Право на защиту. Гипотеза (гет)

Оказалось, чтобы уснуть, надо отдохнуть. Снейп, Колдуэлл, Лонгботтом и леди Малфой в один день — это не для слабонервных. Не считая уже мелких брызг в виде МакЛейна, Ханны и… да. Малфоя. Что забыл Малфой в Министерстве?

Вернувшись домой, Гермиона решила хотя бы создать видимость нормальной, «правильной» жизни. Ботаник она, в конце концов, или кем? Поэтому, раздевшись, приняв душ, тщательно вычистив зубы и попив водички — за неимением в доме ничего съестного, — Гермиона чинно улеглась на диван. Даже постельное белье ради такого случая постелила.

Улеглась, свернулась калачиком, закрыла глаза. И сразу начала интенсивно думать. Разогнанный за день, мозг работал на холостом ходу и, по всем признакам, сбавлять обороты не собирался.

Леди Малфой вот с ее тайнами, неписанными договорами и неоплатными долгами. Ну то есть, видимо, некоторый тариф по оплате ее задолженностей все-таки присутствует — интересно, по какой процентной ставке Снейп оказывает неоплатные услуги? Сентенции эти ее об адвокатах и волшебниках… Что за обязательство, мы не говорим, почему оно «не существует в объективной форме», мы не объясняем, с чего готовы платить какие угодно суммы кому угодно, про то мы молчим, но последнее слово оставить за собой — это святое, это нам завещал великий Мерлин.

Гермиона раздраженно фыркнула, перевернулась на другой бок. И Малфой в Министерстве. Где его, по идее, от входа должно на милю назад отбрасывать. Кингсли в свое время двинул мысль насчет системы охраны оплота магической законности. Чтоб было так: заходит враг, и тут магический кулак его по роже. Дынс! И ни тебе шпионов, ни тебе терактов, ни преступного элемента, срастающегося с правоохраной. Спервоначалу все министерские пришли в сдержанный восторг, и ОТ даже получил разнарядку на теоретическое обоснование проекта. На том все и похерилось. Теоретики от технической магии застопорились на том, как определять, кто друг, кто враг, а кто так, с недельку поприкладывали палец ко лбу и хрен к носу попеременно и без шума и пыли слили затею в ближайший унитаз. Или в архив, что равнозначно. Теперь вот всякие Малфои разгуливают по этажам Министерства, как у себя дома, скандалы шпионские кустятся, а им и дела нет.

В боку легонько кольнуло. Гермиона прислушалась к ощущениям: право на защиту? О чем она тут сейчас думала? Малфой, Министерство, враг-кулак, шпионский скандал. Кольнуло сильнее. Малфой, Министерство, шпионский скандал. Гермиона завозилась, под ложечкой затлело смутное беспокойство. Что-то Малфои разбегались — не иначе, к дождю. Один ошивается в Министерстве, второй воюет с МТ за старый портал, третья за Снейпа платит не глядя и не задумываясь…

Под ребра словно ввинтился бур. Гермиона подскочила с возмущенным воплем — видать, право на защиту день ото дня становится все изобретательнее. Полегчало. Вот и любят же люди усложнять себе жизнь, что маги, что магглы. С особенным азартом они это устраивают, когда дело касается законов. Чего, казалось бы, проще: не убий, не укради, не возжелай и далее по списку. Грохнул кого, спер чего — хана тебе соразмерная и неотвратимая. Так нет же. Тут ведь непременно вылезают всяческие гуманизмы, разграничение прав на насилие, общественная опасность и, прости Мерлин совсем, права человека. И десять заповедей из элементарных условий выживания популяции сапиенса в природе сводятся к «чтобы все было и за это ничего не было». Видимо, адвокаты появились именно в момент этой исторической мутации.

Теперь вот из-за этой мутации популяции она, Гермиона, заснуть не может.

Магической популяции, видимо, всего этого великолепия оказалось мало. На десяток простых истин, обросших неимоверным количеством ложноножек и ложноручек, волшебники навесили свои волшебные обстоятельства. Столько обстоятельств и поправок на ветер, что любая заповедь при детальном ее рассмотрении становится этакой трансцендентной категорией и фактически архаизмом — таким, как, например, принцип талиона. Ну то есть, будучи магом, человеком оставаться не обязательно.

