Дневник старого панка, или Из прошлого с приветом (джен)

Только от судьбы не убежишь.

Да уж, то, что происходило, совсем выбивало из колеи — начиная с заговорившей (или правильнее будет записавшей?) тетрадочки (и тут вызвездился, Горшок! У всех белки как белки, а у тебя — кусающий за нос блокнот! В переносном смысле, разумеется. Хотя, чтоб получить белку, надо хоть немного трезвым походить, а Миша не таков... Он себя держит в нужной форме проспиртованности организма! Тот ещё экспонат из Кунсткамеры, да), заканчивая содержанием слово в слово совпавшего сообщения ответа на то, что он, закатывая глаза и кляня себя за глупость, всё-таки отправил Агатке.

«Твои проделки, ведьма? Пранкуешь, зараза?» — не сдержался Мишка, непонимание било по нервам хлеще алкашки. Во что он вообще вляпался? Может, Агата аферистка какая, хитрая да ловкая, а? Ага... Ё-моё, не клеится. Зачем он той сдался? Что с него взять? Всё одно, что козла доить... Черновики мелодий прикарманить? Книгу о нём написать? Ха... Да кому оно надо? Это Ван Гог стал популярен после смерти. А Мишка не голландец этот рыжий с бородой. Или без бороды... Да один чёрт. Нет, корыстных мотивов тут быть не может. Да и с такими способностями фокусницы Нигровской лучше кого другого окучивать! Вон, пусть попробует, подберётся к Кинчеву какому. Раз к рокерам тянет. Слишком старый? Ну, к Самосвату тогда!

Да уж, Миша даже в мыслях понимал, какой это запредельный бред. Но, право, и реальность была ничем не адекватнее. Так какую бредню из двух выбирать? Меньшую или позаковыристее?!

Трясущимися руками (не от запоя, правда! Он умел тремор собственный отличать — организм знал отлично. И вы не понимаете, это другое!) отложил телефон, да и приготовился ждать. Возможно, долго... Женщины, они такие... Могут в ванну зайти и выпасть из жизни на пару часов... Была у него жена, да не одна, если считать сожительства, так что плавали — знаем. Масочки-х*ясочки, нет денег на масочки — так мы намажемся сахаром, огурцами или что там ещё эти бабы переводят... Чтоб дольше им голову кружить своим видом подтянутым. Так-то, если подумать — пусть делают, ё-моё! Это ж... Приятно посмотреть, да?

Но ожидание было недолгим, как выяснилось. "Стало быть, повезло тебе нынче, Гаврил..." — отчего-то голосом старого, свалившего в закат (не жизни!) друга подумалось. Ведь не успели и минуты две пройти, как сперва телефон пиликнул:

"Проверь тетрадь, потом бузи!"

А затем и на раскрытой странице заплясали ровные чёткие буковки! С другой стороны — он бы покривил душой, если б сказал, что больше ждал ответа Агаты, а не этого... Не пойми чего. Может, там и ведьма эта балуется, но... Это разбивалось о то, что стиль письма походил на мужской... Да и почерк Нигровской был известен. Так что... Не настолько ж эта женщина колдунья, чтоб постичь думы и чаяния мужика? Это кем надо быть, а?!

"А то ты не знаешь, Гаврил!" — хмыкнул внутренний Балу, ненавязчиво разворачивая радужный флажок... "Тьфу!" — подумал Мишка и отмахнулся от уехавшего друга, а следовательно — в Горшенёвских понятиях — страшного предателя. Пока возьмём за рабочую версию, что Агата — "ведьма" и организовала ему "друга по переписке", чтоб решил, что словил белку и пошёл подшился... Да, такое предположение ему нравится. Ну что ж... А коли белка интересная, можно перед тем и пообщаться... Он учтёт, когда будет с Нигровской с глазу на глаз это облаива... проговаривать!

«Может, она и ведьма, но перестань хамить людям, которые хотят помочь!» — выдала зловещая бумага, ещё и зашелестев... Он что, её защищает? Погодите-ка... Это ж, бл*дь, уже...

