Северус сидел в кресле и смотрел на огонь в камине. Мысли разбредались по полу, и выскальзывали через щели в коридор. Куда они ползут? К кому? Снейпу это было неинтересно. Он уже пятую минуту пытался сосредоточиться на чём-то одном, и уже пятую минуту терпел неудачу. Собственная смерть всё ещё стояла у него перед глазами. Северус вздохнул и сделал глоток из бокала.

Вторая часть истории собственной смерти всё ещё была непочата. Нужно было сделать какие-то выводы. За этим занятием и застала профессора полночь. Выводы. Довольно сложно их сделать при таком качестве информации. Северус грустно посмотрел на чашу с воспоминаниями и решительно допил свой бокал.

Чёрный ботинок больше не подрагивал. Он безвольно склонился влево. Нога, белая и тощая, уходила куда-то вбок. Вбок до задранной штанины, промокшей от впитавшейся в неё крови — густая и вязкая жидкость, заполнившая всё пространство. И этот запах. Запах смерти. Железный и могильный. Поттер зажал себе рот рукой, но сделал шаг в комнату.

Снейп лежал на полу в луже своей крови. Жалкий. Больше не страшный профессор, даже не злейший враг. Просто измученный мужчина. Мужчина, которого убили из-за страха. Убили из-за куска дерева, из-за чьей-то жажды всемогущества. Его рука, когда-то пытавшаяся зажать горло, теперь безвольно лежала на полу, а глаза, те самые чёрные глаза, заставлявшие людей нервно сглатывать и лепетать, безучастно смотрели в потолок. Облупленный и пыльный.

Поттер нервно вздохнул. Его била дрожь. Он медленно подошёл к профессору и опустился перед ним на колени. Гермиона взмахнула палочкой, чтобы очистить пол от крови и следов ботинок, оставлявших кровавый след, но Гарри остановил её. Ни к чему. Он ещё раз посмотрел в глаза Снейпа и взял его за руку.

— Я так хотел вашей смерти, профессор, — сказал он, борясь со слезами, — но я никогда ещё так не желал, чтобы вы были живы!

— Гарри... — начала было Гермиона, но он покачал головой и вызвал патронуса.

— Я не верю и не хочу в это верить! Он должен жить! Он не мог этого не предугадать! — сказал Поттер и медленно повернул голову вбок.

— Но он мёртв, Гарри, — тихо и как можно нейтральней проговорила она, хотя и видно было, что это даётся ей нелегко.

Поттер ничего ей не ответил, только повернулся к мужчине, достал палочку и стал водить ею в воздухе. Через несколько минут, в темнеющей уже комнате, от окна отделился девичий силуэт и над телом умершего заколдовали в две руки.

Северус не мог оторваться от этого странного и страшного зрелища, и только когда колдомедики св. Мунго ворвались в Визжащую хижину и увидели героя магического мира в ореоле магии на коленях перед обезображенным трупом Снейпа, вздрогнул и отвёл взгляд.

Собственная смерть была ему так же очевидна, как и колдомедикам. Профессор? Декан? Пожиратель смерти? Это всё для них, для тех, кто в комнате. Но для него это был загнанный в угол человек, чья жизнь вечно металась между данными кому-то обещаниями и собственными ошибками, человек истерзанный, жалкий в своей беспомощности и смерти. Успел ли он перевесить чашу весов в нужную сторону? Вся его жизнь была, по сути, борьбой за нужную чашу весов. И каждый раз, выигрывая у судьбы партию, он снова вынужден был отдавать выигрыш: идти и убивать магглов по поручению Лорда, убивать Пожирателей по поручению Дамблдора. Вернее как убивать, нейтрализовать. На светлой стороне используется другая терминология. И вот тогда, умирая, мог ли Северус точно знать, на какую же чашу весов склонилась его жизнь? Смог ли мальчик увидеть то, что Северус передал ему? Смог ли смириться с этим? Вот на полу истерзанный и грязный мужчина. Мёртвый. И он не знает, перевесила ли чаша тех весов. Его дорожная мантия куском заскорузлой тряпки лежит на полу, пропитанная его, Северуса, кровью. Нет, конечно, он бы не выжил. Кровь на мантии, кровь на сюртуке, на полу — слишком много крови для такого человека как он…

Голос Гермионы жарко заспорил с докторами где-то вдалеке, будто в тумане. К Поттеру, так и сидящему на коленях перед умершим, никто подходить пока не отваживался. Северус сделал несколько шагов и присел с другой стороны от самого себя. Лицо мужчины было белым и расслабленным. Чёрные глаза остекленело смотрели в потолок, а волосы рваной полосой лежали на полу, склеенные густой венозной кровью.

Снейп нервно вздохнул и бросил тревожный взгляд на юношу. Он не понимал. Он ничего не понимал. Безумие — вот, пожалуй, единственное объяснение того, что он сейчас видит.

Поттер вытянул руку и осторожно провёл пальцами по впалой щеке профессора. Снейп так же заворожено смотрел за его действиями. Рука меж тем замерла и, не дойдя до подбородка метнулась вверх и откинула чёрную прядь с холодного белого лба. Северус нервно вздохнул.

