Традиция (гет)

Рейнис упала в кресло, забыв обо всех манерах и сдержанности, которые должны постоянно сопровождать королеву, быть неотделимой её частью — такой же, как сердце или голова. Впрочем, Висенья же нечасто заботилась о терпеливом и толерантном поведении и вежливости в разговорах и делах, но ведь и она, Рейнис, — не Висенья! Настроение, бывшее и так ни к чёрту, сделалось ещё мрачнее.

Служанки, едва она, словно ураган, влетела в комнату, сразу же забегали вокруг, справляясь о здоровье и желаниях «её величества». Рейнис, нахмурив брови, махнула рукой, давая понять, что не нуждалась более ни в их помощи, ни в их присутствии. Девушки глубоко поклонились и ушли, но, прежде чем дверь тихо притворилась, оставляя её в одиночестве и отрезая все звуки Драконьего Камня, до Рейнис долетели возбуждённые интригующие шепотки. Уже буквально через несколько минут замок снова наполнится сплетнями и слухами, и снова все, вплоть до младшего поварёнка, узнают, что король проводит ночь со старшей своей сестрой.

Висенья. Тёмная сестра. Королева, которую одновременно боялись и желали. Двор практически заглядывал ей в рот, ловил каждое её слово и каждый вздох, не отводил от неё взоров, замечая любое мановение руки и поворот головы. Потому что не услышать Висенью было опасно. Но всё-таки, дело было не только в этом — даже не в этом. Висеньей восхищались. Она была той, кем восхищались мужчины и втайне завидовали женщины — королевой, но, помимо этого, ещё и воином, всегда стоящим по правую руку от короля…

Рейнис стиснула зубы. Пусть так. Пусть Висенья — рыцарь и охранник Эйгона, но именно она, Рейнис, была его королевой и женой.

Поднявшись с кресла, Рейнис медленно и плавно, покачивая бёдрами, подошла к высокому зеркалу в резной позолоченной оправе. На каждую ночь с Висеньей Эйгон проводил десять с ней, что было не удивительно. Рейнис приподняла шёлковые юбки и, привстав на цыпочки, покрутилась, разглядывая себя с ног до головы. Женственную и нежную, изящную и аккуратную, её всегда восхваляли и лелеяли. Когда она была ещё ребёнком, родители не чаяли в ней души, сестра и сводный брат берегли и защищали, как нечто ценное и сокровенное, слуги относились и обращались с ней, как с маленькой принцессой, даже не подозревая, что в один прекрасный день она станет королевой. В юности Рейнис очень сильно сблизилась с Эйгоном. Хотя, лучше, наверное, было сказать, что он сблизился с ней — скрытный и замкнутый, он редко и неохотно шёл на контакт с людьми, и те нечастые разговоры по душам, когда брат делился с ней — только с ней! — мечтами и планами, тревогами и радостями, делали их роднее, чем кровные узы. Висенья всегда говорила, что, чтобы мужчина тянулся к тебе, нужно быть жёсткой и недоступной, но ошибалась тогда, да и сейчас тоже ошибается. Что, если не мягкость и покорность, привлекли Эйгона? Что заставило его ослушаться воли родителей следовать долгу, а не зову сердца? Уж не были ли это красота и женственность Рейнис? Её объятия, сочувствие и понимание?.. Конечно, нельзя было отрицать того, что Висенья тоже была красива, — все Таргариены красивы, валирийская кровь всегда возьмёт своё — но красива той суровой красотой, которая притягивает и отталкивает одновременно. И всё-таки… Эйгон выбрал именно Рейнис.

Рейнис перекинула волосы через плечо и пропустила их сквозь пальцы. Да, Эйгон выбрал её, но и от Висеньи он не отказался. Не набрался мужества. Не решился. Не посмел. И та ночь, одна-единственная из одиннадцати ночей, когда он отсутствовал в её постели, приводила Рейнис в бессильную ярость.

Рейнис любила их обоих, — и сестру, и мужа — но в такие ночи готова была оседлать Мераксес, приказать дракону поджечь их и смотреть, смотреть, смотреть, как они корчатся в муках, чувствуют, как огонь медленно пожирает каждый дюйм кожи и мышц… Нет, разумеется, она никого не сожжёт. Нет. Духу сделать это у неё не хватит. Подобное было, скорее, в характере Висеньи. Что же до самой Рейнис… у неё были свои способы добиться желаемого, мести и справедливости.

Пригладив юбки к бёдрам, Рейнис ещё раз внимательным взглядом обвела своё отражение в зеркале вышла из своих покоев. Охранники на входе проводили её удивлённым взглядом, но не сказали ни слова. Рейнис не знала, как было заведено в других домах, но, поступая на службу к Таргариенам, люди становились слепыми, глухими и немыми.

Драконий Камень был тихим, как будто мёртвым — даже драконов, обычно шумных и беспокойных, не было слышно. Факелы тихо потрескивали, превращая тень Рейнис в некое чудовище. Каменные плиты холодили ноги даже сквозь подошвы туфель, кожа покрылась мурашками, а волосы на затылке встали дыбом. Неужели она боится? Нет, нет, просто очень зла — зла, как дракон, сильнее, чем дракон.

Остановившись перед маленькой деревянной дверью, Рейнис нерешительно остановилась и снова разгладила складки на юбках. Может быть, она ошибается? Может быть, не нужно так слепо действовать, доверяясь порывам досады, злости и ревности? Нет, даже не может быть — она ошибается. Но она — дракон. Более того она — оскорблённый дракон, полный желания возмездия и справедливости. Рейнис сжала руку в кулак и уверенно постучала в дверь. Тишина — прежняя, без единого шороха и шелеста. Тяжело выдохнув, — Рейнис и сама не заметила, что задержала дыхание, — она развернулась и медленно направилась обратно в сторону своих покоев. Что ж, видимо, на то была воля богов, только вот старых или новых?..

— Моя королева?

Рейнис резко обернулась. А может, боги были не так уж и против… ведь вот он, её лирник, стоит здесь — в наскоро натянутой одежде, с растрёпанными золотистыми волосами, заспанный, но с широко открытыми в удивлении ярко-голубыми глазами. Её любимец, мальчик из Простора, с голосом сладким, как мёд, и ликом светлым, словно солнечные лучи. Рейнис сладко улыбнулась и чуть-чуть приподняла юбки платья, выставив вперёд ногу.

— У меня для тебя есть одно дело, — ласково пропела она, медленно приближаясь к лирнику, во взгляд которого закралась толика страха. — Не бойся, никто не узнает.

Упёршись ладонями ему в грудь, Рейнис толкнула его вглубь маленькой каморки и затворила за собой дверь.

Эйгон презирает музыкантов, она — любит. И будет любить ещё сильнее в каждую из тех одиннадцати ночей, которую брат будет проводить не с ней. А завтра она поставит их перед фактом, что сама полетит в Дорн. Эйгон не откажет, а Висенья — о Висенья, дорогая сестрица! — будет в ярости от потери очередного военного трофея…

Висенья внимательно выслушивала жалобу за жалобой, просьбу за просьбой, требование за требованием. Аудиенция у королевы длилась уже несколько часов к ряду. Мейгор и Эйнис, стоявшие позади её кресла, уже заскучали. Висенья слышала их тихую горячую перебранку. Боги милостивые! Один женат, у другого четверо детей, а до сих пор ведут себя, как вздорные мальчишки! И за какие грехи, интересно, боги её так прокляли?

Висенья прислушалась, заинтригованная тем, что же могло так заинтересовать её мальчиков, — для неё они всегда будут оставаться детьми, сколько бы лет им ни было и какой бы титул они ни носили, — и недовольно передёрнула плечами. Мечи и Звёзды, конечно же. Разумеется. Снова эти проклятые святоши. Да и что другое могло вызвать такой ажиотаж после очередного бунта неподалёку от Эйгонфорта? Мейгор, пышущий праведной яростью, порывался раз и навсегда расправиться с мятежниками, Эйнис же на это робко, но спокойно возражал, что отец абсолютно точно будет против. Эйнис был осторожным и неуверенным — и в кого, интересно, пошёл? — и явно не созданным для правления таким буйными и непокорными землями, как Вестерос. В этом, наверное, была её, Висеньи, вина — не смогла воспитать, вырастить королём, сильным правителем, но и Рейнис была виновата не меньше! Вздорная девчонка! Умчалась в Дорн за славой и почестями, оставив трёхлетнего сына, как оказалось, навсегда. Висенья стиснула зубы. Годы Гнева давно были окончены Эйгоном, но в её душе злость не утихнет никогда. Что же касалось Мейгора… да, он был её сыном, её кровью и плотью, но Висенья понимала, что и он был не без изъяна. Слишком пылкий, слишком скорый на ярость, слишком жестокий, он, её сын, тем не менее, больше подходил на роль короля, чем его единокровный брат.

За всеми этими размышлениями Висенья не заметила, что в Чертоге повисла тишина. Все взгляды — крестьян и лордов, иностранных торговцев и местных мелких лавочников, септонов и рыцарей — были устремлены на королеву в ожидании её решения. Висенья, нахмурившись, окинула взглядом стоявшего перед ней ремесленника — грязного, оборванного. Такой точно не будет просить чего-то невыполнимого.

— Твоя просьба будет выполнена. Принц Эйнис самолично проследит за этим.

— Тётя… — Висенья затылком чувствовала, как Эйнис колебался, но послушно склонил голову в знак покорности её воле и стремительным шагом скрылся за неприметной дверью в дальнем углу Великого Чертога, поманив за собой ремесленника.

— На сегодня аудиенция окончена, — поднявшись с кресла, Висенья обвела взглядом собравшийся люд. — Продолжим завтра.

Народ возмущённо зароптал, но безмолвные стражники быстро успокоили волнения. Дождавшись, когда зал опустеет, Висенья оправила платье и, опёршись на руку Мейгора, вышла из Чертога путём, которым прежде скрылся Эйнис. Некоторое время они шли молча, прежде чем Мейгор нетерпеливо поинтересовался:

— А что ты думаешь по поводу Мечей и Звёзд, матушка?

Висенья ждала этого вопроса, и ответ на него у неё уже был готов.

— Эйнис прав в своём мнении, что отец будет против карательных кампаний…

— Матушка! — зазвучавшие в голосе сына возмущение и недоверие рассмешили Висенью, но вида она не подала.

— Дело в том, Мейгор, что Эйнис боится выступать против Мечей и Звёзд, я же в свою очередь не хочу, чтобы ты терял благосклонность короля — ни сейчас, ни потом.

Мейгор упрямо молчал, прекрасно, впрочем, понимая, что на всём белом свете не было человека мудрее и умнее его матери, который одновременно любил бы его всем сердцем. Убедившись, что сын принял к сведению её слова, Висенья довольно кивнула и как ни в чём не бывало продолжила:

— А теперь расскажи мне, как поживает Цериса?

Медленно шагая по таким родным коридорам Драконьего Камня, Висенья сочувственно выслушивала жалобы Мейгора на то, что они с Церисой всё никак не могут зачать ребёнка, и его сомнения в том, что жена вообще была способна к деторождению. Мейгор хотел сына. Каждый раз, когда кто-то из детей Эйниса попадался ему на глаза, он становился ещё мрачнее и жёстче. Эйгона и Визериса, старших мальчиков, он просто терпеть не мог, родившегося меньше года назад Джейхейриса старался избегать изо всех сил, и лишь к юной Рейне питал симпатию и даже некую слабость. В то время как Мейгор изливал душу матери, а Цериса денно и нощно молила своих богов о сыне, Висенья была спокойна и отвечала всегда одно и то же: когда наступит время, у Мейгора родится ребёнок, мальчик, такой же крепкий и сильный, как его отец. Ведь, в конце концов, Висенья и сама, поглощённая кровью и огнём, родила поздно.

— Висенья!

Окрик настиг их у самого входа в хозяйскую часть замка. Взгляду медленно обернувшейся Висеньи предстали Эйгон в развевавшемся за спиной чёрно-бордовом плаще и спешившие за ним белогвардейцы.

— Эйгон.

— Отец.

Одновременно с Мейгором она приветствовала мужа и брата, только вот её приветствие разительно отличалось от приветствия сына — в его голосе звучали уважение и почтение, а низко склонённая светловолосая голова служила символом покорности и послушания, её же голос был ровным, и обращалась Висенья не к милорду, а к равному.

— Мейгор, — Эйгон кивнул, будто признавая тот факт, что у него вообще был такой сын, и снова взглянул на Висенью — холодно и отчуждённо, как всегда, впрочем — тепло в их отношениях, если и присутствовало, то было в далёкой юности. — Нам нужно поговорить.

Висенья сухо кивнула. Жестом дав понять сыну, что его присутствие более не потребуется, она развернулась и широким шагом направилась в сторону своих покоев. Эйгону было что-то нужно, и он последует за ней, если действительно хочет это получить. Позади послышался лязг доспехов двинувшихся вслед за своим королём стражников.

Белогвардейцы остались за тяжёлыми дубовыми дверьми. Висенья, сцепив руки в замок за спиной, наблюдала за мужем и братом, как-то странно подозрительно осматривавшимся вокруг. Она про себя усмехнулась: что, так давно не был, что уже и позабыл?..

Между тем, пока Эйгон осматривался, явно чувствую себя неуютно здесь, в её мире, Висенья искоса рассматривала его. Как же давно в последний раз она это делала! Эйгон был уже не молод — годы завоеваний, горя и нелёгкого правления оставили свой заметный отпечаток: лоб бороздили глубокие морщины, волосы, некогда бывшие серебряно-золотыми, стали снежно-белыми, взгляд ярко-сиреневых глаз, в котором и в лучшие времена редко можно было увидеть хотя бы заинтересованность, теперь не выражал совсем ничего. Впрочем, и её саму время не пощадило, в чём Висенья убеждалась каждый раз, когда смотрела в зеркало.

— Эйгон, — наконец, позвала Висенья, вырывая мужа из раздумий.

Он моргнул, словно возвращаясь обратно из какого-то своего мира. По-видимому, эта реальность оказалась куда как менее привлекательной, потому что выражение лица Эйгона стало жёстче, а голос — грубее.

— Ты едешь в Эйгонфорт, — он посмотрел ей прямо в глаза — такие же, как и его собственные. — И будешь следить за строительством замка на его месте, — Висенья открыла было рот, чтобы язвительно поинтересоваться, с чего вдруг было принято такое решение, но Эйгон не дал ей возможности вымолвить даже слова. — Это не просьба и не предложение. Это приказ.

— С чего ты решил, что можешь приказывать мне?! — поджав губы и яростно прищурившись, Висенья сделала шаг вперёд, вплотную приближаясь к нему. У них с братом и раньше возникали споры, и решалось это обычно во дворе — Чёрное Пламя против Тёмной Сестры, но сейчас и двор был далековато, и они уже не прежние, да и Тёмная Сестра уже десять лет как принадлежала Мейгору.

— Я твой король и твой муж.

— Я твоя королева, жена и старшая сестра! — уперев руки в бока, фыркнула Висенья.

Он окинул её нечитаемым взглядом.

— Ты, должно быть, не совсем верно меня поняла, Висенья, — медленно начал Эйгон. Каждое его слово было тяжелое, словно окованное в железо. И каждое со всей силы врезалось ей в сознание. — Я не даю тебе права выбора. Я не интересуюсь, хочешь ли ты этого, нравится ли тебе это. Ты едешь в Эйгонфорт. Ты успокоишь народ и пресечёшь любые новые попытки восстания. Ты будешь следить за строительством замка, крепости и обители будущих королей. Ты проследишь, чтобы этот замок был достоин Таргариенов.