Миша уставился на тетрадку — нет, ну как?! Это уже не фокусы какие… Это ведьма без кавычек. Но это значит, что ему придётся признать, что наука... не просто многое не знает, а что некоторые суеверия из прошлого не совсем суеверия. Ха! А дальше что? Так он и в жизнь загробную уверует... Угу — хорошие перспективы: здесь мучиться... и там — тоже. Просто прекрасные! Ну почему сбывается только самое плохое, а? Почему? Отчего в мире нет драконов? Ну их уж точно не скрыть... Это ж не ведьмы, что маскируются под женщин... Поди, различи, где обыкновенная бабенка с вредным характером, а где ведунья. Вот ведь... То есть, они и проклясть могут? Вот же...

Может, галлюцинации всё же?! Мишка отчаянно хватался за ускользающую картину привычного мира. Только вот получалось из рук вон паршиво. Ну, типа, пытался он думать, что вот мозги совсем поплыли, да только это хуже, чем реалистичность сверхъестественного! Ведь тогда получается, что лежит Горшок, покинутый и одинокий, сейчас в своей хате съемной на полу холодном (и грязном, кстати!), например... Вдобавок слюни пускает и неизвестно, не станет ли на остаток существования овощем, вовсе не огурцом, а томатом вяленным... А все эти веселые картиночки только в его буйном воображении?

Впрочем, природная вредность не дала спокойно сидеть и себя накручивать, факт осознавать да стонать... Нет, деятельная натура возобладала, оттого руки сами схватили ручку и нацарапали размашистый ответ:

«Это, бл*дь, не слово в слово! Другой уговор был!» — может, и по-детски... Но впитанного в бумагу уже не воротишь... Наверное, даже если б Мишка вырвал листок и съел! Хм... Интересно, а если он скушает эту тетрадку, не превратится ли тогда в куклу-чревовещатель? Ну так, типа — знатная выйдет кукла... Горшок! Детишек пугать, когда уговоры Каркуш и Мишуток разных не действуют.

Странно, но это чувство невольно пропало. И быстро. Более того, ему на какое-то мгновение вдруг показалось, что в комнате кто-то вздохнул — не то раздражённо, не то с улыбкой. Так вздыхают те, кто знал ответ, но всё равно не понял, как ему относиться к этой... особенности.

Однако ощущение это было настолько ярким, почти пугающим, что Горшочек вскочил, да и тщательно обошёл сперва саму комнату. Затем и всю квартиру. Даже в парадную выглянул осторожно. Никого. Хотя может и скрылся... Хотя нет... Не так же быстро-то, да и заперто было! Вот те на — неужто и слуховые глюки подъехали? А главное — возникло ощущение, что сие глюки его хорошо знают. Вот так-то. И невозможное стало возможным... Миша явственно чувствовал, как приподнимаются волосы на затылке.

А тетрадочка уже выдавала ответ — нет, привыкнуть к этому сложно, к выводимому невидимой ручкой тексту: «Цитирую, блин! «Твои проделки, ведьма! Пранкуешь, зараза!» И приписочка: "Доволен?" И смайлик верхом на метле и в шляпе остроконечной. Вот же зараза!

«А вот и нет! — Мишка не отказал себе в удовольствии, чуть язык не прикусил, дописывая заполошно... Знаете ли, он не привык ругаться рукописным текстом, очень хотелось взять и крикнуть... Но собеседник хрен услышит... Наверное. — Не совсем так!»

«Да что, бл*дь, не так?!» — кажется, его потусторонний собеседник чуть ли не взвыл. Михе вдруг отчетливо представился светловолосый парень, возмущённо закатывающий глаза. Причем за его спиной... Он нервно обернулся — никого... Вот же... А почему светло? Отчего не русый? Не рыжий? Не брюнет? Не синий в крапинку фиолетовую? Ну а что, если он тут с блокнотом общается, чего ему, блин, не быть таким фриком?!

«У меня вопросы, а значит, в конце предложения другой знак, учись, неуч!» — наставительно написал... Но уже без внутреннего ора.

