Тёмный Час (джен)

В моей голове не было ни единой мысли, когда я схватил с прилавка записку и рванул в мастерскую. Я не знал, что делать. Всё, что мне оставалось — это схватить меч, рвануть в Камелот и надеяться, что в огромном замке я смогу найти Уильяма прежде, чем он подпишет этот треклятый договор.

Потому что любой договор Ника — это начало новой истории. И меньше всего мне хотелось, чтобы Уильям в неё ввязался.

За считанные секунды я застегнул на поясе тяжелые ножны и схватил со стола сумку. Я чувствовал, что Ник не будет в восторге от того, что я затеял. Я расстраивал все его планы: не нарушил своего слова и не убил дракона. Я…

Что-то проскользнуло в моей голове. Какая-то чрезвычайно важная мысль. Но поймать её я не смог, потому что сотни других, более важных вопросов вились в моей голове.

Что делать? Где искать Уилла? И, самое главное, как выйти из мастерской? Карнавал карнавалом, но я заключил договор, и в нём внятно было прописано, что я могу выйти из лавки, только если того захочет клиент. Сколько мне такого ждать? Недели? Месяцы? А если я выйду — будет ли это нарушением? Не пострадает ли Вирджиния?

Я должен был что-то придумать. Я должен был хоть что-то придумать…

Меня колотило. Хорошо. Я не могу выйти, это правда. Но никто не говорил, что я не могу просто открыть дверь. Мы вдвоем с Мэри точно могли что-нибудь сообразить… Она могла через кого-нибудь передать, что Уильям в опасности. У неё много знакомых в Зачеловечье… Хоть что-то, мне нужно было хоть что-то, только бы помочь Уильяму!

Я нащупал в сумке Ключ Ключей, торопливо вставил его в замок и решительно провернул три раза. В этот раз дверь ходила ходуном — так быстро и неосторожно я обращался с Ключом. Первый. Второй. Дверь тряслась, светилась и скрипела. Третий оборот. Я грубо дёрнул ручку на себя.

И снова передо мной доски платформы, и снова высокая тумба в глубине коридора.

За тумбой никого не было. Книга была закрыта.

Неужели её нет?!

И на звонок сейчас никак не нажать.

— Мэри! — заорал я со всей силы. — Это Чарли Дей! Мне нужна помощь!

Тишина. Скрипы петель.

— Джордж Третий! Вы здесь?! Уильяму нужна помощь!

И снова ничего.

— Уильям у Контролёра! Я не могу выйти!

Они не могут не откликнуться. Мэри не может не прийти. Это же, чёрт побери, Мэри. Она ящерица. Ящерицы должны хорошо слышать, разве нет?..

— Мэри!..

Платформа у моих ног начала ходить волнами. Вдали послышался топот, вперемешку с чавканьем. И в этот раз я был рад слышать эти отвратительные, пугающие звуки!

Мэри вылетела откуда-то сбоку. Маленькое, покрытое чешуей существо замерло на четырех лапах. Она тяжело дышала — так сильно раздувались её ноздри. Огромные жёлтые глаза испуганно смотрели на меня. Было видно, что она спешила изо всех сил.

— Чарли! — Мэри вскочила на задние лапы. — Что прои…

Я не дождался, пока она закончит, и выпалил скороговоркой:

— Контролёр забрал Уильяма, потому что хочет заключать договор, и сейчас они оба на Карнавале, а я не могу выйти из лавки без заказа, — (тут я вдохнул). — Мне нужно что-то сделать. Мэри, пожалуйста, я тебя очень прошу, помоги мне.

— Что от меня требуется? — она абсолютно спокойно и с искренним интересом смотрела на меня.

— Не знаю, — признался я, чувствуя, как новая волна паники подбирается к горлу. — Может быть кому-то сказать, чтобы его вытащили? Мэри, я, честное слово, не знаю!

— Вот как… — выдохнула она. — У тебя нет плана. У Чарли Дея нет плана…

Теперь в её голосе я слышал тревогу.

— Может быть ты… — начал я, но теперь уже Мэри не дала мне договорить:

— Мне надо подумать.

Она резко плюхнулась на пол прямо передо мной. От резкого движения платформа вновь пошла волнами. Мэри обняла колени руками, уставилась в одну точку и принялась раскачиваться, что-то еле слышно проговаривая:

— Так, выходить нельзя… Но ничего не говорил про Уильяма… А если Даацскому отправить весточку? Нет, этот ничего не предпримет… Лилиан?.. Она будет просто в восторге, тут никак… Отправить Джорджа его найти? Да так его оттуда и отпустят… Нет, тут нужен человек… Чёрт, должно же быть…

Я тоже присел внутри своей мастерской. Потом встал. Начал ходить взад-вперёд, не отрывая взгляда от Мэри. Это было странно — видеть за дверью не тёмный коридор в лавку, а бесконечную залу. Да и девушкоящерица плохо сочеталась с внутренностями моего домишки…

Так мы провели минуты три — я описывал круги по комнате, перекладывая с места на места инструменты, а Мэри беспрестанно бубнила что-то себе под нос. В конце концов, бесконечное шуршание из непонятных слов и имён начало меня раздражать. Время играло против нас, и я надеялся, что Мэри это понимает. Но, судя по тому, как размеренно она водила когтём по коленке — моя нервозность её ничуть не волновала.

— Пожалуйста, быстрее, — умоляюще прошептал я, глядя на раскачивающуюся девушкоящерицу. Даже это мерное раскачивание сейчас действовало на меня угнетающе. — Должен же быть выход…

— Прекрати паниковать, дай мне подумать, — рассеянно откликнулась Мэри откуда-то из глубины своих мыслей и тут же потёрла пальцами виски. — Выход… Выйти… А выйти только с заказом… А если… А если…

Она широко раскрыла глаза и две тонкие полоски зрачков уставились на меня.

Кажется, она была в полном восторге.

— Придумала! — счастливо взвизгнула она, вскакивая. — Сейчас! Сейчас, подожди!..

Она принялась рыться в оранжевой тоге и, наконец, извлекла оттуда свои большие карманные часы с резной крышкой. Те самые, на которые ещё сегодня утром я смотрел с таким восторгом. Чуть повертев их в руке, она прицелилась, завела руку за голову и изо всех сил швырнула их в каменный столб.

Признаться, в этот момент что-то внутри меня надорвалось.

— Что ты творишь?! — крикнул я, уже готовый броситься подбирать выпавшие миниатюрные детали.

— Стоять! — Мэри быстро поставила ногу на порог моей мастерской.

От треска разбитого стекла и тихого лязга разошедшихся шестеренок у меня заболело сердце. С глухим стуком пару деталей упали на деревянные брусья платформы. Корпус часов отлетел от колонны. Мэри подхватила его прямо в воздухе и протараторила:

— Я их получила взамен грифоньего пера неделю назад, поэтому не жалко.

Она протянула мне деформированный корпус с разбитым стеклом и погнутым циферблатом и с наигранной торжественностью произнесла:

— Чарльз Дей! Я хочу, чтобы вы починили эти часы в Зачеловечье! Это мой заказ! — тут она выдохнула, наконец всучила мне поломанные часы. — Вот теперь всё. Переступай порог, быстро!

Не успел я засунуть часы в сумку, как она схватила меня за запястье и втащила внутрь Зала. Дверь за мной захлопнулась в ту же секунду.

Мэри, не раздумывая ни секунды, поволокла меня за собой, мимо тумбы, прямо в коридор. Она неслась, подобно урагану.

— Потом тебя отмечу, — кинула она, не поворачивая головы. — Сейчас нет времени. Слушай меня внимательно, это может тебе жизнь спасти.

Она шла широкими, размашистыми шагами, и я еле-еле поспевал за ней. Мы повернули налево, к уже знакомым воротам Камелота.

— На Карнавале всё может быть ложью, и всё — правдой. Никогда не угадаешь, что видишь перед собой: правду, ложь, а может и то, и другое, поэтому ничему не доверяй. Карнавал заканчивается с рассветом, а до него — сомневайся во всём, что видишь.

Огромные деревянные двери возвышались слева от нас, но Мэри быстро свернула в какой-то закоулок, и потащила меня ещё дальше, в самое сердце Зала. Тёмный коридор так давил на меня, что у меня никак не получалось вдохнуть.

— Я найду тебе дверь прямо в замке, — быстро объяснила Мэри, заметив, как я оглядываюсь. — Теперь про Контролёра. Я, если честно, не думаю, что Уильяму грозит какая-то опасность, раз он переходит в люди. Это просто ловушка для тебя. Он хочет говорить с тобой и хочет, чтобы ты боялся.

Мы снова повернули направо. Коридор сузился. Теперь я не мог идти рядом с Мэри — она шла впереди меня, то и дело оборачиваясь.

— Я его знаю. Ты перешёл ему дорогу, отказался от его игр, от его истории… Сегодня он попытается это исправить — потому что в Карнавал он особенно силён. Мы давно знакомы, но мы… Не суть. Я не знаю, на что он способен, если вывести его из себя. Будь готов ко всему.

Тут она резко остановилась. Прямо в тяжёлой чёрной кладке коридора была вырезана крошечная дверка, вымазанная красной краской. Сверху был небрежно нарисован золотой дракон. Золото уже облупилось, а краска (если это, конечно, была она) вздулась и потемнела.

— Здесь, — Мэри нагнулась и вставила длинный, тонкий ключ из своей связки в замок. — Это всё, Чарли. Будь храбрым.

Мне было страшно. Так страшно, что если бы под руку подвернулся достойный повод — я убежал бы от этой двери сию же секунду. Единственное, что меня останавливало — это злость. Она клокотала где-то под рёбрами. Почему кто-то считает, что может распоряжаться мной и моей судьбой?! Судьбой тех, кого я считал — пусть иногда и ошибочно — семьёй?!

— Буду, — я сжал рукоять меча. — Я буду.

— Стой!

Она положила руки на мои плечи, встала на цыпочки и поцеловала меня в лоб.

— В тёмный час, Чарли. Я была рада с тобой познакомиться.

— В тёмный час, Мэри.

Ручка была обжигающе холодной. Дверь открылась с высоким, омерзительным скрипом, и, уже откуда-то издалека, до моего слуха донёсся звонкий девичий голос:

— Ты же знаешь, что такое Зачеловечье, Чарли? Ты же знаешь, кто твой отец?!

 

В воздухе пахло вином и потом.

Отовсюду звучала музыка, благо, теперь это была одна мелодия, но я никак не мог понять, что именно хотели сыграть — не то что-то бодрое, не то что-то элегантное. Но это были странные, чарующие звуки. От них по затылку ползли мурашки.

Здесь танцевали. В зале, под слабым светом факелов, вёлся бесконечный кароль. От отблесков огня по стенам ползли причудливые, вытянутые тени, и чем дольше я смотрел на них, тем больше мне казалось, что они зазывают меня к себе в хоровод.

Я замер у двери, не в силах двинуться дальше. Тени извивались и кружились, а передо мной, держась за руки, ходили феи, гномы, мужчины и женщины, выродки и другие существа, названий которых я не знал. Они то поворачивались ко мне спиной, то лицом, то поднимались, то садились… В такт замысловатой и размазанной музыке они хлопали, поднимали руки, менялись местами, смеялись и вели, вели, вели свой танец куда-то вперёд… Это было странное, чарующее зрелище. Хрупкие девушки рядом с огромными чудовищами слаженно и синхронно танцевали. Никто никого не боялся.

Это выглядело как… сказка.

Это слово пришло мне на ум первым.

Очаровательная фея поймала мой взгляд. Она тепло и озорно мне улыбнулась, и я не смог не улыбнуться ей в ответ. В следующий раз, когда круг проходил мимо меня, она вылетела из пляски.

— Чарли Дей, герой праздника, ты всё-таки пришёл на Карнавал, — пропела она таким звонким и чистым голосом, какого я никогда не слышал в Человечье. — Быть может, потанцуешь со мной?

Её тонкие ручки обвили мою шею. Наверное, даже в этом полумраке было видно, как сильно я покраснел.

— Я ищу своего друга, — как-то невпопад ответил я. — Вы не видели здесь Уильяма, принца Даацского?

— Никак не могу вспомнить, — фея театрально вздохнула. Тут же она склонилась над моим ухом и прошептала:

— Это будет долгая ночь, Чарли. Думаешь, Уильям Даацский не нашёл себе компании?

Она прижалась ко мне так сильно, что я смог почувствовать тонкий, цветочный аромат, струящийся от её кожи.

— Не сопротивляйся, Чарли, ну же, — её шепот растворялся в музыке. — Хочешь, я тебя поцелую, мы выпьем вина, а потом будем танцевать, пока ноги не сотрутся?

У неё была такая нежная улыбка, что на секунду я действительно подумал сдаться. Мне ужасно стыдно, но я подумал, что Уилл, в общем-то, взрослый парень и может разобраться сам, что ему делать, а я… Я заслужил праздника. Я победил дракона и теперь действительно могу провести ночь за вином, танцами и в компании…

В компании кого?..

Мне стало не по себе. Эти руки на моих плечах — руки какой-то случайной феи, имени которой я даже не знаю. А эта улыбка? В ней не было ни грамма нежности, нет. Это было лукавство.

В ней не было ничего от прекрасной, искренней в своей злобе, слезах и смущении Вирджинии.

Мне стало мерзко от самого себя.

— Нет, — я скинул руки феи со своих плеч, — я ищу друга. Так вы точно не видели принца Даацского?

Она не ответила, только заливисто рассмеялась и отлетела обратно к танцующим. Секунда — и она вместе со всеми поднимала тонкие запястья к потолку, а её платье в слабом свете факела мерцало всеми оттенками зелёного и жёлтого. И всё это теперь казалось мне ненастоящим и отталкивающим.

Я начал разглядывать танцующих. Их осунувшиеся лица не выражали ничего, кроме неимоверного счастья, а улыбки, казавшиеся мне такими приятными, стали больше походить на гримасы. Ноги некоторых и вправду были стёрты в кровь, однако люди без конца продолжали ходить по кругу, будто бы не чувствовали никакой боли.

Уильяма здесь не было.

Я медленно, по стене, прокрался к дверям в следующий зал. Стоило мне оказаться рядом с огромной, тяжёлой, двустворчатой дверью, как я мгновенно потянул за тяжёлое чугунное кольцо и шмыгнул внутрь тонкой, образовавшейся щели.

Этот зал был куда меньше и гораздо темнее. Здесь не было ни одного источника света. Только луна заглядывала в огромное закрытое окно.

Праздник здесь давно закончился. Тошнотворный запах, в котором смешались солод и рвота, пот и вонь старой залежавшейся рыбы, ударил мне в нос. Казалось, воздух в зале остановился, застоялся, как вода в болоте. На столах, на подоконнике, под ногами — словом всюду — возвышались горы кружек. Одну я не нарочно задел кончиком ботинка, и она с грохотом покатилась по каменному полу. Шепотки и пьяный смех, которые до этого вились в воздухе, прекратились.

— Новенький пришёл? — послышался захмелевший голос. — А ну, налейте ему!

— Нет, прошу вас, не надо, — сбивчиво проговорил я, делая ещё один осторожный шаг к двери, ведущей из этого зала.

Мне не терпелось поскорее уйти.

— Стоять! — настойчиво повторил голос. — Каждому, кто приходит сюда, полагается выпить!

Я замер. Сейчас, когда мои глаза привыкли к темноте зала, я наконец увидел четыре силуэта.

Они сидели за одним столом: мужчина, потягивающий что-то из своей кружки; некто, безвольно распластавшийся по столешнице в окружении стаканов; худощавая девица; старик, расположившийся подле неё на полу. Не стесняясь ни моего присутствия, ни присутствия двоих пьяниц, он гладил девицу по лодыжке, запуская руку порой так глубоко под юбку, что мне становилось неловко.