— Гарри… — раздался голос Грейнджер.

Поттер и Снейп вздрогнули одновременно. Колдомедик договорил какую-то фразу и собрался уходить. Не то, чтобы Поттер сделал какое-то особенное движение, насупился, сказал... он просто едва взмахнул палочкой, и деревянная дверь комнаты с треском захлопнулась перед носом врача. Ещё через несколько секунд в комнате, пожалуй, не осталось человека, который хотел бы поспорить с Гарри Поттером.

Северус ещё раз взглянул на свою тощую ногу в крепко зашнурованном ботинке и, ощутив очередной приступ тошноты, вынырнул из воспоминания. В какой-то момент ему очень хотелось крикнуть, что все эти воспоминания — блеф, игра, что такого не могло быть. Поттер не может быть таким всемогущим Поттером, колдомедики не могут так быстро сдаться под напором сумасшедшего, смерть не выглядит так отвратительно, такой странной и внезапно проявившейся любви не бывает… но он не крикнул. Не крикнул, потому что колдомедики вообще ребята бесцеремонные, смерть бывает и отвратительней этой, а Поттер… но эту мысль Северус малодушно убил зельем Сна без сновидений.

Солнечный луч опустился на паркетную доску. Тепло и тихо. Ты наступаешь босой ногой в жёлтый квадратик и чувствуешь поверхность нагретого дерева. Лицо заливает солнечный свет, и паркетная доска, уходящая от левого глаза, тянется в бесконечность.

Три возможности выбора, три решающих ступени. Шершавый деревянный флакон в левой руке. Твоё рыжее солнце. Земляные холмы, уходящие влево и вправо. А сзади стена. Земляная и такая же сухая и тёмная. Сначала может показаться, что это тупик, но нет, конец дороги иногда можно спутать с её началом. Отсчёт вглубь, в вечность. И идти можно только вперёд, иначе не придёшь никуда. И ты идёешь. Идёшь и смотришь на своё рыжее солнце, на утоптанную тропинку — видно, что по ней иногда проходит кто-нибудь. Идёшь навстречу самому себе. Быть может?

Он с трудом проснулся. Он ничего не хотел. Рождество наступило, а он ничего не хотел. Весь мир сейчас состоял из серого квадрата окна и был таким далеким и ненужным, что захотелось нырнуть под одеяло и провалиться в жаркий сон, и просто идти по дороге. Гарри понял, что ненавидит утро. Он рывком содрал с себя одеяло и ушёл в ванную. Вода не принесла облегчения, а только раздражила его. Глубоко вздохнув, он выключил кран и закрыл глаза. Если хорошенько представить себе листья полыни, в воздухе станет слышен полынный запах. Ну и что, что за стенкой кто-то из соседей разучивает «Лунную сонату»? Разве запах полыни не может звучать вместе со спотыкающимся секстаккордом? Гарри открыл глаза. Расстроенное пианино и запах хлорки. Вон из дома.

Лавка Бэнса находилась в угловом доме на пересечении двух маленьких улочек, ведущих на окраины города. Двухэтажный домик с узкими окнами, коричневые ставни на фоне поросшего мхом тёмного кирпича, скрипучая деревянная вывеска на цепях над входом, и тихий дверной колокольчик на цепочке — лавка Бэнса принимала немного посетителей, зато именно в ней можно было найти несколько уникальных трав северной провинции Англии.

Гарри закрыл дверь в лабораторию и глубоко вздохнул. Мир, в котором он жил, дискредитировал себя сегодня утром. Странно и дико — ничего для этого не сделав. «Ведь что, по сути, случилось? — думал Гарри, устанавливая два котла над горелкой. — Простое признание факта. Там невозможно быть. Всё кажется неживым, и не потому что не живое, а потому что не затрагивает ничего в душе». Даже просто улица в Годриковой Лощине уже приносила успокоение. Безопасность ли это? Нет, навряд ли. Но у этого был ощутимый вкус жизни. Магия ли тут виновата или надежда найти человека, который может понять? Сейчас Гарри было всё равно, есть ли такой человек на самом деле, но от самой появившейся надежды его найти в душе что-то зародилось, затеплилось и, пульсируя, стало разливаться по венам.

Комната наполнилась лёгким полынным запахом, от каменных стен поднимался тяжёлый и густой запах утра, а вокруг двух тихо бурлящих котлов танцевал в своём странном ритме мастер зельеварения.

Мир оказался красив и наполнен гармонией с самим собой. Гарри робко улыбнулся.

Как странно бывает сделать что-то не потому что надо или должно, а потому что ты чувствуешь, как тебя переполняет желание действия. Зелье ли это, посаженный ли куст роз… Темнота помещения успокаивала, превращала всякое действие в таинство, а каждый поворот головы или кисти — в танец. По поверхности котла пробежала лёгкая рябь и тут же рассеялась.

