Что вам от меня надо? (гет)

Северус пропустил ужин, да и обед тоже, и поэтому размышляет — не пойти ли прямиком на кухню, но решает вызвать домовика и спускается к себе. Дверь приоткрыта и он, все же выбитый из колеи разговорами о Кэрроу, вытаскивает волшебную палочку и только после этого заходит.

— Грейнджер, что вы тут делаете? — спрашивает он, убирая палочку и снимая мантию.

— Жду вас, профессор. И читаю, — она показывает книгу, которую взяла в его библиотеке.

Стол накрыт на двоих, и Северус замирает, думая, что никто никогда не ждал его вот так. Может, в детстве, но те воспоминания уже принадлежат кому-то другому. Странное чувство, что тебя ждут и что ты кому-то нужен, и он пока не может до конца осознать это. Он теряется, а Грейнджер спрыгивает с кресла, и босиком подходит к нему.

— Нас выгонят из школы с позором, — говорит он, а рука, будто помимо его воли, ложится на ее талию.

— Не к этому ли вы стремитесь, директор? — она старательно пытается сохранить серьезное лицо.

— Да, возможно, это было бы решением проблемы, — соглашается он, — но мы же не можем так поступить с профессором МакГонагалл?

— Мы ей не расскажем, зачем ее волновать? У нее и без нас забот хватает, да?

— Но правила, мисс Грейнджер. Как быть с правилами? Вы ученица… — он прижимается лбом к ее лбу, — я сойду с ума до окончания года, не выдержу.

— Правила… — шепчет она и ее ладонь ложится на его щеку, — что же нам делать?

— Лучше всего, — он отстраняется от нее и отходит на другой край комнаты, — лучше всего прекратить встречаться. Приостановить работу, пока вы, мисс, не закончите обучение, а потом…

— А потом вы, профессор, уедете, — перебивает она его.

— Уеду? — ему требуется пара мгновений, чтобы вспомнить, что он ждет не дождется возможности сбежать отсюда. — Но не сразу же! Вы не потянете продвинутые зелья, и учебные планы вы сами не подготовите и… значит мне придется задержаться, пока я не буду уверен, что можно вас оставить.

Она вызывает эльфов вместо ответа, что-то шепчет. Эльф, прядая ушами, согласно кивает и исчезает.

— И после того, как вы будете уверены, что я справлюсь — вы уедете?

— Вы так спрашиваете, Грейнджер, словно мечтаете меня выпроводить побыстрее, — ворчит он.

Она пожимает плечами.

— Нет, но если вы хотите уехать, то точно не буду даже пытаться удержать. И потом: есть каминная сеть, а в выходные мы вольны делать что угодно.

— Значит, вам будет достаточно выходных?

Она закусывает губу, чтобы сдержать улыбку.

— Встречаться по выходным — это очень романтично.

Он смотрит на нее, а потом не выдерживает и спрашивает:

— Что вас, мисс Грейнджер, может привлекать во мне?

— Ничего, совершенно ничего, — отвечает она с обезоруживающей честностью. — Это если подумать, но… с вами я чувствую себя на месте, профессор. Просто на месте. Мне спокойно и хорошо. И не хочется уходить. Наверное…

— Наверное, во время битвы вы очень неудачно приложились головой, — он ее перебивает, боясь, что разговор выйдет серьезный, а он к этому совершенно не готов и не уверен, что когда-нибудь будет.

Она страдальчески закатывает глаза и начинает загибать пальцы:

— Мы оба умные, нам всегда есть о чем поговорить, мы оба чтим правила, но всегда не прочь их нарушить. Я, кажется, стала понимать ваше очень специфическое чувство юмора, а вы — я заметила — спокойно относитесь, когда я пускаюсь в рассуждения. Кстати, кроме вас меня так никто не слушает. Нам нравится одно и то же, мы любим работать и…

— И мне почти сорок, я вдвое старше вас, Грейнджер, у меня жуткое прошлое, у меня масса врагов, я не очень богат, точнее — почти беден и у меня не самый простой характер. Я вам испорчу жизнь.

