Разоблачение государственной измены (джен)

Сантьяго был в восторге от того, как Зорро отреагировал на его предложение.

— Замечательно, — ответил он. — Пойдем?

Сантьяго указал на дверь. Зорро кивнул, и Сантьяго отступил, не отрывая взгляда от противника, пока не оказался под хлещущим дождем. Он посторонился, и Зорро вышел следом. Мгновенно промокшие до нитки, дуэлянты не обращали внимания на непогоду. Их взгляды были прикованы друг к другу. Зорро вновь перекинул плащ через руку, готовясь к бою.

Сантьяго принял боевую стойку.

— При следующей вспышке молнии? — предложил он.

— Согласен, — отозвался Зорро.

Небо взорвалось ослепительной вспышкой. С оглушительным треском молния ударила в башню часовни, служившей прихожанам Сан-Педро. Осколки штукатурки и саманного кирпича градом посыпались на улицы. Зорро едва успел увернуться от крупного куска. Грохот грома, последовавший за ударом, едва не оглушил обоих. И когда Зорро вновь занял позицию, Сантьяго бросился в атаку. Зорро отступал под натиском его шпаги.

Снаружи, между вспышками молний, было темнее, чем в убогой хижине. Земля под ногами стала скользкой и усеянной обломками. Дождь, стекая с полей шляп, словно водяная завеса, бил в глаза. Никто, кроме них двоих, не стал бы сражаться в таких условиях. Но никто из них и не помышлял об отступлении. Они сражались, вкладывая все свое мастерство и инстинкты. Их жизни сузились до них самих и их клинков.

Зорро был более привычен к сражениям в темноте, что давало ему пусть и незначительное, но преимущество. Сейчас перед ним воплощалось желание, которое он лелеял с тех пор, как Сантьяго впервые появился в пуэбло. Настал час узнать, кто из них двоих лучший. Узнать, вернул ли он себе былое превосходство, утраченное на службе у магистрадо. Изучая Сантьяго в бою, он видел, что тот не прибегает к грязным уловкам, к которым бы не преминули прибегнуть многие в подобных обстоятельствах. Сантьяго был пуристом в этом вопросе. Он никогда не пошел бы на компромисс со своей страстью — искусством владения шпагой. Это, безусловно, уравнивало их в этом аспекте. Сантьяго либо победит благодаря своему отточенному мастерству, либо не победит вовсе. Это была его страсть и гордость, единственная часть его души, в которой еще теплилось нечто, напоминавшее честь. Зорро мрачно принял это к сведению и продолжил поединок.

Какое-то время они сражались на небольшом участке улицы, относительно свободном от обломков церковной башни. Затем Сантьяго начал теснить Зорро, нанося безупречные удары, вынуждая человека в маске отступать, парировать и защищаться. Это поставило их в более опасное положение. Наконец, Сантьяго, почуяв брешь, нанес мощный колющий удар, который Зорро отразил в последний момент. Клинки со звоном скрестились, их лица оказались в опасной близости, разделяемые лишь несколькими дюймами. Каждый тянул на себя, стремясь получить преимущество, и они закружились в тесном танце. Внезапно Сантьяго споткнулся о мусор, валявшийся на улице, и Зорро с силой оттолкнул его эфесом своей шпаги. Сантьяго рухнул на мостовую, выронив оружие, которое со звоном покатилось по камням. В тот же миг Зорро потерял равновесие: инерция удара толкнула его вперед, а отсутствие сопротивления поверженного противника лишило опоры. Его ноги запутались в ногах Сантьяго, и он упал на четвереньки, выронив шпагу. В едином порыве оба вскочили на ноги, взметнув брызги воды. Когда они вновь оказались лицом к лицу под проливным дождем, вспышка молнии озарила клинки, которые они сжимали в руках, — это было не их оружие.

— Что будем делать? — спросил Сантьяго, осознав произошедшее.

Зорро не смотрел на шпагу в своей руке, но безошибочно узнал змеиный клинок Сантьяго. Он слегка приподнял его, чтобы тот мог видеть.

— Насколько мне известно, этот клинок — один из лучших, когда-либо созданных в Испании, — произнес Зорро, улыбаясь сквозь завесу дождя, стекающего с полей его шляпы. Он указал змеиным клинком на оружие в руке Сантьяго. — Шпага, которую держите вы, — добрый, честный клинок, сеньор. Он не раз доказывал свою ценность. Можете ли вы сказать то же самое о своем?

— Я никогда не проигрывал с этой шпагой, сеньор Зорро, — ответил Сантьяго. — Не было и нет клинка лучше того, что сейчас в ваших руках.

