Дофенизм (джен)

Выражение глаз не поменялось. Оно осталось таким же. Безжизненным. И вместе с ним в чёрные краски окончательно и бесповоротно окрасился весь Дэтрик. Остановилось время на часах-голограммах, замолчали на секунду все звуки, ветер прилёг отдохнуть и перестал взвывать. Но так было лишь для Шарлотты, ибо в тот миг остановился её внутренний мир, сломалась какая-то деталька в сердце, что разбилось на крохотные осколки при взгляде на круглую дыру в бледном лбу с россыпью из царапинок.

Дыхание было сбито, будто кто-то выбил его ударом в диафрагму, и первое время дышать не получалось, как и шевелиться, говорить и плакать. Шарлотта больше была не властна над чувствами, они будто отделились от неё, став чем-то иным. Глядя на него такого, из неё самой уходила жизнь, эмоции и чувства рассыпались и погибали птицами, в которых было воткнуто стекло.

Зато мысли замолчали. Их рой скорее не успокоился, а просто замер, пораженно пытаясь сказать хоть что-то о случившемся, но язык не поворачивался. Стыдно было говорить. О смерти, такой. Нельзя о ней говорить, нельзя о ней знать, о такой вот смерти и о такой вот жизни.

Не должна жизнь превращаться на ровном месте в погибель, не при таких условиях. Умирать ведь должны дома, в тёплой кроватке, тихо, во сне, накрытые мягким пледом, лёжа рядом с любимым животным или человеком. А не пронзаемые лазером, выжигающим дыру во лбу.

Наверное, время всё же шло, но для нее оно остановилось. В этом миге, в этом моменте. Она словно нырнула под лёд, и теперь холодные течения уносили её вдаль, туда, где не слышно голосов, туда, где каждый умирал...

— Мадам Бартон, вста... — Тед не выдержал и подошёл к Шарлотте, касаясь её плеча, но от его лёгкого прикосновения Шарлотта резко и громко вскрикнула, рывком отползая прямо по земле, пачкая брюки, руки, да какая разница?! Грязнее, чем на душе, быть уже не могло.

— Не прикасайтесь ко мне, не прикасайтесь, не прикасайтесь... — шёпот дрожью сорвался с трясущихся губ, пока она отползала всё дальше, а когда в ладонь впилось нечто острое, Шарлотта вновь закричала, и в тот ор она вложила боль не от укола, иную, заставившую даже месье Морте обеспокоенно — да, не безразлично! — посмотреть на нее.

В её оре звучала смерть.

В её оре звучала совесть.

В её оре звучал ужас.

— Если бы я знала.... Если бы я знала, что у вас оружие, я бы...

Но она не ведала. Не подозревала и даже не думала, что в маленьком кармане месье Морте лежал такой же мелкий смертоносный лазер, которому ничего не стоило забрать жизнь. И для месье Морте ничего не стоило достать этот лазер, направив его прямиком в голову человека с точной и ясной целью убить. Были ли какие-то границы у тех людей, кто способен так холодно осознавать, что хочет лишить жизни человека?

Очевидно, нет. У убийц не было границ. Сотворив раз самое ужасное, остановиться невозможно, оно из "однажды" превращается в "навечно". Стоит убить — и ты другой. Стоит увидеть смерть — не быть тебе прежним. И знавшая об этом лишь по книгам Шарлотта теперь чувствовала себя иначе — другой, ибо лазер убивал не только свою жертву, но и тех, кто видел смерть и кто понимал, что это такое.

Но она никогда не желала видеть смерть, которая казалась настолько нереальным и незабываемым ужасом, что Шарлотта даже не думала о ней почти, предпочитая заполнять голову лишь ярким и теплым светом радости, но теперь светлая голова казалась далекой и несбыточной мечтой, переполнившись режущим страхом и непоколебимым ужасом. Перед глазами плыло, тело содрогалось и слабело, будто она сама погибала, причем медленно и мучительно.

Шарлотта не почувствовала слез, пока не поднесла уколотую острой веточкой руку к лицу, ощутив на нём мокрые линии, впиваясь в него ногтями, будто желая содрать с себя кожу, будто желая умереть вместе с Беном, ибо наполовину она уже не была живой.

— Мадам Бартон... всё в порядке?

— В порядке?! — голос её впервые приобрёл столь сильную ярость, столь явный вопящий ужас. Он оглушил её саму, одним рывком за шиворот вытаскивая из ледяной воды, согревая до такой степени, что сердце начинало стучать в три раза быстрее и активнее, бить в висках гораздо громче, и каждый его удар, каждый вздох, каждая слезинка пронзала адской болью и самым сильным страхом, дичайшим ужасом. — Вас и правда волнует, в порядке ли я?!

Нет, она не верила, что убийцу могли волновать чувства иных. Не верила в то, что, совершив самый страшных грех, человек может заботиться о других. Не верила в настолько далеко зашедшую жестокость людей, что способны убить за... Просто так. Что ей сделал Бен?! Ударил?! Да, неприятно, но не смертельно же! Они бы поговорили, они бы разобрались, она бы нашла выход... Только теперь их лабиринт заканчивался тупиком.

Как?! Как можно убить?! Как должен мыслить для этого человек, кем он должен быть, чтобы для него это являлось нестрашным и привычным? Каким же извергом надо быть, чтобы просто посметь думать об этом? Какой мразью надо быть, чтобы задумываться об убийстве?! Как можно обрывать, перерезать острыми ножницами тонкую нить жизни?! О каких эмоциях и любви могла идти речь, если люди начинали допускать ошибки уж в настолько неоспоримых вещах?!

Всё также на коленах Шарлотта подползла к нему, однако посмотреть в глаза не могла: как бы ни пыталась, не хватало сил вновь увидеть их, а чуть выше — сквозную дыру.

— Бен... Бен... Бен! — она нежно охватила его за плечи, словно собираясь обнять, только руки задрожали от страха. Этот ли человек недавно был переполнен жизнью, не он ли чувствовал ярость — вообще хотя бы что-то чувствовал?! Он ли — мёртвое тело с оранжевым синяком, что валялось в рваной одежде на грязной земле?

— Прости, прости, прости...

"Прости, что не защитила. Прости, что позволила. Прости, за всё". Но разве "прости" сравнится с ним живым?

