Двое в Рохане, не считая Плотвы (джен)

Примечания:

Внимание:AU! В этом фанфике Торсбери удалось отбить

Вышло так, что Геральт и Лютик обогнали озерлянское ополчение и теперь затерялись вдвоем в предрассветной мгле. Тропа на Торсбери сворачивала здесь в сторону от Энтавы, и пришедший с реки туман, который мог скрывать дунландца-лазутчика или гоблина-копейщика, рассеялся. Где-то на дальних холмах полыхали пожарища и слышался пробирающий до костей вой верховых варгов. Но на полпути к Торсбери компаньонам вроде бы ничего не грозило.

Можно было, приструнив Плотву и Бурогрива, обсудить нечто важное и подозрительное, встреченное по дороге.

— Геральт, тебя не наводят на подозрения слова, которыми нас проводила Люфа? Помнишь: «Видимо, я была несправедлива к Ордлаку. Всё-таки он послал вас защищать существо, к которому не испытывал ни капли жалости». Согласись: ипату Озерли, кроме охотничьих трофеев и заздравных тостов, ни до чего особо дела и нет. И тут он вдруг спохватился... — начал Лютик.

— А что тут тебя удивляет, Лютик? Это ведь политический брак, и Ордлак все-таки не так глуп, как успешно прикидывается. Он понимает, что старого Гисиля очень разозлит потеря любимой внучки. С каких пор ты пустился в теории заговора?

— Можешь смеяться, ведьмак, но это всё моя поэтическая интуиция и как у нас, бардов, говорят, жанровая смекалка. Я в какой-то момент ощутил себя словно внутри собственной баллады! А будь Ордлак персонажем баллады, он, вернее всего, был бы там выведен отрицательно... — настаивал на своём трубадур.

— Ты ещё скажи, что в пасквиле в стихах «Неутомимая Анжелина» совершенно правдиво отображен нравственный облик баронессы де Пейрак-Пейран. Помнишь, Лютик, как барон приписывал сей опус тебе и как тебе чуть не пришлось с ним драться? — скептически ответил Геральт. — Меня гораздо больше беспокоит эта подвеска.

Подвеска с Оком всплыла ещё в Эдорасе — пока ведьмак шел по следу вепря из Эверхольта в Белых горах, Эовин и Гама в столице вплотную занялись остатками партии Гримы Гнилоуста. Бывший канцлер, хранитель большой печати и закулисный хозяин Рохана после своего низложения третьим маршалом Эомером при поддержке Арагорна и Гэндальфа бежал — как говорила молва, в Изенгард. Но после себя старая сволочь Грима оставил разветвлённую сеть шпионов, имевшую выходы и ко двору в Медусельде, и в столичной страже.

Первым делом партия Эовин взялась за вельмож, что были наиболее близки к Гнилоусту в годину его взлёта -Хебеку, Леофинга и Форхере. Эта троица под всеобщий свист и улюлюканье была доставлена в весьма неприютные темницы дворцовой гвардии, где теперь горько плакала и давала показания на всех подряд вплоть до своих гончих псов. Большая часть сданных ими изенгардских агентов также оказалась креатурами или должниками Гримы, работала на него из подхалимства или страха и теперь охотно помогала новым властям. Но в пергаментах клерков судебных палат все чаще мелькала ещё одна, загадочная фигура — некий таинственный супер-агент, который был вправе раздавать приказы другим и которого беглый временщик оставил на хозяйстве в тылу рохиррим.

Допросные листы, с которыми Геральта ознакомила Эовин перед его отъездом на север, давали ничем не выдающийся портрет светловолосого мужа в кольчуге и кожаной куртке с небольшой бородой — по таким приметам можно было хватать и вешать любого мужчину в Рохане. Единственной надёжной зацепкой оставалась та самая подвеска с Багровым Оком, по которой изменника опознавали свои.

Таинственный заместитель Гнилоуста бежал, судя по всему, в княжество Широкие поля на северо-западе, которым правила матерая вдова Фритгильда из Стока над рекой Глубокой, притоком Энтавы. Но в Стоке Геральт, Хорн и Ко нашли только выброшенную подвеску. Убив охранника, шпион бежал не то на восток за Энтаву, не то на запад, чуть ли не к оркам. Поэтому Хорн, Нона и Корудан остались искать его в Стоке и окрестностях, а Геральта большая политика Медусельда завела в Озерли, где тан Ордлак в своё время, как и немалая часть провинциальных дворян, искал дружбы Гримы и таровато принимал его гонцов из Эдораса. Но подвески ни на одном из них никто не помнил...