— Эйгон… — зашипела, как кошка, Висенья. Пусть, пусть сейчас она выглядит не лучшим образом, но в эту грязную канаву она не поедет! Если ему так нужен этот чёртов замок, пусть едет и строит его сам, а она останется здесь, на Драконьем Камне!

— И либо ты отправляешься со всеми положенными почестями на Вхагар и с эскортом, — спокойно продолжал Эйгон, — либо с позором и без дракона.

— О, — Висенья криво усмехнулась. — Ты не посмеешь забрать у меня Вхагар…

— Правда? Готова ли ты поклясться в этом, Висенья?

Висенья смотрела в глаза своего мужа, своего младшего брата, человека, которого она знала всю свою жизнь, и не понимала: неужели он настолько сильно её ненавидел? Отступив назад, она прикрыла глаза и отвернулась, чтобы Эйгон не увидел этого проявления её слабости.

— Уходи, — глухо бросила она и повторила, но уже громче: — Уходи, Эйгон!

— Ты улетаешь завтра на рассвете.

Это стало последней каплей. Кроме того, что её практически выгоняют из собственного дома, разлучают с сыном, племянником и двором, так он ещё и не оставляет ей времени проститься! Схватив первое, что попалось под руку, Висенья бросила этим чем-то в Эйгона, но промахнулась. Ваза — а это оказалась именно она — пролетела на расстоянии ребра ладони от его лица.

— Проваливай, Эйгон! — яростно закричала она. — Проваливай и лучше не появляйся у меня на глазах, иначе я тебе их выколю! Проваливай, или, я клянусь, ты обретёшь врага страшнее, чем Дорн и Мечи и Звёзды! Проваливай!

Он не заставил себя упрашивать. Дверь громко захлопнулась, оставляя Висенью наедине с предательством и необъяснимой горечью утраты — утраты мужа и брата, дома, семьи. Ноги сами собой подкосились, и Висенья упала на пол.

Она не знала, сколько прошло времени и сколько она просидела на полу, но когда более-менее пришла в себя, небо за окнами уже чернело, мерцая миллионами точечек звёзд. Возможно, это была её последняя ночь на Драконьем Камне. Тихая и безмолвная, как будто перед штормом. А может?..

Висенья поднялась. Ноги плохо слушались, но она не обращала на них никакого внимания. Она воин — сильный и выносливый, опытный и бывалый. Она не потерпит такого с собой обращения. Она — не игрушка в руках зарвавшегося младшего братца и помыкать собой не позволит. Если уж ей придётся подчиниться, чести и достоинства она не уронит — чести и достоинства в своём понимании.

Скинув платье, Висенья отыскала в самом дальнем углу шкафа кожу и доспехи. Как давно она надевала их в последний раз! Ещё до рождения Мейгора… И как же она скучала по ним! Доспехи были Висенье так же привычны, как дракону его чешуя. Она оделась — медленно и неторопливо, наслаждаясь каждым мгновением, и подошла к зеркалу. И впервые за много лет начала плести себе косы, которые королеве были не к лицу. Но то была королева, а здесь и сейчас — она, Висенья Таргариен.

Вставив меч в ножны — жаль, что то была не Тёмная Сестра, — Висенья в последний раз осмотрела своё отражение в зеркале. Почти как в былые лихие годы, если упустить из внимания старость.

Драконий Камень подозрительно просто оказался позади, да и путь к драконьим загонам оказался не труднее. Неужели Эйгон не озаботился выставить стражу? Так ей доверял? Зря, наверное. Или, может, наоборот, ждал именно такой её выходки? Без разницы! С намеченного курса она не сойдёт, а там… будь что будет.

Вхагар встретила её беспокойным роптанием и взмахами могучих крыльев. Соскучилась и засиделась, ну, ничего, сейчас всё вернётся на круги своя, станет совсем как в прежние времена.

Взобравшись на спину дракона, Висенья глубоко вздохнула. Либо получится, и Эйгон действительно давал ей шанс улететь с честью, либо нет, и нет у неё больше мужа и брата.

Вхагар начала набирать высоту. Выше и выше. Дальше и дальше. С каждым взмахом костистых крыльев Висенья чувствовала эйфорию и восторг от охватившего её ощущения свободы. Она улетала всё дальше от Драконьего Камня, и это тяжким грузом давило ей на сердце, но улетала она с честью. Всё-таки, Эйгон позволил ей это сделать. Как муж или как брат — не важно. Главное — позволил.

Дейра беспокойно ходила взад-вперёд, не находя себе места. Тяжёлый, подбитый мехами плащ с вышитым красным бархатом драконом таскался позади, тянул к полу, заставляя упасть, сломиться, сдаться. Но Дейра упрямо удерживалась на ногах, не позволяя себе такой роскоши, а всем остальным — такого удовольствия. Остановившись около высокого окна, она упёрлась ладонями о подоконник и мысленно перенеслась на раскинувшийся у её ног внутренний двор Драконьего Камня. Там всё было по-прежнему. Там, как всегда, были дети, крики, бои на деревянных мечах, игры в прятки, догонялки и другие забавы. Всё было, как обычно, как будто это был самый обычный день, будто ничего ужасного не собиралось случиться буквально через какие-то несколько часов, будто через эти несколько часов её жизнь и не закончится вовсе. Самый обычный день, только вот спуститься туда, на растерзание холодному ветру и моросящему дождю, ей было нельзя — нельзя было забыть обо всех бедах и печалях, ведь… «Ведь ты принцесса!». Уж лучше бы она была обыкновенной простолюдинкой. «Ведь ты уже не девочка!», «Ведь ты уже женщина!». Какая она женщина? Женщиной она себя ни капельки не чувствовала! «Ведь ты выходишь сегодня замуж!». Пожалуйста, пожалуйста, не говорите этого, замолчите!

Дейра зажмурилась, изо всех сил стараясь удержать рвущиеся наружу слёзы. Драконы не плачут, всегда твердили ей. Но ведь она не дракон, и настоящего дракона у неё нет — ей так и не хватило храбрости оседлать даже самого спокойного из них. Значит, можно и поплакать?

— Принцесса, — позвала сзади тоненьким голоском служанка. — Миледи, мне было приказано подготовить вас к церемонии.

Дейра безмолвно прошла к креслу у зеркала и села так, чтобы даже случайно не увидеть собственного отражения. Не на что там было смотреть — никого знакомого она уже не увидит, только бледную тень себя прежней.

Дейра чувствовала прикосновения к её волосам щётки и холодных проворных пальцев, но в то же время у неё складывалось ощущение, будто всё это происходит и не с ней вовсе, а с какой-то другой грустной девушкой, готовой в любое мгновение разразиться рыданиями. Но вот только навряд ли на свете была ещё одна такая девушка.

— Вы будете самой красивой невестой во всех Семи королевствах, миледи, — нежно пропела служанка. К чему бы это? Чтобы подбодрить? Утешить? — Принцу Мейгору очень повезло.

Дейра ничего не ответила, чувствуя, как тошнота подступает к горлу при упоминании единокровного брата… и будущего мужа.

— Всё готово, миледи, — снова сделала попытку угодить ей служанка. — Хотите взглянуть на себя? — Дейра молчала, уставившись на каменную стену перед собой. — Хотите, чтобы я осталась с вами? — уже ни на что не надеясь, вновь спросила девушка. Так и не получив никакого ответа, она откланялась и поспешила уйти, тихо затворив за собой дверь.

Время стремительно мчалось, унося с собой последние мгновения детства и счастья. Когда за Дейрой пришли рыцари Белой Гвардии, за окнами уже начинало смеркаться. Как почётный эскорт (или как охранники девицы, которая не желает выходить замуж?) они встали по обе стороны от неё — каменные изваяния во всём белом, готовые в любой миг обнажить мечи и отдать жизни за Таргариена… и убить за него. Они всегда вызывали у Дейры восхищение — всегда, но не сегодня. Сегодня они вели её на верную гибель.

Септа Драконьего Камня была полна народу — замковые слуги и жители, вассалы, многие из которых, как Веларионы и Селтигары, преодолели нелёгкий путь через Узкое море, Верховный Септон, стоявший у алтаря и, подслеповато щурясь, глядевший на неё, ну и Таргариены, конечно же, её семья. Отец и тётя Висенья стояли в первых рядах, до странности схоже, будто невзначай, положив руки на эфесы своих мечей. Эйнис с двухгодовалой любопытно и беспокойно крутившейся малышкой Рейной на руках и Алисса, в скором времени собиравшаяся вновь понести ребёнка, стояли чуть позади. Дейра помнила их свадьбу. Эйнис и Алисса тоже росли вместе и тоже знали друг друга всю жизнь, и их брак не казался несчастливым. Но одно дело Эйнис, другое — Мейгор, одно — Алисса, и совсем противоположное — она. Если бы сегодня именно Эйнис ждал её у алтаря, всё было бы намного, намного легче. И самой Дейре тоже было бы легче.

Но там стоял Мейгор. Младше её на три года, он, тем не мене, возвышался над Дейрой, словно дракон, жёсткий, жестокий и смертельно опасный. Она всегда опасалась его, старалась держаться на разумном расстоянии, но кто-то — может, боги, а может, отец и Висенья — сыграл с ней злую шутку, и теперь она навсегда свяжет свою жизнь с этим чудовищем.

Дейра шла к Мейгору, не понимая, как и зачем она это делала. Как, если колени нещадно тряслись, она продолжала удерживаться на ногах? Зачем она идёт, почему не убежит, ведь белогвардейцы уже не сопровождают её? Но она шла и шла, а Мейгор становился всё ближе и ближе. Вот он улыбнулся ей, и по коже побежали противные мурашки. Дейра глубоко задышала. Она не была храброй, и дракона, который мог бы быть храбрым за неё, у неё не было, но всё-таки она не побежит.

Мейгор, поймав её руки, взял её ладони в свои и развернул лицом к себе. Дейра опустила голову, будучи не в силах выдержать его взгляд.

Теперь, когда ей хотелось поскорее со всем этим закончить, время тянулось как никогда медленно. Верховный Септон бубнил и бубнил свои молитвы, Мейгор всё так же сверлил её взглядом, как, впрочем, и все собравшиеся, а корсет молочно-белого подвенечного платья, расшитого золотой и серебряной нитью и драгоценными камнями, мешал дышать полной грудью, но, что было хуже всего, мешал жить.

Часы, а может, годы спустя Верховный Септон замолчал, выжидающе уставившись на неё. Почти механически Дейра произнесла положенные, практически вбитые в голову, слова. Она чувствовала, как отец снимал с неё плащ, а Висенья накидывала плащ Мейгора — точно такой же, как и её собственный, и защёлкивала большую застёжку в виде трёхглавого дракона Таргариенов у самой шеи. Дейра практически утонула в этом плаще, еле устояв на ногах. Снова заговорил Верховный Септон, потом послышались аплодисменты, и, только когда Мейгор, приблизившись, приник к её губам в поцелуе, Дейра догадалась, что церемония подошла к концу. Ну вот и всё. Теперь у неё есть муж — человек, которого она боялась и не любила с самого детства.

Путь до Великого Чертога Дейра помнила смутно, да и последовавший за ним пир — тоже. Вручение даров новоиспечённым мужу и жене, — ей и Мейгору, мелькала каждый раз в голове тревожная мысль, — пожалуй, врезалось в память лучше всего — скорее всего, из-за Висеньи, торжественно передавшей сыну Тёмную Сестру. Вино и мёд лились рекой, птица сменялась мясом, мясо — рыбой, пироги чередовались с пирогами, гости пьянели и становились раскованнее и шумнее, обычно хмурый отец повеселел, Алисса и Рейна незаметно ускользнули, сбегая от начавших зарождаться буйств, Мейгор, её муж, о чём-то лениво переговаривался с Эйнисом. Не поддались всеобщему веселью, пожалуй, только Висенья, никогда не позволявшая себе расслабиться, и сама Дейра, не замечавшая ничего вокруг.

Пир подошёл к концу, и Дейру, грубо вытащив из-за стола, окружили мужчины. Подняв её на руки, они смеялись, срывая с неё плащ, платье и сорочку, трогали и отпускали грязные шутки, а от винного духа, исходившего от них, не возможно было сделать даже вздоха. Тот момент, когда её втолкнули в спальню, стал её спасением, думала Дейра… но боги сразу же разубедили её в этом. Там, в тускло освещённом пламенем одного лишь камина помещении, её уже ждал он, её муж, полностью обнажённый, так же, как и она сама. Дейра зажмурилась.

Боль — то единственное, что запомнилось ей от первой брачной ночи. Там, в той комнате, не было ни Мейгора, ни её самой, только боль. Были и дикое унижение, и стыд, и позор, но боль возвышалась над всем этим, как королева, прочно захватившая всё её существо, как в своё время родители и Висенья завоевали шесть из семи королевств.

Едва начало светать, Мейгор, полный радости, гордости и воодушевления, унёсся оповестить весь Драконий Камень о том, что зачал сына.

Пусть так, пусть он зачал сына. Каждому ведь своё. Каждому своё. Прежней Дейры Таргариен, к примеру, больше не было, и даже тени её прежней не осталось.

Рейна очень отчётливо помнила всю свою довольно-таки недолгую жизнь.

Помнила, как она, девчушка трёх лет от роду, смотрела на непонятное маленькое кричащее существо, закутанное в простыни и лежавшее на руках матери. Её брат, объяснили ей, названный в честь дедушки — Эйгоном. Но он совсем не был похож на дедушку! Дедушка был большим и хмурым, а этот Эйгон — маленьким и очень смешным. Рейна помнила, как, увидев её, он, маленький братец, улыбнулся очаровательной беззубой улыбкой. И именно в тот момент сердце Рейны растаяло, и она поняла — вот он, самый любимый её человек на всём белом свете, её лучший друг, её младший брат.

Рейна помнила, как умер дедушка Эйгон. Такого большого количества людей, как на погребении, она не видела ни до этого, ни после. Она помнила погребальный костёр и юркие, непонятно чему радовавшиеся, язычки пламени, охватившие тело умершего короля, ярко-оранжевые искры, взметавшиеся в чёрное небо, и пепел, из которого, когда огонь потух, отец достал Чёрное Пламя. Помнила, как отец, покрутив огромный меч в руках, опустил его и протянул Мейгору украшенным рубинами эфесом вперёд. «Ты достоин больше, чем я», — набатом звучали в голове Рейны слова.

И сейчас Рейна смотрела на Чёрное Пламя, казавшееся в темноте ночи даже чернее, чем было на самом деле, и думала… думала, что, если бы отец не отдал меч, если бы не старался во всё угодить брату, если бы…

Рейна помнила, как Эйгону, её уже такому взрослому, но всё ещё младшему братцу, даровали титул принца Драконьего Камня. Только тогда она взглянула на него совсем по-другому — не как на мальчишку, над которым она некогда подшучивала, о котором заботилась больше всех на свете, и даже не как на её маленького рыцаря, как он сам себя называл. Нет, теперь это был уже юноша, подававший большие надежды, наследник шести из семи королевств, её будущий король. Рейна была горда, — о, как она была горда! — но отчего-то в тот момент ничем не обоснованная грусть сковала ей сердце. Но не все радовались этому так же, как она. Мейгор и королева Висенья кипели яростью. Оскорблённая, Висенья, не дождавшись официальной церемонии, удалилась на Драконий Камень, а Мейгор и Цериса улетели в неизвестном направлении верхом на Балерионе. В очередной раз за какие-то пару-тройку дней двор был потрясён, снова начались пересуды, поползли сплетни — ни у кого не было сомнений в том, что Чёрный Ужас больше никогда не будет оседлан, и, как оказалось, зря.