Казалось, будто туман сгущался, уплотняя воздух, от чего дышать становилось всё тяжелее и тяжелее, а парочки вдохов переставало хватать, надо было дышать глубже, чаще, больше, но этому мешал забитый нос и постоянные всхлипы, перерастающие в горькие рыдания.

Она знала его пару минут, не имела понятия о его жизни, но была уверена в одном — он не заслуживал такой смерти. Никто такую её не заслужил!

Шарлотта склонилась над Беном, и её волосы упали на его грязную рубаху, а руки крепче сжали его. Как никогда Шарлотте хотелось чуда, хотелось очутиться в милой сказке со счастливым финалом, где ведьма пробормочет заклятия на древнем языке, взмахнет тонкими длинными пальцами с фиолетовыми ногтями, и грудь Бена вновь начнёт вздыматься, прекращая лежать мертвым грузом, и он вновь откроет глаза, обязательно сплюнет, потом станет проклинать её, Теда и месье Морте, будет орать, ругаться... И пусть! Не обидно! Пусть будет так, но пусть лишь будет!

— Вы убили его! Вы убили его-о-о! — новый протяжный крик разорвал душу, а руки упали с плеч Бена. Не будет чуда, не задышит он, и докторам его не спасти... Но ведь тут есть доктора?! Тут они же есть?!

— Доктора! Кто-нибудь! — она обернулась и встретилась вновь с равнодушными взглядами, но не сейчас ей отчаиваться от их холода, случилось нечто намного более страшное, чем ничего не выражающий взгляд, пусть раньше это и казалось высшим наказанием. — Чего вы стоите?! Зовите докторов!

— И правда, что вы стоите? Где же доктора? — вдруг в диалог вступила та, о которой Шарлотта успела забыть. То была Марта, нагло смотревшая на Теда и месье Морте, и она... улыбалась? Улыбалась?! — Аш, — будто ошпарившись, произнесла она и скривила губы, — забыла. У Инфиори нет докторов! Или ты думала, что мы удостоены этой чести — быть здоровыми?

— Как нет? — Туман пробрался от лёгких к мозгу и заполнил его, раздувая вдобавок изнутри. Шарлотта словно уже начинала дышать им, давиться и задыхаться, и будто сон окутывал её и тело Бена, а остальные оставались размытыми, как и их голоса, фигуры, что становились тенями.

— Вот так. Зачем на нас деньги-то тратить, да, у вас же их мало? — слова Марты почти не пробивались через слой тумана, и их спокойствие, с которым говорят о совершенно привычной и понятной вещи, было ужасом для и так потрясённой Шарлотты. Марта подходила к ней размашистыми шагами, уперев руки в боки, а когда подошла совсем близко, приобретя четкие очертания, спрятанные прежде клочьями тумана, Шарлотта заметила, как она покусывала губу. — После таких случаев дорога только одна.

— И какая же? — шёпот смешался со слезами, которых меньше не становилось, и их солёный привкус навсегда запечатался в памяти и на языке.

— На мясо. — Марта прищурилась и взяла руку Бена, потрясла ей, словно он и правда был испорченной куклой, кинула на место. — Хотя тут только кости, но всё же побольше будет, чем у крыс...

— Ты чего?! Какое мясо?! — Шарлотта широко распахнула глаза, пока кишки внутри переворачивались, связываясь в неразвязываемый узел, и испуганно отстранилась от Марты. Смерть Бена еще не принялась ее мозгом, выделяя мерзкий туман, путавший реальность с каким-то наваждением, а Марта уже собиралась... Готовить его, чтобы...

Начало тошнить.

— А ты что думала? Могилку ему смастерить? — Марта ухмыльнулась так же хищно, как это делал и Бен.

— Нет, я думала его спасти! Ведь можно же хоть что-то сделать!..

— Ничего уже, мадам Бартон. Выстрел лазером равняется моментальной смерти, — пояснил Тед, хотел сказать еще что-то, но, встретив переполненной нетипичной для Шарлотты злости взгляд, промолчал.

— Хорошо... Хор-рошо, — это слово задрожало неуверенностью, мерзко заставляя волосы вставать дыбом. Полнейшая безысходность душила вместе с туманом, преисполняя душу, сердце, обливавшееся кровью. Хотелось разорвать, расцарапать всю грудь, дабы вырвать кровоточащее сердце, кинуть на землю и упасть рядом. — Но почему бы нам не сделать могилу?..

— Ты чо? Реально всё забыла? — подозрительно посмотрела на неё Марта. — Чтоб такая ценная еда в земле была зарыта? Мне теперь червяков откармливать?

— Но так же нельзя! Он же наверняка любил вас! А вы его и...

— Любовь давно подохла в этой помойке. Он был мне никем, — равнодушно пожала плечами Марта, и её слова для Шарлотты были такими же, как смертоносный лазер. Она захотела вновь закричать от мучительной несправедливости и неправильности Дэтрика, от отвратительного отношения к близким, от отсутствия любви, что потеряла дом в сердцах людей. — Его бы тут вообще не было, если б не его постоянные скандалы касаемо дома, а-ля он, как брат Педро, имеет право. Только чо-то о Педро он вспомнил лишь после его смерти, не подозрительно ли? Я бы его сама заколола, да ножик потеряла. Наверняка он и спер, гад, — Марта плюнула ему прям в лицо и пара брызг попала в раскрытые глаза Бена. — Но спасибо за оказанную услугу, не придется марать руки в крови... Пусть отправляется к Педро, ну то есть брату своему, там и... Попадет, куда они там попадают после смерти. И ты это, не особо на его слова обращай внимание. Ну да, я рассказала ему о тебе несколько вещей, но так он в лицо тебя впервые увидел, чо-то обозлился… Хотя у него такая реакция на всех Фиуалтов.

— А кто это — Педро? — Новый удар по сердцу, и туман начал рассеиваться, только проще дышать не становилось. — И-и… Где вообще мои родители? Кто ты такая?! — Туман смерти не только попутал реальность со сном, но и окутал, спрятал под собой, заставил позабыть о людях, которых Шарлотта так желала встретить, но вместо них — лишь Бена, что был то ли братом, то ли не братом какого-то Педро, и Марту, обведшую ее оценивающем взглядом, в котором Шарлотта только что заметила искры ненависти.