Зорро слегка поклонился.

— Я к вашим услугам, сеньор, — сказал он, не переставая улыбаться.

Сантьяго улыбнулся в ответ и бросился в атаку. Какая разница, какой клинок он держит в руке? По балансу он почувствовал, что шпага Зорро послужит ему ничуть не хуже. Есть некая поэзия в том, чтобы убить печально известного Зорро его же оружием, подумал Сантьяго, яростно нападая на преступника в маске. И с каким же наслаждением он вырвет свой именной клинок из мертвых пальцев Зорро. Недолго тому осталось им владеть.

Зорро обнаружил, что змеиный клинок столь же хорош, как и утверждал Сантьяго. Он не придал особого значения извивающейся рептилии, выгравированной на эфесе, хотя символизм не ускользнул от его внимания. Клинок был всего лишь инструментом в руках владельца, лишенным собственной воли. Эта шпага легла в его руку как влитая, и баланс ее показался ему идеальным. Вскоре клинок стал продолжением его руки, и он забыл о том, что оружие принадлежит его противнику. Сейчас его мысли были заняты более важными вещами. Он ответил на выпад Сантьяго своей атакой, и схватка возобновилась.

Удар следовал за ударом, словно танец смерти под аккомпанемент бушующей стихии. Порой они кружили, словно хищники, выискивая уязвимость, лишь на миг прерывая этот смертельный вальс, чтобы вновь броситься в бой. Казалось чудом, что до сих пор ни один не был ранен, хотя клинки, словно молнии, то и дело опасно приближались. Искусство, рефлексы, необходимые для того, чтобы уцелеть в схватке с таким противником, поразили бы любого учителя фехтования, зарабатывающего на жизнь лишь уроками, — эта мысль мимолетно промелькнула в голове Сантьяго во время короткой передышки. Он понимал, что для человека в маске, стоящего напротив, все обстоит совершенно иначе.

Сантьяго никогда не чувствовал себя настолько живым. Он балансировал на острие клинка, опьяненный предвкушением победы, предчувствуя, как его шпага оборвет жизнь этого достойного противника. Все дуэли, в которых он когда-либо участвовал, даже схватка с де Видой, казались теперь лишь бледными тенями, бессмысленными этюдами. Чувства обострились до предела, позволяя ему разглядеть мельчайшие детали: серебряные пуговицы на рубашке противника, капли дождя, стекающие по лицу из-под шелковой маски, взгляд, горящий за прорезями. Слух стал настолько чутким, что ему казалось, будто он слышит каждую отдельную каплю дождя, падающую на землю. Запах ливня, запах мокрой земли, запах деревни — все это врезалось в его память. Каждая клетка его тела кричала: ЖИВ! ЖИВ!

И, подгоняемый этим новым приливом сил, он вновь ринулся в бой.

Зорро продолжал сражаться, но осознание того, что перед ним равный противник, меркло перед пониманием того, за что он сражается. Он не забывал о злодеяниях магистрадо, о том, как тот извратил саму систему правосудия, призванную защищать народ, превратив ее в инструмент угнетения, отнимая земли, имущество, жизни. О том, как он безжалостно отправил на смерть собственную жену, когда она стала ему не нужна. Как он навредил дону Алехандро, обвинив его сына в предательстве. Никто в Калифорнии не был бы в безопасности, если бы Сантьяго остался в живых. Без судьи Васки никто не поверил бы обвинениям против магистрадо — настолько безупречной была его репутация в глазах вице-короля и губернатора. Сейчас он старался не думать о судьбе своего отца. Вместо этого он сосредоточился на последней причине, по которой должен победить Сантьяго.

Диего де ла Вега.

Диего де ла Вега безоговорочно доверял магистрадо. Он верил в него настолько, что доверил ему благополучие жителей Калифорнии. Призвание Диего как защитника народа было для него священным, выше любого личного интереса. И хотя цена, которую он заплатил, оказалась непомерно высокой, Диего де ла Вега готов был пойти на все ради безопасности и справедливости. Диего был готов уступить достойному представителю королевской власти мантию Сеньориты Справедливости. Это было правильно, так и должно было быть. Но Диего предали. Мантия, доверенная ему Сеньоритой Справедливостью, была разорвана в клочья магистрадо, тем самым человеком, который присвоил себе ее девиз: «Правосудие свершилось». Диего не мог и не хотел прощать этого.

Эль Зорро, рожденный необходимостью, тоже не мог простить. И он удвоил свои усилия.