Рейна помнила, как отец сказал ей, что она выходит замуж за Эйгона. Помнила своё удивление и спонтанное желание рассмеяться. Она! И Эйгон! Конечно, он уже не был мальчиком, да и вообще очень сильно изменился за те два года, что прошли с дарования ему титула. Возмужал, вырос, похорошел… но всё ещё был её маленьким младшим братцем! Она могла признать его своим будущим королём и сюзереном, но не мужем! Тем не менее, тогда Рейна спокойно приняла этот факт, не относясь, впрочем, к нему серьёзно.

В том же году Мейгор взял себе вторую жену, с которой венчался по древнему валирийскому обряду. Драконий Камень тогда буквально взорвался возмущением и негодованием. Рейна помнила ярость отца и его прилюдный ультиматум: либо Мейгор оставляет «девчонку Харровей» и возвращается к законной жене, либо отправляется в изгнание в Пентос. И Мейгор, уже всерьёз сомневавшийся в способности Церисы родить ему наследника, предпочёл отправиться в Пентос… с Алис.

Рейна помнила свою свадьбу — роскошную церемонию с тысячами цветов, громкой музыкой и увеселениями. Помнила неловкий, но до ужаса милый танец Джейхейриса и Алисанны, помнила и другой танец — её с Эйгоном. Помнила, как сразу же после церемонии изменилось поведение брата, дразнившего и задиравшего её вплоть до того момента, как они встали друг перед другом у алтаря. Как будто за несколько часов Эйгон стал взрослее и спокойнее, терпеливее и уважительнее. С этой стороны Рейна увидела его впервые в тот момент.

Рейна помнила свою первую брачную ночь. Помнила свои ожидания — и смех, распиравший её изнутри при одной лишь мысли об Эйгоне в её постели. Но всё оказалось не так уж и плохо, на самом деле, и даже вовсе не плохо. Её маленький братец действительно стал её мужем… и теперь Рейна вовсе не была против.

Рейна помнила свои роды. О, как она была зла на Эйгона за эту адскую боль, за это унижение, за эти бесконечные часы мучений, крики и суету. Но когда она услышала первый крик, а через несколько минут — второй точно такой же, Рейна забыла и о пережитой боли, и о злости, и об изощрённом плане мести для драгоценного мужа. А когда Эйгон практически влетел в душную комнату, и его взгляд упал на дочерей, и во взгляде этом засияло счастье и облегчение, Рейна осознала, как же сильно она его любила — не брата, а мужа.

Рейна отчётливо помнила и бережно хранила в памяти первые шаги и слова Эйреи и Раллы и восторг Эйгона, с которым он за всем этим наблюдал. Рейна долгое время была единственной «маленькой принцессой» Эйниса. Отец любил и лелеял её, во всём потакал, но эта любовь не шла ни в какое сравнение с любовью Эйгона к их дочерям. И из-за этого Рейна любила его ещё сильнее.

Рейна помнила, как умер отец. После долгой болезни, да, но ему становилось лучше, и все думали, что опасность уже миновала, но одна-единственная ночь полностью изменила жизнь всего королевства — и её жизнь тоже. Она помнила, как вернулся из изгнания Мейгор — с Алис и ещё одной, новой, женой, дикаркой-пентошийкой Тианной. Вернулся, увенчанный короной Завоевателя, верхом на Балерионе и с Чёрным Пламенем наперевес. Вернулся и объявил себя королём. Знать возмутилась, головы полетели с плеч — Мейгор доказывал свою правоту, власть и могущество.

Рейна помнила многочисленные тайные собрания, на которые ходил Эйгон и с которых возвращался возбуждённым и взбудораженным. Рейна помнила свою злость и бессильную ярость, ведь, планируя заговор, желая вернуть «свою корону», он подставлял под удар не только себя и верных ему лордов, но и мать, и Визериса, служившего у Мейгора оруженосцем, и Джейхейриса с Алисанной, и её, и их детей…

Рейна помнила и тот день, когда Эйгон полетел на встречу с Мейгором, собираясь вызвать его на бой. Тогда она в сердцах крикнула, чтобы он больше не возвращался. А он и не вернулся — ни через день, ни через неделю. Не вернулся и никогда больше не вернётся.

Рейна помнила, как после смерти Висеньи, единственной, кто сдерживал ярость Мейгора, королевские войска явились на Драконий Камень. Помнила, как матери и Джейхейрису с Алисанной чудом удалось бежать в Штормовой Предел. Им удалось, а она не побежала — не смогла, когда её дочери были в окровавленных руках воинов Мейгора.

Когда они прибыли в почти достроенный Красный Замок и до Мейгора дошла весть о побеге Алиссы с младшими детьми, Рейна испугалась так, как никогда не боялась за всю свою жизнь. Но, вопреки ожиданиям, Мейгор лишь радушно приветствовал её, забрав с рук своих головорезов Эйрею и Раллу, отчего у Рейны на мгновение остановилось сердце, и вежливо пояснил, что ей придётся оставаться под арестом в башне. Тогда она спросила, что он собирается сделать с её детьми, на что Мейгор рассмеялся, как будто всё, что происходило, было в порядке вещей, будто он не убивал её мужа и не посылал войска перерезать всю её семью. «Они будут жить вместе с другими детьми и кормилицами, — ответил он. — Если будешь слушаться, будешь видеться с ними». Рейна восприняла его слова с сомнением.

Но через девять дней во дворе замка, прямиком под окнами её башни, Рейна увидела искалеченный труп Визериса… и стала кроткой и послушной, словно лань, страшась того, что в один день на месте брата могли оказаться её дочери.

Рейна помнила, как был достроен Красный Замок, помнила пир, который Мейгор дал строителям и мастерам. И помнила, как через три дня все они были убиты, чтобы оставить тайны замка лишь достоянием Таргариенов.

Рейна помнила, как однажды Мейгор пришёл к ней с Эйреей на руках. Тогда она была так рада видеть дочь, повзрослевшую и похорошевшую, что не сразу заметила, что что-то не так. Мейгор говорил медленно и осторожно, время от времени с опаской косясь на неё. Он говорил, что хочет порадовать Рейну, и, раз у него нет своих детей, дарует Эйрее титул принцессы Драконьего Камня. Он спрашивал, была ли Рейна довольна, понравился ли ей его жест, благодарна ли она… «А где Ралла?» — оборвав Мейгора на полуслове, срывающимся голосом спросила она тогда. Он замолчал и, поджав губы, сухо бросил: «Сломала шею, упав с лестницы».

Рейна помнила, как Мейгор спросил, выйдет ли она за него замуж. Помнила, как ответила согласием, не желая, чтобы и Эйреа «сломала шею, упав с лестницы». Она помнила и церемонию, и ещё двух девушек, стоявших по обе стороны от неё. Тогда она чуть было не рассмеялась Мейгору в лицо: у него было две жены, и он собирался взять ещё трёх?..

Рейна помнила брачную ночь, последовавшую после пира. Большего отвращения она не испытывала никогда прежде, а две другие девицы, казалось, были вовсе и не против. Только потом Рейна узнала, что их дети, как и её собственная Эйреа, служили залогом послушания матерей.

Рейна помнила, с какой чудовищной скорость по замку разнеслись слухи о беременности Джейн и Элинор. Сразу два ребёнка — ну не долгожданное ли благословление богов?

Рейна помнила, как началась лихорадка и как ей принесли бледную, исхудавшую Эйрею. Она умерла спустя четыре дня, и Мейгор позволил Рейне самой сжечь тело дочери. В следующие несколько дней лихорадка унесла жизни двоих из детей Элинор.

Рейна помнила, какое недоношенное чудовище родила Джейн, и как Мейгор буквально несколько часов назад пришёл к ней в башню искать утешения. И сейчас, когда он спал рядом, Рейна неспешно перебирала все эти воспоминания своей жизни и сверлила невидящим взглядом Чёрное Пламя.

Ничто больше не могло удержать её в этом проклятом замке, да и не удерживало уже. Но почему же она тогда медлила?

Поднявшись с кровати и напряжённым взглядом следя за мерно вздымавшейся грудью Мейгора, Рейна тихо прошагала к выходу и в последний раз окинула взглядом башню, в которой прожила четыре года. Снова её взгляд наткнулся на Чёрное Пламя, и в голове возникла безумная мысль, храбрая и дерзкая, которая могла стоить ей жизни, но… Джейхейрису меч может понадобиться больше, чем ей — жизнь.

Достав меч из кучи одежды на полу, Рейна, неотрывно глядя на Мейгора, вышла из комнаты.

— Миледи.

Рейна подпрыгнула от испуга.

— Я бы сейчас вспорола тебе брюхо этим мечом, знаешь, — недовольно прошипела она. Белогвардеец потупил взгляд. — Всё готово?

— Да, миледи, — ответил уже другой рыцарь и показал ей связку ключей. — Драконье Логово под нашим контролем. Все охранники усыплены.

Рейна кивнула. Пути до Драконьего Логова, построенного совсем недавно, она не знала, и поэтому ей приходилось полностью положиться на белогвардейцев, которые, она надеялась, действительно были ей верны.

Пламенная Мечта, её красавица, единственная оставшаяся в живых радость Рейны в этом мире, при виде хозяйки довольно зарычала и завозилась, гремя цепями. Забрав у рыцаря ключи, Рейна бросила мимолётный взгляд на других драконов. Среброкрылая, Вхагар, Балерион и другие — все были здесь, все, кроме Вермитора. Значит, всё не так уж и плохо, раз Джейхейрис смог сохранить своего дракона.

Освободив Пламенную Мечту от оков, Рейна проворно взобралась на неё, будто в последний раз делала это вчера, а не в прошлой жизни. Белогвардейцы с трудом, но тоже вскарабкались на спину дракона и опасливо разместились позади Рейны.

— Если нас поймают, вас казнят как клятвопреступников, — прежде чем взлететь, предупредила Рейна.

— Мы знаем, миледи, — чуть помедлив, откликнулся один из рыцарей. — Но мы не клятвопреступники. Мы поклялись служить королю, и мы хотим служить королю. Настоящему королю.

Рейна кивнула уже тогда, когда Пламенная Мечта начала набирать высоту.

Многое случалось в жизни Доброй королевы Алисанны — и хорошего, и плохого, и она никогда не делила её, жизнь, на белые и чёрные полосы, но отрицать тот факт, что жизнь не идеальна, всё равно что отрицать само существование жизни. И Алисанна радовалась, когда для радости были поводы, и скорбела, когда жизнь делала новый виток, меняя положение вещей.

Сейчас же королева Алисанна не грустит и не радуется — погружённая в забвение, она беспокойно мечется в постели, и, один за другим, ей снятся различные моменты её жизни.

Вот она радостно смеётся и восторженно кричит, видя в сером небе Штормовых Земель дракона, серебристо-голубого, а не Чёрного Ужаса. Она, босая, бежит вниз во двор, где уже приземлился дракон, и видит, как с его спины почти падает усталая Рейна — такая же босая, как она сама, в одной лишь изорванной ночной рубашке и с огромным мечом в руке. Она выглядит старше и… взрослее — не смеётся больше и не шутит, как бывало прежде.

А вот новый сон, события которого происходят через несколько дней после возвращения сестры: Алисанна счастливо кружится и утягивает Джейхейриса в свой странный танец, когда ворон приносит весть о внезапной смерти Мейгора, убитого, по слухам, самим Железным Троном, не пожелавшим, чтобы его занимал самопровозглашённый король.

Следующая картинка — уже Красный Замок, когда они только-только в него приехали, чтобы Джейхейрис смог, наконец, занять принадлежащий ему по праву рождения трон. Многие суеверные люди верят, что красным замок был не только в буквальном смысле, боятся крови, что пролилась в его стенах и из-за этих стен, но Алисанна верит, что дурным был вовсе не замок, а его прежний хозяин.

А потом идёт один из самых счастливых моментов её жизни: из первого ряда Алисанна смотрит, как Верховный Септон водружает на голову Джейхейриса золотую корону, инкрустированную самоцветами. Она не может заставить себя прекратить улыбаться — теперь всё будет совсем по-другому, наконец-то воцарится мир и процветание, и не нужно будет бояться, что её теперь уже такую немногочисленную семью перебьют какой-нибудь чёрной ночью. Алисанна счастлива, Алисанна поёт, громко и заразительно, и танцует, кружа в танце и межевых рыцарей, и лордов — всех, кто хочет танцевать и радоваться вместе с ней, без разбора, — и с Джейхейрисом, конечно, с Джейхейрисом.

В другом воспоминании Алисанна присутствует на большом пиру, данном в честь тех, кто умер по вине Мейгора и в борьбе с ним — за лордов, рыцарей и крестьян, поднимавших против него мятеж, за Эйгона и Визериса, за Эйрею и Раллу, за Джейн Вестерлинг, прожившую немногим больше рождённого ею чудовища. За Элинор и Рейну, которые очень сильно сблизились, что было не странно — кто мог понять их лучше друг друга? И за тех, чьи имена навсегда потерялись в потоке кровавой истории, но чьи поступки никогда не будут забыты.

В следующем сне-видении Алисанна снова впервые посещает Драконье Логово — она, наконец, решается оседлать дракона. Вхагар и Балерион недобро на неё косятся, Вермитор — снисходительно глядит, словно признаёт в ней сестру хозяина, но она не обращает ни на кого из них внимания. Взгляд Алисанны прикован к красивому молодому дракону с сизо-белой чешуёй и серебристо-серыми крыльями и рогами. И Алисанна сразу же понимает: это — её дракон, её второй лучший друг, её отрада, её Среброкрылая.

Алисанне всегда говорили, что она выйдет замуж за Джейхейриса, но она не верила: ну зачем ему она? И тем более зачем она ему теперь, когда он стал королём? Но вот Джейхейрис стоит перед ней, высокий и красивый, и ей приходится высоко поднять голову, чтобы увидеть его лицо. И он просит Алисанну стать его женой и королевой и править вместе с ним — да, именно просит, а не требует или приказывает. И Алисанна не может поверить своим ушам, но, даже если это и какой-нибудь морок или наваждение, она соглашается и радостно виснет на шее у брата… и будущего мужа.

Алисанна взволнована, когда Джейхейрис самолично водружает на её голову корону — витую, лёгкую, выкованную специально для неё по инструкциям Джейхейриса. Долгое время брат дразнил её намёками: то обронит фразу о голубых топазах под цвет её глаз, то, как будто бы случайно, задержит взгляд на её голове, будто сомневаясь, подойдёт ли ей корона. Алисанну это злило и раззадоривало, и она желала поскорее увидеть корону воочию, но теперь отчего-то страшится — ладони вспотели и мелко подрагивают. Почувствовав, как Джейхейрис тянет её вверх, поднимая с колен, Алисанна некстати думает, что остаётся только позорно упасть — прекраснее начало их совместного самостоятельного царствования начаться просто не могло бы. Но, к счастью, Джейхейрис крепко держит её за руки, и ему, кажется, даже и не неприятно вовсе… И Алисанна хочет верить, что и всю оставшуюся жизнь он будет вот так вот держать её за руки, не давая упасть.