Тот, первый мужчина, взял в руки кружку, встал, покачнулся… Прихрамывая, он подошёл и всучил мне её прямо в руки. На дне плескался крепкий, старый виски.

— Пе-ей, — не то протянул, не то скомандовал пьяница, и я с новой силой почувствовал тот смрад, которым пропах воздух в зале.

Его шатало.

— Вы не видели здесь принца Уильяма Даацского? — пересиливая своё отвращение, промямлил я.

— Отвечу, как выпьешь, — стеклянные глаза мужчины смотрели на меня, но я не видел в них ни капли мысли.

— Извините, — я постарался улыбнуться, но, судя по всему, у меня получилось так себе, — сегодня не пью. До свидания.

— Никуда ты не…

Но было уже поздно. Пока до тяжёлой головы пьяницы дошли мои слова, я успел дойти до дверей и выскочить в коридор. Уже оттуда я услышал недовольное ворчание:

— Ишь ты, не пьёт! Слыхал, Генри? На Карнавале и не пьёт! А на вид нормальный мужик, а? Э, Генри? Подними голову, когда с тобой разговаривают, э!

Но Генри ничего не ответил. Даже не всхлипнул.

Вдруг мне подумалось, что Генри может быть уже мёртв.

 

Я оказался в центре плотного сплетения коридоров замка. Уж не знаю, сколько именно времени я скитался по этой тёмной и сырой паутине, однако теперь я твёрдо решил, что ни в один зал больше не зайду. Поэтому теперь я просто открывал дверь и громко спрашивал, не видел ли кто принца Уильяма Даацского, при этом всеми силами стараясь не обращать внимание на происходящее внутри. Я не вглядывался в плохо различимые в полумраке силуэты и изо всех сил старался не думать о происхождении странных звуков, от которых моё лицо невольно краснело.

К сожалению, мои поиски так и не увенчались успехом: Уилла почти никто не видел. Его смогли припомнить только двое или трое людей, но и они не знали, где сейчас находится мой подопечный.

Моя тревога усиливалась с каждой новой дверью. Я никак не мог напасть на след Уилла, а между тем, прошло уже больше часа. Что сейчас с Уильямом? Нужна ли ему моя помощь? Или Мэри была права, и Уильям — просто приманка для меня?..

Я торопливо шагал по очередному коридору, когда за моей спиной послышались быстрые и тяжёлые шаги. Я прислушался. Бойкое шлёпанье вперемешку с шарканьем доносилось откуда-то слева, из-за поворота. Кто-то бежал.

Я ускорил шаг, но не удержался и из любопытства всё-таки обернулся.

Я оказался прав. Из-за поворота выбежал юноша. Он стремительно нёсся вперёд, мимо меня, широко и довольно улыбаясь. Ему не мешала даже хромающая правая нога — с такой скоростью он летел по коридору. Над головой он торжественно держал кубок в виде человеческого черепа. Из кубка то и дело что-то выплёскивалось.

— Ты тоже беги! — задорно крикнул юноша, завидев меня. — Их там много, они тебя затопчут!

— Что? — переспросил я, когда мы поравнялись.

— Быстрее ногами шевели! — бегун ни с того ни с сего зашёлся заливистым смехом. — Нам бы от них оторваться!

— От кого оторваться? — снова спросил я, переходя на лёгкий бег.

— Увидишь!

И он, этот темноволосый, хромой паренёк, припустил изо всех сил вперёд. Я рванул за ним. Странно: нас бежало только двое, но пол трясся так, будто мы были табуном диких лошадей. Но тут сзади послышалось громкое «Вот он! Я его вижу!»

Я обернулся, чтобы посмотреть, кто кричит.

Ровно в эту секунду из-за того же самого поворота выбежали «они».

Запыхавшаяся, разъярённая ватага накрахмаленных мужчин преклонного возраста, извергая из себя ругательства, бежала за нами. Им эта погоня доставляла явно меньше удовольствия, чем моему невольному спутнику. Не меньше сотни ног топтали грубые камни коридора, то и дело спотыкаясь.

— Ловите его! — закричал один голос. — Его бы в колодки!

— За стишки его! — подхватил другой.

— Ну тогда Сапфо тоже запретите! — кинул юноша через плечо, заходясь смехом. — Она чем меня лучше?

Кто-то вновь разразился бранью. Юноша расхохотался. Происходящее доставляло ему неимоверное наслаждение. Кажется, он не старался бежать быстрее только потому что ему хотелось слышать, что именно о нём говорят.

— А что ты с сестрой сделал, напомнить?!

— А вы что, — он обернулся, глядя на кого-то в толпе, — вы что, свечку держали?

Казалось, что бегущие вот-вот взорвутся от злости. Каждый орал ругательства громче другого, все толкали друг друга локтями, поднимали в воздух сухие кулаки. Впрочем, бегуна это ничуть не смущало — широкая улыбка не сходила с его уст. Коридор подходил к концу: прямо перед нами высилась стена и развилка: направо или налево.

— Хам!

— Чёрт!

— Гад!

— А вас такие слова совсем не красят, ваша честь! Как и лицемерие! — хихикнул юноша и, хватая меня за запястье, отчётливо произнёс:

— Сейчас направо! Тут чуть-чуть!..

Я кивнул. Признаться, моё тело уже начало меня подводить — у меня кололо в боку, начали уставать ноги и я начал сильно и сбито дышать. Мне и полторы тысячи футов пробежать непросто, а мы, кажется, осилили уже около трёх.

Вслед за ним я повернул направо. Это был совсем крошечный коридорчик, который мы смогли бы пересечь меньше, чем за минуту. Заканчивался он ещё одной развилкой — налево или направо.

— А теперь-то куда? — просипел я.

— Давай за мной, — чуть слышно шепнул юноша. — Ты дальше уже не сможешь.

Он метнулся к двери в левой стене, приоткрыл её и прошмыгнул внутрь зала. Меня удивляла его грация — несмотря на хромую ногу, он двигался несказанно быстро и почти неслышно. Тяжело и шумно дыша, я забежал следом за ним. Дверь закрылась с еле слышным скрипом.

К счастью, тут никого не было. Только гобелены и слабый лунный свет.

Я обессиленно шлёпнулся на пол, стараясь отдышаться. Юноша присел рядом со мной и тут же прислонился ухом к двери. Мы молчали. Он замер, то и дело посматривая в мою сторону. Видимо, из-за моих сбивчивых вдохов он не мог расслышать происходящее в коридоре.

И вот, спустя тридцать ударов сердца, за дверью отчётливо послышался топот. Вслед за ним крики «Где он?!» и «Давай налево теперь!»

Я замер. Даже дыхание задержал. Гул пронесся мимо, и ещё через сорок ударов сердца смолк окончательно.

— Пронесло, — наконец резюмировал молодой человек и отпил из своего бокала. — Даже жалко. Будете?..

Он с готовностью протянул мне череп на изящной костяной ножке. Я заглянул внутрь — на дне плескались остатки бордового вина.

— Не буду, — тяжело выдохнул я. — А эти… Это кто были?

— Чиновники, — лицо моего спутника засветилось от восторга.

— И за что они вас так?

— По пустяку: плюнул на министра иностранных дел, — он прыснул.

— А вы его за что так? — повторил я.

— Под руку попался. Я когда стих декламировал, мне нужно было на кого-нибудь плюнуть. Для драматического эффекта, понимаешь? Кто ж знал, что он важная шишка… — он на секунду задумался, — а с другой стороны, в кого плевать как не в министра иностранных дел, правда?. Я Гордон.

Он протянул мне свою руку, нежную и белую. Я аккуратно её пожал — казалось, моя мозолистая ладонь может легко раздавить его тонкие пальцы.

— Чарли, — представился я.

Я разглядывал его безо всякого смущения. Он был удивительно тонок. Его одежда была выкроена по последней английской моде — старший Ашер привозил похожие вещи из Лондона, а потом щеголял в них по улицам в прекрасном расположении духа. Тёмные вьющиеся волосы, прямой нос и острый подбородок. Одним словом, всё в нём выдавало настоящего аристократа.

Гордон рассматривал меня в ответ. Уж не знаю, какое мнение он обо мне составил, но мой простенький, пусть и парадный костюм явно не вызывал у него восторга. Когда его взгляд упал на меч, он невольно приподнял бровь. От насмешливого и пристального взгляда хотелось спрятаться.

— Вы Часовщик, — прищурившись, изрёк Гордон. — Но какой-то очень неправильный Часовщик. Обычно к этому времени такие как вы валяются где-то в нижних залах вусмерть пьяные. А вы нет. И меч этот…

Я чувствовал, что его разбирает любопытство.

— Я здесь по делу. Ищу Принца Уильяма Даацского, — почему-то это прозвучало как оправдание. — Вы его не…

— Принца Даацского? Дайте-ка вспомнить, — юноша нахмурился. — Смазливый мальчишка с золотыми волосами, да? Припоминаю такого. Он был в каминной. Его приволокли к началу пьесы, которую…

Гордон принялся втолковывать мне что-то о пьесе, но я уже не слушал.

Уильям был здесь. Он всё ещё живой. Он в каминной.

— …не Шекспир, конечно, но неплохая, посмотреть можно…

— Где находится каминная? — я грубо прервал своего собеседника, в мгновение вскакивая с пола.

Молодой человек взглянул на меня с явным неудовольствием.

— Недалеко, — буркнул он, допивая остатки вина из бокала. — Минут десять идти. Хотите, провожу?

Я молча подал ему руку. Он вцепился в неё своими тонкими пальцами и поднялся вслед за мной. Потом очень неуклюже, не выпуская из руки бокала, Гордон открыл дверь и, убедившись, что в коридоре никого нет, выскользнул из зала.

И я поспешил за ним.

 

— Вы не хотели говорить про пьесу, — обиженно проворчал Гордон, стоило нам отойти подальше от злосчастного коридора. — Вас что, ни капли не интересует искусство?

— Мне по душе более однозначные вещи, — откликнулся я. Мне не хотелось разговаривать. Я пытался запомнить маршрут, по которому мы шли, но к десятой развилке я уже позабыл, куда мы повернули в первый: налево или направо?..

Однако собеседник моего настроения не уловил.

— Однозначность скучна, — он закатил глаза. — Всё самое ценное в мире неоднозначно.

— Любовь однозначна и прекрасна, — бездумно откликнулся я.

— Вы ошибаетесь, мой милый друг! — поэт засиял, подобно соверену. — Неужели вы думаете, хоть кто-то любит чужие мысли или красивый завиток волос? Отнюдь! Любовь тщеславна и самолюбива от начала и до конца. Все любят чувствовать себя героями в золотых доспехах или героинями сентиментальных романов.

— Вы заблуждаетесь, — начал было я, но он тут же перебил меня:

— Тогда скажите: хорошо ли убийство, сделанное из любви? И хороша ли любовь, что толкает на убийство?

Я замолк. Его словесная игра мне не нравилась. Но где-то в глубине души я хотел его переубедить. Заставить его усомниться в своей теории. Я стал судорожно вспоминать все добродетели, силясь найти ту, в которой не было бы порока.

— А честность? — наконец вспомнил я. — Где в ней неоднозначность?

Гордон задумался. Звуки наших шагов отражались от стен. Мы вновь повернули за угол, и я даже не потрудился запомнить, в какую именно сторону.

— Честность неприступна, — тихо произнёс он. — Она монументальна и не терпит перемен. Вы честны в своих намерениях и даёте слово. А потом всё меняется, а вы, как честный джентльмен, не можете его нарушить. Если нарушаете — приносите боль другому. Если держите — приносите боль себе. И где здесь однозначность? В лицемерной неизменчивости? Помилуйте, так не бывает!

— Вы ведёте нечестную игру, — посетовал я. — Я назову любую добродетель, а вы придумаете, чем она плоха.

— Всё неоднозначно, — снисходительно улыбнулся он. — Этим мне и нравится Зачеловечье. Здесь царит сердце, а не разум. Здесь есть свобода, а не избитая мораль. Здесь никто не стремиться убежать от своих желаний, здесь дают им волю. В Человечье чиновник бы ничего не сказал мне в лицо, но запретил бы печатать мои стихи. А здесь? Здесь всего лишь догнал бы и набил, простите за грубость слова, морду. Они наслаждаются своими страстями, а не подавляют их. В этом наше человеческое счастье.

— В вас говорит вино. Разве такой человек может быть… Человеком?

— Во мне говорит чувство, — он укоризненно глянул на меня. — Человек… вы слишком много смысла вкладываете в это слово. Вот я: я живу чувством, но не моралью. И что же, я от этого меньше человек, чем вы?

— Нет, но…

— А раз нет, то какая разница? Нас всех рано или поздно настигнет смерть.

Я изумленно посмотрел на него. Его размышления походили на реку: они были такими же текучими и сверкающими, но стоило подойти ближе к берегу, как от них начинало разить илом.

— Бокал — это напоминание о смерти? — я неумело постарался перевести тему.

— Конечно, — Гордон поднял бокал в воздух, давая мне рассмотреть череп получше. — Нравится?

Мы в который раз повернули и остановились перед огромными дверьми. Из-за них доносился приглушенный женский голос, что-то отважно декламирующий.

— Изящная вещь, — кивнул я и очень деланно поинтересовался:

— Это коровья кость?..

— Это череп моей дочери! — с всё таким же сияющим видом объяснил молодой человек, толкая ногой дверь. — Пришлось повозиться с фамильным склепом, да и скальп снимать было непросто, но какая красота получилась, правда? Вот, смотрите, ещё одна неоднозначность! Как прекрасны парадоксы!..

Яркий свет каминной ослепил меня. На секунду я даже зажмурился.

— Ищите своего принца, Чарли, — с усмешкой проговорил Гордон, и я услышал, как отдаляются его шаги. — Свидимся!

— Свидимся, — эхом повторил я, вступая в зал.

Видеться с ним мне больше не хотелось.

 

Языки пламени поднимались высоко вверх, и потому казалось, что горят театральные подмостки.

Я никогда не видел таких каминов… Он был шириной и высотой почти в полстены. За тяжёлыми коваными прутьями, высотой футов в тринадцать, трещали толстые и длинные, как ствол вяза, брёвна. Под ними раскинулась настоящая гора из тлеющих углей, золы и пепла.

— …что я снесла и что Он видел с неба; что сделал безымянным… — с надрывом причитала актриса.

Здесь было много людей. Большинство из них толпились у сцены. Некоторые стояли так близко, что позволяли себе положить руки на сцену, чуть ли не под ноги актёрам. Другие стояли вдоль стен — одни о чём-то шептались со своими соседями, вторые лениво потягивали что-то из бокалов, изредка интересуясь пьесой, а третьи и вовсе спали. На втором ярусе расхаживали знатные особы — их наряды сверкали в отблесках огня.

— Она уличена, но не созналась. Довольно и того, — прохрипел мужчина, по всей видимости, играющий судью.

Я не знал, что делать. Кричать? Расталкивать зрителей, в надежде отыскать Уильяма? Я оглядывал зал, стараясь найти взглядом кого-нибудь, хоть отдаленно похожего на него. К сожалению, мои попытки не увенчались успехом.

В центр было не пробиться — люди стояли друг к другу вплотную и внимали каждому слову. Стоило подняться наверх и попробовать поискать Уильяма там, среди знати. Даже если его нет на втором ярусе, я смогу хотя бы рассмотреть зал с высоты…

Деревянную лестницу на второй ярус я нашёл сразу — она была в дальнем от камина углу. Добраться до неё было не так уж и сложно: мне нужно было пройти пятьдесят с лишним ярдов вдоль стены, лавируя между зеваками…

Я начал медленно протискиваться среди зрителей. Чем ближе ко мне становилась лестница, тем четче я осознавал, что так просто на второй ярус не подняться. Сначала я увидел мужчин в кольчуге с драконами. Они стояли подле первой ступени, как каменные изваяния. В руках они держали копья. Вскоре я увидел и бледного юношу, который пылко что-то втолковывал одному из стражников. Сначала к юноше прислушивались, но спустя минуту стражник потерял к его доводам всякий интерес.

