгну. Пойдемте вниз, мне нужно еще выписаться.

— А ваши вещи? Вы ведь хотели их собрать. Я могу помочь.

— Не стоит, — Фелоуз подхватила стоявший рядом с кроватью чемодан. — Я их и не разбирала.

* * *

Когда Кори Фелоуз оказалась на вокзале Чаринг-Кросс, до отправления поезда на Эшфорд оставалось еще целых два часа. Впрочем, агента это смутило мало. Путешествие по железной дороге редко оказывается коротким, и сейчас это было ей на руку: пауза на размышление определенно не была лишней. Прихлебывая в тесноте вокзального буфета тепловатый чай, Кори перебирала в памяти все известные ей способы смены облика.

Чаще всего волшебники пользовались для этой цели артефактами личины и оборотным зельем. При этом, слово “чаще” здесь в некотором смысле вводило в заблуждение, поскольку на самом-то деле случаи изменения внешности магией были достаточно редки. И артефакт, и зелье не относились к тем вещам, которые любая ведьма наколдует у себя на кухне. Их изготовление предполагало использование дорогих ингредиентов, долгий кропотливый процесс и наличие у мастера определенных навыков, без которых положительный результат отнюдь не был гарантирован. Конечно, где-нибудь в Лютном можно было достать и зелье, и долговременную личину, было бы золото в карманах. Но для того, чтобы не просто сменить облик, но и не попасть при этом в поле зрения Министерства, золота должно было быть по-настоящему много. Артефакторы, которых закон обязывал официально регистрировать каждый амулет, брали за риск втридорога, а для получения не отслеженной партии оборотки и вовсе нужен был выход на контрабандистов, ведь все официальные поставки шкуры бумсланга уже не первое десятилетие контролировались мракоборцами.

Сама Фелоуз, впрочем, всегда предпочитала третий вариант — чары. Заклинание, изобретенное еще в начале девятнадцатого века невыразимцем Икабодом Спэрроу, до сих пор было засекречено и использовалось только сотрудниками Отдела. Вернее — теми немногими из них, кто был готов потратить несколько лет жизни на освоение этого непростого навыка. Техника наложения была относительно простой, и даже новичкам обычно с третьей-четвертой попытки удавалось изменить свою внешность. Иллюзия вводила в заблуждение все органы чувств, позволяла быстро менять облики, не требовала, как оборотка, ежечасной подпитки, не реагировала на Фините Инкантатем и прочие простейшие методы развеивания. Но держалась ровно до тех пор, пока носитель о ней помнил, в силу чего продолжительное ее использование требовало серьезнейшего опыта и умственной дисциплины. У Фелоуз этот опыт и дисциплина были, чем она втайне немного гордилась. И если бы ей не предстоял почти неизбежный контакт с Отделом тайн немецкого Министерства, непременно воспользовалась бы своим излюбленным методом. Однако это тоже были невыразимцы, и хотя бы во имя самосохранения следовало исходить из того, что у них могут оказаться на вооружении неизвестные в Британии магические техники. Какое-нибудь действенное заклинание развеивания или глубокого взгляда. А потому ехать в Берлин под чарами означало напрашиваться на разоблачение и утрату анонимности.

Некоторое время она даже думала, не прибегнуть ли все-таки к артефакту. Не приобретенному на черном рынке, конечно, а одному из тех, что, как Старина Йоркширец, принадлежал Отделу тайн и притом точно был в этом качестве засвечен. Почти идеальное прикрытие: с одной стороны, личина подтверждала бы ее принадлежность к лондонским невыразимцам, а с другой — надежно скрывала бы личность. Но и в этом плане было уязвимое место. Даже если трансфигурировать артефакт во что-то неприметное, даже если зачаровать его на защиту от Акцио, нет никаких гарантий, что при тщательном обыске, проводимом профессионалами, он не будет обнаружен и изъят. Она сама почти наверняка сумела бы отыскать на теле человека амулет, насколько бы искусно тот ни был спрятан. А значит, берлинские коллеги смогут тоже. Причем, учитывая разворачивающийся дипломатический скандал и масштаб происшествия, церемониться с ней вряд ли будут.

Так и не придумав ничего годного, Кори Фелоуз тяжело вздохнула и помешала ложечкой остатки давно остывшего чая. В такие моменты она жалела, что не родилась метаморфом — вот уж у кого сейчас не было бы никаких проблем!

— Мисс! — с отчетливой неприязнью окликнула ее замотанная буфетчица. — Вы заказывать что-нибудь собираетесь, или так — ложкой постучать зашли?

Фелоуз с виноватым видом склонила голову. Конечно, чтобы не привлекать к себе внимания, следовало что-то заказать, причем не сейчас, а раньше, до того, как ситуация стала неловкой. Но при одном взгляде на разложенные в витрине заветренные сэндвичи и вчерашние пирожные к ее горлу подкатила тошнота.

— Извините, — пробормотала она, отсчитывая мелкие монеты.

При виде такой покорности буфетчице стало стыдно.

— Да ладно, сидите уже, раз денег нет, — проворчала она примирительно. — Хотите еще кипятка плесну?

Кори Фелоуз благодарно улыбнулась, но все-таки вышла на перрон. Это мимолетное человеческое участие, такое неожиданное, почему-то по-настоящему тронуло ее. И одновременно расстроило, напомнив о том, что если бы не ранний визит Грэнтема, она сегодня примерно вот в это самое время проснулась бы в «Дырявом котле». Неторопливо спустилась бы в паб, чтобы позавтракать в компании завсегдатаев. За чашкой кофе и миской горячей каши с беконом лениво поболтала бы с Айдой и Уной о растущих ценах на бакалею, наступающем празднике, недавних крестинах в семье общих знакомых... В «Котле» к ней всегда относились если не с любовью, то с приязнью. И хотя — в этом Фелоуз никогда себя не обманывала — эта приязнь относилась к Глэдис Джонс, а не к ней лично, на сердце все равно каждый раз становилось теплее. Уж слишком разительный был контраст с ее обычной одинокой жизнью.

