Код "Гермиона" (джен)

Тишина, наступившая после того, как разбилось зеркало, была тяжелой, как свинец. Она была наполнена невысказанными вопросами и страшными догадками. Нотт молча убирал остатки ритуальной диаграммы, его движения были медленными, почти механическими. Драко сидел в кресле, глядя в пустоту, и пытался собрать воедино осколки своего мира.

Гермиона Грейнджер.

Настоящая. Живая. Запертая.

Миф, на котором был построен их послевоенный мир, оказался правдой, искаженной до неузнаваемости. Святая, которой они молились, была не мертва. Она была в аду. И они сами, своими благими намерениями, помогали держать ее там, надев на ее крик маску ее собственного лица.

— Что ты собираешься делать? — спросил наконец Нотт, нарушая тишину.

Драко медленно повернул к нему голову.

— Я должен ему сказать, — ответил он. Голос был хриплым.

— Поттеру? — Нотт скептически поднял бровь. — Ты серьезно? Он же тебя в порошок сотрет. Он скорее поверит, что ты случайно вернул Тёмного Лорда, чем в то, что ты пытаешься спасти его драгоценную Грейнджер.

— Я знаю, — кивнул Драко. — Но он имеет право знать. Он и Уизли. Они… они были ее друзьями. Они оплакивали ее пятнадцать лет. Они живут во лжи, даже не подозревая об этом.

— Правда не всегда приносит облегчение, Драко, — сказал Нотт тихо. — Иногда она — просто яд в другой упаковке. Что он будет делать с этой правдой? Ворвется в Министерство, размахивая палочкой? Они его просто упрячут в Мунго как сумасшедшего. Проект «Анимус» — самая охраняемая тайна их режима. Они скорее убьют Поттера, чем позволят этой правде выйти наружу.

— И что ты предлагаешь? — в голосе Драко прозвучала сталь. — Сидеть здесь и ждать, пока она сама себя освободит? Пока Роули, или кто там скрывается за его печатью, не найдет способ вырваться? Мы начали эту войну, Тео. Теперь мы должны сражаться.

Нотт вздохнул и сел в кресло напротив.

— Я не говорю, что мы должны бездействовать. Я говорю, что идти к Поттеру сейчас — это самоубийство. И бесполезно. Нам нужно больше… доказательств. Что-то неопровержимое. Что-то, что нельзя будет просто списать на твое темное прошлое и мое эксцентричное хобби.

Драко задумался. Нотт был прав. Просто прийти и сказать «Эй, Поттер, твоя мертвая подруга на самом деле не мертва, а заперта в цифровой тюрьме, а я говорил с ней через кровавый ритуал» было верным путем в камеру с мягкими стенами.

— Что нам нужно? — спросил он.

— Нам нужно понять, как это произошло, — ответил Нотт. — Мы знаем что. Мы знаем кто (по крайней мере, Роули). Но мы не знаем, как. Как Гермиона Грейнджер, героиня войны, находящаяся под постоянной охраной и всеобщим вниманием, могла просто… исчезнуть? Когда это случилось? Сразу после битвы? Год спустя? Ее должны были искать. Должны были остаться следы.

— Министерство утверждает, что ее тело испепелило проклятие, — сказал Драко.

— Министерство лжет, мы это уже установили, — отмахнулся Нотт. — Но ложь всегда строится на крупицах правды. Нам нужно найти ту самую битву, тот самый момент, который они использовали как отправную точку для своей легенды. Нам нужен… пациент зеро. Не она. А первый человек, которому официально сообщили о ее «смерти».

Драко посмотрел на Нотта, и в его глазах появилось уважение. Теодор мыслил как стратег.

— Поттер и Уизли, — сказал Драко. — Они должны были быть первыми.

