Скелеты в шкафу (гет)

В своём новогоднем обращении президент Эрнесто Сампер⁽¹⁾ пообещал, что следующий год принесёт их стране успех и процветание; и в первую же неделю нового, 1995 года, Мирабель получила неожиданный подарок: в El Tiempo она прочитала, что майор Карлос Ортега приговорён к пяти годам заключения в тюрьме Ла Пикота. Она с мстительной радостью рассматривала зернистый чёрно-белый снимок, где Ортега стоял возле здания суда, слегка подрастеряв самоуверенности и лоска. Огорчал только слишком малый срок — будь её воля, этого пособника Эскобара и вовсе бы экстрадировали, но…

Мирабель вздохнула, отложив газету. Пусть даже малое, но всё равно, торжество справедливости, хоть и с каким-то неприятным душком. А ещё этот гнусный тип окажется в одной тюрьме с tío Бруно! Мирабель, занервничав, растёрла плечи, глядя на фотографию майора Ортеги — мало ли что случится, если они встретятся… Ничего, вот закончатся каникулы, и она всерьёз займётся поисками адвоката, а пока Мирабель взялась за «Базовый курс конституционного процессуального права», радуясь, что родители до сих пор не обращали внимания на то, что она читает целыми днями.

За ужином абуэла объявила, что завтра к ним в гости заглянут Гузманы, и Долорес, издав полузадушенный писк, торопливо схватилась за стакан сока. Tía Пепа и tío Феликс, переглянувшись, взялись за руки, обмениваясь понимающим улыбками, а мама тут же принялась составлять меню на вечер, и Мирабель вызвалась ей помогать.

— Конечно, это просто дружеский визит, но, я надеюсь, вы все оденетесь в меру торжественно и пристойно, — с нажимом произнесла абуэла, укоризненно поглядывая на Камило, который сидел за столом в майке Iron Maiden и драных джинсах.

— Что? Это прилично и очень торжественно! — возмутился он, даже отложив вилку. — Они чистые, только вчера купил.

— Спасибо Господу за маленькие радости, — язвительно отозвалась tía Пепа. — Всё равно, будь любезен, завтра надень целые брюки, и чистую рубашку, а не футболку с этим… существом.⁽²⁾

— Так это же просто дружеский визит! — Камило в притворной наивности распахнул глаза, а Долорес, раскашлявшись, втянула голову в плечи. — Почему-то, когда ко мне приходят друзья, никто не наряжается!

— Потому что вы ведёте себя, как стадо диких капибар, а не как приличные люди.

— Мама, но капибары очень смирные и спокойные! — тут же запротестовал Антонио, и Камило быстро закивал:

— Вот именно, мам! Мы тоже очень тихие и…

— Камило, — устало выдохнула абуэла, и тот смолк на полуслове. — Пожалуйста, оденься завтра прилично. Хотя бы ради сестры.

— Ладно, — буркнул он, запихнув в рот огромный кусок отбивной. — Только ради Лолы.

На следующий день Мирабель искренне жалела, что у неё каникулы — несмотря на генеральную уборку, проведённую перед Новым годом, абуэла всё равно потребовала заново перемыть полы и окна, а сама достала торжественный сервиз из недр посудного шкафа, и самолично протёрла кипенно-белым полотенцем.

— Я могу сбегать, достать Особенную Скатерть, — предложила Мирабель, помешивая ахияко, который готовила под чутким маминым руководством. Абуэла, вздрогнув, резко ответила:

— Нет! — замешкавшись на долю секунды, она улыбнулась, смягчая голос. — Спасибо, Мирабель, пока ещё рано для этой скатерти. Лучше, когда закончишь помогать Хулите, приберись в комнате и переоденься.

— Но зачем мне ещё раз в комнате убирать? — Мирабель всплеснула руками, и абуэла строго глянула на неё.

— Потому что всё должно быть идеально, Мирабелита. Не спорь. Это важный вечер для всей нашей семьи.

— Да уж, для всей, — буркнула Мирабель.

Из гостиной доносились голоса, сменившиеся грохотом и воплем — судя по всему, папа умудрился поставить стол себе на ногу. Мама, встрепенувшись, вылетела из кухни, и Мирабель, в последний раз помешав ахияко, прикрутила огонь до самого минимума.

Благодаря советам и крохотным кулинарным хитростям от абуэлиты Соледад, которыми делилась мама, с каждым разом у Мирабель получалось всё лучше, и в глубине души она лелеяла мечту в следующий раз привезти для tío Бруно что-то посущественней, чем пирог или арепы. Конечно, она и не думала нарушать своё обещание, да и денег стоило поднакопить, но одних только писем от tío Бруно уже было слишком мало для неё — Мирабель всё чаще себя ловила на том, что хочет с ним обсуждать всё и сразу… может, разве что, кроме своих отношений с Хоакином.

Дождавшись, когда мама вернётся, Мирабель поднялась к себе, окинув комнату критическим взглядом: они с Луизой и так поддерживали чистоту, так что Мирабель разве что поправила покрывало на своей кровати и переставила корзину с рукоделием под стол. Через пару минут к ней присоединилась Луиза, которая всё утро занималась украшением гостиной, и таскала вазы с цветами под руководством tía Пепы.

— Честное слово, я рада за Лолу, но зачем мне нужно наряжаться? Это ведь даже ещё не помолвка… — проворчала она, распахивая дверцы шкафа.

— Потому что всё должно быть «идеально», — Мирабель скопировала интонацию абуэлы, и сестры заговорщически захихикали. Луиза, повздыхав, вытащила брючный костюм и кивнула с довольным видом.

— Прилично и торжественно, — буркнула она, надевая брюки, и Мирабель вздохнула.