И еще кое-что вспомнилось ведьмаку: когда он досматривал уцелевшего члена шайки Эльднота в доме Ордлака, то чуть не выронил подвеску из кармана. И успел заметить взгляд связанного мужчины, упавший на неё. Это был взгляд удивлённого узнавания, не будь он Геральт из Ривии. А Дудсиг распорядился быстро прикончить его. Как-то слишком быстро...

За этими мрачными размышлениями ведьмак не заметил, как в светлеющем небе впереди показался холм, на котором стоял славный Торсбери. Вернее, стоял прежде: теперь оттуда в небо валил красноречивый столб дыма. А ещё дымок курился из развалин какой-то капитальной каменной, верней всего, дороханской постройки — видимо, в древности на месте Торсбери был форпост гондорцев или даже нуменорцев, ныне забытый навсегда.

Когда Геральт и Лютик подъехали к руинам поближе, то увидели, что в них собрался целый табор. Среди характерных зелено-белых полосатых шатров рохиррим сновали воины в коттах с гербом Торсбери — — но чаще горожане и кметы, вооруженные чем попало. Видно было, что Тордага из Торсбери вышвырнули из его города с немалыми потерями.

Воины окружили компаньонов и привели к Тордагу — седовласому, бородатому вожаку рохиррим в заляпанном кровью панцире. Когда ведьмак изложил ему цель их миссии и передал перстень от Фритгильды, тот помрачнел ещё больше:

— Это может означать только одно — Сток в блокаде. Да горит Саруман Вонючий вечно в кострах, которые он зажёг, будь проклята его вшивая шкура!

Филиппики Тордага хватило еще минуты на три, за которые Лютик и Геральт узнали много нового о разговорном роханском языке, интимных пристрастиях Сарумана и эволюционном происхождении его воинства.

— Уж не обессудьте, благородные Геральт и Лютик, но передайте госпоже Фритгильде, что придётся ей подождать с помощью из Торсбери, пока я не возвращу себе город. Я не дал Фритгильде повода сомневаться в моей верности, но знаю, что она продержится и без моих сил.

— Положение дел в Стоке не внушало нам такой же уверенности... — попытался уговорить Тордага Лютик.

— Кому знать, как не мне! Взгляните на мой нос, судари мои! Это она сломала его собственной рукой, когда я во хмелю прямо в пиршественном зале позволил себе сказать, что может, и бывало, чтобы ривом в Рохане стала баба, но не бывало, чтобы воины рохиррим её слушались! Она доказала обратное, — рассказал разбитый тан без удела. — А вы, господа, можете присоединиться к моей несметной рати и снискать славу героев на орочьих копьях. Войско у меня невеликое. Особенно беда с разведчиками, а ты, заезжий ведьмак, говорят, отчаянный боец.

Торсберийцы сплотились позади них с обнаженным оружием, намекая, что у них нет выбора.

— Скоро прибудет из Озерли капитан Дудсиг с основными силами. А с нас двоих какой прок, — примиряюще начал ведьмак, которому нужно было уже возвращаться в Сток.

— Даже с Дудсигом нас будет меньше, чем проклятых полуорков и дунландцев. А вот ты, если хоть половина рассказов про тебя правдивы, один стоишь двадцати изенгардцев. Не серчай на меня, ведьмак, но ты нужен именно здесь. Нет возражений?

Компаньоны переглянулись и решили, что возражений нет и что биться с незадачливыми защитниками Торсбери за выезд в Сток сейчас — не лучший выбор.

— Молчание, видят валар — знак согласия. Тогда Торферт подберёт вам шатёр, куда набилось поменьше народу, отоспитесь, а после полудня пущу вас в дело, — почесал Тордаг сломанный нос.

Торферт был несколько дубоватым на лицо, но крепким и явно честным парнем из тех, что легко находят себя в любом войске что Северных Королевств, что Средиземья. Лютик все же успел отвести его в сторонку:

— Милсдарь Торферт, виконт Юлиан Альфред Панкрац де Леттенхоф. Я прибыл сюда по воле сразу трёх дам — принцессы Эовин, княгини Фритгильды и, — трубадур заметил, что в руины въезжает Дудсиг, — и той, что сохнет и чахнет на сырых болотах Энтавы, почитая себя недостойной вас. Всё же она осмелилась передать вам с оказией сей кулон — как драгоценный знак несчастной любви и последней надежды на примиренье, и заверяет, что ни она, ни тан Озерли не соединяли свои сердца по доброй воле...

Торферт рассмотрел кулон и сказал:

— Если это так — жаль, что нам пришлось разлучиться... Я буду хранить её дар как зеницу ока и клянусь Владычицей, что если Ордлак не отнесется к Люфе с должным почтением, плохо ему придётся. А пока отдыхай со своим спутником-ведьмаком. Днём явитесь ко мне, чтобы я послал вас в разведку.