При этой мысли Фелоуз расправила плечи, но тут же снова поникла. Нет, о сделанном когда-то выборе она не жалела ни секунды. Работа в Отделе тайн давала ей цель и смысл жизни, открывала такие перспективы, которые большинству ее однокурсников, даже чистокровных, и не снились. Да и потом — не так уж сильно она, со своим-то скрытным и замкнутым характером, нуждалась в общении. Но изредка голод по теплу все-таки подступал, и отделаться от него бывало непросто. Особенно в такие дни, как сегодняшний, когда Чарльз… «Нет! — решительно оборвала себя Фелоуз. — Нет, я не буду вспоминать об этом. И вести себя как обиженная школьница не буду тоже. У него были основания для сомнений во мне. А то, что эти сомнения оказались несправедливыми… Разве со мной не случалось того же? Разве я только вчера не заподозрила Тремболта в…». Она запнулась на ходу, больно ударилась щиколоткой о бордюр, но почти не заметила этого. Задача, над которой она так долго думала, наконец, сошлась с ответом. Тремболт, ну конечно! Грэнтем, впрочем, такой ход вряд ли одобрил бы, но он дал ей карт-бланш, так что на этот счет можно особенно не беспокоиться. Загвоздка была только в том, что связаться с информатором за оставшееся до отправления поезда время Фелоуз не могла. Но, кажется, знала, где его в этот час можно застать лично: по пятницам у шерифа городка Петерсфилд был приемный день. Скрестив пальцы в надежде, что прием не отменят из-за праздника, девушка нашарила взглядом ближайший укромный уголок и, прихрамывая, поспешила туда. Ей было необходимо срочно трансгрессировать в Хэмпшир.

* * *

Берлин встретил их накрапывающим дождем и ощущением едва уловимой тревоги. Улицы, прилегающие к Университетштрассе, были неестественно малолюдны: должно быть — действие наложенных много часов назад, уже выдыхающихся, маглоотталкивающих чар. А значит — поблизости могут быть и другие защитные барьеры, сигналки уж точно… Кори Фелоуз сделала медленный глубокий вдох. В первые годы работы в Отделе, когда ей еще не доверяли самостоятельных дел и ставили в пару то с одним, то с другим опытным оперативником, те часто подтрунивали по поводу этой ее привычки. Спрашивали, не пытается она почувствовать запах магии, встать на след, точно обученный пес. Сейчас впервые за долгое время у нее снова был напарник, и агент бессознательно (как быстро, как легко возвращались старые привычки!) напрягла плечи, ожидая насмешки. Но Тремболт ничего не сказал. А, быть может, и ничего не заметил, увлеченный не то унылым городским пейзажем, не то какими-то своими мыслями.

Немного расслабившись, Фелоуз снова сделала вдох. Нет, магией не пахло. Только затяжным дождем, мокрой листвой, выхлопом машин. А еще — так слабо, что и не разобрать, запах ли это или только фантазия о запахе — страхом. Как всегда в такие моменты, мысли становились расплывчатыми, а потом исчезали совсем, и Фелоуз казалось, что она попала в пузырь тишины. В точку равновесия и спокойствия, откуда так заметны (нет, не глазами, чем-то, что глубже глаз) малейшие сколы и неправильности окружающей реальности. Вон там, прямо на плитке тротуара, действительно была сигналка. Фелоуз не видела ее, но падавшие с клена листья над этим местом едва заметно изменяли свою траекторию, и ветер тут был совершенно ни при чем. Левее была еще одна такая же зона. И еще. Дальше по проулку — изрядно ослабленный щит: ставил хороший мастер, но впопыхах, левый край неплотно прилегает к кладке и, если постараться, можно протиснуться на ту сторону. Еще один щит дальше... с этим придется повозиться. Может быть, даже снять, рискуя более ранним, чем хотелось бы, обнаружением. Чужаков здесь явно не желали видеть. А за щитами… Фелоуз на мгновение задумалась, пытаясь понять, что именно она видит. Отсюда казалось, что как минимум несколько объектов со стороны бокового фасада университета были прикрыты сложной иллюзией. Но зачем? Если там руины, их гораздо разумнее было бы восстановить или просто ликвидировать. Эти размышления нарушили тонкое состояние сосредоточенности, и вот она уже снова видела перед собой только пустую по случаю непогоды улицу. Девушка раздраженно поморщилась, но повторять попытку не стала. Для начала она знала достаточно.

— За мной, — сухо сказала она. — След в след. Тут везде чары.

— Я в курсе, о мудрейшая, — усмехнулся Тремболт, пряча в карман дорогого темно-коричневого пальто какой-то артефакт. — Три сигналки и два щита. Помочь снять?

Прежде чем ответить, Фелоуз мысленно сосчитала до трех.

— Ты же в курсе, что владение хризокомпасом незаконно, да? — без особой надежды уточнила она.

— Угу, — рассеянно кивнул Тремболт, обходя по дуге сигналку. — На территории Британии. Но мы, если ты вдруг забыла, не на ее территории. И потом, не будем забывать, что запрещено это только для… дай-ка вспомнить… гражданских? штатских?.. Эх, вылетело из головы словечко. Но в любом случае, на такую важную шишку из Отдела тайн, как я, — он самодовольно ухмыльнулся, — эти глупые ограничения точно не распространяются.

Агент хотела гневно возразить, но тут же передумала. Даже если бы у них было время выяснять отношения, нашпигованная заклинаниями Университетштрассе была для этого не лучшим местом. Не говоря уж о том, что никакими отповедями наглого мерзавца точно не проймешь. Подумать только, а ведь еще пять минут назад ей казалось, что план использовать его выдающиеся актерские способности практически не имеет изъянов! “Соберись, — мысленно скомандовала себе Фелоуз. — Этой проблемой ты займешься потом. Подчистить память. Забрать хризокомпас”.

— Помогай, раз предложил, — велела она, указывая на второй щит.

— Без указаний от подчиненных, пожалуйста, — чопорно ответил Тремболт, но артефакт все-таки достал. — Кстати, ты ведь даже не моя подчиненная, верно? — он бросил выразительный взгляд на ее форменную мантию. — Как объясняться, если спросят?

— Параллельное расследование, проводимое Транспортным отделом, — коротко ответила Фелоуз. — Пытаемся установить, как Пожиратели получили доступ к такой большой партии незарегистрированных порталов. Есть подозрения, что был подкуплен или запуган кто-то из наших собственных сотрудников.

— Неплохой экспромт.

