Снейп-купидон поневоле (гет)

Подготовка к Осеннему Балу превратилась для Гарри и Гермионы в смесь паники, отчаяния и… неожиданного веселья. Рон, верный своему слову, стал их главным (и единственным) болельщиком, критиком и источником сомнительных танцевальных советов («Гарри, ты двигаешься так, будто у тебя в ботинках пара докси! Попробуй быть… ну… менее деревянным!» или «Гермиона, ты слишком много думаешь! Просто… почувствуй музыку! И постарайся не анализировать ее с точки зрения нумерологии!»).

Они репетировали в Выручай-комнате, которая услужливо превращалась то в просторный танцевальный зал с зеркалами, то в уютную гостиную с граммофоном, играющим старые вальсы. Сначала это был сущий кошмар. Гарри постоянно наступал Гермионе на ноги, Гермиона пыталась руководить, цитируя учебники по этикету и бальным танцам, а Рон просто катался по полу от смеха.

— Знаете, — сказал он однажды, вытирая слезы, — если бы Снейп это видел, он бы умер от счастья. Или от смеха. Что, в принципе, одно и то же.

Но постепенно, шаг за шагом, неуклюжесть уступала место… чему-то похожему на танец. Они выбрали медленный, немного старомодный вальс — единственную мелодию, под которую Гарри не чувствовал себя полным идиотом. Гермиона, отказавшись от попыток превратить танец в научный эксперимент, позволила себе просто… чувствовать. И это было удивительно.

Они обнаружили, что когда они не думают о Снейпе, о всей школе, о том, как они выглядят со стороны, а просто смотрят друг другу в глаза и двигаются в такт музыке, что-то… происходит. Что-то теплое, нежное, почти волшебное. Их неловкость не исчезла полностью, но она стала какой-то… своей, родной. Частью их абсурдной, но такой настоящей истории.

— А ты… ты неплохо двигаешься, Гарри, — сказала Гермиона однажды вечером, когда они кружились по Выручай-комнате, и ее голова удобно устроилась у него на плече. — Для того, кто утверждал, что у него две левые ноги.

— Это все ты, — ответил Гарри, чувствуя, как его сердце бьется в унисон с музыкой и с ее сердцем. — Ты… ты делаешь меня лучше. Во всем.

Они остановились, и он посмотрел ей в глаза. В этот момент не было ни Снейпа, ни Хогвартса, ни предстоящего бала. Были только они. И это тихое, нежное чувство, которое росло между ними с каждой «случайностью», с каждым неловким моментом, с каждым общим смехом.

— О, Гарри, — прошептала Гермиона, и ее глаза заблестели.

И он поцеловал ее. Неловко, немного неумело, но так искренне и нежно, как только мог. И она ответила ему тем же.

Это был их первый настоящий поцелуй. Не под действием зелья, не по принуждению, а по собственному, обоюдному желанию. И это было… идеально.

Рон, который в этот момент как раз вошел в Выручай-комнату с подносом тыквенного печенья, замер на пороге, уронив поднос. Печенье рассыпалось по полу.

— Ой, — пискнул он. — Э-э… я… я, наверное, не вовремя. Я… я пойду. Подмету. Потом.

И он быстро ретировался, оставив Гарри и Гермиону одних, покрасневших, смущенных, но… очень счастливых.

* * *

День Осеннего Бала наступил быстрее, чем они ожидали. Большой Зал был украшен гирляндами из осенних листьев и мерцающих фонариков. Оркестр играл веселую музыку. Ученики, нарядные и взволнованные, толпились у столов с угощениями.

Гарри и Гермиона чувствовали себя так, будто идут на казнь. Гарри в своей парадной мантии чувствовал себя скованно и неуклюже. Гермиона, в простом, но элегантном темно-синем платье, выглядела прекрасно, но ее глаза выдавали волнение.

— Ну что, — сказал Гарри, беря ее за руку. — Готова к нашему… триумфальному провалу?

Гермиона глубоко вздохнула.

— С тобой, Гарри, я готова ко всему. Даже к публичному унижению под музыку Штрауса.

Рон, который пришел на бал с Падмой Патил (исключительно в качестве «моральной поддержки» для Гарри и Гермионы, как он утверждал), подбадривал их как мог.

— Да ладно вам, ребята! Вы репетировали! Вы… вы почти не наступаете друг другу на ноги! И даже если упадете, это будет… эпично!

И вот, настал их час. Профессор МакГонагалл, которая была ведущей бала, объявила:

— А сейчас, дамы и господа, специальный номер! Танец, подготовленный под чутким… руководством… профессора Снейпа. Встречайте, Гарри Поттер и Гермиона Грейнджер!

В зале воцарилась тишина, а затем раздались сдержанные аплодисменты, смешанные с хихиканьем и перешептываниями.

Гарри и Гермиона вышли в центр зала. Сердца у них колотились так, будто готовы были выпрыгнуть из груди. Они увидели Снейпа, стоявшего у стены с непроницаемым лицом, но в его глазах читалось злорадное предвкушение.

Заиграла музыка. Медленный, красивый вальс.