Так для Геральта и Лютика началась торсберийская эпопея, столь насыщенная военными приключениями, подвигами, а то и похожденьями смехотворными, что рассказ о ней должен быть и будет отдельным.

Уже через три или четыре дня ведьмак и трубадур скакали на юг, к стенам Стока, чтобы передать ее светлости княгине добрые и худые вести. Торсбери был отбит у дунландско-полуорочьей орды, но отбит дорогою ценой — Тордаг, которому её сиятельство изволили сломать нос своею рукой, погиб от ран и нашел упокоение среди курганов предков, до которых изенгардцы всё-таки не успели дотянуться.

Шумный и богатый в мирное время Сток стоял, как и большинство городов рохиррим, на холме, обнесенном частоколом, у подножия которого начиналась долина Глубокой. Беря истоки в Хельмовой пади и соседних расселинах, она разливалась по равнине и затем впадала в Энтаву, образуя в нижнем течении границу владений королей с Широкими полями.

Уютные некогда улочки Стока теперь были запружены — местными воинами, воинами Озерли, беженцами из Каменных балок, Западной марки, с окрестных ферм, лошадьми, скотом, телегами и тележками. Кое-как протащившись сквозь них, Геральт и Лютик прибыли к пиршественному залу — в роханских землях являвшему собой странную смесь присутственных мест с площадкой для всенародных праздников.

И судя по веселому шуму, сейчас зал Стока безусловно служил для второго. Фритгильда праздновала крупную победу — соединенные войска Стока и Озерли дали наконец бой оркам и дунландцам во главе с Хьютредом и Кледвуном, а заодно навестили с огнем и мечом их лагерь Бардх-Дорам, угрожавший не только Широким полям, но и соседнему Брокбриджу.

Слыша, что их призывают Фритгильда и Хорн, компаньоны поторопились к длиннющему столу, вокруг которого в креслах с настоящими оленьими рогами в спинках разместились сама княгиня — нестарая, но рано поседевшая, — тан Ордлак со свежим шрамом, его верный Дудсиг, который поспешил к господину, едва приведя контингент в Торсбери, Нона, Корудан и другие именитые мужи из Широких Полей и иных уголков Рохана.

— Ваше сиятельство! — изысканно расшаркался с одновременным снятием шляпы Лютик. — Мы прибыли к столь процветающему двору с извещением от Торферта, — к прискорбию, теперь уже тана Торсбери взамен покойного отца — что верный вам город вновь очищен от орд прихвостней Сарумана!

— Также премного наслышаны мы о том, что и войско вашего сиятельства может похвалиться славной победой над силами Врага, — без лишних благородных поз добавил ведьмак. — С чем и поздравляем.

— Слухи не лгут. Битва завершилась успехом и враг познал, на что мы способны, хотя я, признаться, до сих пор не уверена в победе. Будьте же моими гостями на почестном пиру! — ответила Фритгильда. Лицо ее, несмотря на праздник, было чем-то омрачено.

Геральт и Лютик приняли приглашение, и слуги Фритгильды с места в карьер подали им по нафаршированному леденцами жареному зайцу в собственном соку, походя напомнив: "На пиру рива в скатерти не сморкаются, срам не чешут и жир с пальцев не обсасывают".

— Капитан Гримбальд пал в бою на Глубокой, и она до сих пор тяготится его потерей, — пояснила им ситуацию Нона.

— Я само любопытство. Что же тут творилось без нас? — поинтересовался у дунландки ведьмак, пока Хорн настраивал лютню.

— Когда озерляне откликнулись на зов и прибыли сюда во главе с Ордлаком, Фритгильда подождала было подмоги из Торсбери, но поняла, что не дождётся — и мы выступили так. Нам удалось выманить изенгардцев в леса выше на Глубокой и там атаковать.

Противостояла нам целая орава, которую вели Кледвун из клана Дракона и Хьютред из Балок, — Дунландцы из клана Дракона, вернейшие цепные псы Сарумана, были кровными врагами Ноны, и их она резала без пощады при первой встрече. — Казалось, что они никогда не кончатся. Страшнее всего было за Фритгильду, которая рвалась в бой, забыв про всякий план.

— Но мы её прикрыли, — добавил эльф Корудан. Видно было, что дорогой ценой: рука лориэнца была на перевязи, и без помощи Ноны есть ему было сложновато. — В итоге изенгардцы дрогнули и побежали — кто в Бардх-Дорам, кто выше по реке, а там их уже ждали копья воинов из Брокбриджа.

