Тени цепи (гет)

Главный зал Пандоры. Высокие мрачные своды. Гулкое эхо и огромный стол. Четыре мраморные колонны. Четыре герцога. Четыре великих дома. Высший совет. Но сегодня в зале гораздо больше людей. Кроме самих герцогов и глав отделов здесь все старшие сотрудники. Около пятидесяти человек в чёрно-белых камзолах, с серыми сосредоточенными лицами.

Четыре колонны. Четыре герцогских дома. Бернард Найтрей мрачнее тучи как всегда. Герцогиня Рейнсворт — маленькая женщина с железным стержнем, Руфус Барма — на удивление в своём обличье. И Оскар Безариус, за спиной которого угадывался его старший брат.

Зай Безариус казался тенью. За все три часа совета он не произнес ни слова, а его лицо было таким же спокойным, как и обычно. Словно не его дочь хоронят сегодня в полдень.

Странно, что он вообще явился на совет. Обычно Зай Безариус не появляется в Пандоре. Хотя сегодня особый случай.

— В городе введён комендантский час.

— Значит стоит отменить и фестивали.

— Невозможно, — резко обрубил глава дома Найтрей. — Тогда люди решат, что мы потеряли контроль над ситуацией.

— А, по-вашему, мы его не потеряли? — все присутствующие замолчали. Только эхо вторило призрачное «потеряли».

Брейк с удивлением взглянул на Оскара. Бледный, с запавшими глазами, он казался постаревшим лет на десять. Стоял, опираясь ладонями о стол и обращался к Бернарду.

— По-вашему, у нас все под контролем? — угрожающе спрашивал он. — Сколько наших детей должно погибнуть, чтобы вы наконец-то признали, что никакого контроля у нас нет?

Под тёмными сводами зала стало тихо, как в склепе. Оскар ненавидящим взглядом сверлил главу Найтреев. Некстати вспомнились все старые разногласия двух великих домов. Как будто мало сегодняшних проблем...

— Успокойтесь, — внезапно громко произнесла герцогиня Рейнсворт. — Прошу вас. Мы все понимаем и сочувствуем вашей утрате, мистер Безариус, — голос Шерил на секунду потеплел, — Но мы не должны поддаваться эмоциям. Особенно теперь.

Она перевела взгляд с одного на другого, и мужчины нехотя отвернулись друг от друга.

— И что вы предлагаете? — устало спросил Оскар.

— Отдать приоритет безопасности города, — спокойно ответила Шерил.

— Но позвольте! У нас и так не хватает людей, — возразил глава исследовательского совета. — А те, кто ещё с нами, выбиваются из сил.

По толпе прошёл одобрительный шепот. Бернард скривился. Стоит ли сообщать очевидное? Пандора потеряла больше половины сотрудников. Каждый день на стол главы ложатся новые заявления. У каждого есть причины бояться за себя и свои семьи. Если раньше положение в Пандоре было гарантом безопасности, то теперь люди спешно оставляли свои должности. Пандора выбивалась из сил. Противостояние Баскервилям, тяжелые исследования, защита страны... Потрошитель стал последней каплей.

— А как насчет Сабрие?

Все удивленно замолчали, обернувшись к до сих пор молчавшему Заю. Безариус обвел всех холодным взглядом и остановился на главе совета.

— Пандора ведёт круглосуточный надзор за руинами, — он едва заметно поморщился. — И в Сабрие сейчас находятся больше сотни наших сотрудников. Не слишком много для одного оврага?

Шерил приподняла тонкие брови и переглянулась с Руфусом. Но Барма отнесся к заявлению Зая с обычным безразличием, словно ждал этих слов. Хотя чему удивляться? Барма всегда все знает. И всегда чего-то ждёт.

— Вам известно, зачем там находится столько людей, — холодно отрезала женщина, мысленно ограждаясь от пронзительно-горящих глаз Безариуса.

— Более чем, — так же холодно ответил он. — Поэтому я и хочу, чтобы часть сотрудников вернулась в Ливерру.

— Исключено! — никто не догадался, что Рейнсворт раздражена. Она мастерски умела держать себя в руках. Только Руфус бросил быстрый заинтересованный взгляд в её сторону.

Зай выводил Шерил из равновесия. Все, начиная от его появления на совете, противоречило тому, что она ценила. Зай был спокоен. Непоколебим. Холоден. Даже когда разговор коснулся смерти его дочери, он и бровью не повёл, словно речь шла о совершенно постороннем человеке. А со своим братом он не перекинулся даже взглядом. Вся его холодность претила Шерил. А теперь он предлагал ослабить контроль над Сабрие! Словно не понимал, чем это грозит. Словно забыл о Баскервилях, которые и так опережают их. Или наоборот, очень хорошо помнил.

— Мне кажется, слова герцога не лишены смысла.

Рейнсворт удивленно приоткрыла глаза, всматриваясь в меланхолически сидящего Руфуса. Но тот не обратил на её взгляд никакого внимания и продолжил:

— В Сабрие достаточно спокойно последнее время.

«Что он такое несёт? — думалось герцогине. — Какую игру снова ведёт этот несносный мужчина?» Он же лучше всех остальных осведомлен, что Баскервили что-то ищут, а возможно, уже нашли. И он прекрасно знает о волнениях бездны.

Что ты задумал, Ру?

— Значит, ослабить Сабрие... — Бернард Найтрей исподлобья посмотрел на Барму. — Не самый худший ход.

