Лошадиная душа (джен)

В декабре выпал снег. Я его, конечно, и раньше видел, еще на конеферме когда жил… И потом, наверное, видел, просто это прошло мимо меня, мимо моего сознания, я тогда был больше сосредоточен на своей боли, на том, чтобы избавиться от железа во рту. И поэтому я мало обращал внимания на происходящие вокруг меня события.

А теперь, здесь и сейчас, я, можно сказать, по-новому увидел снег, теперь, когда мой взор ясный, не замыленный красным туманом боли, широко раскрытыми и ясными глазами я заново и по-новому смотрел на мир. Мир глазами свободной лошади и лошади домашней, прошу учесть, не дикой. Поймите меня правильно, я свободный, но домашний, а не дикий, и это очень большая разница.

Дикий и свободный, как вольный ветер, скакун… сколько пафоса и поэзии в этих словах. Казалось бы, все… все есть у дикого свободного скакуна: и воля, и ветер, и корма хоть зажрись, и воды хоть обпейся, и простора — бегай не хочу… и кобыл целый табун, хоть залюбись. Но дикий скакун беден умом, все, что он знает, это жрать и пить, любить кобыл и драться с жеребцами. Он делает свечку и вымахивает ноги, он здоровый и сильный, где-то смелый и отважный, а где-то непроходимо туп и глуп, и почти во всем, что касается человека, он — полный трус. Боится взгляда, голоса, запаха, кстати, не без оснований, они оба опасны друг для друга, человек для лошади и лошадь для человека.

Лери как-то сказала: лошадь — самое парадоксальное создание. Если человек хочет покорить лошадь, он получает смертельного врага, но отпусти его на волю, подари коню свободу — и получишь верного друга.

Итак, снег, декабрь... Девятый месяц моей свободы, первый снег в этом году, первый пушистый, белый и холодный. Я вышел из денника в паддок после завтрака и поразился. Все вокруг белое-белое, все-все белое: и луга, и горы, и леса. И воздух такой — морозный, льдисто-свежий.

И, ах, как здорово в нем кататься!!! Круто и классно, почти как в манеже на песке.

Так и прошло мое утро в паддоке. Все утро я то резвился, то просто стоял на одном месте часами, вдыхая свежий вкусный воздух. А потом мое счастье решило продолжиться прогулкой, потому что во второй половине дня, часам к четырем, Лери вывела меня на конюшенный двор, а Дог подкатил фиакр из каретного сарая. Запрягают они меня и между собой переговариваются:

— Так что там случилось?

— Не знаю, Дог, по телефону я ничего не поняла, а Люпин молчит и только ноет, что больше некого позвать. Ладно, вот съезжу сейчас и узнаю, зачем в школу вызывают и почему моего ребенка не выпускают от директора, подумаешь, подрался. Это же дети, они просто обязаны хоть раз в жизни подраться.

Лери села на облучок, уперла ноги в передок и легонечко коснулась кончиком шамбарьера моей холки. Знак подан и я, повинуясь ему, выруливаю фиакр сначала со двора, потом на подъездную аллею, а уже оттуда на дорогу Блицгертнергассе, улица Сада молний, или площадь, не знаю точно. Дорога среди холмов, вот что это для меня, и точка. Здесь Лери задает мне ритм, и я перехожу на кентер, ясно-понятно, торопимся куда-то… надо побыстрее.

Школа, в которой учится Люпин, похожа на каменную коробочку, длинный двухэтажный домик с белеными стенами, ну, это на первый взгляд, на самом деле это огромный спорткомплекс из зданий, переходов и бассейнов. Вокруг него лесопарк с кортом и стадионом, велодорожки, игровые и спортивные площадки…

Сейчас здесь тихо и безлюдно, повсюду лежит снег.

И мне, как ни странно, позволяется вкатить фиакр на школьный двор, Лери спрыгнула с облучка, подошла ко мне, взяла меня за морду и, почесывая лоб, сказала:

— Соломон, мне тебя нечем привязать, так что… полагаюсь на тебя, паренек, постой спокойно, ладно? Стоять. На месте.

Несколько раз повторив команду, она отошла и, поднявшись на широченное крыльцо, скрылась за дубовыми дверями. Первое время я напряженно смотрел на двери, ждал, когда она появится снова, но тут я вдруг услышал её голос. Он доносился из форточки окна первого этажа, я расслабился — все в порядке, Лери здесь, недалеко — и невольно прислушался к родному голосу:

— Ой, здрасьте, директор?

— Фрау… Гренкович?

— Да, я Валерия Гренкович, а вы господин директор Франкел?

Звук отодвигаемого стула, скрип:

— Здравствуйте, я Дерек Франкел, к вашим услугам. А теперь к делу, присаживайтесь... Ваш сын Люпин Рихард Гренкович и Дитмар Рафалов были задержаны при… кхм, проще говоря, мальчики подрались, притом свидетели утверждают, что г-н Гренкович набросился на г-на Рафалова с кулаками в ответ на некое оскорбление, и теперь мы пытаемся выяснить причину драки, чтобы вынести соответствующее взыскание и наказание, но мальчики молчат, как партизаны. Ни один не желает признаваться в своих проступках.