Следующий сон — их с Джейхейрисом великое приключение, путешествие по всем шести королевствам, завоёванным некогда Эйгоном с сёстрами. Первыми они посещают Штормовые земли, куда леди Алисса вернулась сразу же после свадьбы детей вместе с лордом Робаром Баратеоном и где вышла за него замуж. Алисанна радуется тому, что мать смогла начать новую жизнь, и искренне счастлива за неё, но грусть от того, что они с Джейхейрисом теперь остались одни, тисками сдавливает ей сердце. Через несколько недель они летят в Простор — место яркое и тёплое, богатое солнцем, красивыми весёлыми людьми и сладкими винами. Днём Алисанна скучающе, но усердно пытается соответствовать Джейхейрису как его королева, и у неё даже, кажется, получается, но терпеть официальность и ночью — выше её сил, и она сбегает, улетает вместе с Среброкрылой, ведь осматривать все великолепия ночных бескрайних равнин, древние города и легендарные поля золотых роз намного интереснее. А иногда Алисанне даже удаётся увести от этих очень важных, несомненно, разговоров и Джейхейриса, и потом, когда они летят друг подле друга, она чувствует себя самой счастливой женщиной на свете. Охота в Западных землях, турнир — в Речных и зимний переход из Орлиного Гнезда в Ворота Луны сливаются в одно большое приключение, в которое Алисанна погружается с головой. Последний пункт их путешествия — Винтерфелл. Джейхейрис предлагает отложить путешествие на север из-за вступившей в свои права зимы, но Алисанна отказывается — никакая зима не страшит её, когда рядом с ней её муж и дракон. Разговор о набегах одичалых порядком утомляет Алисанну и, не вытерпев, она улетает на север, где ледяным голубым гигантом возвышается Стена. Чёрные братья встречают её очень радушно, и Алисанна сразу же проникается к ним любовью и симпатией.

По возвращении в Королевскую Гавань год спустя Алисанна узнаёт, что скоро подарит Джейхейрису сына.

Алисанне снится рождение её сына, её первенца — славного крепкого мальчика, названного Эйгоном. Алисанне снится его смерть — настигшая мальчика за несколько недель до первого дня рождения, в честь которого планировался огромный праздник. Джейхейрис утешает её, приговаривает, что ей нельзя волноваться и расстраиваться, но и сам он убит горем.

Через два месяца Алисанна снова рожает — чудесную здоровую девочку, названную Алиссой, ещё через год — Эймона, маленького, но крепкого и бойкого, а ещё через один, ранней весной, — Бейлона, крупного и крикливого. И жизнь снова начинает налаживаться, и через три года Алисанна дарит Джейхейрису ещё одно дитя — принцессу Дейллу, и Джейхейрис счастлив, и она счастлива от того, что счастлив он.

То, что боги забирают четвёртого её сына Эйрина через три дня после его рождения, Алисанна принимает тяжело, но спокойно — если им нужен её мальчик, так и быть. Но завести ещё одного ребёнка Алисанна не хочет. Джейхейрис принимает её решение с уважением, но она видит, как он озадачен и расстроен.

И через два года Алисанна снова рожает сына, Вейгона.

Её дети, её отрада, её счастье. Алисанна наблюдает за тем, как они растут и взрослеют — все такие разные, но необъяснимо похожие чем-то… чем-то, что есть и в Джейхейрисе, и в ней самой, наверное — упорством, упрямством, целеустремлённостью. Эймон и Бейлон — несомненно, будущие рыцари, истинные защитники королевства, настоящие маленькие мужчины, борющиеся за внимание и благосклонность сестёр. Алисса и Дейлла — маленькие принцессы Джейхейриса, как он их называет, очень похожие внешне, но совершенно разные по характеру. Алисса более уверенная в себе, немного резкая, но добрая, Дейлла — мягкая и покорная воле старших. Вейгон, младший из всех, умный и смышлёный не по годам, всегда может поставить Алисанну в тупик неожиданным вопросом и рассмешить тем выражением восторга на круглом личике, когда его неожиданно посещает светлая мысль. Алисанна наблюдает за ними по одиночке и в общении друг с другом, со слугами и Джейхейрисом. О, какая радость и любовь загораются в его глазах, когда после долгого дня забот и проблем он видит детей — таких беззаботных и таких родных. И Алисанна, переборов свой страх в очередной раз потерять ребёнка, снова рожает дочь, Мейгелль, хрупкую и маленькую, но которая всё же, несмотря на опасения, растёт и расцветает на глазах. Через три года Алисанна в очередной раз приносит в этот мир ребёнка — мертворожденного мальчика, которого называет Валерионом и хоронит со всеми почестями и по всем правилам. Ещё через два года на свет появляется Визерра — бойкая и дерзкая, на следующий год — Геймон, умерший через четыре месяца. Спустя три года Алисанна рожает ещё одну дочь, Сейру, а ещё через четыре, в одну из ночей долгой суровой зимы, — Гейль.

Алисанне снится рождение её первой внучки, Рейнис, красавицы, любимой дочери Эймона и их с Джейхейрисом единоутробной сестры Джоселин Баратеон, гордости самой Алисанны, и она мягко улыбается во сне. Ей снится и рождение первого их внука — Визериса, весёлого и беззаботного мальчишки, сумевшего оседлать самого Балериона. Но эти воспоминание сразу же сменяются очередным кошмаром, и королева Алисанна снова начинает метаться в постели. Ей снится тот день, когда пришло известие о смерти Дейллы — её девочка, совсем ещё молодая, умерла родами, оставив после себя прекрасное создание по имени Эймма.

Алисанне снится, как после смерти в сражении с пиратами Эймона, их наследника, Джейхейрис провозглашает новым наследником Железного Престола не его дочь Рейнис, а Бейлона. Ох, как Алисанна злится! Ведь если Джейхейрис не считается с правами Рейнис, значит, он думает, что женщине не место в управлении страной, значит, он и без неё прекрасно обойдётся! Бросив мужу эти слова прямо в лицо, Алисанна требует, чтобы он отменил своё решение, но Джейхейрис остаётся непоколебим. И она прекращает с ним всякое общение, уезжая на Драконий Камень. Это была самая крупная их ссора за всю жизнь.

Следующий сон — свадьба Визериса и Эйммы спустя год после её отъезда на Драконий Камень. Ради такого события Алисанна снова возвращается в Красный Замок… только на праздник, разумеется. Но Мейгелль, влиянию которой Алисанна не может противиться, заставляет её примириться с отцом и остаться. И Алисанна остаётся, в душе всё ещё негодуя, но уже смирившись.

Следующая сцена — поломанное, казавшееся искусственным в неверных лучах восходящего солнца, тело Визерры на улице Королевской Гавани. Буйная вздорная девчонка, ну зачем, зачем она поскакала куда-то ночью?..

Картинка быстро сменяется. В этот раз перед ней стоят две септы и с сожалением говорят, что Сейра, бывшая их послушницей, сбежала, забрав с собой все свои вещи. Волнению Алисанны нет предела — девочку ищут везде: и в Королевских землях, и в окрестных, но найти не могут, будто она провалилась сквозь землю. Получив через несколько месяцев короткую записку с характерной подписью Сейры, Алисанна смеётся — с её дочерью всё было в порядке, а ещё… характером она явно пошла в мать.

Алисанне снится эпидемия серой хвори, которая забрала у неё Мейгелль, её ласковую и добрую девочку, но как же Алисанна горда за неё, ту, которая помогала людям, не глядя ни на что и вопреки всему!..

Следующий кусочек её жизни — как она вместе с другими членами своей большой семьи смотрит на их первую с Джейхейрисом правнучку, Рейниру, крупную, бойкую, здоровую девочку. «Она прекрасна, — думает Алисанна. — И её ждёт великое будущее». И все, кажется, с ней полностью согласны.

Следующий сон, который видит Алисанна, — Великий турнир, проводившийся в честь пятидесятилетия правления Джейхейриса, где оказывается два победителя, и следующие за ним трёхдневные гуляния. Певцы и циркачи сопровождают каждого более-менее крупного лорда и с огромной охотой готовы предоставить свои услуги королевской семье. Алисанна с улыбкой принимает всех, Рейнира, сидящая у неё на коленях, громко смеётся и хлопает в ладоши, глядя на дураков, гремящих бубенчиками, а Гейль с любопытством наблюдает за музыкантами и певцами. Алисанна в шутку спрашивает, уж не влюбилась ли она в какого-нибудь певца, на что Гейль очаровательно краснеет и опускает взгляд.

Алисанне снится странное поведение Гейль сразу же после празднеств. Она волнуется и переживает — почему девочка не делится с ней своими переживаниями, как обычно? Что она скрывает? Что прячет и о чём не хочет говорить? Спустя четыре месяца начинается летняя лихорадка, которая сокращает население королевства на десятую часть, а чуть позже выявляется пропажа Гейль. Алисанна даже начинает думать, что и она уехала в вольные города и открыла там дом удовольствий, — какая разница, ведь главное, чтобы её девочка не была мертва, как множество людей, забранных лихорадкой.

Алисанна просыпается, и моменты из жизни уже не снятся ей, но перед глазами до сих пор стоит найденное в Черноводной мёртвое распухшее тело дочери, на котором, тем не менее, отчётливо виден округлый живот.

Почему, почему она не рассказала? Неужели Алисанна не простила бы её? Неужели она бы не поняла её? Неужели она была такой плохой матерью, что её девочка, её милая, кроткая, бесхитростная девочка, научилась что-то от неё скрывать? Неужели всё, что Алисанна делала, всё чему она следовала всю свою жизнь, было неверным, раз собственные дети не доверяли ей?..

— Алисанна.

Алисанна переводит взгляд на сидящего подле неё Джейхейриса, который держит её за руку, совсем так, как она когда-то мечтала, давно, когда была ещё девчонкой, намного младше Гейль.

— Что я делала не так, Джейхейрис? — срывающимся хриплым голосом бессильно спрашивает она, заглядывая ему в глаза. — Все наши дети…

— Тихо, тихо, — успокаивающе шепчет он. — Не говори такого, никогда такого не говори, слышишь? Ты была чудесной матерью, и наши дети были чудесными. И я должен сказать тебе спасибо. Спасибо, Алисанна. Спасибо за них, и за то, что ты всю жизнь была рядом со мной, направляя и помогая. И ты знаешь, Алисанна, я горжусь всеми ими. Каждый из них выбрал свой путь, никому не подражая, и упрямо прокладывая себе дорогу в жизнь. И я горжусь тобой, Алисанна. Я так тобой горжусь…

Алисанна улыбается, чувствуя, как из уголков глаз текут слёзы.

— Я люблю тебя, Алисанна, люблю всю свою жизнь, с самого первого твоего смеха и танца, взгляда ярких глаз и мягкой улыбки.

— А я люблю моего брата и мужа, — тихо отвечает она. — И буду любить всегда. Просто знай это, Джейхейрис, ладно? — дождавшись его кивка, Алисанна устало прикрывает глаза. — А теперь мне нужно отдохнуть. Завтра будет долгий день, Джейхейрис, и тебе нужно как можно лучше к нему подготовиться. Выспись и забудь на несколько мгновений обо всех проблемах. Ступай.

Сомневаясь, но не желая ей перечить, Джейхейрис уходит, оставляя её в тишине и темноте вечера.

Алисанна переводит взгляд на потолок, снова задаваясь вопросом, что же всё-таки она делала не так? Наверное, она никогда не узнает на него ответа, если только, конечно, не спросит напрямую. Алисанна закрывает глаза. Да, так и нужно сделать — просто спросить. И исправить все свои ошибки, и постараться дать девяти из тринадцати её детей, которые уже заждались её в ином мире, всё, что им будет нужно.

В 92 году после Завоевания Эйгона принцесса Алисса Таргариен предпочитала не встречаться ни с кем из членов своей семьи во избежание очередных вопросов, сплетен и злословий. Наследник Железного Трона Вестероса, принц Драконьего Камня Эймон погиб в бою с мирийскими пиратами у острова Тарт, и перед Старым королём Джейхейрисом встал вопрос: кто из его многочисленных детей и внуков унаследует власть после него? Единственный ребёнок Эймона, принцесса Рейнис Веларион, сразу же уверенно предъявила свои права на престол, и Алисса уже готова была поддержать племянницу в её претензиях, но Джейхейрис внезапно выразил своё желание назначить принцем Драконьего Камня младшего брата Эймона и мужа Алиссы, принца Бейлона Храброго.

Вся огромная семья Таргариенов и ещё большее количество знати, находившейся в то время в Красном Замке, разделилась на два лагеря: часть лордов и особей королевской крови, включая Корлиса Велариона, мужа Рейнис, королеву Алисанну и принцесс Сейру и Визерру, поддерживала дочь Эймона, но другая, гораздо более многочисленная, выразила свою солидарность со Старым королём. И вопрос о власти был решён — да и, если бы большая часть поддержала Рейнис, Джейхейрис всё равно не изменил бы своего решения — в пользу Бейлона.

Алисса разрывалась. Одна часть её души стремилась во всём помочь любимой племяннице, гордой, своенравной и достойной, которую Алисса очень даже хорошо понимала, ведь и сама она была старшей из многочисленных детей Джейхейриса и Алисанны, но на переднем плане, тем не менее, всегда был её младший брат, Эймон. Но другая часть существа Алиссы рвалась отстаивать права мужа и сыновей — это было дело чести, гордости, семейного менталитета.

Именно поэтому принцесса Алисса ни с кем не делилась своими мнениями и переживаниями, а на расспросы, которых ей всё-таки не удавалось избежать, отвечала, что на всё была воля богов и от неё ничего не зависело.

В 101 году после Завоевания Эйгона, когда её муж, Бейлон, скоропостижно скончался во время охоты в Королевском лесу от неожиданно настигшей его болезни, в Харренхолле был организован Великий совет, на котором вопрос о наследнике Железного Трона встал вновь, став ещё более острым и серьёзным. Принцесса Алисса снова осталась в стороне от политических распрей, предпочтя не покидать Драконий Камень под предлогом траура. Алисса скорбела, как и было положено старшей сестре и жене такого человека, как Бейлон Храбрый, — уважаемого, всеми любимого и проявлявшего выдающиеся способности к управлению страной. Да, возможно, Алисса не любила мужа так же, как их родители любили друг друга, но она уважала его, чтила его честь и достоинство, и это казалось ей намного более важным, чем нечто переменчивое и проходящее — нечто вроде любви. И Алисса действительно, по-настоящему, скорбела, что, впрочем, не мешало ей изучать и анализировать складывавшуюся в королевстве ситуацию.

Отец был стар, и, зная его характер, Алисса была уверена, что он выберет того, кто сможет обеспечить королевство наследником мужского пола — реальным, а не который с некоторой вероятностью может только появиться в смутном будущем. И, конечно, Алисса была уверена, что это будет именно Рейнис, которая, после прошлого решения Старого короля не только повзрослела, но и обеспечила дом Веларионов наследниками — сиром Лейнором и леди Лейной. А ещё… Алисса не хотела, чтобы её сыновья вмешивались в нелёгкое искусство управления страной. И каково же было её удивление и изумление, когда принцесса Алисса получила известие о решении отца, принесённое вороном. Не то чтобы там были чёрные вести, но она была не на шутку встревожена и обеспокоена. Титул принца Драконьего Камня был пожалован её старшему сыну Визерису.

Алисса любила своих сыновей и искренне ими гордилась — всеми, без исключения: и тихим миролюбивым Визерисом, сумевшим приручить самого Балериона Чёрного Ужаса, и дерзким, гордым, непокорным Деймоном, и домашним нежным Эйгоном, умершим несколько лет назад от серой хвори. И Алисса не пожелала бы ни одному из них тяжкой участи царствования, но они отчего-то не были согласны с матерью и даже, наоборот, словно наперекор ей, тянулись к этому железному стулу. Ну и пусть! Упрямые мальчишки! Если им плевать на её мнение, что ж, больше она не скажет им ни слова! Но, несмотря на все эти мысли, Алиссу не покидало беспокойство. Но и его она тоже держала при себе.