Шерил перевела взволнованный взгляд на Оскара. Впервые герцог Безариус выглядел таким потерянным. По его лицу скользили тени сомнений. Он хотел, правда хотел сделать все, чтобы обезопасить свою семью и Ливерру. Но здравый смысл упорно твердил, что нельзя касаться Сабрие. Ни в коем случае. Достаточно лишь на секунду ослабить контроль, чтобы потерять все достигнутые позиции. А позиции таковы: пока Сабрие контролируется Пандорой, Баскервили вынуждены находиться в тени. Они прячутся не потому что боятся. Все достаточно умны, чтобы понимать, что Баскервили и страх — это оксюморон. Но, тем не менее, они избегают открытых стычек. К тому же, в Сабрие постоянно кто-то исчезает и последствия каждого исчезновения непредсказуемы. Нет. Ослаблять Сабрие нельзя. Но и оставить Ливерру без защиты — тоже.

— Я не знаю, — просто ответил Оскар. Зай недовольно скривил сухие губы.

Шерил тихо выдохнула, собираясь с мыслями. Так или иначе, её слово может существенно изменить положение. Все в ней требовало немедленно отказать герцогам в ослаблении Сабрие. Но...

Она знала, что Руфус смотрит на неё. Даже если он отвернулся в другую сторону. Даже если она отвернется. Он всегда смотрит на нее. И он ждёт её решения.

Я не хочу этого, Ру.

— Это не ответ, мистер Оскар, — резонно подметил Бернард. — Каждый должен решить. Я своё решение принял.

Шерил вздрогнула.

— И что же вы решили? — собственный голос показался женщине сухим и незнакомым. Руфус приподнял бровь.

— От имени дома Найтрей, предлагаю отозвать часть людей из Сабрие.

Барма тихо усмехнулся и взглянул на неё. Господи, она за всю жизнь так и не научилась понимать значение этого взгляда. И за всю жизнь она впервые не знала, что сказать.

— Дом Безариус поддерживает предложение.

Это безумие, Ру.

Оскар не мог этого не понимать. Но за его спиной маячила тень Зая, а на плечах лежало слишком большое горе и ответственность.

Теперь они остались вдвоём. Но герцог Барма молчал, деликатно пропуская даму вперёд. Все взгляды устремились на неё. Испытующие. Ожидающие. Одно её слово может изменить расклад. И если она выступит против — право решать получит Барма. Если она согласиться — слова Руфуса не изменят ничего.

Что мне делать, Ру?

Чёрные глаза герцога Бармы напоминали бездну. Ни отблеска, ни понимания. Из всех взглядов, устремлённых на неё, непонятен был лишь один.

Доверься мне, Шерил.

Она вздохнула. Если бы ты знал, Ру, какой ты невозможный человек. Всегда им был. Но...

— Хорошо. Дом Рейнсворт принимает предложение, — её голос звучал твёрдо, и никто не догадался, что эти слова были для герцогини равносильны поражению. Руфус едва заметно улыбнулся и промолчал.

— Полагаю, на сегодня это все? — глава совета оглядел присутствующих, — тогда...

— Не совсем, — недовольно буркнул герцог Найтрей. Все с удивлением взглянули на мужчину, но тот отвел глаза, — это касательно убийцы.

Шерил быстро взглянула на Зарксиса. Тот ничем не выдал своего волнения, продолжая внимательно следить за Бернардом.

— Вам что-то известно? — убийственным тоном поинтересовался герцог Барма.

— Да. Мы постоянно ищем контрактора Потрошителя, — Бернард говорил странно-быстро. — Но никто не предполагал, что у него нет контрактора.

Под темными сводами повисла тишина. Все непонимающе уставились на Бернарда. Все, кроме Заркиса Брейка. Он вцепился взглядом в герцога Барму, но Руфус выглядел таким же удивленным, как и остальные. Шерил побледнела.

— Но цепь не может существовать здесь без контрактора! — возразил Оскар.

— Откуда такая уверенность? — внезапно подал голос Винсент Найтрей.

У Зарксиса челюсть свело от злости, и он до боли вцепился в полированную рукоять трости. Помойная крыса! Несложно было догадаться, откуда ноги растут. Только чего он хочет добиться? Что ему даст заключение Барса?

Найтрей-младший скромно опустил голову, но тут же продолжил:

— У цепей не может существовать и человеческой личности, но тем не менее, Кровавый Кролик есть. У всех правил бывают исключения, так почему мы не можем предположить, что Потрошитель — цепь без контрактора?

По залу прокатывались волны шепота. Брейк чувствовал это море шума, но интересовал его только мерзкий выродок, который довольно оглядывал присутствующих.

— И все же, откуда такое предположение? — нерешительно спросил глава совета.

Винсент довольно прищурился.

— Убийства. Они очень занятны, начиная от способа, заканчивая выбором жертвы.

— Бред, — выкрикнул кто-то. — Господин Винсент, ваша теория кажется слишком натянутой. Если бы это была обычная цепь без контрактора, тел было бы в разы больше. И вряд ли цепь стала усложнять себе жизнь, выбирая жертв из благородных семей или сотрудников Пандоры.

Зал наполнил одобрительный гул. Теория Винсента многим казалась протянутой за уши, и Брейк не смог сдержать довольной ухмылки.

— Все возможно, — неожиданно легко согласился Винсент, — но в нашем случае это может быть цепь, подобная Кролику.

— Хотите сказать, ещё одна цепь с человеческим обликом?

Голоса слегка поутихли, и открытых возражений не последовало.

— Вполне возможно.

— Тогда понятно, почему мы не можем ее поймать.

Брейк физически ощутил желание придушить крысу на месте, но все, что он мог, это сидеть и бессильно скрипеть зубами. Пока зал оценивал теорию Найтрея. Многое объясняющую теорию.

— Тогда нам следует принять какие-то меры.

Голоса сливались в общий гул, и отличить, кто и что сказал, было невозможно.

— Этим займется наш отдел.

Голоса смолкли.