— Подожди, ты реально ничо не помнишь? — Марта рассмеялась и сплюнула рядом с Шарлоттой. — Хах, а я-то, главное, думаю, для кого она этакий спектакль разыгрывает? Зачем плачет? Правда, что ль, совесть посетила? Чо вообще сюда приехала впервые за... Сколько там... А, ровно пятнадцать лет!

— Я ни разу не навестила родителей и вас за столько времени?! — ладонь прикрыла рот, в котором царил солёный вкус.

— Ну да. В тринадцать уехала, в двадцать восемь приехала... Тебе же сейчас столько?

— Нет, двадцать пять...

— А, ну, значит, сама там посчитай. Давно, короче... А ты это... Как забыла? Головой приложилась? — Марта поднялась и взвалила на себя Бена, вызывая новый приступ боли и тошноты.

— Нет, из-за болезни, — Шарлотта робко вытерла слезы и проследила за Мартой, уносившей Бена в дом. — Так ты откуда меня знаешь? И не знаешь ли, где мои мама с папой?

— Во-первых, наши мамы с папой, — отвлекшись от Бена, Марта обернулась, показав один припухший палец.

— Так мы сестры?! — В это бы Шарлотта никогда не поверила, если б ей кто посторонний сказал, ибо даже сейчас, слыша это от Марты, верилось с трудом, ведь она совсем не была на неё похожа. Кривоватый нос Марты и искусанные, раненые губы, прыщавое лицо, короткие грязные волосы, ободранные руки с заострёнными под когти ногтями и необработанные раны на ногах — всё это было не похоже на чистую кожу Шарлотты, идеально зализанный хвост, неброский макияж и красивые руки, не знавшие тяжкого труда.

— Ну вы поглядите, и правда забыла! — подойдя ко входу в "дом", Марта спокойно сбросила Бена со спины, и когда его тело коснулось земли, Шарлотта вздрогнула, уже не сдерживая новый поток слез. Руки обессиленно упали на колени, да и в целом вся энергия покидала Шарлотту, будто ее высасывали, выпивали, как вампиры кровь, но зато Марта полна была сил, громко крикнув: — Я-то думала, ты решила меня окончательно угробить. Ну, собственно говоря, с одним ты так и сделала. — Марта рассмеялась каким-то странным смехом, словно ее шутка и вправду была смешной, но у Шарлотты она вызвала лишь новый яростный крик, переполненный, впрочем, усталостью:

— Я не хотела! Я не знала! Я... Я никогда даже не обозвала бы человека!

— Эй, эй, спокойно. В конце концов, для Бена так даже лучше — больше не жить в этом Аду. — Марта перестала смеяться и вновь вернула безразличие на свое лицо, протянув: — Мд-а-а-а... Если ты вновь меня дуришь, то, признаюсь, у тебя хорошо получается, впрочем, ты та еще актриса. Уж прости, святоша ты наша, но если скажешь, что пришла, потому что искренне заскучала, то я не поверю.

— Я не помню никого из семьи, — громкий всхлип словно подтвердил это, — поэтому решила приехать, узнать, как вы живете, что делаете и... кем я была...

— Ну логично не помнишь. Даже я не помню, кто наши родители, ну, родные. Да куда уж там, никто не помнит! Ты думаешь, нам, неблагородным Инфиори, есть до чего-то дело, кроме как откуда достать еду? — и Марта провела от глаза вниз по щеке пальцем, показывая слезы. — Только не плачь, хорошо? А то ты теперь, я посмотрю, ранимая душа.

— В смысле, никто не знает, где наши родители? — на пару секунд остановилось дыхание и биение сердца. — Но ведь откуда-то мы взялись, выросли…

— Ну понятно, что не аист принес. Не все совершеннолетние соглашаются жить с детьми, даже если те свои, — но тут Марта призадумалась, нахмурилась. — Если бы к нам сюда аист прилетел, то это словно второй День Бочки — мяса много в нем. В нем же много мяса?

— Да нет, не знаю, я… — слова перемешались и потерялись в бурном потоке мыслей, в котором перепутались какие-то совершеннолетние, аисты и Бен. — Я вообще не то имела в виду! Я лишь хотела родителей увидеть, о себе спросить…

— Если хочешь, чтоб я тебе хоть что-то рассказала, то иди сюда, я не собираюсь кричать! — Марта так и осталась стоять около входа в дом, крича Шарлотте, но, видно, сейчас ей это надоело.

— Ты и правда хочешь мне помочь? — В разум, загрязненный и затуманенный смертью, вдруг проникла тонкая полоса света, родившаяся из слов Марты, из ее желания помочь. Сердце истосковалось по такому желанию, истосковалось по помощи и состраданию, доброте, которую Шарлотта и так ценила прежде, но сейчас та стала не просто для нее дорога. Бесценна. — И про родителей расскажешь?

— Але, я кому говорила! Нет у нас родителей! Был Педро, о нем-то и хочу рассказать, если тебя удовлетворит информация. Да и как будто у меня есть выбор! Я же не настолько тупая, как Бен, чтобы "обижать" Фиуалта. Мне дырка в голове не нужна. — Она скривилась и недобро глянула на месье Морте, стоящего неподалёку и прижимающего руки к бокам. Конечно, он не понимал, что сделал не так, почему Шарлотта смотрела на него так же зло, как и Марта. Он не осознавал, почему Шарлотта плакала, да вряд ли вообще понимал, что такое слезы. Его мировоззрение было односторонним, ограниченным бесчувственностью, в лучших традициях Дэтрика, одним словом. — Да и тем более, что чем быстрее расскажу, тем быстрее же вы смоетесь.

Попытка встать завершилась не успехом, а серьезнейшим провалом, слабость прижимала Шарлотту к земле, вжимая в глубины грунта, но желание знать своё прошлое "я" пересиливало, ладони вновь упирались в землю, а ноги пробовали распрямиться, вот только дрожали колени под грузом непереносимой тоски, висевшей на плечах, и Шарлотта вновь села, не зная, сколько времени ей понадобится, чтобы боль, тоска и туман растаяли, если бы не Тед, аккуратно поднявший её.