В 105 году после Завоевания Эйгона родами скончалась Эймма. Мальчик, рождённый ею, Бейлон, прожил не намного дольше матери. И Рейнира, краса и радость всей семьи, да и вообще всего королевства, по-прежнему оставалась единственным ребёнком короля.

В 106 году после Завоевания Эйгона, поддавшись уговорам и подначиванию всего своего окружения в целом и Отто Хайтауэра в частности, Визерис женился во второй раз — на Алисенте Хайтауэр, девице наглой и до ужаса противной. Алисса перетерпела это со стиснутыми зубами и тяжестью на сердце и душе — уж лучше бы Визерис женился на Лейне Веларион, девчушке, сумевшей приручить саму Вхагар, и прекратил семейный раскол, но нет, он предпочёл молодую созревшую нахалку! Но снова Алисса не обмолвилась ни словом.

В 107 году от Завоевания Эйгона Алисента понесла ребёнка, такого долгожданного Визерисом сына, названного — боги, как же много их развелось! — в честь Завоевателя, Эйгоном. В тот вечер Визерис пришёл к матери просить совета, что же делать: теперь у него был сын, но видеть принцессой Драконьего Камня он по прежнему желал Рейниру, да ещё и Деймон, считавший себя его наследником… И Алисса снова промолчала, снова оставила своё мнение при себе, потому что её ответ не удовлетворил бы… не сына, а короля. Принцесса Алисса не бросила ни упрёка, ни колкого слова о том, что когда-то предупреждала о тяжести королевского бремени и что ни один из сыновей так и не соизволил прислушаться к её словам.

И даже когда Деймон верхом на Караксесе, увенчанный короной короля Ступеней и Узкого моря, появился на турнире, устроенном в честь пятилетия брака Визериса и Алисенты, и трижды облетел турнирное поле, Алисса ничего не сказала, хотя кипела от гнева, выведенная из равновесия таким возмутительным поступком. И даже то, что Деймон преклонил колено и отдал брату свою корону в знак почтения, уважения и покорности, нисколько не успокоило её. Но она так и не сказала младшему сыну ни одного резкого слова.

Ещё много раз она скрывала от всех свои мысли и мнения по абсолютно разным поводам — серьёзным и не очень. И, стоя уже на пороге смерти, принцесса Алисса Таргариен сожалела о том, что не сказала так много, что не повлияла и не изменила ситуацию, когда могла это сделать. Сожалела о том, что молчала.

Хелейна, полненькая и менее привлекательная, чем большинство Таргариенов, никогда не была красавицей и прекрасно это осознавала и понимала. В детстве и юности она всегда относилась с юмором и неким пренебрежением к своей внешности, считая, что если боги и пошлют ей мужа, он примет её такой, какой она была, если же нет… что ж, она и одна неплохо проживёт. По крайней мере, скучать уж точно не будет!

Когда Хелейне исполнилось двенадцать, она стала драконьей всадницей, обладательницей чудеснейшего существа по имени Пламенная Мечта, принадлежавшего некогда Рейне Таргариен, сестре Старого короля и королевы Алисанны. В тот момент, когда Пламенная Мечта, подчиняясь и признавая в ней хозяйку, склонила перед ней большую голову, Хелейна подумала: ну и чёрт с ним, с мужем, теперь у неё был собственный дракон, что было намного важнее.

Но уже на следующий год Хелейну обвенчали с её старшим братом, Эйгоном.

Она всегда знала, что брат не питал к ней даже тёплых чувств, не то что любви, и Хелейна предпочла бы и всю дальнейшую жизнь оставаться одинокой девой, чем жить рядом с человеком, презиравшим и пренебрегавшим ею. Но воля родителей и семейные традиции были беспощадны, и Хелейне пришлось смириться и принять свою судьбу, как когда-то давно сделала и Рейна, выходя замуж за своего дядю Мейгора Жестокого.

Пламенная Мечта стала для Хелейны ещё большим утешением и отрадой, чем прежде. Когда рядом с Хелейной был её дракон, Эйгон не смел над ней насмехаться — Пламенная Мечта была намного старше и крупнее Солнечного Огня, проклюнувшегося из яйца только в колыбели хозяина. И Хелейна чувствовала себя храбрее и увереннее, зная, что на свете есть хотя бы одно существо, которое её любит.

Через год после свадьбы Хелейна произвела на свет двойню, мальчика и девочку. Не дождавшись того момента, когда Эйгон, наконец, соизволит появиться и хотя бы взглянуть на своих детей, она сама дала им имена — Джейхейрис и Джейхейра, в честь Старого короля. Только через несколько дней Хелейна узнала от слуг, что в тот день, когда она подарила Эйгону его первенцев, одна из служанок королевы Алисенты, обрюхаченная Эйгоном, разрешилась от бремени дочерью, и именно с ней, со служанкой, а не с сестрой и законной женой, находился Эйгон. А ещё спустя два месяца у него появился ещё один бастард — сын шлюхи, купленной Эйгоном на Улице Шёлка.

В то время как бастарды, светловолосые и ясноглазые, росли шумными и активными детьми, дети Хелейны не были похожи ни на одного здорового ребёнка. Джейхейрис, родившийся с шестью пальцами на левой руке и ногах, рос тихим и незаметным, а Джейхейра казалась не ребёнком, а куклой — маленькая, слабая и медленно растущая, тихая, как будто и не живая вовсе. Но тем не менее драконьи яйца, положенные младенцам в колыбель сразу же после их рождения, проклюнулись, являя на свет драконов Джейхейриса и Джейхейры, Шрикоса и Моргула.

Драконы, казалось, вдохнули жизнь в детей Хелейны, да и в неё саму — тоже. И в тот день, когда слабое пламя новорожденных драконов подпалило бархат одеял, Хелейна впервые после долгого перерыва вновь оседлала Пламенную Мечту. И снова жизнь возвращалась в Хелейну, а когда она смотрела на подраставших Джейхейриса и Джейхейру, её сердце преисполнялось гордостью и ещё большей любовью. Пусть Эйгон спит хоть с каждой служанкой и проституткой, и пусть у него появляются дюжины бастардов, потому что они не значили абсолютно ничего, потому что наследниками Эйгона были именно Джейхейрис и Джейхейра.

Через четыре года Хелейна родила второго сына, Мейлора, здорового и активного ребёнка, сразу же ставшего любимцем короля с королевой и дядей — всех, только не Эйгона. Снова к рождению собственного ребёнка он отнёсся холодно и безразлично, предпочитая коротать время в обществе очередной девственницы, которых в Королевской Гавани стало подозрительно мало.

Когда умер отец, король Визерис, Хелейне не дали даже нескольких часов, чтобы оплакать и почтить память родителя. Малый совет, собранный королевой Алисентой, спешно вынес решение как можно дольше не позволять Рейнире узнать о смерти отца и как можно скорее короновать Эйгона. Когда Хелейну поставили перед фактом, что они с братом и мужем будут коронованы как король Эйгон Второй и королева Хелейна, она непонимающе поинтересовалась, что об этом думала Рейнира, которую отец весьма недвусмысленно называл своей наследницей. Ни Эйгон, ни мать не соизволили дать ей ответа, и Хелейна смиренно, но далеко не спокойно приняла их решение.

Их короновали вскоре после того, как колокола, возвещая о смерти короля Визериса и приветствуя нового короля, Эйгона, зазвонили только на седьмой день после кончины отца. Церемония, сухая и спешная, но многолюдная и роскошная, проходила в защищённых стенах Драконьего Логова. Лорд-командующий Королевской Гвардией сир Кристон Коль возложил на голову Эйгона корону Завоевателя, а вдовствующая королева Алисента, сняв с себя собственный венец, увенчала им голову Хелейны. Теперь их власть стала законной, но сердце Хелейны всё равно было не на месте. Сразу же после церемонии она, с трудом избавившись от не желавшего оставлять её в покое окружения, оседлала Пламенную Мечту и взлетела в небо над Королевской Гаванью — как оказалось, в последний раз.

Когда до Хелейны дошла весть о смерти Люцериса, второго сына Рейниры от брака с Лейнором Веларионом, вместе с его драконом от рук Эймонда и когтей Вхагар, сердце её на мгновение замерло. Даже если мальчик и был бастардом, он всё равно оставался их племянником, и если война началась с убийства родичей, а тем более с убийства детей, ничего, кроме боли и страданий, боги им за это не даруют.

И Хелейна не прогадала.

В один из вечеров, когда Хелейна с детьми в очередной раз навещала вдовствующую королеву Алисенту в башне Десницы, грязный и ободранный дикарь захлопнул за ними дверь и убил стражника. Не успела Хелейна вымолвить и слова или просто-напросто закричать, как другой, схватив Мейлора, приказал ей молчать. Хелейна сделала так, как было велено.

«Кто вы?» — спокойно и тихо спросила она, не отводя взгляда от клинка, приставленного к шее её сына.

«Сборщики налогов, — криво усмехнулся тот, что держал Мейлора. — Око за око, сын за сына. Нам нужен только один, чтобы сравнять счёт. Мы более никому из вашей чудной семьи не навредим, даже волоска не тронем. Которого не жалко, ваша милость?»

Осознав, что именно он имел в виду, Хелейна упала на колени, и слёзы сами собой непроизвольно потекли из её глаз. Она предлагала золото и драгоценности, земли и замки, славу и почести, умоляла взять её жизнь вместо жизни сына, просила и рыдала, но:

«Жена — не сын», — ответил тот, что стоял позади.

«Выбирай быстро, — добавил другой, — или Кровь изнасилует твою маленькую прекрасную принцессу, а потом мы убьём всех вас».

Слёзы непрерывно катились по щекам Хелейны, а в голове билась мысль: неужели она сможет сделать это? Неужели сможет назвать имя одного из своих сыновей? Неужели обречёт кого-то из своих мальчиков на верную гибель? Неужели она кого-то из них убьёт?.. Но если не выберет, она убьёт всех их, всех своих детей.

«Мейлор», — непослушными губами прошептала Хелейна, не зная, почему именно на младшего сына пал её выбор.

«Слышал, маленький, — донёсся до Хелейны издевательский голос. — Твоя мама хочет, чтобы тебя убили».

И он засмеялся, и второй, подхватив его смех, единственным быстрым и резким ударом меча отрубил голову… Джейхейрису.

Хелейна закричала, видя, как обезглавленное тело сына тяжело падает на пол, в то время как голова его остаётся в грязных пальцах палача.

В последующие мгновения жизни, когда сознание Хелейны прояснялось, она с радостью узнавала, что убийцы сдержали слово и Джейхейра осталась жива, но вот то, что жив остался Мейлор, ввергало её обратно в пучину забытья, боли и мук совести. В минуты бодрствования и в беспокойные часы тревожных сновидений перед мысленным взором Хелейны неотрывно стояла отрубленная голова Джейхейриса и его тело, распластанное на полу, как тряпичная кукла. И смех, смех, смех грязных палачей.

Слуги и мать пытались вывести королеву из забытья. Но зачем, зачем она была королевой? Ей ведь никогда этого не нужно было, она никогда этого не просила и не желала. Пусть бы королевой, как и желал отец, стала Рейнира, пусть бы её дети наследовали ей, даже если они и вправду были бастардами, пусть, пусть, пусть, и Хелейна бы покорно преклонила колени и склонила бы голову, и её дети, все её дети были бы живы, но…Эйгон короновался под именем Эйгона Второго и короновал её как свою королеву, и вот результат — их сын, их первенец, мёртв.

В одну из ночей её жизни, которая превратилась для Хелейны в бесконечную череду кошмаров, ей почудилось, что за окном она вновь увидела Джейхейриса — не с отрубленной головой, а живого и невредимого. И Хелейна, заплетаясь в полах грязной сорочки и в собственных ногах, зашагала к окну, желая снова сжать сына в своих объятиях, снова провести рукой по мягким белокурым волосам, снова приласкать и…

Хелейна сорвалась вниз, выпав из окна башни, так и не дотянувшись до сына.

В тот момент, когда Хелейна умерла, упав на железные пики, Пламенная Мечта в Драконьем Логове издала такой рёв, что стены крепости, охранявшей драконов, сотряслись.

Хелейну, двадцатиоднолетнюю королеву, сошедшую с ума из-за смерти старшего сына и из-за самоличного обречения на смерть младшего, истёкшую кровью и изломанную, нашли только на следующее утро.

Дейна с яростью заколотила руками по запертой двери.

— Бейлор! — закричала она. — Бейлор, выпусти нас! Бейлор! Бейлор, прошу, заклинаю тебя, ради всех богов! Бейлор!..

В последний раз стукнув кулаком в дверь, Дейна яростно зарычала и, пнув первый попавшийся на глаза предмет, — сундук к одеждой — тяжело дыша, обернулась к сёстрам. Рейна, покорно сложив руки на коленях, присела на краешек кровати и недоверчиво и неодобрительно смотрела на неё. Элейна глядела в окно, не обращая внимания ни на Дейну, ни на то, что она делала, и задумчиво крутила в пальцах кончик длинной серебристо-золотой косы.

Дейна не могла поверить в происходящее. Бейлор запер их в башне! Этот слабак действительно запер их в башне! Вот же!..

Дейна, всегда считавшая себя сильной и своенравной, презирала Бейлора. За его слабость и покорность, кротость и эту просто с ума сводившую Дейну набожность. Боги благословили, боги покарали, боги то, боги сё — всё, всё в этой чёртовой жизни было, по мнению Бейлора, прихотью богов. Ну, нет, конечно, не прихотью — священным дарованием. Всё, даже смерть в Дорне Дейрона.

Дейна всегда, с самого детства, восхищалась Дейроном. Он был тем, кого Дейна боготворила, кому поклонялась, как Бейлор поклонялся своим богам. И именно за старшего из своих братьев Дейна хотела выйти замуж, и вовсе не желание стать королевой было тому виной, хотя, конечно, и не без этого… но Дейрон распорядился иначе, и Дейна вышла замуж за другого брата.

Когда старший из братьев отправился завоёвывать Дорн, обронив фразу, что драконы ему не нужны, ведь он сам дракон, Дейна встрепенулась. И она тоже была драконом! И она тоже поедет в Дорн! Она может быть и конным воином, и пешим лучником! Она будет убивать дорнийцев вместе Дейроном, и тогда он увидит, что такую жену, как она, терять нельзя… и Дейрон расторгнет её брак с Бейлором, который к тому же так и не был осуществлён.

Но в итоге Дейрон не взял её в Дорн, не расторг её брак и даже не остался просто-напросто жив. И вот теперь Бейлор стал королём, и она стала королевой, но всё было совсем не так, как она когда-то мечтала — Дейна была заточена в башне вместе с сёстрами, и ни одна младшая служанка не выполняла её приказов, так что уж было говорить о ком бы то ни было ещё.

Время в башне текло медленно, будто она не была такой же частью Красного Замка, как кухня или башня Десницы, и Дейна постепенно сходила с ума — от скуки, от тоски по дворцовым увеселениям и развлечениям. Элейна, дурочка такая, остригла косу почти под корень и велела служанке отнести её Бейлору в знак доброй воли и покорности. Неужели думала, что он их выпустит? Ха! Как бы не так! Рейна же целыми днями сидела у окна, занимаясь шитьём и рисованием. То, что сестра в последнее время всё больше уделяла времени так предусмотрительно оставленной Бейлором в башне Семиконечной Звезде, злило и раздражало Дейну. Неужели ещё одна? Их поколение что, проклято количеством набожных?..