Мне оставалось сделать шагов двадцать до лестницы, а плана, как пробраться наверх, у меня так и не появилось. «Я новый рыцарь, — успокаивал я себя, — меня обязаны пустить».

Или мне нужен был кто-то знакомый на втором ярусе; кто-то, кто сможет попросить меня впустить… Вариантов было несколько: король, кто-то из рыцарей и… Ник. Он сейчас был бы весьма кстати…

Я посмотрел на лестницу. На ступенях, почти передо мной стоял Гордон. Он, обворожительно улыбаясь, переговаривался с хмурым молодым человеком. Молодой человек не сводил недовольного взгляда со сцены. Видимо, он был автором трагедии. Стоящая рядом с ним девушка нежно гладила его по плечу. Когда актриса воскликнула «Не знала я, что так они печальны!», троица дружно поморщилась.

— Гордон! — сдавленно позвал я. Он бы мог протащить меня туда, к знати. Однако поэт и ухом не повёл. Я хотел позвать его ещё раз, но тут в меня влетел бледный юноша. Или я в него, не столь важно. Это произошло почти одновременно: я наступил ему на ногу, он дал мне локтем под дых.

— Смотри, куда идёшь! — возмущенно прошипел он.

— Простите, но вы сами хороши, — я огрызнулся, но тут же взял себя в руки и спросил:

— Вы не видели принца Даацского?

— Все видели! — юноша отпихнул меня в сторону. — И это кронпринц!..

Я моментально схватил его за рукав, нагнулся и тихо спросил:

— Вы не знаете, где он?

Видимо, я выглядел очень угрожающе. Иначе я не могу себе объяснить, почему он съежился и пробормотал:

— Он там, наверху… Даже такой как он!..

Я разжал руку, и юноша, бормоча что-то себе под нос, рванул дальше. Я только проводил его взглядом.

Значит Уильям точно на втором ярусе, и разговора со стражей не миновать. Вопрос был только в том, кто будет вести этот разговор: я или Гордон.

Я поднял голову. Но дело внезапно осложнилось: ни Гордона, ни хмурого молодого человека, ни его спутницы уже не было на лестнице.

Стало быть, придётся говорить самому и надеяться, что мне хватит убедительности. С этим были проблемы — у меня не было припасено ни одного весомого аргумента, кроме «Я тринадцатый рыцарь!». Других причин у меня не было.

Я старался держаться как можно увереннее, но, видимо, актёр из меня был куда хуже, чем часовщик. Стоило мне подойти к стражникам, как они синхронно растянулись в ехидной улыбке.

— Я Чарльз Дей, — я представился так бодро и уверенно, насколько вообще мог.

— И? — первый стражник оглядел меня сверху до низу. Его взгляд был полон насмешки.

— Я могу пройти наверх?

Зря я спросил — это прозвучало нелепо. Чувство неловкости накрыло меня с головой. Лучше было бы сказать, что я новый рыцарь. Или что я знаком с Контролёром и с Гордоном; объяснить, что я ищу друга… А я ляпнул такую ерунду.

— Нет, — усмехнулся второй стражник, — нельзя.

— Но я, — я начал лихорадочно соображать, что бы ещё сказать (как будто бы у меня был выбор!), — я новый рыцарь. И этот карнавал в мою честь!

Охранники переглянулись и вдруг заливисто расхохотались. Сквозь лающий смех первый с трудом проговорил:

— Это вот ты рыцарь?!

Второй смеялся так, что даже подавился. Он закашлялся и принялся бить себя кулаком по кольчуге.

— Это тебе Кей сказал? — прохрипел он, переводя дыхание. — А сэры-то совсем распустились!

Я невольно покраснел. Почему-то мне стало стыдно. Как-то в детстве я сам отполировал витрину в лавке, и, когда привёл маму посмотреть, она только улыбнулась и сказала, что папа будет очень рад, что я выдаю его работу за свою. Сейчас я испытывал что-то похожее…

— Но я правда рыцарь, — промямлил я, — я дракона победил… Меня сегодня посвящали…

Наверное, я был похож на помидор. Внешне я не слишком-то похож на рыцаря, это правда, но это же не значит, что я совсем ни на что не годен!

— Дам тебе совет, — первый заговорщицки мне подмигнул, наклонился вперёд и прошептал. — Уж не знаю, кто из благороднейших тебя наколол, но катись-ка ты отсюда.

— Не отвлекай серьёзных людей, — хихикнул второй. — Эта ложа для королевских особ, лордов, герцогов, рыцарей и таких, как они. А ты…ну, Часовщик.

— Ещё один Часовщик Дей, — задумчиво протянул первый и повернулся ко второму. — Слушай, а помнишь последнего Дея? Ну такого, с рыжей бородой?

— Это тот, который двадцать кружек пива выпил, когда на спор надо было только десять?

— Ага. Это же он Мордреда с Ивейном на прошлом Карнавале стравил? — первый растянулся в широкой улыбке. — Эти двое так до сих пор ничего и не поняли.

— Да-да-да, он ещё ни одной юбки в Зачеловечье не пропускал.

— Ровно как и трактира!

— Хороший был мужик, — второй покачал головой. — По нему так и не скажешь, что он… Часовщик.

С каждой новой фразой внутри меня разгоралась ярость. Я очень злился, но, к своему удивлению, не на стражников. Пускай они мололи всякие глупости, мне плевать. Я злился на отца. Теперь, когда люди слышали фамилию «Дей» люди думают не про мастера часового ремесла, а про пьяницу и повесу! И что самое обидное — я теперь тоже часовщик Дей! И я не хороший часовщик, сын великого Часовщика Гарольда Дея, а сын зачеловеченского скомороха!..

В тот момент во мне что-то будто… сломалось. «Хорошо, — решил я, — хорошо. Раз мы шуты и паяцы, я тоже сыграю. По-настоящему сыграю. Пусть эта байка о Дее тоже потом ходит по Карнавалам. Мне нечего терять».

Я схватился за рукоятку. Меч выскользнул из ножен, и острый серебряный клинок сверкнул в свете факелов.

— Сейчас вы оскорбили мою честь, — отчеканил я раздраженно, — а я не хочу терпеть оскорблений! Я, Чарли Дей, тринадцатый рыцарь Круглого Стола, назначаю вам дуэль! Здесь! Сейчас!

Видимо, моя речь получилась уж слишком громкой и пылкой — надрывающаяся на сцене актриса запнулась посредине реплике и начала сначала. На стражников было жалко смотреть. От ехидных улыбок не осталось и следа.

Мне хотелось верить, что я выглядел впечатляюще и воинственно. Единственное, на что я мог тогда рассчитывать, так это на произведенный эффект. Если бы они приняли мой вызов, то это был бы позор. И суток не прошло, как я держу в руках меч, а охрана была выучена орудовать копьями, ножами и много чем ещё…

— Да ладно тебе, что ты сразу… — испуганно проговорил первый, рассматривая рукоять. — Я же вижу, что меч у тебя рыцарский… С изумрудом…

— Вот берут же в рыцари кого не попадя! — недовольно проворчал второй.

— Я правильно понимаю, что вы всё-таки принимаете мой вызов? — холодно осведомился я.

— Нет-нет-нет, ни в коем случае.

— Вот и славно, — кивнул я, ступая на лестницу.

Теперь мне оставалось только найти Уильяма.

 

На втором ярусе царило спокойствие. Люди здесь медленно прохаживались из стороны в сторону и вполголоса переговаривались, потягивая из бокалов вино. Всюду блестели шелка и драгоценности, в воздухе пахло тяжёлой смесью всех ароматов мира — аристократы любили парфюмы больше, чем следовало бы. Всё выглядело нарочито роскошно.

Я не успел ступить и шага, как ко мне подлетела девчушка лет тринадцати. Она выглядела очаровательно: вздёрнутый носик, светлые кудри, голубые глаза, сиреневое платьице в оборках и рюшах. На её голове блестела крошечная золотая корона, украшенная какими-то сиреневыми камнями, кажется, чем-то вроде кварца.

Очевидно, она была принцессой. В моей голове принцессы только так выглядели — маленькие, хрупкие, больше похожие на кукол, чем на реальных людей. На секунду мне показалось, что в ней есть что-то от Уильяма, но я отогнал эту мысль. Наверное, все принцы и принцессы в Зачеловечье были похожи между собой, потому что они были… сказочными.

— Вы Чарльз Дей? — спросила девчушка тонким, сладостным голосочком. — Тот самый Часовщик из Зачеловечья?

— Это я… — начал было я, но не успел ничего сказать. Мечтательно-очаровательное лицо девочки превратилось в камень. Она не дала мне договорить:

— От вас шума больше, чем от моей глухой тётушки, — выпалила она и, схватив меня за руку, процедила:

— Будьте потише, пожалуйста. Если нас с вами вместе увидят, устроят скандал.

— Вы что себе позволяете? — я попытался выдернуть руку, но девчонка только сильнее сжала моё запястье:

— Не дёргайся, понял? — гневно прошипела она. — Ты что, не узнаешь меня? Я Лилиан.

— Откуда мне тебя знать? — я недоуменно посмотрел на неё. — Я даже имени твоего не слышал!

— Хорош братец, — Лилиан закатила глаза. — Вот как про тебя трепаться — так это он первый, а про меня ни слова никому не скажет! Я принцесса Даацская. Сестра Уильяма. Не слышал?

Она снова потянула меня вперёд.

— Давай, быстрее шевели ногами.

— И ничего я не слышал, — буркнул я, невольно поддаваясь её напору.

Она была маленькой, тоненькой девчонкой. Её ладонь была меньше моей раза в два. Но сколько в этой крошечной девочке таилось бойкости и злобы! Достаточно, чтобы моё сопротивление стало абсолютно бесполезным.

— И куда ты меня тащишь? — безразлично поинтересовался я. Этой стихии можно было только повиноваться.

— К этому халдею тебя тащу, — бросила она, продолжая тянуть меня вперёд. — Мне нужно, чтобы я его в Зачеловечье больше не видела! Всё же так хорошо решалось!

— Ты знаешь, где он?

— Знаю! — рявкнула Лилиан, остановившись. Какой-то лорд покосился на нас и принцесса сиюсекундно отпустила мою руку. Она обворожительно улыбнулась и сквозь зубы проговорила:

— Я только не знаю, где твой хвалёный мозг, Чарли Дей. Я, конечно, очень благодарна, что ты заставил моего непутевого братца отказаться от трона, но это не умаляет того, что ты ведешь себя как осёл.

Лорд кивнул в ответ Лилиан.

— Премного благодарен, — ухмыльнулся я. — Это же ты пыталась его отравить, верно?

— Трижды, — гордо отчеканила Лилиан. — Жалко, что он слишком хорошо меня знает…

Мы двинулись дальше. Мимо неспешно проплывали дамы в безвкусных платьях. Когда они замечали нас, то расплывались в улыбках и делали книксены. Принцесса царственно кивала. Наверное, этот кивок она репетировала с самого детства — таким отлаженным и механическим выглядело это движение.

Бьюсь об заклад, со стороны мы выглядели очень смешно. Коротышка-Лилиан с высоко вздёрнутым носиком и лицом, полным достоинства, шла впереди, а за ней обречённо волочился побитый этим бесконечным днем, грязный и уставший я. Однако я не заметил ни одного взгляда, в котором была бы насмешка. Наоборот — почтение.

Мы дошли до неприметной маленькой дверки.

— Там лестница для прислуги, — шепнула принцесса, оглядываясь по сторонам. — По ней вы спуститесь вниз, в общий зал, а потом уйдете с Карнавала, куда вам там надо. Ты всё понял?

— Я умнее, чем ты думаешь.

Лилиан закатила глаза.

— Давай за мной, — она юркнула в приоткрытую дверь. — И дверь прикрой.

Я послушался.

Внутри было темно и тепло. Вниз уходила хлипкая деревянная лестница. На маленьком пятачке лежал Уильям. Я бы ни за что его не узнал: нос распух, рубашка выпачкана в крови, рукав порван, а воротник съехал куда-то набок. Скомканный фартук валялся рядом.

Он не шевелился.

Я мигом подлетел к нему. В темноте я не видел, дышит он или нет. Смутный страх подступил к горлу.

— Что с ним? — я испуганно глянул на Лилиан. — Он живой?

— Он спит, — принцесса равнодушно сложила руки на груди. — Его усыпили, чтобы он не привлекал лишнего внимания. Если бы папа его увидел, тут бы такой шум начался…

— И как его теперь?..

Лилиан смотрела на меня непроницаемым взглядом.

— Его можно разбудить только поцелуем истинной любви.

— Чего?!

— Шучу, — девчонка прыснула. — Просто дай ему оплеуху и проваливайте отсюда оба.

— Очень смешно, — пробормотал я, несильно встряхивая Уильяма за плечо. — Уилл, вставай. Уилл! Уильям!

Ничего. Уилл продолжал сладко спать.

— Ну потряси его три раза, как в сказках, — хихикнула Лилиан. — А то у нас тут по-другому никак.

— Лилиан! — прикрикнул я, начиная терять всякое терпение. — Это твой брат!

— Ну и что, — она закатила глаза. — Я буду счастлива, если он сейчас умрёт. Меньше проблем с престолонаследием.

— Да ты с ума сошла! — воскликнул я.

— И я это от Дея слышу?! — тут же взвилась она. — Слезь уже со своей высокой лошади, рыцарь недоделанный! Думаешь, если ты отказался от своих желаний ради того, чтобы казаться идеальным, то все должны так же сделать? Так вот не должны! И я может быть, куда честнее тебя! Потому что я хотя бы себе признаюсь, что я хочу занять трон!

— Лилиан, — послышался слабый голос Уильяма, — замолчи, Бога ради. Дай ещё поспать.

Уилл приоткрыл глаза, перевернулся с одного бока на другой и снова заснул.

— Уилл, — позвал я, разворачивая его обратно к себе. — Вставай, пожалуйста. Нам надо уходить.

Глаза юноши медленно открылись. Принц зевнул, моргнул и уставился на меня.

— Чарли? — он уселся и потёр глаза руками. — Это ты?

Он ещё раз моргнул.

— Да, это этот твой Чарли, — недовольно проворчала Лилиан. — Соображай быстрее. Нет никакого желания с тобой ещё полвечера возиться. Я надеялась хотя бы сцену суда спокойно посмотреть, но ведь нет!..

Уилл перевёл взгляд на сестру.

— В том, что ты Лилиан я ни капли не сомневаюсь, — фыркнул он и недоверчиво глянул на меня. — Но ты… Скажи, какой первый чертёж я сделал самостоятельно?

— Ну что это за допрос?.. — разочарованно протянул я, но Уилл упрямо повторил:

— Какой первый чертёж я сделал самостоятельно?

«В Карнавал всё зыбко и нигде нет правды», — пронеслись в моей голове слова Смерти. Я постарался вспомнить. Первыми чертежами были самые стандартные шестеренки и с ними Уилл справлялся только с моей помощью. После массы моих объяснений он постарался сам нарисовать колёсико с пятнадцатью зубцами — триб. Вышло тогда так себе, но мне хотя бы не пришлось комментировать каждый его замер. Первой полностью правильной деталью стал анкер. Я тогда ещё сильно удивлялся: почему ему так сложно нарисовать простое колесо, а анкер с непростым углом — легко?

— Первый самостоятельный — триб, — наконец сказал я, — а первый самостоятельный и полностью правильный — анкер.

