Традиция (гет)

Нейрис бессильно откинулась на подушки. Каждый вздох давался ей с трудом, но она не обращала никакого внимания ни на боль, ни на слабость, ни на желание расслабиться, сдаться и просто умереть. Нейрис напряжённо прислушивалась к беспокойному взволнованному шёпоту повитух и служанок — прислушивалась в ожидании второго пронзительного крика и плача, но, как бы она ни желала услышать это, как бы ни ждала, ничего, кроме этого самого шёпота, не услышала.

— Миледи… ох, миледи… — залепетала старая служанка, которая была старше всех других служанок вместе взятых ещё тогда, когда Нейрис была маленькой девочкой.

— Он мёртв, Нейрис, — крепче сжав её руку, зашептал Эймон. — Мальчик родился мёртвым.

Нейрис, замотав головой, отвернулась от Эймона, и слёзы покатились из уголков её глаз. Она надеялась, что брат не видел, надеялась, что хотя бы один-единственный раз он не станет её жалеть, но быть сильной, как он, на самом деле не могла. Нейрис никогда не была сильной, никогда не могла постоять за себя и своих близких, никогда не была такой уверенной и смелой, как кузина Дейна, или бойкой и страстной, как Элейна. Но ей это никогда и не нужно было — рядом с Нейрис всегда, всю её жизнь, был Эймон. Её рыцарь. Её дракон.

— Нейрис, Нейрис, — склонившись над ней, Эймон ласково провёл ладонью по её спутанным волосам. — Нейрис, девочка ведь жива. Твоя дочь жива и здорова. Красивая, маленькая и такая же прекрасная, как её мать. Нейрис…

Дверь со скрипом приоткрылась, и сумрак спальни прорезал слабый луч света. До Нейрис донеслись тихие шаги, хныканье и какое-то бормотание. Несколько мгновений спустя Нейрис почувствовала, как перина продавилась под тяжестью чьего-то тела. Она бросила взгляд на… Дейрона с ребёнком на руках. Сын, заметив её взгляд, ласково улыбнулся.

— Поздравляю с рождением дочери, матушка, — проговорил он. — Она чудесная. Бейлор и Эйрис будут рады узнать о рождении тёти.

Нейрис слабо улыбнулась.

— Как ты её назовёшь? — снова заговорил Дейрон.

Нейрис попыталась сесть, но безрезультатно. С трудом опёршись на подушки с помощью Эймона, она протянула руки, безмолвно прося Дейрона передать ей ребёнка.

Девочка была действительно прекрасна, брат и сын не лгали. Валирийская кровь прослеживалась в ней очень чётко — на голове пробивался светлый пушок, глаза большими голубыми озерами выделялись на круглом сморщенном лице и внимательно изучали Нейрис, а маленькие ручки так и тянулись к её волосам. Нейрис улыбнулась.

— Дейнерис. Её зовут Дейнерис, — проговорила она.

— Красивое имя, — кивнул Дейрон, протянув руку к сестре.

— Да, красивое, — подтвердил Эймон.

— А где мальчик? — спросила она. — Где… где мой сын?

— Его унесли, — опустив взгляд на свои руки, проговорил Дейрон. — Мы с Мирией проследим, чтобы его похоронили с почестями.

— Я хочу присутствовать… — поднимаясь с подушек, начала Нейрис. Дышать стало труднее, а сердце забилось в груди раненой птицей. — Я хочу сама похоронить своего сына…

— Нейрис, — это уже был голос Эймона, как всегда тихий и спокойный. — Сейчас ты слишком слаба, и тебе нужен отдых. Ты слышишь меня, Нейрис? Ты останешься здесь, а мы с Дейроном обо всём позаботимся…

— Нет, — упрямо замотала головой Нейрис. — Нет, я хочу…

— Нейрис, или ты остаёшься добровольно, или я прикажу, чтобы тебе дали макового молока. Нейрис, неужели ты нам не доверяешь? Нейрис!

— Где Эйгон? — вместо ответа устало спросила она. — Почему он не приходит? Почему вы здесь, а он — нет?

Повисло молчание. Нейрис видела, как неловко было Дейрону, и чувствовала напряжение Эймона. Его неодобрение, осуждение, злость, даже, скорее, ярость.

— Он с леди Барбой и Эйгором поехал с визитом в Речные земли, — наконец, вымолвил Дейрон.