Девушка кивнула, не то принимая похвалу, не то безмолвно прося поторопиться. Тремболту совершенно не нужно было знать, что все озвученное никаким экспромтом не было. Она находилась здесь во вполне официальном качестве и ровно на тех основаниях, которые были озвучены. Разве что канал доступа, которым воспользовались сторонники Ридла, уже был в общих чертах установлен. Связавшись перед самым отправлением поезда со своим официальным начальством, Фелоуз узнала об исчезновении Тамалы Доунс, секретаря портального управления. Они были неплохо знакомы… собственно, избежать знакомства с увлеченно собирающей сплетни Тамалой в Министерстве не мог решительно никто. Всегда терпеть друг друга не могли. И теперь это давнее глухое раздражение мучило, точно зуд в месте, до которого не дотянуться. Душило стыдом. Тела Доунс не найдут. Почти наверняка не найдут.

Спустя еще пару мгновений щит стал видимым для глаз. Теперь казалось, что путь вперед перекрывает сгусток сиреневого тумана. Фелоуз отбросила горькие мысли и снова полностью сконцентрировалась на работе. Судя по визуальной проекции, это была не просто ограда. Парализующий эффект нарушителям обеспечен как минимум. А быть может, и еще несколько мелких проклятий — та еще дрянь.

— Четыре секунды, — прервал ее размышления голос напарника. — Три… две… двигаемся!

Щит не исчез, но на короткое время перешел в неактивный режим, позволяя проскользнуть на ту сторону. Если им очень повезет, этого короткого сбоя никто не заметит. Конечно, она и сама справилась бы. Но уж точно не настолько быстро и эффективно. Хранитель артефактов определенно порадуется пополнению арсенала Отдела.

Над иллюзией, как и предполагала Фелоуз, пришлось повозиться. И если бы не порошок перистой лаванды, предусмотрительно прихваченный с собой (в багаже Тремболта, естественно: в ее собственной сумке ничего подобного найти были не должны), здесь их расследование могло и закончиться. Полог явно ставили несколько сильных магов, как минимум один из которых был настоящим мастером своего дела. Чарами здесь не смог бы пробиться никто. Во всяком случае — не развеяв исходного заклинания и не поставив на уши всех волшебников города. И даже из профессионалов далеко не каждый сообразил бы, что чары — не единственный путь на ту сторону.

— Отстаем от графика, — коротко напомнил Тремболт.

Фелоуз повела плечом — “знаю, мол, но что поделать”. Искомая комбинация рун все никак не подбиралась, минута уходила за минутой, и шансы быть обнаруженными росли. Дезиллюминационные чары дезиллюминационными чарами, но…

— Все-таки жаль, что твое… ну, то есть мое начальство не расщедрилось на хроноворот. Не пришлось бы возиться.

— На что? — Фелоуз пришлось приложить немалое усилие, чтобы ее голос не дрогнул. Да, вот так хорошо: рассеянно-тревожные интонации человека, которого отвлекают от дела разными глупостями.

— На вашу легендарную машину времени.

— “Легендарную” — это точно… Гляди-ка, кажется, поддается. Если попробовать…

Этой репликой она в первую очередь хотела отвлечь внимание Тремболта от скользкой темы, но защита магического полога вдруг действительно поддалась. Иллюзия никуда не исчезла, но на три удара сердца сделалась словно бы прозрачной, и перед их глазами открылась…

— Твою мать! — выдохнул Тремболт, разом растерявший всю свою многозначительную насмешливость. А потом вдруг схватил Фелоуз за локоть и решительно поволок к зданию Университета. — Тебя здесь не было. Иначе…

Фелоуз согласно кивнула и ускорила шаг. В первый момент внезапность и решительность его прикосновения вызвала в ней чувство, близкое к потрясению. Уже целую вечность никто не смел обращаться с ней так бесцеремонно. Но, конечно, он был абсолютно прав. Того, что скрывалось под пологом, мелкой сотруднице транспортного отдела, посланной разбираться с украденными порталами, видеть было нельзя. Если местные невыразимцы узнают… сотрут ведь память как пить дать. И хорошо еще, если не попытаются взломать. Она бы на их месте уж точно попыталась бы. Нет, после рассказа шефа Фелоуз подозревала, что все будет плохо, но чтобы настолько… То, во что превратился какой-то высокий предмет — не то дерево, не то деревянный фонарный столб — и прилегающий к нему участок мостовой, на первый взгляд не поражало. Во всяком случае не поражало ее, Кори Фелоуз, по долгу службы не раз сталкивавшуюся со всевозможными магическими аномалиями. Подумаешь, лужа застывшего древесного стекла. Дело было в другом. Увиденное недвусмысленно заявляло о себе как о магической аномалии. Его невозможно было объяснить ничем таким, что сошло бы для не-волшебников за естественную причину. И, вероятно, невозможно было уничтожить, иначе местные маги уже давно это сделали бы. Более вопиющего и демонстративного нарушения Статута было невозможно придумать. Что бы ни хотел этим сказать Риддл, сказанное было адресовано не только волшебникам.

Дверь оказалась не заперта, но за ней обнаружилось совсем не то, что Фелоуз ожидала увидеть. Со слов Грэнтема она знала, что здесь вход в магический квартал, но вместо чего-то вроде Косой Аллеи по другую сторону оказался широкий коридор со стенами, выкрашенными в унылый оттенок зеленого. По левую руку тянулся ряд одинаковых дверей. Некоторые были заперты, другие — открыты настежь. Знаком велев напарнику покараулить, Фелоуз быстро, но тщательно обследовала ближайшие помещения. Очевидно, переход не сработал, и они с Тремболтом оказались внутри здания Университета. То ли дверь была не та, то ли берлинские волшебники временно заблокировали магию этого места.

Второе, понятное дело, было куда вероятнее. Уже осмотренные девушкой два кабинета и просторная аудитория выглядели так, словно люди ушли отсюда все сразу и неожиданно для себя. Многие оставили вещи: сумки и пакеты с книгами, шарфы, зонты. В заставленной книжными стеллажами каморке горела забытая лампа. На столе у окна тосковала кружка с остывшим чаем, раскрошенное печенье валялось на полу. Должно быть, постарались мыши или кто-то наступил в спешке.

— Вижу, с маглами и здесь не слишком церемонятся, — с ноткой неодобрения заметил Тремболт, которому наскучило бдить в пустом коридоре.

— Можно подумать, ты сам с ними церемонишься, — огрызнулась Фелоуз, прикрывая за собой очередную дверь.

— Мне положено, — он пожал плечами. — Я ведь типа преступник. Ну, то есть, в основном... Пойдем отсюда. Сама видишь, что тут ни души.