— Давайте составим списки врагов? Могу поспорить, мой не будет короче, — заявляет она. — И я могу вам тоже портить жизнь, если хотите.

— Я… — он не может произнести это вслух, он не может признаться, что боится новой боли и разочарования, боится, что вся эта затея обернется только горем и для него, и для нее. Он молчит, потому что откуда-то знает, хоть всегда был толстокож в отношении других, что она — не боится. И это сбивает с толку.

Она смотрит ему в глаза, и Северус чувствует, как тугая струна внутри него, натянутая до боли множество лет назад, вдруг ослабевает. Он протягивает ей руку, и она с готовностью вкладывает в нее свою ладонь. Они стоят, обнявшись, и Северусу начинает казаться, что вот так они вполне смогут протянуть до лета и даже не думать о большей близости.

Раздается хлопок и на столе появляются блюда с едой.

— Хочу есть, очень, — говорит Гермиона и садится к столу.

Они больше не возвращаются к разговору об отношениях, вместо этого сосредоточившись на куда как более захватывающей теме зельеварения.

А на следующий день, сразу после завтрака, Минерва показывает Северусу прошение Сесиль об отставке. Губы Минервы скорбно сжаты, в глазах немой вопрос.

— Я знаю, — Северус возвращает МакГонагалл пергамент, — она и меня звала с собой.

— И ты согласился? — обреченно спрашивает Минерва.

— Во-первых, — отвечает он со вздохом, — мне надо время, чтобы провести ритуал, чтобы замок признал директором тебя, эта двойственность… раздражает. Вчера угробил кучу времени на эти чертовы ходы, а я говорил, что надо было сделать это раньше! А для того, чтобы его провести, надо найти о нем хотя бы упоминание. Минерва, признайся, ты подговорила портреты молчать?

МакГонагалл выпрямляет спину еще сильнее и смотрит на него с возмущением, чем только больше укрепляет его подозрения.

— А еще требуется натаскать Грейнджер, с младшими она справится, но продвинутые зелья пока не потянет, со всем уважением, и…

— Северус, — лицо Минервы проясняется, — ты хочешь сказать, что…

— И я не могу бросить слизеринцев. Неизвестно, кто придет на место Сесиль. Что будет с факультетом? Им и так достается весь год, серьезных стычек нет, но, сама знаешь, они до сих пор не ходят по коридорам поодиночке.

— Ты останешься, Северус? — на глазах Минервы слезы.

— Да, Минерва, но только на один год. Я возьму на себя Защиту, только никаких дурацких дуэльных клубов. И помогу Грейнджер с Продвинутыми зельями, с седьмым курсом, надеюсь на шестой с оценкой «превосходно» пройдут от силы человек пять, я...

— Северус! — Минерва улыбается и словно молодеет на глазах, — как хорошо все устраивается! Я так тебе признательна…

— Вот только, — пресекает поток благодарности Северус, — на один год. Всего на один год. И вот что... — он собирается с духом. — Я бы на твоем месте искал еще и того, кто заменит Грейнджер. Она здесь не засидится.

— Есть что-то такое, что я должна знать? — спрашивает Минерва, вновь становясь серьезной.

— Пока нет, — отвечает он, делая упор на «пока».

— Надеюсь, ты понимаешь? — спрашивает Минерва, многозначительно поднимая брови.

— Я все пониманию, Минерва, — говорит он устало и уходит.

Следующую неделю ему кажется, что он вполне справляется и все держит под контролем. Гермиона готовится к экзаменам, попутно штудируя самый продвинутый из продвинутых курсов зельеварения по личным записям Северуса. Он отдает ей свои конспекты, а это куда серьезнее, чем предложение руки и сердца, хорошо, что она об этом не догадывается.

Они устают, их сил хватает только на поцелуи украдкой, но Северус понимает, что его выдержки надолго не хватит. Он словно видит Гермиону впервые. Любое ее действие, любое ее движение, звук ее голоса будит в нем желание быть вместе. Он доказывает себе, что это не имеет отношения к сексу и надеется, что сможет себя обманывать достаточно долго. Он благословляет их занятость: на общее времяпрепровождение времени почти нет, и слава Мерлину.