«От неуча слышу!» — шелестнула тетрадка, ну или ему показалось... Почему-то читать это было не обидно, а весело, что ли? В кои-то веки по жилам бил азарт, кровь кипела, а не еле тлела. Мишка вдруг осознал, что давно уже улыбается.

Это странное общение было… Очень. Не сказать бы, потустороннее. Но при этом паника затухала. Будто с приятелем общается... по смс, позвонить, которому ну никак не может... Да, скорее так. Действительно, собеседник не казался кем-то запредельно далеким, чужим... Скорее, наоборот. Какой-то покой и ощущение то ли прорезывающихся воспоминаний, то ли просто дежавю какое. Но это ловилось. Вот так, с лёту.

И глюком происходящее тоже не чувствовалось. Почему-то легко было поверить, что всё по-настоящему. Вот так, да, многолетние убеждения сыпались с треском соломенного домика под дуновением волка-тетрадочки. Более того, и Миха чувствовал, что одновременно и загоняет себя в угол, но как бы странно ни звучало, но это едва начавшееся престранное общение ощущалось едва ли не самой правильной вещью не только за последнее время, но и за всю жизнь. Понимаешь ли, от таких открытий чудных, кто угодно в лужу сядет... Вот и он от непонимания вскочил да — нет б плюхнуться на стул — промазал попой... Отбив ту об пол. Больно... Ещё и банка пива (хорошо, не бутылка!) до чёртиков напугала, заставив вскочить, заголосив... Но боль и отрезвила...

Заглянул в тетрадь с опаской, что буквы исчезли, потому что, да, Мишка не хотел... не хотел это терять, едва обретя, пусть и нездоровое! Он делал в этой жизни массу нездоровых вещей, а эта ощущалась самой нужной и родной! Буквы не исчезли... Он выдохнул. А потом снова забоялся: а что если у него раздвоение личности, ну, как у доктора Джекилла и Хайда, а? Сам и пишет в тетради — общается со второй личностью своей... Та недавно прорезалась, прямо как зуб мудрости, ё-моё! А почерк разный — редко, но бывает в психологии!

От дальнейших ужасающих размышлений (о том, что хуже: сойти с ума и быть счастливым, найдя понимание в лице второй своей личности, или обратиться к психиатру, возможно, вылечиться и быть одиноким и с клеймом) его отвлёк звонок телефона — ну, конечно, Агатка... Как он мог забыть о втором участнике этого безумия... Может, она его третья личность, а? Миха рассмеялся истерично. Женщина! Да ещё и такая... Хотя... Почему нет. Вот же. Но ведь... И тут он снова сделал круголя... Агату и остальные видели. И мама, и брат. Та-ак... Тогда надо выяснить спокойненько, какого лешего происходит, при этом не спугнув ведьму.

— Горш, что случилось? — с места в карьер стала спрашивать. Будто б и не писала ту СМС пару минут назад... Ну или просто хитрая — дала время увериться посильнее, ведя предметный разговор с... предметом, да! И вообще, лучшая защита — это нападение, да? Верно, поэтому дальше Мише пришлось чуть отвести от уха трубку: — Ты, блин, опять успел там наклюкаться?! Не мог подождать, что ли, чтоб хотя б дать печёнке шанс очухаться хоть немного, а? У меня отваров не хватит! Да и с чего бы я ведьма, а? Травки заварить — это тебе любая сумеет. Ну почти любая! Горш, ты так себя в могилу сведёшь! А меня в больничку! С нервным срывом! И не только меня. За тебя же, дурака, пережи...

— Хватит! — схватился за опухающие виски Миша. Ну вот, на гнилуху давит... И она туда же! Будто б он не понимает... Будто б он дитя неразумное. И вообще... — Ты мне зубы-то не заговаривай, Агатка! Хватит оскорбленную Дракайну включать, поняла, ё-моё! Ладно, травки — может, и другая какая бабёнка. А тетрадочку необыкновенную подкинуть, а? Ту самую, куда ты меня отправила заглянуть, потом бухтеть, а? Что, ты теперь в несознанку пошла, а? — возмущённо проревел, перебив, в ответ. Не повелся на провокацию с призывом к совести. Дудки. Не поймаешь сегодня... Он получит ответы...