Возразить на это было нечего, и они двинулись в западном направлении, где, по идее, должен был быть другой выход. Продолжение подробного обыска агент сочла нецелесообразным, но, проходя мимо растворенных дверей, не могла удержаться от того, чтобы бросить взгляд внутрь — и везде натыкалась на новые и новые приметы массового исхода. Возможно, преподавателям и студентам сказали, что проходят учения. Здесь, в Восточном Берлине, этим никого не удивишь. Хотя вряд ли, тогда люди взяли бы с собой теплые вещи. Скорее, просто накрыли массовым внушением и погнали прочь, точно скот… чертовы дилетанты. По-хорошему сегодня здесь вообще никого не должно было быть. И то, что персонал сначала допустили в здание, а потом, точно передумав, выставили из него, без слов свидетельствовало об уровне дезорганизации среди тех, кто принимал решения. И — прав, прав Тремболт! — о полном пренебрежении интересами и желаниями тех, кто без палочки.

Не то чтобы Фелоуз считала подобные действия волшебников абсолютно недопустимыми. Рассудком она понимала необходимость таких вмешательств и в целом оправдывала их. Ей и самой по долгу службы неоднократно приходилось… пренебрегать. Но от мысли о том, каково это — быть выставленной под моросящий дождь без пальто и зонта, с внушенными мыслями в голове, все равно было неуютно. Уж слишком похоже это было на то, как поступает Риддл и ему подобные.

Звук шагов за поворотом коридора не стал для нее неожиданностью. Не заметить их просто не могли, даже странно, что это случилось так поздно. Бросив на Тремболта предупреждающий взгляд, она убрала палочку и постаралась стать той Кори Фелоуз, которая годами безропотно тащила на себе неподъемную и, в сущности, никому не нужную бумажную ношу. Ответственную, аккуратную, терпеливую. Хорошо знающую свое незавидное место в магическом мире, хотя и не вполне способную с ним смириться. Безнадежно маглорожденную. Как всегда в таких случаях, она порадовалась этому своему полезному умению. И как всегда, расстроилась. То ли потому, что Кори-из-Транспортного всегда была чем-то расстроена, то ли потому, что Кори-из-Отдела каждый раз в глубине души надеялась, что влезть в старую шкуру не получится. Но, конечно, снова получилось. Появившийся из-за поворота сурового вида мужчина уделил девушке всего один короткий взгляд, после чего полностью сосредоточился на Тремболте. И палочку направил именно в его сторону.

* * *

Сколько часов ей пришлось провести в одиночестве в полной темноте, Фелоуз не знала. Будь она собой, ну, то есть, основной частью себя, измерить этот промежуток было бы необходимо. Хотя бы для того, чтобы сделать первые прикидки о том, насколько невыразимцы обеспокоены появлением британских коллег, и на каком уровне ведется разбирательство инцидента с Риддлом… в чем бы конкретно этот инцидент ни состоял. Но в случае мелкой сошки, каковой она теперь являлась, в уравнение пришлось бы внести так много корректив, что это теряло всякий смысл. Поэтому девушка просто на ощупь исследовала комнату, в которой ее заперли и, не обнаружив никакой мебели, села в углу на сложенный плащ. Оставалось только ждать и надеяться, что, доверившись Тремболту, она не совершила чудовищной глупости. Копаться у него в мозгах станут очень вряд ли. Все знают, что блокировок, наложенных на сотрудника Отдела тайн, не обойти, и пытаться давить на него — значит убивать, нарываясь тем самым на серьезные проблемы по дипломатической линии. Вежливо обыщут, удостоверятся, что он не в личине, сделают по каминной связи запрос в Отдел, чтобы убедиться, что это тот самый сотрудник, о скором прибытии которого было заявлено. Чарльз вряд ли поймет, что происходит, но, разумеется, подтвердит, карт-бланш есть карт-бланш. После чего будет, наконец, разговор, в процессе которого местные пойдут или не пойдут на контакт. Скорее первое, конечно. Буквально все увиденное вопит о том, что сами они с ситуацией справляются из рук вон плохо или не справляются вообще. Но нельзя исключать и той вероятности, что именно поэтому они и закроются от сотрудничества: расписываться в собственном бессилии бывает трудно. В любом случае ее, Кори-из-Транспортного, на беседу не пригласят, придется довольствоваться воспоминаниями партнера. Мало, конечно, но гораздо лучше, чем ничего. Единственное, что может пойти не так… проклятие, да все может пойти не так! Если Тремболт чем-то выдаст себя настолько, что они все-таки решатся проверить его предполагаемую блокировку… Если он, того хуже, решит, что они могут предложить ему больше, чем она, и раскроется сознательно… В лучшем случае ее работе в Отделе наступит конец или даже…

Фелоуз с силой сжала кулаки, тихо зашипела от боли, когда ногти вонзились в мягкую кожу. Приступ паники не то чтобы улегся, но немного отступил. “Нет, — твердо сказала себе агент. — Об этом я не буду переживать. Я знаю Кена. Это невозможно. Он беспринципен и насквозь фальшив, но не глуп. И у него есть то, чем он по-настоящему дорожит, иначе я ни одного дня не сумела бы водить его на поводке. Возможно, он сдал бы меня, но никогда не рискнет утратой своих связей и каналов сбыта в Англии… или даже своего кресла в Петерсфилдском полицейском участке. Как бы неправдоподобно последнее ни звучало”.

Поняв, что от размышлений толку не будет, Фелоуз решила немного поспать, компенсируя отсутствие полноценного ночного отдыха, но едва она начала задремывать, как в помещении вспыхнул свет. Это была всего лишь электрическая лампочка под плотным абажуром, но после долгих часов в темноте ее сияние показалось ослепительным, и девушка рефлекторно прикрыла лицо рукавом.

— Фройляйн Фелоуз? — с сильным акцентом проговорил вошедший, оглядывая помещение с таким видом, словно отсутствие мебели удивило его. — Извините за доставленные проблемы. Все это ужасное недоразумение, вас обязаны были поместить превосходным образом.

Фелоуз мысленно хмыкнула. Даже если бы у нее были какие-то причины верить новоприбывшему, тот исполнял роль доброго мракоборца столь старательно, что поневоле заподозришь игру.