Гермиона осторожно прилегла, не рискуя пока устраиваться основательно.

И в самом деле, а чего там заморачиваться, если любой свой проступок можно списать на заклятие. Империо там или другое какое Круцио. Не корысти ради, мол, а токмо волею пославшего мя… Или вот магический договор. Поди признай его, к примеру, недействительным или незаключенным. Поди докажи его наличие или отсутствие для начала! Тут даже думосбросы не помогут — за всю историю волшебной адвокатуры никогда и никому не удавалось приобщить к материалам дела и использовать как доказательство воспоминания. Взять хоть право на защиту: адвокаты, как мухи, выздоравливают, а поди-ка подтверди в суде, было там оно или не было.

Тут в бок всадило так, что Гермиона, дернувшись, свалилась с дивана. И схватилась за голову, хотя ударилась локтем.

Договор. Недоказуемый договор. Магический договор.

Магический договор, скрепленный тайной.

Гермиона поднялась, решая, считать ли себя умницей за то, что додумалась, или клинической дурой за то, что не додумалась раньше.

Нерушимая клятва.

Взгляд упал на диван со скомканной простыней. Из обивки злорадно торчала большущая пружина.

Радостное возбуждение от неожиданной догадки спало быстро. Когда Гермиона закончила обдумывать все последовавшие за догадкой мысли, было уже скорее рано, чем поздно. И результат обдумывания был удручающий.

Ничего не изменилось. Ее внезапное знание не влечет за собой ничего. Да, теперь кое-что во взаимодействии участвующих лиц прояснилось. Однако ответы ни на один вопрос по делу не поступили. Кому выгодно? За кого и почему Снейп так подставляется? Кто дергает административные рычаги Аврората и СПП? И еще тысяча и один вопрос помельче…

Словом, адвокат Грейнджер, ритуальные телодвижения тебе придется совершать все те же. Освидетельствование, залог, освобождение из-под стражи. Для начала.

Хотя нет. Для начала — спать.

Репаро с устатку вышло кривенькое, но пружина все-таки убралась в диван. Гермиона загнездилась в одеяло, и раньше, чем голова ее коснулась подушки, обожженные и уставшие ноги погрузились в раскаленный песок пляжа.

В этот раз не удавалось даже плакать, не было сил. Гермиона размеренно брела вперед, ничего не ожидая и мало что понимая. Не понятно ей было, к примеру, какая нелегкая заставляет тащиться и тащиться в никуда вместо того, чтобы сесть и отдохнуть, хотя бы из чувства противоречия. Нельзя, и все тут. Даже прыжок на месте — и тот считается попыткой улететь.

Делай, что должен, и будь что будет.

Вся дорога — лишь цепочка долгов больших и мелких займов. Делая каждый следующий шаг, первое, о чем думает человек — что и за что он должен. Сама жизнь — это один большой кредит с процентами в пользу смерти.

Поэтому делай, что должен.

Взмах крыла бабочки может породить тайфун. Но человек в своей убогости и слабости никогда не предвидит последствий своих шагов.

Поэтому будь что будет.

Кто сказал, что у любого пути должен быть конец? Кто решил, что есть цель? Большинство из нас обречены на бесконечную дорогу в никуда без права передышки. Все равно, идешь ты по пляжу или по ледяной пустыне. Дорога без цели не бывает простой.

Гермиона открыла глаза. Слезы сбежали по щекам и противно потекли в уши. «Я больше не знаю, зачем это все», — сказал МакЛейн. Прав он был, что ли?

Полоски света на темном потолке медленно таяли: наступало утро, гасли фонари, комнату затянуло равномерной прозрачно-серой дымкой. Снова запиликала за окном все та же птаха. Чего вот она пиликает? Какая великая идея, какое достижение царит в ее пташьей голове, где один глаз больше мозга?

Да что там птица. Солнце, великое светило — разве упорно и неизменно встает оно каждое утро на небосводе ради какой-то великой идеи? Чего стоило бы все его упорство, если бы не было тех, кому оно светит?

Гермиона медленно села, окунув лицо в жемчужную рассветную марь. Солнцу не лень вставать и прилежно светить без всяких заморочек на высокие цели и смыслы.