— Ну... Гхм. Если возражений нет, полагаю, дискуссия окончена, — глава поднялся со своего места и с лёгким поклоном закрыл заседание. Взволнованно переговариваясь сотрудники покинули зал советов.

* * *

Кабинет Бернарда Найтрея был больше похож на склеп, чем на рабочее место. Вечно задернутые шторы и спертый воздух. И жуткий холод. Герцог опустился в широкое кресло за огромным столом. Зай остановился у стола, опираясь на трость. Винсент, скользнувший в кабинет последним, остановился у книжных полок.

— И что ты пытался этим сказать? — голос Безариуса звенел от сдерживаемого гнева.

— Я сказал то, что хотел, — жёстко ответил Бернард. — Твою дочь убила беспризорная цепь. А нам нужно переходить к делам.

Зай побледнел. Винсент отметил, что глаза герцога запали, а шрам, пересекающий лицо, стал гораздо чётче.

— Я настоятельно прошу тебя отправиться в Сабрие первым поездом, — Бернард откинулся на широкую спинку кресла. — Встретить Элиота и проводить его домой.

Винсент с опаской взглянул на Безариуса. Но герцог отвернулся, спрятав глаза. Только плотно сжатые губы выдавали его раздражение.

— Элиот снова в Сабрие? — словно невзначай поинтересовался Винсент.

Бернард бросил на него хмурый взгляд, и Винсент вспомнил, что Элиот собирался сегодня утром поехать в дом Фионы. Как обычно, с Лео. Как обычно, никого не спрашивая.

В кабинете сгущался воздух.

— Винсент, идея о цепи твоя? — вдруг спросил Зай.

Найтрей-младший кивнул и понимающе улыбнулся.

В кабинете запахло тяжёлым табаком. Бернард затянулся сигарой.

— Чего ты хотел добиться этой байкой? — поинтересовался он, глядя на «сына».

Зай едва заметно скривился. Запах табака ему претил. А Винсент нахально хмыкнул.

— О, я удивлён вашему недоверию, — в голосе Винса скользнула неприкрытая ирония. — Вы-то как Найтрей должны знать, что цепь без контрактора — это не «байка».

Атмосфера в кабинете сгустилась до консистенции масла. Скользкого, холодного и густого. Бернард сверлил «сына» черным ненавидящим взглядом.

— Ты можешь доказать свои слова? — прорычал Бернард. Винсент усмехнулся, мысленно поражаясь дерзости Найтрея, обычно такого заискивающего перед Баскервилями.

— Дайте мне время.

— Хорошо, — внезапно Зай развернулся и, щелкнув тростью о паркет, направился к дверям.

— Куда ты? — встрепенулся Бернард.

Зай кивнул в сторону огромных часов с маятником.

— Ты сам просил ехать в Сабрие первым поездом, а у меня есть еще дела.

Дверь не успела хлопнуть за его спиной, как Бернард затушил сигару и с тревогой взглянул на Винса.

— Зачем тебе нужно убрать людей из Сабрие?

Винсент поднялся со своего места. Глаза юноши свернули недобрым огоньком.

— Вас это не касается.

Он видел, как покраснел герцог. Как возмущенно сдвинулись широкие чёрные брови. Но он промолчал.

— Мне нужен доступ в закрытый архив, — сухо продолжил Винсент. — Вы же хотите доказательств моей, как вы там выразились... Байке.

Найтрей скривился, с неохотой подписывая бумагу и закрепляя ее личной печатью. Получив все, что желал, Винсент вышел из кабинета. В коридорах было пустынно. Все разбрелись по кабинетам, обсуждая совет и последние происшествие. В окна пробивалось солнце и сквозняк.

— Винсент.

Зай стоял в тени портьер, опираясь спиной о стену. Найтрей не мог разглядеть его глаз, скрытых тенью шляпы.

— Я хочу первым узнать о Потрошителе.

— Я понимаю.

— Хорошо.

Неслышным мрачным призраком Безариус вышел на лестнице. В пустом коридоре эхом отзвучали его быстрые шаги. Винсент оглянулся на часы. Минутная стрелка сравнялись с часовой на цифре одиннадцать. Что ж, значит с архивом придётся повременить. Ещё нужно успеть заехать домой. Форма Пандоры мало подходит для мероприятия, которое он не может пропустить.

* * *

Воздух потрескивал от легкого мороза и холодил лица. Зима была близко, зима была везде. В тонком слое снега на дорогах, в прозрачно-голубом небе, на которое было больно смотреть. Зима была в глазах.

Экипаж остановился в стороне от других. Гилберт обеспокоенно взглянул на господина, но Оз не оторвался от созерцания занавесок.

Ему нельзя даже попрощаться с ней. Ему нельзя даже увидеть ее в последний раз. Как будто он мало терял. Как будто боли недостаточно.

Как будто существуют слова, которые могут утешить.

Если бы такие слова существовали, Гилберт сказал бы. И не один раз. Повторял бы как молитву, лишь бы хоть немного стало легче. Но если где-то и были такие слова, то он их не знал. А Оз смотрел сквозь багровые занавески и не понимал, почему в глазах колючая изморозь и не осталось сил. Ни на что. Даже на самоедство. Даже на боль. Даже на желание провалиться и исчезнуть.

— Мне пора, — выдавил из себя Ворон.

Оз вздрогнул и кивнул.

Гил хотел сказать ещё что-нибудь, но промолчал и быстро выскочил из экипажа, с глухим хлопком закрыв дверцу.

Гилберт не хотел оставлять его одного, но Оз сам попросил его.

— Попрощайся за меня.

Это были едва не первые его слова за все утро. С тех самых ужасных минут, когда Гилу пришлось рассказать о смерти Эйды. Оз почти не плакал. Почти...