Как бы ни согрело привычное «Горш» (так называла его только эта невозможная, блин, Нигровская — либо Горш, либо Миша. Она как будто специально избегала всеми употребимого Горшок — а почему, Миша понять и не мог. Не Горшок ночной аль цветочный и не горе луковое — и лады, понимаешь ли!), какой бы любопытной не оказалась тетрадочка, а вертеть своей жизнью никому не даст! Анархисты свободу только вместе с жизнью отдают! Что-то, правда, внутри него протестовало и чуть ли не пинало в мозг, что неправильно всё это — огрызаться и ругаться с ней... Но он всё ещё Горшок, бл*дь. Уважаемый панк, а не какая-то размазня! Пусть и алкоголик... И даже... наркоман. Но не тютя какой, подкаблучный.

— Миша, я всё объясню. Уже еду! Дождись только! — совсем как-то несчастно зачастила подруга. Отчаянно, что ли. И очень уж быстро на попятную свернула, ещё и, вроде, напугалась. Странно. А Горшенёв отметил, что от подкинутой вероломно во внутренности гитары тетрадки и не отпирается. Точно, её рук дело. — Ты только послушайся… — Агата как-то странно замолкла, видимо, поняла, что в штыки воспримет. Верно. Вот и сменила формулировку: — прислушайся к тому, что в тетрадке прочтёшь… — а лучше и не стало, да.

— Сам разберусь! — рявкнул, вновь гоблинея... Вот ведь, ведьмочка! Сперва подсунула тайком, обманом, да ещё и в святая святых руки засунув... А теперь ещё и продолжает впаривать свою чепухань дикую. Ещё и приехать собирается. Напуганная аж. Будто опасается всерьёз. Объяснить всё — это хорошо! Но отчего ж, блин, не по телефону? Это ж бесит — ему нужна правда здесь и сейчас, Агата же вредничает. Что такого требует её немедленного присутствия?! Слова этого странного, но забавного типа из тетрадки, что он скоро кони двинет? А вполне... Укладывается в призыв Нигровской, что ты, мол, только дождись. Вот ведь гады — в покойнички записали! Раньше сроку! Ну не гады ли, а? Если то, конечно, не происки одной только Агаты.

Блин, а может, глюки всё ж? Мишка стёр с подбородка несуществующую слюну... Бр-р-р! А ведь будет жаль, коли так. Горшок ещё раз моргнул, шипение ухо не покидало... И он запоздало осознал, что Агатка же так и болталась на той стороне провода, правда, устав ждать ответа, ничуть не хуже его рявкнула «Еду!», да и отрубилась... Оставив его ошалело смотреть в маленький, уже погасший экран сотового.

М-да, примчится ведь всё же... Ну, ладно — там от разговора точно не отвертится. Да и с глазу на глаз — оно же лучше... К тому же если приедет, может, удачно сочтётся, чем судьба не шутит, что и не глюки, и у неё будет объяснение. А пока…

Горшенёв отложил телефон и решил вернуться к зачарованной или какой уж там тетрадочке — всё равно та слишком привлекала внимание. Точнее — слабо сказано. Магнитом тянуло, во как!

Но, сделав два шага, чуть не запнулся об откатившуюся со звонким звяканьем в сторону бутылку — вот же, ё-моё, воображение чётко нарисовало, как он об эту самую беленькую споткнулся и укатил в страну глюков чудных... Да ну, чтоб его какая-то бутылка в нокаут отправила? Ха, скажите ещё... Смешнее и прозаичнее только арбузная корка. Но всё равно — не дело, что скоро дама прибудет (возможно, не факт!), а у него тут фанфурики вместо инсталляции... Может, убрать? Горшок почесал подбородок. А то совсем хата в свинарник превращается, он же не алкаш какой, опустившийся, и не боров.