Сколько они сражались, никто из них не знал. Но в конце концов напряжение дало о себе знать. Дыхание стало тяжелым, обжигающим, дождь, стекавший по лицам, мешал дышать. Руки, ноги, плечи горели от усталости, но ни один не смел ослабить хватку, иначе смерть придет мгновенно. Оба понимали, что решающий момент близок. Один из них должен был достичь предела своих сил, мастерства, выносливости, дрогнуть хоть на мгновение. И тогда другой станет победителем.

Решимость Сантьяго победить оставалась непоколебимой. Его абсолютная уверенность в своих силах, непоколебимая вера в то, что он — величайший фехтовальщик из ныне живущих, не позволяли ему сомневаться в успехе. Он был поражен силой и упорством своего противника и знал, что никогда не забудет эту дуэль. Это ощущение жизни, этот пик напряжения — это было то, на что он даже не смел надеяться. Продолжая бой с противником в черном, он едва не рассмеялся от радости, что принял этот последний вызов. И потому он был так удивлен, когда почувствовал острую, жгучую боль в груди, рядом с сердцем. Он невольно остановился и посмотрел вниз. Сначала он не понял, что видит. Отблеск молнии на металле сверкнул серебром в его глазах. Его взгляд скользнул по серебряному клинку вдоль всей его длины до украшенного гравировкой эфеса шпаги в руке Зорро. Затем его взгляд поднялся и встретился со взглядом Зорро. И тогда он понял. Он снова посмотрел на серебристую сталь клинка Зорро, вонзившегося ему в грудь. Более трети его длины ушло в его сердце, или рядом с ним.

Он был мертв.

Еще мгновение они стояли, застыв во времени, освещенные вспышками молний, промокшие до нитки под проливным дождем. Один человек, облаченный во все черное, держал шпагу, пронзившую грудь другого. Затем Сантьяго отпустил свою шпагу, позволив ей упасть на землю. Он схватился за рану в груди, обхватив клинок Зорро обеими руками. Его темные глаза впились в Зорро, и он кивнул. Зорро торжественно и уверенно вытащил свой клинок. Сантьяго ахнул и рухнул на колени у ног Зорро. Зажимая рану, он поднял взгляд и увидел, как кровь… его кровь, смывается дождем со шпаги Зорро. Нет, с иронией понял он, не со шпаги Зорро. Это была его собственная изысканная шпага. Великолепное орудие его смерти. Это была его кровь, стекавшая по его телу и, наконец, падающая на грязную мостовую.

Не отрывая взгляда от Сантьяго, Зорро стоял, глядя на поверженного противника. Внутри не было ни триумфа, ни ликования победы — лишь тягучее удовлетворение.

— Правосудие свершилось, — прошептал он смертельно раненому мужчине, рухнувшему на колени посреди залитой дождем улицы.

Сантьяго смотрел на Зорро, часто моргая, пытаясь смахнуть с лица хлещущие струи дождя. Он словно услышал эхо собственных слов, многократно произнесенных им самим, но всегда казавшихся пустым звуком. Что есть справедливость, как не глина в руках гончара? Но из уст Зорро эти слова обрели вес, мощь, о которых Сантьяго и помыслить не мог. Перед ним стоял человек, искренне верящий в них, готовый умереть за них. Прежде чем он успел осознать всю глубину происходящего, сознание начало ускользать, и, оставаясь на коленях, он почувствовал, как его тело теряет равновесие. Словно подкошенный, он рухнул на бок, шляпа слетела с головы, и он перекатился на спину. Дождь стих, но вспышки молний и раскаты грома продолжали раздирать небо. В предсмертной агонии зрение вернулось к нему, и он увидел над собой темный силуэт Зорро, неподвижный и зловещий.

— До сегодняшнего дня никто не мог сравниться со мной в искусстве владения клинком, — прохрипел он, прерываясь от накатывающей тошноты. — Вы… вы не просто человек, сеньор Зорро, раз смогли совершить невозможное.

Зорро медленно покачал головой:

— Сеньор, я такой же человек, как и вы.

— Такой же человек? — Сантьяго слабо улыбнулся. — Простите, сеньор, но в это трудно поверить. Но оставьте это… У меня есть вопросы, которые я должен задать, прежде чем умру, сеньор Зорро, — он замолчал, содрогнувшись от резкой боли. Схватившись за грудь, он с трудом выдавил из себя. — Скажите мне… Почему вы ждали? Почему так долго не возвращались? Вам ведь было известно о самозванце, терроризирующем народ под вашим именем? Знали ли вы, что молодого де ла Вегу обвинили в государственной измене? Вас называют народным заступником, поборником справедливости. Я не понимаю, почему вы так долго медлили… — собрав последние силы, он выдохнул: — Где вы были?