Гилберт застыл в дверях церкви, не решаясь идти дальше. Алтарь был весь в цветах. Ангелы печально смотрели с витражных стекол, и тёплое солнце дробилось на сотни оттенков. Нежно-зеленые, золотые... Люди казались такими незначительными, не важными в одинаково чёрных платьях и пальто. Сильно пахло цветами. Каким-то свежим и чуть горьковатым запахом.

Своды были такими высокими, такими светлыми. И всюду были цветы. И откуда-то донеслось тихое стройное пение. Воздух стал прозрачным, а голоса постепенно набирали силу, взлетая под своды зала.

Гил неотрывно смотрел на алтарь, на белоснежные цветы у гроба. На лица ангелов с витражей. И не верил. Не верил, что Эйда Безариус сейчас там, в закрытом ящике, в цветах. Это было невозможно. Он видел ее. Казалось, совсем недавно, маленькую девочку, с забавной серьёзностью, водружающую на голову Оза венок из пушистых желтых одуванчиков. И точно такой же неожиданной для него. Тогда ещё растерянного ребёнка, не знающего, кто он сам. И почему его приняли так тепло.

Зелёные стёкла витража. Сквозь них можно увидеть такое живое солнце. Такое же, как в глазах Эйды. Когда он увидел ее. Спустя несколько лет после падения Оза. Как страшно было встретить ее глаза. Он ожидал увидеть в них осуждение, обиду. Даже ненависть за свой подлый побег. Практически предательство. А в них только радость. Искренняя радость.

— Ты теперь совсем взрослый, Гилберт!

Он даже не помнил, что тогда лепетал. То ли приветствия, то ли извинения. Она только улыбалась и говорила, что все в порядке. Что если братик не вернётся, она сама найдёт способ его вытащить.

— Мы же не сдадимся, правда, Гил?

Такая же, как все Безариусы. Такая же, как Оз. Всегда улыбалась. Даже если все летело в тартарары, она улыбалась и говорила, что «все хорошо». И она верила в эти слова. Все хорошо. И он сам начинал ей верить.

Музыка мягко взлетала под своды, сплетаясь с солнечными лучами. И с каждым вздохом все больше в ней было надежды. Картинка давно плыла перед глазами, но сейчас он не осознавал, что плачет. Он не хотел прощаться с ней. Не мог.

Кто-то остановился рядом с ним. Плевать. Гилберт сморгнул слёзы, быстро стирая их рукавом. И кто-то быстро ткнул его в плечо. Он обернулся, встречаясь с колючими голубыми глазами. И на миг удивление пересилило в нем скорбь.

— Элиот?

Юноша быстро убрал руку и отвел глаза, хмуро уставившись на алтарь.

— Спасибо.

Младший Найтрей нервно дернул бровью, словно злясь на сводного брата за то, что тот распускает сопли на глазах у всех. И все равно Гил был ему благодарен. За то, что пришёл, несмотря на всю свою неприязнь к Безариусам. Несмотря на недавнюю сцену в Латвидже. Несмотря на то, что герцог Найтрей будет недоволен.

Элиот был здесь. Потому что сам не до конца верил в случившееся. Потому что... Сам не понимал.

Ангелы печально смотрели с витражей, а скорбная песня надежды возносилась под своды и выше. К сияющему голубому небу.

Леди Амберс поправила темную вуаль. В церкви ей было невыносимо душно, хотя пальцы замерзали даже в перчатках. С тех минут, когда она вошла в эти огромные двустворчатые двери, женщина непрерывно чувствовала на себе чужие взгляды. Только сегодня в них не осталось, ни грамма того восхищения или почтения, к которым она привыкла. Теперь на нее смотрели с любопытством, страхом или осуждением. Словно это она виновата в смерти юной Безариус.

Но Мирана ни разу не опустила взгляд, лишь упрямо поджимала губы. К алтарю подходили люди для последнего прощания. Кто-то едва сдерживал слёзы. Кто-то был равнодушно холоден, как отец погибшей. Мирану даже пугало его отчужденное бледное лицо, перечеркнутое шрамом.

Больнее всего было смотреть на Оскара. Мирана нечасто сталкивалась с ним, но ей всегда казалось: ничто не может сломить его. Непрошибаемый оптимист с порою раздражающей вечной ребячливой улыбкой. Оказывается — может. От Оскара сейчас остался один лишь усталый мужчина, потерявший ребёнка. Потерявший все.

— Не лучшее место встречи, — Мирана вздрогнула и обернулась. Рядом с ней остановился Винсент Найтрей.

— Вы уже простились с мисс Эйдой? Я вас не заметила, — холодно отозвалась женщина.

— Я подойду позже.

Мирана отвернулась, провожая взглядом Зая, который незаметно покидал церковь. Он спешил. Интересно, что может быть важнее похорон дочери? Она вновь взглянула на Винсента. Его красивое лицо выражало дежурную скорбь, но не больше, чем нужно по случаю.

— Я думала, вы будете в числе первых, — она подняла бровь.

— С чего вы взяли?

Женщина тихо усмехнулась.

— Ну не меня же бедняжка ждала в саду, — ответила она.

На миг Винсент скривился, словно проглотил лимон. Но быстро взял себя в руки, возвращая свою мне-так-жаль мину.

Несколько минут они молчали. Мирана видела, как юная герцогиня Рейнсворт отошла от гроба. Видела сосредоточенное лицо Шляпника. По коже женщины пробежал холодок. Даже здесь она чувствовала темную злость Брейка.

— Вам страшно, леди Амберс? — тихо шепнул Винсент, непозволительно близко наклоняясь к ней. Женщина нервно одернула черную оборку платья.

— Мне нечего бояться.

