Сэр, простите, ещё кое-что... (джен)

Правая дверца Пежо-403 отказалась открываться, и Гарри пришлось переползти на кресло водителя, чтобы выбраться из отцовской машины. Обходя автомобиль, мальчик украдкой погладил фару, понимая стремление авто не пустить его в школу. Гарри иногда казалось, что автомобильчик живой, он был такой старенький, что давным-давно обрел черты характера и даже норов, свой собственный, своеобразный нрав, и мог составлять какое-никакое мнение.

Отец провел Гарри по коридорам и, немного поплутав, привел в большую комнату, где собрались сколько-то родителей со своими детьми. Поняв, что они пришли именно туда, куда надо, Коломбо с сыном пристроились у дальней стенки дожидаться остальных. Происходил набор детей в начальные классы. Группами по двадцать.

Пап было всего три, остальную толпень составляли мамочки, расфуфыренные и раздраженные, они в крайнем подозрении косились на отцов, кривили напомаженные губы и перешептывались, обсуждая небритых и неряшливо одетых папаш. Крепче всего, что ожидаемо, конечно, досталось Коломбо: густая нестриженная грива, потасканный плащ с растянутыми карманами и сутулая фигура давали о себе знать. И некоторые из мамаш успели-таки настучать во время собеседования в кабинете…

— Фу, директор, там один индивидуум не вызывает доверия! Запретите его сыну учиться с нашими чистенькими ухоженными детками.

— Эй, дректро, тама одын малой такой… ну, такой… Адын, в общем. Ево бы лучше изъять у папы, да! И пэрэдать в удругую сэмью.

— Сэр, простите, меня очень-очень волнует судьба одного славного мальчика, там, в приемном… Как бы он не бомж, простите. Его сопровождает, простите, бродяга в желтом плаще. Вы примите меры, пожалуйста.

А как так мамашки были озабочены судьбой несчастного дитятки, то ухитрились остаться и дождаться очереди бомжеватого папаши. И едва тот с ребёнком скрылся за дверью кабинета, тут же приклеились ушами к этой самой двери. Затаили дыхание и превратились в слух, эти… благочестивые стукачки.

— Здравствуйте… — шуршание бумаг. — Гарри Коломбо?

— Да, сэр, мой младшенький, — вежливый ответ отца.

— Угум… присядьте, Коломбо. Гарри, читать умеешь?

— Да, сэр! — звонкий детский дискант.

— Прекрасно… прекрасно, — скрип ручки по листу и после паузы: — Садись вот сюда и нарисуй нам зайчика.

Далее последовали коротенькие реплики-обсуждения того, как мальчик выполняет задание.

— Кружочек кривой… ага… понятно. Ушки… ого! Одно загнуто пополам, ну, молодец! С фантазией рисует… Ба-а-атюшки, такой талант! И морковка! Посмотрите — морковка!.. Ну, лейтенант, с пополнением! У нас уже четвертый ваш талантливый ребёнок будет учиться! И, как я слышал, у вас ещё пятый на подходе?

— Да, сэр, доченька! — с гордостью отвечает отец.

— Ну, лейтенант, поздравляем с поступлением! Добро пожаловать в нашу школу, Гарри. О-о-ох, какой красивый зайчик! Прелесть! Мы его вот сюда, в папочку положим… сохраним.

Выйдя из кабинета, Фрэнк с сыном совсем не замечали трех пучеглазых дам-с, застывших соляными столбами у стены за дверью, которые тупо моргая, провожали офигевшими взглядами веселого мальчика и его отца в драном плаще, оказавшегося целым лейтенантом.

В результате отбора Гарри оказался в параллельном классе Б-А начальной школы имени Томаса Эдисона, где их набралось двадцать пятилеток, среди которых, слава богу, был и Калеб Куонеб, помимо соседей-друзей по улице — Бенедикт Келли, Шарлотта Мэдисон и Тоби Зараян. Возле них Гарри и держался, оробев, пока происходило знакомство учительницы с классом. Сама мисс назвалась простой фамилией Браун и отличалась густыми коричневыми волосами.

Всех детей, своих первых одноклассников, Гарри в этот день не запомнил, но знал, что потом, с течением времени, разберется, кто есть кто. Парты в классе были одиночные, по сути, и не парты в понимании этого слова, а столики детские со стульчиками, с выемочками на задней части столешницы для карандашиков и легким наклоном для удобства письма-рисования. Совсем не так, как в детском садике, куда он с полгода походил для адаптации, там столики были массовые, на четверых.