Минутку поколебавшись (за которую мог раза три поднять и выбросить, но, блин, это ж наклоняться надо — не то упражнение, что он готов сейчас выполнять!), махнул рукой: Нигровская и похуже видала состояние квартиры, да и его тоже. Подождёт. И вообще, пусть сама убирает, если смущает, кто он такой, чтоб отказывать женщине в удовольствии наведения порядка (так хоть что-то сделает — и душа спокойнее будет — может, и от него отстанет), а тетрадка, уже казавшаяся заветной и драгоценной, манила к себе всё сильнее. Не хватало только как Голлум закричать: "Прелесть, моя прелесть!" Миха хохотнул, садясь за стол... Ну-ка ну-ка... Почитаем!

И, да, там уже появилась другая надпись:

«Горшок, блин! Ответь, зараза лохматая! Обиделся, что ли? Не молчи!»

Мишка хмыкнул — где вы ещё увидите тревожащуюся и волнующуюся тетрадь, а? Даром, что не кусающую кончики пальцев от досады, да. Погодите-ка? Лохматый? Он запустил пятерню в волосы — ну да... лохматый. А этому откуда знать-то?! Вот же, любопытство какое... Может, тетрадка как-то его видит? Ну, волшебный же предмет, значит, и глаза не нужны... Хм. Если и глюк, то какой заковыристый… Скажем так, наверное, не каждому такое привидится. Выдающаяся у него черепушка, да. Всё, блин, не как у людей, даже бред и тот забористый. Хорошо это или плохо — не понимал. Быть как все не получалось никак.

«Да тут я, тут, не ссы, тетрадка, намокнешь и всё — твоя песня спета!» — написал, не удержавшись, поставив в конце рожицу смешную. Этакий смайлик-плакса. И продолжил уже серьёзнее:

«Слышь, дух, видение, парень из будущего, ты вообще как тетрадь-то заполучил?» — хотел написать "глюк", но решил, что и у тетради есть чувства, так что... Не надо так. И в самом деле, вскоре проступило спесивое, реально, по быстроте появления заметно:

"Лучше б ты о себе так заботился!"

А затем и вовсе буквы пустились в пляс, причем не в лезгинку даже, а в твист какой-то... И почерк, ранее чёткий и ровный — залюбуешься прям — стал достаточно небрежным, словно незримый собеседник сильно занервничал:

«Нашёл в доме, который купил. Твоём доме, Миха».

Тут уже Мишка занервничал, чувствуя, как сердце заполошно забилось — а ведь и в самом деле, были у него мыслишки домик прикупить, где-нибудь в тайге, или ещё дальше… Короче, в самом глухом и неприступном уголке каком можно, чтоб сохранить некоторые блага цивилизации, без которых Горшок всё же не мог (видеоигры, чтоб их, да, а для них электричество нужно... Как минимум. Да и само электричество — вещь полезная, нужная... Связь... Ну, если он не будет на связи — отец по старой памяти всех на уши подымет. Нет, нужна эдакая цивилизованная глушь, понимаете? Неужто сыскалась такая?), ибо всё уже настолько обрыдло… Что дальше только — правильно Агатка сегодня тявкнула — только в гроб себя и загонять. Ибо некуда больше.

Уже развилась стойкая непереносимость, ё-моё! Не усваивались его организмом, изношенным, годами источенным, и сессионники, молодые да борзые, с кем сейчас играл, и вечные осуждающие взгляды родителей и Лёхи, и явная отстранённость друзей, что, кажется, звонили больше, чтоб проверить — не помер ли ещё... Для чего? А чёрт их знает. Может, хотят на этом бабла срубить. Типа умер брат звезды, сам звезда второго эшелона, давайте в память покатаемся по городкам... Память почтим... Тьфу! Тошно.

Теперь он один, совсем один… Так уж чего мелочиться? Рвануть на природу, чтоб так и в самом деле было, чтоб не создавалось обволакивающе склизкого ощущения, а? Хотя... Ну, не совсем один. Вон Агатка несколько прицепилась, да, с ней получше, но всё же… Как и прежде — чего-то не хватает. Или кого-то.

Ну вот, похоже, если предположить на миг, что это всё реальность, точнее, новые её грани, за которые Горшелиса сейчас заглядывал с опаской, несвойственной ему, то купил. И свалил. Только не как Летов в тайгу, померев. А сперва действительно куда-то рядом с ней, а уже оттуда шагнул... Ну куда-то там. Если тетрадки оживают, наверное, неправильно хорохориться безапелляционно, что ничего нет, а?