Винсент довольно хмыкнул. Надменная Амберс была напугана и злилась. Сквозь чёрную вуаль ее лицо казалось ещё белее, чем обычно, она нервно кусала губы. Ее план провалился в любом случае, каким бы он ни был. Винсент неторопливо повернулся.

— Пора и мне попрощаться.

Мирана не дрогнула. Даже не взглянула в его сторону.

— Мне правда жаль, леди Амберс.

* * *

Шерон обеспокоенно смотрела на Зарксиса, который угрюмо захлопнул дверцу экипажа. Брейк был зол, и девушку это пугало. Она слишком хорошо знала его и понимала его состояние с полувзгляда, и состояний она тоже видела достаточно, но сегодня... Такую злость она видела очень редко. Точнее — никогда.

Самое худшее состояние — молчаливая, усталая злость.

И самое жуткое — Шерон знала, на кого обрушится эта злоба.

— Брейк...

— Я доставлю вас в поместье, — он быстро выглянул в окно, где мелькнул Гилберт, скрывшийся в своём экипаже.

— Я не это хотела сказать, — экипаж тронулся.

— Знаю.

Поэтому лучше молчи.

Шерон не собиралась молчать. Шерон надоело молчать, пока убивают ее друзей. Шерон не могла молчать. Больше не могла.

— Я знаю, что ты собираешься делать, и очень тебя прошу — подумай. Возможно, мы что-то упустили.

В его взгляде вспыхнуло раздражение. Девушка нервно сглотнула, борясь с желанием втянуть голову в плечи. Как в детстве.

— Прямых доказательств нет, — продолжила она. — Мы не можем...

— Я еду в Пандору, — процедил Зарксис.

Шерон покачала головой, быстро взглянув на его руки, то сжимающие, то разжимающие трость.

— Лжец, — тихо произнесла девушка.

Он удивленно вздрогнул и промолчал. А Шерон отвернулась к окну. Колёса мерно скрипели. Раздражающе скрипели. И тихие слова вырвались сами:

— Я просто не хочу, чтобы кто-то ещё умирал.

Она надеялась, что голос дрожал от тряски. Она верила, что слёзы на глазах — от слишком яркого солнца.

Брейк молчал, но его обеспокоенный взгляд прожигал чёрную материю траурного платья. Ещё одна из тех самых ненавистных минут его жизни, когда он не знал, что сказать.

И минуты, как назло, слишком долгие.

— Брейк, пообещай мне... Пообещай, что больше такого не случится.

Шерон резко стерла слёзы и скомкала перчатку. Она так устала. Устала от смертей, от постоянного ожидания чего-то ужасного. Устала от собственной беспомощности и страха за всех.

Зарксис горько усмехнулся и отвел взгляд.

Девушка вздернула подбородок, и в светлых глазах вспыхнули возмущённые огоньки. Но Брейк смотрел в окно, и она могла сколько угодно сверлить глазами его затылок. Она могла обижаться или злиться, или приказать ему... Но не стала.

И Зарксис был ей благодарен. Хотя бы за то, что не заставила дать слово, которое он не сможет сдержать. С него и так достаточно обещаний.

У поместья Рейнсворт их уже ждали. Гилберт нервно курил рядом с экипажем. Шерон попыталась ободряюще улыбнуться, но получилось как-то фальшиво. Юноша кивнул в ответ. Все уже всё друг другу сказали. Слов больше не оставалось, но и тишина была неуместной.

— Как Оз? — Шерон остановилась рядом с Найтреем. Гилберт неопределенно передернул плечами и вдохнул дым.

— Ужасно, — честно ответил он после паузы.

Девушка вздохнула, оглядываясь на окна второго этажа. Сегодняшнее утро было одним из самых ужасных. И самых невыносимо-долгих.

Оз с Алисой ждали за завтраком рассказ о маскараде. Безариус хотел услышать забавные истории, ждал шутки Брейка, впечатлений Ники и улыбок Шерон.

А получил известие о смерти сестры.

Исчезновение Ники.

Надломленного друга.

Мрачного Брейка и расстроенную Шерон.

— Почему?

Отличный вопрос. Все хотели бы знать, почему. Но кроме догадок, подозрений и ужасных фактов ничего не было. Оз не верил. Долго сидел, сжимая фарфоровую чашку дрожащими руками. И качал головой.

Алиса хотела что-то сказать, но впервые промолчала. Только глаза вспыхивали тревогой. Цепь даже попыталась укусить юношу, но Оз даже не повернулся в её сторону.

В тот момент Шерон хотелось провалиться сквозь пол. Она никогда не думала, что в зелёной гостиной может быть так неуютно и холодно.

Девушка поежилась и вновь взглянула на Гилберта. У неё сжималось сердце от одного взгляда на него. Она хорошо знала, что его лицо — открытая книга. И сейчас ему очень больно. Не только из-за смерти Эйды. Здесь примешалась старая горечь. И чувство вины, которое он сам на себя повесил.

Даже сейчас он не может быть с Озом. Потому что юный Безариус не хочет никого видеть. Даже Алису. Даже Гилберта. Конечно, он не говорил этого. Но его застывшие изумрудные глаза словно покрылись изморозью. Мальчик пережил слишком много. Слишком.

— Как ты думаешь, мы справимся?

Шерон неопределенно покачала головой и прикрыла глаза.

— Мы должны.

Должны. Обязаны. Это наш долг. Разве нет? Мы должны быть сильными несмотря ни на что.

Гилберт вздохнул и притушил сигарету. Из особняка вышел Зарксис, уже в обычном костюме.

— Госпожа, на улице холодно, — заметил он, и его голос был не намного теплее воздуха. — Вам лучше всё-таки войти в дом.