Рассеялась, будто и не было ничего. Только чернота внутри котла и густое и вязкое, таящее опасность где-то в глубине. Зелье Живой Смерти. Северус сварил его уже в четырнадцатый раз. В четырнадцатый раз зелье вышло идеальным. Севастьян Гроул честно пыхтел где-то в углу, и отмывал испачканные котлы жесткой щеткой. Отработка. Как же Северус их ненавидел. Ненавидел ещё со времён своей школы, что говорить про нынешние времена. Мысли, стремительные и острые, не давали покоя Северусу уже третий день подряд. Каждый раз воображение подкидывало мастеру зелий новое и новое объяснение того, что он видел в воспоминаниях Гермионы Грейнджер, и каждый раз оно наталкивалось на стремительный отпор в духе «этого не может быть, потому что это Поттер». Надо ли говорить, что все эти отговорки терпели поражение?

Вот и сейчас, наблюдая за бесполезными попытками Гроула отчистить котёл, Северус размышлял на тему «зачем он это сделал». Отмахиваться от самого себя, пряча все свои догадки за фразой «этого не может быть» было бесполезно. Пора уже как минимум признать, что это есть. И подтверждением того служат его, Северусовы, ощущения в пространстве, и воспоминания Гермионы Грейнджер, не верить которым значит не верить вообще ни во что.

Из этих невеселых размышлений Снейпа вывел звон котла, красиво и величественно катящегося между проходами парт.

— Изволите развлекаться, мистер Гроул? — вкрадчиво поинтересовался Снейп у раскрасневшегося второкурсника.

— Я... профессор, сэр... он... — начал мямлить мальчик.

Снейп, конечно, набрал в грудь побольше воздуха для ответа, и даже придумал красивый речевой оборот, но потом неожиданно спросил себя: «Какого чёрта?», — и выдохнул. Пора было менять джентльменский набор.

В груди что-то подозрительно кольнуло и отозвалось эхом. Северус на секунду закрыл глаза и увидел Лили. Почему — он и сам бы не смог себе ответить на этот вопрос. Наверное потому, что всё доброе и светлое для Северуса было связано именно с этим человеком. Снейп взглянул на Гроула.

— Поднимите.

— Про… ч-что? — мальчик, белый и дрожащий, поднял ошалевшие от ужаса глаза на Снейпа.

— Я, мистер Гроул, предлагаю вам поднять упавший котёл и поставить его на место.

Сбитый с толку, мальчик бросился к котлу и немедленно растянулся на плитах.

Лили, что делать с перепуганными мальчиками? Северус прислушался. «Донна Анна! Нет ответа. Анна, Анна! Тишина». По крайней мере Северус знал, как бороться с синяками.

— Гроул, хватит шипеть!

— …бо-ольно!

— Кому ты объясняешь?

— Пр-ростите, сэр...

— Гроул, тут падать было совсем ничего, откуда этот синяк?!

— Простите, сэр…

— Хватит уже извиняться! — Северус зачерпнул из банки добрую порцию жирного крема и осторожно стал размазывать желтоватую массу по синяку. Мальчик дёргал щекой и внимательно следил за действиями зельевара.

А что, любопытный мальчишка, — хмыкнул про себя Снейп, исподтишка наблюдая за ребёнком, — этот, может, даже и научится со временем чему-то путному в школе! Сколько таких детей прошло мимо Северуса за годы обучения? Где все эти маги и ведьмы теперь?

— Гроул, так вы не ответили, откуда у вас этот синяк! — Северус внезапно ощутил острую необходимость немного поговорить с гриффиндорцем о какой-нибудь ерунде вроде синяка на локте.

— Сэлли поставила, — проворчал мальчик и осторожно дотронулся до руки, растирая на пальцах крем.

— И что же вы не поделили с этой Сэлли? — как ни в чём не бывало осведомился профессор, слегка пододвинув банку к студенту.

В конце концов, если ребёнка заинтересовала такая вещь, как мазь от синяков и ушибов, зачем же отбивать интерес, когда можно подстегнуть?

— Не сошлись во взглядах, сэр! — нахмурившись, проговорил Гроул и сделал вид, что чешет нос.

— То есть, правильно ли я вас понял, Сэлли — это мисс Уэнг? — Северус вдруг вспомнил бойкую девочку с факультета Слизерин. Милая, настырная и с вечными косичками на маленькой белокурой головке. Не знай её родословной — и не подумаешь ничего дурного. А вспомнишь, так страшно становится.

— Взгляды с мисс Уэнг разошлись так капитально, что вам пришлось с ней драться?

Мальчик был на распутье, говорить ли декану про их ссору с Сэлли или нет. С другой стороны, образ строгого профессора зельеварения после оказанной помощи несколько подрастерялся. Северус буквально слышал, как в этой маленькой детской головке идёт ожесточённая борьба.

— Я не дерусь с девчонками! — наконец решился Гроул и попытался попробовать крем от ушибов на вкус, но Северус аккуратно перехватил его кисть и отвёл руку ото рта.

— В этом зелье, мистер Гроул, содержатся не только безобидные компоненты, как, например, кость двурога или карнигиус рассыпчатый. Так что не советую вам пробовать его на вкус… — Северус на мгновение задумался, весь ли рецепт выболтать малышу, или сам найдёт потом? — по крайней мере если не хотите из-за вытяжки белладонны полежать недельку-другую в больничном крыле у мадам Помфри!