— Мадам Бартон, я всё равно считаю, что это опасно. Она является... — Но его вновь прервал указательный палец Шарлотты, вяло прижавшийся к ее губам.

— Ничего. Ничего не говорили мне про Марту. Она моя сестра. Она мой родной человек, да просто живой — спасибо за это! — человек. И не заслуживает этого. — Тут надо было бы добавить ещё про Бена, но язык отказывался что-то говорить о нём, будто на эту тему навсегда была поставлена запретная печать, но и без упоминания того речь вышла суровой и убедительной, по крайней мере, так показалось Шарлотте.

— Не думала, что память настолько определяет человека. — Она заметила странное выражение лица Марты — что-то вроде смеси удивления, грусти и злости, и её потрясла эта смесь тем, что была поистине живой. В ней были эмоции, были спрятаны какие-то страхи, в них была жизнь, а не серое существование. Но эмоции эти были лишь отрицательными — гнев, презрение, зависть, дикость... Возможно, за это их считали опасными? А были ли они таковыми или так за них решили Фиуалты, дергая ниточки марионеток?

Но всё же Инфиори в меньшей степени утратили в себе присущее нормальным живым существам богатство души.

— Мадам Бартон...

— Марта, ты хочешь пройти в дом? — прервала Теда Шарлотта. — Там расскажешь о прошлом, обо всем?

— Вообще-то хорошо было. Мне ещё Бена спрятать надо. Ты тогда пока соберись с духом, тонкая душевная организация. Слушать придётся долго и много.

— А у вас, мадам Бартон, совершенно нет времени, месье Бартон говорил, что вы можете находиться на территории Инфиори не дольше получаса, — опять вмешался Тед.

— Ничего, Шон поймет. Если уже прям забеспокоится, то позвонит, — отрезала Шарлотта и кивнула Марте. — Я думаю, что готова слушать.

* * *

То было холодной осенью.

Марта не любила холодные осенние поры, когда ещё и день уменьшался, начиная тонуть в темной опасности ночи — плохое время. Трудное, ибо были те, кто охотился ночью, а спал днём, были бледные, ходили почти голые, несмотря на морозы, часто лысые. И глаз один никогда не открывали, повязывали на него повязку. Этих чудаков звали Пистрелами или ночными паразитами. Они-то ночь и осень наверняка обожали. А единственным человеком, не считающим их чудаками, была Шарлотта, порой даже восхищавшаяся их выносливостью и силой. Тоже чудачка, не-такая-как-все.

Паразитами Пистрели ведь не просто так были, ибо нечего чужие дома разрушать и убивать всех подряд, в том числе людей. Даже они, Марта и Шарлотта, и отец такого себе не позволяли, не совсем же становиться чудовищами. Дикой, что бы там ни говорили Фиуалты, Марта себя не считала, а если и была такой, то только из-за этих богачей, бросивших её в эту яму, у которой даже названия не было, лишь описание "здесь жили Инфиори".

Палящая, навеки выведенная на полотне памяти обида возгоралась при этом одном слове — Инфиори. Звучало оно противно, не то что гордое "Фиуалт". И вместо прекраснейших многоэтажек — разрушенные одноэтажные дома. Хотя Марте всё же повезло — у дома, в котором она жила, была и крыша цела, и стены на месте, только входной двери не было. Но это всё только благодаря "отцу", хоть и отцом он был не в том понятии, в котором его воспринимали Фиуалты. Педро — так его звали — был всего-то на три с половиной года старше Шарлотты и на четыре — Марты и всё же считался совершеннолетним, а с ними выгодно иметь связи. Совершеннолетние были сильными, закаленными, считалось, коли дожил до совершеннолетия, то половина жизни пройдена. Дольше редко жили. Только если Пистрелы — ух, как грозно звучало их название!

Некоторые, даже совсем немногие совершеннолетние или, как их часто звали, "отцы" да "матери" сживались с мальками на условии, что те должны ловить крыс, мышей, птиц и другую живность, грубо говоря, охотиться за мелкой добычей. Хотя совершеннолетними они, по идее, были лишь условно. Точный возраст свой никто не знал, даже охранники, который этот возраст и дарили. Ежедневно они обходили все улочки, все углы в поисках новых детей, новоприбывших в этот жуткий мир жителей лишь с одной целью — вставить в затылок какую-то пластинку, которую они называли смешным словом «чип», после чего охранники давали имя и говорили возраст. Может, была какая-то связь между чипом и их датой рождения? Может, он помогал ее определять? Да кто знает, но так было и с Мартой, и с Шарлоттой, и с Педро, наверное, но они никогда его об этом не спрашивали, ибо он — авторитетный родитель. В его задачи, как и в задачи любого другого "отца" и "матери", входило обустраивать дом, таща всё, что могло хоть как-то его укрепить, но главной задачей было другое — День Бочки.

Странное название, да и то, что происходило в тот день, можно было бы тоже назвать странным, нетипичным днём, но, определённо, самым лучшим. То был день, когда лишь на пару минут Фиуалты вспоминали о них и привозили еду в огромной чёрной бочке, которую ставили около Северной части стены, отделявшей Инфиори от Фиуалтов, стены, которую Марта ненавидела каждый день, каждый, кроме одного — Дня Бочки.

Был ли для совершеннолетних тот день счастливым? Возможно, чуть меньше, чем для мальков, ибо понятное дело, что бочка с едой одна, а людей, голодавших целый год — много...

За день до Дня Бочки Педро всегда доставал ножи, которые хранил в рваной клеёнке, под обоями, около почти оторванного плинтуса, и доставал, чтобы поточить. Тогда он с самого утра отправлял Марту и Шарлотту искать подходящие камушки, и они искали. То было небольшой радостью жизни, подкрепляемой ожиданием Дня Бочки и главного — еды, нормальной. И радостным мигом это было, потому что потом Педро разрешал ничего не делать весь день, веля накапливать силы.

— А вдруг я завтра умру, как вы тогда жить будете? — всегда он это спрашивал, грозно скалясь, но никогда не умирал. Педро возвращался, и к его приходу должна была быть готова тряпка, промоченная холоднющей водой, чтобы отмыть кровавые пятна на его коже и одежде — первое он делал сам, а второе было обязанностью Марты с Шарлоттой. Впрочем, то тоже приносило крупинки счастья, ибо, пока они стирали, Педро готовил еду, что смог добыть, делил её, словно каждый раз в надежде, что её хватит на год.