Шерон покорно кивнула. Брейк быстро направился к экипажу, кивнув Ворону. Гил вздохнул, зажмурился и вздрогнул, когда девушка легко коснулась его плеча.

— Не волнуйся, я побуду с ним,— он на секунду замер и с благодарностью кивнул. Но Рейнсворт ещё не закончила. — Гилберт, пожалуйста, не дай Брейку натворить глупостей.

— Я постараюсь.

Девушка кивнула, как показалось Ворону, с видимым облегчением.

— Хорошо. И будьте осторожнее, — у неё все же получилась слабо улыбнуться. Отвернувшись, Шерон вошла в дом. Волна тепла, накрывшая девушку, показалась такой невероятно живой, что по телу прошла дрожь. Все же Брейк был прав, на улице очень холодно.

Больше всего на свете Шерон сейчас хотелось уснуть. Но через час подадут обед, а до этого нужно переодеться и подняться к Озу. Она не имеет права расслабляться.

Оз занимал комнату на втором этаже западного крыла. Шерон вздохнула, собирая непрочное спокойствие внутри, и тактично постучала в дверь.

Ти-ши-на.

— Оз... — и вновь к горлу подступил комок. Она не знала, что сказать. — Я понимаю. Мне очень жаль...

Тишина. Жуткая. Мертвая тишина.

Не стараясь унять дрожь в руке, Шерон слегка приоткрыла дверь, и сердце болезненно сжалось. Оз сидел на полу под окном. Перед ним, в ярком прямоугольнике солнечного света, кружились пылинки. Вся спальня тонула в золотистых лучах.

А Оз смотрел в стену, обняв колени. Совершенно пустым взглядом. Алиса сидела рядом, привалившись спиной к его плечу. Услышав щелчок ручки, Алиса вскинула голову и быстро пихнула Оза в бок. Юноша вздрогнул и резко отстранился.

— Алиса?

Словно он только что ее заметил. Девочка кивнула на Шерон, смущенно замершую в дверях.

— Шерон... Я в порядке, — он пытался выдавить улыбку, но она была настолько больной, что девушке захотелось разрыдаться в голос.

— Меня бесит его улыбка, — однажды сказала Ника, за чаепитием. — Особенно когда ему паршиво, а он все равно улыбается. Как будто не понимает, что этим может кого-то ранить.

Он совершенно не в порядке. Уж ей-то точно известно. А ещё ей известно, что как только все разойдутся, от этой улыбки не останется даже тени. Только бесконечная, затягивающая пустота. Но больнее всего то, что Шерон отчётливо понимала — она не может ему помочь. Она знала правильные слова. Правильные ровно настолько, насколько бесполезные. Он все равно будет выдавливать жалкое подобие улыбки и лгать: «все в порядке».

— Надеюсь, — ей оставалось так же фальшиво улыбнуться в ответ. — Скоро подадут обед, и...

Алиса встрепенулась, хватая юношу за локоть. Но Оз резко выдернул руку. Слишком резко.

И замер. Алиса непонимающше уставилась на друга, а Шерон замолчала, не договорив.

— Я не хочу.

Алиса непонимающе открыла рот, но Оз снова отвернулся к стене.

— Иди без меня.

В комнате тихо потрескивали часы.

— Может лучше... — тишина была страшнее этого дрожащего неестесвенного голоса, но Шерон не хотела уходить вот так. Она хотела предложить принести обед сюда.

— Не нужно, — слишком резко ответил Оз, рывком вставая с места и сжимая руки в кулаках, из последних сил заставляя голос не дрожать.

Шерон кивнула, ни слова больше не говоря, хотя взгляд, затуманенный собиравшимися слезами, против воли упирался куда-то в Оза.

Алиса ещё раз с сомнением взглянула на друга, но тот отвернулся к окну. Шумно выдохнув, девочка вышла следом за Шерон. Рейнсворт остановилась у окна, быстро вытирая глаза. Алиса запрыгнула на подоконник и уткнулась носом в стекло.

Алиса была расстроена. Даже ее торчащие волосы казались бессильно повисшими.

— Почему так?

Шерон вздрогнула. Алиса продолжала сидеть на месте и вглядываться в запотевшее окно.

— Что?

Но девочка молчала, думая о своем.

— Он теперь всегда будет таким?

Шерон сглотнула, подбирая правильные слова.

— Нет. Он должен справиться, — мы все должны. — Понимаешь, Алиса, когда теряешь близкого человека, это очень больно. Кажется, словно оторвали часть тебя самого, — Шерон замолчала, пытаясь справиться с комком в горле. Алиса задумчиво поджала губы, словно пробуя сказанное на вкус.

— Я понимаю.

Она спрыгнула с подоконника.

— Это чувство похоже на мои воспоминания. Также болит, — и она ткнула пальчиком куда-то в левую ключицу.

— Да, — Рейнсворт выдавила грустную улыбку снова. — Я понимаю, ты хочешь, чтобы Оз был рядом...

Но Алиса уже ничего не слушала, вновь думая о чем-то своем, но тут же встряхнула головой, прогоняя неприятные мысли и загоняя их далеко в сознание. Еще не хватало поддаться всеобщему горю.

— Ничего я не хочу, — буркнула она, отряхивая плащ и собираясь уходить. И вдруг резко замерла.

— А куда делась Ника? — подозрительно спросила девочка.

— Она... У Гилберта, — не очень уверенно ответила Шерон.

Алиса кивнула и пошла в свою комнату, но у дверей Оза невольно замерла, с напряжением вслушиваясь в тишину. И резко сорвалась на шаг. Только быстрый стук каблучков разнесся по коридору.

Горло сдавил комок, Шерон прижала ко рту руку, не позволяя полувсхлипу-полувскрику вырваться наружу.