Гарри посмотрел на Гермиону. Она улыбнулась ему, и в ее улыбке было столько тепла и поддержки, что его страх немного отступил.

Он взял ее за руку, положил другую ей на талию. Гермиона положила свою руку ему на плечо.

И они начали танцевать.

Сначала неловко, скованно. Гарри чувствовал на себе сотни взглядов. Он слышал смешки. Он видел ухмылку Малфоя.

Но потом он снова посмотрел в глаза Гермионе. И все остальное исчезло. Были только они. И музыка. И это удивительное чувство единения, которое они открыли для себя в Выручай-комнате.

Они кружились по залу, и их движения становились все более плавными, все более уверенными. Они не были профессиональными танцорами, конечно. Но они танцевали… сердцем. Они улыбались друг другу, и в их улыбках не было ни страха, ни смущения. Только радость. Радость от того, что они вместе. Радость от того, что они смогли превратить очередное издевательство Снейпа в… нечто прекрасное.

Зал постепенно затихал. Смешки прекратились. Ученики смотрели на них с удивлением, потом с восхищением. Даже преподаватели, казалось, были тронуты.

Снейп стоял, как громом пораженный. Его челюсть отвисла. Этого… этого он точно не ожидал. Он ожидал провала, унижения, фарса. А получил… это. Искренний, нежный, почти идеальный танец. Танец, который кричал о… любви.

Это было невыносимо. Его план снова рухнул. С еще большим треском, чем раньше.

Когда музыка закончилась, Гарри и Гермиона замерли в центре зала, тяжело дыша, но улыбаясь. И тут зал взорвался аплодисментами. Громкими, искренними, восторженными.

Рон кричал громче всех, размахивая руками. Джинни аплодировала со слезами на глазах. Даже некоторые слизеринцы неохотно хлопали.

Гарри и Гермиона, смущенные и счастливые, поклонились и поспешили скрыться в толпе.

— Мы… мы сделали это, — выдохнул Гарри, когда они оказались в относительном уединении у стола с пуншем.

— Да, — Гермиона сияла. — И это было… это было потрясающе! Спасибо, Гарри.

— Нет, это тебе спасибо, Гермиона, — сказал Гарри, беря ее за руку. — За то, что ты… ты.

И в этот момент, когда они стояли, держась за руки, счастливые и немного ошеломленные своим неожиданным триумфом, к ним подошел… профессор Снейп.

На его лице была маска ледяного спокойствия, но в его глазах… в его глазах было что-то странное. Что-то, чего Гарри никогда раньше не видел. Смесь ярости, досады, удивления и… чего-то еще. Чего-то почти… человеческого?

— Поттер, Грейнджер, — его голос был тихим, но отчетливым. — Подойдите ко мне. Немедленно.

Сердце Гарри упало. Ну вот, сейчас начнется. Сейчас он найдет, к чему придраться. Сейчас он испортит им этот момент.

Они подошли к нему, готовые к худшему.

Снейп несколько секунд молча смотрел на них, его взгляд был тяжелым, непроницаемым.

А потом он сказал то, чего они никак не могли ожидать.

— Ваше выступление, — начал он медленно, растягивая слова, — было… приемлемым. Для дилетантов. Вы не опозорили Хогвартс так сильно, как я ожидал. Можете считать, что ваше… творческое задание… зачтено.

Гарри и Гермиона переглянулись. «Приемлемым»? «Зачтено»? От Снейпа? Это было… невероятно.

— Но, — Снейп сделал паузу, и его глаза опасно сузились, — я должен вас предупредить. То, что произошло между вами… это… это не случайность. Не совсем.

Гарри и Гермиона напряглись. Что он имеет в виду?

— Вы думаете, что все эти… инциденты… были просто моей прихотью? Моим желанием досадить вам? — Снейп криво усмехнулся. — Отчасти, да. Но не только.

Он огляделся по сторонам, понизил голос.

— Темный Лорд… он ищет слабости. Ваши слабости, Поттер. Он хочет знать все о вас. О ваших друзьях. О ваших… привязанностях. И иногда, — его голос стал почти шепотом, — лучший способ скрыть что-то важное — это выставить на всеобщее обозрение что-то… отвлекающее. Что-то громкое, нелепое, абсурдное. Например, внезапно вспыхнувшую «любовь» между Мальчиком-Который-Выжил и его всезнающей подругой.

Гарри и Гермиона замерли. Они не могли поверить своим ушам.

— Вы… вы хотите сказать… — начала Гермиона, ее голос дрожал.

— Я хочу сказать, — перебил Снейп, его взгляд был холодным, как лед, — что ваша… романтическая история… была для меня удобным прикрытием. Фоновым шумом. Пока вы тут устраивали свои публичные признания и танцевали вальсы, я… я делал свою работу. Передавал информацию Дамблдору. Отвлекал внимание шпионов Темного Лорда от действительно важных вещей. Вы были… полезными идиотами. Пешками в игре, о которой вы даже не подозревали.

Шок. Вот что они испытали. Шок, неверие, обида.

Их чувства… их отношения… все это было… фарсом? Прикрытием?