Луиза всё чаще надевала строгие костюмы, словно заковывалась в броню. Да, разумеется, на этот вечер, где и так понятно, кто к кому пришёл в гости, и не стоит особо наряжаться, но… Даже в кино с подругами из университета Луиза предпочитала ходить в брюках и водолазках под горло, пренебрегая макияжем и украшениями. И это было обидно: Мирабель видела, какой красавицей может быть Луиза, даже просто распустив свои кудрявые волосы. А ведь в шкафу у неё всё ещё висело платье с церемонии выпуска…

— Лу, а почему ты его не наденешь? — спросила Мирабель, кивнув на вешалку, и Луиза поморщилась, с отвращением отодвигая платье в сторону.

— Это? Ой, нет, оно жутко неудобное, цвет неудачный, и вообще, я в нём себя чувствую, как лошадь в балетной пачке. Мы его с tía Пепой выбирали впопыхах, и… уф, никогда так не делай, сестрёнка, лучше уж потратить больше времени на поиски идеального платья, чем потом жалеть о своём выборе.

— Это, наверное, применимо не только к одежде, — пробормотала Мирабель, сев на кровать и подперев голову кулаками. Луиза, хмыкнув, кивнула и принялась переодеваться.

— Вот с кем было хорошо подбирать платья, так это с Исой, — заметила Луиза, надев брюки и застегнув их. Из-за малой, всего лишь в год с небольшим хвостиком, разницы в возрасте, Луизе было куда проще найти общий язык с Исабелой, в отличие от самой Мирабель. — У неё… не знаю, чутьё, или просто глаз за столько времени в модельном бизнесе намётанный стал, она мне помогала найти лучшее из возможного, с моим-то ростом… Вот последнее платье, которое она мне подобрала, было просто... Просто мечта!

— Ну так и надевай его! — живо предложила Мирабель и заметила, как Луиза на мгновение отвела глаза в сторону. — Я не поверю, что ты из него выросла или порвала! Даже если так, я могу зашить или что-то ещё придумать…

— Н-нет, просто… — Луиза, отвернувшись, торопливо натянула водолазку и принялась расчёсывать волосы, безжалостно терзая гребнем густые кудри. — Там пятна были, так и не отстирались, пришлось его выкинуть.

— Пятна? Ты про то… — Мирабель растерянно хлопнула глазами, а в голове медленно зашевелились смутные воспоминания: то злосчастное Рождество и красивое синее платье сестры в тёмных пятнах…

— Да-да, то синее, шелковое, — торопливо кивнула Луиза. — Вишнёвый сок почти не выводится, я его дважды отдавала в прачечную, даже сама пробовала отстирать и окончательно испортила…

По спине пробежал холодок, и Мирабель, уронив руки на колени, сглотнула, глядя на то, как Луиза стягивала волосы в пучок.

Луиза была сильной. Она любила их семью и была близка с Исабелой почти так же, как Долорес. Исабела работала у сеньора Ортиса, который был тесно связан с Пабло Эскобаром. Что если…

— Лу, так… а как ты вообще умудрилась облиться соком? — не своим голосом спросила Мирабель, и Луиза кашлянула, не глядя на неё:

— Да… ерунда. Ты же знаешь, наша знаменитая грациозность от папы.

— И всё-таки, Лу? Расскажи? — шёпотом попросила Мирабель. Ей было страшно, и, одновременно, внутри всё звенело от напряжения — она знала, что tío Бруно невиновен, но что если он сел за решётку вместо её сестры?! Господи, спаси и сохрани…

— Да уж. Никогда не пойму, что у тебя в голове творится… — Луиза, задумавшись, уставилась в потолок. — Я же говорю, ерунда. И Гузманы сейчас придут!.. Ох, ладно, ты же весь ужин будешь ёрзать и дёргать меня. В общем, помнишь шофера сеньора Ортиса, того жуткого бородатого типа?

— Панчо? — быстро спросила Мирабель, невольно сжимая кулаки, и Луиза кивнула, поморщившись от отвращения.

— Угу. Он самый. В общем, тогда же холодно было, я в окно глянула и увидела, что этот самый Панчо, — она почти выплюнула его имя, — стоит у машины и руки растирает. Рождество ведь… Ну и я, как дура, нагрузила на поднос сок, закуски, думала предложить ему поесть, может, зайти, погреться. Вышла из дома, смотрю, а его уже нет. Я подошла ближе к машине, позвала его, в ответ тишина, обернулась — а он у меня за спиной стоит и… И он мне как гавкнул в лицо!

— Что? — Мирабель даже подпрыгнула на кровати, с возмущением глядя на сестру. — Он что сделал?!

— Гавкнул! — Луиза мотнула головой, и в её глазах на секунду промелькнула старая обида. — Я, естественно, испугалась, всё уронила, стою, вся в соке, а этот… cabron⁽³⁾ ещё и заржал так мерзко. Весело ему, видите ли, было. Я себя такой дурой чувствовала!

— Ты не дура! — возмутилась Мирабель, живо подскочив к ней и крепко обняв. — Это он… придурок безмозглый.

— Угу. И ещё он так смотрел на меня мерзко... Не могу, до сих пор передёргивает, — Луиза поёжилась и, помедлив, шёпотом добавила. — А вокруг вообще никого, и... Мне тогда так страшно стало, что я удрала домой.

Мирабель ещё крепче сжала её в объятиях — Луиза всегда пыталась быть такой сильной, бесстрашной и невозмутимой, а этот мерзкий Панчо, будь он проклят, причинил ей боль. Пусть не физическую, но от этого становилось ещё хуже.

— Ты всё равно у нас самая-пресамая лучшая, — сказала Мирабель, и Луиза фыркнула ей в макушку.