— Вот именно, — кивнул Нотт. — И ты должен поговорить не с Поттером-аврором. Ты должен поговорить с Поттером-другом. Не с обвинениями. А с вопросами. Ты должен заставить его вспомнить. Вспомнить тот день. Каждую деталь. Каждую мелочь, которая казалась странной. Каждое несоответствие. Ты не принесешь ему правду. Ты заставишь его самого найти ложь в его собственных воспоминаниях.

План был тонким. Опасным. Но он был единственно верным.

— А ты? — спросил Драко.

— А я, — Нотт улыбнулся своей тихой, хищной улыбкой, — займусь нашим тюремщиком. Я изучу каждую строчку в дневнике Роули. Я разберу его магическую подпись. Я выясню, что это за «Библиотека безумия» и как работает его печать. Ты будешь искать трещины в стене лжи снаружи. А я буду изучать чертежи тюрьмы изнутри.

Они сидели в тишине, в центре разрушенного ритуального круга, два бывших слизеринца, два изгоя, планируя, как свергнуть мир.

— Отдохни, Драко, — сказал Нотт, поднимаясь. — Тебе понадобятся все твои силы. Разговор с Поттером будет хуже, чем любая битва с темными магами. Потому что ты будешь сражаться не с его палочкой. А с его верой.

* * *

Драко ненавидел «Дырявый котел». Он был слишком шумным, слишком тесным, слишком… живым. Он пах элем, жареными сосисками и той непритязательной, плебейской радостью, которую Малфой презирал с детства. Но именно сюда он пригласил Поттера. Не в Министерство, где каждый угол подслушивал. Не в свой дом, куда Поттер бы никогда не пошел. А сюда, на нейтральную территорию, пропитанную историей их мира.

Он пришел раньше и занял самый темный столик в углу. Когда Поттер вошел, все разговоры на мгновение стихли. Он все еще был их героем, их иконой. Он кивнул паре знакомых и, заметив Драко, направился к нему. Его лицо было напряженным, недоверчивым.

— Малфой, — сказал он, садясь. — Надеюсь, это важно. У меня сегодня дежурство.

— Это не займет много времени, — Драко жестом подозвал Тома, заказав два сливочных пива. — Я не буду говорить о… проекте. Я хочу поговорить о прошлом.

Поттер нахмурился.

— О каком прошлом?

— О Битве за Хогвартс, — сказал Драко. — О самом последнем дне.

Пиво прибыло. Поттер не притронулся к своему.

— Что ты хочешь об этом знать? Все написано в учебниках.

— Меня не интересуют учебники, — Драко посмотрел ему прямо в глаза. — Меня интересует то, чего в них нет. Твои личные воспоминания. Скажи, Поттер… ты помнишь, как именно погибла Грейнджер?

Вопрос был как пощечина. Поттер напрягся, его рука легла на палочку под столом.

— Что за игры, Малфой?

— Никаких игр. Это важно. Постарайся вспомнить. Не официальную версию. А то, что видел ты. Ты видел, как проклятие попало в нее? Ты видел ее тело?

Поттер молчал, его взгляд уперся в столешницу. Он прокручивал в голове тот день — хаос, крики, вспышки света, боль…

— Я не видел, — сказал он наконец, и в его голосе прозвучала застарелая, глухая боль. — Был бой в Большом зале. Я сражался с Долоховым. Рон — с Яксли. Она… она была где-то рядом. Ставила щиты, помогала раненым. А потом… потом кто-то крикнул, что одно из крыльев замка горит, то, где были дети. И ее там не оказалось.

— Ты не видел ее после этого?

— Нет, — Поттер покачал головой. — Когда все закончилось, когда Волдеморт пал… мы искали ее. Мы с Роном обежали весь замок. Мы думали, она ранена, завалена обломками. А потом… потом Кингсли и еще несколько авроров нашли свидетелей. Тех, кто видел, как она побежала в то крыло. И как Пожиратель… — он не смог закончить.

— И ты поверил, — сказал Драко тихо.