Подозрительность исчезла из взгляда Уилла так же быстро, как и появилась.

— Чарли! — воскликнул он, вскакивая с пола. — Чарли, ты живой!

Он налетел на меня с объятиями, и я крепко обнял его в ответ. Как же я рад был видеть его целым и невредимым!

— Конечно, живой. Что со мной станется?

— Да-да-да, всё это очень трогательно, конечно, — подала голос Лилиан. — Но давайте, катитесь уже. Меня хватятся с минуты на минуту.

— Даже попрощаться со мной не хочешь? — спросил Уилл, широко и тепло улыбнувшись.

— Да в гробу я видела с тобой прощаться, — буркнула принцесса, потупившись. — Топай на все четыре стороны, только не донимай меня. Если появишься в Даации ещё хоть раз — клянусь, я отгрызу твою голову.

— Я буду по тебе скучать, мелочь, — Уилл несильно щёлкнул девчонку по носу. Лилиан еле-еле доходила ему до подбородка. — Королева из тебя выйдет сносная.

— Отличная из меня выйдет королева. Самая лучшая.

— Ну вот и славно.

— Я тоже буду, — выпалила принцесса.

— Тоже буду что? — Уильям издевательски усмехнулся.

— Иди ты к чёрту! — девчонка ткнула его в бок, и Уилл громко засопел. — Человечье на тебя плохо влияет!

Вдруг за дверью что-то скрипнуло. Лилиан дёрнулась. Мы замерли. Послышались чьи-то голоса.

— Уходите, — еле слышно шепнула принцесса, хватаясь за ручку двери, готовая сию секунду её распахнуть. — Я тут разберусь.

Мы синхронно кивнули и рванули вниз. Когда Лилиан открыла дверь, нас на лестнице уже не было.

 

Мы оказались в тени второго яруса. Люди здесь спали, прислонившись к стене затылком. Кто-то дремал, уронив голову на грудь. Только немногие до сих пор интересовались пьесой — какая-то пара и пожилая дама. Пара увлеченно целовалась, изредка поглядывая на сцену. Пожилая дама безотрывно наблюдала за спектаклем. Я узнал её в ту же секунду.

Это была Смерть.

Я не знаю, почувствовала ли она мой взгляд. Я думаю, да, но она так и не повернула головы в мою сторону. По-старчески наклонив голову набок и слабо прищурившись, Смерть наслаждалась зрелищем. У её ног сидели собаки — две спали, а третья сидела, упираясь мощными лапами в пол, и старушка аккуратно чесала её за ухом своей костяной рукой.

Тогда я не придал её присутствию никакого значения. Гораздо больше мне хотелось расспросить Уильяма.

— Что с тобой стряслось? — принялся я заваливать его вопросами. — Почему у тебя нос разбит? Зачем ты ушёл из лавки? Почему в лавке такой бардак?

— Нос разбит потому что я с Ником подрался, — Уилл довольно шмыгнул носом.

— Чего?! — снова воскликнул я. — Ваша семейка меня с ума сведет, честное слово!

Он хихикнул.

— В общем, смотри, как всё было, — принц прищурился, будто силясь вспомнить все события этого бесконечного дня. — Ник пришёл в лавку где-то в семь часов. Сказал, что ты в страшной опасности и тебя надо спасать. Я бы и шага из лавки не сделал, но он показал мне твой меч. Окровавленный.

— Мой меч всегда был со мной, — я похлопал по рукоятке меча.

— А мне откуда было знать! — недовольно воскликнул Уильям.

Кто-то из зрителей недовольно зашипел.

— Извините, — буркнул Уилл и добавил чуть тише:

— Откуда мне было знать, что с тобой всё в порядке! Я был уверен, что ты в опасности. Контролёр бывает очень убедительным, ты сам знаешь… Он мне рассказал, что ты бросил вызов кому-то из рыцарей и что теперь весь Круглый Стол ополчился против тебя одного, к тому же раненного. Я, как настоящий друг, просто обязан был вступить в схватку за твою честь, понимаешь?

Я кивнул.

— Конечно, я перепугался, — Уилл неловко потёр шею. — Ник меня подгонял, говорил, что схватка вот-вот начнётся… И вот я влетаю в каминную, а тут ни одного рыцаря, только актёры суетятся. Я начал подозревать что-то неладное. Спрашиваю у него, а какому именно рыцарю ты бросил вызов? И почему ты вообще кого-то вызвал на дуэль, ты же спокойный такой, всё словами решаешь… А он не отвечает! Вернее, отвечает, но видно, что на ходу выдумывает…

— А Лилиан в этой истории как появилась? И как ты умудрился подраться с Ником?

— По поводу драки я приукрасил, — Уилл виновато посмотрел на меня. — Ты меня не перебивай, пожалуйста, ладно? В общем, я пытался допроситься, что с тобой случилось. Теперь про Лилиан. Она пришла пораньше, чтобы побеседовать с драматургом… как его… он раньше вашим был… там на «Ше» фамилия, но не Шекспир… ладно, неважно. Главное, что Лилиан его очень любит и хотела до начала спектакля с ним поговорить, а тут я! Конечно, она мгновенно на меня накинулась с вопросами, мол, что я вообще забыл в Зачеловечье. Я ей объяснил, что пришёл тебе помочь...

— Дай угадаю, — я невольно усмехнулся, — она посмотрела на тебя, как на дурака, и сказала, что Чарли Дей отказался присутствовать на балу, да?

— Вот именно. Тогда я всё понял, разозлился ужасно! После этого и произошло… подобие драки. Я бросился на Ника, как с утра в лавке, а он… — Уильям замялся, — честно говоря, я не помню, что он. Помню только, что Лилиан кричит, я падаю… потом открываю глаза, а надо мной ты сидишь. Вот. Всё. Теперь давай выбираться отсюда. Я хочу домой.

— Я тоже, — кивнул я, похлопав его по спине. — Только вот вопрос… Скажи, Контролёр что-нибудь говорил тебе про договор?

— Про какой такой договор?

— В записке он написал, что вы собираетесь заключать договор. И там твоя подпись.

— Я ничего не подписывал, — он пожал плечами. — Или… что ты хочешь сказать?..

— Не знаю, — я машинально сжал рукоятку меча. — Я ничего не знаю, Уилл.

Значит Мэри была права. Уилл — ловушка и настоящее испытание ждёт меня впереди. Домой мы попадём ещё очень нескоро. Если вообще попадём…

На сцене оглушающе ударили в тарелки. Мы дернулись и тут же обернулись на звук. Актриса стояла на самом краю сцены и, сквозь слёзы, кричала:

— Прощай! Прощай! Прощай!

— Не знаешь, что вообще был за спектакль? — тихо спросил я у Уилла.

— Это «Ченчи». Лилиан его обожает, но я так ни разу и не посмотрел его от начала и до конца, — признался он шепотом. — Уж слишком много там переплетений. Что-то там про мерзкого правителя, которого собралась убить родня, а потом он осквернил свою дочь… А они его убили… И всю его семью приговорили к казни, и вот её тоже, которая сейчас читает, но она не виновата…

— Ну и славно, — я махнул рукой. — Пойдём, надо выбраться отсюда.

Мы начали пробираться к дверям. Тем временем, героиня принялась за новый монолог, и я мог только вообразить, как недоволен сейчас автор трагедии. Я оглянулся назад. На верхнем ярусе все пришли во внимание. Теперь никто не двигался, все смотрели вниз, на сцену. Я почувствовал некоторое облегчение, когда увидел среди других аристократов Лилиан.

Ряды простых зрителей начали сжиматься. Неужели, даже несмотря на ужасную актёрскую игру, судьба невинной девушки так захватила их?..

Мы прошли только половину пути, когда монолог вдруг оборвался. Я невольно поднял глаза на сцену. Девушка протянула вперёд связанные руки и драматически прошептала:

— Идем. Так хорошо. Все хорошо.

Актриса встала на самый край подмостков и исчезла внизу, среди людей. На секунду повисла тишина, а следом зал разразился аплодисментами. Музыканты затянули тягучую и грустную мелодию. Вдруг откуда-то раздался голос:

— А привести приговор в исполнение?!

По каминной пополз тихий шёпот. Музыканты переглянулись, но продолжили играть. Труппа выходящая на поклон, замерла у кулис.

— Приговор в исполнение! — воскликнула дама из задних рядов.

Шёпот медленно перетёк в гул.

— Сжечь! — требовали с одной стороны.

— Смерть отцеубийце! — визжали с другой.

Крики становились всё отчётливее. Музыка смолкла, актёры врассыпную бросились с подмостков. Внутри зрительного зала началось движение, причину которого я никак не мог понять. Сквозь шум пробивалось тихое собачье поскуливание…

— Идём, Чарли! — Уилл дёрнул меня за рукав. — Пожалуйста, пойдём!

Я вышел из оцепенения. Дурное предчувствие мучило меня. Я вспомнил, как внимательно Смерть рассматривала сцену, и мне стало ещё противнее. Мы снова принялись лавировать среди людей. Вокруг шумели, старались пробраться ближе к сцене. Скрипели подмостки. Выли собаки.

И сквозь этот гомон, словно выстрел, прорезался женский плаксивый крик:

— Нет! Не надо! Опустите меня на землю! Нет!.. Я ничего не сделала, ничего!..

— Что там происходит? — спросил Уильям, стараясь перекричать все звуки разом.

— Я ничего не вижу!

Толпа впереди меня стояла слишком плотно. Тут не было возможности и шагу ступить, ни то чтобы что-то разглядеть.

Уилл резко дёрнул меня куда-то вправо. Теперь мы шли не вперёд, а наискось, к стене. Большого труда нам стоило выбраться из толкотни. Почему-то в зале стало невыносимо жарко, будто кто-то закинул в камин ещё дров. Уильям что-то кричал мне, показывая на дверь, но я не слышал. Теперь, когда мы были так близко к сцене, я видел, что происходит.

Мне кажется, я буду видеть эту сцену в кошмарах всю оставшуюся жизнь.

На подмостках негде было упасть яблоку — её заполонили разъяренные зрители. Трое крепких мужчин в порванных пиджаках держали девушку-актрису. Она билась в истерике: её лицо покраснело, она кричала что-то невнятное, захлебываясь собственными слезами. Толпа ликовала. Собаки выли.

Уилл изо всех сил тянул меня к двери.

Актрису подняли вверх, на уровень прутьев.

Миг — и она полетела вниз, в высокие языки пламени.

Смерть вытерла навернувшиеся на глаза слезинки.

Всё погрузилось в темноту.

 

Темнотой оказалась закрытая прямо перед моим носом дверь. Я упёрся в неё лбом. Уилл отбежал к какой-то стене и согнулся пополам. Никто из нас не мог сказать ни слова.

От дерева пахло смолой. Я закрыл глаза. Под веками всплывал горящий в камине силуэт. Капли ритмично разбивались о пол. Странно, но больше ни одного звука в этом коридоре не было. Как будто вокруг не было ничего. Это всё было дико.

Я не знаю сколько именно мы молчали. Казалось, прошло не меньше часа, прежде чем мы заговорили:

— Ты тоже это видел? — бесцветно спросил Уильям.

— Да, — глухо откликнулся я.

— Они сожгли актрису?

— Они сожгли актрису.

Я наконец-то смог заставить себя сойти с места. Вдруг я поймал себя на мысли, что абсолютно не понимаю, где мы находимся. Слабый свет луны забирался сквозь маленькое окошко под потолком. Ни единого факела, но оно и к лучшему — сейчас я не мог смотреть на огонь. Я тут же вспоминал высокие языки пламени в камине. Это было страшно. Это было…

Не по-человечески, что ли?

— Нам надо домой, Чарли, — шепнул Уилл.

— Да, — я полез в сумку, силясь нащупать там Ключ Ключей, — ты прав…

Не по-человечески… Они все ведут себя здесь не по-человечески. Они убивают, пьянствуют, совершают такое, отчего волосы на голове встают дыбом. Я не увидел здесь ни одного человека. Они не люди, нет... Они…

— Нелюди, — вдруг выдохнул я.

— Что? — переспросил Уильям.

— Здесь все нелюди! — воскликнул я.

Я бросил суму на пол и принялся ходить по кругу, несвязно что-то бормоча. Всё вставало на свои места… Нелюди… Есть такие, как Чанг и Энг, такие как феи и драконы, такие как Мэри — они всё-таки не люди, как ни крути. А есть нелюди — те, кто только выглядят человеком. Как пираты, устраивающие перестрелки, грабящие судна и убивающие всех вокруг; как Лилиан, готовая убить собственного брата ради короны; как… как мой отец, предавший меня! Вот, что имел ввиду Ник, говоря, что мой отец перестал быть человеком! Стало быть… Стало быть…

— Чарли, что с тобой?..

А Уилл… Уилл был образцом добродетели. Поэтому ему не место здесь! А я?..

— Ник хотел сделать из меня такого же как они, — я глянул на перепуганного подмастерье. — Помнишь, помнишь ту историю с морским хронометром? Я должен был нарушить своё слово, понимаешь! Он хотел, чтобы я его нарушил, чтобы стал бесчестным! И вот почему он расстроился, когда узнал, что я не убил дракона! Но я не такой! Я настоящий человек! И ты тоже!

Уильям смотрел на меня как на умалишенного. В моей голове было слишком много мыслей одновременно. Я понял план Контролёра, а значит, теперь наши силы равны. Я в кой-то веке знаю столько же, сколько и он! Теперь я не мышь в его лапах. Я полноценный кот и со мной предстоит потягаться!

— Может быть ты всё-таки откроешь дверь? — неловко спросил подмастерье, переминаясь с ноги на ногу. — Это всё очень интересно, но давай ты расскажешь мне об этом в лавке, хорошо? Завтра. За чашкой чая. Когда этот день наконец-то останется позади.

— Да, — я присел на корточки и начал копаться в суме. Ключа Ключей никак не находился. Я принялся выкладывать содержимое сумки на поверхность: бутылку воды, тетрадь, карандаш… Ключа не было. Совсем. Абсолютно. Не мог же я выронить его где-то в толкотне? Он лежал в сумке!

Когда я видел его в последний раз? Когда открывал проход в Зал Тысячи Дверей и звал Мэри. Но я абсолютно не помню, чтобы доставал его из замка… Внутри всё похолодело. Мэри потащила меня вперёд, дверь захлопнулась… И я его не забрал! Я забыл про него напрочь!

— Чёрт! — громко выругался я, изо всех сил пнув стенку. — Ключ в мастерской!

Я сполз на пол. Что же теперь делать?! Если Ключа нет, значит я теперь заперт в Зачеловечье? Мы оба заперты! Где добыть новый ключ? У кого теперь просить помощи?..

— Что мы будем делать? — Уильям сел рядом со мной.

— У меня нет плана, — сдавленно прошептал я. — Ни одной идеи, Уилл.

— Зато у меня есть, — он потрепал меня по плечу. — Мой Ключ остался дома. Ну то есть в замке, в Даации. Выберемся из Камелота, заберёмся в карету к Лилиан, доедем до замка, я заберу Ключ и мы вернёмся в лавку. Ну, хитро придумал?

— Часть с Лилиан самая непредсказуемая. Это не идеально, но хорошо.

— Учусь у лучших, — прыснул он, поднимаясь с пола и протягивая мне руку. — Вставай. Пора возвращаться домой.

Я схватился за его тёплую ладонь и тоже встал.

Я пристально осмотрел место, в котором мы находились и теперь уже с уверенностью мог сказать, что я здесь не был. Коридор был узким и уходил далеко-далеко вперёд — настолько, что конца не было видно. Здесь не было ни единого факела, а потому впереди нас темнела непроглядная тьма. Под высоким потолком расположилось единственное окошко, в которое заглядывала луна.