Да кого она обманывала. Марта тоже на это надеялась.

Половину еды съедал всё же Педро, они не возмущались. По многим причинам. Он и старше, сил больше нужно, он и больше работает, да и просто он — совершеннолетний. Не ребёнок. Он тот, кто смог пройти школу Инфиори и выжить. Это заслуживало уважения. Потому он и был отцом. Да и вдруг уйдет...

Была и обратная сторона монеты: чем старше ты, тем сильнее, тем больше вероятность, что тебя заберут гребанные Фиуалты на грязную работёнку, служившую сильнейшей добавкой к и так повседневному ужаснейшему унижению. Педро возвращался всегда злым, и единственное, что могло успокоить его гневную душу, так это напоминание, что за работу ему платили едой. Хорошей едой. Педро уже забирали пару раз, и происходило это так быстро, что Марта не успевала даже рассчитать еду, ибо около двух недель ей и Шарлотте приходилось выживать без защиты совершеннолетнего, и это обостряло многие проблемы. А как было-то, Фиуалт, что хотел нанять себе раба в виде Инфиори, подходил к их дому и, если не видел Педро, то всегда спрашивал — а не знаете ли, где он? И после той фразы, после тех пары мгновений, что Марта или Шарлотта, сломя голову, бежали за Педро, он выходил, и ему в руки протягивали какую-то бумажку на добровольное соглашение.

Было ли оно таким добровольным? Вряд ли, учитывая вооруженных охранников за спиной Фиуалтов.

Педро как раз должен был вернуться совсем скоро с очередного унижения. Из-за пухлых облаков выглядывало солнце, немного греющее спину. На небольшом клочке земли, застеленном ковром, они ждали Педро. Марта, сгорбившись и сидя напротив Шарлотты, выковыривала острой веточкой грязь из-под ногтей, а Шарлотта играла со шкурой крысы, пойманной сегодня. То натягивала, то рисовала что-то грязью на ней, то рвала, то вновь пыталась соплями склеить и улыбалась. Кровожадно. Желтыми рядами зубов, в верхнем была щербинка меж передними, а в нижнем не хватало зуба.

— Как думаешь, что отец в этот раз принесёт? — Марта отвлеклась, подняв глаза с каплей удивления — неужто первой заговорила ее сестра? Родная-неродная — не знала, просто они с самого детства были вместе, ходили парой, надеясь, что вместе они сильнее. От побоев только эта сила не спасала. Но хоть какой-то плюс в их партнёрстве был — пока один спал, другой караулил, нет ли поблизости Пистрел.

— Думаю, опять овощи. Может, мясо.

— А я думаю, что хлеб, — Шарлотта задумчиво посмотрела на поворот, из-за которого должен был появиться Педро. Белые волосы — ну, Шарлотта утверждала, что они когда-то были белыми, но Марта того не помнила, — сейчас же их серый оттенок, перебиваемый кусками грязи и спутанными комками, заменил белизну, оставив жирные грязные длинные волосы свисать. Марта уже не помнила, сколько раз Педро просил Шарлотту отрезать никому ненужные пакли, но та лишь огрызалась, а однажды Педро все-таки, прибегнув к хитрости, задумал остричь её волосы ночью, да прогадал: слух у неё был хороший, вот она его и распознала, да как куснула за руку. И хорошо прям вцепилась — до крови. Потом только ей несладко пришлось, ибо Педро настолько взбесился, что очень, судя по возгласам, её выпорол. Здоровой рукой. Левой. Хотя он правша.

А кричала Шарлотта редко. Тихой была, замкнутой. Да и не нужно было говорить человеку, который мог всё транслировать через взгляд — злой, надменный. Всегда у себя сама в приоритете, всегда самая лучшая и умная в своих глазах, она всегда хотела и стремилась к тому, чтобы выделяться. Пыталась придумать новый способ ловли крыс, стирала, всегда соревнуясь на скорость и качество с Мартой. Не жилось ей просто и понятно по системе, надо же было заморачиваться и искать нечто новое.

Только вопрос зачем? Зачем длинные волосы, которые мешали при охоте и которые Шарлотта заправляла под рубаху? Зачем самовлюблённые взгляды? Зачем выделяться? Всё же было так просто, когда все были похожи.

— Эй две мелкие, чо сидим? Подъем, отца встречать! — Краем глаза Марта заметила, как Педро пнул один из колышков забора, будучи уверенной, что и Шарлотта это заметила. Она всегда всё замечала, даже самое незаметное и неважное. И запоминала.

В руках Педро был целый пакет! Целый пакет еды! Вот же счастье! Они понеслись к нему. Конечно же, наперегонки, как было оговорено заранее.

— Подождите, не вырывайте пакеты, гляньте, что дóбыл, — он часто ставил удаление неправильно. Вот и было у него дóбыл вместо добы́л, яблоко́ вместо я́блоко. И много чего еще. — Пойдемте-ка за дом, поглядите, — его щеки пылали румянцем — редкость, а глаза бегали в лихорадке.

Марта ухмыльнулась. Понятно, он снова что-то украл, поэтому они сейчас и направлялись за дом, чтоб никто не увидел и не украл уже у них, поэтому глаза быстро пробегали по уже знакомым протухшим местам и руки слегка подрагивали, а дыхание сбивалось из-за долгого бега.

Территория за домом, чуть дальше лужайки, на которой Марта и Шарлотта недавно сидели, была скрыта под голыми острыми ветками кустарника, именно его веточки использовались для чистки ногтей, а Шарлотта еще говорила, что хотела бы смастерить для них нечто наподобие расчески — собрать пучок из тонких концов веток и связать крепкой веревкой — опять эти ее способы казаться лучше, не такой, как все. Волосы себе все повыдираешь — вот что сказал тогда Педро, а Шарлотта дерзко ответила, что ему-то, наверное, радостно от этого и станет, что, Педро, впрочем, не стал отрицать, так еще и обещал найти ей веревку покрепче и самому "расчесать" ее. И были эти слова брошены прямо перед отъездом, с намеком, что он эту веревку украдет для Шарлотты — невиданная забота! Да неужто так и сделал, правда?