Мальчик поджал губы и стрельнул глазами на банку. «Предупреждён — вооружён», — порадовался про себя Снейп и отпустил его запястье.

— В любом случае, надеюсь, что вы не будете устраивать баталий в школе и уже разобрались со всеми своими вопросами, — подвёл итог затянувшейся паузе профессор.

— Она говорит, что Гарри Поттер предатель своей чистокровной семьи и что в следующий раз, когда он сюда придёт, она нашлёт на него летучемышиный сглаз! — пыхтя от негодования выпалил мальчик.

Северус забыл вздохнуть.

«В следующий раз». «Когда сюда придёт». Снейпу показалось, что время как-то обтекло его со всех сторон и проигнорировало. Сердце болезненно сжалось и замерло, а звук выветрился из комнаты. Вакуум. Вот мальчик, вот банка и вот он, Северус Снейп. И больше ничего.

Гарри Поттер приходит в Хогвартс. Он приходит в школу настолько часто, что девочка со второго курса Слизерин умудряется его увидеть и даже заочно пригрозить ему расправой за осквернение «чистоты» его семьи. Вопросы: Зачем Поттер приходит в школу, и где, чёрт побери, в это время всегда носит его, Северуса Снейпа?

Сердце пропустило удар, и звук обрушился на профессора отовсюду.

«Бдзы-ы-ынь», — звякнул колокольчик. «Бдзынь-дребеде-де-день», — звякнул снова. Гарри оторвался от созерцания своего ботинка и переключил внимание на банку с сушёной вербеной. Серый день, ничем не отличимый от миллиона таких же. Люди. Приходят, покупают и снова уходят.

— Ну что, как у нас тут дела? — мистер Бэнс пристроил свою старую палку в углу и зевнул, запоздало прикрыв рот рукой.

— Всё нормально, мистер Бэнс, покупателей немного, но зато один из них взял оптом сразу пятьдесят флаконов костероста.

— А-а-а... это, должно быть, Бридж! Старина Бридж, — Бэнс сощурился и улыбнулся, — он спортсмен. Прекрасный человек! Каждый раз удивляюсь, как можно с таким упорством пытаться научиться летать на метле!

Гарри улыбнулся. Сколько он помнил Гермиону Грейнджер, столько эта ведьма пыталась научиться летать на этом «чёртовом аппарате». Правда, к счастью, ей удавалось скрыть свои попытки от Рона, иначе кто-нибудь из них точно бы до свадьбы не дожил. С учётом роновой тактичности и гермиониного мастерства в невербальных Рона проводили бы с почестями.

— А ты летаешь на метле, Стэнли? — мистер Бэнс открыл шкаф и принялся переодеваться в рабочий халат.

— Нет, сэр, школьных приключений мне хватило с лихвой. Теперь только аппарация.

Гарри слез с табурета и стал собирать свои растрепавшиеся волосы в новый хвост.

— Я ушёл, мистер Бэнс? — Поттер запустил руки в карманы рабочей мантии.

— Да-да, Стэнли, если что я позову тебя! — отозвался мастер.

Гарри с облегчением скрылся за дверью лаборатории.

* * *

«Пупавка подъязычная», — вывел на доске Снейп.

В классе, как и полагалось по закону школьного жанра, сдавленно засмеялись.

— Кто-нибудь из смеявшихся… мистер Норгинберг, например, — Северус припечатал студента коронным взглядом, — может связно рассказать о свойствах этого растения? Может быть мисс Нервич? — Снейпу доставило удовольствие увидеть пунцовое лицо мисс Нервич на своём уроке.

Конечно, после каникул весь факультет был поставлен в известность, что г-н Снейп С. и г-жа Грейнджер Г. такого-то числа такого-то месяца…

Правда, к полудню слух невообразимым образом рассеялся, а сама мисс Нервич была под странным предлогом оставлена после урока в кабинете маггловедения… И вот теперь Северус не мог устоять и не насладиться видом пунцовой равенкловки. Зрелище было, что и говорить, приятное.

— Неужели весь курс внезапно забыл тему прошлого полугодия по курсу гербологии?

Робкая рука Томаса Флетча возвысилась над группой пятого курса Равенкло-Хаффлпафф.

— Прекрасно! Гроза растопырника, слушаю вас внимательно! — Северус сложил руки на груди и принялся наслаждаться.

Тяжело вздохнув и отмахнувшись от боевых товарищей, советовавших не высовываться, Томас Флетч откашлялся и начал свою скромную речь.

— Пупавка подъязычная, растение, выведенное в тринадцатом веке мистером Гнусом Эрингом для отпугивания сиванклов. Изначально было ядовитым, но потом окультурилось и выродилось…

«...к чёртовой матери», — меланхолично закончил про себя предложение Снейп.

— ...Имеет от восьми до девяти соцветий, которые применяются в зельеварении для сгущения зелий и создания концентратов, а так же для маринования...

— Всё? — выждав долгую паузу поинтересовался Снейп.

— Всё, — печально подтвердил Флетч.