Ладно, свалил — молодец, решился-таки. Или довели до крайней точки кипения — вряд ли тетрадный человек знает... Ха, нотмэн! А звучит! Хотя не факт, что так — инглиш Миха так и не выучил... М-да, многого он не сделал.

Но свалил, оказывается, да, порвав все связи. А всё-таки интересно, что же подтолкнуло окончательно? А, впрочем, не всё ли равно? Пох*й. Жизнь его кончена, просто пока ещё по какому-то недоразумению продолжается... Тянется, как тетива перегнутая, а всё не лопается. И сам он зачем-то ещё цепляется... За что?!

Отмахнулся от всех мыслей — больно это отзывалось внутри. Вообще, безразлично, глюк не глюк, один не один, если ему и так, и этак всё равно каюк. Вышел срок, продукт просрочился, вон уже и душок пошёл... Миха зачем-то понюхал футболку, да ну на фиг эти метафоры! Бесят... Лёхой отдают. Весь он такой, сложный, неразгаданный, х*й проссышь его. Вот он да, молодец — поддерживает это ощущение тайны, потому и на плаву его драккар. А Миха, верно, хоть и старший, но дурак.

Оттого и встретит смерть с улыбкой (дальше, если и будет, то может быть и хуже, но хотя б не так пресно и скучно), хоть в клуб двадцати семи и не успел. Хотя его туда б, наверное, и не приняли. Вот другого Михаил Юрьевича... Лермонтова вполне, а ему хрен. Ведь легендой не стал и помрёт наверняка обыденно, вряд ли на сцене карачун хватит. Да ничего, на самом деле, не сделал. Ни толкового, ни беспутного... Ну с собой сделал, наверное, с точки зрения родителей. Но другим... Нет — тут хоть совесть чистая. И всё-таки настроение снова стало портиться. Было обидно всё же осознавать такую прозу финала своей жизни и её итога неутешительного.

«А чё тебя так волнует, сдохну я или нет? Тебе какое дело? Ты мне кто? Друг, сват, брат? Радоваться должен, что домик с призраком подешевле достался! — резко выплескивает мысли горестные на бумагу. Вообще, его колотит и трясёт, при мысли, что а ну как, реально, не упокоился он... И там и остался. Нового владельца кошмарить — вот тот и написывает, что замотался. — И вообще, тебя как звать-величать? С какого х*я ты меня знаешь, а я тебя нет?» — вот, правильно. Не звать же его Букменом каким, бл*дь, в самом деле. Тем более, если Горшок сейчас у него там вместо Каспера в домике живёт.

«Мы не в первый раз общаемся. Успели познакомиться. Андрей, кстати, — в этот раз этот фрукт дольше не писал, уклончиво, бл*дь, ответил. Понимай, как знаешь. Или успели законтачиться до смертушки Михиной, или же и впрямь привидение, что живёт... Ну хоть б и в бутыли для самогону, а что?! Есть джин из бутылки, чёрт из табакерки, а есть Горшок из бутыли! А этот Андрей, блин, продолжил, но уже чуть съехав по теме, ушлый какой, гадёныш: — Не знаю, почему. Несправедливость, блин, чувствую? Ощущение, что должны были познакомиться ещё раньше? Что меня, наконец-то, понимают? Я не знаю…»

Миша уставился на тетрадку. Да уж, интересное дело — у них с этим незнакомым парнем (Андреем — яростно чиркнуло что-то внутри... И так знакомо это легло, но чего-то не хватало, да) мысли-то в чём-то сходятся. Если тот не свистит, конечно. Он же тоже… чувствует что-то… родное? Да, пожалуй, так можно охарактеризовать.

«А где у меня домик-то?» — перевёл тему, испугавшись. Ну, в самом деле. Сейчас во всё это поверит, а потом окажется, что это температура, например. Высокая, или просто сон какой. А детали — они часто помогают уличить глюк не... А, блин, зря спросил, ё-моё! Но поздно, Миха, уже написал:

«Тебя только это волнует?» — кажется, этот Андрей чуток то ли опешил, то ли обиделся, что не спросил что поинтереснее.