В этот свой самый первый учебный день Гарри и его однокашники учились писать палочки и кружочки, причем Гарри поразил учительницу тем, что он, оказывается, УЖЕ умеет писать и читать! Было немножко забавно смотреть, как взрослая тётка экзальтированно попискивает, прижимает ладони к восхищенно порозовевшим щекам и поминутно восклицает:

— Ой, боженька мой, ой, буковка!!! Ой, какой аккуратный кружочек! Ой, палочка!!!

А когда Гарри старательно выводил тот самый кружочек, высунув от усердия язычок, тётенька прямо вся извелась, страстно болея за каждую черточку-изгиб — руки к груди прижала и, затаив дыхание, наблюдала, как трудится маленький мальчик. Ну, собственно говоря, она за всех болела-переживала, одну девочку вообще полчаса учила правильно держать карандашик, малышка его в кулаке зажимала, а не в кисти кончиками пальцев…

Что же до Гарри, то он как-то сам собой научился чтению и письму, мама и папа, Энди и Синтия нет-нет да и покажут пацану буковку. Посадят на колени, читают ему книжку и играют с ним одновременно, просят найти-показать похожую буковку, а позже и нарисовать стали просить. Так что к пятому году жизни Гарри вполне бегло читал и толково писал, коряво, конечно, но умел ведь!

Ознакомительные уроки закончились примерно через два часа, их хватило на то, чтобы узнать способности малышей, понять друг друга и в чем будут заключаться будущие школьные будни. За дверью их поджидали мамы и папы, разобрав детишек, они разъехались по домам, успев и сумев проникнуться симпатиями друг к дружке, кроме тех дамочек-стукачек, которым просто сама гордость не позволила подойти и извиниться за предвзятость. Увы. Не получилось им перебороть свое смущение, ведь лейтенанта многие знали в этой школе, с ним здоровались, подходили пожать руку, спрашивали о здоровье миссис Коломбо и старших детей.

Сели в машину, отец, пристегивая сына ремнями безопасности, поинтересовался:

— Ну что, сынок, понравилась тебе твоя первая учительница?

— Смешная, — хихикнул Гарри. — А вообще она не первая. Первый учитель у меня — Денвер.

— Хорошо, — покладисто согласился отец. — Он — первый. А школа-то как, понравилась?

— Пока не знаю… — Гарри поболтал ногами и добавил: — У меня тут четыре друга, папа, вот это мне очень нравится!

— Очень рад за тебя! — просиял отец.

Остаток этого знаменательного дня отец и сын провели в тихом домашнем празднике: был куплен чудесный тортик со взбитыми сливками и вкусный шипучий лимонад. Домой они привезли целый пакет пончиков, чтобы старшие тоже могли отпраздновать Гаррино поступление в школу.

Вот так началась школа для нашего маленького героя. Каждое утро Коломбо отвозил в школу Гарри и Майю. Сэм и Патрик добирались до неё уже самостоятельно — на школьном автобусе уезжали в комплекс Коламбуса, их занятия начинались раньше и заканчивались позже. Если удавалось, то Фрэнк старался забрать детей сам, а если его задерживало какое-то дело, то, увы, приходилось звонить либо Денверу, либо соседке, миссис Мэдисон, и она, заезжая за Шарлоттой, прихватывала и Гарри с Майей.

В первые дни Гарри уставал и ныл, что этот школьный ужас, наверное, никогда не закончится! Ведь школа Томаса Эдисона находилась страшно далеко от дома, приходилось проезжать чуть ли не десяток улиц, прежде чем доберешься до центра Глендейла. Пришлось отцу пояснить сыну основу школьного образования в целом.

Издавна предписано, что в возрасте пяти-шести лет ребенок поступает в начальную школу, где учится до шестого класса. Программа начальной школы обычно включает несколько академических дисциплин: арифметика, чтение, письмо, основы естественных наук, а также музыку, физкультуру и рисование.

Далее, с одиннадцати-двенадцати лет, начинается средняя школа. Студенты в обязательном порядке изучают математику, английский язык, историю, естественные науки. Кроме того, каждому школьнику предлагают два-три предмета по выбору — иностранные языки, искусство и другое.

Еще больше свободы в плане выбора предметов предоставляет ребятам старшая школа. С девятого по двенадцатый классы студенты от четырнадцати до восемнадцати лет самостоятельно формируют свою учебную программу, дополнительных предметов становится еще больше. Как правило, к этому времени дети уже более-менее представляют, чем они хотят заниматься в будущем, и выбирают те дисциплины, знание которых необходимо для поступления в вуз.