— Что ж, для того, чтобы не тянуть эту гадость в рот, вы помните достаточно. Однако о свойствах этого растения я не услышал ни слова.

Товарищи-хаффлпаффцы поддержали Тома взглядами «держись, боец» и с нелюбовью посмотрели на профессора.

— Впрочем, ввиду того, что ваша смелость спасла класс от контрольной работы, начисляю вам пять очков. Садитесь.

«Нет, не сядет», — сделал ставку Снейп и не ошибся.

Дар речи и опорно-двигательные функции потерялись у Томаса Флетча одновременно и бесповоротно. Снейп решил на достигнутом не останавливаться и, коль скоро он добавляет в свой образ новых красок, закрепить полученный результат. Подойдя к остолбеневшему Флетчу вплотную и поравнявшись с ним, Северус тихо прошептал: «Раз, два, три, Флетч, отомри», — и с силой надавил тому на плечо. Повинуясь закону силы, могущества и тяготения, Флетч покорно сел на своё место. Челюсть Северус закрывать ему не стал. Что он, сестра милосердия из госпиталя св. Мунго, что ли?

— Итак, — как ни в чём не бывало продолжил урок Снейп, вернувшись к доске, — свойства пупавки подъязычной!

«...две унции на пять драхм корня солодки». Точка.

Гарри отложил перо в сторону и в очередной раз зевнул. Время на часах показывало три. Три ночи или три дня? Гарри прислушался. Зелье мерно шипело в котле и его запах, запах бодроперцового зелья, распространялся по лаборатории, не давая Поттеру уснуть. Значит, три ночи. Стрелки на часах непрерывно двигались то в одну сторону, то в другую. На циферблате рядом с отметкой «три» шевелилась стрелка «Изверг» и «Герань». Кот и цветок уже вторую неделю жили в лавке Бэнса: Герань на подоконнике, кот где-то между отметками «гуляет» и «покормить». Гарри понял, что дома можно проводить разве что выходные и так называемый «отпуск», о котором ему как-то раз сообщил мистер Бэнс. Оказывается, эту штуку за прилежную работу мастер готов предоставлять Гарри раз в три месяца на целых пять дней. Впрочем, это известие не произвело на Поттера особого впечатления. Вернее так, статья про огнеплюйку пятиконечную, которую он тогда дочитывал, произвела на него впечатление гораздо большее. Оказывается огнелюйка, как говорилось в статье, может жертвовать собой ради спасения других растений в случае опасности извне. То ли вечер не заладился, то ли планеты не так сдвинулись, но Гарри сильно призадумался над этим фактом в огнеплюйкиной биографии. В каком-то смысле он сам ощущал себя этой самой огнеплюйкой. Что побуждает нас идти на жертвы ради других? Слава? Признание? Желание оказаться хорошим человеком? Странный импульс из наследства Гриффиндора? Отсутствие инстинкта самосохранения? Любовь?.. Спасти своего друга, возлюбленную, просто знакомого человека — понятно. Мы знаем их, они знают нас. Мы дорожим ими, они, предположительно, чувствуют то же самое в ответ. А незнакомый человек? Гарри порылся в памяти, но смог вспомнить только свою финальную битву с Волдемортом, которая «спасала всё магическое и маггловское сообщество». К чёрту сообщество. Он своих друзей спасал. И не только. Он спасал самого себя от самого себя. Получился какой-то бред. Впрочем, с учётом того, что в нём тогда была частица Волдеморта, где-то в бреду угадывался импульс правды. И всё-таки? Ради чего он вернулся тогда за Снейпом? Гарольдом⁽¹⁾ Джейсом Поттером семимесячной давности было кратко сформулировано, что за Снейпом он вернулся ради самого себя, потому что страшно было одному, без связи с прошлым. Потому что тошно было в одиночестве от предстоящих перспектив. А что бы он сказал сейчас? А сейчас он сказал бы, что очень рад, что Снейп где-то там живой и здоровый, так как такой человек как он должен, наконец-то, жить! Громко и пафосно, Поттер! Стрелки часов переместились одна на половину четвёртого, другая на отметку «полей, дурень, цветок». Гарри захлопнул тетрадь, над которой сидел уже битых два часа и пошёл поливать свой разросшийся куст Герани.

* * *

Учительская представляла собой прекрасное зрелище с точки зрения историков. Битва при Ватерлоо казалась досадным недоразумением всякому, входившему в этот оплот науки и гуманизма. Профессор Флитвик насмерть сцепился с молодым и так и не поумневшим к этому времени преподавателем ЗОТИ по поводу боевых заклятий и уже третий час кряду доказывал тому его профессорскую несостоятельность. Чуть поодаль, отгородившись защитными чарами, стояли мадам Хуч и профессор Спраут, рьяно болевшие за профессора Флитвика и размахивающие руками. Поппи Помфри раз в полчаса появлялась где-то в районе камина и спрашивала, не нуждаются ли господа спорящие в её медицинских услугах, а Филч на свой страх и риск заглядывал в комнату для попыток прекращения этого безобразия. Но, бог мой, что же может один завхоз против четырёх ошалевших магов? Мадам Вектор, возвратившаяся со своего очередного астрономического наблюдения, под прикрытием звездной карты пробралась вглубь комнаты и наткнулась на Гермиону Грейнджер.