— Ты тут был хоть раз? — я мельком глянул на Уильяма. Его лицо выражало непроницаемое спокойствие.

— Нет. Но я знаю, что с каждой стороны замка есть лестницы. Так что если идти прямо до упора, то мы точно выйдем к какой-нибудь из них. Это, наверное, западное крыло. Я слышал, что его много переделывают…

— Успокоил.

И мы плечом к плечу двинулись вглубь коридора. Чем дальше мы шли, тем тревожнее мне становилось. С каждым новым шагом темнота вокруг сгущалась. Я перестал видеть стены, стал плохо видеть Уилла.

— Ты тоже это заметил? — спросил он, когда я внеочередной раз обернулся. Я уже не видел того места, откуда мы начинали наш поход — только темнота.

— Я тебя почти не вижу, — пожаловался я. — А брусчатка? Чувствуешь?

— Как будто стала шершавее.

— Вот-вот…

Мы замолчали. В спертом воздухе повисло напряжение. Наши шаги глухо отбивались от стен.

— Как ты расправился с драконом? — стараясь сдержать дрожь в голосе спросил подмастерье.

— Я превратил его в кота, — откликнулся я, прислушиваясь к эху собственного голоса. — Нет, сначала мы, конечно, померились силами и я даже почти победил… но потом Джордж Третий — это так дракона зовут — сдался и рассказал, как всё было на самом деле…Там не за что было мстить. И я придумал, как извернуться.

— Ничего себе, — Уилл присвистнул. — История.

— И не говори, — я прищурился. — Теперь я тебя совсем не вижу.

— Я тебя тоже.

Вокруг как будто ничего не было — только бесконечная тьма. Эхо пропало, больше не было слышно падающих капель. Я протянул руку вправо, туда, где должна была быть стена, но…

Там ничего не было. Я не почувствовал ни камня, ни дерева, ничего.

— Уильям, — я негромко позвал своего подмастерье, — стен нет.

— Что значит нет? — испуганно спросил он.

— Ну, попробуй её нащупать.

Пауза.

— Стены нет, — чуть слышно пробормотал Уилл. — Что это значит?

— Это значит, что мы не в западном крыле, — констатировал я, криво усмехнувшись. Глупо было надеяться, что нас отпустят просто так.

— Скажи честно: Лилиан успела тебя укусить? — я не видел лицо Уильяма, но даже так понял, что он скорчил рожицу.

— Нет.

Мы снова замолчали. Теперь тишина действовала на нервы.

— Чарли?

— А?

— Знаешь, я придумал, что буду делать, когда стану человеком.

— Вот как, — я слабо улыбнулся. — Ну-ка, поделись соображениями.

Пауза.

— Я хотел жениться на Герде, уехать в Лондон и открыть там свою часовую лавку.

— Вот как…

Это всё, что я смог сказать. Я всегда понимал, что Уилл уйдет из лавки рано или поздно. Но почему-то тогда, в темноте, я вдруг ясно осознал, что его уход — это только вопрос времени.

— Ты обижен на меня? — смущенно спросил Уилл.

— Нет, — откликнулся я, — с чего бы?

— Ну, что я хочу оставить тебя одного в лавке, а сам уехать…

Впереди загорелся маленький огонёк нежно-жёлтого цвета. Я прищурился. Огонёк был похож на газовый фонарь. Он освещал что-то, но я никак не мог понять, что именно…

— Это правильно, — я задумчиво кивнул. — У тебя должна быть своя жизнь, такая, как ты захочешь. Настоящая. Ты талантливый парень, я научил тебя азам, а с остальным, я уверен, ты сам справишься. Я за тебя рад, Уилл. Честно.

Слабый свет становился всё ближе. Он будто разгонял эту тьму, и теперь я видел, что мы шагаем по дороге, вымощенной неаккуратным камнем.

Я повернул голову и теперь смог рассмотреть профиль своего подмастерье. Ничего общего с тем мальчишкой с поломанной клеткой — это был молодой джентльмен. Уильям — истинный англичанин, чья жизнь только начинается.

На секунду зависть уколола меня в самое сердце. Сколько времени я потерял, сидя за механизмами! Сколько же всего я упустил!.. Может быть, Лилиан и была права на мой счёт: я отказался от своих настоящих желаний, чтобы казаться правильным. Будь моя воля — я бы сорвался из лавки раньше, но теперь… Теперь было поздно, всё было упущено. Ни семьи, ни надежды на лучшее будущее.

— Спасибо тебе, Чарли, — вдруг выпалил Уилл. — За всё. Вообще.

— Теперь это разговор звучит как прощание, — я поморщился. — Я не хочу прощаться.

— Я тоже не хочу, — Уилл задумчиво кивнул. — Я ведь буду приезжать в лавку. И отправлять тебе открытки из Лондона. Мы всё равно останемся друзьями, да?

— Да.

Где-то за рёбрами у меня воцарилась пустота. Я уже не мог представить своей жизни без подмастерья. Я теперь не смогу жить в лавке сам по себе, это будет слишком сложно после всего, что я пережил. После всех тех бесконечных приключений и казусов я просто не мог вернуться обратно в одиночество. От мысли, что мне не с кем будет поговорить по душам, что никто не будет перебрасываться со мной шутками, что ни одна живая душа больше не будет приходить в лавку к открытию, у меня сжалось сердце.

Я никогда не страдал от одиночества. Отец слишком рано ушёл, а все воспоминания о маме покрылись толстым слоем пыли. Но теперь, когда мне было с чем сравнить, я вдруг понял, что последнее, чего я хочу — это остаться одному в лавке.

— Я буду по тебе скучать, Уилл.

— А я по тебе, Чарли.

Больше мы не говорили. Слова сейчас были бы лишними — мы и так всё сказали и всё поняли.

Теперь, когда фонарь был не так далеко от нас, я наконец-то понял, что именно он освещал. Это была дверь. Она казалась мне знакомой, но я никак не мог понять, где именно я её видел. Она была небольшой, деревянной с бронзовой грязной ручкой. Может быть, в неё я заходил в Зале Тысячи Дверей?...

Чем ближе мы подходили к двери, тем бледнее становился Уильям.

— Эта дверь… — прошептал он, когда мы подошли к ней вплотную.

— Вижу, — я насмешливо глянул на него. — Это дверь.

— Это чёрный ход в лавку. В нашу лавку. В «Тёмный час».

 

Мы застыли перед дверью.

Я никак не мог пересилить себя и двинуться с места. Уилл тоже. Мы оба стояли и сверлили взглядом несчастную грязную ручку.

— Как думаешь, что там? — еле слышно спросил Уильям.

— Без понятия, — я покачал головой, не отводя взгляда от бронзовой набалдашины. — Знаю только, что нас там ждут. И наверняка не в самом лучшем настроении.

— У нас нет другого выхода, правильно?

Я только пожал плечами. Был ли другой выход? Наверняка. Можно было развернуться и пойти в другую сторону; можно было вернуться в каминную и попытаться найти новый коридор…

— Ты тоже чувствуешь, что там будет… конец? — спросил я, посмотрев на Уильяма.

Он побледнел и безмолвно кивнул.

Другой выход не покончил бы с нашей историей. Она бы продолжилась и длилась ещё несколько месяцев, лет, а может и десятилетий… Нет. Мне хватило. Лучше поставить точку сейчас, пока у меня ещё есть силы бороться.

— Примем этот бой и завершим его достойно, — ободряюще улыбнулся я, одной рукой взявшись за дверную ручку, а вторую положив на рукоятку меча.

— Слова не часовщика, но рыцаря, — Уильям сделал шаг назад, прячась за моей спиной. — Мне бы твою уверенность.

Я усмехнулся и медленно потянул ручку на себя.

Послышался протяжный, неприятный скрип. Я невольно подумал, что когда вся эта история закончится, надо обязательно смазать петли.

Не знаю, что я ожидал увидеть за дверью, но… Это была просто моя мастерская. Моя мастерская, ровно такая же, как и всегда. На большом столе были разложены шестеренки, на полу валялись чертежи. На комодах были выставлены ящики самой разной величины, в шкафах стояли, заваливаясь друг на друга, книги. В камине потрескивал огонь. На маленьком столике рядом с креслом стояла начатая бутылка бренди и три пустых стакана.

В старом кресле, подтянув к себе длинные ноги, сидела она.

Её тёмные волосы, собранные в подобие пучка, растрепались. Тонкие пальцы вцепились в подлокотник кресла. Услышав скрип, она испуганно подняла голову.

— Вирджиния, — выдохнул я. — Что ты тут…

— Чарли! — лицо Вирджинии просияло. — Ты вернулся!

Она вскочила с кресла и бросилась ко мне, обвивая руками мою шею. От металлической руки исходил неестественный, могильный холод. Я невольно вздрогнул. Она еле слышно рассмеялась и поцеловала меня в щёку.

— Ты наконец-то вернулся, — горячо прошептала Вирджиния, прижимаясь ко мне.

— Наконец-то я вернулся, — ошарашенно повторил я, неловко приобнимая её за талию.

Уильям за моей спиной многозначительно кашлянул.

Вирдж отстранилась и посмотрела за моё плечо.

— И тебе здравствуй, Вирджиния, — проворчал Уилл, с подозрением разглядывая девушку.

— Ах, Уильям! — Вирджиния расплылась в самой тёплой на свете улыбке. — Здравствуй!

— Какими судьбами? — Уилл сверлил её взглядом.

— Меня нашёл Ник, — она сжала мою руку и звенящим от восторга голосом сообщила:

— Энг всё рассказал мне! Чарли, я знаю, кто ты такой, я знаю про все условия! Как ты мог подумать, что это меня остановит?! — она смотрела на меня своими огромными карими глазами. — Я на всё согласна, Чарли!

Её счастье… Что-то не давало мне покоя. Будто та, на кого я смотрю, была лишь внешне похожа на Вирджинию и только. Было похоже лицо, тело, но что-то внутри… Что-то внутри неё было совсем иным. Будто пустым, как у механической игрушки.

В её глазах не было ни радости, ни любви, ни боли. Ничего. Пустота.

Бросилась бы настоящая Вирджиния мне на шею? Нет. Я много раз представлял нашу встречу: вот она смотрит внутрь меня невидящим взглядом, а потом печально улыбается и краснеет. И ничего не говорит, потому что она не может делать вид, что ничего не произошло. И я заговариваю с ней первым. Я прошу у неё прощения, а она мотает головой и заливается слезами. Я делаю шаг ей навстречу, в надежде, что она сможет простить меня за то, что я оставил её одну тем апрельским вечером, что я так легко от неё отказался…

На этом мои мечты всегда прерывались.В них никогда не было счастливой и радостной Вирджинии, отчаянно торопящейся в мои объятия. Но чёрт побери, как же хотелось верить, что такое может быть взаправду!..

— Может налить вам бренди? — прощебетала Вирджиния. — Или чайник поставить?

— Поставь, пожалуйста, чайник, — я вывернулся из её объятия. — Воду можешь взять на втором этаже.

— Поверить не могу, что я снова здесь. Как же я скучала! — она снова звонко поцеловала меня в щёку, схватила со стола увесистый чайник и убежала наверх.

Мы с Уиллом переглянулись.

— Ты сам всё знаешь, — вздохнул Уилл, с жалостью смотря на меня.

— Я не уверен до конца, — я задумчиво оглядел в лавку.

— Чарли, опомнись!

Я посмотрел на Уильяма в упор. «Не подавай виду», — проговорил я одними губами. Пусть всё идёт так, как запланировал Ник. Подмастерье недоверчиво выгнул бровь, но всё-таки кивнул.

Я достал из шкафа три чашки и сел в кресло. Принц оперся на рабочий стол и уставился в камин, наблюдая за языками пламени.

Мы не разговаривали. Я не мог придумать тему для разговора, которая звучала бы непринужденно. Интересно, сколько сейчас времени? Три часа ночи? Два?..

— Утомились за день? — Вирдж за секунду сбежала с лестницы. Из носика на пол выплескивались капли воды.

— Не то слово, — я покачал головой. Девушка повесила чайник над камином и села на подлокотник. — День сегодня бесконечный…

— И вправду, — откликнулся Уильям, не отрывая взгляда от камина.

— Вирдж, — я положил руку ей на талию, — помнишь, как ты пришла сюда впервые? В мастерскую?

Я старался, чтобы каждое моё движение выглядело естественно, а каждая фраза звучала нежно. Актёр из меня был так себе, но каждый из присутствующих делал вид, что безоговорочно верит в мою игру.

— Конечно, помню, — девушка запустила металлические пальцы в мои волосы. — Ты снимал с меня мерки.

— А помнишь, как я встретил тебя в лавке? — Уильям наконец посмотрел на неё.

Удивительно, но в его взгляде не было подозрительности или ненависти. Только лёгкая насмешка. Вот кому надо было разыгрывать мою роль!

— Ты очень мило улыбался, — Вирджиния чуть наклонила голову. Смоляная прядь выпала из прически и завитком легла на смуглое плечо.

В комнате пахло можжевельником, от камина веяло теплом. Вода в чайнике начинала негромко закипать. Усталость брала надо мной верх. На секунду я позволил себе думать, что это действительно всё. Я победил дракона, спас друга и теперь, уставший и счастливый, мог наконец заснуть у камина.

Хороший конец. Осталось только добавить «И жил он долго и счастливо».

Сквозь шум моих мыслей пробился мягкий голос Уилла.

— Помнишь, что я пытался тебе продать? — спросил он, обращаясь к Вирджинии.

Я не смог удержаться от улыбки. Забудешь такое: предложить однорукой женщине наручные часы мог только Уильям.

Вирджиния неловко заправила прядь за ушко.

— Не помню… — она покачала головой. — Кажется, подвеску?

Меня словно ледяной водой окатили.

Подмастерье молниеносно перевёл взгляд с Вирджинии на меня и победно ухмыльнулся.

Не она.

Ещё не конец.

Лже-Вирджиния распрямилась, подобно пружине — поняла, что сказала что-то не то. Она мгновенно спрыгнула с подлокотника, чтобы снять с огня чайник. Пустые глаза уставились в огонь — она рьяно соображала, что делать дальше. Мне казалось, что я практически слышу её мысли: «Они всё заметили? Перевести это в шутку? Сделать вид, что ничего не произошло? Избавиться от мальчишки?»

Однако стоило ей распрямиться, как она тут же приняла самый спокойный и счастливый вид на свете:

— Уильям, — проворковала она, водрузив тяжёлый чайник на стол, — достань, пожалуйста, ещё одну чашку из буфета.

— А это для кого? — принц заметно напрягся, переводя взгляд с меня на Вирдж и обратно.

— Чарли, — Вирджиния аккуратно погладила меня по спине, — сходи за ним в лавку. Он давно тебя ждёт.

 

Я был твёрдо уверен, что речь идёт о Контролёре.

Надо было придумать, как начать разговор и что вообще говорить. Все мысли, которые возникали в моей голове были очень неподходящими. Я точно не мог начать с претензий — он не простил бы мне такой вольности, ровно как не простил бы недовольства. С ним нужно было быть аккуратнее и галантнее… Конец коридора близился, а я так и не придумал ничего стоящего.

В лавке горел свет.

На целой и невредимой витрине стояла керосиновая лампа. Слабый огонёк трепыхался за стеклом.

Настенные часы висели на своих прежних местах так, будто их никогда и не разбивали; большие напольные, за которые я переживал больше всего, мирно стояли у стены — их перекошенная дверца вновь висела на петлях, за стеклом медленно двигались тяжёлые грузики, плавно бежала по кругу секундная стрелка. В витрине выстроились в ряд игрушки — и балерина, и поезд, и крошечный паровой двигатель. На полу не было ни щепок, ни шестерёнок, ничего. Всё было в полном порядке, так же, как и с утра — чисто и красиво.