— Госпожа! Госпожа Шерон! Я Вас везде ищу, — на лестнице появилась широкая фигура горничной. — Госпожа Шерил желает Вас срочно видеть.

Герцогиня Рейнсворт сидела за столом, но так и не притронулась к чаю. Она напряженно ждала, когда внучка переступит порог кабинета, но все равно вздрогнула, когда в дверь постучали.

— Бабушка, ты звала меня? — несколько неуверенно спросила Шерон.

— Да, дорогая, входи, — герцогиня внимательно оглядела внучку. — Мы с тобой уже говорили об этом, но ввиду новых обстоятельств, — Шерил напряженно замолчала, — я полагаю, больше этот вопрос не может и обсуждаться.

Шерон вздрогнула. Она ожидала, что бабушка вновь будет требовать её скрываться. Конечно же, Шерил боиться за неё. Девушке и самой, признаться, было страшно. После того, что случилось с Эйдой... Но юная Рейнсворт не имеет права убегать.

— Я могу остаться под защитой Брейка, я могу не участвовать в чем-то опасном... — девушка осеклась, когда встретилась с суровым взглядом бабушки. Но та неожиданно протянула к ней руки, подзывая поближе к себе.

— Думаю, ты и сама понимаешь, что Брейк не может только заботиться о тебе.

Шерон села на подлокотник кресла Шерил и порывисто обняла ее, пряча глаза, на которых уже начали появляться слезы. Конечно, она понимает. Она уже не ребёнок, которого нужно круглосуточно опекать. Конечно, слишком эгоистично требовать от Зарксиса вечно ходить за ней и защищать от каждой тени. Но просто сбегать, когда все, кто ей так дорог, рискуют собой? Собственное бессилие злило ее.

С минуту они так и просидели, обнявшись, пока Шерил не отпрянула, внимательно разглядывая внучку. В её добрых глазах отражалось понимание.

— Ты не сбегаешь. И в этом нет ничего предосудительного, — мягко, но решительно произнесла Шерил, заставляя внучку вновь отвести взгляд и закусить губу, — ты наследница рода Рейнсворт, это твое бремя, как бремя твоих друзей остаться здесь и продолжить сражаться. Это всего на несколько дней.

— Я понимаю, бабушка.

Уголки губ Шерил дрогнули. Но больше ничем она не выдала своего сожаления. Сегодня ужасный день. Обе Рейнсворт вынуждены сдаться.

— Вот и славно.

Шерон кивнула, окинув взглядом до мелочей знакомый кабинет. На языке вертелся вопрос, тревоживший девушку со вчерашнего вечера.

— Бабушка, — Шерон вдохнула, пытаясь справиться с волнением. Шерил ободряюще кивнула. — Что теперь будет с Никой?

Женщина поджала губы, пододвигая к себе остывший чай. Но так и не притронулась к нему. И вновь подняла глаза на внучку. Словно извиняясь.

— Ты сама понимаешь, как все непросто, — женщина вздохнула. — Пандоре известно слишком много, и если они поймают её, это не кончится ничем хорошим.

В глазах Шерон отразился страх. Она понимала. Она очень хорошо понимала, что тогда случится. Дом Рейнсворт ожидает скандал. Сокрытие цепи — страшнейшее преступление. Скрывать от Пандоры цепь, подобную Барсу — безумство и преступление. Конечно, каждый дом поступил бы так же. Но никто этого не признает.

Дом Рейнсворт заклеймят. Никой займется отдел исследований. А когда все ответы будут получены — её уничтожат.

Шерон содрогнулась.

— А если Брейк найдёт её?

Герцогиня покачала головой и отпустила голову на сцепленные руки.

— Она должна ответить за свои поступки. И быть честной, это в её же интересах.

— А если это не она?

Шерон напряженно смотрела на бабушку. Герцогиня удивленно подняла тонкие брови.

— Что ты хочешь этим сказать?

Девушка поправила бежевый бант на шее и спокойно ответила:

— Я не думаю, что Ника — Потрошитель, — не обращая внимания на удивленный взгляд бабушки, она продолжила: — Я не знаю, как это объяснить, но слишком много случайностей в этом деле.

В кабинет постучали. Шерон резко осеклась.

— Госпожа, ваш экипаж готов.

Шерил кивнула горничной и обратилась к внучке.

— Я понимаю, тебя, дорогая. Но так или иначе, сперва мы должны её найти. А теперь, поторопись. И не забудь обнять бабушку на прощание.

* * *

Экипаж остановился, в паре улиц от места назначения. Брейк лениво приподнял шторку, но так и не смог ничего разглядеть. До мужчин донесся истошный вопль, переходящий в визг. Внезапно дверца кареты распахнулась, и Гилберт увидел кучера, принявшегося объяснять что-то про выбежавшего на дорогу человека и почти столкнувшиеся экипажи.

Брейк тихо выругался. Только этого еще не хватало.

Внезапно к кучеру подбежал человек, лицо которого показалось Ворону смутно знакомым. В руках мужчина держал какую-то коробку. От негодования он встряхивал её, и в коробке что-то звенело.

— Да вы... — с предыханием кричал старик, — да вы знаете сколько она стоит? Это ваза прошлого столетия!

— Когда уже поедем? — Брейку было глубоко плевать на сувениры.

Кучер неуверенно пожал плечами и попытался что-то объяснить пострадавшему. Гилберт удрученно вздохнул. Всю дорогу оба молчали. Хотя Гила едва не бросало в дрожь от одного взгляда на Зарксиса.

Гилберту до боли хотелось курить, но последнюю сигарету он выкурил еще утром. А ещё ему хотелось, чтобы прошла тупая боль в висках и навязчивые образы больше не врывались в сознание.