Сова приносит письмо от Поттера и Северус впервые спешит в Министерство с нетерпением. Уже вечер, большинство служащих разошлись, в коридоре, который соединяет холл с отделом авроров, его встречает Поттер.

— Вы же понимаете, профессор, — произносит Поттер заговорщически, — что мы нарушаем правила.

— Вам не привыкать, Поттер, а я как-нибудь смирюсь.

— Если бы не проволочки наших специалистов, — добавляет Поттер и сводит брови. — Наша юридическая система, оказывается, всегда была чудовищной.

Северусу трудно с ним спорить. Все знают, но все молчат, что суды и расследования в магическом сообществе носят весьма специфический характер и до истины докапываться особо не принято. Надежда только на Поттера, который придет и все изменит.

— Не убивать и не калечить, — добавляет Поттер серьезно. Северус смотрит на него свысока и ничего не отвечает.

В комнате, куда его запускает Поттер, стоит только стул, к которому магией привязан Кэрроу. Северус остается стоять у двери, складывает руки на груди и смотрит на Амикуса, ничего не говоря.

— Севе-ве-рус, то есть, сэр, профессор Снейп, — пот катится по лбу Кэрроу, но он не может дотянуться до него связанными руками.

— Кто тебя послал? — спрашивает Северус, подходя ближе. — Кто все это затеял?

Глазки Кэрроу бегают и установить зрительный контакт сложнее, чем в свое время с Поттером.

— Легиллименс, — Северус вытаскивает палочку и приставляет ее ко лбу Кэрроу, тот замирает с открытым ртом и выпученными глазами и Северус вламывается в его сознание: картинки, одна другой краше. Северус разбрасывает воспоминания, идет напролом, ищет то, что ему надо и находит. Он вздыхает и прерывает контакт. Хочется хорошенько вмазать этой скотине, мечтающей о пытках над школьниками: особенно эту мразь привлекают маленькие светловолосые мальчики.

— Ты, падаль, — шипит Северус, — молись, чтобы тебя больше никогда не выпустили из Азкабана и никакой другой гниде не пришло в голову устраивать тебе побег, потому что я, клянусь, найду тебя где угодно и смерть покажется тебе самым лучшим, что может быть в жизни. Силенцио, — добавляет он тихо.

Он должен убрать палочку и уйти, но он не может. То темное, что когда-то привело его в ряды сторонников Волдеморта, поднимается как осадок со дна души. Северус чуть поворачивает палочку и Кэрроу заходится в беззвучном крике. Ни одна пытка не сравнится с той, которую воображает себе сам человек. Северус вытягивает из Кэрроу самые жуткие страхи и заставляет его поверить, что сейчас, тут, они становятся реальностью. Кэрроу бьется в магических путах, его глаза наливаются кровью, рот перекошен, руки сводит судорогой, под стулом растекается вонючее пятно. Северус резко отводит палочку и Кэрроу обвисает: не было б магии, рухнул бы в лужу своей мочи. Северус презрительно поджимает губы и наколдовывает воду, которая обрушивается на Кэрроу словно водопад. Кэрроу приходит в себя и, видя Северуса, начинает трястись от страха.

— Только попадись мне на глаза, — шипит Северус и выходит, не оглядываясь. Весь визит занимает не более пяти минут.

— Что, все? — удивлен Поттер.

— Мисс Грейнджер была права, — вместо ответа говорит Северус, — за Кэрроу стоит другой. Правда, к политике это не имеет никакого отношения. Те двое детей, которые погибли в Хогсмиде... Один из них, мальчик, наследник древнего рода, дед оставил все ему, а его дяде это не понравилось. Шафик, Эвард Шафик. Его убийство и планировалось.

— Но… — Поттер сводит брови от интенсивного обдумывания, — но это же риск!

— Убийство всегда риск, — замечает Северус. — Думаю, заказчик надеялся, что Кэрроу погибнет, что его не ранят, а убьют и — концы в воду. вы сами сказали по поводу системы. Когда и кто искал действительно виноватых? Ну, на худой конец, вы стали бы вытягивать из него правду, и обет остановил бы его сердце. Но, думаю, вы можете это узнать непосредственно от заказчика. И, кстати, Амикус согласился на это в обмен на свободу сестры, смотрите, если она вдруг воспылает желанием давать показания — не верьте.