— Спасибо, сестрёнка.

Мирабель, отстранившись, задумалась. Нельзя, конечно, торопиться с выводами, да и делать их, основываясь на личной неприязни, тоже не стоит, но что, если убийцей сеньора Ортиса был его шофер? В кино такое часто показывали, да и таким уж невинным ангелом небесным он, судя по фотографиям из папки, не был. А что, если Панчо устал быть шестёркой и убил своего хозяина, заодно подставив tío Бруно, который узнал слишком много?!

— А ты долго набирала еду? — спросила Мирабель, и Луиза закатила глаза.

— Ой, прости, я забыла взять с собой таймер и высечь эти цифры в мраморе на вечную память. Мира, ну что за странные вопросы, уже два года с лишним прошло! Всё, идём, а не то абуэла весь ужин будет на нас смотреть.

В коридоре они столкнулись с tía Пепой — угрожающим шёпотом, больше похожим на змеиное шипение, она требовала у Камило избавиться от галстука-бабочки, который тот повязал на шею, поверх ослепительно-белой рубашки.

— Не могу, мама, абуэла сказала, что мы должны выглядеть прилично, пристойно и правильно, — с жутким английским акцентом отозвался Камило, и Мирабель заметила, что он ещё и волосы пригладил с гелем, превратившись в какого-то недо-официанта из плохого кино.

— Если ты немедленно не прекратишь паясничать!..

Давясь смехом, Мирабель и Луиза спустились вниз, слыша за спиной: «Так точно, мэм! Будет исполнено, мэм!» и пытаясь убедительно изобразить непринуждённую атмосферу обычного семейного вечера.

— Нужно только чтобы Долорес нарядилась в платье позапрошлого века и играла на пианино, — шепнула Мирабель сестре. — И совсем не смотрела на дверь.

Луиза сдавленно захихикала, пихнув её локтем в бок, и абуэла прожгла их своим фирменным взглядом «лучше не делайте то, что вы сейчас делаете».

К приходу доньи Гузман и Мариано вся семья уже извелась от ожидания, а Камило ухитрился заляпать белую рубашку начинкой из стащенной эмпанады, и, когда в дверь наконец-то зазвонили, сбежал вниз, на ходу натягивая футболку колумбийской сборной. Долорес выглядела так, словно была в шаге от братоубийства, а Мирабель хихикала ровно до тех пор, пока Луиза зловещим шёпотом не напомнила ей, что однажды она окажется на месте Лолы, только вместо Мариано на пороге будет маяться Хоакин. Эти слова сразу отрезвили её, и Мирабель большую часть вечера просидела в мыслях о том, готова ли она представить Хоакина родителям в качестве своего будущего жениха.

Мариано и Долорес, чинно рассевшиеся по разным сторонам стола, то и дело обменивались влюблёнными взглядами, вызывая эпидемию еле слышного покашливания и смешков у всей семьи. Через пятнадцать минут вежливой беседы о свечном бизнесе и дальнейших перспективах его развития в Колумбии, Мариано поднялся со своего места и тожественно признался, что влюблён в Долорес, и просит официального разрешения с ней встречаться. Абуэла и донья Гузман переглянулись с довольным видом, tía Пепа, залившись слезами, только закивала, пока tío Феликс её успокаивал, а Долорес и Мариано, наконец, сели за столом рядом.

Мирабель задумчиво смотрела на свою кузину: она просто сияла от счастья, крепко держа Мариано за руку на глазах у всей семьи. Лола столько лет была безответно влюблена в него, но вот, её мечта сбылась, они могут быть вместе не таясь и не прикрываясь дружбой… Мирабель вздохнула, жалея, что за столом нет tío Бруно — он бы порадовался за свою племянницу. Наверное даже за обеих — и за Исабелу, которая не стала разбивать сразу три сердца, выйдя замуж за Мариано, и за Долорес, светившуюся от счастья.

Вечером Мирабель села за письмо, с трудом дождавшись, когда все разойдутся по спальням.

«Привет, tío Бруно!

Ты не поверишь, но Мариано и Лола НАКОНЕЦ-ТО официально встречаются. Я думала, tía Пепа от счастья зальёт слезами весь дом, зато Долорес сияла, как солнце. Если честно, я не понимаю, зачем было так тянуть, ведь и слепому видно, что Долорес в него влюблена по уши?..

А ещё, знаешь, кажется, появился новый подозреваемый в убийстве сеньора Ортиса. Нет, я вовсе не занималась расследованиями, хотя… ну, может быть, совсем чуть-чуть. Я разговорилась с Луизой, и она рассказала мне, что в тот самый вечер Панчо, шофер сеньора Ортиса, куда-то ненадолго отлучался от машины, и это было как раз перед тем, как я нашла тебя. А ещё этот чёртов cabron напугал Луизу, и она облилась вишнёвым соком, и испортила своё самое лучшее платье! Шелковое!

Если подумать, то Панчо в первую очередь бы стоило подозревать. Он был подручным у сеньора Ортиса, и замешан в его делах, если судить по фотографиям. Знать бы ещё, куда он делся после этого вечера… Если бы могли собрать больше доказательств его вины, даже косвенных, то смогли бы добиться пересмотра твоего дела в суде в связи с открывшимися обстоятельствами, или даже возобновить следствие! Я читала про это в учебнике, это действительно возможно. Майора Ортегу уже посадили за все его… выдающиеся заслуги, и, я надеюсь, он не доставляет тебе неприятностей, а значит, будет проще поднять дела, которые он вел.

Я всё ещё не нашла для тебя хорошего зубастого авокадо, прости, но я обязательно займусь этим, как только закончатся каникулы. Или, может, у тебя есть знакомые знакомых, которые смогут кого-нибудь посоветовать? В любом случае всё будет хорошо, tío Бруно! Я обещаю тебе!