Педро поставил пакет на землю, спрятав его хоть немного за неухоженными кустарниками, и, еще раз предварительно оглянувшись, начал доставать свою добычу, Когда взору Марты представилось украденное — а не было и малейшего сомнения, что он это украл! — она непроизвольно охнула.

— Педро... Ты с ума сошел?! — испуганно прошептала Марта при взгляде на самую что ни на есть настоящую... книгу. Около двадцати сантиметров, с уже запачканным корешком, но грязь была не так хорошо видна на темно-коричневой обложке, на которой белыми буквами было что-то написано.

— Ты мне тут еще поговори, — Педро пригрозил кулаком с обтянутыми кожей голубыми венами, сильно выступающими на запястье. — Лучше бы поблагодарила!

— За что? За ненужный никому лишний груз?! Лучше бы спер еду!

— Ты чо, не по́няла, чо ли? Книга это, тупица! — и Педро стукнул ее этой книгой по голове, несильно

— Да знаю я, что книга, ты много раз рассказывал, как они выглядят! Но зачем ты спер ее?! Думал саморазвитием заняться?! — Если честно, она понятия не имела, что значило слово "саморазвитие". Просто Педро часто использовал его, когда говорил о Фиуалтах, которые, по его словам, постоянно пытались остановить это самое "саморазвитие" у Инфиори. — Да ты даже читать не умеешь!

— Попрошу не говорить того, чо не знаешь, — Педро погладил книгу и вдруг промолвил: — "Самые известные стихи английских поэтов".

— Это ты к чему?! Кто это — английские поэты? — Как неприятно звучало. Слишком скользко и нежно. Поэ-э-эты. Англи-и-ийские.

— Он прочитал, — неожиданно и тихо отозвалась Шарлотта, и Марта взглянула на нее, отметив, каким цепким и внимательным взглядом, приподнимаясь на носочки, Шарлотта всматривалась в каждую буковку, будто стараясь прочесть что-то. Марта закатила глаза.

— Правильно. Я теперь читать умею, — Педро гордо расправил плечи, словно от этого мог стать красивее.

— Ага, а я тогда писать могу. Заканчивайте спектакль, чтец, — Марта сложила руки на груди, но в ответ лишь вновь получила по голове. Книгой.

— Не веришь — не надо. Я-то думý такую думал — научу вас читать и писать. Но коли не надо, то...

— Надо, надо! — запрыгала Шарлотта, что было совсем нетипичным для нее поведением, от чего Марта задумалась о сохранности ее нормальности. Что-то слишком радостной была, а глаза так и горели... Только каким-то жестоким огнем. — Я хочу научиться читать!

— Во, правильно! А то чем мы хуже Фиуалтов, да? Мы тоже, хэ, хотим гра-мот-ным-ми быть, какое уж длинное слово. Мы еще покажем... Я еще и писать научу...

— Да зачем нам читать и писать?! Чтобы быть гениями среди дураков?! — Марта развела руки и повертелась. — Оглянитесь! Посмотрите, где мы живем! Да мы будто не часть Дэтрика, а отдельный город, куда уж там — мы словно в другом мире находимся, причем этот мир на грани разрушения! Нам бы выжить, а не читать и писать!

— Уж лучше быть гением среди дураков, чем дурой среди гениев... — задумчиво пробормотала Шарлотта и качнула головой, тут же вновь взбадриваясь, затараторила: — Марта, а если тебе не хочется, то иди-ка... Отнеси продукты, спрячь. А мы пока с Педро поучимся быть гма... Гро... Ну это... Громнотыми!

— Гра-мот-ными, — поправил ее Педро со взглядом великого мудреца.

Ну что за идиоты! Почему лишь она, Марта, мыслила рационально, задумываясь о сохранности жизни?!

— Вот и пойду! — Обида заиграла внутри более едкими красками, хоть Марта уже привыкла к ее вечному ною, но сейчас она взвыла с огромнейшей силой, что подобно урагану сносила все спокойствие. С яростной обидой Марта подхватила пакет и побежала в дом, вслед слыша насмехающийся оттенок в голосе Педро:

— Аккуратнее, там, между прочим, хлеб!

Дура! Даже тут Шарлотта оказалась права! Со злостью пакет полетел на пол, за окном послышались вновь голоса ее "семьи" — "не-такой-как-все-а-лучше" сестры и отца, что и вовсе не был отцом.

— Давай сначала по слогам... Срав-ню...Чер-ты...Ми-лей...У-ме-рен-ней...

Да пусть горит в Аду эта книга! И английские поэты! И Педро! И Шарлотта, все время кидающая на нее взгляды, будто Марта была для нее уродом, недостойным на существование! И тот, кто Педро научил читать, не сам же он...

Она все же узнала, кто научил Педро читать и писать — тот не мог об этом не говорить под влиянием желания похвастаться. То был мужчина среднего возраста, любивший подвыпить — редкая удача, обанкротившийся, но пока не до конца Фиуалт — нередкая ситуация, сюда, в число Инфиори, постоянно присылали банкротов. Шарлотта любила те мгновения, говоря, что ей нравилось смотреть, как эти люди страдают, что ей нравилось видеть, как что-то внутри них ломалось. А Марта не понимала, зачем смотреть на то, как богатенькие свои первые дни выживания тратили на уговаривания охранников выпустить их в "нормальные люди". Ну-ну, сейчас прям!

А тому человеку повезло — один его знакомый согласился устроить его к себе на подработку, понятное дело, на грязную работу за копейки, но тех хватало, чтобы поддерживать его звание Фиуалта. У них же как — если денег мало, то тебе не место среди нас. Сволочи.

И Педро прислали работать туда же, где пристроился и тот Фиуалт, который по пьяни поспорил, что сможет научить Педро грамоте. Выиграл. Деньги.

А Педро выиграл возможность хвалиться. Книгу он теперь прятал надежнее, чем ножики, настолько хорошо, что даже Марта не знала, где она лежит. Видно, он чувствовал ее неприязнь к английским поэтам. Зато Шарлотта знала ее место. И молчала партизаном, только каждый день в доме читала ее, показывая язык и ухмыляясь, порой сопровождая это все словом "дуреха".