— Спасибо, вы очень помогли. Я учту этот опыт, — говорит Поттер, раздумывая. Северус вынужден признать, что, возможно, когда-нибудь из Поттера что-то да получится.

— Легиллименция сильно упрощает жизнь, особенно когда можешь ей воспользоваться сам, не находите? — замечает Северус как бы между прочим. Поттер хмурится: мальчишка до сих пор уверен, что легиллимент из него никудышный. Северус не спешит его переубеждать и, распрощавшись, торопится покинуть Министерство.

Гермиона опять ждет его, сидя в его кресле: она дремлет, обнимая конспекты. Во сне она выглядит совсем юной и Северус замирает на пороге. Ему страшно, снова ужасно страшно, что она уйдет, что она останется, что она бросит его, что он не сможет быть достойным ее. Он не знает, как это — быть с кем-то и опыт с Сесиль доказывает, что он для этого, похоже, не приспособлен вовсе. Но время упущено — он уже попал в ловушку, и выбраться из нее не сможет: он не настолько силен, чтобы прогнать Грейнджер из своей жизни.

Северус садится в другое кресло, взмахом палочки разжигает огонь, стаскивает с ног ботинки, расстегивает, но не снимает сюртук и рубашку. Он смотрит на Гермиону, и, не в силах сопротивляться желанию, протягивает руку, но не успевает дотронуться: Гермиона открывает глаза и улыбается:

— Как все прошло?

— Ты была права, Кэрроу был только пешкой. И дело не в политике. Деньги. Заказчик хотел убить Эдварда Шафика, он стоял между ним и наследством. Надеялся, что в потасовке смерть Эдварда спишут на безумства новоявленных Пожирателей, Кэрроу тоже должны были убить, я думаю. За это заказчик обещал вытащить на свободу Алекто.

— Какая мерзость, — тихо говорит Гермиона, выпрямляется в кресле и потягивается. Северусу хочется приказать ей никогда так не делать: она тянется, а блузка, задираясь, оголяет полоску кожи над юбкой и от этого перехватывает дыхание, а мысли исчезают вовсе. Но Северус молчит и как зачарованный смотрит, как Гермиона, прикрыв глаза, разминает затекшую шею, он видит, как наяву, как сам касается нежной кожи чуть ниже ее уха, как прикасается к ней губами и слышит пульс…

— Мисс Грейнджер, — говорит он ледяным тоном, — время позднее, не пора ли вам вернуться в свою гостиную?

— Да, пожалуй, — она встает со своего кресла только для того, чтобы склониться над Северусом и поцеловать. Он считает до десяти, но на пяти сбивается, притягивает ее к себе ближе, усаживает на колени. «Что я творю?» — бьется в голове, но он не может остановиться, он проводит пальцами от подбородка до ключицы, он целует ее плечо, отодвигая шелк блузки, он делает вдох, стискивает зубы и отстраняется.

— Если ты не уйдешь, мы оба будет жалеть. Надо быть благоразумными, надо немного подождать — экзамены совсем скоро.

— Да, — ему приятно видеть, что ее взгляд затуманился, что ей так же трудно покидать его, как и ему выпроваживать ее.

Она собирает вещи и уходит, больше не прикоснувшись к нему, и это к лучшему.

Явление в несусветную рань Рональда Уизли, колотящего в его дверь, удивления не вызывает, но и радости не приносит.

— Что вам надо? — спрашивает Северус, открыв дверь и, на всякий случай, сжимая палочку.

— Вот значит как! — орет Уизли, бросая ему в лицо смятый пергамент. — Вот! — повторяет он, словно это может что-то объяснить и сжимает кулаки. Лицо, от шеи вверх, краснеет.

— Входите, живо, — Северус распахивает дверь. Уж лучше пережить бурю без участия посторонних, тем более — учеников.

— Она мне все рассказала! Я не верил! Она еще и написала для тупого меня! Прислала письмо, что все кончено, потому, что она… Она… — видно, что Уизли сдерживается из последних сил и что надолго его выдержки не хватит. — Все зелья и зелья, все профессор то, профессор се! Как я не догадался раньше! — орет Уизли.