С любовью, Мирабель.»

Она дописала последнюю букву и потянулась, поднимаясь с холодного пола. Писать письма, сидя в ванной по ночам, уже немного надоело, но что поделать, если это был единственный доступный ей способ связи? Мирабель ненадолго остановилась, глядя на себя в зеркало и подбадривая мыслью, что когда ей исполнится восемнадцать, она сможет навещать tío Бруно гораздо чаще, и без взяток охранникам.

Трансляцию колумбийской недели моды они смотрели всей семьёй, и Мирабель обомлела, впервые за минувшие годы увидев Исабелу. Её старшая сестра шагала по подиуму с непринуждённой грацией богини, спустившейся на грешную землю, на высоченных каблуках, и от одного взгляда на них голова у Мирабель начинала кружиться. Её платье было настоящим шедевром — бледно-лиловое, словно рассветное небо, оно сверкало и переливалось стразами, а длинный подол от самых бёдер распадался на тонкие ниточки, при каждом шаге демонстрируя идеальные ноги Исабелы всему свету. Папа неодобрительно кашлянул, хмуро глядя в экран:

— Не могу сказать, что меня радует тот факт, что на мою дочь сейчас смотрит всё мужское население Колумбии, и вряд ли с благочестивыми мыслями.

— Тин, это всего лишь работа, такая же, как у нас с тобой, — негромко сказала мама. — Ты ведь не станешь её осуждать за это?

— И всё равно, мне больше нравилось, когда она рекламировала джинсы и школьные пуловеры, — буркнул Агустин. Исабела на мгновение остановилась, бросив надменный взгляд в камеру, и развернулась, уступая место другой модели, в не менее шикарном наряде.

Она ещё дважды появлялась на подиуме — во второй раз на ней было строгое чёрное платье, закрывавшее её тело с ног до горла, и лишь повернувшись спиной, Исабела продемонстрировала длинный, до поясницы, вырез. Камило многозначительно присвистнул, глядя в экран, тут же получив тычок локтем от сердитой tía Пепы.

Третье платье Исабелы напоминало цветочный вихрь вокруг обнажённого тела, и папа вздохнул ещё тяжелее. Tío Феликс, бросив быстрый взгляд на Лолу, задумчиво крякнул, сочувственно кивнув Агустину, скорбно смотревшему на свою старшую дочь. Яркие орхидеи прикрывали грудь и низ живота Исабелы, плотно обвивали горло, струились по рукам и ногам, перекликаясь цветовой гаммой с босоножками, чьи длинные ремешки, охватывающие лодыжки, были стилизованы под колючие лозы. Мирабель поёжилась — это платье выглядело красиво, но… убийственной красотой, словно её сестра попала в объятия растения-паразита. Исабела улыбалась совершенной, бесстрастной улыбкой, скользя по подиуму под ослепляющими вспышками фотографов, и комментатор, захлёбываясь от восторга, без устали превозносил красоту модели-дебютантки.

— Она идеальна, — вздохнула абуэла, промокнув глаза краешком платка, когда трансляция закончилась. — Конечно, современная мода бывает шокирующе-откровенной, но Чабелита всё равно умудряется сохранять достоинство.

— Настоящая красавица, и это чёрное платье… Ей так в нём хорошо, хоть и говорят, что чёрное старит, — согласилась tía Пепа. — Не считая, конечно, такого выреза, но, она молодая, ей всё к лицу.

— Ну да, к лицу, — многозначительно протянул Камило, и на него одновременно шикнули и его мама, и его tía Хульета. Семья погрузилась в обсуждение современной моды, а Мирабель молчала, стараясь избавиться от снова поднявшей голову зависти. Исабела была живым совершенством, богиней, идеальной… Ей никогда такой не стать. Мирабель потрясла головой, с чувством острого разочарования глядя на собственные ноги и замечая на коленке след от шариковой ручки. Такое только под длинными юбками и прятать.

Через пару дней Хоакин принёс ответ от tío Бруно и, вежливо поздоровавшись с «доньей Хульетой», которая с понимающей, и лишь совсем немного ехидной, улыбкой кивнула ему, попросил разрешения погулять с Мирабель.

— До семи вечера, — согласилась мама, и Хоакин просиял.

Мирабель разрывалась напополам: с одной стороны, хотелось как можно скорее открыть письмо от tío Бруно, а с другой, это было бы невежливо по отношению к Хоакину.

— Посидим пока в парке? — предложил он, понимающе глянув на её сумку с письмом. — Ты прочитаешь, я нам могу фруктовый лёд купить… или газировку?

— Да! Спасибо, — Мирабель улыбнувшись, обняла его, поцеловав в щеку, и Хоакин, рассмеявшись, попытался коснуться её губ, но Мирабель увернулась, всё ещё стесняясь целоваться на глазах у всей улицы. Большую часть времени это было… неловко, немного смешно и странно, словно недоставало какой-то малости, но Мирабель пока ещё не хватало смелости взять инициативу в свои руки. Хоакин уточнил, вишнёвую или клубничную ей газировку покупать, и отошёл от скамейки, и Мирабель торопливо вскрыла конверт, кусая губы от нетерпения.

«Привет, малыш.

УРА! Это я радуюсь за Лолу. Серьёзно, она с шестнадцати лет была влюблена в Мариано, и я до чёртиков рад, что она не осталась с разбитым сердцем. И на мой взгляд, то, что они оба не торопятся, очень хорошо и правильно. Всё-таки помолвка с Исабелой была заключена под давлением со стороны моей мамы и доньи Гузман. Теперь они оба, и Долорес, и Мариано, повзрослели и понимают, что это серьёзный шаг, и его нельзя совершать с закрытыми глазами, переложив ответственность на старших.