Волшебник меж тем извлек не то из воздуха, не то из собственного кармана раскладной столик и два плетеных кресла. Взмахнул рукой, приглашая задержанную садиться. Преувеличенно широкий жест должен был, видимо, подчеркивать вину и стремление к гостеприимству, но мужчина не учел крохотные размеры комнаты и ушиб тыльную сторону ладони о стену. Поморщился и тихо пробормотал что-то по-немецки, должно быть — выругался, на несколько мгновений забыв удерживать любезно-встревоженную мину... Дилетант. Или — нельзя исключать и такой возможности — зачем-то притворяется дилетантом.

Глаза Фелоуз, наконец, привыкли к освещению, и она смогла как следует рассмотреть своего собеседника. Тот походил скорее на грека, чем на немца: оливково-бронзовая кожа, нос с небольшой горбинкой, зачесанные назад темно-русые волосы, вьющиеся почти так же заметно, как и у нее самой. Эту эффектную внешность не портила даже помятая мантия, из-под которой виднелся воротник серой рубашки. Для коллеги по секретной службе слишком яркий, слишком приметный. Разве что сотрудничает вне штата. Или прямо сейчас носит личину.

— Присаживайтесь, фройляйн, — проговорил он все с тем же резким акцентом и приглашающе похлопал по сиденью второго кресла.

— Для того, кто приносит извинения, вы удивительно невежливы, — дрогнувшим голосом проговорила Кори-из-Транспортного. — Во-первых, меня абсолютно незаконно продержали здесь целый день. И не думаю, что простого “простите” тут будет достаточно. Во-вторых, садиться раньше женщины, насколько мне известно, и в вашей стране неприлично. Не говоря уже о том, чтобы звать ее “дамочкой”. У меня есть имя, и вам оно, судя по всему, известно. А вот мне ваше — нет. Кто вы такой и почему я должна с вами разговаривать? Просто выпустите меня и скажите, где находится мой временный руководитель, мистер Тремболт, чтобы я могла вернуться к своей работе.

Мужчина смерил ее недоуменным взглядом, точно вовсе не ожидал отпора, а потом вдруг ухмыльнулся, отбросив прежнюю доброжелательную маску.

— Допустим, меня зовут Клаус Вебер, — сказал он. — За свой манер извиняться не стану, мы с вами не в салоне. Как и за якобы незаконное задержание. Когда наш сотрудник наткнулся на вас, вы находились вблизи места недавнего преступления, на заблокированной территории. Учитывая это, на вашем месте я бы вел себя тишайше… тишее. И очень радовался бы, что мы действительно пытаемся во всем разобраться, а не обвиняем вас в причастность к убийству и террору.

— Это было бы очень затруднительно, — возразила Фелоуз, присаживаясь на самый краешек кресла. — На момент этого вашего убийства и террора я была в Лондоне. И если и нахожусь здесь сейчас, то только потому, что мне поручили разобраться с той частью произошедшего, которая находится в моей компетенции. Незаконное изготовление или приобретение порталов, несогласованная массовая телепортация на территорию другого государства. Вот это все.

Тон девушки, за исключением последней, нарочно скомканной фразы был спокойным, серьезным и уверенным, взывающим к здравому смыслу собеседника, но зажатая настороженная поза и нервные движения кистей рук выдавали или, вернее, изображали совсем другое. Тут следовало выдержать тонкий баланс. Если быть слишком твердой и самодостаточной, могут воспринять как угрозу и взяться за допрос всерьез, но если показать слишком много страха и смятения, есть шанс нарваться на личность, склонную к самоутверждению над слабыми, и тогда за нее возьмутся всерьез просто потому, что почуют жертву. Нужна золотая середина: молодая сотрудница иностранного Министерства, деловая, профессиональная, но ни в чем не разбирающаяся сверх своей профессии, ни к каким тайнам не допущенная, сбитая арестом с толку и пребывающая в растрепанных чувствах. Неплохо держит себя в руках, но, чуть надави, скажет все, что знает. А знает, разумеется, мало.

— Вот давайте и разберемся в этом вашем “вот этом всем”.

Допрос потек своим чередом. Да, фройляйн Фелоуз в курсе, что произошло нарушение Статута и погибли люди. Нет, никаких подробностей она не знает, но, без сомнения, это ужасно. Она была шокирована, когда услышала. Ее начальство было шокировано, когда услышало. И господин министр наверняка тоже. Конечно, о Волдеморте, известном журналисте и политике, в последнее время ходили очень нехорошие слухи, но лично ей всегда казалось, что это из-за выборов. Стороны всегда говорят друг о друге гадости, ведь верно? Нет, она за него не голосовала, сотрудникам Министерства вообще не положено, а она к тому же еще и… ну, вы понимаете. Не та, кто станет поддерживать идеи, направленные против маглорожденных. Но все равно это похоже на сон. Такая известная личность и громкое убийство за границей… Он точно к этому причастен? Вы уверены? Быть может, это просто чья-то попытка его скомпрометировать? Ну, то есть, окончательно скомпрометировать? Нет-нет, фройляйн Фелоуз не думает, что это она здесь следователь, и постарается впредь не задавать неуместных вопросов. Это все волнение и усталость, вы же понимаете… Нет, ей неоткуда знать, где именно произошло преступление. Прежде она никогда не бывала в Берлине и совершенно не ориентируется в городе. Да, прийти сюда было идеей мистера Тремболта, к которому ее временно прикомандировали. Он полагал, что за дверью будет вход в квартал волшебников, где они смогут встретиться с немецкими коллегами из… как у вас называется Мракоборческий центр?.. Обменяться имеющейся информацией и, возможно, напрямую подключиться к расследованию. Но почему-то все пошло не так. Щиты? Какие щиты? Нет, мистер Тремболт, кажется, один раз упоминал о чем-то подобном, но она поняла это так, что впереди барьер, не позволяющий проходить в место обитания волшебников маглам. В Британии подобные используются очень широко. Нет, она не в курсе, в каком отделе мистер Тремболт работает. Должно быть, в Обеспечении правопорядка, иначе зачем бы начальству назначать его старшим следователем? И что же, это действительно было место преступления? Как жаль, что она не знала! Можно было сразу поискать точки выхода из порталов и попытаться установить их тождество с той сомнительной партией. Вы ведь знаете, что каждый портал имеет уникальный инверсионный след из заряженных магией пылевых частиц? Правда, через несколько часов он начинает рассеиваться, и для отслеживания необходимо точно установить место входа или выхода, но… Ах, сколько времени бездарно упущено! Одна надежда, что местные транспортники тоже в этом разбираются…

Вебер строил беседу очень умело: не позволял себя забалтывать, тонко чувствовал моменты, когда следует задавать самые важные вопросы. Хотя Кори-из-Транспортного и произвела нужное впечатление, создав у него убедительное ощущение своей незначительности и слабой осведомленности, он на всем протяжении допроса оставался все таким же собранным, готовым отреагировать на малейшую промашку или зацепку. Про себя Фелоуз решила, что собеседник — опытный мракоборец или судебный следователь, занимающий достаточно высокое место во внутренней иерархии местных правоохранителей. Заместитель начальника отдела или кто-то в этом роде. Привык отдавать приказы, давно не работал в поле и подрастерял навыки маскировки, но мастерство есть мастерство. Совершенно точно не службист. Компетенции ему, вероятно, хватило бы, однако уровень профессиональной паранойи, к счастью, совсем не тот. И это последнее соображение слегка нервировало. Допросят и службисты. Не могут не допросить.