— Полагаю, вы о мисс Грейнджер? — уточняет Северус, прикидывая, что делать.

— Да, о мисс Грейнджер, — передразнивает его Уизли. — Это правда?! Это правда, что у вас с ней… что ты и она? — Уизли дышит как разозленный дракон и выглядит так же устрашающе.

— У вас есть повод ей не верить? — спрашивает Северус.

— Хорош увиливать, змей слизеринский! — ревет Уизли. — Какого хрена! Не смей! Да ты — больной педофил, ублюдок! Ты… — он выхватывает палочку.

«Началось», — печально думает Северус. Драться утром, да еще в собственных комнатах — что может быть хуже? Чашка с только что приготовленным кофе летит на пол, тщательно сложенные Гермионой пергаменты разлетаются и устилают весь пол.

Они скачут по комнате, укрываясь за мебелью, выставляя щиты и уклоняясь от заклятий. Уизли лупит боевыми, странно, что еще не Авадой. Грохот стоит ужасающий и непонятно, как это весь Хогвартс не сбежался полюбоваться на представление.

Стоит об этом подумать, как дверь распахивается — на пороге стоит немного растрепанная Минерва.

— Мистер Уизли, профессор Снейп! Что здесь происходит? — она входит в комнаты и захлопывает за собой дверь, отсекая всех, кто пришел за ней следом. — Немедленно прекратить! — рявкает она и Уизли, как ни странно, слушается и опускает палочку.

— Гермиона и он… У них, видите ли, отношения! — орет Уизли, тяжело дыша. — Она сама написала мне!

— Северус? — Минерва садится на единственный целый стул. — Это правда?

— Само собой — нет. Речь, по всей видимости, шла исключительно о дружеском участии, — отвечает Северус, и мысленно благодарит свой здравый смысл за то, что до этого момента все еще удерживался хоть в каких-то рамках. — Мы просто…

— Мы? Значит, все же есть «мы»? — спрашивает МакГонагалл, жестом останавливая Уизли, так и норовящего высказаться.

— Я надеюсь, что однажды действительно смогу сказать «мы», — выдавливает из себя Северус, меньше всего мечтавший признаваться в таком перед МакГонагалл и еще меньше — при Уизли. — Но сейчас мы только и исключительно в дружеских отношениях и…

— Так… — Минерва прижимает пальцы к губам и напряженно думает, переводя взгляд с одного на другого.

— Вот только не надо сейчас вмешивать Гермиону, — говорит Северус, и сам ругает себя за то, что назвал ее по имени.

— Я и не собиралась, — МакГонагалл встает. — Мистер Уизли, ваше поведение в стенах Хогвартса недопустимо. Что бы вы не думали, но… так нельзя. Ваше звание аврора не позволяет вам вламываться и устраивать драки. И не надо мне возражать! Северус, с тобой я поговорю после, — сообщает Минерва. — Следуйте за мной, мистер Уизли, — бросает она и выплывает за дверь. Уизли, кинув на Северуса уничижающий взгляд, уходит следом.

До завтрака остается менее получаса и Северус начинает восстанавливать порядок в комнатах.

Хогвартс — что большая деревня, стоит Северусу занять свое место, начинаются шепотки. Даже слизеринцы глазеют на него, открыв рот, а Сесиль каменеет лицом, делая вид, что ничего не происходит. Учителя пока молчат, но напряжение чувствуют даже снующие без дела вокруг столов призраки. Северус бросает украдкой взгляд на гриффиндорский стол: Гермионы на месте нет. Наверное, это к лучшему, но Северус чувствует укол обиды.

И тут распахиваются двери.

Гермиона останавливается на пороге, будто специально ждет, когда все обратят на нее внимание, а потом, с гордо поднятой головой, идет по проходу между столами и улыбается — улыбается без сомнения именно ему, профессору Северусу Снейпу, и, словно этого мало, кивает, приветствуя его. А он, чувствуя кураж и радость, расплывается в ответной улыбке. Кто-то роняет приборы, которые невероятно гремят, ударившись о каменный пол, и это единственный звук в зале, кроме звука шагов Гермионы. Да, конечно, в прошлом и сам Северус и Гермиона совершили немало подвигов, и, само собой, их сегодняшний поступок, возможно на подвиг и не тянет, но что-то героическое в нем все-таки есть.