Кроме того, пришлось отметить, что разделение на младшую (начальную), среднюю и старшую школы — явление в Штатах обязательное. Каждой возрастной группе полагается отдельное образовательное учреждение — с собственным зданием, преподавательским составом и администрацией. При этом отдельно взятому студенту совсем не обязательно переходить из одного учреждения в другое по достижении подходящего возраста, мало ли, другим чем заинтересовался или родители в другой штат переехали, и ребёнка могут записать в другую школу. Практика весьма распространенная в Америке. А тебе, Гарри, будет полегче потом, Коламбус близко от дома… если только письмо из английской школы не придет.

Рассказал всё это папа да и вогнал мальчонку в ступор. Стоит Гарри ни жив ни мертв и в бедной головенке пытается уложить всё услышанное. Да не получалось — головка маленькая, и такой ворох информации просто-напросто не умещался…

Но последний пункт-таки дошел, и он, находясь в легком шоке, пробормотал себе под нос:

— А с лошадью ещё ближе…

— Что ты сказал? — не расслышал Коломбо.

— Ничего, папа… — вздохнул Гарри. — Я понял: учиться обязательно надо.

— Верно! — одобрительно покивал папа. — Я сам в те же школы ходил, и видишь, вполне успешен — работаю в полиции.

— А зачем, папа? — загрустил Гарри вдруг. — Что хорошего в этой полиции? По-моему, это так скучно — стоять целыми днями на перекрестке и ждать, когда кто-нибудь не в том месте перебежит дорогу или превысит скорость на машине. Вот и Энди в полицейскую академию укатил, учится теперь той скукоте…

Коломбо удивленно воззрился на сына — это он что, шутит так? — но спустя миг сообразил, что малец просто не знает всех тонкостей его работы и по малолетству читает её скучной и бесполезной. Мягко возразил:

— Нет, Гарри, это не так. Это очень важная работа. Иногда от неё зависит человеческая жизнь. В задачу полицейского входит соблюдение правопорядка и закона, здоровье и благополучие граждан, он, по сути, страж порядка. Как рыцарь защищает покой мирных жителей, — попытался объяснить он сыну непреложную истину.

А Гарри — вот хомячок непонятливый — надулся только.

— А мне не нравится! К тому же ты так часто уезжаешь куда-то, далеко и надолго… — в последних словах мальчишки явственно прозвучали слезы, и Коломбо забеспокоился, вспомнив, как сын болеет во время его командировок. Ничего не возразив, он грустно погладил мальчика по голове, пытаясь скрыть разочарование — ну маленький он ещё, не понимает просто, несмышленыш…

Тот неприятный разговор с отцом Гарри мог бы и забыть благополучно, но жизнь внесла свои коррективы, словно решив, что ребёнок не обойдется без таких уроков… Сначала это были коротенькие, случайно подслушанные новости по телевизору, когда Энди по рассеянности забывал переключиться на другой канал, если в гостиную входил Гарри и успевал услышать о психопатах, расстрелявших посетителей банка где-то в Чикаго. А то и кадры замечал — жутких, обдолбанных чем-то парней с винтовками и обрезами в руках и накрытые окровавленными простынями тела. Несколько раз ему «посчастливилось» услышать и вопли перепуганных тёток: «О боже, он нас сейчас всех перестреляет!» Куда и зачем перестреляет, он, к счастью, не очень понимал. Правда, позднее, заинтересовавшись загадочным названием фильма «Рэмбо — первая кровь» и не поняв, почему ему запрещают и не допускают к просмотру, мальчишка поздним вечером тишком прокрался в гостиную, привлеченный стрекотанием автоматной очереди…

Что ж, те краткие миги перестрелки, которые он успел узреть, весьма доходчиво объяснили ему — что такое «расстрелять всех нафиг». Зрелище то ещё: насквозь мокрый от пота, залитый кровью качок с бешеными глазами шмаляет всех из пулемета, сверкающим веером трассируют пули и чпокают в тело, из которого красными фонтанчиками выбрызгивается ярко-алая кровь.

К счастью, мелкого шпиона заметили, с руганью поспешно выключили телевизор, поймали постреленыша и, всыпав леща по заду, унесли в постель. Где он, впрочем, долго не мог уснуть, всё вспоминались те кровавые кадры из боевика.

Эти случайные анонсы, однако, послужили чем-то вроде вступительного жизненного экзамена для маленького Гарри, когда в один из солнечных и ничем не омраченных дней семья Коломбо отправилась в Чейз-банк снять некую сумму денег для покупки нового холодильника. Старый агрегат совсем вышел из строя, перестав охлаждать продукты, что неудивительно вообще-то: его ещё отец Фрэнка покупал, и он уже лет сорок тарахтел на кухне, служа верой и правдой, пока не выдохся вконец. Так что, подтерев очередную лужу, вытекшую из умирающего «Свена», железную коробку погрузили в грузовик и увезли к месту его последнего упокоения — в пункт приема металлолома. А Фрэнк, посовещавшись с супругой, решил провести субботний день с пользой и максимумом удовольствия, для чего взял с собой младших детей Майю и Гарри и отправился сперва в банк, чтобы потом без помех прогуляться с ребятишками по магазину бытовой техники и неспешно подобрать нового верного друга на кухню.

