Одиссея капитана Себрастиана (джен)

— Снова ты, постреленок? — старый дракон-почтальон улыбнулся, увидев знакомую гриву с серой прядью в челке. — Как обычно?

— Да, господин Аррау Гхаарш! — Нэд выговорил драконье имя без запинки, и почтальон довольно зажмурился, выпустив из носа струйку дыма.

Нэд вообще весьма годился тем, что знал почти всех почтовых драконов по именам и даже мог выговорить эти сложные, непривычные для пони слова. Ну, в тех городах, где «Иппотигру», а теперь и «Лайтингу» доводилось швартоваться чаще всего, конечно же. Почтальонам были приятны эти короткие встречи, по крайней мере, Нэду так казалось. Он редко видел, чтобы кто-то из пони относил свои письма лично драконам, обычно они предпочитали оставлять их в почтовых ящиках. Но капитану «Лайтинга» почему-то нравилось смотреть, как его послания улетают зеленоватым дымом в специальное окошко почти под самым потолком. Этот своеобразный ритуал… успокаивал, пожалуй. После перелетов Нэду все-таки требовалось что-то, позволяющее ощутить твердую почву под ногами, и рассылка писем почему-то как нельзя лучше способствовала восстановлению душевного равновесия. Своей маленькой традицией Нэд не пренебрегал.

— Рафл Пешу в Хувр, госпоже Маршмеллоу в Фербур, капитану Себрастиану… я ведь просил не приписывать «в открытое море», ну… Вот настроюсь однажды на координаты, а не на имя… М, Лавли Скоунз в Фербур? — дракон прищурился, и Нэд почувствовал, что у него запылали кончики ушей.

— У нее недавно был день рождения! Ну должен же я послать открытку, — смутившись, буркнул он, глядя в пол.

Аррау Гхаарш не стал расспрашивать дальше. Одно за другим письма улетали к адресатам.

— Мне, по-моему, уже пора тебе делать скидку за массовые рассылки. Еще одно в ящике, да?

— Да… — Нэд ответил не сразу, сначала проводив взглядом прошлые послания. — Я… я пойду, господин Аррау Гхаарш… У меня еще дела тут… в Юни-Корнуолле.

— Почтовым драконам по Уставу надлежит соблюдать дистанцию и нейтралитет, сохраняя инкогнито адресата и отправителя при необходимости, а также равно доброжелательно относиться к любому пришедшему на почту… — странная фраза, которую дракон произнес задумчивым тоном, заставила Нэда замереть на пороге и обернуться в недоумении. — Но раз уж мы с тобой в некотором роде… подружились, так, кажется, это называется у вас, пони? Может быть, ты мне ответишь на один вопрос?

— Разумеется!

— Зачем ты это делаешь?

Нэд вопросительно склонил голову набок, ожидая пояснений. Дракон пощелкал когтями, вздохнул и спросил напрямик:

— Зачем ты продолжаешь писать отцу?

— Ну он же должен быть в курсе новостей моей жизни! — по привычке ответил Нэд. Гореб однажды уже задавал ему этот вопрос, но тогда дальше этого ответа разговор не продолжился. Боцман «Иппотигра» только пыхнул неизменной трубкой.

Дракон дым выпускать не стал. Вместо этого он заметил, откинувшись чуть назад:

— Но ведь ты давно не ждешь ответа.

— Почему это вы так решили?! — услышать такое было… наверное, обидно, хотя в глубине души Нэд признался себе, что Аррау Гхаарш был в чем-то прав.

— Твои письма. Они давно стали суше. И они совсем не такие, что ты пишешь другим.

— Я думал, почтовые драконы не читают переписку пони! — насупился Нэд.

— Конечно. Ваши письма просто остаются у нас в памяти. Так устроена почтовая магия, — пояснил дракон. — Запечатлеваются. Не зря же говорят про «почтовую печать дракона». Ну что ты подскочил? Не волнуйся, уж мы-то умеем справляться с таким количеством информации. Драконы, знаешь ли, живут долго. Нужен способ, чтобы не сходить с ума…

Нэд задумчиво почесал нос и открыл рот, чтобы ответить, но Аррау Гхаарш лишь поднял переднюю лапу.

— Я просил ответить на один вопрос. Спасибо. Ты ответил. А теперь иди. Я отправлю твое письмо.

Нэд потоптался на пороге еще пару секунд, но не решился больше ничего спросить и вышел. Удобно все-таки расположена почта в Юни-Корнуолле — пройдешь всего квартал и выйдешь на площадь с фонтаном. Самое прекрасное место, чтобы освежить голову и привести в порядок мысли. Капитанам, вроде как бы и не положено плескаться в воде, а уж тем более — совать в фонтаны головы, но Нэд, осмотревшись, решил, что в этот тихий и пустынный час его никто здесь не увидит, а значит — его репутации ничего не угрожает.