Возвращаясь к твоему второму вопросу — я не знаю, мог ли это быть Панчо. Я никого не видел, а обвинять исключительно из антипатии не хочу. Да, Франциско Эррера не святой, я бы даже сказал, что он… нет, не скажу, не хочу ругаться при тебе, может, бумага и не краснеет, но я ещё не до конца позабыл мамино воспитание. Он абсолютно точно причастен к исчезновению как минимум двух девушек, но мог ли он убить своего хозяина?.. Не знаю. И, я надеюсь, ты не станешь пытаться его разыскать. Ни самостоятельно, ни с чьей-либо помощью. Мирабель, пожалуйста. Не вздумай.

Что до бывшего майора Ортеги, то он делает вид, что не узнает меня. А может, и правда не запомнил. Зато здесь его помнят многие, и, поверь, не добрыми словами.

Единственный адвокат, с которым я знаком, занимался имущественным правом, но он улетел в Испанию ещё до того, как меня посадили. Так что, я вряд ли смогу тебе помочь. Да, я мог бы расспросить у… окружающих, но это создаст некие сложности. «Услуга за услугу» на нашем курорте — это своеобразная валюта, и я не хочу, чтобы тебя это затронуло, даже косвенным образом. И, я в очередной раз напоминаю, что торопиться тебе некуда и незачем. Сначала — твоя жизнь, помнишь? Ты обещала.

Твой tío Бруно.»

Мирабель задумчиво кивнула, словно он мог её увидеть. Всё верно, не торопиться, тщательно обдумывать каждый шаг… Как же это сложно! Особенно когда хочется, чтобы всё разрешилось мигом, словно по волшебству!

— У дона Бруно всё хорошо? — уточнил Хоакин, и Мирабель, очнувшись, сложила письмо, убирая в сумку.

— Да. Я ему рассказала про Лолу и Мариано, он за них очень рад. И опять напомнил мне, что я должна в первую очередь думать о своей жизни, — со вздохом закончила она. Хоакин кивнул, положив руку на спинку скамейки, еле ощутимо касаясь её плеча кончиками пальцев, и Мирабель торопливо отхлебнула вишнёвую газировку, чувствуя, как кровь приливает к щекам.

— Моего кузена уже через полгода выпускают, — сказал Хоакин, запрокинув голову. — Ну, за хорошее поведение, а ещё он там работал как проклятый, и адвокат как-то смог убедить суд, что это явно свидетельствует о его исправлении… Может, ну, дона Бруно тоже выпустят раньше?

— Хотелось бы, — снова вздохнула Мирабель. — Я в книжках читала, ну, знаешь, про Перри Мейсона, и не только там, что в Соединённых Штатах отбыв половину срока, можно подать запрос на условно-досрочное освобождение, но ещё не знаю, как это у нас работает.

Хоакин покосился на неё с искренним уважением, и Мирабель задумчиво нахмурилась, глядя в пустоту.

— Хоако, а… ты сможешь узнать у своей tía имя адвоката, который защищал твоего кузена?

— Конечно, — он пожал плечами. — Только, ну, он за консультации берёт две штуки баксов.

Мирабель, зажмуриваясь, тихонько охнула. Даже если поступиться принципами и взять те деньги, которые ей родители выдавали на карманные расходы, и обменять песо на доллары, у неё получится только четыре сотни, включая её неприкосновенный запас для визитов в тюрьму.

— А у него почасовая оплата, или он сразу назвал всю сумму за работу? — уточнила она, обмирая, и Хоакин, задумавшись, потёр подбородок с редкой щетиной.

— Не знаю, но мы заплатили ему семь или восемь штук. Но там ведь и дело было попроще, — добавил он, и Мирабель подавленно кивнула. Чёрт побери, наверное, и правда быстрее получится самой стать адвокатом и освободить tío Бруно, чем заработать такие суммы подработкой в театре и халтурой на дому. Издав горестное мычание, она прислонилась к Хоакину, и он приобнял её чуть дрожащей рукой.

— Почему мне ждать ещё почти год до совершеннолетия? — раздосадовано спросила она в пустоту. — Это отстой, я ничего не могу нормально сделать! Ни адвоката найти, ни денег толком заработать, и даже в университет без родительского одобрения не поступить!

— А ты уже знаешь, куда хочешь? — спросил её Хоакин, и Мирабель неуверенно кивнула.

— Почти. Мне нужно куда-нибудь, где есть факультет юриспруденции, но родители, наверное, будут против. Так что опять придётся юлить и врать… Господи, как мне это надоело! — вдруг выкрикнула она и зажмурилась. — Я так устала врать: Луизе, маме, абуэле, что у нас всё в порядке, когда оно вообще ни капельки не в порядке!

Хоакин молча прижал её к себе, и Мирабель, выдохнув, притихла. Он был ещё по-юношески угловатым и острым, и его объятиям не хватало чего-то, какой-то мелкой детали, чтобы действительно успокоить душу, но от молчаливого понимания на сердце потеплело. И на этот раз она не стала уворачиваться от его губ, хоть в глубине души острыми коготками царапалось смущение и ощущение неправильности.

С наступлением учебного года стало немного проще — Мирабель, выполняя обещание, данное tío Бруно, взялась за учёбу ещё на каникулах, разобравшись с просевшими темами. Мама помогла подтянуть химию, а tío Феликс вместе с Луизой разобрали с ней математику. Судить по первому месяцу было сложно, но Мирабель, быстро проглядев темы в учебниках, поверила, что сумеет вытянуть средний балл за этот год хотя бы до прежних четырёх с половиной.