«А что должно? Что стану мёртвым анархистом? Так это ж в кайф, если не призраком, конечно, завывать! Скажи, я, ё-моё, там деревушку ту не кошмарю? Мы ж не ТАК познакомились?!» — правда, от этого «в кайф» сердце как-то сжалось, а затем и вовсе Миху болезненно разнесло. Ему важно знать было, пусть всё это бред внутри бреда, но важно было, понимаешь ли!

«А, так ты только этого боишься... — какой-то наклон у букв был... Грустный, что ли — ну не спец Горшок, не спец, ё-моё! А собеседник продолжил написывать, уже чуть более резко, да: — Нет, мы не так познакомились. Цепями на чердаке не гремишь. И ночью на кладбище не играешь на гитаре... — Хм, интересные у того фантазии. — Но это всё, что тебя волнует? Ты вот так сдашься и навсегда упустишь шанс показать миру, чего стоишь? Останешься неудачливым братом лидера Кукрыниксов?!» — а этот тип знал, куда бить. Миха аж зубами заскрипел, а после и ручкой, с такой силой вдавливая ту в тетрадь, что та чудо, что не порвалась... Может, и впрямь заговорённая, а?

«Ты меня на понт не бери. Да и поздно уже, Андрюха, — огрызнулся Горшенёв. Будет его какой-то… левый чел… Да, именно так! Жизни его будет учить! Будто б он и сам не хотел, но выше головы не прыгнешь. — Много ты понимаешь в музле! Лёха ж он... Особенный, понимаешь, да? Моя музыка совсем не такая!"

«Никогда не поздно, пока дышишь, — упрямствовал этот неугомонный тип. Ему сколько лет интересно? Ровесник? Старше? Младше? Миха терялся... Да уж, спросить, что ли, а потом написать, что яйца курицу не учат, если младше, или что старперам слово не давали, если старше? Ха... Но это ж тоже несерьёзно. Глупо. Миша чертыхнулся, а ответ все проступал и проступал сквозь желтоватые странички: — Вы и не обязаны быть одинаковы! Ты тоже особенный... Просто тебе не социальщину эту петь надо было — её пруд пруди, ты для другого рождён! — ну ох*еть просто. Откуда этот тетрадный червь знает, а?! Он чё, бл*дь, пуд соли на рок-сцене сожрал?! А какая непрошибаемая уверенность... И ведь продолжает же! Упрямый... — Горшок, блин, ты мне своё музло присылал, оно ж реально крутое! А у меня на него текста есть. То, чего не хватает!»

Ну, офигеть, оказывается, он с этим типком мутным ещё и сокровенным делился. С ума, что ли, сбрендил? Но нет, что-то внутри ноет, что нет. Эх, но всё равно. Охренел этот Андрюха. Не хватает. И социальщина ему не по вкусу... А что ему, как Лёха, по классике идти? Есенина да Фауста ставить? Так не может... Своё хочется, ё-моё.

«А с чего ты решил, что не хватает? — не мог не огрызаться. — Всё есть».

А в душе заныло — что ж получается: и этому не он сам нужен, а нотки, им написанные. Может, и поделился личным, а потом тот его использовать начал... М-да, а теперь вот и дальше хочет по накатанной. Сотрудничать. Тоже, блин, ему поэт Цветик! М-да. А ведь чувствовал, что необычное что-то происходит, будто нашёл то, что давно, может быть, всю жизнь искал. Эх… Везде обман. Каждый норовит поглубже в душу плюнуть, и сраму не имут, черти! Да, он тоже кое-что читает, блин.