И черт, ведь Марта и была такой дурехой! И эта неприязнь к английским поэтам была роковой ошибкой, ошибкой, что нельзя было исправить.

Это случилось через два месяца после появления книги в доме. День был плохим из-за тяжелой ночи, ибо визит Пистрел никогда не был легким испытанием. Чудом отбились от них. Только их холод и отстойный запах до сих пор витал по короткому коридору, соединяющему кухоньку и маленькую общую спальню.

Когда около их дома появились еще одни люди, Марта устало вздохнула. Нет, ну что за проходной двор?! Но стоило приглядеться, как она поняла — это были не Инфиори и даже не Пистрелы. Фиуалты.

— Педро! Педро! Тут Фиуалты! — Марта кинулась в спальню, найдя там Педро, лежащего на полу и вглядывающегося в одну маленькую дырочку около плинтуса. Фраза «тут Фиуалты» была знаком, что скоро Педро предстоит унижаться своим трудом, ибо зачем же Фиуалтам еще сюда приходить, кроме как за поиском рабочий силы?

— Да знаю... Черт их подери, только же вернулся... Шарлотта, агинк хорошо спрятана? — так они называли меж собой книгу, когда были не одни.

— Точно, — и Шарлотта развернулась, выходя. Наверное, пошла проверять.

— Хорошо. Ну что ж, давай покажем свое гостеприимство.

Эти Фиуалты ей не понравились, хотя ей вообще никакие не нравились. Их было двое — женщина в шляпке с черным кружевным бантом и сетчатой вуалью, в белых перчатках и черном пальто, и мужчина низкого роста, чуть ли не такой же худой, как и сама Марта, в черных круглых очках в белой оправе на остром носу и тонкими бледными губами, явно неприятным выражением лица, чем-то напоминающим лису.

Ну и позади стояло двое охранников — классика.

— Мы пришли за кем-то по имени Педро, не знаете ли, где его можно найти? — приторный голос женщины облепил уши противной сладостью, а от ее высокомерного тона, чем-то напоминающего Шарлоттин, Марта чуть ли не скривила лицо. Хорошо, что сдержалась.

— Он сейчас выйдет, я думаю.

— Хорошо. Дорогой, ты тогда поговори с ним, а я прогуляюсь. Соберу материал для новой статьи...

— Хочешь посвятить ее Инфиори? Думаешь, кому-то есть дело до них? — мужчина усмехнулся, снимая очки. Его слова резанули по обиде, которая была и так кровоточащей раной, что никак не могла зажить при мысли, что те люди имели намного больше, чем она, и из-за них она сейчас, скорее, не жила, а медленно умирала, дыша отравленным ненавистью воздухом, вдыхая ее яд. Фиуалты говорили, что руки Инфиори запачканы кровью, в отличие от их. Что ж, может, так оно отчасти и было. Но пусть руки Фиуалтов и чисты от крови, но они были покрыты солью тысячи слез и миллионом проклятий, толстым слоем презрения, обиды и гнева.

— Ну, может быть, хоть это поднимет рейтинг моих статей! — И под эти слова явился Педро, хмурившийся, с помытыми руками, дабы не заляпать ручку, которая уже из кармана мужчины перекочевала в его руку и легла поверх бумаги. И ведь Педро же сейчас мог прочитать ее…

— Марта, иди в дом, — Педро схватил ее за плечо, отодвигая в сторону входа. Он — в рваных штанах, окутанный в несколько тряпок, дабы хоть немного согреться, пусть и высокий, но бледный, тощий — казался совсем ничтожным рядом с Фиуалтами, и при взгляде на такую картину становилось понятно, почему обида сокрушала внутри стену спокойствия.

Несправедливость. Она становилась рассадником.

Конечно, Марта понимала, зачем Педро посылал ее в дом — чтобы ее, если что, не схватили, и он не остался без малька, выполняющего за него всю грязную работу. По правилам, Фиуалты могли брать на службу лишь совершеннолетних, но все законы и правила можно было обойти, их границы слабы, если были в кармане деньги. И любовь к садизму, которая, кстати, была присуща Шарлотте. Не зря же она в свободные минуты ходила смотреть на первые дни мучения банкротов, чтобы потом бродить со странной полуулыбкой на лице, с таким же выражением лица, как и когда она разделывала крыс, общипывала птиц и играла с их шкурами и перьями.

Женщина оглядела Педро, кивнула своему спутнику и, даже не взглянув на Марту, направилась к лужайке.

Да больно надо было ей этих взглядов! Марта, сложив руки на груди и в последний раз вдохнув приятный аромат духов, оставивших сладкую тропинку в воздухе, зашла в дом, на автомате направляясь в спальню, самую теплую комнату из-за обилия тряпок, полотенец, под которые можно были залезть, окунувшись в небольшое царство слабого тепла, но всё портил гнусный запах, казавшийся после духов той дамы еще более резким. Он побуждал кричать, крушить, рвать... До такой степени, чтобы разрушить каждый кусочек, каждую крупинку территории Инфиори, уничтожить стену, прорваться в место, где серые небоскребы подпирали облака, а черные дроны парили в небе вместе с летающими машинами и скейтами, серьезные Фиуалты, высокомерно подняв головы, шествовали по широким улицам, освещаемым подвесными фонарями и рекламами дорогих магазинов — обо всем этом рассказывал Педро с восхищением, с желанием быть таким же. А кто этого не хотел? Кто не хотел быть Фиуалтом? Но мечта была мечтой, и никакая книга не станет феей крестной, что взмахом своей странички могла осуществить ее, сделать не прекрасным сном, а идеальной реальностью.

И тогда оставалась всего лишь пара минут до осознания роковой ошибки.

Даже под слоем тряпья Марта смогла определить тихий, слегка удивленный "ах" и даже поняла, кому он принадлежал — той женщине с шляпой.

— Девочка, а ты... Ты что делаешь? — тот тихий приторный вопрос, послышавшийся за стенкой, навек врежется в память, ведь стоило Марте подойти к дырочке около пола, чтобы выглянуть, узнать, что же так впечатлило ту женщину, как чуть не охнула она от вида, открывшегося перед ней.

Через малюсенькое отверстие открывался прекрасный обзор на Шарлотту, сидевшую боком и старательно что-то выводившую острой веточкой на земле, которую она смочила, дабы ее каракули запечатлелись.