Но Контролёра не было. Не было его длинной и тощей чёрной фигуры, которую я ожидал увидеть.

Вместо неё, посреди лавки, спиной ко мне, стоял широкоплечий мужчина. Сгорбившись, он подметал крошечным веничком осколки. Мужчина насвистывал какую-то незамысловатую песенку про зелёные бутылки.

Половица предательски скрипнула под моей ногой.

Я узнал его раньше, чем он обернулся. Я помнил его широкие плечи и сгорбленную от работы спину; я помнил его треклятую любовь к бесконечной песенке про десять зелёных бутылок, которую он напевал всякий раз, пока собирал механизм.

Я помнил его слишком хорошо. Болезненно хорошо, хоть и пытался уверить себя в том, что это не так.

— Здравствуй, Чарли, — отец виновато улыбнулся, отставляя к стенке веник. — Вот и свиделись, а?

Минуту назад я мечтал, чтобы всё это — мастерская, лавка, камин и Вирджиния — оказалось правдой. Сейчас мне отчаянно захотелось проснуться и забыть это как тревожный и неприятный сон. Я незаметно ущипнул себя за предплечье, но ничего не произошло.

Надо было взять себя в руки.

— Что ты здесь делаешь? — холодно спросил я, невольно вглядываясь в его лицо. Быть может, он лишь выдумка Контролёра, как и Вирдж? Может быть, это не мой отец?

Он заметно постарел. Его вечно насмешливый взгляд потух, под глазами пролегли тени, лицо осунулось и обросло глубокими морщинами. В рыжей бороде и на висках прибавилось седых волос. Он казался мне уставшим и будто бы… напуганным?..

— Я пришёл проведать тебя, — он сделал шаг мне навстречу, распахивая объятия, — и спустя столько лет посмотреть на собственного сына…

Я не двинулся с места, только смотрел на него исподлобья. Повисла тишина. Гарольд переступил с ноги на ногу. Опустил руки. Жалостливо посмотрел на меня.

— Хочешь проведать, как поживает обменный товар? — наконец я смог выдавить из себя хоть что-то. — Неплохо, благодарю за интерес.

Это было ужасно. Ужасно, потому что я не мог заставить себя быть с ним приветливым. Мне было больно его видеть. Последнее, чего мне хотелось — это любезничить с ним, кем бы он ни был — настоящим Гарольдом Деем или всего лишь иллюзией. Сейчас я ненавидел отца всеми фибрами души.

— Ты зря так говоришь, — отец печально покачал головой, — ты очень несправедлив ко мне…

— А ты? — вырвалось у меня. — Ты был ко мне справедлив?

Он не ответил. Сделал вид, что не услышал — его рассеянный взгляд бродил по стенам. Он внимательно осматривал лавку: настенные часы, среди которых теперь были не только его, но и мои механизмы; игрушки в витринах, которые я собирал по детальке последние лет семь…

— Лавка похорошела, — проговорил он. — Ты и вправду вырос отличным Часовщиком.

— Без твоей помощи, папа, — я ядовито улыбнулся.

Снова повисла тишина. Он понимал, что я не питаю к нему никаких тёплых чувств и он ничего не может с этим сделать. Я не находил в себе сил быть вежливым или хотя бы терпимым.

Мы молчали. Отец разглядывал на меня, а потом предпринял ещё одну попытку завязать разговор:

— Как там Берта?

— Умерла от тифа шесть лет назад.

— Вот как… Я… соболезную, Чарли.

Он замялся и принялся разглядывать носки своих ботинок. Это выглядело до ужаса смешно. Будто это он здесь провинившийся ребёнок, а я — грозный взрослый, который его отчитывает. Я всегда разглядывал носки своих туфель, когда меня ругала мама.

— Всё, высказал свои соболезнования? — пренебрежительно осведомился я. — Дверь открыта, можешь идти.

Он дёрнулся и вскинул голову, испуганно глядя на меня. Что-то внутри меня оборвалось. Я видел перед собой не того Гарольда Дея, которого помнил — не широкоплечего добряка с огромным сердцем, нет. Передо мной стоял жалкий старикашка с мутными глазами, который надеялся заслужить моё прощение.

Если это была иллюзия, то крайне, крайне неудачная и странная.

— Чарли, послушай меня…

Я оборвал его на полуслове:

— Я не хочу тебя слушать! — воскликнул я. — Дверь открыта. Уходи. Сейчас же.

— Чарли, я надеялся, что мы сможем всё исправить… — продолжал мямлить он. — Что мы станем настоящей семьей здесь, в Зачеловечье. Я думал, ты останешься вместе с Вирджинией, и я… я буду помогать тебе в лавке, чем могу… я буду нянчить твоих внуков, Чарли…

— Нянчить, а потом продавать в пожизненное рабство? — желчно выплюнул я. — Ты сам-то себя слышишь, отец?!

Его глаза судорожно бегали. В лавке повисла тишина. Я молчал. Мне нечего было ему говорить.

— Мне очень жаль, что всё так получилось, — отчётливо проговорил Гарольд с таким печальным видом, что мне стало тошно. Вместо рвоты к горлу подступила злость.

И тогда я не сдержался.

— Ах, тебе жаль?! — взвился я. — Это всё, что ты можешь сказать?! Ты бросил меня! Ты знал, что после твоего ухода я окажусь в таком же рабстве, как и ты, но всё равно сбежал! Ты знал, что все заботы, которые ты тянул на своем горбу обрушатся на меня! Ты знал всё это и не дождался даже моего совершеннолетия!

Эти слова я уже кричал. Где-то на задворках сознания мне было стыдно за своё поведение. Кричать и злиться было неправильно, но по сравнению с тем, что сотворил мой отец — это всего лишь капля в море.

— И ладно я! Пускай, мальчишки всегда растут, как сорняки на ветру, но мама! В чём была виновата мама?! За что ты так с ней обошёлся?! Ты же знал, что я с трудом смогу прокормить нас двоих! Знаешь как она умирала?! Она мучилась от тифа, а я не мог купить ей лекарств! Я не мог ей снотворного купить, отец! И теперь ты думаешь, что я брошусь в твои объятия и всё забуду?! Что я забуду семь лет непрерывного сидения в лавке, что я забуду голод и мамину смерть?! Ты на это рассчитывал?!

Я замолк. После бури внутри не осталось ничего. Я почувствовал странное облегчение. Теперь, когда он знал, как сильно я зол, ему не на что было рассчитывать. Он должен был уйти.

Но Гарольд не двинулся с места. Он, с видом побитой сторожевой собаки, стыдливо заглянул мне в глаза и еле слышно прошептал:

— Поэтому я здесь, Чарли. Я здесь, чтобы попросить у тебя прощения, чтобы искупить свою вину перед тобой. Дай мне немного времени и быть может, ты действительно сможешь меня простить…

Я отшатнулся от прилавка. Мне было противно даже смотреть на него.

— Чарли, прости меня.

— Вон из моей лавки, — отчеканил я.

Я развернулся с твёрдым намерением уйти обратно в мастерскую.

— Это жестоко, мой друг. Дайте хоть чаю выпить старику, — прошелестел знакомый бархатный голос.

Я резко обернулся.

На меня уставились две пары глаз. Первая — испуганная — принадлежала Гарольду Дею. Вторая — насмешливая — Контролёру.

— Ну вот и я, — расплываясь в елейной улыбке, проговорил Ник. — Доброй ночи, Чарльз Дей!

 

Я не сводил взгляда с Ника. Ник не сводил взгляда с меня.

— Сегодня вы не отличаетесь дружелюбием, — промурлыкал Контролёр, с укором качая головой.

— Сложно отличаться дружелюбием после такого долгого дня, — ответил я с учтивой улыбкой.

Хотелось отвести взгляд, но стоит Нику заметить мою нервозность или страх — и я проиграю партию.

Мне нужно было держаться естественно, но не развязно; быть уверенным, но ни в коем случае не наглым. Самое сложное — это оставаться хладнокровным и, чтобы ни происходило, мыслить здраво.

— Я настаиваю, чтобы вы позаботились о своем отце, — Ник аккуратно, словно стесняющегося ребёнка, подтолкнул Гарольда ко мне. — Он прошёл немало вёрст, чтобы добраться до вашей лавки. Одно это достойно уважения.

— Только благодаря вашей просьбе, — я послушно поднял прилавок, пропуская отца в мастерскую. — Проходите. Вам нальют чая и отогреют у камина, однако сразу после этого вы без обсуждений покинете «Тёмный час».

Что-то в отце изменилось. В его глазах появилось уважение и неясная мне тревога, словно он понимал, что здесь происходит. На секунду в нём будто появился стержень. Он сделал два широких размашистых шага и встал напротив меня.

Он стал похож на того Гарольда Дея, которого я помнил. Его серые глаза, такие знакомые, были серьёзны.

— Не совершай моей ошибки, Чарли. Оставайся человеком несмотря ни на что, — твёрдо, взвешивая каждое слово, произнёс он.

Это прозвучало как щелчок при взводе курка. Что-то изменилось в воздухе. Всем телом я почувствовал опасность.

Он сказал то, чего не должен был говорить.

— Идите, Гарольд, — с нажимом проговорил Контролёр, выдавливая из себя улыбку. — Я хочу поговорить с Чарли один на один.

— Хорошо, — отец по-хозяйски распахнул дверь в коридор и удалился. Он шёл так, будто этих лет не было.

Теперь нас было двое. Ник опирался на витрину, как и в первый день своего прихода. Он с таким увлечением рассматривал мой договор на стене, что я даже не пытался заговорить с ним первым. Я решил подыгрывать ему, пока это возможно.

— Надеюсь, вы не злитесь на меня из-за Уильяма, — наконец он соизволил бросить на меня сочувственный взгляд.

— Ещё как злюсь, — я сложил руки на груди. — Знаете, ваш спектакль меня изрядно напугал.

Это прозвучало скорее шутливо, чем недовольно. Оно и к лучшему.

— Ах, Чарли, извините! Вас просто не вытащить из лавки! — Ник бездушно и механически рассмеялся. — Вы совершенно не умеете отдыхать! Но знайте: согласно нашему Договору я не имею права причинять вреда Принцу Даацскому. Кстати, о Договоре…

Слово «договор» не сулило ничего хорошего. Я напрягся.

Контролёр достал откуда-то из полы идеально-чёрного плаща свиток, перевязанный алой лентой, и значительно прокашлялся.

— Чарльз Дей! — торжественно начал он. — Вы верой и правдой работали на благо Зачеловечья! Вы рисковали своей жизнью ради нашего мира! Ваша преданность заслуживает награды, а посему я решил даровать вам свободу здесь, в Зачеловечье!

Я замер. Даже вздохнуть не мог, только недоуменно хлопал глазами.

— Что, простите? — наконец переспросил я, не веря своим ушам. — В каком смысле «даровать свободу»?

— В самом что ни на есть прямом, — Ник расплылся в масленой улыбке. — Вы будете вольны идти куда угодно и когда угодно. Хотите — снова занимайтесь ремеслом, и на этот раз безо всяких условий. Хотите — становитесь рыцарем или отправляйтесь в путешествие. Делайте всё, что угодно вашей душе!

Это звучало как бред сумасшедшего.

— На вас не похоже, — я недоверчиво прищурился. — Выкладывайте, в чём подвох?

— Ни в чём, — он насмешливо развёл руками. — Я дарю вам жильё, дарю вам семью — любимую женщину и отца. То, что я показал вам — это и станет вашей жизнью, уж поверьте, я постараюсь… После подписания я и впрямь разыщу Вирджинию, вот увидите! Разве не об этом вы мечтали, Чарльз? С вас требуется только роспись в новом договоре. Всего лишь! Вот, убедитесь!

Он услужливо протянул мне свиток. Дрожащими пальцами я снял алую ленточку и развернул пергамент. По размеру он был такого же размера, как и Договор, висящий на стене, только текста было втрое, если не вчетверо меньше.

В слабом свете лампы блестели острые, витиеватые буквы. С трудом вглядываясь в них, я прочёл:

«Договор с Чарльзом Деем,

согласно которому, Чарльз Дей становится полноценным подданным Зачеловечья.

Я, Чарльз Дей, двадцати двух лет отроду, хозяин лавки «Тёмный Час» слагаю с себя обязанности Часовщика и признаю себя подданным Зачеловечья (нелюдем).

Я уведомлен, что с момента подписания Договора я волен делать то, что вздумается мне и только мне».

И строка для подписи.

Я положил пергамент на прилавок. У меня кружилась голова.

— Это всё? — спросил я, разглядывая буквы и вчитываясь в каждое слово. — Это правда всё?

— Всё. Вы заслужили это, Чарли. Поздравляю. Быть может, уже подпишете? В этот раз обойдёмся чернилами, — Контролёр с готовностью вручил мне извлеченное из воздуха воронье перо. — Поставьте свою подпись там, инициалы необязательны.

Он был готов подарить мне сказку. В голове, против моей воли, кружились миллионы мыслей о том, что я мог сделать в Зачеловечье… Я мог бы заниматься любимым делом для души. Настанет конец моему одиночеству — рядом со мной будет любимая женщина и, что самое главное, я смогу обеспечить ей безбедную жизнь. Я мог бы накопить столько денег, чтобы мы могли отправиться в настоящее путешествие по таинственному Зачеловечью… Чёрт возьми, свобода! Вот чего мне так не хватало! Я устал от запретов и бесконечной работы. Мне действительно хотелось свободы, но не полной, и бездумной как у отца, нет. Мне хотелось спокойствия. Пожалуй, я и вправду заслужил его…

Большая капля чернил упала на пергамент.

Казалось, что от «долго и счастливо» меня отделяет всего лишь одна подпись, но… Что-то не давало мне покоя. Что-то не сходилось, и я никак не мог понять что.

— Уильям хотел уйти в Человечье, — я резко поднял глаза на Ника. — Получается, теперь мы окажемся в разных мирах?

— Да, в сложившихся обстоятельствах другого выхода нет, — Контролёр пожал плечами и самым убедительным тоном на свете продолжил:

— Но, с другой стороны, Уильям же хотел стать Часовщиком, а «Тёмный час» одна из лучших наших лавок! Всё складывается как нельзя лучше!

— Но Уилл не собирался работать часовщиком в «Тёмном часе», — я смотрел на своего собеседника с непониманием. — Он хотел уехать в Лондон с невестой…

На лице Ника появилось изумление.

— Нет-нет, что вы! — он ткнул длинным пальцем в пергамент. — Вы разве это не прочитали? Вот это, мелким шрифтом, обратите внимание…

Я пригляделся. Вязь, которую я принял за узор, сложилась в фразу: «В качестве наследника и нового Часовщика я оставляю своего подмастерье — бывшего Принца Даацского Уильяма, с последующим переселением и признанием оного подданным Человечья».

— Вас что-то в этой формулировке смутило? — осведомился Ник тоном услужливого продавца. — Мне казалось, что здесь всё в пределах разумного. Принц хотел стать подданным Человечья и, к тому же, Часовщиком. Я исполняю и его желание в том числе. Все довольны, разве не так?

— Не так, — я отложил перо на прилавок, и по лаковым доскам растеклось чёрное пятно. — Я не буду это подписывать.

— Не спешите отказываться, — Контролёр заискивающе улыбнулся. — Ну же, Чарли, подумайте: Уилл ваш друг и подмастерье. Он непременно обрадуется тому, что вы будете при своём любимом деле и в достойном месте, ровно как и он! Не вижу в этом ничего предосудительного.

— Зато я вижу, — я отошёл от прилавка на пару шагов. — Есть разница между Часовщиком и… часовым мастером.