— Конечно, не желают, вы сами же не вчера родились и должны помнить, что тоже не признавались маме на её вопрос «кто украл конфетку?».

— Как у вас все просто, но с сыном разберитесь, растолкуйте ему, что дракой не решить проблему, а физический вред, нанесенный товарищу, может аукнуться и на нем тоже, не знаю, как отреагируют родители пострадавшего. Могут потребовать компенсацию.

— Не потребуют, они геологи и сейчас на Кавказе, по Казбеку лазают, а Дит с дедом живет. Вы же не скажете дедушке? Он старенький совсем.

— Фрау Гренкович, так мы с вами ни о чем не договоримся…

— Ну почему не договоримся? Договоримся! Я объясню сыну, что драться в школе нехорошо, что друга бить вообще свинство и настоящие друзья так себя не ведут.

— Что ж, ладно, мальчики, ступайте и помните, что впредь это недопустимо.

Нестройный хор мальчишечьих голосов:

— Да, директор Франкел.

Шаги, стук двери… и:

— Значит, соседушка?

— Ха-ха… Здравствуйте, соседка. Как поживает беременная лошадь?

— Отлично поживает, привет вам передает. И давно вы директор?

— Да не очень, я здесь временно, замещаю старого Краветцки, он вдруг на покой засобирался, а я… Короче, он с моим отцом дружил и считает, что я лучшая кандидатура на пост нового директора.

— Похоже, вам это не по душе?

— Нет... Понимаете, я же в Африку собирался, ребята команду собрали, должны были выехать в этом сезоне, но не сложилось: у одного жена забеременела, у другого теща большую перестановку затеяла, читай, ремонт с переездом, меня вот в директора забрили… Ну ничего, может, в следующем году получится съездить в Кению...

— Да, не повезло, но с работой директора вы вполне успешно справляетесь.

— Спасибо! Чаю?

— Нет, благодарю, мне пора вообще-то, у меня там лошадь не привязанная стоит.

— Фрау Гренкович, что значит — не привязанная? Вы что, с ума сошли? Вы на чем сюда приехали???

— Э-э-эм… на Соломоне, сосед.

— Простите.

— Ничего, но мне правда пора, Соломон ждет.

— До свидания.

Перевожу взгляд с окна на двери и только теперь обнаруживаю, что окружен детьми. Плотная толпа детишек кучей стояли вокруг меня и таращили свои глазенки и тянули ручонки, кто погладить, а кто лакомство мне под нос сунуть. Ну я и попробовал: конфеты разные, хлеб с чем-то, котлеты… Кто чем поделился.

Появилась Лери с мальчиками. Оба потрепанные, с распухшими носами и в синяках. Они забрались в фиакр, Лери на облучок.

Сделали небольшой крюк, завезли Дита домой, а потом я бодрой рысью двинулся дальше. Скоро будем дома, вот проедем сквер, а там и Блицгертнергассе недалече. Но в сквере Лери меня тормознула возле скамейки, спрыгнула и позвала сына:

— Иди сюда, садись, чего не поделили?

— А че он…

— А что он? Он что, так страшно обозвал тебя, что дальше уже и некуда?

— Да не меня!..

— А кого? Девочку? Так ты ж у меня рыцарь, оказывается!

— Хе…

— Не девочку? А кого? Люпин, ну хватит уже из меня жилы тянуть!

— А пусть не обзывается навозной девочкой!

— Ого! Так ты за маму заступился. Спасибо, очень благородно с твоей стороны, но знаешь что?

— Что?

— Это не оскорбление, Люпин, подумай, твой друг что имеет в виду? Он полагает, что раз я лошадница, то, значит, я в навозе копаюсь, конюшню чищу, так? Но ты сам-то знаешь, что это не так, так где же тут оскорбление? А?

— Но, мама… Все равно он не имел права так говорить!

— Как бы он сам не стал навозным мальчиком…

— Что? А-а-а… Ага-а-а…

— Держи, тележку мороженщика видишь? Во-о-от, сбегай, возьми три порции, две на свой выбор и один рожок самый большой, какой найдешь.

Осчастливленный мальчишка ускакал за мороженым, я проводил его взглядом, стоя на дорожке рядом со скамейкой, мимо шли люди, спотыкаясь при виде…

Ни я, ни фиакр особого изумления не вызывали, лошадь, запряженная в фиакр, вполне обычное явление на улицах Зальцбурга, Вены и Инсбрука. Просто мимолетный, равнодушный взгляд, брошенный вскользь на гнедого шайра, почти сразу возвращался обратно, цепко и внимательно впивался в упряжь, в весьма необычную, нестандартную упряжь, затем взгляд перетекал на голову лошади и застревал…

Недоуздок, простенький такой ремешочек, круговой недоуздочек и ни малейшего намека на узду.

Я прямо видел, как у них мозги кипят. Непорядок же, на улице, в общественном месте стоит разнузданная лошадь, это — с одной стороны, а с другой… Так ведь и повода для паники нет! Лошадь спокойно стоит, мороженое жрет, причем вафельные рожки ребенок держит, в обеих руках: один — перед мордой коня, другой сам обкусывает. Рядом тётя взрослая сидит, спокойная, тоже мороженое жр… кушает. Все под контролем? Да, все под контролем, так что запомним это событие получше и внукам расскажем.