Предчувствие ее не обмануло. Когда следователь начал по третьему кругу расспрашивать ее о том, в каком месте Берлина они с Тремболтом изначально появились, каким маршрутом шли и о чем в пути разговаривали, дверь комнатушки снова отворилась, и вошел еще один маг. Он был ниже ростом, чем Вебер, и лет на десять-пятнадцать старше, с сильной проседью в густых каштановых волосах и окладистой бороде. Очертания фигуры мешала разглядеть просторная темно-синяя мантия. Видимо, это была какая-то форма, и форма очень узнаваемая, потому что, хотя лицо вошедшего и не вызвало у Вебера никакой особенной реакции, при взгляде на мантию он сразу как будто съежился и постарался стать незаметнее, что ужасно ему не шло.

Фелоуз эта реакция озадачила. Представить себе, чтобы одни волшебники на государственной службе так явно опасались других волшебников на государственной службе, ей было сложно. Возможно, какое-нибудь очень высокое начальство?

— Вебер, вы свободны, — не утруждая себя приветствиями, сказал новоприбывший. Для иностранца его английский был практически идеален.

Следователь с явным облегчением кивнул и двинулся к двери, в спешке едва не опрокинув свое кресло.

— А я тоже свободна? — поинтересовалась Фелоуз.

— Боюсь, что не вполне, — ответил незнакомый волшебник и опустился на место Вебера. — Но не волнуйтесь, я не задержу вас надолго. Мы просто выпьем чаю и немного побеседуем, после чего вас проводят к вашему коллеге.

— Но я уже все рассказала мистеру Веберу, — покачала головой Кори-из-Транспортного. — Буквально язык сломала, рассказывая раз за разом. Это просто абсурд какой-то. Мы ведь приехали вам помочь! И, уверена, наше начальство предупредило вас о нашем прибытии.

— Вы и помогаете, — доброжелательно отозвался волшебник. — Пусть и не на тот лад, на который предполагали. Мы далеки от того, чтобы вас подозревать в чем-то особенном. Если Клаус создал у вас иное впечатление, то это прискорбная ошибка. Но просто подозревать нужно всех, это основы нашей работы, как вы понимаете.

— Если честно — не понимаю. Вы ведь даже не сказали, где именно работаете.

На приветливом лице собеседника на миг проступила легчайшая тень недоумения, словно он с самого начала исходил из того, что Фелоуз прекрасно знает, с кем имеет дело.

— Извините. Я Рольф Шульц, второй секретарь Департамента тайн.

— О! Вот как, — вежливо сказала задержанная. — Приятно познакомиться.

Судя по тому, что недоумение на лице Шульца стало чуть заметнее, он ждал какой-то совсем другой реакции. И, возможно, в интересах безопасности ее следовало бы изобразить, но в этот момент Кори Фелоуз была ужасно занята. Она одновременно спешно анализировала ситуацию, в которую влипла, и мысленно на чем свет стоит ругала Грэнтема, ровно никак не подготовившего ее к тому, что коллеги-невыразимцы, которых она так опасалась все это время и о возможностях и образе действий которых строила догадки, отталкиваясь от собственного опыта, окажутся вовсе не тенями среди теней, не незримыми защитниками, как это было в Англии, а силой, напрямую управляющей местным сообществом магов. Причем силой откровенно пугающей. В этом варианте ее тайная миссия, возможно, вообще не имела смысла. Оптимальным вариантом было бы прямое обращение Чарльза к этому самому Шульцу или к первому секретарю. Угрозы, шантаж, выгодные предложения сотрудничества и прочие элементы взаимодействия одного закулисного правительства с другим закулисным правительством. И немцам совершенно незачем знать, что британский Отдел тайн на самом деле занимает совсем другое положение…

— Чаю? — пока Фелоуз размышляла, Шульц перешел к действиям. На столике стоял поднос с двумя дымящимися чашками.

Девушка благодарно потянулась к той, что стояла ближе к ней: после долгого заключения пить хотелось ужасно. Но в свете открывшихся фактов, разумеется, было нельзя. И, почти донеся чашку до губ, Кори-из-Транспортного вдруг охнула, точно только что о чем-то вспомнила, и с большой неохотой поставила чай обратно.

— Слишком горячо? — поинтересовался Шульц.

— Нет, но… Видите ли, сэр, мистер Тремболт, мой временный начальник, дал мне четкие указания, чтобы я весь период визита ни в коем случае ни от кого не принимала еды и напитков. Понятия не имею, с чем это связано, однако…