Её день рождения начался с самого чудесного и приятного сюрприза — Хоакин, подойдя к ней перед уроками, протянул письмо от tío Бруно, и Мирабель с трудом удержалась, чтобы не запрыгать на месте от счастья.

— Оно пришло ещё два дня назад, в пятницу, но… Дон Бруно мне тоже написал, — пояснил Хоакин с неловким смешком. — Я, если честно, даже немного испугался, думал, он пообещает меня в землю живьём закопать, что мы… ну, встречаемся, а он просто вежливо попросил передать тебе письмо в день рождения.

— Спасибо! — Мирабель быстро поцеловала его в щеку, торопливо вскрывая конверт дрожащими руками. Она понимала, что это просто поздравление, но почему-то сердце всё равно частило в груди, пока она разворачивала листок.

«Feliz cumpleaños, Мирабель.

Наконец-то я могу тебя поздравить, хоть и немного… непривычным способом, скажем так. Я желаю тебе счастья, малыш. Очень много счастья, потому что мир заслуживает твоей улыбки и радостного смеха. Ты даже не представляешь, как много ты уже сделала для меня. То, что ты поверила мне, поверила в меня, твоя отвага, твоя доброта и милосердие — Мирабель, ты величайший дар, который только могли послать Небеса этой земле. Если бы не твои письма, я бы, наверное, уже давно с ума сошёл в этих стенах, а так я смотрю в будущее с оптимизмом.

Мирабель, ты сама по себе чудо, и я хочу тебе это сказать. Я восхищаюсь тобой. И верю в тебя, всегда. И ты тоже никогда не сомневайся в себе. Береги себя, малыш. С Днём Рождения, и пусть этот день станет для тебя самым прекрасным праздником.

Искренне любящий тебя, tío Бруно.»

Мирабель прижала костяшки пальцев к губам и запрокинула голову, борясь со слезами — сегодня она впервые перед уроками накрасила глаза тушью и не хотела проверять, действительно ли она такая водостойкая, как писали в рекламе. Внутри стало горячо, словно вместо сердца у неё вспыхнуло солнце, и Мирабель прижала письмо к груди, жалея, что не может обнять самого tío Бруно.

— Я тебя тоже поздравляю, — сказал Хоакин, протягивая коробочку, перевязанную лентой её любимого голубого цвета, и Мирабель, опомнившись, улыбнулась. Внутри оказался браслет с крохотными подвесками в виде розочек, и Мирабель на пару секунд притихла от радости, не зная, что сказать.

— Это так… спасибо! Правда, спасибо, он такой красивый! — наконец, затараторила она, чувствуя, как за спиной расправляются крылья — её поздравили и tío Бруно, и Хоакин! Хоакин, расслабившись, чуть наклонил голову, внимательно глядя на неё:

— Ты ещё красивее. У тебя сегодня какие-то планы? Может… ну, погуляем? Немного?

— Конечно! — Мирабель закивала, бережно складывая письмо от tío Бруно и пряча его в сумку. Дома, в шкатулке на её полке в шкафу, их уже скопилось достаточно, и она дорожила каждым исписанным знакомым почерком листком. В класс зашёл сеньор Варгас, смерив их строгим и немного насмешливым взглядом, и Хоакин, спрыгнув с её парты, пересел за свою.

После школы Мирабель забежала домой, только чтобы переодеться из школьной формы в лёгкое платье и взять куртку. Tía Пепа со вздохом помахала ей вслед, напомнив племяннице вернуться не позднее семи вечера, чтобы успеть к праздничному ужину, и Мирабель кивнула на бегу. Ей сегодня семнадцать, она уже почти взрослая! Потерпеть ещё годик — и она сможет по-настоящему помочь tío Бруно!

Кажется, даже погода ликовала вместе с ней — небо было безоблачным, а лёгкий ветерок чуть трепал подол платья. Хоакин восхищённо присвистнул, глядя на неё, и повёл в кино, где они сидели, прислонившись друг к другу. Ближе к шести часам, Мирабель поняла, что устала — они с Хоакином обошли все парки в их районе, изредка целуясь в укромных уголках. Закат сменился сумерками, и Мирабель вздрогнула, чувствуя, как Хоакин обнял её за талию, провожая к дому. По спине пробежали мурашки — тонкая лёгкая куртка защищала от слабого ветерка, но эта дрожь была вызвана чем-то другим.

— Ты такая красивая, — пробормотал Хоакин, когда они подошли к её дому, не доходя до уличного фонаря. — Ты гораздо красивей, чем твоя сестра-модель. Она как будто неживая, а ты другая. Такая настоящая, красивая, смелая…

Мирабель прерывисто вздохнула — от его слов внутри что-то сжалось. Остановившись, она неуверенно положила руки ему на плечи, понимая, что в ушах начинает шуметь кровь. Хоакин рвано дышал, глядя ей в глаза, а его ладони скользнули на её талию. Мирабель, помедлив на секунду, потянулась к его губам, пытаясь выровнять дыхание, и Хоакин отозвался на поцелуй. Он впервые коснулся языком её губ, раскрывая их, и Мирабель вздрогнула — это было так… странно. Ярко. Пугающе. Неприятно. Волнующе.

Сбитая с толку, она приоткрыла рот, пытаясь повторить его движения, и дёрнулась от неожиданности, когда его рука медленно двинулась вверх, накрывая грудь. Волна противоречивых ощущений ударила в голову — это было противно, и одновременно это было прекрасно, возбуждающе, омерзительно… Мирабель хотелось прижаться к нему, и в то же время оттолкнуть с яростным криком, и сумятица в голове никак не желала успокаиваться. Она судорожно выдохнула Хоакину в губы, и он шагнул ближе, углубляя поцелуй, поглаживая грудь, вызывая у неё восторг и тошноту одновременно. Мирабель почувствовала, как к её животу прижалось что-то твёрдое, и это стало последней каплей. Она оттолкнула Хоакина, дрожа не то от страха, не то от возбуждения, или, быть может, злости и отвращения, и Хоакин замер, виновато глядя на неё.