Он ведь так и не сказал главного, Аррау Гхаарш. Он ничем, ни единым намеком не подсказал Нэду, улетают ли письма к отцу или просто сгорают в пламени. Он не сказал, жив ли Род Фишинг… И… и да, если письмо уже в ящике, даже отправитель уже не посмотрит на то, как оно отправится к адресату. Так положено. Так гласит Устав, да… И если Нэд хочет раз и навсегда решить для себя этот вопрос — ему однажды придется принести письмо лично дракону в лапы.

Хорошо все-таки быть капитаном. Можно прийти почти к самому отходу и с важным видом всем сказать, что тебя задержали «дела». И, наверное, это даже должно всем внушить некий трепет — у капитана были дела. И никто не должен, как Клауд Найн, презрительно фыркать в ответ! Нэд вздохнул: старший механик, кажется, видела его насквозь. Старпом тоже наверняка не поверил, но Винджаммеру, в отличие от Найн, хватило такта сделать вид, что он впечатлен деловой хваткой капитана Фишинга. За что Нэд был ему ужасно благодарен.

С высоты полета «Лайтинга» Юни-Корнуолл выглядел еще более волшебным, чем снизу. Острые гряды крутых разноцветных крыш напоминали горы с самоцветными камнями, которые причудливо змеились внизу, заплетаясь в лабиринт кривых улочек. Флюгеры, в едином порыве следовавшие за ветром, казалось, танцевали какой-то танец и скрипуче напевали какой-то явно старинный, давно известный всем мотив. По крайней мере, Нэду так казалось, было что-то в этом тихом поскрипывании такое… напоминающее баллады, пожалуй. А может, просто колыбельную…

Этой ночью Нэд спал беспокойно. Ему снился шторм, волны вспенивали тихий обычно родной Хуврский залив, и Нэд метался по своей кровати в такт тому, как на волнах подбрасывало старенький артельный шлюп, на котором он когда-то ходил рыбачить, еще совсем жеребенком. Вспышки молний озаряли небо, взрезая плотные низкие облака, и в этих вспышках мелькали образы.

— На маяк! — срывая голос, кричал Нэд сам себе, изо всех сил пытаясь повернуть. — Я же помню! Надо править на маяк!

Это сон, только сон… И теплый голос капитана Себрастиана слышался где-то буквально на границе сознания, обрывками сказки, которую он придумал когда-то как раз для таких вот случаев, ровно настолько, сколько нужно было, чтобы удержать на курсе старый шлюп. И чтобы рулевой заметил на горизонте тот самый частый проблеск маяка Порт Бонёр… Держать парус. Держать и упрямо пробиваться. Сквозь бурю — неважно, на маяк. И только когда шлюп ткнулся в песок этого странного мыса, можно перевести дух, выбраться на берег и оглядеться. По легенде… Нэд сглотнул — по легенде, здесь его должны ждать…

— Папа? Па-ап! — голос потерялся в раскате грома, и Нэд прижал уши.

Может, он что-то не так сделал? Наверное, надо еще представить… вообразить, да, конечно, надо вообразить! Обычно у него хорошо получалось что-то выдумывать. Сейчас, правда, надо, скорее, вспомнить, но это ведь где-то рядом? Совсем похожее занятие.

Нэд хорошо помнил отца. Цвета темного шоколада, как он сам шутил: можно пить какао — и все только похвалят усы. Немного суровый на вид — пока не улыбнется. А как только улыбнется… Тут невольно и сам не устоишь перед заразительной улыбкой, ответишь… Отец не был «душой компании», он вообще не очень-то любил «сборища», но в кругу близких друзей он просто расцветал. Ну и, конечно, наедине с Нэдом, когда не отчитывал. Грива… Нэд сосредоточенно нахмурился: точно с проседью, но какого же цвета? Синяя? Или нет, зеленоватая? Да нет же, не то… это когда он смотрел на отца свозь осколки цветных стеклышек, которые находил в порту… Ладно… пусть будет зеленоватая. Пусть через осколки… Это ведь неважно? Громкий зычный голос: отец командовал аж пятью рыболовами, так что никак не мог себе позволить дать петуха. Он и с Нэдом говорил так же… Относился к нему… вроде и как к взрослому, а вроде… вроде и оберегал. Иногда вдруг совсем иначе приговаривал: «Обожди! Придет и твой час…»

Нэд улегся прямо на песок, вспоминая…

* * *

— Отец, я с тобой!