Когда Бейлор соизволил-таки прийти к ним, — впервые за несколько месяцев после заключения — Дейна, принарядившись в белое и золотое и позволив густым кудрявым волосам свободно струиться по спине, делала всё от неё возможное, чтобы вымолить у Бейлора свободу — свою и сестёр. Она даже готова была лечь с Бейлором в постель только для того, чтобы избавить его от убеждения о неприкосновенности сестёр. Но Бейлор лишь окинул одобрительным взглядом Рейну, поблагодарил её за вышитые ему в подарок лики Семерых, погладил Элейну по неровно остриженным, совсем коротким волосам и тихо сказал Дейне, что ей очень идёт к лицу бело-золотое одеяние. И снова исчез, заперев за собой тяжёлую, окованную железом дверь так скоро, что Дейна не успела высказать ему даже и малой части тех ласковых слов, что, казалось, уже целую вечность копились в ней.

Она была королевой, черти бы всех их подрали! Королевой! И такое отношение к себе она заслужила?! Быть пленницей в собственном замке?! У Дейны не было ни одного приличного выражения, чтобы выразить всю бурю одолевавших её чувств.

Дейна скучала по придворной жизни. Скучала по шумным трапезам, сплетням, охоте в Королевском лесу, скучала по обществу кузины Нейрис, наивной и мягкой, даже ещё более нежной и покорной, чем Рейна, юного Дейрона и кузенов… и особенно Эйгона. И когда вечером в башню одна из служанок принесла ужин, Дейне в голову взбрела мысль — сумасшедшая, опасная и до ужаса будоражащая сознание.

Пока Дейна переодевалась в серо-коричневое истёртое платье и фартук, Рейна неодобрительно косилась на неё, но упрекать не решалась. Элейна, чуть ли не хлопая в ладоши, крутилась вокруг Дейны, помогая ей с одеждой, и одновременно отдавала приказы тихо сидевшей в уголке служанке, чтобы в следующий раз она привела с собой ещё одну служанку — возможность выбраться из башни захватила её не меньше, чем Дейну.

Спрятав волосы за ворот платья, Дейна бросила взгляд на своё отражение в зеркале. Всё было прекрасно, но в то же время что-то явно было не так. Но что?.. А, вот оно — золотая цепочка выглядывала из неглубокого выреза. Придётся снять, но… она никогда не расставалась с кулоном в виде золотого трёхглавого дракона, который ей когда-то давно, ещё в детстве, сняв со своей шеи, подарил отец. Не расставаться с кулоном не было каким-то принципом или выдумкой вредной девчонки — это было свидетельством, доказательством того, что она действительно была драконом, а не какой-то жалкой подделкой вроде Бейлора. И вся афера, казалось, готова была сорваться из-за одного лишь кулона, но Дейне в голову пришла очередная идея — вполне себе здравая и выполнимая. Заменив золотую цепочку на кожаный шнурок и спрятав кулон обратно под одежду, Дейна, наконец, вышла из башни, низко склонив голову. Белогвардейцы не обратили на неё ни малейшего внимания.

Дейна кралась по коридорам Красного Замка, позабыв о безопасности и скрытности и открыто любуясь видами — привычными, но давно позабытыми. Как давно она не чувствовала себя такой свободной! Такой раскрепощённой, такой живой, такой… собой!

— Дейна?

Дейна от испуга вздрогнула, но быстро вспомнила, что сейчас она всего лишь служанка, и продолжила свой путь.

— Дейна! Дейна, подожди! — голос позади стал смеющимся и дразнящим. — Дикарка Дейна, неужели ты думаешь, что уж тебя-то я не узнаю?

Дейна остановилась и решительно обернулась, встречаясь взглядом с взглядом кузена Эйгона.

— И как же вы выбрались из башни, миледи? — ухмыляясь и медленно подходя к ней, ехидно поинтересовался Эйгон.

Дейна пожала плечами. Кузен Эйгон всегда нравился ей. Меньше, конечно, чем Дейрон, но куда как больше Эймона и уж тем более Бейлора. Красивый, высокий, статный, нахальный и гордый, он был таким же драконом, как и она, и уж лучше бы Дейрон, право слово, выдал её замуж за него, а Бейлору отдал бы Нейрис, но время сыграло против них, и всё получилось так, как получилось.

— Разве ты думал, что какая-то дверь может меня остановить? — вскинув брови, в тон ему ответила Дейна.

— Нет, — усмехнулся Эйгон. — Конечно, нет. Отпразднуем?

Они медленно, рука об руку, зашагали в сторону покоев Эйгона, лениво перекидываясь едкими фразочками. Должно быть, это выглядело странно — принц Таргариен шёл рядом с серой неприметной служанкой, ведя с ней весёлую ненапряжённую беседу. Да, определённо, странно и подозрительно, ну и пошло оно всё!..

Они пили и смеялись, и Дейна снова чувствовала себя живой, снова чувствовала себя драконом в обществе такого же, как и она сама, и всё это — вино, ощущения, компания — будоражило в ней кровь, распаляло желание и заставляло принимать странные и необдуманные решения.

— А что насчёт Нейрис? — отстранив от себя Эйгона, срывающимся голосом спросила она.

— А что насчёт Бейлора? — ответил вопросом на вопрос тот.

— А леди Барба?

— А что с ней такое? Она всего лишь моя фаворитка.

— И моя фрейлина.

— Тем более.

— Так что, — усмехнувшись, Дейна дёрнула Эйгона за расшитый серебряной нитью ворот, — если меня найдут однажды бездыханной в этой адской башне, отравленную или с перерезанным во сне горлом, ты знаешь, кого нужно будет винить.

— Леди Барбу?

— Или тебя самого.

Уже позже, когда Дейна возвращалась обратно в башню, к сёстрам, её посетила твёрдая уверенность в том, что завтра она снова повторит свою вылазку. Общество кузена Эйгона ей нравилось куда как больше общества робкой и покорной Рейны и вздорной, но всё ещё слишком маленькой Элейны. И она определённо больше не будет коротать все свои ночи в одиночестве.

Нейрис бессильно откинулась на подушки. Каждый вздох давался ей с трудом, но она не обращала никакого внимания ни на боль, ни на слабость, ни на желание расслабиться, сдаться и просто умереть. Нейрис напряжённо прислушивалась к беспокойному взволнованному шёпоту повитух и служанок — прислушивалась в ожидании второго пронзительного крика и плача, но, как бы она ни желала услышать это, как бы ни ждала, ничего, кроме этого самого шёпота, не услышала.

— Миледи… ох, миледи… — залепетала старая служанка, которая была старше всех других служанок вместе взятых ещё тогда, когда Нейрис была маленькой девочкой.

— Он мёртв, Нейрис, — крепче сжав её руку, зашептал Эймон. — Мальчик родился мёртвым.

Нейрис, замотав головой, отвернулась от Эймона, и слёзы покатились из уголков её глаз. Она надеялась, что брат не видел, надеялась, что хотя бы один-единственный раз он не станет её жалеть, но быть сильной, как он, на самом деле не могла. Нейрис никогда не была сильной, никогда не могла постоять за себя и своих близких, никогда не была такой уверенной и смелой, как кузина Дейна, или бойкой и страстной, как Элейна. Но ей это никогда и не нужно было — рядом с Нейрис всегда, всю её жизнь, был Эймон. Её рыцарь. Её дракон.

— Нейрис, Нейрис, — склонившись над ней, Эймон ласково провёл ладонью по её спутанным волосам. — Нейрис, девочка ведь жива. Твоя дочь жива и здорова. Красивая, маленькая и такая же прекрасная, как её мать. Нейрис…

Дверь со скрипом приоткрылась, и сумрак спальни прорезал слабый луч света. До Нейрис донеслись тихие шаги, хныканье и какое-то бормотание. Несколько мгновений спустя Нейрис почувствовала, как перина продавилась под тяжестью чьего-то тела. Она бросила взгляд на… Дейрона с ребёнком на руках. Сын, заметив её взгляд, ласково улыбнулся.

— Поздравляю с рождением дочери, матушка, — проговорил он. — Она чудесная. Бейлор и Эйрис будут рады узнать о рождении тёти.

Нейрис слабо улыбнулась.

— Как ты её назовёшь? — снова заговорил Дейрон.

Нейрис попыталась сесть, но безрезультатно. С трудом опёршись на подушки с помощью Эймона, она протянула руки, безмолвно прося Дейрона передать ей ребёнка.

Девочка была действительно прекрасна, брат и сын не лгали. Валирийская кровь прослеживалась в ней очень чётко — на голове пробивался светлый пушок, глаза большими голубыми озерами выделялись на круглом сморщенном лице и внимательно изучали Нейрис, а маленькие ручки так и тянулись к её волосам. Нейрис улыбнулась.

— Дейнерис. Её зовут Дейнерис, — проговорила она.

— Красивое имя, — кивнул Дейрон, протянув руку к сестре.

— Да, красивое, — подтвердил Эймон.

— А где мальчик? — спросила она. — Где… где мой сын?

— Его унесли, — опустив взгляд на свои руки, проговорил Дейрон. — Мы с Мирией проследим, чтобы его похоронили с почестями.

— Я хочу присутствовать… — поднимаясь с подушек, начала Нейрис. Дышать стало труднее, а сердце забилось в груди раненой птицей. — Я хочу сама похоронить своего сына…

— Нейрис, — это уже был голос Эймона, как всегда тихий и спокойный. — Сейчас ты слишком слаба, и тебе нужен отдых. Ты слышишь меня, Нейрис? Ты останешься здесь, а мы с Дейроном обо всём позаботимся…

— Нет, — упрямо замотала головой Нейрис. — Нет, я хочу…

— Нейрис, или ты остаёшься добровольно, или я прикажу, чтобы тебе дали макового молока. Нейрис, неужели ты нам не доверяешь? Нейрис!

— Где Эйгон? — вместо ответа устало спросила она. — Почему он не приходит? Почему вы здесь, а он — нет?

Повисло молчание. Нейрис видела, как неловко было Дейрону, и чувствовала напряжение Эймона. Его неодобрение, осуждение, злость, даже, скорее, ярость.

— Он с леди Барбой и Эйгором поехал с визитом в Речные земли, — наконец, вымолвил Дейрон.

Нейрис кивнула, принимая к сведению известие. Верно. Всё верно. Ничего другого и не следовало ожидать. Леди Барба слишком быстро оправилась после родов, и, конечно, они отправились похвастаться сыном перед Талли, Бракенами, Блэквудами… Ладно. Всё верно. Сын — это всегда хорошо, тем более такой, как Эйгор — сильный, крепкий, живой.

— Нейрис? — позвал Эймон.

Она снова кивнула.

— Всё… всё хорошо. Да, всё хорошо. Ладно… Дейрон, проследи за всем, милый, хорошо?..

Дейрон кивнул и, склонившись над матерью и поцеловав её в лоб, стремительным шагом вышел из комнаты.

— Я тоже пойду, — сказал Эймон, поднимаясь с кровати.

— Нет, — Нейрис неожиданно даже для самой себя ухватила брата за локоть. — Останься, Эймон. Пожалуйста.

Он хотел было что-то ответить, но, по-видимому, передумал и присел обратно на край кровати.

— Расскажи мне что-нибудь, Эймон, — склонив голову брату на плечо, попросила она.

— Что же тебе рассказать, сестрица? — улыбнулся Эймон. — Что такого, чего ты ещё не знаешь?

Нейрис повернула голову, чтобы посмотреть брату прямо в глаза, и протянула руку к его лицу.

— Расскажи мне про пленение.

Она видела сомнения Эймона и его колебания. Она знала, что он не хотел рассказывать о Дорне и смерти короля Дейрона, не хотел вспоминать, не хотел пугать Нейрис… Он не хотел так много всего, связанного с войной, хотя она и была давно закончена, и даже дорнийская принцесса стала принцессой Вестероса... Но Нейрис знала, что и ей он отказать не мог — она была его слабостью, как бы странно это ни было. И Эймон начал рассказ.

Он рассказывал о походе Дейрона и многочисленных победах над мятежниками на Костяном Пути, делился ощущениями пьянящего облегчения от предложенного дорнийцами мира и тяжестью осознания вероломного предательства. Рассказывал о бойне — не о битве даже, в которой трое из его рыцарей-братьев доблестно погибли, а четвёртый трусливо сбежал, опозорив все святыни Белой Гвардии. Рассказывал о смерти Дейрона — с Чёрным Пламенем в руке, окружённого десятками дорнийцев. Рассказывал о том, как самого его, пленённого, подвесили в клетке, как какого-нибудь зверя, над змеиной ямой, как ядовитые дорнийские гадюки жалили его, и Нейрис с точностью не знала, кого он имел в виду под «гадюками» — змей или самих дорнийцев. Рассказывал о том, как его спас Бейлор чуть ли не ценой собственной жизни. Его голос, тихий и спокойный, источал горечь и сарказм — разумеется, как же всё-таки это было унизительно, когда король спасал белогвардейца, в то время как всё должно было быть наоборот. И рассказывал о долгом пути домой и о том, что ему, истощённому и израненному, сил придавали только мысли о Нейрис.

Льстил, конечно же, льстил, и Нейрис знала это, но улыбка всё равно расплылась на её лице.

— И я вернулся, а когда увидел тебя, вся боль сразу же отошла на задний план, забылась, исчезла, — он замолчал и, приподняв её голову за подбородок, заглянул Нейрис в глаза. — Ты понимаешь, как дорога мне, Нейрис? И если бы сегодня что-то пошло не так, если бы сегодня с тобой что-то случилось, Нейрис… я не знаю, что сделал бы. И ты знаешь, прости, конечно, но я рад, что Эйгон уехал, и надеюсь, что в Речных землях он пробудет так долго, как это вообще только возможно.

— Ты не должен так говорить…

— Да, я знаю, но, — Эймон горько рассмеялся, — Нейрис, если бы это у меня сегодня родилась чудесная дочь, если бы ты родила мне дочь, если бы Дейрон был моим сыном… боги, Нейрис, одни только «если бы», но я был бы самым счастливым человеком на свете.

Нейрис мягко улыбнулась. Эти слова, эти мысли были кощунственными, потому что она — замужняя королева, а он — рыцарь Белой Гвардии, но… на самом деле она не знала, каким было это «но». Она ничего не знала и ничего не хотела знать. Всё было так запутано и так… сложно!

Нейрис чувствовала, как Эймон легонько поглаживал её по волосам, и в голове её крутилась мысль, что это страшный, страшный грех, а решение стать септой, и раньше бывшее твёрдым и непоколебимым, становилось всё сильнее. И даже Эйгон не сможет остановить её в этот раз.

Ощутив лёгкий поцелуй в лоб, Нейрис прикрыла глаза. Какой же всё-таки это был грех…

Раздался стук, и дверь тихо скрипнула, приоткрывшись. Шира бросила косой взгляд поверх горы свитков и пергаментов на вошедшего и хитро улыбнулась.

Бринден всегда был чересчур серьёзным, и не зря люди опасались его. Конечно, внешность его тоже играла не малую роль, но характер и манера поведения были всё же важнее. Угрюмость и таинственность во все времена пугали людей. И сейчас… кто бы мог подумать, что Бринден Риверс, Кровавый Ворон, может неуверенно стоять в проходе, переминаясь с ноги на ногу! Тихо засмеявшись, Шира махнула рукой, приглашая его зайти внутрь.

Улыбка Кровавого Ворона была тонкой и почти незаметной, но Шира всегда могла её разглядеть. Могла различить все виды его улыбок. Хищную, злую, ироничную. И ту, которая была предназначена только ей.

Шира отложила книгу, которую читала, в сторону и, лениво поднявшись на ноги, пошла навстречу брату, но, не удержавшись, перешла на бег. Она бросилась на шею Бриндена так скоро, что тот еле-еле успел раскрыть для неё объятия.