И чтобы Ника оказалась в его квартире. Пусть напуганная, опустошившая полки с едой, но открыла бы дверь и развеяла все подозрения.

Разрешила бы хоть одну загадку из тысячи стоящих перед ним. И ему хотелось, чтобы разгадка не была связана с Сабрие. Чтобы хоть что-то в его жизни не было с ним связано.

Дверь экипажа резко хлопнула, заставив Гила открыть глаза и осмотреться. Брейк вышел из кареты. Гилберт поспешил за ним.

— Вам за всю жизнь не расплатиться за нее! Леди Амберс так ждала этот заказ! — продолжал восклицать старик, привлекая к себе внимание всех прохожих. Брейк уже был на другой стороне улицы, и Гилберту пришлось перейти на бег, чтобы обойти экипажи и собравшуюся толпу.

— Совсем, что ли? Сказать нельзя было?

— Мы и так задержались, так что, будь добр, поторопись, если не хочешь, чтобы я вломился к тебе в квартиру.

Чертыхнувшись, Гилберт даже обогнал Брейка, заслужив от того лишь снисходительную усмешку.

Ключи нашлись не сразу, и это ничуть не ослабило напряжения. Гил зажмурился, когда на третьем обороте щелкнул замок. Ника должна быть за дверью. Он знал это. Он почти слышал её шаги. И, он готов поклясться, Брейк тоже.

Но квартира была пуста.

— Что и требовалось доказать, — растянуто произнес Брейк, прохаживаясь из комнаты в комнату.

— Мы могли разминуться, — по выражению лица Шляпника Гилберт понял, какую глупость сморозил.

— Она сбежала, причём недавно, — задумчиво произнёс Брейк, заглядывая в комнату Ники. На застеленой кровати лежало аккуратно сложенное платье, и это единственное, что осталось от девушки. Все изрисованые листы, грифели и уголь исчезли вместе с ней. Только со стола капали разлитые чернила. Видно, она в спешке опрокинула чернильницу.

— Надо же, как основательно собралась, — Брейк говорил с лёгкой усмешкой, но в его взгляде горело адское пламя.

— Что будем делать? — глухо спросил Ворон.

Брейк усмехнулся.

— Есть у меня одна мысль. Ты пока осмотри все. Вдруг наша дорогая Ника оставила прощальную записку.

— Что ты намерен делать?

Зарксис элегантно развернулся и направился к дверям.

— Хочу узнать, по какому адресу ей слать открытки.

Не дожидаясь новых вопросов, мужчина исчез в шкафу. И в этот миг виски Ворона вновь пронзила боль. Навязчивый образ лестницы, убегающей в дурную высоту. И смех. Смех. Смеющийся призрак. Но боль прошла так же резко, как и началась.

— Это все нервы, — пробурчал он, открывая один за одним ящики секретера. Естественно, никаких прощальных записок девушка не оставляла. И все равно Ворон не мог смириться. С самим фактом того, что все это время Потрошитель был у них под носом. Что он, Ворон, мог пристрелить убийцу еще тогда...

Но намеренно промахнулся.

Почему не выстрелил? Почему верил ей? Почему он не может поверить, что она — убийца?

Слишком резко он дернул последний ящик. Надсадно скрипнула старая древесина, и ручка отвалилась. В дне валялись оплывшие огарки свечей и толстый альбом.

Альбом рисунков.

Из переплёта выскользнуло несколько совершенно новых листов. Все они были исчерканы бледными набросками, но один рисунок больше походил на фотографию. В центре надменно стояла Алиса, плечом к плечу с Озом, который решительно смотрел вперед и смеялся. За их спинами Гилберт узнал улыбающегося себя и саму Нику, опирающуюся на шпагу.

У Ники талант. Определённый талант. Он прекрасно помнил, как она рисовала их портреты. Алиса тогда весь вечер провела у зеркала, сравнивая себя нарисованную и себя настоящую, и только одобрительно хмыкала.

Ворон выдохнул. К вискам вновь подступили боль, когда он открыл старый альбом. Эти рисунки принадлежали Нике. Но то, что было нарисовано...

Длинная галерея, в конце которой угадывались силуэты людей, страница за страницей... Девушка с огромными глазами, сурово нахмурившая брови. Мужчина с широким мечом...

В висках стучала кровь. Воспоминания настойчиво рвались из темноты. Он знал. Он знал эти лица, но не мог вспомнить.

Новая страница. Чёрный кот. Дальше. Джек Безариус. Дальше. Мужчина, с забинтованными руками. Дальше... Память скреблась, перед глазами вновь закружились ступени бесконечной лестницы.

— Бал? Ха-ха-ха, это же так скучно!

Призрак в светлом платье.

— Не догонишь! Не догонишь!

Кто ты?

Гил чуть не выронил альбом. Со страниц смотрели два мальчика. Он не мог не узнать.

— Винсент, — в горле пересохло. Ворон вглядывался в поблекшие линии рисунка. Сомнений не могло быть. Художник мастерски передавал сходство. Но, словно разбивая все сомнения, внизу аккуратно выведеными буквами значилось

Г.и.В. Гилберт и Винсент.

Дрожащей рукой юноша перевернул последнюю страницу.

— Эй!

Девочка сидит на ступеньках одной из площадок. Вниз убегает лестница. Вверх убегает лестница. Она смеется и говорит что-то про бал и звездную ночь. Заметив его, легко вскакивает и светлым призраком ускользает по лестнице. Только пятном мелькает бело-желтое платье.

Бах!

Воспоминания-пули. Один выстрел по вискам. Десятки прозрачных воспомниний, голосов и бессвязных слов наконец-то сложились.

Девочка, чье лицо смотрело с пожелтевшего листа. Девочка из его воспоминаний.

Он вспомнил.

Её звали Ника.