Я не сомневался, что из Уильяма получится отличный часовой мастер. Он многому у меня научился — собирать механизмы и ремонтировать их, конструировать и чертить… В Лондоне за его услуги отдавали бы большие деньги. К тому же Уилл мечтал о семье. Она у него и впрямь должна быть замечательной — он очень любил мисс Уитлоу и, кажется, прекрасно управлялся с детьми, даже с такими несносными, как Лилиан.

Моего подмастерья ждало великолепное будущее в Человечье. Ник предлагал перечеркнуть всю жизнь этого мальчишки одной только росписью.

Хотел бы этого Уильям? Полагаю, если бы я спросил у Уилла, готов ли он стать новым Часовщиком, он ответил бы «да» не задумываясь. Он был хорошим другом и рассудительным малым, но… как и все юноши — слишком самоуверенным. Заикнись я о том, что Контролёр прочит его в Часовщики, он начал бы уверять меня, что эта работа ему по плечу.

Но если бы Принц стал Часовщиком — он возненавидел бы меня. Возненавидел бы за то, что я, зная, через что ему придётся пройти, позволил ему выбрать такую тяжёлую жизнь.

Я не хотел его ненависти, и не позволил бы себе даже мгновения треклятого счастья, в обмен на несчастье Уильяма.

— Послушайте, — Контролёр надсадно покачал головой, — я не могу оставить лавку без Часовщика. Если сейчас я отпущу вас, то сколько мне искать замену? Месяцы, годы? Десятилетия? Этому месту нужен хранитель.

— Думаете, этот дом развалится без человеческого внимания?

— Боюсь представить, что случится с «Тёмным часом», оставь мы его без присмотра, — взгляд мужчины затуманился. — Лавка дышит призраками прошлого… Что будет, если они освободятся, не знаю даже я. И не хочу знать.

— Не думаю, что призрак моей матери может причинить кому-то вред, — я усмехнулся.

— Лавка существует уже сотню веков, — черты лица моего собеседника ожесточились. — Вы и понятия не имеете, что здесь творилось раньше. В былые времена нелюди бывали человечнее Деев…

— Вы снова говорите загадками, — шутливо упрекнул я его.

— И вы не хотите знать разгадки, — мысли Контролёра вернулись в лавку. — Принц Даацский идеально подходит на вашу роль. Этот договор…

Он постучал пальцем по пергаменту.

— Это лучшее решение. И вы сами об этом знаете.

— И всё же я отказываюсь, — я медленно свернул пергамент и протянул Контролёру. — Я уверен, я смогу найти себе достойную замену. Давайте обсудим всё остальное завтра? Сейчас я измотан и мне нужен сон.

Всё застыло. Я стоял с выпрямленной рукой. Контролёр не удосужился взять бумагу из моих рук. Улыбка медленно сползла с его лица. В холодных глазах зажглись злость и презрение.

Воздух в лавке, казалось, засверкал от напряжения. Мрак вокруг Контролёра начал сгущаться и я снова почувствовал на себе чьи-то сверлящие взгляды. По стенам лавки вставали всё новые и новые человеческие силуэты.

Их лица были похожи друг на друга. Они были похожи на моего отца и…

На меня.

Я отпустил свиток, и он полетел на пол.

— Вы, кажется, недопоняли меня, Чарльз, — проскрежетал Ник. — Я придумал для вас настоящий счастливый конец, а вы…

— А я от него отказался и выбрал привычную жизнь Часовщика, — я кивнул. — Мы правильно друг друга поняли, Ник.

— Вы думаете, это сойдёт вам с рук? — шипел Контролёр, безотрывно глядя на меня. — Не боитесь, что я прямо сейчас изменю детали вашего Договора? Сделаю вашу жизнь Часовщика совсем невыносимой. Может быть, запретить вам ходить даже по лавке? Один ваш шаг и Вирджиния умрёт. Как вам такое? Или сделать вас бессмертным, Чарли? Чтобы каждый раз после смерти вы возвращались сюда и беспрестанно работали? Нет-нет, придумал! Я сделаю лучше! Дайте мне Договор!

Тени рванули рамке, висящей на стене. Рамку разодрали — вынули стекло, сломали деревянные багеты… Иссохшаяся жёлтая бумага повисла в воздухе и медленно поплыла к Контролёру. Он схватил с прилавка перо, чтобы вписать что-то, но…

— Не смейте!

Быстрый росчерк меча полоснул его по пальцам. Непривычно густая и чёрная кровь потекла по Договору. Контролёр медленно обернулся.

Теперь в его глазах сверкала, ослепляя меня, чистая ненависть.

В его руках — я сам не понял откуда — появилась трость, и в ту же секунду он взмахнул ей, рассекая воздух. Я неказисто отразил его удар. Трость отскочила и влетела в витрину. Со страшным грохотом стекло разбилось. И это второй раз за день!

От второго удара я смог увернуться, нырнув под прилавок. С глухим свистом палка пролетела у меня над головой.

— Выбирайся! — крикнул Ник, разбивая и вторую витрину. На пол обрушился град из осколков.

До этого я видел ярость Контролёра только застывшей в его холодных голубых глазах. Он никогда не выходил из себя и не раздражался, но сейчас… Сейчас его гнев вырвался наружу с разрушительной силой.

От нового удара жалостно заскрипел прилавок. Я выскочил справа, специально, чтобы встать Нику под руку. Но, к несчастью, он успел обернуться.

Мы застыли друг перед другом. Контролёр с длинной и тяжёлой тростью и я с лёгким и острым мечом занесенным над головой.

Миг — и всё вновь пришло в движение. Удар. Я парировал как-то неловко и смазанно. Новый — я увернулся.

— Я пытался сделать всё, чтобы ты стал нелюдем! — прорычал Контролёр, стараясь поддеть меня справа. — Я нашёл тебе дракона, чтобы ты его убил! А ты не смог и этого сделать!

Я не слушал его. Всё моё внимание было приковано к тонкой деревянной палке, на которой почему-то не оставалось ни единой царапины…

Теперь была моя очередь нападать первым, но Контролёр так изящно и легко отразил мою атаку, что мне стало обидно. Следующий его выпад был такой силы, что мне стоило огромных усилий удержаться на ногах.

— Ты думаешь, так просто было убить Бонса? Этот пёс держался за свою жизнь до последнего! — прошипел он. — А ты не смог даже нарушить слово, которое дал ему!

Я постарался атаковать снова. Это было ошибкой. Замах получился слабым и медленным.

Ник выбил меч из моих рук одним движением трости. Металл глухо ударился об пол.

— Я хотел убить эту твою девицу, когда ты перешагнёшь свой порог, чтобы спасти Уильяма! — Контролёр наступал на меня. — Тогда бы я смог подарить тебе эту иллюзию и ты был бы счастлив! А ты вывернулся! Опять! Ты как уж на сковородке!

— Скорее ящерица, — глухо откликнулся я, пятясь назад.

— Я шепну Мэри пару ласковых, не переживай, — новый удар пришелся прямо по уху.

В голове зазвенело.

— И вот теперь ты отказываешься предавать Уильяма! — слова доносились будто через вату. — С тобой невозможно иметь дело! Ты слишком правильный и невыносимо скучный, Чарли!

Сильный тычок под дых. От боли в глазах потемнело.

Кажется, тогда я потерял равновесие. Я чувствовал, что падаю и, как рыба, ловлю ртом воздух. Сквозь шум в ушах я услышал звон и треск битого стекла. Видимо, это была третья витрина. Драться в лавке, в месте, где столько хрупкого стекла… Неужели мы не могли найти более подходящего места?..

Я понял, что лежу на полу. Запястье саднило — в него, по всей видимости, впивались осколки. Стекло было повсюду.

Стекло. Прозрачное. Хрупкое.

Хрупкое, как…

Стараясь не обращать внимание на боль, я запустил руку в карман. Маленький тёплый шарик упал прямо в мою ладонь.

Драконье пламя Джорджа Третьего.

— Ты был хорошим парнем и отличным часовщиком, Чарли Дей, — Контролёр оперся на трость и навис надо мной. — Даже немного жаль тебя убивать. Хотя… Знаешь, со мной лучше договариваться, Чарли.

Мой поверженный вид несказанно радовал его. Наглая, самодовольная улыбка застыла на его губах.

— Не торопись, — хрипло выдавил из себя я.

С огромным трудом я достал из кармана драконье пламя. Всё пространство залило золотистым светом.

— Так ты говоришь, всё дело в лавке?..

Тени заплясали по стенам, по разбитым витринам и сломанным часам. В крошечном прозрачном шаре трепыхались, освещая всё вокруг, красно-оранжевые язычки огня. Контролёр перестал моргать. В ледяных глазах плясали жёлтые отблески. На секунду мне показалось, что он испугался.

Время замерло.

— Стоит мне разбить этот шар, — я медленно сел, стараясь при этом не кряхтеть, — и лавка сгорит. Мы с Уильямом обретём свободу, а по твоей милости Зачеловечье лишится Часовщика. Как думаешь, они простят тебя за такое?

Стоило мне замолкнуть, как я понял, что именно наговорил. Сжечь лавку — это безумие! Вся моя жизнь крутилась вокруг неё! А вдруг у меня не поднимется рука? Что тогда?..

— Но если ты отпустишь Уильяма, — я звучал так убедительно, что верил сам себе, — я оставлю лавку в покое и продолжу работать с вами. Всё будет как раньше. Подумай над этим.

Но, кажется, моя угроза попала в точку. Ник распрямился, как будто разрешая мне встать. Я поднялся с пола. Каждое движение давалось мне с трудом. Драконье пламя жгло ладонь. Я вцепился в прозрачный шарик с такой силой, что выдрать его из моих пальцев не представлялось возможным.

Повисла тяжёлая пауза. В тёплом свете лицо Ника больше походило на гладкую фарфоровую маску. Невольно я задумался: а вдруг это и впрямь карнавальная маска? Интересно, что случится, если её снять? И что за ней? Тьма? Усталый старик?

С минуту мы молчали. Контролёр не отрывал завороженного взгляда от драконьего пламени.

— Я жду ответа, — в звенящей тишине мой голос прозвучал неожиданно громко.

Ник дёрнулся и поднял на меня глаза. Фарфоровая маска расплылась в широкой хищной улыбке.

— Если лавка настоящая — ты сожжёшь всё, чем дорожил, — с издёвкой произнёс он. — Уничтожишь свои последние воспоминания, м, Чарли? Мамины книжки, папины часы… Всё, что у тебя было, превратится в прах. А может, сгоришь и ты сам…

Он снова хотел поиграть со мной в кошки-мышки. Только теперь сложнее было определить, кто из нас кошка.

Несмотря на его деланное безразличие, я понимал — он боится, что я сожгу лавку. Он сделает всё, чтобы показать как мне дорого это место. Но так ли важно… само помещение? Сами вещи?

Нет. Я проживу без игрушек, без инструментов, без камина и без бурбона. Память о проведённых здесь часах останется со мной навсегда — ей не нужны ни доски, ни шкафы. А если я захочу вновь заниматься часовым ремеслом, то открою новую лавку. Или пойду рабочим в другую мастерскую.

А если я и впрямь сгорю в пожаре — то какая разница, останутся ли у меня все эти безделушки?

— И пусть, — решительно отчеканил я. — Зато Уилл станет человеком. Счастливым настоящим человеком.

— А если лавка — иллюзия? — Ник хитро прищурился. — Что, если ты погибнешь здесь, а Уильям всё равно станет нашим новым Часовщиком? Это будет глупая смерть, Чарли.

Этого я в расчёт не принял. А что если лавка и впрямь ненастоящая?

— Это не так, — спокойно и настойчиво произнёс я, надеясь, что хоть один мускул дрогнет на лице Контролёра, или что-то в нём изменится и даст мне подсказку…

— Не знаю, — он нагловато усмехнулся, опираясь одной рукой на трость. — Разбей пламя и проверь.

Мысли беспомощно бились в моей голове. Как же досадно, что я не посмотрел на замок в мастерской! Если бы там стоял Ключ Ключей, я бы точно знал, что это моя лавка. Но нет!

Надо было собраться и мыслить здраво. Что могло мне сказать о том, что лавка настоящая? Какие детали мог не учесть Контролёр, приводя её в порядок? Может быть, какая-нибудь игрушка была плохо починена? Или часы стояли не там? Или…

Воспоминание будто ослепило меня. Отец! Отец подметал осколки, но когда я пришёл всё было в полном порядке! Ни одной разбитой витрины тогда ещё не было! Или, вернее, уже не было. Тогда откуда взяться стеклу?

Я посмотрел на Ника. Он наблюдал за моим лицом, насмешливо и снисходительно улыбаясь. Если лавка ненастоящая, то чего он испугался, когда я вынул драконье пламя?

Его игра в «кошки-мышки» провалилась.

В этот раз кошкой был я.

Он проиграл партию.

— Это настоящая лавка, — я сверлил Контролёра взглядом. — И я сожгу её, если ты не сделаешь Уильяма человеком.

— Давай, попробуй, — он оставался таким спокойным, что внутри меня на секунду всё сжалось. — Тебе духу не хватит.

А что, если я совершаю ошибку?..

Я занёс пламя над головой.

— Знаешь, иногда со мной лучше договариваться, — я сжал зубы и изо всех сил швырнул шарик в пол.

Лицо Контролёра перекосило.

— Чарльз, не смей!

Тонкая хрустальная оболочка с мелодичным звоном разлетелась в разные стороны.

Огонь вырвался наружу.

 

Деревянный пол мгновенно вспыхнул.

Красные языки затанцевали по доскам, перекинулись на прилавок, поползли по деревянным полкам. Чёрный удушливый дым начал заполнять пространство.

— Браво, — сквозь сжатые зубы процедил Контролёр. — Надеюсь, вы довольны принятым решением.

Я ничего не успел ему ответить. Он приподнял цилиндр. Отовсюду послышались громкие щелчки.

— Что это? — я завертел головой, стараясь определить, откуда именно идёт звук.

— Это замки, — злорадно прошипел Контролёр, наклоняясь надо мной. — Посмотрим, как вы теперь выкрутитесь. В тёмный час.

Он надел шляпу и испарился в сгущающемся дыме.

В тот же миг я метнулся к входной двери, схватился за ручку и принялся дёргать её. Дверь не поддавалась. В панике я начал крутить щеколду внутреннего замка, но она застыла в одном месте и отказывалась поворачиваться. Я предпринял попытку выбить дверь ногой, но безрезультатно. Только теперь у меня болела ступня и я, вдобавок ко всему, начал прихрамывать.

Огонь разрастался, охватил весь прилавок. Острые язычки подогрели керосиновую лампу, и она с громким хлопком взорвалась. По лавочке пополз удушливый запах. Пламя подбиралось к стенам, подтачивало корпус моих любимых напольных часов… Чёрный дым заполнял всё пространство вокруг меня, опаляя ноздри и лёгкие.

Я кинулся к двери в мастерскую и изо всех сил принялся барабанить по ещё не загоревшейся деревянной обшивке.

— Уильям! Уильям! — кричал я сквозь удушающий кашель. — Уильям, лавка горит! Беги! Выломай окно и беги, слышишь?! Или Ключ Ключей! Найди!

Ответа я не услышал. Треск огня был слишком громким. Пламя перекинулось на резную дверь, и я отшатнулся от неё.

От жгучего дыма на глаза начали наворачиваться слёзы. Я бросился к окнам и попытался разбить хоть одно из них. Каждый удар приносил мне жуткую боль, но… тщетно. У меня ничего не получалось. Я схватил со стены какие-то часы и швырнул их прямо в стекло. С жалобным треском они разлетелись в разные стороны, но окно так и осталось целым.