Гермиона смотрела этот спектакль с самого начала, но радости в нём не находила. Двое дерущихся преподавателей радовали её разве что на втором курсе школы и в специально отведённом для этого месте, то бишь в дуэльном клубе. Тогда она, ещё влюблённая в Гилдероя Локхарда, не смогла оценить весь сарказм Снейпа, любезно согласившегося на роль избавителя школы от глупости очередного преподавателя ЗОТИ, зато в полной мере оценила его сейчас, вспоминая тот урок. Жаль, в данный момент Снейпа нет рядом. С каким бы удовольствием она сейчас посмотрела на его игру с чрезмерной серьёзностью Флитвика и страхами Кролля. Да... Но Снейпа нет. Книги по зельеварению есть, а хозяин вышел, хотя Гермиона не могла припомнить ситуации, в которой профессор мог забыть книгу на столе в раскрытом виде.

Сегодняшнее воскресенье было на редкость тихим. Ещё не привыкшие после Рождества к школьному распорядку дети отсыпались в своих факультетских Домах, и раньше обеда кто-то из них вряд ли показался бы в замке. Она спустилась с астрономической башни, где в последнее время любила немного постоять и собраться с мыслями, и свернула в коридор, выводящий к двери в учительские комнаты. За дверью и обнаружился Снейп. Он сидел в кресле у камина, перелистывал какой-то журнал и временами хмыкал, скептически поджав губы, или принимался что-то писать на клочке пергамента своим угловатым почерком. В молчаливом согласии прошло не более сорока минут, когда в окно залетели совы с утренней почтой. Письмо, впрочем, сова принесла не одной Гермионе, но и Снейпу. К удивлению своему, Гермиона увидела, что Снейп открыть письмо не торопится и странно взвешивает его в руках.

-Профессор? У вас всё в порядке? — Гермиона оторвалась от письма Рона и кивнула на конверт в руках Снейпа.

— Да-да, всё в порядке, — Снейп поспешно кивнул и нахмурился, а потом вскрыл письмо.

Из конверта выпал маленький пузырёк. Гермиона не успела разглядеть, что за серебристая жидкость была в нём, так как Снейп каким-то удивительно быстрым движением схватил его и зажал в руке. Гермиона уже хотела было вернуться к посланию Уизли, но тут Снейп издал какой-то неопределённый то ли вскрик, то ли стон и откинул руку с письмом в сторону.

— Профессор?

— Что? А... Нет, извините, просто… я забыл, — морщась ответил зельевар, — забыл, что мне нужно кое с чем разобраться…

Он скривился («видимо пытался мне улыбнуться», — вспоминала потом Грейнджер). И, спрятав письмо в карман мантии, вышел из учительской.

С тех пор его книги так и лежали на столе, а в учительскую понабежали разные преподаватели, которые сегодня утром не получали ни странных писем, ни пузырьков с серебристой жидкостью, зато имели удивительное свойство вести себя, как шумные дети, и получали от этого истинное удовольствие. Грейнджер уткнулась обратно в книгу.

* * *

Косой переулок встретил Северуса тишиной. Улица была почти пуста, если не считать газетчиков и пары торговцев, которые переставляли товары в своих витринах после рождественского ажиотажа. Он не был здесь со времён своего директорства: разбитые витрины, заколоченные двери, сгоревшая лавка Олливандера. Весь ужас того времени словно материализовался тогда в Косом переулке. Снейпу было больно на это смотреть. В какой-то момент он чётко ощутил, что именно так выглядят души многих его знакомых: развороченными, опустошёнными, выжженными. Именно так он ощущал тогда и свою собственную душу, нуждающуюся в обновлении, в капитальном ремонте, в перестройке. Он поспешно пробегал эту улицу или предпочитал вообще аппарировать к самому месту встречи, чтобы не тешить себя напрасными надеждами на избавление. Надежда на избавление тогда прыгала с места на место, скрывалась в королевском лесу и искала крестражи. Надежда на избавление была очень хрупка, и только портрет Найджекуса, одного из прошлых директоров Хогвартса, счастливо попавший в сумку к Грейнджер, иногда сообщал обрывочек разговора этой самой Грейнджер с Надеждой, заставлял поверить, что ещё не потеряно, ещё живо. Ещё можно.

Косой переулок возродился. Он обновился, вырос и теперь красиво блестел чистыми витринами, ворковал ухоженными почтовыми птицами, шелестел красивыми тканями. Косой переулок выжил, пережил и начал новый виток своей жизни. Про собственную душу Северус пока не мог сказать такого, хотя где-то внутри себя понимал, что этап выживания он всё-таки миновал. И не без помощи надежды.

Он остановился перед ступенями Гринготтса. Гоблин-швейцар со знанием дела открыл перед профессором двери. Снейп вошёл в банк.

Привычная суета Гринготтса всегда действовала Северусу на нервы, но воскресенье сыграло свою роль и в этот раз. За стойкой его встретили всего два гоблина и нулевая очередь.