Наконец Гермиона добирается до своего места и садится рядом с Джинни Уизли.

— Кажется, коллега, — заявляет как бы между прочим Флитвик, — ваша репутация ужаса подземелий пошла прахом.

Завтрак продолжается, а Северус старается не думать о том, что сегодня у него сдвоенные зелья у старшекурсников.

К вечеру он вымотан до предела, да еще Минерва жаждет сказать ему несколько слов. Он идет в кабинет директора, не ожидая ничего хорошего.

— Профессор Снейп, — начинает Минерва без предисловий, — связь учителя с ученицей — недопустима.

— Минерва, — он падает в кресло и вытягивает ноги, — я все знаю, я все понимаю и тебе пока не о чем волноваться. Мы оба отдаем себе отчет в том, что… Ты же сама все понимаешь, — вздыхает он.

— Она младше тебя…

— Знаю, все знаю, и ей говорил, — перебивает ее Северус, не желая выслушивать все то, что сам еще недавно озвучивал Грейнджер. — Но она, знаешь ли, умеет находить контраргументы.

МакГонагалл встает, качая головой, прохаживается по кабинету.

— Я говорила с мисс Грейнджер, ты прав, она может быть очень убедительной, но все же ответственность на тебе. Ты старше, ты учитель. В стенах Хогвартса… ты понимаешь меня?

Северус кивает и прикрывает глаза. Он все понимает, только от этого как-то не проще.

Он возвращается в кабинет, где Гермиона доваривает очередное экспериментальное зелье, встает за ее спиной, читает, заглядывая через плечо, когда-то свой, а теперь уже ее конспект.

— По-моему, мы молодцы, — заявляет Грейнджер, даже не повернув головы и, судя по тому, что зелье неправильно меняет цвет, она говорит о бенефисе в Большом зале.

— По-моему, ты запорола зелье, — отвечает он ей.

— Не-а, смотри, — она водит над зельем палочкой и поясняет, вырисовывая руны, — я хотела проверить, сможет ли руна Хаоса нейтрализовать добавление толченых скарабеев на последнем этапе и… — зелье меняет зеленый цвет на правильный, едва золотистый.

Он берет тетрадку, внимательно читает, пытаясь понять, как это она додумалась, потом захлопывает записи. Он слишком устал, чтобы решать такие загадки.

— Браво, мисс Грейнджер, такими темпами к осени вам можно будет со спокойной душой поручить вести занятия даже на седьмом курсе.

Она, наконец, заканчивает с зельем, берет образец, подписывает его и поворачивается к Северусу лицом:

— Тяжелый день?

— С учетом того, что он начался дракой с Уизли, а закончился выволочкой от Минервы…

— Все это ерунда.

— Ерунда…

Грейнджер делает движение к нему навстречу, но Северус останавливает ее.

— Ты однажды захочешь чего-то другого, более интересного, ты однажды уйдешь, — говорит он, уже чувствуя ту боль, которую она может причинить ему.

— Возможно, — она пожимает плечами, — а может быть, ты однажды возьмешь, и спрячешься от меня.

— Я? Нет, я в себе уверен, что… и вообще, — он складывает руки на груди, — речь не обо мне.

— Я тоже в себе уверена, Северус, — говорит она, а потом, словно очнувшись, спрашивает: — А мы что, дошли до той стадии, когда пора давать клятвы?

Она насмехается, и совершенно справедливо. Он не выдерживает и взрывается:

— Объясни, что тебе, тебе может быть надо от меня? Я не могу понять.

— Мне нужно от тебя… — она делает вид, что глубоко задумывается, — пожалуй, что все. Мне надо от тебя все.

— Это все равно, что сказать «ничего».

— Хорошо, я составлю к завтрашнему дню список. Там точно будет обсуждение прочитанных книг, — покладисто соглашается Грейнджер.