Как же глазенки у Майи загорелись! Придя в восторг, она ка-а-ак начала перечислять новые модели холодильников, выпущенные в восемьдесят третьем году, что даже Гарри заинтересовался и размечтался о шикарной двухкамерной модели прошлого года выпуска — ему казалось, что если у них появится большой холодильник, то в нем против обыкновения будет очень много еды. Ну, а как же, он же двухкамерный!

Стоять в очереди к стойке за распиской было неимоверно скучно. Живая и подвижная Майя вскоре топталась и гарцевала на месте, как застоявшаяся лошадка, а Гарри отчего-то потянуло в сон и он весь узевался, чуть не падая от широченных зевков. Ну… атмосфера в данный момент к тому способствовала, пожалуй: тихо жужжал кондиционер, шуршали газеты, чьи владельцы от нечего делать перелистывали, читая, где-то в отдалении стучала одинокая печать, пробивая кому-то визу куда-то, и монотонно, фоном, шушукались две пожилые дамы…

И вот в это сонное банковское царство, в снулую очередь, ворвался хаос в лице некоего парня: грязные спутанные волосы до пояса, безумно выкаченные рыбьи глаза, наркотическое опьянение и короткий полуавтомат в руках — вот его примерное описание для полноты картины. Короткая очередь в потолок и визгливый вопль вслед:

— Всем на пол! Это ограбление, с-суки!!!

Гарри и Майя тут же оказались за спиной отца и были втиснуты в угол в самой дальней стене за столиками и креслами — реакция Коломбо была просто сверхъестественной.

— Сидите тихо, как мышки… — шепнул он им, пригибая их головы к полу. Дети послушно съежились, крепко обнявшись.

Что происходило дальше, было не совсем понятно. Что-то истерично орал обдолбанный псих, нервно отгавкивались из-за стойки банкиры и кассиры, силясь донести до нарика, что у них нет того, чего он просит. А псих, как выяснилось, просил не денег, а какого-то мета. И если ему не дадут колес, то он тут всех перешмаляет к едреной матери! Вот и пойми их потом: не то банк с аптекой перепутал, не то вовсе последние берега растерял…

— Да вашу ж мать! Всё!!! — и автомат на людей нацелил. Но выстрелов почему-то не последовало. Коломбо встал. Очень приметный и яркий в бежевом своем плаще, он сильно выделялся над лежащими на полу людьми.

— Ляг, папаша! — взревел волосатик, наводя автомат ему в грудь. Коломбо шагнул к нему, молча и спокойно подняв руки. Парень попятился, снова взвизгнул: — Ку-у-уда? Ляг, на хрен, я сказал! На хрен, на хрен…

Гарри, побелев от ужаса, смотрел, как его отец продолжает идти навстречу смерти, всё так же спокойно и уверенно раскинув руки. Дошел почти вплотную и встал напротив так, что дуло прямо-таки уперлось ему в грудь. И так же спокойно смотрел в глаза. Твердо и проницательно, с пониманием всех последствий, смотрел Коломбо в безумные глаза убийцы. Ты можешь стрелять, сынок, но я при этом умру первым, потому что мой долг не позволяет оставить без защиты тех, кто остался за моей спиной. А за спиной Коломбо были дети.

Медленно придвинув правую руку, Фрэнк осторожно возложил ладонь на вороненный ствол, и мягко, аккуратно забрал смертоносное оружие. Тут же в оцепенелую тишину ворвалось море звуков и красок: лай и вой сирен полицейских машин, забегали по стенам рыже-красные огни скорых карет… И загомонили растерянные люди.

Покупку холодильника пришлось отложить на потом. Потрясенный подвигом отважного полицейского, народ ещё долго потом обсуждал его невероятный поступок: шутка ли, голыми руками обезоружить бешеного маньяка… И только дети знали, чего это стоило их отцу. Миссис Коломбо полчаса отпаивала бледного Фрэнка, который не мог удержать стакан с успокоительным в своих дрожащих руках. Потому что мало понимать психологию преступника и знать, какими методами противостоять ему, надо ещё иметь и недюжинную храбрость, чтоб пройти к нему вплотную и забрать пистолет из нервной руки, просто зная, что парень — не убийца. В данном случае это был наркоман, и наркоман непредсказуемый. Но Коломбо тоже был не просто полицейским в тот момент — он защищал своих детей.