— А я чего тогда выпендриваюсь?

Выпендриваться, и впрямь, было нечего и не с чего. Гермиона вышла на улицу с непривычным чувством мрачного воодушевления и направилась прямиком к Ханне — выпить кофе. Получив в придачу к кофе огромный пышнющий омлет, поджаренный бекон и тосты, адвокат Грейнджер решила, что день начинается слишком хорошо. Не к добру.

Уведомление от Янсена прибыло с совой в офис точно к десяти утра. В безукоризненно канцелярских формулировках Рыба-дебил сообщал, что процедура медицинского освидетельствования обвиняемого С.Т. Снейпа состоится сегодня в 12.00 в кабинете таком-то больницы им. Св. Мунго под руководством доктора Н. Лонгботтома; возражения относительно кандидатуры эксперта адвокат обвиняемого может представить…

Гермиона выронила листок на стол: в дверь с грохотом ворвался Мартин.

— Вот! — задыхаясь, потряс он плотным желтым конвертом. — Он иск подал!

Конверт шмякнулся на янсеновское уведомление. Гермиона непонимающе нахмурилась: на кой Снейпу подавать какие-то иски? К кому иск? О чем иск? А самое главное, зачем?

Иск оказался не снейповский. И радоваться бы, но иск оказался риверсовский. Точнее, малфоевский. В другое время Гермиона и впрямь бы порадовалась, дело обещало быть интересным, драйвовым и, что греха таить — прибыльным: маготехнологи, по слухам, деньги считать умели, однако жмотами не были. Но сейчас адвокат Грейнджер испытывала неописуемую досаду на Малфоя, Риверса, маготехнологов со всеми их технологиями: приперлись тут со своими проблемами, от большого дела отвлекают, подождать не могли, что ли…

Три листа иска убористым почерком вызывали глухое раздражение. Пора вводить регламент не только на речи в суде, но и на объем процессуальных документов. Неужели Риверс думает, что суд будет вникать в эту размазанную, как жидкая овсянка по тарелке, белиберду? Да судья глянет в начало, в конец, проклянет все на свете, и будет выносить решение по приложенным документам и внутреннему убеждению, и чихать он хотел на твои теоретические экзерсисы и выкладки из судебной практики. У него, у судьи, своя практика. Внутреннее убеждение называется. И хрен ты его в чем внутренне переубедишь.

После пятой попытки прочитать исковое Гермиона сдалась. Она ничего не понимала. Нет, буквы-то были знакомые, но в слова они складываться не желали, и обретать какой-то смысл не собирались. Препоганое состояние, когда тебя за уши выдергивают из одного дела и насильно запихивают в другое. Первое теряешь, во второе не вникаешь. Если бы Гермиона могла выбирать, она бы с огромным удовольствием утрамбовала дело Снейпа в самый дальний ящик и погрузилась в тайны возникновения, изменения и прекращения прав и обязанностей на объект недвижимости и интеллектуальные права на технологии портального перемещения.

Но не только история не знает сослагательного наклонения. А в юриспруденции наклонения если какие и есть, то все сплошь не сослагательные, а относительные: если не наклонишь оппонента ты, оппонент наклонит тебя. И единственный способ не оказаться в пикантной позе чуть нагнувшись, с высоко поднятой головой и низко спущенными кюлотами — бери больше, кидай дальше, думай быстро, а бегай еще быстрее.

Гермиона почти с облегчением отлевитировала исковое Мартину. Конверт с остальным исковым материалом швырнула просто так, без магии.

— Позицию, — понимающе кивнул парень.

Позицию, позицию, внутренне вздохнула Гермиона, повязывая шарфик. Главное, чтоб не пикантную. Ее ждали Снейп, Лонгботтом и освидетельствование.

Аппарировав в холл Мунго, Гермиона нашла взглядом Снейпа — тот черной кляксой развалился на диване, демонстрируя полное презрение к окружающей действительности вообще и связывающему руки заклинанию в частности. Возле дивана так недвижимо, будто под Петрификусом, стояли двое конвойных. Янсена было не видать, но он всегда был так невыразителен обликом, что вполне мог слиться с серовато-белой больничной стеной.

