Третий деть, первый сын (джен)

Агата с самого начала понимала, что просто не будет. И иногда ей казалось, что нечто высшее взяло и посмеялось над ее планами, спокойствием, жизнью вообще. У вселенной своеобразное чувство юмора Ну, казалось бы, только-только все устаканилось в их жизни, как в нее влетел неугомонный ураган. Миша, Мишка, Мишутка-медвежонок. Снова.

Звонкий, шумный, с первым словом не «папа», или «мама» там, а «дай»! Вторым-таки стало папа, отчего Андрей залип в приливе нежности.

Нигровская очень опасалась, что и беременность — все ж не девочка уже — будет тяжелой, и роды, да и подсознательно в памяти всплывали образы раннего детства Алисы — тяжеловато было, сплошные какие-то болячки преследовали их обеих. Агата боялась, что новую девочку — несмотря на то, что малышка старательно пряталась от узи, ну, или все узисты криворукие были, не сумели разглядеть, она была уверена, что девицу они ждут — постигнет та же участь.

Никогда еще не случалось ей столь ошибаться! Во-первых, беременность прошла идеально, даже слишком. Агата летала как на крыльях, чувствуя себя легкой, воздушной какой-то. Ну, ладно, пару раз устроенная внезапная истерика не считается. Да и ананасы она селедкой и до интересного положения закусывала, чтоб там Андрей не говорил, бровь свою задирая! А так, до самых родов порхала немножко неизящной бабочкой.

Далее все пошло еще интереснее — родить богатыря — это вам не клип снять. И, да — главный сюрприз — богатырь. Мальчик, блин. Как, ну как мощная предрасположенность Андрея дала такой сбой? Откуда парень-то? Да еще темноглазый и волосатый? И если хоть волосы темные объяснить можно было, то глаза… Не ее, не Андрея, бабушки-дедушки тоже отпадали. Остается только думать, что из совсем уж из далекой родни прилетело.

Впрочем, взглянув только в эти глазенки, Агата моментально уверилась, что никакие гены там и рядом не стояли. Зеркало души же, ну. Вот и отражалась там вполне знакомая душа. Не настолько ей известная, как Андрею, что соляным столбом застыл, приняв сына на руки, но вполне узнаваемая.

Именно тогда в первый раз и появилась мысль — за что? Благо примешалось огромное количество послеродовых гормонов — иначе она и не могла объяснить появившееся чувство абсолютной любви, внезапно, словно океанская волна нахлынувшей на нее — и мысль та потонула, сметенная счастьем и нежностью… Смаргивая слезы, смотрела на переглядывания мужа и сына, словно бы общение какое-то, без слов, глаза в глаза.

Дома, однако, появилось новое ощущение — словно бы какая-то ниточка, нужная и важная, снова вплелась в их жизнь и быт.

И с каждым разом ниточка эта крепла. Агата почти физически ощущала ее, когда Андрей пел их ребенку, который — ну совсем неудивительно — оказался тем еще манипулятором наивным. Стоило только с рук спустить, как дите горестно надувало губки и отчаянно хныкало. Вот же какой — еще и года нет, а уже строит вокруг себя всех, Княжич молодой!

Сначала ей было весьма странно от мысли, что Князев, да и она сама, пожалуй, немного видят в своем младшеньком совсем другого Мишку. Как бы ни уверяла Андрея, что он справится, сможет видеть не друга потерянного, а кровинушку свою. Своего Медвежонка, однако самой было страшно: да, блин, и она тоже порой ловила себя на мысли, что не сможет не видеть очевидного. Сумасшедший дом какой-то — видеть в сыне Мишку Горшка. Счастье, правда же? Потом эта мысль как-то отползла за всеми делами и заботами. А было их очень много.

Уставали они все — да не то слово. Иногда Нигровская вспоминала о завтраке ближе к концу дня — особенно, когда Князев в тур свой укатывал. Физически хотелось заскрипеть зубами, больше всего в те моменты, когда наступало время сражения за ночной сон. Потому что этот зас… зайчик и медвежонок бурно требовал именно папиного укладывания. Ну вот ты тресни, а подай ему папку с его вокалом! Приучил, на их голову. Иногда приходилось прибегать к спасительному средству — звонить драгоценному мужу и отцу с просьбой исполнить вживую пару песен. Этакие сказки по телефону от Андрея Князева. Чаще она все же старалась справиться сама — и справлялась же. И ничего, что в конце таких сражений с тем еще драконом садилась обессиленно у кроватки и пыталась понять, как она в моменте этом очутилась. И вообще, как ее так угораздило.