— Стих пишу, — равнодушно бросила Шарлотта, словно для нее то было обычным ежедневным делом, и играла она свою роль настолько замечательно, ничего странного не заметил бы человек, не знающий, что Инфиори от рождения были необразованными, писать и читать не умели, куда уж там до написания хоть пары строчек! А та женщина явно знала, потому даже в ее железном сердце, прогнившем так же, как и территория Инфиори, колыхнулось удивление.

— А... Ты откуда такая... Умная?

— Меня Педро научил писать и читать. У нас книга спрятана в доме.

"Вот сволочь!" — Ногти с силой вдавились в кожу, под которой вместо крови потекла ярость. Сволочь! Предательница! Вот и показалось ее истинное нутро!

Конечно, любая, даже самая мелкая кража Инфиори у Фиуалтов наказывалась, и наказывалась сильно, жестоко, словно сам Сатана писал вариации расплаты, потому украсть даже кусок хлеба было большим риском, на который каждый раз шел Педро, гонимый страхом голода. А книга! Книга — святыня! Она была знаком образованности и ума, она, словно стена, отделяла Фиулатов от Инфиори и навеки провела меж ними черту. Попадание книги в руку Инфиори было не просто наказуемо.

Оно было непростительно.

Но зачем Шарлотта сдала Педро?! Зачем она хотела остаться без крыла отца, обратить Марту на существование без поддержки совершеннолетнего, что было равносильно смерти?! Хотелось бежать, выбежать из дома, схватить Шарлотту за ее уродские волосы, со всей дури приложить ее дьявольскую голову об угол дома и бить, бить до крови, чтобы грязная душа ее окрасилась в алый цвет, который порой встречался на стенах домов. Но страх прижимал к полу, было страшно шевельнуться, вдруг заметят, вдруг и ее, вдруг... Паника. В голове лишь паника и страх, непонимание и неверие в происходящее в реальности. Жизнь с хрустом ломалась — ее, Марты, жизнь разрушалась под натиском предательства Шарлотты, но неужели та не понимала, что обращает на смерть и себя?

— А что за книга? — Женщина наклонилась и прочитала первые строки стиха, выведенные на земле Шарлоттой: — Зимний вечер так прелестен, если провести его, сидя у окна... — а дальше перешла на шепот, и Марта больше ничего не могла расслышать.

— Лучшие стихи английских поэтов.

— Редкая, старая... Из далёкого прошлого до Дэтрика... Сейчас такие только в Главной Библиотеке и есть. Откуда же она у вас?

— Педро украл ее.

— Это тот парень с медными грязными волосами?

— Да.

— А у тебя красивый стих получился... — Но эти слова женщины донеслись словно из другой Вселенной, словно Марта сидела в бочке, в той, в которой привозили еду, и снаружи только слышался диалог Шарлотты и женщины, но страх, тревога и паника били ключом, словно сейчас Марту будут разрывать на клочья и делить между собой отцы и матери, делить и рвать, как еду из бочки. — Немного доработать... Но у тебя талант, — женщина поджала губы. — А у нас очень ценится талант к стихам... Чуть меньше, чем книги о бизнесе, но я думаю, что ты сможешь писать и о нем, если немного подучить... Да и мне в статью не помешает стихов добавить, чтобы вновь первой в рейтинге стать...

С каждым задумчивым словом женщины глаза Шарлотты все больше разгорались злобным огнем, нехорошим, не тем, что согревал, а тем, что убивал, уничтожал все на своем пути, и на данный момент это пламя направлялось к жизни Марты.

— Девочка, а ты не была бы против уехать отсюда?

Марта резко втянула воздух, ее словно стрелой пронзило. Что... Что за чудо сейчас перед ней было?

— Я всю жизнь мечтаю об этом, но зачем вы меня спрашиваете?

— Понимаешь ли... — женщина закусила губу и медленно, словно для дурака, начала объяснять то, что и так знали все — даже Инфиори. — У Фиуалтов очень ценится творчество, связанное именно с бизнесом, а не с чем-то другим, хотя есть особые люди, предпочитающие разбавлять свою библиотеку ненужными книгами, в частности, их на это подговаривают подростки с вечным глупым желанием выделиться.

— И вы хотите, чтобы я писала стихи о бизнесе? — Все понимала, тварь!

— Я была бы не прочь иметь человечка, пишущего стихи для моих статей. Не за бесплатно, конечно... Я займусь твоим образованием, помогу стать нормальной, пробиться в хорошие общества, чтоб твои стихи знали не только по моим статьям, ты начнешь деньги зарабатывать... Но понятное дело, что какой-то процент с твоих заработков пойдет мне, как верному помощнику в твоих начинаниях, — и женщина хищно улыбнулась, подобно дикой птице. На удивление, Шарлотта не выглядела с ней рядом так же ущербно, как Педро, она гордо держала ровную спину, прекрасно понимая, к чему все клонится...

"Да она с самого начала все специально спланировала!" — вдруг осознала Марта, и злые слезы нарисовались на ее глазах. Вот чем можно было объяснить рвение Шарлотты учиться, пусть тогда она еще не знала точно, получится ли все, сможет ли она научиться чтению и освоить письмо, но решила подстраховаться, и в нужный миг ей помогли ее знания. Марта была уверена, тот стих, что сейчас красовался на грязи, был придуман давно и лишь ждал подходящего мига, и тот настал — Фиуалт прочитал его. Фиуалт заметил. Восхитился, поняв свою ошибку во мнении, что Инфиори нельзя было обучить или научить чему-то стоящему, нельзя было сколотить на них состояние. Но сейчас сознание этой женщины перевернулось, выдав мысль о возможности заработать на Шарлотте. И уж она этот шанс не упустит.

А Шарлотта не упустит свой, как это сделала Марта, ибо если бы она тогда также додумалась, да просто по чистой случайности заинтересовалась бы "английскими поэтами", как богатые подростки, то могла бы быть сейчас рядом с Шарлоттой, могла бы уже ощущать кончиками пальцев тот шанс — шанс вырваться из Ада в Рай. Но вместо этого сейчас ей предстояло лишь одно — надеяться, что Фиуалты не сдадут Педро.

Но и этому не суждено было быть.