Шульц рассеянно кивнул, словно чего-то похожего и ожидал, а потом защитные системы, вживленные в сознание Фелоуз, вдруг завопили все разом, сигнализируя о том, что ее пытаются прощупать легилименцией. Девушка ахнула и съежилась в кресле, вскинула руки к вискам. Пусть знает, что она все чувствует, пусть считает ее сильным эмпатом. Если она верно поняла этого человека, привыкшего действовать нагло и властно, не усомнившегося в том, что ему легко сойдет с рук допрос сотрудницы чужого Министерства с применением сыворотки правды, то сейчас он усилит напор. Никакие разговоры и добровольные признания ему не нужны. Им он не поверит, даже если лично обнаружит их в ее голове. Правдой для него будет только украденное, вырванное силой. И она после непродолжительной, но отчаянной борьбы позволила ему красть, бросив на растерзание Кори-из-Транспортного: ее унылые среды, ее холодную безликую квартиру, ее одинокие посиделки за стойкой магловского паба, ее двойственные чувства к не скрывающему своего двуличия Тремболту, ее гнев на непосредственное начальство за эту странную командировку, в которую ее отправили так неожиданно и совсем без информации. Все это было правдой, все это было личным и потому отдавало неподдельной болью и стыдом, будто ее прилюдно раздевал (хуже, чем раздевал!) незнакомец. И нужно было быть очень опытным и тонким мастером, чтобы понять, что этот стыд и боль — еще один защитный барьер, мешающий заглянуть глубже. Шульц таковым не был. Он вел себя грубо и бесцеремонно. Ломал найденное в надежде найти скрытое. Хватал все подряд грязными пальцами… грязными мыслями. И Кори Фелоуз, отстраненно наблюдавшая сквозь свой щит за его действиями, вдруг поняла, что почти слышит эти его мысли. Если совсем немного нажать вот здесь, то можно будет поймать магию на противотоке и… С большим сожалением она отказалась от этой идеи. Проникнуть невыразимцу в голову и узнать сразу все, заведомо больше, чем они даже при самом лучшем раскладе сообщат Тремболту, было бы очень заманчиво. Но при всем обнаружившемся отличии между двумя службами необходимо исходить из того, что руководитель такого ранга, как Шульц, не может быть не связан каким-то аналогом клятвы о неразглашении. И если ее действия его убьют, объяснить подобное будет решительно невозможно. Нет, встречная легилименция тут не годилась. Вообще ни одна из известных ей ментальных техник. Кроме…

Осененная внезапной мыслью, Фелоуз едва сумела удержаться от злой улыбки. Хотя действия Шульца ранили в основном Кори-из-Транспортного, у них обеих было слишком много общего, чтобы девушка осталась полностью равнодушной к происходящему. И сейчас, не задумываясь о том, что именно и как именно делает, не позволяя себе усомниться в том, что все получится, она собрала весь свой холодный гнев, родившийся еще раньше, в стенах опустевшего университета, откуда выгнали людей, и бросила его вперед. Не в виде пламени, как это было с Дунартом, а в виде острой ледяной иглы. Шульц даже ничего не почувствовал. В этот момент он как раз закончил свой обыск и собирался прервать контакт, но они находились в ее сознании, и Фелоуз интуитивно знала, как сделать имеющуюся в ее распоряжении долю секунды почти бесконечной. Искать информацию агент, помня о собственном состоянии после действий гоблина, все-таки не стала. Просто мысленно потянулась сквозь образовавшуюся в естественном барьере между ними брешь и с помощью классической легилименции легко коснулась одной единственной точки. Уходя, Шульц намеревался радикально дезориентировать ее, сделать так, чтобы в ближайшие сутки она — что бы ей ни довелось увидеть или услышать — и сама не поняла важности происходящего, и усвоила сильнейшее нежелание кому бы то ни было рассказывать об этом. Фелоуз убедила его разум, что все задуманное уже исполнено, что англичанка, как и было согласовано с ее руководством (этот оттенок мысли ее поразил, но обдумывать его было некогда) полностью обезврежена.

* * *

Кена Тремболта Шульц и покорно следовавшая за ним Фелоуз обнаружили в комнате, похожей на начальственный кабинет или переговорную. Фальшивый невыразимец, судя по всему, не только не подвергся глубокому допросу, чего девушка после недавнего мысленного поединка снова начала опасаться, но и успел найти с не слишком-то дружелюбными хозяевами общий язык. Во всяком случае, когда она вошла, он, непринужденно закинув ногу за ногу, сидел в кресле, рассеянно прихлебывая из тяжелого даже на вид хрустального бокала уж-точно-не-чай. Мимика и манеры Тремболта снова неуловимо изменились. Исчез оттенок самоиронии, превращавший его былые командирские замашки в подобие шутки. Взгляд стал цепким и тяжелым, точно его обладатель слишком хорошо знал и не слишком высоко ставил человечество как таковое. В движениях появилась развязность, причем совсем не та, какую он выказывал в своей любимой роли обаятельного неряхи. Та была предельно естественной, а эта… эта казалась чем-то вроде пестрой шкуры крупного хищника — Фелоуз и сама не смогла бы объяснить, почему ей пришла в голову именно эта ассоциация. Из речи почти исчезли столь любимые им вводные предложения и словечки, она стала рубленой и четкой.

— Они тоже знатно облажались. Убийство плохо выглядят в газетах, — как раз говорил он пожилому волшебнику, одетому в такую же, как у Шульца, синюю мантию.

Немецкий невыразимец хмыкнул:

— Вы не у себя в Лондоне. Газеты здесь не проблема, что для нас, что для них. Даже жаль, что этих ублюдков не погибло больше. Но мы об этом, конечно, позаботимся.

— Сюда, пожалуйста, — чуть громче, чем было нужно, проговорил Шульц, видимо, пытаясь привлечь внимание к их появлению. — Вот на этот стул. Тут вам будет удобно.

Фелоуз повела в его сторону расфокусированным взглядом и покорно опустилась, куда велено, изображая полную дезориентацию.

— Ваша пропажа, херр Тремболт, — небрежно сказал пожилой волшебник. — Как и было обещано.

Тремболт рассеянно кивнул: вижу, мол.

— Как скоро она… станет функциональна?

— Через пять-шесть часов, — Шульц пожал плечами. — Может быть, чуть дольше. Каюсь, я слегка перестарался: девчонка вдруг что-то почувствовала и начала сопротивляться.

— Сопротивляться? — с легким удивлением переспросил Тремболт. — Малышка Кори? Хм, похоже, тупицы из Транспортного проглядели эмпата. Надо будет заняться этим, когда стану посвободнее.

— Зачем вам вообще понадобилось тащить с собой эту пустышку? — проворчал Шульц. — Только время зря потеряли.

— Это ваши личные трудности. Я вам сразу сказал, что она ничего не знает. Так что там насчет переброски? Докуда удалось отследить?

Больше на Кори Фелоуз никто внимания не обращал. Пошла рабочая беседа или, скорее, деловые переговоры, к которым вскоре присоединились еще двое местных невыразимцев. Судя по всему, они хотели от Тремболта и Отдела тайн в целом какого-то содействия, но Фелоуз, пропустившая значительную часть происходящего, все никак не могла понять, какого именно. Больше всего ее сбивало с толку, что ни одна из сторон практически не упоминала Риддла и его присных, как будто громкий теракт, расследовать который она примчалась через две государственные границы, не воспринимался здесь чем-то важным. Во всяком случае — самым важным. Обсуждали какие-то технические подробности видеонаблюдения, нюансы взаимодействия магов двух Берлинов и наличие у британского Отдела прямого выхода на магловские спецслужбы (в этом вопросе Тремболт то ли самозабвенно лгал, то ли был значительно компетентнее, чем очень далекая от этих дел Фелоуз). Но через некоторое время история все-таки начала вырисовываться. И оказалась поразительной.