А потом она ловила нежную улыбку на лице своего медведика — и улыбалась невольно в ответ: снится что-то приятное, должно быть. Агата представляла, как утром это чудушко проснется — нежное и мягкое со сна, распахнет свои глазки любопытные, будет новый день, полный чудесных вещей, которые можно показать этому человечку, да и наблюдать за его непосредственной реакцией.

Каждый день с Мишкой был приключением, а она — так уж получилось, его главным проводником в жизнь. Где-то строгим учителем, где-то самой надежной защитой. Постепенно мысль не справиться ушла совсем. Или переродилась — теперь ей иногда становилось жаль, что она не так хорошо знала Горшенева: было бы любопытно сравнить. А может, это и к лучшему — меньше для загонов поводов. Вот, как, например, у Андрюши — тот порой чудил страшно, ловил бзики — первые несколько лет трудно отделял двух Мишек, чего, собственно и опасался. Приходилось помогать — хотя нет, не так… Нужно было быть рядом, согревая и напоминая главное.

Как, например, когда решил, что ребенка надо ограждать от любого упоминания курения, алкоголя и тем более — наркотиков. В момент, когда Князев сию чудную мысль озвучил, глядя на играющего с Элисон трехлетнего Мишутку, сама Агата испытала дикое желание померить тому температуру.

— Ты же понимаешь, что мы не можем вырастить его в закрытом пространстве? Это неправильно. Да и о таких вещах, напротив, надо со временем рассказать — она внимательно посмотрела на мужа и добавила, — о вреде и опасности.

Андрей посмотрел на нее совсем какими-то больными глазами:

— Я не смогу его потерять. Не снова. Не так.

— Андрюш, — она подошла и прижалась, обнимая и защищая от разбередивших вновь душу воспоминаний. — Помнишь? Это не Михаил Юрьевич, родной. Это Михаил Андреевич, наш Мишка. Я не могу тебе пообещать, что мы его не потеряем. Этого никто не сможет гарантировать. Мне так же страшно. Но я знаю, что он — другой. Помнишь? Другие условия, другое воспитание…

Такие разговоры возникали у них частенько, потому и не воспринимались как шиза какая-то. Хоть они никогда прямо не говорили о переселении душ, но прекрасно понимали, что и кого видят в своем Мишутке. Однако нельзя было позволить их думам влиять на отношение к такому родному и любимому человечку. Мишка заслуживал собственной жизни, без теней прошлого.

Андрей расслабляется заметно под ее ласковыми руками.

— А запирая его в искусственном безопасном пространстве ты, к сожалению, не убережешь, лишь, зная нашего Медвежонка, лишь сподвигнешь его к нарушению запретов и выхода из зоны комфорта.

Про себя подумала, что почти так же и случилось с тем Михой. Не стал тот жить по указке… К чему это привело? Вот и их мальчик уйдет в протест в подобном случае. Но говорить Андрею об этом не стала — еще не хватало сравнить его с Юрием Михайловичем. Не сейчас. Сейчас главное не о сходстве, а о разнице напомнить. К счастью, Андрей всегда был в этом отношении разумным и ментально сильным — выбирался из опутывающих разум паутинок страха. Да и Мишка, подбежавший, спасаясь от щекотавшей его Алиски, невольно переключил внимание на себя, и вот уже папа с сыном охотятся на сестру, единой командой решившие ее защекотать.

Со временем же и вовсе таких моментов становилось все меньше и меньше — Андрея, да и ее отпускало. Да, не до конца, но, видимо, это и невозможно в данной ситуации. Зато, когда она видела, как счастлив Андрей, когда вновь и вновь чувствовала тепло этой горящей Мишкиной души, проживая день за днем, наблюдая за своим чудом, невольно благодарила высшие силы. Вопрос «за что» давно уже поменял свою коннотацию. Наверное, они все чем-то заслужили свое счастье от вселенной. Значит, все точно было не зря.