Мимо промчалась, встревоженно галдя, стайка молодых людей в розовых, похожих на детдомовские пижамы, одежках стажеров госпиталя. Невилл что-то говорил про зачет, вспомнила Гермиона, и кинулась следом за стажерами — если все дороги ведут в Рим, то все студенты рано или поздно приходят на экзамен.

В поместительном лектории Мунго стояла напряженная, почти мученическая тишина. Точно такая, как когда-то на экзаменах по Зельеварению, и Гермиона невольно поежилась. Атмосфера тем более была удивительна, что вместо жутко придирчивого и кошмарно необъективного Снейпа за столом экзаменатора располагался милый, скромный и безобидный Лонгботтом.

Невилл скучающе глядел в потолок, раскачиваясь на стуле и уперев одну ногу в край стола. Напротив икала, потела и переливалась всеми цветами побежалости девушка, которая могла бы быть симпатичной, если бы не потусторонний ужас на лице и взгляд затравленной удавом мартышки. Обстановка накалялась, и на миг Гермиона всерьез решила, что бедная девушка вот-вот грохнется в обморок.

Наконец Лонгботтом прервал паузу, достойную великого театрального актера, и устало вымолвил:

— Методы приема порошков.

— Пероральный… — пискнула студентка и зажмурилась, словно ожидая удара, только что руками не закрылась.

— Так, — ободряюще такнул Невилл.

Девушка приоткрыла один глаз и напряглась:

— Перанальный…

Невилл перестал раскачиваться и заинтересованно приподнял брови:

— Что-что? Как это?

— Путем вдувания…

Лонгботтом потерял равновесие и рухнул на пол, со страшным грохотом свернув заодно стол, девушка взвизгнула и отскочила на безопасное расстояние, закрыв лицо ладонями.

Из-за двери лектория Гермиона услышала неуверенное:

— Может, прийти ей на помощь и выломать дверь?

Невилл поднялся на четвереньки, помотал головой, отпихнул локтем стул и воззрился на студентку:

— О, робкая, вечно плачущая мисс! Я готов вам поставить «удовлетворительно» за нетривиальность мышления. Но, дорогая, пока я жив, вы не будете практикующим врачом, а то навдуваете же… идите в науку, разрабатывайте революционный метод приема порошков.

Зареванная девушка на негнущихся ногах покинула лекторий. Невилл только тут увидел Гермиону и наконец принял положение, более естественное для человека прямоходящего.

— Видала? — негодующе воскликнул он вместо приветствия. — И потом это нас будет лечить! Методом вдувания!

И Гермиона сразу вспомнила про глистов, но благоразумно промолчала.

— Ух, как я зол! — продолжал бушевать Невилл. — Вот каждый раз, когда зачеты принимаю, так понимаю Снейпа! Кругом сплошные дебилы! Позор нации и магической медицины! Да чтоб они все потом исключительно друг друга лечили!

— Привет, Невилл.

— Привет, привет. Где там твой Снейп, давай его сюда, я ему преподавательскую солидарность выражу!

Впрочем, при виде профессора Невилл несколько поумерил пыл. Рефлексы — вещь такая. Стабильная. Почти такая же стабильная, как профессионализм, который, как известно, даже огневиски не берет. И чего-чего, а профессионализма Невиллу оказалось не занимать.

Под монотонное бубнение материализовавшегося из стенки Янсена («Освидетельствование проводится в помещении госпиталя имени святого Мунго, в дневное время, при естественном освещении, профессором магической медицины мистером Лонгботтомом…») Невилл молча указал Снейпу на табурет.

Бывший профессор сел, не меняясь в лице.

Невилл кивнул на его запястья:

— Снять.

— Не поло.. — попытался возразить Янсен.

— Не положено — не ешьте! — отрезал Лонгботтом. — Снять!

И как-то так он это сказал, вроде и негромко, и даже без злости, что один из конвойных тут же снял заклинание, не дожидаясь разрешения следователя.

Ай да Невилл, ай да сукин сын! Кажется, даже Снейп несколько удивился.