— Прости.

— Я… всё… в порядке. Да. Всё хор-рошо, — Мирабель машинально провела тыльной стороной кисти по губам, снова вздрагивая от ощущения. — Я п-пойду, ладно?

Не дожидаясь ответа, она на подкашивающихся ногах побрела к дому, на половине пути заворачивая к задней двери. На глаза родителям в таком виде показываться было нельзя, и Мирабель, помешкав, двинулась к скамейкам, которые абуэла установила на месте беседки. Воспоминание о трупе сеньора Ортиса вспыхнуло перед глазами, и Мирабель снова передёрнуло. Она бессильно плюхнулась на скамейку, запахивая куртку. Это что же, взрослая жизнь вся будет состоять из таких противоречий?..

В вечерней тишине раздались шаги, и Мирабель вскинула голову, с облегчением заметив Камило. Кузен, одевший приличную, хоть и не белую, рубашку, шагал к ней с бутылкой вина и, отсалютовав двумя пальцами, сел рядом, бесцеремонно пихнув бедром.

— Что-то мне подсказывает, что тебе сейчас не помешает, — Камило красноречиво качнул бутылкой, и Мирабель поморщилась.

— Нет, фу, убери… С чего ты вообще взял, что оно мне понадобится?!

— А что, предпочитаешь агуардиенте в качестве аперитива? — Камило шутливо толкнул её плечом. — Я так, краем глаза, увидел в окне интересное представление, и ты всё никак не заходила в дом… Вот я и решил проверить, как ты. И, судя по твоему виду, хреново.

Мирабель слабо качнула головой из стороны в сторону, глядя в землю. Теперь ко всем прочим чувствам и ощущениям добавилось раскаяние — может, нельзя было так отталкивать Хоакина? Надо было извиниться?..

— Слушай, я тебе сейчас открою самый страшный секрет нашего мужского братства. От спермотоксикоза не умирают, — бесстрастно произнёс Камило, и Мирабель непонимающе взглянула на него. — Я серьёзно. Да, шары у него сейчас, конечно, синие, судя по тому, как он шёл к своему дому, так это дело пары минут. А завтра он ещё будет каяться и даже смотреть в твою сторону постесняется…

Мирабель недоверчиво нахмурилась. То, что говорил Камило, казалось таким циничным… и, как ни странно, успокаивало.

— Он что, так плохо целуется? — спросил кузен, поставив вино на землю, и Мирабель помотала головой.

— Нет!.. Не знаю.

— Значит, плохо. Потому что, если б хорошо, ты бы не сидела с таким видом, словно в собачью какашку наступила босой ногой, — подытожил Камило, и Мирабель, не выдержав, рассмеялась.

— Фу! Это отвратительно!

— Ничего, немного практики, и всё пойдёт как надо. Но, это… — Камило, шмыгнув, картинно потряс в воздухе кулаком. — Имей в виду, за честь кузины я буду драться, как лев. Должен же за тобой хоть кто-то приглядывать, потому что, если об этом узнает tío Агустин, труп твоего novio ещё долго не найдут.

Мирабель пихнула его локтем, и Камило в отместку дёрнул её за волосы, совсем как в детстве. Пару минут они пихались локтями и коленями, шипя шутливые угрозы, и Мирабель поняла, что окончательно успокоилась. В конце концов, они ведь с Хоакином встречаются, это нормально, что он хочет чего-то большего, чем просто целомудренные поцелуи, и… Он же ей нравится, верно?

Домой она зашла с уже привычной улыбкой на губах, принимая поздравления и садясь за стол вместе со всей семьёй, но зудящее разочарование где-то на краешке сознания, портило всё ощущение праздника.

Уже ночью, лёжа без сна и слушая сонное дыхание сестры и тихое потрескивание деревянных балок, словно дом, совсем как живой, устраивался поудобней, Мирабель пыталась понять, что именно она чувствует и, самое сложное, что делать дальше.

Реальность отличалась от вымысла — было гораздо приятней смотреть романтические теленовеллы или читать про любовь, воображая себя на месте героинь, чем испытывать настолько противоречивые чувства, как сейчас. Мирабель тяжело вздохнула, поворачиваясь в кровати и обнимая подушку. В воскресной школе твердили о недопустимости добрачных связей, мама, в свою очередь, рассказывала о последствиях незащищённого секса и о важности контрацепции, предпочитая не закрывать глаза на реальность. После этих рассказов, Мирабель решила, что её первый раз будет либо с будущим женихом, либо же по такой большой любви, что от неё голова пойдёт кругом, и Хоакин почему-то не вписывался ни в один из этих сценариев. Он ей нравился, верно. Ей нравились его ухаживания, нравился восторг в его глазах, его поддержка — чёрт, он даже помог ей наладить переписку с tío Бруно! Но… она в него так и не влюбилась. А может, просто нужно немного подождать и дать время расцвести своим чувствам? Ведь это только в фильмах и книгах случается любовь с первого взгляда и до конца жизни.