— Ты вернулся! — радостно засмеялась Шира, ещё крепче обнимая его.

— Да, — Бринден говорил тихо. — Бунт подавлен, и, надеюсь, это был хороший урок для последующих мятежников.

— Почему ты думаешь, что будут ещё восстания? — отстранившись и хитро оглядев его лицо, освежая в памяти каждую его черту, поинтересовалась Шира.

— Я просто знаю это.

— Тогда, — Шира прикусила губу и приспустила с плеча платье, — я тебе просто верю. И верю, что ты справишься со всеми ними.

Протянув руку к шнуровке на платье Ширы, Бринден медленно потянул за шнурки. Когда платье тяжёлой волной соскользнуло с её плеч, оставляя полностью обнажённой, Шира перекинула волосы через плечо так, что они полностью скрыли её наготу до самых бёдер. Она следила за загоревшимся желанием взглядом Бриндена с лёгкой усмешкой на губах. Она знала, что он любил её волосы. Многим мужчинам они нравились, многие женщины завидовали, желая иметь такие же, но для Бриндена, Шира знала, они значили очень много. Как-то раз она хотела остричь их, но брат застал её и жутко разозлился. Странно, ну и ладно.

Бринден протянул руку к её лицу и убрал прядь волос за ухо. Шира опустила взгляд.

— Посмотри на меня, — тут же попросил Кровавый Ворон. — Я хочу видеть твои глаза.

Шира гордо вскинула голову. Она смотрела брату в глаза, не отводя взгляда ни когда раздевала его, ни когда он укладывал её на постель, ни когда целовал её. Ни тогда, когда Бринден устало лёг рядом с ней, заключив в свои объятия. Шира, положив голову ему грудь, прислушивалась к медленному спокойному биению сердца, к мерному дыханию.

Этих редких встреч, на которые Кровавый Ворон выделял время в перерывах между походами, управлением шептунами и интригами, было недостаточно для Ширы. Нет, ей не нужно было его неотлучное присутствие рядом, более того, Шира была уверена, что оно раздражало бы её, но…

— Бринден? — неуверенно позвала Шира брата.

— М-м? — сонно пробормотал тот.

— Бринден, почему ты не зовёшь меня замуж?

Кровавый Ворон резко раскрыл красный глаз и внимательно, проницательно взглянул на неё. Шира, уже жалея о том, что спросила, прикусила изнутри щёку. Спросила, спросила… и теперь придётся выслушать ответ.

— Замуж? — переспросил он. Шира кивнула. — Ты же всем отказываешь.

Шира нервно усмехнулась, с силой сжав в руках простыни. Так вот оно что. Неужели гордый и властный Кровавый Ворон боится быть отвергнутым?

— А может… — глухим голосом парировала она. — Может, я жду того самого, единственного и неповторимого? Может, я жду, когда ты попросишь моей руки? Может, я жду тебя, Бринден?

Он сел, полностью отогнав от себя сон. Молочно-белые пряди волос упали на лицо, закрывая пустую глазницу и шрам. Брат казался Шире бледным, как никогда прежде, хотя от одной этой мысли становилось смешно — куда же ещё бледнее? Бринден смотрел и смотрел на неё, долго, не моргая, и Шира отвечала ему тем же, без стеснения и неловкости смотря ему в лицо. Люди боялись смотреть на Кровавого Ворона, она — любила и получала от этого удовольствие. Впрочем, и её саму люди опасались из-за слухов о том, что она ведьма, купающаяся в крови младенцев, и из-за дурной репутации матери, бывшей последней фавориткой короля Эйгона Недостойного.

— Шира, — на ощупь отыскав её руку, Бринден легонько её пожал. — Если ты так хочешь, то… — он замялся, — ты станешь моей женой?

Шира смотрела и смотрела на него, своего старшего единокровного братца-бастарда, такого же нелюбимого двором и обществом, как и она сама. Внезапно в её голову пришла мысль: а ведь они похожи. Нет, не только тем, что оба бастарды короля, оставшиеся на стороне Дейрона. Они же оба уродцы, которым нравятся их недостатки. Вот она, к примеру, книжный червь с разноцветными глазами, чем она, в общем-то, гордилась. А Бринден, прекрасный, умный, сильный Бринден — альбинос — по рождению, братоубийца — по принуждению, колдун — по призванию. Боги, ну и пару же они составят — встрепенётся не только Вестерос, но и остальные два материка!..

— Шира? — позвал Бринден.

Она открыла рот, чтобы радостно ответить «Да!» и снова замерла. Хорошо ли то, что встрепенётся мир? Он, мир, был ей не нужен, как был нужен Деймону, Эйгору, Бриндену. Её вполне устраивало то, что она имела… И на самом деле ей было боязно. Шира боялась несвободы. Боги, зачем она вообще заговорила о женитьбе? Кто тянул её за язык, ведь она вовсе и не хотела замуж? Что такое на неё нашло?

— Прости, Бринден, — Шира соскочила с кровати и, схватив платье, наскоро оделась. — Прости, не нужно было мне об этом говорить. Прости.

Она выбежала из комнаты. Каменный пол холодил босые ноги, но Шира бежала в один из своих укромных уголков, которые, как она надеялась, кроме неё не знал никто. Она чудовище, она действительно чудовище! Будучи больше не в силах бежать, она завернула за ближайший угол и щекой прислонилась к стене. В голове всё ещё эхом отдавался обеспокоенный и раздосадованный крик Бриндена, настигший её, когда она выбегала из собственной комнаты. «Шира!» Шира, Шира, Шира. Если она так легко смогла обмануть Бриндена, то она действительно чудовищна, как и шептались в народе… Но она же не хотела рушить надежды и существовавший мир — ни его, ни свой.

Пошатываясь, Шира продолжила свой путь. Когда теперь она сможет взглянуть Бриндену в глаза? Да и сможет ли?.. И, зная упрямство брата, она была уверена, что теперь он не отступит и снова будет просить её руки. И хватит ли у неё смелости и силы воли снова отказать?

Сколько глаз у Кровавого Ворона? Говорят, тысяча и один. А так же, как и глаз, у него множество ушей, голосов и рук. Именно они выполняют за лорда Риверса всю грязную работу. Нет, конечно, это громко сказано. Нет никакой «грязной работы», конечно, нет и никогда не было. Лорд Риверс — добропорядочный и действующий исключительно во благо государства десница, член семьи, верный и преданный помощник короля Эйриса… Но поговорка ведь появилась не просто так. Ничего никогда не происходит просто так. Так сколько же глаз у Кровавого Ворона? Тысяча и один…

Эйлора помотала головой, отгоняя преследовавший её уже целый день морок. С самого утра, с того самого момента, как сознание её прояснилось после сна, в голове то и дело крутилась эта поговорка: сколько глаз у Кровавого Ворона. Эта фраза постоянно сопровождала Эйлору — всю её жизнь. В детстве она её ужасно пугала, как и сам лорд Риверс. Нет, правда, он был не тем человеком, которым можно любоваться часами. Да, конечно, он, в отличие от многих других бастардов, остался на стороне короля Дейрона, потерял глаз в битве на Краснотравном поле, и именно его стрелы убили Чёрного Дракона, но… Эйлора всё равно боялась его.

В юности Эйлора смеялась над своими же страхами. Лорд Риверс был таким же человеком, как и все остальные. Никакой тысячи глаз — только один. Всего лишь один. Никакой магии, никакого колдовства, никаких ядов и проклятий. Просто человек, могущественный, да, но обыкновенный человек.

А потом, когда умер отец, бывший наследником бездетного короля Эйриса, и Эйлор стал новым наследником и принцем Драконьего Камня, а она, как его жена, принцессой и наследницей Железного Трона… Эйлору снова начало одолевать беспокойство.

Лорд Риверс никогда не любил Рейгеля и его детей. Даже не то что не любил — просто не хотел, чтобы королевство досталось им. Он хотел видеть королём и союзником Мейкара, несмотря ни на различность их характеров и взглядов, ни на многочисленные противоречия и споры. Почему Мейкар? Загадка. Очередная загадка. Как и та, которая не даёт покоя и простому люду — сколько же на самом деле глаз у Кровавого Ворона?..

— Эйлора? Эйлора, ты здесь? — послышался откуда-то из коридора голос.

Эйлора встрепенулась и вскинула голову. Тугие кудри, щекоча, скользнули по плечам и запрыгали вверх-вниз. Да что с ней такое происходило? Какого чёрта она целый день думала о Кровавом Вороне?

— Эйлора? — дверь в комнату отворилась, и перед взором Эйлоры предстал он, её брат и муж. — Вот ты где!

Он улыбнулся и, широким шагом приблизившись, присел около неё на корточки.

— Я искал тебя по всему замку. Всё в порядке?

Она помотала головой и весело усмехнулась, разглядывая лицо брата. Он — её отражение, как если бы она просто смотрела в зеркало. Те же кудри, только чуть короче, то же лицо, глаза, улыбка. Тот же характер и нрав. Даже имя — то же, Эйлор. Люди шутили, что, когда они родились, боги разделили их тело и душу надвое, а потом, когда они женились, снова соединили воедино.

— Всё хорошо, — протянув руку к его лицу, Эйлора погладила брата и мужа по щеке. — Зачем ты меня искал? Что случилось?

— Почему ты сразу думаешь о плохом? — ехидно поинтересовался Эйлор, ловя её руку и понося к губам. — Не похоже на тебя. Так что не так? Ты весь день сама не своя…

— Я же говорю: всё в порядке, Эйлор, — начиная раздражаться, отмахнулась она.

— Ладно, ладно, — он, казалось, уже жалел о том, что настаивал. Немножко подумав, он тихо и серьёзно добавил: — Пришло письмо от короля.

Эйлора удивлённо вскинула брови, безмолвно прося его продолжать. Интересно, неужели Эйрис действительно оставил свои книги и взялся за перо? Или даже письмо его племянникам и наследникам писал лорд Риверс?

— Дейнору выдают замуж.

Он замолчал. Может, ждал, что Эйлора что-то ответит? Спросит? Поинтересуется? Но зря — все мысли Эйлоры были заняты Кровавым Вороном.

— За кузена Эйриона, — наконец, снова заговорил Эйлор.

Эйлора от удивления приоткрыла рот. За кузена Эйриона? За ненормального, чокнутого, неуравновешенного кузена Эйриона? Кузена Эйриона, изгнанного собственным отцом за пределы материка? Чересчур импульсивного, скорого на ярость и злость кузена Эйриона? Боги! Милосердные боги!

— Он что, возвращается из Лиса? — первым вырвалось у Эйлоры. — Ему что, позволено вернуться?

— Лорд Кровавый Ворон уговорил короля и Мейкара, чему последний, в общем-то, несильно и сопротивлялся.

Эйлора тяжело задышала — от ярости и от переживания.

— Эйлор, — горячо зашептала она. — Эйлор, она же ещё слишком маленькая. Эйлор, ей нельзя замуж за Эйриона! Эйлор!..

— Тише, тише, — он крепко сжал её руку, так что её пронзила резкая боль. — Мы ничего не можем сделать, понимаешь?

— Но она же ещё маленькая…

— Мы… — Эйлор замялся, явно будучи неуверенным в том, что собирался сказать. — Мы можем попытаться отсрочить свадьбу. Подождать, пока король скончается, и отменить его решение.

Это было крамольно, но… Эйрис никогда не был им дядей. Эйлора даже не была уверена, что он с точностью помнил их имена и не перепутал бы их. Более того, она не была уверена, что он помнил всех членов своей семьи. Ну да, разумеется, книги были намного важнее. Ну, тогда и для неё сестра была важнее дяди. Она кивнула.

Весь остаток дня Эйлору не покидало беспокойство. Сколько же всё-таки глаз у Кровавого Ворона, раз он успевал видеть всё, всех и каждого? Сколько у него рук, если одновременно он мог делать несколько дел? Сколько у него ушей? И… мог ли он слышать этот их разговор?

Тысячу и один раз Эйлора задавала себе эти вопросы. Тысячу и один раз ответ был одним и тем же. Тысячу и один, тысячу и один…

Ужин прошёл в напряжении. Дейнора, ни о чём не подозревая, ничего не чувствуя и не понимая, весело болтала, качая ногами, и рассказывала о прошедшем дне. Эйлора же молчала, уставившись в свою тарелку, и не могла вымолвить ни слова. По окончании ужина, когда Дейнора и Эйлор уже ушли, Эйлора, оглядевшись по сторонам, спрятала в рукаве нож. Просто так, на всякий случай, потому что у Кровавого Ворона тысяча и один глаз.

Ночь наступила неожиданно и вопреки желаниям Эйлоры. Это было время Кровавого Ворона. Ночь прекрасно скрывает воронов. Если только они не альбиносы, конечно.

Что она делала? Сидела в постели, поджав под себя ноги, рядом со спящим мужем, рядом со своим отражением, и крутила в пальцах столовый нож. Боги, она, должно быть, сошла с ума… Но весь этот день, весь этот чёртов день… Сколько глаз у Кровавого Ворона?

Нет, она просто перестраховывалась. Ночь — время воронов, даже если они альбиносы.

Так сколько глаз у Кровавого Ворона? Неужели действительно тысяча и один? И мог ли он видеть её сейчас? Растрёпанную, с широко открытыми глазами и ножом в руке? Если да, то знатно веселился, наверное, попивая вино в копании ведьмы Морской Звезды. Нет, неужели правда тысяча и один?..

Сон сморил Эйлору только под утро. Ей снились вороны и кровь — кровавые вороны. И поле с красной травой. Вероломство и предательство. И кровь, кровь, кровь…

Из сновидений Эйлору резко и неожиданно вырвал громкий крик. Она неохотно раскрыла глаза, щурясь из-за залившего комнату солнечного света, такого редкого явления для Драконьего Камня. Эйлора бросила взгляд в окно… и замерла. На подоконнике, любопытно склонив голову набок, сидел чёрный ворон.

Крик стал ещё громче и пронзительнее, и Эйлора недовольно повернулась на его источник. Служанка, всего лишь служанка. Мертвенно-бледная, она кричала и кричала, постепенно переходя на визг. В дверях спальни, мимоходом отметила Эйлора, собралось чуть ли не всё население замка. Все они — и уже охрипшая, но продолжавшая кричать служанка, и другие слуги, и Дейнора, нарядившаяся в новое платье, — смотрели куда-то правее Эйлоры. Она повернула голову.

И дыхание её прервалось.

Вся кровать была залита кровью. Простыни, ещё несколько часов назад бывшие белыми, стали ярко-красными, а посреди них неподвижно лежал Эйлор, её муж и брат. Его грудь была залита кровью, лицо было расцарапано, а золотистые кудри стали грязно-бордовыми. Эйлора потрясённо перевела взгляд на свои руки, тоже перепачканные в крови и до сих пор сжимавшие столовый нож.

Ох, Эйлор, её Эйлор, её отражение в зеркале…

Крупные слёзы покатились из глаз Эйлоры, и она тоже закричала.

Снова в голове закрутилась старая поговорка.

Так сколько же на самом деле глаз, ушей и рук у Кровавого Ворона?..

Шейра вспоминала свою свадьбу. Да, это была старая обветшалая септа, пережившая многие события уже давно минувших времён, да и септон, венчавший их, был под стать септе — старый, дряхлый, явно не брезговавший бокалом-другим медовухи и даже не догадывавшийся о том, что венчал принца Драконьего Камня и его сестру против воли короля.