— А во что я должен был верить?! — взорвался Поттер, но тихо, сдерживая ярость. — Она исчезла! Мы все были на пределе, мы теряли людей каждую минуту! Это… это имело смысл.

— А тебе не показалось странным, — Драко подался вперед, его голос стал почти шепотом, — что после этого никто не мог вспомнить, что именно она делала в тот день?

Поттер замер.

— Что?

— Вспомни, Поттер. Не ее образ. А ее действия. Вот ты сражаешься с Долоховым. Кто прикрывал твою спину? Кто наложил на тебя щит в тот момент, когда ты чуть не поймал режущее проклятие?

Гарри смотрел на него, и в его глазах появилось смятение. Он пытался вспомнить. Он помнил бой, помнил боль, помнил ярость. Но детали… детали расплывались. Он помнил, что ему кто-то помогал. Что его раны кто-то затягивал на ходу. Что сложные защитные схемы, отрезавшие подкрепления Пожирателей, появились как-то сами собой.

— Я… там был хаос, — пробормотал он.

— Именно, — кивнул Драко. — И в этом хаосе есть дыра. Дыра в форме Гермионы Грейнджер. Вы помните, что она была. Но вы не помните, что она делала. Вы помните ее как символ, как присутствие. Но ее конкретные действия… словно стерты. Не только из твоей памяти. Из памяти всех. Я проверял. Я говорил с Уизли. С Долгопупсом. Все помнят, что она была героиней. Но никто не может вспомнить ни одного конкретного героического поступка в тот день. Не кажется тебе это… странным?

Поттер смотрел на него, и его лицо было бледным. Он никогда не думал об этом. Никогда не анализировал. Он просто принял потерю, похоронил ее под тяжестью скорби и героического мифа.

— Что ты пытаешься сказать, Малфой? — спросил он, и в его голосе уже не было гнева. Только зарождающийся, холодный ужас.

— Я пытаюсь сказать, что вашу память, Поттер, — Драко сделал глоток пива, — отредактировали. Неумело. Грубо. Они не смогли стереть ее полностью, потому что она была слишком важна. Она была опорой, без которой вся ваша победа рухнула бы. Поэтому они оставили ее образ, ее имя. Но стерли все остальное. Потому что если бы они оставили ее действия, им пришлось бы объяснять, как человек, который в 15:04 спас тебя от смертельного проклятия, в 15:07 мог просто… испариться с поля боя.

Он поставил кружку.

— Ее не убили, Поттер. Ее украли. Прямо с поля боя. А потом кто-то очень могущественный заставил вас всех забыть об этом. И поверить в красивую сказку о самопожертвовании.

Драко встал, оставляя на столе несколько сиклей.

— Подумай об этом, — сказал он. — Поговори с Уизли. Попытайтесь вместе вспомнить тот день. Попытайтесь найти ее в своих воспоминаниях. И когда ты поймешь, что я прав, ты знаешь, где меня найти.

Он развернулся и ушел, оставив Гарри Поттера одного за столом, наедине с рушащимся миром и кружкой нетронутого сливочного пива. Правда была не просто ядом. Она была бомбой, которую Драко только что активировал в самом сердце его души.

* * *

Гарри не пошел на дежурство. Он аппарировал прямо на порог дома Рона и Джинни. Был поздний вечер, дети уже спали. Он ворвался в гостиную, бледный, как призрак, и напугал Джинни до полусмерти.

— Гарри? Что случилось?

— Где Рон? — только и смог выговорить он.

Рон спустился со второго этажа, протирая сонные глаза. Увидев лицо лучшего друга, он тут же проснулся.

— Гарри? На тебя напали?

— Хуже, — сказал Гарри. Он сел в кресло у камина и закрыл лицо руками. — Мне нужно, чтобы вы… чтобы вы кое-что вспомнили.

И он пересказал им свой разговор с Малфоем. Не свои выводы, не свои страхи. Просто его вопросы.

Рон слушал, сначала с недоверием, потом с гневом.