Утром, глядя на тихого и подавленного Хоакина, сидевшего с опущенной головой, Мирабель убедилась в правоте Камило, и сама к нему подошла, делая вид, что вчера ничего странного не случилось. Он мгновенно приободрился, но всё равно в глубине души Мирабель что-то царапало, словно забившийся в туфлю камушек. Ей действительно хотелось поговорить обо всём этом с кем-то, но… с мамой почему-то было стыдно, с Луизой — тем более, да и не хотелось отвлекать сестру от учёбы своими сердечными метаниями. Написать письмо tío Бруно? Мирабель поняла, что сгорит от смущения ещё на первой строчке, и поэтому просто отодвинула свои противоречивые чувства в сторону, поместив их в самый тёмный и тесный уголок сознания. У неё всё в порядке.

В полном порядке.

К середине марта она окончательно извелась. Хоакин, явно чувствуя себя виноватым, даже не пытался её целовать в губы, ограничиваясь вновь ставшими неловкими объятиями, и Мирабель одновременно злилась и радовалась этому. С одной стороны, её тянуло к Хоакину, а с другой — от одного воспоминания о ладони на груди, её передёргивало. Что ещё хуже, ей снова, совсем как раньше, до того, как на Рождество всё покатилось в тартары, стали сниться смутные, жаркие и стыдные сны, от которых она просыпалась среди ночи с горящими щеками и дрожа от неудовлетворённого желания, а по утрам в ванной шёпотом ругалась на собственное тело, решившее свести её с ума.

Письма от tío Бруно, которые ей в школе передавал Хоакин, стали для неё спасением. Бруно писал, что, кажется, случайно приручил парочку тюремных крыс, и они узнаю́т его из всей толпы заключённых. Мирабель охотно подхватила тему, предложив сшить для них крохотные рубашечки и колпачки на головы, на что он уточнил, достанется ли ему роль Золушки в этой странной и определённо криминальной интерпретации диснеевского мультфильма.

Мирабель с улыбкой дочитала письмо, сидя в школьном дворике — tío Бруно в своей привычной манере расписывал, как тюремная тарелка станет шикарным гоночным автомобилем, и они с Крысиной Братвой отправятся веселиться до полуночи в ближайший танцевальный клуб. Хоакин, сидевший на скамейке рядом, кашлянул, привлекая её внимание, и Мирабель вскинула голову.

— Слушай… я всё запорол, да?

— Ты о чём? — спросила она, чувствуя появившийся в горле ком.

Хоакин без улыбки смотрел ей в глаза:

— О нас. Ты… ну, каменеешь, даже если я просто беру тебя за руку.

— Я не… — Мирабель осеклась, а ком в горле отрастил колючки, как чертополох, мешая дышать и говорить. Хоакин кивнул, отворачиваясь и глядя на школу:

— Я… Miércoles, я виноват. Просто… ну, ты, правда, мне нравишься, сильно. Может, попробуем с самого начала? Я не буду приставать к тебе, честно.

— Попробуем, — Мирабель смотрела на письмо от tío Бруно, которое слегка подрагивало в её пальцах. Почему она не может вот сию секунду влюбиться в Хоакина, вот как в фильме, чтобы весь мир перестал иметь значение? Хоакин, вздохнув, обернулся к ней и, поддев пальцами подбородок, медленно наклонился, целуя в губы. Мирабель застыла, прислушиваясь к себе: это не было неприятно, это было… никак. Хоакин отстранился, задумчиво глядя ей в глаза.

— Ты, правда, ещё хочешь, чтобы мы встречались? — тихо спросил он, и ком в её горле лопнул. Мирабель наклонила голову, и, вздрогнув, расправила смявшееся в судорожной хватке пальцев письмо.

— Я не знаю, — наконец, призналась она. — Я… ты милый. Хороший. Просто…

Хоакин отодвинулся, складывая руки на груди и глядя в сторону.

— Ну… Хотя бы ты не стала меня держать в качестве arroz en bajo.⁽⁴⁾

Мирабель подавленно молчала, не поднимая головы. Почему взрослеть бывает больно и неприятно, почему об этом не говорят в школе, вместо этого рассказывая им про интегралы и логарифмы?! Или это относится к тем вещам, которым невозможно научить заранее?..

— Слушай… если ты всё-таки станешь адвокатом, а я, ну, вдруг попаду в тюрьму, сделаешь мне скидку по старой дружбе? — вдруг спросил Хоакин, и Мирабель, даже подпрыгнув от неожиданности, обернулась к нему.

— Ты что, сдурел? — выпалила она, и Хоакин улыбнулся:

— Ну, я серьёзно. Скидка будет?

— Нет, — буркнула Мирабель. — Возьму полную стоимость, и по голове ещё настучу, ты совсем с ума сошёл? Зачем тебе в тюрьму?!

— Да так, мало ли что в жизни случится, — Хоакин пожал плечами и поднялся со скамейки. — Ты домой идёшь?

Мирабель помотала головой и, сглотнув, неуверенно дотронулась до браслета на руке — она и сама не верила, что её день рождения был только три недели назад.

— Я… вернуть? — спросила она, и Хоакин издал возмущённое фырканье:

— Я, по-твоему, что, совсем уже аsqueroso?⁽⁵⁾ Я б тебе его подарил, даже если бы мы не встречались. Не бери в голову.

Хмыкнув, он закинул школьный ранец на одно плечо и зашагал к воротам, а Мирабель, оставшись в одиночестве, с силой стукнула себя ладонью по лбу. Чёрт бы побрал её воспитание и дурацкие гормоны, которые рвали её в разные стороны.

1) Эрнесто Сампер Писано, президент Колумбии с 7 августа 1994 года по 7 августа 1998 года.

Вернуться к тексту

2) На футболке принт альбома Fear of the Dark 1992.

Вернуться к тексту

3) Козёл.

Вернуться к тексту

4) Колумбийское сленговое выражение, в буквальном смысле: «томлёный рис», в переносном смысле — френдзона.

Вернуться к тексту

5) Мерзавец.

Вернуться к тексту