В нем, как в котле с плотно пригнанной крышкой, кипит одновременно множество чувств: он боится последствий, а они будут — ему ли не знать, но он хочет, чтобы она была рядом, не просто рядом, близко, так близко, как это только возможно. Он хочет оттолкнуть ее, чтобы она не смогла причинить боль, и одновременно удержать, спрятать ото всех и никогда не отпускать, каждую минуту доказывая себе и ей, что она только и исключительно его.

— Ну что ж, мисс, — он берет ее за руку и ведет в кабинет, к камину. Он боится передумать, когда кидает дымолетный порох и шепчет заклинания: когда-то пришлось долго повозиться, чтобы настроить камин дома в Паучьем переулке и камин в кабинете так, чтобы не называя адрес можно было перевести из Хогвартса домой хотя б одного человека. Подумать только: год назад он почти стал параноиком, боялся, что могут подслушать и подглядеть. Но зато теперь, достаточно бросить порох и произнести пароль, взять Грейнджер в охапку и сделать шаг, чтобы оказаться в гостиной отчего дома.

Северус тут же запечатывает камин, а для верности перемещает в него дрова и поджигает их. Уж если идти вразнос, так с размахом.

Грейнджер тем временем находит выключатель и зажигает свет. Дом убран — несколько дней назад, стараясь не думать о мотивах, Северус отправил несколько эльфов, чтобы навести порядок, но стереть печать бедности и заброшенности с этого дома не сможет и армия домовиков.

— Это твой дом?

— Дом родителей, теперь — мой. Не дворец, как видишь. Даже на приличный коттедж тянет с большой натяжкой, а уж окрестности тут… Хорошо, что сейчас вечер и их не видно.

— Мне нравится, — Гермиона вертится, оглядывается, первым делом, само собой, направляется к стеллажам с книгами. — Ты знаешь, твой дом похож на тебя. Он такой, с виду колючий, но на самом деле — интересный.

— Ты тут две секунды, маловато для таких выводов, — он садится в старое кресло с дурацкой невысокой спинкой — привет из семидесятых, и сразу вскакивает. Он нервничает и уже жалеет, что привел Гермиону сюда.

— Книги можно трогать? Они не защищены каким-нибудь фирменным заклятьем?

— Нет, а надо бы, — он берет ее за руку. — Я не хочу ждать до каникул. Не могу.

И она просто кивает ему и прикрывает глаза.

А потом все будто накрывает пеленой, хотя ему кажется, что он все отчетливо помнит. Он не может вспомнить как они, умудряясь раздевать друг друга на ходу, добираются до спальни на втором этаже, зато он точно помнит узор родинок на плече Гермионы, помнит, как она выгибается ему навстречу, проводя дрожащими руками по его плечам. Он не помнит, в какой момент мир теряет резкость, зато помнит, как резкость и ощущение, что он жив, возвращается к нему вместе с ее быстрыми поцелуями.

Он хочет пить, горло пересыхает, а он не может вспомнить, где они оставили палочки, спуститься же вниз в голову не приходит: жажда быть вместе намного сильнее. Он как никогда чувствует себя живым, чувствует себя мужчиной, и при этом словно видит себя со стороны и удивляется этой по-новому ощущаемой телесности. Он не знает, подходят ли они с Гермионой друг другу идеально, или не подходят вовсе, все ли происходящее тут правильно (скорее всего — нет), но он знает, что если кто-то или что-то попытается встать между ними, он уничтожит это, и глазом не моргнет, даже не будет сомневаться. Это чувство дарит ему такую силу, которая, кажется, выплеснется из него стихийным волшебством и разнесет дом и заодно весь Коукворт…

Гермиона спит на его плече, и он тоже готов задремать, но еще держится усилием воли. Он чувствует, как его прошлое прямо сейчас, вот в этот момент превращается просто в воспоминания, теряет над ним свою силу. Он знает, что впереди не только счастье, он знает, что на их век хватит испытаний, но впервые за долгие годы он готов посмотреть в будущее без привычного пессимизма.

Северус улыбается, обнимает Гермиону сильнее и позволяет себе уснуть...