Мать всегда была против древней традиции женитьбы. Конечно, она никогда не могла этого понять, ведь она не была Таргариеном — по крайней мере, по рождению. Буквально всё в ней, начиная с внешности и заканчивая характером, кричало: чужая! Но отец, любивший её больше всех на свете, пресекал любые злословия и шепотки. И, конечно же, он во всём ей потакал. Во всём, даже если приходилось идти против собственных детей.

Выгодные помолвки были заключены для всех детей короля Эйгона, в основном, усилиями королевы Беты. Принц Драконьего Камня был помолвлен с дочерью одного из ближайших сторонников короля, лорда Лионеля Баратеона. Джейхейрис, теперь уже её муж, до этого был помолвлен с девчонкой Талли, младший братец Дейрон — с девочкой Редвин, она же сама — обещана наследнику Тиреллов. Но, казалось, все, как один, дети собрались разочаровать родителей. Впрочем, по мнению Шейры, те были виноваты сами.

Они с Джейхейрисом тогда сбежали. Просто вот так вот взяли и сбежали. И поженились. И послали к чёрту весь мир, потому что… почему другим можно, а им — нет?! В тот момент, когда септон, бывший уже в изрядном подпитии, объявил их мужем и женой, был самым счастливым за всю жизнь Шейры: она вышла замуж за брата и возлюбленного, и никто ничего не мог уже изменить.

— О чём вы думали?! — снова ворвался в её сознание яростный голос отца. — Вы венчались без разрешения и родительского одобрения! Вы венчались вопреки нашей воле, вопреки нашим запретам!

Шейра сидела в кресле, скрестив руки на груди. Джейхейрис стоял позади неё, положив руку ей на плечо. Их поймали и вернули обратно в Красный Замок спустя три недели после того, как они сбежали. Спустя самые счастливые три недели в её жизни.

Шейра вскинула голову, чтобы взглянуть на отца, ходящего перед ними взад-вперёд.

— Мы думали о своём будущем, отец, — прищурившись, злобно бросила она.

— О своём будущем? Правда? Забудьте о своём будущем! Ваше будущее — это будущее вашего королевства! — Эйгон указал пальцем на Джейхейриса. — Ты будущий король, и твоя жизнь, Джейхейрис, это не любовь, а твоё королевство.

— Мне не нужно это королевство, — тихо возразил Джейхейрис. — Мне оно никогда не было нужно.

— Но оно твоё, Джейхейрис, и никто тебя не спрашивал.

— Вот именно, отец! — Шейра вскочила на ноги и иронично рассмеялась. — Нас никто не спрашивал! Никто не спросил, нужно ли нам это! Ни ты, ни мать не поинтересовались у Джейхейриса, хочет ли он быть наследником этого чёртова железного стула! Зачем ты поставил Дункана перед выбором между троном и Дженни, отец? Неужели это так важно — кто на ком женится?

Эйгон долгое время молчал, переводя взгляд то на дочь, то на сына.

— Ваш брак будет расторгнут, — наконец сказал он и развернулся, давая понять, что разговор был окончен.

Шейра бросилась за ним, сжав руки в кулаки.

— Почему, отец? Почему Дункану можно разрывать свою помолвку? Почему ему можно было жениться на крестьянке? Почему его ты только поставил перед выбором, а наш брак даже не принимаешь? Почему Дункану позволено всё? Всё, отец! Да ведь по его вине чуть не был поднят мятеж или даже гражданская война!..

— Дункан — это совсем другое дело… — терпеливо начал Эйгон, но Шейра снова его прервала.

— Ты думаешь, Дейрон не расторгнет свою помолвку? Ой, брось, уже сейчас видно, что ни леди Оленна, ни её приданое ему не нужно! Даже сейчас сир Джереми ему дороже, чем долг и честь рыцаря!

— Шейра, ты забываешься… — взгляд и тон голоса отца не обещали ничего хорошего.

— А знаешь что ещё? — крикнула она. — Однажды я слышала историю о принце, притворявшимся оруженосцем межевого рыцаря и звавшегося Эггом. О том, как он путешествовал с ним и изрядно получал по ушам. О том, как однажды они посетили Речные земли, и принц влюбился в самую младшую дочь одного лорда. О том, как он женился на ней по любви, и у них родилось пятеро детей.

Шейра видела, что отец всё ещё был зол, но что-то вроде улыбки то и дело грозило появиться на его лице. Он обернулся, и, хоть Шейра и не могла видеть выражения его лица, она готова была поклясться, что в это мгновение лорда-командующего Белой Гвардией смерили самым неодобрительным и грозным взглядом из королевского арсенала. Но она отлично видела реакцию на это сира Дункана — ехидный взгляд и лёгкое пожатие плечами.

— Отец, — Шейра покачала головой, снова привлекая внимание Эйгона, — мы поженились. Наш брак осуществлён, и ни ты, ни мать уже ничего не можете изменить.

Шейра краем глаза заметила, как Джейхейрис, до этого не вмешивавшийся в их спор, встал около неё, словно присоединяя свой голос к её. Отец же смотрел на них и молчал. Молчал бесконечно долго и, наконец, тяжело вздохнув, кивнул.

— Делайте что хотите. Я и ваша мать больше не будем спорить и вмешиваться в вашу жизнь.

Шейра склонила голову и, развернувшись на пятках, стремительным шагом вышла из комнаты, пока отец не передумал. Джейхейрис пошёл за ней.

— Шейра! Джейхейрис! — нагнал их сзади голос.

Шейра развернулась, натыкаясь взглядом на спешащего к ним сира Дункана. Она знала его с детства. Для неё сир Дункан был большим рыцарем, который вечно находился рядом с отцом, который поддерживал его во всём и всегда, который был полностью и безраздельно ему верен.

— Просто хотел поздравить вас с этим событием, с вашей свадьбой, — поравнявшись с ними, улыбнулся рыцарь. — Вы здорово переполошили всё королевство, не хуже Дункана, на самом деле. И я горжусь вами.

Шейра скосила на него недоверчивый взгляд.

— Я знаю вас с рождения, вы росли на моих глазах. Вечно хмурая и серьёзная Шейра, — он весело глянул на неё и сразу же перевёл взгляд на Джейхейриса, — и отзывчивый и спокойный Джейхейрис. Я горжусь вами, и отец уже давно не злится на самом деле.

Шейра удивлённо вскинула брови.

— Твои слова зацепили его, Шейра.

Она опустила взгляд. Когда-то, слишком давно, сир Дункан был и её рыцарем, и именно он рассказывал ей разные истории их с отцом путешествий — и об Эшфордском турнире, и о поездке в Винтерфелл, и о многом другом. И Шейра начала жалеть о своём грубом и циничном тоне. Она уже хотела было извиниться, но не успела вымолвить и слова, потому что Дункан продолжил:

— И он тоже гордится вами.

Это был обычный, ничем не примечательный день. Жара и духота постепенно превращали Королевскую Гавань в огромную сточную канаву с кучей роящихся над ней мух, и король Эйгон принял решение уехать вместе со всей своей многочисленной семьёй в Летний замок.

Собрались действительно все — даже Дункан с Дженни, даже замужние принцессы Рей и Дейлла, по-прежнему державшие давнюю обиду на короля за то, что тот так и не женился ни на одной из них, предпочтя младшую девчонку Блэквуд, даже младшая дочь Эйгона, принцесса Рейлла, вместе с сыном Стеффоном прибыла из Штормового Предела.

Все были довольны и счастливы, веселились и смеялись. Это был праздник для многочисленной семьи Таргариенов — именно для обычной семьи. Простой обыкновенной семьи. Дети бегали, крутясь вокруг взрослых, явно довольные и польщённые таким многочисленным вниманием. Дженни, хоть и не отходила от Дункана, с удовольствием беседовала со всеми без исключения. Эйрис о чём-то шептался с кузенами, и даже королева Бета была довольна и благосклонно улыбалась, наблюдая за торжеством.

Рейлла же весь вечер была одинока среди всего этого множества народу. Она чувствовала себя неловко и некомфортно. Что-то было неверно, неправильно, неуютно. Просто всё было не так. И от осознания того, что никто не замечал её состояния, становилось только хуже. Разве Эйрис не должен был стоять подле неё? Разве он не её муж? Да, их брак никогда не был счастливым, и вообще это была весьма и весьма неудачная идея, но пророчество о принце всё решило за них. Но всё равно — если им всем так нужен был этот принц, которого она уже целых девять месяцев носила под своим сердцем, почему никто не замечал, как ей было плохо?

Рейлла заметила, что король Эйгон вместе с Дунканом Малым, Дженни и сиром Дунканом Высоким ушёл из зала, стараясь сделать это как можно более незаметно. Азарт вспыхнул в крови, зажигая огонёк озорства, и она хотела уже было последовать за ними, но боль усиливалась, и всё, что Рейлла смогла сделать, — это подойти к Эйрису и сообщить о том, что у неё, кажется, начались роды. А Эйрис, её брат, её муж, отец её вот-вот готового появиться на этот свет сына, лишь позвал служанку и велел ей проводить Рейллу в её покои! Рейлла разочарованно покачала головой. Что она здесь делала? Для чего она была замужем за Эйрисом? Зачем родители так поступили с ними? Зачем они так поступили с ней?

Рейлла лежала в кровати, в темноте, и только служанка сидела рядом с ней, утешая и стараясь поднять настроение. Схватки учащались, и Рейлла не могла думать ни о чём, кроме сына, готовившегося уже совсем скоро выйти из её чрева. Рейлле вспомнилось, как король, двое Дунканов и Дженни из Старых Камней ушли с празднования, не сказав никому ни слова и стараясь не привлекать внимания. Куда они уходили? Что они собирались делать? Зачем король вообще собрал всех родственников в Летнем замке? Что происходило? Неужели одна Рейлла не была осведомлена о происходящем?

— Миледи? — вдруг позвала служанка. — Миледи, что это? Это… это крики?

Рейлла вырвалась из раздумий и прислушалась.

— Миледи? — теперь она отчётливо слышала испуг в шёпоте служанки.

— Тише, Корра, — крепко сжав ладонь девушки, спокойно заговорила Рейлла, хотя сама была ужасно напугана. — Только не бойся, Корра. Выйди и посмотри, что там происходит…

— Нет, миледи, нет, пожалуйста…

— Тихо, Корра! — прикрикнула Рейлла. — Это приказ, Корра.

Девушка снова яростно замотала головой.

— Корра, у меня отошли воды. Пожалуйста, Корра.

Они очень долго смотрели друг другу в глаза. Рейлла старалась казаться спокойной, уверенной и храброй, чтобы придать сил этой совсем ещё юной, маленькой девчонке, которой было позволительно бояться неизвестности. Но и сама Рейлла была ужасно напугана тем, что происходило, криками, долетавшими до неё сквозь каменные стены и тяжёлые толстые двери. Она боялась за свою семью, несмотря на то, что никто из них даже не заметил, что с ней было что-то не так, боялась за эту совсем юную девочку, сидевшую рядом с ней. Боялась за своего сына, выбравшего очень неподходящее время для рождения.

И Корра кивнула.

Неуверенно поднявшись на ноги, она чуть ли не на цыпочках прошла к двери и, обернувшись и бросив на Рейллу испуганный взгляд огромных чёрных глаз, опасливо приоткрыла её. Крики стали громче и отчётливее, а в комнату резко ворвался запах дыма и гари.

— Миледи, — зашептала Корра, — миледи, все бегут наружу! Миледи, замок горит!

Рейлла уже это поняла. С трудом сев, она не сдержала стона. Боль становилась всё сильнее и сильнее, становилась практически невыносимой.

— Корра, помоги мне встать, — попросила она, протянув руку к девушке. — Нам тоже нужно уходить отсюда, что бы ни случилось.

Корра помогла ей встать, и Рейлла тяжело оперлась на её хрупкие девичьи плечи. Сейчас она уже не была так уверена, что сможет пройти хотя бы пару шагов. Боль затуманивала сознание и превращала каждое мгновение в пытку.

Они шли, слишком медленно и слишком близко от опасности. Рейлла чувствовала жар, буквально подгонявший её сзади, и смерть, витавшую вокруг. Она думала, что никогда уже не выберется из этого замка, что вместе с Коррой и ещё даже не успевшим появиться на свет сыном умрёт здесь, в Летнем замке, по воле богов или короля ставшим обиталищем Таргариенов в эту ночь.

И когда им всё-таки удалось вырваться из полностью поглощённого дымом и огнём замка, Рейлла не верила в то, что они смогли. Боль стала такой невыносимой, что Рейлла, будучи не в силах больше идти, упала на землю, едва Летний замок остался за спиной.

— Миледи? — испуганно закричала Корра, упав рядом с ней на колени. — Миледи! Нам нужно отойти! Миледи, нельзя оставаться так близко!

— Я не могу больше идти, — тяжело дыша, покачала головой Рейлла.

— Я позову кого-нибудь, и вам помогут, — Корра вскочила на ноги.

— Нет, Корра, стой! Уже поздно, — поморщилась Рейлла. — Ты когда-нибудь принимала роды?

— Нет, миледи, — догадавшись, кажется, что она собиралась попросить, Корра испуганно округлила глаза.

— Ну вот, — выдохнула Рейлла. — Я тоже, знаешь ли, раньше никогда не рожала. Значит, это будет наш с тобой первый раз.

— Мне страшно, миледи, подождите немножко…

— Мне тоже страшно, Корра, — Рейлла вздохнула. — Но моему сыну и мне помощь нужна прямо сейчас.

Спустя мгновение колебаний, показавшееся Рейлле целой вечностью, Корра кивнула.

Рейлла рожала, чувствуя, как за спиной горит Летний замок. Люди выходили из него, некоторых выносили, но она не могла ни разглядеть их лиц, ни расслышать их голосов и слов. Она хотела знать, что все благополучно смогли выбраться из огня, но могла только концентрироваться на боли и своём сыне.

Долгожданный плач Рейлла услышала только на рассвете, когда пожар уже погас. Когда Корра положила ей на руки ребёнка, завёрнутого в фартук, Рейлла смогла, наконец, осмотреться. Многие столпились вокруг неё в ожидании рождения обещанного принца. Даже дети молчали, прижавшись к родителям. Многие, но не все. Рейлла искренне надеялась, что остальные были просто ранены. Надеялась и не хотела отпускать эту надежду.

— Рейлла, — позвала её тётя Рейлла. Юный Стеффон прижался к её ногам, вцепившись в подол платья. — Это была долгая и ужасная ночь, но мальчику всё же следует дать имя…

— Все живы? — перебила её Рейлла. — Все сумели выбраться?

Все молчали, и Рейлла повторила:

— Все смогли выбраться?

Ответила ей бабушка Бета, как всегда спокойная и гордая:

— Король, Дункан и Дженни, сир Дункан. Они были в самом центре пожара, — она замолчала, заложив руки за спину. — Они его и вызвали, пытаясь вернуть к жизни драконов. Именно поэтому все мы собрались здесь в эту ночь — чтобы увидеть рождение новой эпохи. И мы увидели её, правда, и не так, как ожидали. Дракон родился — дракон в человеческом обличье. Так как же зовут этого дракона, Рейлла?

Рейлла опустила взгляд на сына, спокойного и любопытно оглядывавшегося вокруг. Слёзы туманили её взор, но даже сквозь их пелену Рейлла смогла разглядеть большие фиолетовые глаза. Да, настоящий дракон, такой же, как Эйгон Завоеватель, Дейрон Юный Дракон и Эймон Рыцарь-Дракон. Он, её сын, будет Принцем-Драконом, достойным имени Таргариенов и славы предков.

— Рейлла? — снова позвала королева Бета.

— Рейгар, — поспешно отозвалась Рейлла, улыбнувшись сыну. — Его зовут Рейгар.