— Чем могу вам помочь? — осведомилось существо в пенсне, уставившись на Снейпа взглядом рентгеновского аппарата.

— Меня зовут Северус Снейп, — ответил зельевар. — Я желал бы отказаться от некоторых перечислений на мой личный счёт.

Лицо гоблина приняло выражение абсолютного понимания и участия.

— Разумеется, мистер Снейп! Сейчас мой помощник принесет вам соответствующие документы.

— Благодарю вас, — кивнул Северус и проводил помощника взглядом. — Ещё мне необходимо выяснить, сколько денег перечислялось на мой счёт с... — Снейп задумался на какое-то время, судорожно соображая, когда полоумный Поттер настрогал всяких фондов помощи, — с момента открытия фонда помощи пострадавшим в войне, и вернуть их обратно в фонд.

— О, Мистер Снейп хочет отказаться от такой суммы денег? — вопросительно спросил гоблин, давая понять, что объём перечисляемых галлеонов ему известен и объём этот велик.

— Да, — мрачнея на глазах подтвердил Снейп, — я желал бы отказаться от всех денег, перечисляемых мне фондами послевоенного времени.

— И мистер Снейп желает вернуть их обратно?

Видимо, сумма действительно была огромна, предположил Северус, иначе гоблин не стал бы так явно демонстрировать своё непонимание.

На счастье Снейпа, помощник вернулся из своего рейда по документохранилищу довольно скоро, и принес увесистую кипу бумаг, необходимую для столь рьяного отказа от денег. Лицо помощника тоже выражало непонимание, впрочем, что с них, с гоблинов, взять? Золото всегда было одной из их основных ценностей, и отказ от него никоим образом не рассматривался ими как бунт чувства собственного достоинства. Вполне возможно, что у гоблинов и людей вообще не совпадают критерии оценки этого самого чувства.

— Вот, мистер Снейп, проверьте и поставьте свою подпись, — спустя сорок минут сказал гоблин и протянул Северусу с десяток листов.

— Может быть вы желаете провести ещё какую-нибудь операцию? — поинтересовался помощник откуда-то из-под правого локтя Снейпа.

— Пожалуй… — проговорил Северус, пытаясь вчитаться в текст документа, — пожалуй, я хотел бы снять со счёта… — Снейп на секунду взглянул в очередной лист, — пятьдесят четыре галлеона.

Помощник пошевелил ушами, затем кивнул и удалился.

— Да, всё верно, — кивнул Снейп через какое-то время и накарябал в углу листа свою фамилию, которой так любили пугать маленьких детей молодые, недавно закончившие Хогвартс, родители.

Северус шёл вдоль красиво обставленной витрины магазина «Флориш и Блоттс» и кутался в шарф. Что и говорить, погодка в этом году не радовала. Зима была снежной, холодной и ветреной. Теперь, опустошив свой банковский счёт до спартанского состояния, Северусу, счастливому обладателю пятидесяти четырёх галлеонов наличными, нельзя было рассчитывать на покупку тёплой дорожной мантии. Снейп на секунду вспомнил дощатый пол Визжащей хижины и замотал головой. Нет, нет, не самое лучшее воспоминание в свой день рождения. О собственном дне рождения Северус как всегда забыл. Он уже очень давно игнорировал этот день в качестве праздника, потому что любой день рождения для него был в первую очередь подведением печальных итогов прожитой жизни, а ошибок и горя там оказывалось на несколько порядков больше, чем радости и добрых поступков. Да Северус бы и сегодня не вспомнил о нём, если бы не письмо... Он нащупал в кармане конверт, но решил не доставать его сейчас. Ещё не время. За этими размышлениями Снейп не заметил, как добрел до лавки Хорхе. Чем чёрт не шутит? В конце концов, можно же зайти и сюда, проверить, не окажется ли тут шкур бумсланга и акорелии. Снейп потянул на себя массивную дверь и переступил порог аптечной лавки.

Знакомый полумрак помещения и накатывающая волна запахов окутали Северуса. Да, он не заходил сюда больше года, но такое ощущение, что это было ещё вчера. Загадочная прихоть пространства: исчезать навсегда или вообще не меняться. Ряды полок уходили под потолок. На каждой из них поблескивали стеклянными боками баночки, клубились в колбах ядовитые зелья и томились заспиртованные или иссушенные твари.

— Какой приятный сюрприз, профессор! — раздался скрипучий голос из угла.

Снейп обернулся и прищурился. Из полумрака комнаты на него смотрел старый аптекарь. Точь-в-точь как чёрная лупоглазая тварь в банке.

— И тебя туда же, Хорхе, — беззлобно послал аптекаря Снейп и снова принялся разглядывать лекарства.

— Пришёл полюбоваться новыми поступлениями, или есть какое-то настоящее дело к аптекарю? — голос Хорхе излучал скрытую угрозу.

Северус уже собрался спросить Хорхе про акорелию, но тут взгляд его натолкнулся на флакон с прозрачным зельем.

— Что-то не помню, чтобы оставлял у тебя подобную вещицу, — задумчиво сказал Снейп и повернулся.