Зорро задумался. Он мог бы объяснить многое словами, но внезапно осознал, что есть один короткий жест, который скажет все за него. Он медленно опустился на одно колено рядом с Сантьяго, его плащ черным полотном расстелился по земле. Он положил шпагу Сантьяго рядом с ним, на мокрую мостовую. Медленно, с непередаваемой торжественностью, Зорро ослабил шнурок на своей шляпы и откинул ее назад. Затем снял черную шелковую бандану, позволяя дождю беспрепятственно струиться по волосам, омывая лицо, скрытое под маской. Глядя прямо в темные, неотрывно следящие за ним глаза Сантьяго, Зорро снял маску в тот самый миг, когда молния расколола небо на вечные осколки.

— Де ла Вега! — Сантьяго тихо вскрикнул, пораженный увиденным, когда вспышка молнии высветила лицо Диего. Убедившись в реальности происходящего, он прошептал: — Диего де ла Вега, — пауза, и затем, словно зачарованный, произнес: — А ты… Эль Зорро.

Диего торжественно кивнул.

— Твоя маскировка была безупречна, де ла Вега, — прохрипел Сантьяго. — Ты одурачил даже меня. Меня, считавшего, что моя маскировка непроницаема. И я должен признать, что есть тот, кто превзошел меня… вдвойне.

Диего молча ждал.

Сантьяго замолчал, закашлялся и судорожно схватился за грудь, пытаясь унять адскую боль. Теперь, когда он чувствовал, как жизнь утекает сквозь пальцы, все встало на свои места. Все, что он знал о Диего с первых минут их знакомства и когда между ними промелькнула напряженная, безмолвная дуэль в зале суда, обрело смысл в его сознании. Те странные моменты за последний год, когда Диего казался совсем не таким, каким хотел казаться. Краткие вспышки внутреннего огня, которые он замечал в своем молодом помощнике, резко контрастировали с образом, который он выставлял на всеобщее обозрение. Теперь он с абсолютной ясностью видел, что Диего де ла Вега, которого знали все, был лишь оболочкой, скрывающей настоящего человека, стоявшего сейчас перед ним на коленях. Истинный сын дона Алехандро был настолько хорошо спрятан, что даже собственный отец не мог его распознать. Он также осознал ту дилемму, которую Диего создал для себя, став одновременно Эль Зорро, могущественным поборником справедливости, и Диего де ла Вегой, мягким поэтом и ученым. Пока Сантьяго не прибыл в Лос-Анджелес, у Диего не было возможности оставить Зорро позади и вернуться к нормальной жизни, не вызывая подозрений у окружающих, особенно у своего отца. Приезд Сантьяго предоставил ему шанс, который он так долго ждал. Как и надеялся магистрадо, Диего видел в Сантьяго защитника народа. Он видел в нем человека, для которого фраза «Правосудие свершилось» была не просто девизом, человека, для которого дело правосудия было так же важно, как и для младшего де ла Веги. По иронии судьбы, благодаря своей проницательности Сантьяго заслужил уважение и восхищение Эль Зорро, чего до него не удавалось никому. Если бы не невыносимая боль, он бы сейчас рассмеялся.

Словно кивая своим мрачным мыслям, Сантьяго процедил сквозь зубы:

— Теперь я понимаю. Ты угодил в капкан моих замыслов из-за того, кем должен был стать, чтобы воплотить собой Эль Зорро. Ты хотел сбросить эту маску, — Сантьяго сжал в кулаке черный шелк плаща. — Ты мечтал стать Диего де ла Вегой, которого бы ценили за его истинную сущность, а не за эту личину, — он смял ткань в руке. — Прежде всего, ты, настоящий Диего де ла Вега, стремился вернуть уважение отца, которым пожертвовал ради этого Зорро. Я прав, сеньор?

Диего сглотнул ком в горле и едва заметно кивнул. Сантьяго отшвырнул плащ и опустил руку. Он отвернулся, избегая взгляда Диего.

— И я, в своем неведении, счел тебя идеальным орудием. Ты оказался в ловушке, расставленной и мной, и собственными желаниями. И я сам загнал себя в эту западню, что в итоге и погубила меня.