— Но… но наши чувства… — прошептал Гарри. — Они… они настоящие.

Снейп посмотрел на него с выражением, близким к презрению.

— Ваши чувства, Поттер, меня не интересуют. Главное, что они были… убедительны. Для тех, для кого это предназначалось. А теперь, — он выпрямился, его лицо снова стало непроницаемой маской, — идите. Наслаждайтесь своим… триумфом. Вы его… заслужили. В каком-то смысле.

И он развернулся и ушел, оставив Гарри и Гермиону одних, ошеломленных, растерянных, с разбитыми сердцами.

* * *

Они долго стояли молча, пытаясь осмыслить то, что только что услышали.

Их любовь… была частью плана Снейпа? Частью его шпионских игр?

Это было… жестоко. И цинично. Даже для Снейпа.

— Я… я не могу в это поверить, — наконец сказала Гермиона, ее голос был полон слез. — Он… он просто использовал нас.

Гарри обнял ее. Он тоже чувствовал себя обманутым, опустошенным.

— Но… но ведь он не мог… он не мог заставить нас чувствовать то, что мы чувствуем, — сказал он, пытаясь найти хоть какую-то опору в этом хаосе. — Да, он создавал ситуации. Абсурдные, нелепые. Но то, что произошло между нами… это… это было настоящее. Правда?

Гермиона посмотрела на него, ее глаза были полны боли, но и… надежды.

— Да, Гарри, — тихо сказала она. — Это было настоящее. И никакие снейповские интриги не смогут этого изменить.

Они вышли из Большого Зала, держась за руки. Бал еще продолжался, но им было не до веселья. Они шли по пустынным коридорам Хогвартса, каждый думая о своем.

И вдруг, когда они проходили мимо одной из заброшенных классных комнат, они услышали… тихий, сдавленный кашель. И увидели… профессора Снейпа. Он стоял у окна, глядя на звезды, и его плечи… его плечи слегка подрагивали.

Он не плакал, нет. Северус Снейп не плакал. Но в его позе, в его силуэте, было что-то… бесконечно усталое. И одинокое.

Гарри и Гермиона переглянулись. И в этот момент, несмотря на всю боль и обиду, они почувствовали… что-то вроде сочувствия? Или, по крайней мере, понимания. Снейп был сложным, трагическим человеком. И его роль в этой войне была, возможно, самой тяжелой из всех.

Они молча прошли мимо.

Их любовь, рожденная из абсурда и неловкости, прошла через еще одно испытание. Испытание правдой. Жестокой, циничной, но… правдой.

И они поняли, что, несмотря ни на что, они все еще вместе. Их чувства были настоящими. И никакие игры взрослых, никакие шпионские интриги, никакие «случайности» не смогут этого разрушить.

Потому что иногда, даже в самых темных и запутанных историях, любовь находит свой путь. Даже если этот путь пролегает через кладовую с мандрагорами, урок с Зельем Симпатии и вальс, поставленный самым ненавистным профессором в мире.

* * *

Эпилог (несколько месяцев спустя).

Гарри и Гермиона сидели на берегу Черного озера, наслаждаясь редким солнечным днем. Рядом Рон пытался научить Клювокрыла играть в «принеси палку», что получалось у него с переменным успехом.

— Знаешь, — сказала Гермиона, кладя голову Гарри на плечо, — а ведь Снейп, несмотря на все свои… методы… все-таки был прав в одном.

— В чем это? — удивился Гарри. — В том, что я бездарность в зельеварении?

Гермиона улыбнулась.

— Нет. В том, что иногда лучший способ скрыть что-то важное — это выставить на всеобщее обозрение что-то… отвлекающее.

Она посмотрела на него, ее глаза сияли.

— Наша «громкая, нелепая, абсурдная любовь», как он выразился… она ведь действительно отвлекла многих. И, возможно, спасла не одну жизнь.

Гарри обнял ее крепче.

— А еще, — добавил он, — она сделала нас… нами. Такими, какие мы есть. Немного неловкими, немного абсурдными, но… очень счастливыми.

И тут из-за кустов раздался знакомый, ехидный голос:

— Поттер, Грейнджер, вы опять здесь прохлаждаетесь? Неужели вы думаете, что мир сам себя спасет, пока вы тут обнимаетесь?

Это был Снейп. Он стоял, скрестив руки на груди, и смотрел на них своим фирменным взглядом, в котором, однако, теперь можно было уловить… что-то еще. Тень усталой иронии? Мимолетное удовлетворение от того, что его «пешки» все-таки оказались не такими уж и бесполезными? Или просто… привычное отвращение?

Гарри и Гермиона переглянулись и улыбнулись.

— Нет, профессор, — сказал Гарри. — Мы просто… набираемся сил. Перед новыми «случайностями».

Снейп фыркнул, но на его губах, кажется, мелькнула тень… чего-то похожего на улыбку. Очень, очень отдаленно похожего.

А потом он развернулся и ушел, оставив их одних, под теплым солнцем, с их нелепой, но такой настоящей любовью. Любовью, которая родилась благодаря ему. Вопреки ему. И, возможно, немного… для него.