Течение любви (гет)

Фиктябрь, день 8: «Может, останешься?» Марикот.

— Готова? — спрашивает Кот.

Маринетт кивает.

Он бросает конфету, и она пытается поймать её ртом. Та отскакивает у неё от носа. Она стонет, в то время как он разражается смехом, вскидывая кулак в воздух.

— Да! — ликует он. — Я победил!

— Давай до десяти.

— Ни за что. Просто признай это. Я — победитель.

Дуясь, она скрещивает руки на груди.

— Уверена, что ты жульничал. Ты даже не целился, чтобы попасть, правда же?

— Да ни в жизнь. К тому же, какой смысл в победе, если побеждаешь нечестно?

— Да-да. — Она запускает в него конфетой, попадая прямо в лоб. — А вот и твой приз.

— Кидаться в меня конфетами — это не то, о чём мы догова…

Она швыряет в него ещё одной, а затем ещё и ещё. Он щурится. Она улыбается.

— Только посмей, — говорит он, когда она тянется за коробкой.

— А то что?

Его хвост со свистом рассекает воздух позади. Закусив губу, чтобы сдержать улыбку, она, не отводя от него глаз, хватает последнюю конфету и пуляет в него.

— Ну всё! — восклицает он.

Он напрыгивает на неё, словно кот. Она хохочет, пытаясь вырваться, но он гораздо сильнее. Ему не составляет труда прижать её к кровати. В его глазах мерцает самодовольство. Волосы щекочут её лицо. В этот самый момент осознание и пронзает её, будто молния, — она тотчас же ощущает все точки соприкосновения их тел. Пульс учащается, в животе трепещут бабочки и разгорается пожар. Судя по тому, как вдруг изменилось выражение его лица, а из-под маски показался лёгкий румянец, молния ударила не её одну.

— Я… — Он заметно сглатывает и слезает с неё. — Мне пора. Уже поздно.

— Постой.

Она хватает его за руку. Застенчивость не даёт ей вымолвить и слова, но в глазах читается вопрос, который вырывается наружу.

«Может, останешься?»

Он рвано выдыхает, переводя взгляд на её губы, прежде чем вновь посмотреть ей в глаза.

Её сердце пропускает удар.

— Кот… — Она тянет его за руку и садится на колени.

Он не отстраняется. Будто бы заворожен. А может, это она заворожена. Его глаза такие зелёные-презелёные, и головокружительное тепло, исходящее от него, словно невидимое прикосновение, побуждающее её придвинуться поближе. Неровное сердцебиение сменяется грохочущим галопом, и она, не разрывая зрительного контакта, подаётся вперёд, останавливаясь, лишь когда их губы почти касаются. Они дышат одним воздухом.

Он сокращает разделяющее их расстояние.

Мягкие. Его губы, на удивление, мягкие. Этот поцелуй — мимолётное прикосновение, лёгкое, как пёрышко. Когда он отстраняется, её лицо горит, а тело полыхает. Их взгляды пересекаются: задержав дыхание, они безмолвно задают друг другу миллион вопросов и получают миллион утвердительных ответов. Затем они снова целуются, хватаясь друг за друга, прижимаясь ближе, ближе, ближе.

У неё такое чувство, будто она тонет и пытается вдохнуть кислорода. Будто она пустыня, а он может сто лет литься на неё дождями, которых ей так не хватало. Она упивается им, дышит им, ощущает вкус шоколада на его языке и губах.

Она целует и целует его до тех пор, пока всё в ней не превращается в пульсирующее биение огня и грома.

— Маринетт, — выдыхает он ей в губы.

Её сердце поёт, и она притягивает его к себе. В конце концов, они больше не неуклюжие четырнадцатилетки. Теперь-то она уж точно не даст ему от неё ускользнуть.