— Все, что вы говорите, — правда, сеньор, — тихо признал Диего. — Вы — единственный, не считая моего верного слуги, кому открыты самые сокровенные стремления моего сердца, — Диего смотрел в непроглядную темень, моргая то ли от дождя, то ли от внезапной влаги в глазах. — Быть тем, кто я есть, — это одинокий путь и тяжкое бремя. Я приветствовал возможность переложить его на плечи человека, облеченного властью, и, наконец, заслужить признание отца, работая бок о бок с вами. Я и впрямь был ослеплен собственными желаниями.

Он перевел взгляд на Сантьяго.

— Вы, сеньор, нанесли столь глубокую рану моей душе, что у меня не хватит слов, чтобы выразить всю ее боль, но, полагаю, теперь вы понимаете. Вы знаете, кто я, — он коснулся рукой в перчатке своей груди, — и на какие жертвы я готов пойти ради чести и справедливости.

Сантьяго повернулся к Диего, которого все еще слабо освещали отблески молний отступающей грозы.

— Да, — прохрипел он, с трудом переводя дух. — Я знаю, что ты за человек, де ла Вега.

Их взгляды встретились, и Диего понял, что это правда. Сантьяго продолжил:

— Так же, как и ты знаешь, кто я, — он одарил Диего холодной улыбкой.

Диего кивнул. Амбициозный. Лживый. Внутри — ледяное сердце змеи, а снаружи — личина обаяния и благородства, хамелеон, способный отправить на верную смерть собственную жену от руки бывшего приспешника Орла и при этом не дрогнуть. Человек, готовый разрушить бесчисленные жизни ради достижения своих целей. Человек, алчущий власти и богатства. Человек, для которого нет ничего святого, кроме собственных желаний. Да, он знал этого человека, распростертого перед ним на земле. Он молчал. Ему нечего было сказать.

Сантьяго смотрел на Диего так, словно читал его мысли. Он слабо усмехнулся, чувствуя, как силы покидают его.

— Так вот ты какой, великий Эль Зорро, человек-легенда, — пробормотал он скорее себе, чем Диего. — Ах... знал бы я раньше… — он замолчал, устремив взгляд в дождливую ночь, дыхание становилось все более прерывистым.

Внезапно Сантьяго схватился за грудь и перекатился на бок, корчась от боли.

— Я умираю, де ла Вега. Я умираю, — прохрипел он. — Ты… можешь праздновать победу, Диего де ла Вега, но… я не откажусь от своей мести.

Сантьяго повернул голову, и его бездонные темные глаза впились в глаза Диего. Он протянул руку и схватил Диего за предплечье, прохрипев:

— Ты… великий Эль Зорро, великий защитник народа… ты бессилен… стоя здесь на коленях… в грязи вместе со мной. Помнишь своего отца... и судью?.. Я… отомщу… и их смерть… будет преследовать тебя… до конца… твоей… жизни.

Рука Сантьяго сжала руку Диего словно в тисках, и он начал тихо смеяться, даже когда жизнь покидала его. После смерти его тело содрогнулось в последний раз, и застывшие глаза уставились в ночное небо, последние капли дождя сверкали на его бледном лбу в отблесках угасающей грозы. На его губах застыла торжествующая улыбка.

Диего смотрел на тело Сантьяго не больше мгновения. Затем, с бешено колотящимся сердцем, он освободил свою руку из мертвой хватки. Подняв с грязной улицы свою шпагу и шпагу Сантьяго, он вскочил на ноги, вложил свой клинок в ножны и побежал туда, где, как он знал, его ждал Торнадо.

Его отец. И судья Васка. Он должен успеть. Столько времени прошло с тех пор, как он велел им бежать, и столько времени прошло с тех пор, как Сантьяго послал за ними своих людей. Диего свистнул Торнадо, надвинул шляпу на лоб и спрятал маску под рубашкой. Жеребец вихрем пронесся по улице к нему, и Диего вскочил в седло, не давая огромному коню остановиться. Подгоняя Торнадо, они промчались мимо тела Сантьяго, неподвижно лежавшего в лужах, оставшихся после шторма, лужах, теперь окрашенных кровью. Чувства, которые Диего испытал при виде мертвого человека, отошли на второй план из-за необходимости спасти отца и судью. Его время с Сантьяго закончилось. Он был нужен отцу. Только это сейчас имело значение. Огромный жеребец вздымал фонтаны воды, проносясь по темным, мокрым улицам в погоне за теми, кто угрожал его отцу и судье.

Лишь вздохи ветра и приглушенный рокот далекого шторма были единственными спутниками безжизненного тела бывшего магистрадо Лос-Анджелеса. Смертные останки Хорхе Мартинеса Сантьяго в одиночестве покоились в неглубоких лужах, окрашенных багрянцем.