— Малфой?! — воскликнул он. — Ты серьезно будешь слушать этого хорька? Он просто играет с тобой, Гарри! Пытается свести тебя с ума!

— А ты попробуй, — голос Гарри был глухим. — Просто попробуй. Битва за Хогвартс. Большой зал. Мы сражаемся. Вспомни ее. Что она делала?

Рон открыл рот, чтобы возразить, и… замолчал. Он нахмурился, его лицо побагровело от напряжения. Он помнил. Конечно, он помнил. Гермиона была там. Она… она была великолепна. Она…

— Она… — начал он и запнулся. — Ну… она… сражалась. Как и все.

— Конкретнее, Рон. Кого она обезоружила? В кого попала Оглушающим?

— Да там был такой кавардак! — Рон начал злиться, но это была злость от бессилия. — Кто там что разберет!

— А я помню, — тихо сказала Джинни, которая до этого молчала, глядя в огонь. Они оба посмотрели на нее. — Я помню. Я была рядом с Полумной, мы отбивались от трех Пожирателей. И один из них уже занес палочку для проклятия, и я знала, что не успею поставить щит. И тут… между нами выросла стена из серебряного огня. Протего Диаболика. Я всегда думала, что это был кто-то из преподавателей. Но… это ее заклинание. Она любила такие, сложные.

— Я тоже, — Гарри поднял голову. В его глазах стояли слезы. — Долохов. Он использовал то свое фиолетовое проклятие. И оно летело прямо в меня. А потом его траектория… изогнулась. Словно оно наткнулось на невидимый барьер. Я подумал, это удача. Просто повезло.

Рон смотрел на них, и его лицо медленно белело.

— Яксли. Он наслал на меня Конъюнктивитус. Я на секунду ослеп. А когда зрение вернулось, он лежал на полу без сознания. А рядом… рядом пахло… пергаментом и ванилью. Ее духи.

Они замолчали. Три осколка воспоминаний, которые до этого момента не имели смысла, вдруг сложились в единую картину. Она не просто «была там». Она была их ангелом-хранителем. Она металась по полю боя, невидимая, незаметная, и спасала их жизни одну за другой.

И они не помнили.

Осознание обрушилось на Рона, как тонна кирпичей. Он сел на пол, обхватив голову руками.

— Но… почему? — прошептал он. — Почему мы забыли?

— Потому что так было нужно, — сказал Гарри. Его голос был холодным и мертвым. — Чтобы мы поверили в сказку о ее смерти.

И тут началось самое страшное. Прорыв плотины.

Раз один фрагмент памяти вернулся, за ним хлынули и другие. Мелкие, незначительные, глупые воспоминания, которые до этого были затерты, как старая пленка.

— Помнишь, — Гарри посмотрел на Рона, — на третьем курсе. Когда она ударила Малфоя?

Рон усмехнулся сквозь слезы.

— Еще бы. Лучший день в моей жизни.

— А ты помнишь, что она сказала ему перед этим?

Рон нахмурился. Он помнил удар. Он помнил испуганное лицо Малфоя. Но слова…

— Она назвала его «жалким, злобным тараканом», — сказал Гарри. — А потом добавила: «И если ты еще раз назовешь кого-нибудь грязнокровкой, я превращу твой скелет в студень». Я всегда думал, что она просто пригрозила. Но сейчас… сейчас я вспоминаю ее глаза. Она не угрожала. Она… она цитировала. Какую-то книгу.

— А Святочный бал? — подхватила Джинни. — Помните, как она спустилась по лестнице в том своем платье? Мы все рты пооткрывали. Но я помню, что когда она проходила мимо Флитвика, он прошептал: «Десять баллов Гриффиндору за безупречное применение чар изменения цвета». Ее платье… оно меняло оттенок в зависимости от освещения. От сиреневого до лавандового. Это же высший пилотаж трансфигурации. Мы думали, она его просто купила.