Нейрис кивнула, принимая к сведению известие. Верно. Всё верно. Ничего другого и не следовало ожидать. Леди Барба слишком быстро оправилась после родов, и, конечно, они отправились похвастаться сыном перед Талли, Бракенами, Блэквудами… Ладно. Всё верно. Сын — это всегда хорошо, тем более такой, как Эйгор — сильный, крепкий, живой.

— Нейрис? — позвал Эймон.

Она снова кивнула.

— Всё… всё хорошо. Да, всё хорошо. Ладно… Дейрон, проследи за всем, милый, хорошо?..

Дейрон кивнул и, склонившись над матерью и поцеловав её в лоб, стремительным шагом вышел из комнаты.

— Я тоже пойду, — сказал Эймон, поднимаясь с кровати.

— Нет, — Нейрис неожиданно даже для самой себя ухватила брата за локоть. — Останься, Эймон. Пожалуйста.

Он хотел было что-то ответить, но, по-видимому, передумал и присел обратно на край кровати.

— Расскажи мне что-нибудь, Эймон, — склонив голову брату на плечо, попросила она.

— Что же тебе рассказать, сестрица? — улыбнулся Эймон. — Что такого, чего ты ещё не знаешь?

Нейрис повернула голову, чтобы посмотреть брату прямо в глаза, и протянула руку к его лицу.

— Расскажи мне про пленение.

Она видела сомнения Эймона и его колебания. Она знала, что он не хотел рассказывать о Дорне и смерти короля Дейрона, не хотел вспоминать, не хотел пугать Нейрис… Он не хотел так много всего, связанного с войной, хотя она и была давно закончена, и даже дорнийская принцесса стала принцессой Вестероса... Но Нейрис знала, что и ей он отказать не мог — она была его слабостью, как бы странно это ни было. И Эймон начал рассказ.

Он рассказывал о походе Дейрона и многочисленных победах над мятежниками на Костяном Пути, делился ощущениями пьянящего облегчения от предложенного дорнийцами мира и тяжестью осознания вероломного предательства. Рассказывал о бойне — не о битве даже, в которой трое из его рыцарей-братьев доблестно погибли, а четвёртый трусливо сбежал, опозорив все святыни Белой Гвардии. Рассказывал о смерти Дейрона — с Чёрным Пламенем в руке, окружённого десятками дорнийцев. Рассказывал о том, как самого его, пленённого, подвесили в клетке, как какого-нибудь зверя, над змеиной ямой, как ядовитые дорнийские гадюки жалили его, и Нейрис с точностью не знала, кого он имел в виду под «гадюками» — змей или самих дорнийцев. Рассказывал о том, как его спас Бейлор чуть ли не ценой собственной жизни. Его голос, тихий и спокойный, источал горечь и сарказм — разумеется, как же всё-таки это было унизительно, когда король спасал белогвардейца, в то время как всё должно было быть наоборот. И рассказывал о долгом пути домой и о том, что ему, истощённому и израненному, сил придавали только мысли о Нейрис.

Льстил, конечно же, льстил, и Нейрис знала это, но улыбка всё равно расплылась на её лице.

— И я вернулся, а когда увидел тебя, вся боль сразу же отошла на задний план, забылась, исчезла, — он замолчал и, приподняв её голову за подбородок, заглянул Нейрис в глаза. — Ты понимаешь, как дорога мне, Нейрис? И если бы сегодня что-то пошло не так, если бы сегодня с тобой что-то случилось, Нейрис… я не знаю, что сделал бы. И ты знаешь, прости, конечно, но я рад, что Эйгон уехал, и надеюсь, что в Речных землях он пробудет так долго, как это вообще только возможно.

— Ты не должен так говорить…

— Да, я знаю, но, — Эймон горько рассмеялся, — Нейрис, если бы это у меня сегодня родилась чудесная дочь, если бы ты родила мне дочь, если бы Дейрон был моим сыном… боги, Нейрис, одни только «если бы», но я был бы самым счастливым человеком на свете.

Нейрис мягко улыбнулась. Эти слова, эти мысли были кощунственными, потому что она — замужняя королева, а он — рыцарь Белой Гвардии, но… на самом деле она не знала, каким было это «но». Она ничего не знала и ничего не хотела знать. Всё было так запутано и так… сложно!

Нейрис чувствовала, как Эймон легонько поглаживал её по волосам, и в голове её крутилась мысль, что это страшный, страшный грех, а решение стать септой, и раньше бывшее твёрдым и непоколебимым, становилось всё сильнее. И даже Эйгон не сможет остановить её в этот раз.

Ощутив лёгкий поцелуй в лоб, Нейрис прикрыла глаза. Какой же всё-таки это был грех…