— А кто сказал, что это ты? — зло хмыкнул аптекарь. — Мир не без добрых людей, знаешь ли!

Северус ещё раз мельком взглянул на полку.

— Как вижу, или поставки нерегулярны, или добрые люди быстро перевелись, — Снейп подошёл к прилавку и снял флакон со стеллажа.

— Не смей трогать, Пожиратель! — воскликнул Хорхе и сделал несколько шагов к Снейпу.

— А то что? — Северус удостоил его только коротким взглядом и снова повертел флакон в руках. — Хочешь поспорить со мной на тему авторских прав или продажи неразрешённого зелья?

— Первый же и сядешь, за распространение! — зло ответил аптекарь и попытался вырвать флакон из рук. Впрочем, добился только того, что Северус перехватил его руку и сильно стиснул запястье.

— Так что, добрые люди перевелись, или кто-то поставляет штучный товар?

Хорхе оскалился, но как только Северус повернул его руку ещё на несколько сантиметров, скривился и сдался.

— Мальчишка оказался добропорядочным идиотом. Сварганил зелье за две недели ради жалкого места ассистента.

Северус изогнул бровь и склонил голову вбок, требуя продолжения.

— Пусти, ты сломаешь мне руку! — не выдержал аптекарь.

Снейп разжал пальцы. Хорхе немедленно вырвался и сделал шаг назад.

— Этот щенок сварил это зелье! — Старик в исступлении начал жевать свои губы.

— Я проверял! — через несколько секунд не выдержал он и заговорил снова. Злость и досада душили его, развязывая язык: — Состав отличается, но не сильно. Ты, — он ткнул в Снейпа узловатым пальцем, — ты хоть понимаешь? Он сварил его! Он его сварил за две недели! И отказался рассказать рецепт!

В душе Северуса происходили странные вещи. Смесь удивления, тревоги и облегчения, волнами сменяя друг друга, заставляли его впитывать слова вздорного старика.

— Вот как, — хмыкнул Северус неопределённо. — Ты обзаводишься сомнительными мальчишками и потом удивляешься, почему они не рассказывают тебе рецепты зелий? Надо было подбирать кандидатуру повнимательней!

— Он сам пришёл, ясно? — огрызнулся Хорхе. — Сам. Пришёл и заявил, мол, звать меня никак и учился я нигде, и выгляжу я иначе, зато могу варить это, это и это! — Хорхе ткнул пальцем в нижнюю полку, на которой стояли костеросты и бодроперцовые зелья.

Северус прищурился и подцепил пару флаконов.

— Неужели после подобного резюме ты взял у него товар? — Снейп выдержал паузу. — Или ты его проверил? — тут Северус кинул цепкий взгляд на аптекаря, но тот расплылся в гаденькой улыбке.

— А он поставил щит! Да-да, не смотри на меня так! Я поначалу подумал, что это твоих рук дело.

— Что же тебя в этом разубедило? — Снейп внезапно для себя понял, что заинтригован.

— А вот это! — и Хорхе взглядом указал Северусу на флаконы у него в руке. — Там есть почерк, и почерк этот не твой.

— Тогда я не понимаю, почему такая досада звучит в твоём голосе, Хорхе. Может быть цена за рецепт для тебя была слишком высока? — Северус решил пойти ва-банк.

— Ублюдок решил, что чужие секреты выдавать аморально! — аптекарь с силой стукнул по прилавку. — Этот щенок, без диплома, под чарами иллюзии, не давший себя даже прощупать, заявил мне, что это аморально! — Хорхе задохнулся злостью.

— А это, стало быть, решил оставить на память? — Северус вдруг вспомнил патлатого мальчишку, которого видел около месяца назад в лавке Барчинкса. Что ж, интуиция его не обманула. Неужели ему действительно удалось сварить миотропное зелье? И при этом хватило ума не только сварить, но и понять весь ужас своего открытия? Поразительно, оказывается королевство не без честных людей...

— Ха! На память! Взял деньги за свои костеросты и вышел вон! — взгляд Хорхе поблёскивал безумием.

— Что ж, пожалуй, я воспользуюсь тем же приёмом, — ответил Северус и, зажав флакон в руке, вышел вон из аптеки.

Хорхе и не подумал идти за ним. Аптекарь стоял посреди комнаты и в бессильной злобе сжимал кулаки. Зелье уходило от него навсегда. Навсегда. Впрочем, оно принесло в дом одно горе. Ночи напролет он пытался расшифровать последние два элемента, месяцами он рылся в книгах, пытаясь найти хотя бы одно крошечное упоминание об этом страшном зелье, под утро сон уволакивал его в очередной водоворот кошмаров… Одержимость. Да. Одержимость охватила его. Теперь же, когда Снейп поставил в ней, одержимости, точку, она должна уйти. Уйти. Хорхе, обессиленный и опустошённый, поплёлся прочь из комнаты. Да. Уйти. Безумие постепенно отпускало его, сменяясь странным и позабытым спокойствием.

1) Корректор не виноват. Это персональная прихоть автора.

Вернуться к тексту