Хорн тем временем грянул старинную песню рохиррим, как и большинство их, посвящённую коню. Ордлак подхватил первым и стал аккомпанировать бубном, за ним подтянулись и остальные гости:

— Конь гуляет в чистом-чистом поле,

Без узды скачит он по воле —

Резво скачет, да он гривой свищет!

Хвост по ветру а он распушил!

Нона, явно заслушавшись, смотрела уже исключительно на Хорна, Лютика грызла профессиональная ревность. Корудан пытался дорассказать Геральту на ухо, что приключилось затем в Бардх-Дорам, но радостный шум победителей порой мешал ему слишком сильно.

— Мы настигли их... трёх вождей с их свитами... Фритгильда в одиночку... придумал Ордлак... но тут... три полка орков... два тяжелых тролля... тогда и Гримбальд... — вот что долетело до ведьмака.

— А тебя тогда ранили? — спросил Геральт.

— Нет, когда... Гриму Гнилоуста с охраной... Хорн взял на себя... я за остальными... убита лошадь... ухмылялся в седле... "вы все равно проиграли"... завидя Хорна, пустился наутек...

Получалось, что хотя битва на Глубокой однозначно окончилась успехом, в Бардх-Дорам была достигнута скорее боевая ничья. Хорошо, хоть орки, вместо союзников встретив роханские клинки, сами решили ретироваться. Да и пресловутого шпиона в лагере изенгардцев не нашли, даже следов — считалось, что он бежал в Каменные балки, где след его и затерялся.

— Возможно, он был среди убитых телохранителей Гримы, — предположил Лютик.

— Скорее всего, — ответил Корудан. — Другого объяснения пока не остается.

Хорн под гром аплодисментов закончил песню, и пир победителей пошел своим чередом. Теперь только Геральт заметил, что за соседним столом собрались отроки и дети — среди них наследники Фритгильды, которых он видал в Стоке раньше: сын Фритберт лет этак одиннадцати, его младшая сестра Эдгильда и при них их нянька Энгифа.

Ведьмак перевел взгляд на княгиню, вокруг которой уже суетился Ордлак, подливая вино в кубок.

— При дворе он вьётся ужом не хуже, чем Гнилоуст в Медусельде. И не скажешь, что на Глубокой рубился за десятерых, — неодобрительно покачал головой Хорн, глядя на хозяина Озерли. Фритберт тоже смотрел на него косо.

— Минуточку внимания, друзья мои! — вдруг воскликнул Ордлак, встав над столом с рогом в руке. — Этот праздник стал возможен лишь благодаря героическим подвигам нашего рива Фритгильды на поле брани! Прошу вас всех выпить за её здоровье, ибо не сделать этого — дурная примета! Гип-гип-ура!

Видно было, что заздравицы — и впрямь стихия бравого тана.

— Гип-гип-ура! Гип-гип-ура! — загремел кубками и кружками весь огромный пиршественный зал.

Фритгильда осушила свой кубок одним глотком и заметно покраснела. Внезапно у нее перехватило дыхание — казалось бы, будто вино или эль попали ей не в то горло. Пытаясь вдохнуть, владычица Широких Полей закачалась.

— Я... я... охххх, — и Фритгильда рухнула на пол, увлекая за собой какое-то блюдо. Ордлак, Дудсиг, лекарь Винегар, дети с Энгивой и ещё полтора десятка человек сгрудились вокруг, так что Лютику с Геральтом было не протолкнуться. Трубадур метнулся к столу отроков и ухватил оттуда кувшин воды, пытаясь протащить его к Фритгильде:

— Воды! Воды для рива!

— Увы, мой друг, слишком поздно, — прогнусавил Винегар.

— Что... Это... — не сразу сообразил ведьмак.

— Увы нам, — сказал Ордлак. — Славной Фритгильды нет больше с нами. Отныне Фритберт, сын Фритрика, становится таном Стока и ривом Широких полей.

Владетель Озерли схватил опешившего мальчика под микитки и поднял над головой, показывая народу:

— Фритгильда умерла! Да здравствует Фритберт!

Но мало кто внимал его выкрику. Все внимание было приковано к слугам и Винегару, выносившим тело правительницы Стока из пиршественного зала. Двойной праздник был испорчен. Кое-где в толпе уже звучало слово "измена".

Геральт внимательно осмотрел кубок покойницы, потом принюхался. Запах едва ощущался, к тому же его перебивали ароматы яств для знати. Но обонянию ведьмака это вредило слабо. И он готов был поклясться, что запах этот недавно слышал дважды. Один раз — на болотах Снагфена, другой — над трупом несостоявшегося убийцы госпожи Люфы.

Резкий запах яда слизней.