Рон поднял голову. Его лицо было мокрым от слез.

— Первый курс. Тролль в туалете. Легенда гласит, что она так испугалась, что забыла все заклинания, и мы ее спасли. Но это ложь. Я помню. Я помню, что когда мы ворвались, она не плакала. Она… она бормотала себе под нос. Анализировала. «Судя по структуре кожи, наиболее уязвимы хрящевые ткани носа и ушей…». Она не была жертвой. Она искала слабое место.

Они сидели в тишине, и на них обрушивалась лавина настоящей Гермионы. Не святой иконы. А живой, гениальной, язвительной, иногда невыносимой, но абсолютно реальной девушки. Каждое новое воспоминание было одновременно и самым светлым подарком, и самым жестоким ударом. Потому что каждое из них доказывало: то, что сказал Малфой — правда.

Их подругу не просто убили.

Ее у них украли. Украли не только ее будущее. Украли их общее прошлое.

— Мы должны что-то делать, — сказал Рон, поднимаясь. В его глазах горела ярость. — Мы пойдем к Кингсли. Мы заставим его…

— Нет, — остановил его Гарри. — Кингсли… он знал. Он был там, когда Малфой задавал мне вопросы. Он все знал. Он часть этого.

Они посмотрели друг на друга, и в их глазах отражался один и тот же ужас. Они были одни. Против всего Министерства. Против системы, которую они сами помогли построить.

— Не одни, — сказал Гарри, словно прочитав их мысли. Он встал. — У нас есть… Малфой.

Произнести это было почти физически больно. Но это была правда. Единственным человеком в мире, который, кроме них, знал правду и хотел докопаться до нее, был их худший школьный враг.

— Я пойду к нему завтра, — сказал Гарри. — И мы выясним, что делать дальше.

Война не закончилась пятнадцать лет назад. Она просто ушла в подполье. И сейчас начиналась ее новая, самая страшная битва. Битва за память.

* * *

Встреча состоялась в библиотеке Нотта. Место было выбрано не случайно. Это была единственная территория, которую Драко мог считать безопасной, защищенной не только от прослушки Министерства, но и от самой ткани реальности, которая, как они теперь знали, могла быть враждебной.

Когда Поттер и Уизли аппарировали на порог, Нотт встретил их с бесстрастным любопытством энтомолога, изучающего редких жуков. Уизли выглядел так, будто готов был сжечь все вокруг, его кулаки были сжаты добела. Поттер, напротив, был холоден и собран, но в его глазах плескалась такая тьма, что Драко невольно вспомнил о Волан-де-Морте.

Они вошли в библиотеку. Тишина, нарушаемая лишь шелестом страниц, которые Нотт заставил летать по воздуху, казалось, немного остудила их пыл.

— Итак, — начал Драко, не предлагая им сесть. Он стоял у стола, на котором лежали три артефакта, как доказательства. — Вы вспомнили.

— Он лгал нам, — голос Поттера был тихим, но в нем вибрировала сталь. — Кингсли. Все они. Пятнадцать лет.

— Они лгали не из злого умысла, — вмешался Нотт, не отрываясь от какой-то древней диаграммы. — Они лгали из страха. И из глупости. Они нашли работающий ядерный реактор и, не поняв, что это, решили использовать его как печку для обогрева Министерства.

— Нам плевать на их мотивы! — взорвался Уизли. — Гермиона… она жива! Где-то там! А эти ублюдки…

— Успокойся, Уизли, — прервал его Драко. Его тон был ледяным. — Твоя ярость сейчас бесполезна. Она — лишь шум, который может привлечь ненужное внимание.

— Ненужное внимание?! — Рон шагнул к нему. — Да я сейчас разнесу все Министерство к чертям!

— И что это даст? — Драко не отступил ни на дюйм. Они стояли лицом к лицу, и воздух между ними трещал от напряжения. — Они объявят тебя сумасшедшим. Упрячут в Мунго. И запечатают все, что связано с «Анимусом», так глубоко, что даже Мерлин не докопается. Ты хочешь помочь ей? Или ты хочешь просто помахать кулаками и проиграть?