Ключевую роль в ней занимал некто Отто Шнейнендер, инженер, изобретатель и человек, некоторым образом причастный к магическому миру. Предположительно (эта информация еще проверялась) он родился в одном из местных чистокровных семейств, но лет в пять-шесть, когда стало ясно, что он сквиб, объявлен умершим и под чужим именем отдан на воспитание в сиротский приют. Спешно допрошенные знакомые и коллеги свидетельствовали, что в подпитии он не раз проклинал своих родителей и утверждал, что должен был стать наследником крупного состояния. Собеседники, все как один, считали это обычными байками. В двадцать восемь лет Шнейнендер устроился на завод, производивший электронику. В том числе — системы видеонаблюдения. А спустя еще несколько лет бесследно исчез и считался без вести пропавшим ровно до того момента, пока его фамилию не упомянул в своей поразительной речи Том Риддл. Расследование, которое сразу после ночного инцидента организовали местные маги, дало поразительные результаты. Оказывается, незадолго до своего уже не таинственного исчезновения он загорелся идеей поставить волшебников, которых помнил смутно и плохо, но весьма горячо ненавидел, под контроль “настоящих людей”. И с этой самой идеей дошел до приемной Госсовета. По логике вещей, в этот момент его должны были госпитализировать в психиатрическую клинику, но, видимо, звезды в тот день сошлись самым невероятным образом, и Шнейнендеру встретился некий человек, принявший его всерьез. И этот человек работал в Штази — Министерстве государственной безопасности ГДР. Сразу после чего Шнейнендер пропал, а вокруг двух самых крупных потайных кварталов (были и другие, но о них проживший почти всю жизнь с маглами сквиб не знал или не помнил) появились следящие видеокамеры.

Разумеется, волшебники обычно вели себя осмотрительно. Кто-то маскировался, кто-то пользовался дезиллюминационными заклятиями, большинство вообще попадало в Холл-под-Университетом и на изнанку Тиргартена через каминную сеть. Но видеонаблюдение велось годами. Годами! И — что сейчас приводило Шульца и прочих в нескрываемую ярость — не было замечено никем. Ну, какие-то магловские машины. Ну, висят. В конце концов, точно такие же висят на всех крупных перекрестках города и много где еще. Маглов просто недооценили, причем недооценили катастрофически. А те медленно и методично, как умеют в этой стране, вели аналитическую работу. Фиксировали всех, кто входил в университетское здание с указанной стороны. Сравнивали с теми, кто внутри из этой двери появлялся. Вычисляли лишних: тех, кто по рассеянности или легкомыслию хотя бы однократно пренебрег маскировкой. Возможно, в дальнейшем за ними следили, выявляя круг контактов, или даже вербовали. Не зря же оба убитых Пожирателями мужчины, числившиеся в охране Университета, на поверку оказались агентами тайной полиции. За прошедшее время спецслужбы узнали о мире волшебников очень много. И самое опасное заключалось в том, что никто не смог бы сказать, как именно много. И никто из местных волшебников отныне не мог чувствовать себя в безопасности. Информация есть информация. Просочившись однажды, она уже практически не может быть изолирована в ограниченном кругу людей. Даже если силовики магического правительства сейчас тотально зомбируют силовиков правительства магловского, даже если остатки архива, который после теракта попытались уничтожить, канут в забвение, нет ровно никаких гарантий, что где-нибудь не останется чего-нибудь. И немного позже это “что-то” запросто может всплыть.

Самые же тревожные из полученных сведений исходили непосредственно от Шнейнендера, с помощью молниеносной операции обнаруженного, максимально тщательно, насколько это позволяли сроки, допрошенного, и во исполнение “просьбы” (здесь это называли так) Риддла отправленного порталом в Англию. Изобретатель, постаревший, но не смирившийся, добровольно на контакт не пошел, а под сывороткой и (как можно было предположить из обтекаемой фразы следователя) пытками впал в приступ гнева и принялся сыпать проклятиями, а также безудержно похваляться тем, что почти достиг цели, к которой так долго стремился — сконструировать камеру, которая видела бы сквозь магические покровы.

— Блеф, — обронил Тремболт.

— Мы так и подумали. Но он был очень уверен в теоретической осуществимости этого плана. Говорил, что раз магловские фотоаппараты можно зачаровать так, чтобы они делали движущиеся снимки, то есть осуществляли магическое действие, то и камеры тоже можно.

Никаких предметных подтверждений такой работы, впрочем, ни у Шнейнендера, ни у его кураторов найдено не было. Все изъятые в ходе повальных обысков камеры и их чертежи, по мнению экспертов, относились к самому обычному оборудованию, разве что в смысле качества значительно превосходящему известные модели. Поэтому заинтересовал в заявлениях сквиба не столько их прямой смысл, сколько то, что за ним стояло. Технику предполагалось не просто сконструировать, но и особым образом зачаровать. Что автоматически предполагало наличие неких волшебников-ренегатов, которых магловская тайная полиция могла бы к этому проекту привлечь.

В общем, Пожиратели скрылись, а трудности у местных остались, причем настолько глобальные, что Фелоуз едва не пожалела Шульца и Ко. Между спецслужбами волшебников и маглов велись тяжелейшие переговоры, обливиейторы работали в три смены, и без того царившая в ГДР шпиономания грозила выйти на принципиально иной уровень. Риддл при этом в глазах собеседников Тремболта проблемой не был. Он был тем, кто вскрыл чудовищные проблемы, кто раскрыл магическому сообществу глаза на то, в какой страшной опасности они все это время находились. И хотя они, конечно, предпочли бы, чтобы британский выскочка сделал это с большим тактом и меньшими спецэффектами, в целом его выступление произвело совсем не то впечатление, какое предполагали Грэнтем и Фелоуз.

Произошедшее не было банальной акцией устрашения. Волдеморт одним-единственным шагом склонил к своей точке зрения на взаимоотношения магов и волшебников целую страну.