Я осел на пол. Внизу дышалось легче. Со всех сторон ко мне подбирался огонь. От жары плавилось стекло в часах, а механизмы заходились в жалостливом скрипе, медь неумолимо плавилась…

Да и я сам плавился. Мысли в голове перестали двигаться. Стеклянными глазами я смотрел, как пламя пожирает всё на своём пути. Что-то придавливало меня к полу неведомым грузом. Я вдруг понял, что у меня больше нет сил сопротивляться.

Я закрыл глаза. Мысли звучали как будто издалека. Хотелось спать.

«Если я сейчас усну, то больше не проснусь», — доносилось до меня откуда-то из глубины сознания.

«Ну и ладно, — ответил я сам себе. — Если Уилл спасся, то это всё не зря. Я сделал всё, что мог».

Моя жизнь всегда была неразрывно связана с лавкой и, наверное, если ей суждено было погибнуть в огне — то и мне тоже.

Из глубины лавки послышался заунывный собачий вой. Это был звук неизбежно приближающейся Смерти.

— Вы пришли? — спросил я, не открывая глаз. — После Карнавала...

Мне никто не ответил. Я чувствовал, что она уже здесь. Сквозь веки я видел, как она смотрит на меня этим долгим, испытующим взглядом…

— Вы здесь, — язык тяжело поворачивался у меня во рту, губы с трудом разлипались. — Скажите мне хоть что-нибудь. Уилл спасся?

Сквозь вой послышался громкий, нечеловеческий рёв и удары, будто кто-то дрался. Я заставил себя открыть глаза.

Удивительно, но Смерти не было. Передо мной по-прежнему бушевало пламя. Дверь в мастерскую сотрясалась под чьим-то невиданным напором. Первый удар, второй… Чёрные, прогоревшие доски затрещали и, наконец, лопнули, разлетевшись в щепки.

В лавку, чуть не задевая рогами потолок, влетел огромный выродок. На его загривке, цепляясь за огромные козлиные рога, сидел Уильям. Он прижимался к рыжей всклокоченной шерсти так сильно, что его почти не было видно.

— Вон Чарли! — крикнул он. — Берите его, и в окно!

Чудовищу хватило одного лишь прыжка, чтобы пересечь всю лавку. Без особых церемоний он схватил меня и прижал к себе. Острые когти впились мне в бок, но я не смел пошевелиться. Выродок что-то рыкнул Уиллу и, подавшись рогами вперёд, с выпрыгнул в окно. Стоило тяжёлым рогам врезаться в стекло, как оно с пронзительным треском разлетелось в разные стороны. В испуге я вжался в выродка, и мой нос невольно зарылся в длинную шерсть.

От неё пахло гарью и можжевельником.

Не прошло и секунды, как уличный влажный воздух заполнил мои лёгкие.

Чудовище остановилось. Я чувствовал, как тяжело вздымается его грудь. Моя рубашка пропиталась чем-то тёплым и склизким...

— Положи его на мостовую, слышишь? — судя по звуку, Уилл соскочил со спины и приземлился на дорогу рядом.

Огромные лапы послушно опустили меня на брусчатку. Холод от камня мгновенно обжёг мои лопатки.

— Чарли, как ты? — меня потрясли за плечо. — Чарли!

Я открыл глаза. Надо мной склонились двое: Уильям, выпачкавшийся в саже, и огромный выродок. Мутные глаза монстра внимательно изучали меня, язык высовывался из пасти. Он тяжело и быстро дышал. Ноздри собачьего носа устрашающе раздувались.

— Норм… — меня начал душить кашель. — Нормально…

— Славно, — только и выдохнул Уильям.

Я медленно сел. Тело меня не слушалось, но мостовая была ледяной и продолжать лежать на ней не хотелось.

— Спасибо, — Уильям аккуратно почесал выродка по загривку. — Вы нас спасли. Но… Кто вы?

Выродок не обратил на его вопрос никакого внимания. Он не отводил от меня взгляда. Я видел его исполосованную осколками морду, подпаленную и выпачканную в крови шерсть… Глубокая рана шла наискось через его плечо, переходя на грудь. Его кровь — вот в чём испачкалась моя рубашка.

Словно во сне я потянулся к его морде. Собачий нос перестал дёргаться и уткнулся в мою ладонь.

Я знал его.

— Это… — начал я и вновь закашлялся. — Это Гарольд Дей. Мой отец.

Монстр кивнул и тут же сморщился. Каждое движение доставляло ему боль.

— Я виноват. Перед тобой. Перед Бертой, — голос, куда ниже отцовского, доносился из глубины огромного чудовищного тела. — Я бы этого не сделал. Снова.

Глаза снова защипало, но на этот раз не от дыма. Отец нагнулся ещё ниже, и я дотронулся до его витых рогов. Они были шершавыми. Пальцы нащупали глубокие царапины.

— Такое не прощают, — просипел отец на последнем издыхании. — Но надеюсь, ты сможешь. Когда-нибудь.

— Я прощаю, — одними губами произнёс я. — Я прощаю, пап.

Я уткнулся лбом в его лоб — всё, на что у меня сейчас хватало сил. Мы замерли. Кажется, я даже перестал дышать. Отец тоже.

Из горящей лавки завыли собаки. Мои руки ослабли и я отпустил рога. Отец отступил от меня на шаг, поднял голову к небу и завыл в ответ.

На брусчатку полилась густая бордовая кровь.

Тогда я не понимал, почему так плохо и расплывчато вижу его. Сейчас понимаю: я плакал.

— Прощай, Чарли, — прохрипел Гарольд, с трудом поднимаясь на задние лапы.

Он неторопливо похромал в сторону лавки, и каждый новый шаг давался ему всё проще. Он становился всё меньше и меньше, его силуэт становился похож на человеческий. Собаки выли так громко, что я не слышал собственных мыслей.

Я видел в огне фигуры, огромное их множество… Кажется, их было с полсотни, а быть может, и того больше. Кто-то был в грубых холщовых рубашках, кто-то, подобно мне, в костюмах, старых и потускневших от времени. Лица некоторых были обезображены язвами и струпьями, у других под сердцем виднелась огромная дыра… Многие держали в руках мечи и кортики. Чуть меньше было людей с ружьями и пистолетами… Другие и вовсе держались от них на почтительном расстоянии.

Сквозь длинные языки пламени проступила тень пожилой женщины, протягивающей к нему руки. Была это Смерть или моя мать? Не знаю. Отец шагнул внутрь, подал женщине руку. Она, кажется, что-то сказала ему. Он рассмеялся, и под его раскатистый смех тени бесследно растворились...

— Вот и всё, получается, — Уильям присел рядом со мной на поребрик. — Конец?

Я ничего не смог ему ответить.

 

Не знаю, сколько мы просидели молча, наблюдая за горящей лавкой. Мне не хотелось ничего, кроме как смотреть на колыхающиеся языки огня и вылетающие в тёмное небо искры. Я даже ни о чём не думал — настолько я был обессилен. Наверняка со стороны казалось, что я сплю с открытыми глазами.

«Тёмный час» обгорал, становясь всё чернее и чернее. Удивительно, но языки драконьего пламени и не думали перекидываться на другие дома, хотя лавка полыхала так, будто была начинена порохом.

Двадцать один год моей жизни постепенно превращался в пепел.

— Расскажи, пожалуйста, что случилось в лавке, — попросил Уилл, когда я наконец нашёл в себе силы нарушить молчание и прошептать «Ну и дела…»

И тогда я рассказал всё, как было. Про отца, про Контролёра, про договор и про драконье пламя…

— Ну и дела, — выдохнул Уильям, наблюдая за тем, как падает внеочередная балка и вокруг неё разлетается сноп искр. — Я-то думал, что это нас Контролёр поджёг… А это, оказывается, ты был…

— Водись с волком и выть научишься, — фыркнул я, наконец посмотрев на Уильяма. — Скажи лучше, откуда взялся отец? И он разве не заходил в мастерскую на чай?

— Не заходил, — Уилл нахмурился. — Он очень внезапно появился, уже после того, как я понял, что мы горим. С него кровь текла в три ручья, и вид был побитый... Рявкнул, что лавка горит и надо спасаться. Я сказал, что никуда без тебя не уйду. Он сказал, что тоже никуда без тебя не уйдет…

— Выходит, мой отец даже чаю не выпил перед смертью, — проворчал я себе под нос. — Вот тебе и контролёрские… фокусы.

Уильям, услышавший моё ворчание, захихикал.

Чем меньше оставалось от лавки, тем больше становилось моё облегчение. Словно вместе с «Тёмным часом» горело всё, что мешало мне дышать. Я чувствовал, как в меня возвращается жизнь.

Уилл начал подшучивать над моим разбитым видом, потом перешёл на наши злоключения, и я, неожиданно для себя, начал смеяться вместе ним. События последних часов мигом превратились в повод для самых уморительных на свете острот.

Мы посоревновались, кому из нас пришлось хуже. Я однозначно выиграл: Уильям только перепачкался в саже и чуть-чуть поранился. Я выглядел гораздо плачевнее: от удара Ника у меня сильно опухло ухо, все руки были в порезах и ссадинах — особенно пострадали запястья и ладони. Это меня тревожило — мне больно было сжимать пальцы. На ноге, там же, где до этого была перевязка, обгорел бинт. Я опасался, что на этом месте снова возникнет ожог.

Начинало светать. Огонь медленно сходил на нет. Теперь я видел оставшиеся обгоревшие балки и почерневшие от копоти стёкла. Вывеска «Тёмный Час. Часы, ремонт цепей, механизмов любой сложности, а также ювелирные услуги и детские игрушки» покрылась таким слоем сажи, что надпись было не разобрать.

— Я только одного понять не могу, — Уилл прищурился, испытывающе глядя на меня. — Как так получилось, что твой отец выродок? Ты же не из наших…

— Гарольд Дей давным-давно потерял своё человеческое лицо, — послышалось из-за спины Уильяма. — Хотя, всякому бы выродку такое большое сердце…

Это был знакомый, бархатный голос. Мурашки невольно поползли по моему затылку.

Ник вышел из воздуха и сел на поребрик рядом со мной. Я кинул на него быстрый взгляд и замер, невольно присвистнув. Это было удивительное зрелище. Я не видел его таким никогда. Лёгкая небрежность вчерашним утром не удивила бы меня, если бы я знал, что он может выглядеть… так.

Ни плаща, ни цилиндра, ни бабочки не было и в помине. У когда-то белой, накрахмаленной рубашки был оторван ворот, повсюду виднелись брызги крови. Чёрная брючина разошлась по шву практически до колена. Смоляные волосы были растрепаны.

Но даже это было не самое главное!

Самым главным был огромный, сине-фиолетовый фингал под его глазом.

Образ Контролёра был так непривычен, что я не сдержался и прыснул. Уильям, глаза которого от удивления стали похожи на два новеньких фартинга, тоже не удержался и расхохотался.

Контролёр непонимающе смотрел на то, как мы покатываемся со смеху, и, совершенно неожиданно, сам не выдержал. Он рассмеялся заливисто и громко — я и не думал, что он умеет смеяться по-настоящему. Теперь мы хохотали все втроём, как будто и не было никаких драк и убийств…

— Это кто вас так… Отбоксировал? — переводя дыхание, спросил я.

— Ваш отец! — воскликнул Ник, сквозь смех. — Я пытался его задержать, чтобы он до вас не добрался, но, как вы видите, бесполезно!

— А так вам и надо, — хихикнул Уильям, и тут же спросил:

— А почему Гарольд Дей потерял своё лицо?

— Это долгая история, — Контролёр неловко потёр шею. — Жизнь в Зачеловечье не всегда такая свободная, как в Карнавал, вы же знаете, Уильям… Гарольд после перехода не захотел принимать это во внимание…

— Как и многие из людей, — Уилл пристально смотрел на Ника, — но они же от этого не становятся выродками.

— У всего есть предел, — мужчина прищурился, будто силясь что-то вспомнить. — Гарольд очень много пил и ещё больше дрался, и это я молчу о женщинах… С ним бывало всякое и не всегда он вёл себя… достойно. Выродок стал просыпаться в нём всё чаще и чаще. Не прошло и полугода, как его облачили в цепи.

— И поэтому он не приходил в лавку? — догадка настигла Уильяма и он просветлел. — Он не мог снять цепи. Ему было стыдно.

— …Он ждал Карнавала, — кивнул Контролёр. — Кто же знал, что этот Карнавал будет в вашу честь, Чарли?

— Ну уж точно не я, — я равнодушно пожал плечами. — Что ж, Гарольд Дей мёртв, и моя история, к счастью, тоже подошла к концу…

— И надо отдать вам должное, — подхватил Ник, широко и, кажется, впервые на моей памяти, правдиво улыбаясь, — у вас получилась хорошая история, Чарльз. Добрая. Я давно таких воодушевляющих историй не видел.

— Благодарю, — я улыбнулся.

В этот момент с ужасным грохотом вывеска часовой лавки упала на мостовую и покатилась по ней, как пенни.

— Знаете, Чарли… — Контролёр переводил взгляд с меня на Уильяма, — я очень не люблю быть злодеем в конце хороших историй. Ваша почти сложилась: совесть Гарольда Дея теперь свободна от вины. Лавки нет, и вы свободны от исполнения обязанностей Часовщика. Только одной детали не хватает, чувствуете? Я это исправлю.

Он привстал и достал из заднего кармана штанов мятую бумажку, сложенную вчетверо.

— Передайте, пожалуйста, Уильяму, — попросил он. — Это Приказ о признании его подданым Человечья. Без всяких условий.

Я не успел взять Приказ. Уилл мгновенно выдернул бумажку из рук Контролёра, мигом развернул её и пробежался глазами по написанному. С каждым новым словом его улыбка становилась всё шире.

— Это настоящий Приказ, — наконец вынес вердикт он, светясь от счастья. — Спасибо.

— Поздравляю, — со всей искренностью произнёс Контролёр, вставая. Он отряхнулся, хотя это абсолютно точно не могло спасти его внешний вид.

— Теперь точно всё, — резюмировал он, протягивая мне руку. — Был рад знакомству, Чарльз Дей. Буду скучать.

— К сожалению, не могу сказать вам того же, — я пожал его тонкие бледные пальцы. Почему-то мне показалось, что его рука стала чуть потеплела.

— Уильям, — Ник протянул руку и моему подмастерье, — простите, я не имею честь знать вашу новую фамилию.

— Даттон, — откликнулся Уилл. — Я теперь Уильям Даттон.

— Приятно было иметь с вами дело, Уильям Даттон.

Уилл ничего не сказал. Они просто обменялись рукопожатиями.

Контролёр развернулся, уже собираясь исчезнуть. Перемены в нём казались мне настолько удивительными, что я не выдержал и спросил:

— Что с вами такое, Ник? Вы выглядите слишком… человечно.

Это слово само сорвалось с моих губ.

Ник развернулся на каблуках.

— Хорошая история делает из меня человека, — он смотрел на меня до странного серьёзно. — Помните, Чарльз, в нашу первую встречу, вы спросили, кто вы такой? Тогда я сказал, что только ответить на этот вопрос можете только вы. Но сейчас я могу сказать точно: вы Человек, Чарли. Настоящий Человек.

С этими словами он… Не исчез, нет. Он пошёл вниз по улице, насвистывая песенку о зелёных бутылках. Он шёл вальяжно, неторопливо, как всякий счастливый человек идёт домой после изнуряющего рабочего дня.

Каблуки его туфель отбивали по брусчатке звонкий ритм. Он отражался от стен домов и долетал до нас с Уильямом удивительной музыкой. Мы ещё долго смотрели ему вслед — до тех пор, пока испачканная, окровавленная рубашка не исчезла из виду.

Над магазинчиками и домами неторопливо поднимался золотой диск солнца. Безоблачное — что так странно для ноября — небо окрасилось в нежно-розовый цвет.

На мостовой, перед тлеющей часовой лавкой сидели два Человка.