Лонгботтом обошел вокруг него, критически хмыкая и покачивая головой. Потом отвернулся, вздохнул тяжко-тяжко и пробормотал еле слышно: «Мерлин великий, как я это ненавижу…»

А когда он снова посмотрел на Снейпа, Гермиона непроизвольно втянула голову в плечи. Снейп, кажется, тоже.

Невилл был не здесь и не Невилл.

Чуть склонив голову, он отсутствующим взглядом вперился в Снейпа, словно высматривал его потроха. И, похоже, что-то высмотрел: коротко кивнул, глубоко вдохнул и медленно поманил Снейпа пальцем. Тот не успел отреагировать и встать: вместо Снейпа из самого Снейпа встал другой Снейп — полупрозрачный, безучастный, с остановившимся незрячим взором. Сам же профессор наблюдал за происходящим если не ошарашенно, то недоуменно, и явно боролся с желанием придержать руками челюсть.

Дубль-Снейп послушно проследовал за Невиллом на середину кабинета и встал солдатиком. Лонгботтом поднял палочку на уровень его лба и медленно повел вниз, что-то еле слышно приговаривая на странном, не знакомом Гермионе, корявистом наречии. Двойник неслышно взвыл и выгнулся назад, будто в приступе столбняка.

— Круцио в течение предыдущих двадцати четырех часов, интенсивность изменяющаяся в диапазоне пять-пятнадцать, предполагаемые последствия — транзиторные ишемические атаки не менее девяти в вертебро-базилярном бассейне… — бесцветным голосом отчеканил Невилл. — Инкарцеро в течение предыдущих семидесяти двух часов, общей продолжительностью до сорока шести часов с незначительными паузами, предполагаемое последствие — дисфункция циркуляции крови в области запястий с дальнейшим восстановлением…

Дубль-Снейп зашелся немым воплем и рухнул на колени, хватая ртом воздух.

— Клиническая смерть вследствие кровопотери, девяносто восьмой год… Серия Круцио не менее четырех с незначительными интервалами, апрель девяносто восьмого года, интенсивностью не менее одиннадцати, предполагаемые последствия — транзиторные ишемические атаки в каротидном бассейне…

Профессорского двойника крутило, ломало и корежило, из его призрачного носа лилась призрачная кровь, он беззвучно вопил и скрежетал зубами, падал без сознания. А Лонгботтом продолжал монотонно оглашать историю снейповских истязаний, со всеми их степенями интенсивности, интервалами длительности и прочими расстройствами церебрального кровотока.

Сначала Гермионе было жутко. Потом ее охватила невыносимая, отчаянная жалость — не к самому Снейпу, а к его двойнику, которому приходилось на потеху формалистки-Фемиды публично переносить нескончаемое унижение, неизбежное следствие боли. Сознание ее отказывалось воспринимать и то, что двойник профессора может не чувствовать боли и уж подавно не испытывать моральных страданий, и то, что все это выпало на долю настоящего Снейпа. Ведь если допустить, осознать хоть на миг, что весь этот кошмар переживал настоящий, реальный, живой человек, вот этот вот самый профессор Снейп, дело перестанет быть делом, а подзащитный — подзащитным. Останутся возмездие и требующая справедливости жертва.

По лбу Невилла катились капельки пота. Каждая следующая манипуляция, каждый шаг в глубь темного снейповского прошлого, писанного Непростительными, давались ему все труднее и труднее. Наконец он пошатнулся, отер лицо и почти просипел:

— Все. Глубже семьдесят шестого года точно ничего нет, до семьдесят восьмого ничего значительного. Заключение будет готово через три дня. Давайте протокол, прочитаю и подпишу завтра.

Он замысловатым взмахом палочки растворил в воздухе снейпо-призрака — хотя Гермиона уже готова была увидеть, как двойник обратно в Снейпа и возвращается, — и быстро пошел прочь, оставив без внимания невнятное восклицание Янсена: «Не положено завтра! Надо сегодня! Сейчас!»

Адвокат Грейнджер машинально отрезала, что непосредственно после проведения процедуры эксперт физически бывает не в состоянии что-то читать и подписывать, и что почтенному следователю следовало бы по долгу его следовательской службы знать протокол производства подобного рода экспертиз. Машинально — потому что не могла оторваться от развевающихся пол белого невиллова халата и думала о том, как они со Снейпом, оказывается, похожи.