Поттер положил руку на плечо Рона.

— Он прав, Рон. Мы должны действовать… умно. Как действовала бы она.

Рон с трудом сдержался, отошел и рухнул в кресло, пряча лицо в ладонях.

— Хорошо, — сказал Поттер, поворачиваясь к Драко. Его взгляд был тяжелым. — Мы тебя слушаем, Малфой. Какой план?

Это был сюрреалистический момент. Гарри Поттер, герой магического мира, спрашивал совета у Драко Малфоя. Война действительно выворачивала все наизнанку.

— План состоит из двух частей, — начал Драко, беря на себя роль, которую никогда не хотел, но которую, как оказалось, был рожден играть. Роль стратега, мыслящего во тьме. — Часть первая: разведка. Мы знаем, что она — хоркрукс Роули. Мы знаем, что ее имя — ключ. Но мы не знаем, что произойдет, если мы его используем. Нотт, — он повернулся к Теодору, — ты продолжишь изучать ритуал. Нам нужно понять, как разорвать связь, как уничтожить часть души Роули, не уничтожив ее.

Нотт кивнул.

— Я уже работаю над этим. Есть теория, основанная на контра-заклятиях связывания. Но мне понадобится… образец. Что-то, что несет на себе магическую подпись Роули.

— Дневник, — сказал Драко.

— И что-то, что несет ее подпись, — добавил Нотт, глядя на Поттера. — Что-нибудь, что принадлежало ей. Настоящей. Волос, старое перо, что угодно. Чем личнее, тем лучше.

Гарри побледнел.

— У меня… ничего не осталось. Они конфисковали все ее вещи «для мемориала».

— А у меня есть, — раздался тихий голос Рона. Он поднял голову. Его глаза были красными. Он полез в карман своей мантии и достал… маленький, неказистый камешек. Гладкий, серый, речной. — Она подарила мне его на втором курсе. Сказала, это на удачу. Я ношу его с собой. Всегда.

Он протянул камень Нотту. В этом простом жесте было больше боли и любви, чем во всех официальных речах, произнесенных в ее честь.

— Этого будет достаточно, — сказал Нотт, бережно принимая камень.

— Часть вторая, — продолжил Драко. — Давление. Мы не можем атаковать Министерство в лоб. Но мы можем… начать задавать вопросы. Поттер, ты — глава аврората. Уизли, ты работаешь в отделе по связям с магическими существами. У вас обоих есть доступ. Начните копать. Не про «Анимус». Про Роули. Про исчезновение… Гермионы Снейп. Поднимите старое дело. Начните допрашивать старых свидетелей, авроров, которые работали тогда. Создайте официальное расследование.

— Они заблокируют нас, — сказал Поттер.

— Пусть, — усмехнулся Драко. — Чем сильнее они будут сопротивляться, тем больше подозрений это вызовет. Мы не пытаемся найти правду через них. Мы пытаемся заставить их нервничать. Заставить их совершать ошибки. Мы должны выманить крысу из норы. Того, кто до сих пор наблюдает за ней. Того, кто, возможно, до сих пор работает в Министерстве.

— А ты? — спросил Рон, поднимая на него глаза. — Какая твоя роль во всем этом?

Драко посмотрел на черный обсидиановый осколок — все, что осталось от ритуального зеркала.

— А я, — сказал он, — буду делать то, что умею лучше всего. Я буду говорить с призраками.

Он был единственным, кто мог поддерживать с ней связь. Он был их послом в ее аду. И он должен был вернуться туда. Не чтобы спасти ее. Еще не время.

А чтобы предупредить. Чтобы сказать ей, что помощь уже в пути. И чтобы получить от нее следующие инструкции. Следующий ход в их общей, смертельной партии.