«Душу, бл*дь, твою чую! — кажется, тетрадка практически рявкнула, а не написала. Мишка аж снова нервно обернулся. Так недолго и нервным тиком обзавестись... Впрочем, не успеет, помним же — помрёт скоро... — Ту самую, что сейчас решила, что в неё наплевали, использовав? Верно написал, а, Миш? А ты не подумал, что, может, у меня тоже всю жизнь было что-то, что нуждалось в идеальном дополнении? На, блин…»

Горшенёв затаил дыхание, потому что лист некоторое время оставался совершенно чистым, а затем вдруг в тетрадочке с бешеной скоростью стали появляться строчки, много строк, но не просто, а, блин, куплеты:

Замученный дорогой

Я выбился из сил

И в доме лесника я

Ночлега попросил

С улыбкой добродушной

Старик меня пустил

И жестом дружелюбным

На ужин пригласил

На улице темнело

Сидел я за столом

Лесник сидел напротив

Болтал о том, о сём

Что нет среди животных

У старика врагов

Что нравится ему

Подкармливать волков

И волки среди ночи

Завыли под окном

Старик заулыбался

И вдруг покинул дом

Но вскоре возвратился

С ружьём наперевес

«Друзья хотят покушать

Пойдём, приятель, в лес!»

Миха ошарашенно выпялился в свежепроступивший текст: странно, он практически видел музыку, что витала вокруг этих строчек, почти слышал её… Давно с ним такого не случалось — хотелось взять гитару, да и писать-писать-писать. Что это вообще за полёт такой души на качелях длинных и резких?

А тетрадка не унималась, как только паста в ручке не кончилась, вон сколько извёл (и тут Миха испугался почти, что тетрадка вдруг возьмёт и замолчит, лишит его это чудного полузабытого чувства, что всё ещё может быть неплохо): «Зачёл? Чё скажешь?» — на это он недолго думал. Испытывать терпение нехорошо... Особенно, когда сам им не отличаешься:

«Гениально, Андрюх. Но не хватает чего-то», — а что тут ещё можно было сказать? Текст зашибись? Я б спел? Эдакая таёжная социальщина, ха. Ну а что, вон у лесника с волками ж общение... Какой-никакой, а социум. Ну, наверное. Но не стал. Страшно было отчего-то не то сп*здануть.

«Музыки, твоей, блин, музыки! Только для этого нам надо встретиться, и живыми! — не унималась тетрадка, снова пугая его этой оговоркой, что, возможно, блин, он все же поселился духом в том домике. Шепчущим таким соседом. Вот же! Но текст все написывался — только успевай, читай и панически думай, что только б текст песни не исчез, а сохранился... Надо, надо успеть переписать!— Ты сейчас в 2011? Этот текст у меня уже был. И многие другие. Найди меня, блин, понимаешь, да?»

Мишка задумался — текст был настолько хорош, состояние души настолько пело, что не мог не попробовать. К тому же это был шанс разобраться со всей этой хероборой мистической. Правда, непонятно, на какой козе подъехать к этому Андрюхе, что пока в ус не дует... Но найдёт способ. Мишка, он, вообще-то, не дурак.

«Пиши адрес, сгоняю, — вывел он, когда неожиданно услышал, как ключ в замке повернулся — вот же, блин! Хлопнул себя по лбу: совсем забыл! Агатка, должно быть, приехала, как и обещала, только у неё ключ был. Оставил, на свою голову. И быстренько дописал: — Короче, я сейчас, ко мне тут пришли, отлучусь, не теряй, Андро!» — странно, но рука сама так сократила, а мозг и не протестовал. Ну странно же!

Думать об этом, впрочем, было некогда. Оставив тетрадку, рванул в прихожку — к Нигровской, уже разувавшейся (зря — тут срач, ё-моё), реально было много вопросов, надо ответы из неё вытрясти. Немедля! А тетрадка и адрес заветный... Подождут. Чуток. Никуда не денутся ж, понимаешь ли.

Так что в порыве возбужденном не смотрел под ноги, несся слоном, и совершенно неожиданно, поскользнувшись ли, споткнувшись ли о треклятую бутылку (хотел ж выкинуть, бл*дь!), полетел под Агаткино испуганное: «Миша!» прямиком на угол полуоткрытого шкафа... Резкий удар, вспышка боли, словно взрыв, в голове — и ничего не стало больше. Последняя мысль: "Накаркали!"