— Нет, сын. Обожди. Придет твой час — находишься еще, так что на рыбу и смотреть тошно станет. А пока — я сам порыбачу. Успею до рассвета, вот увидишь! Жди дома.

А рассвет… рассвет прошел где-то там, на горизонте, скрытый облаками шторма. Нэд проснулся в тот день от того, что громко распахнулось окно, и порыв ветра ворвался в комнату, сметая всё на своем пути. Нэд вскочил тогда и хотел мчаться в порт, но вспомнил, что отец велел ему быть дома.

— Он… он просто не заметил рассвет! Заметишь тут — такие тучи! — пустобокий жеребенок сердито погрозил небу копытом, чуть ли не наполовину высунувшись из окна. — У-у-у, вот вырасту большой, аж до самого неба — и ка-ак лягну все эти облака! Чтоб больше никогда не приходили в Хувр!

* * *

Нэд вздохнул и мотнул головой. Ну вот, он вырос… ходит над облаками. И если попросит — то его команда действительно «ка-ак лягнет»… А меж тем — отец не явился в сон. Ну да, размечтался! Явится прямо тебе земнопони в сказку зебры! Отец ведь не знает этой истории, так что это невозможно.

Маяк, правда, с таким объяснением не согласился. Нэд вскинул голову на особенно яркую вспышку, да так и застыл: под самой крышей определенно сидел дракон, объятый зеленоватым пламенем почтового огня.

— А ты ему напиши, пострел!

— Да я бы… и рад… только… карандаш не взял! — Нэд на всякий случай даже отошел на шаг назад от маяка. Кажется… что-то пошло не так? Такого не было в сказке!

— Да я тебе дам! — насмешливо отозвался дракон. — Поднимись. Давай же, напиши письмо.

— Я… не знаю, что написать! И координаты не определил.

— Да ты что, трусишь?

— Вовсе нет! — обвинения в трусости Нэд стерпеть не мог и бросился к маяку.

— Трусишь! Трусишь, тру-усишь! — расхохотался дракон наверху, пламя вдруг сменило цвет на голубой, и маяк осыпался пеплом к ногам Нэда.

— Я не трус! Я не тру-ус!!! — завопил он и… проснулся.

Он резко сел на кровати, отбросив одеяло. Мокрая липкая челка лезла в глаза, и Нэд сердито сдвинул ее набок. Его всё еще потряхивало от зрелища сгоревшего маяка, но потихоньку дрожь уходила, оставляя вместо страха злость и почему-то грусть. Синдбад, проснувшийся от резкого движения, недовольно потянулся и зевнул, показав зубы. Вопросительно мяукнул и подошел поближе, боднув Нэда широким рыжим лбом. Капитан машинально погладил корабельного кота, глядя куда-то сквозь стены. Как сказал господин Аррау Гхаарш? Письма стали суше… Ну, может быть, просто так совпало? Просто получился скучный переход, о котором и писать-то не стоило? Но раз уж он решил соблюдать отцовский завет, вот и написал… кратко, мол, всё в порядке, до места добрался? Ну или дело в том, что он отцу всегда писал последним, вот и получается, что как-то весь запал прошел. Пожалуй, стоит подождать какого-нибудь невероятного перехода — и написать сначала отцу, описать всё-всё, что только произошло на борту, до мельчайших деталей! С этими мыслями он уснул под спокойное урчание Синдбада. Он, увы, не так хорошо, как Атаманша, умел гонять кошмары и успокаивать, но песни он пел не в пример ровнее. Кошка капитана Себрастиана иногда срывалась на басовитый вой…

Ждать перехода пришлось неожиданно долго. Один из постоянных заказчиков прислал внезапное письмо и попросил отложить доставку туманов на свои поля на две недели. Нэд, махнув хвостом, решил: фермеру наверняка виднее, что лучше для его урожая. Если подумать, то это даже весьма удачное совпадение, ведь теперь ему придется пойти на почту в нетипичное время. Нужно же дать согласие на новый срок!

На почте Нэд вытянул чистый свиток и, обмакнув перо в чернильницу, с улыбкой вывел: «Дорогой папа!» Единороги, сидевшие по соседству, иногда пофыркивали и что-то недовольно бурчали про «неэстетично пожеванные перья в общественных местах», но Нэду было абсолютно всё равно. Он торопливо описывал, как ему пришлось задержаться в Юни-Корнуолле, и какой сон ему снился ночью, и про сказку капитана Себрастиана. Он не стал писать, что сон был кошмарным, решив приукрасить действительность, но маяк описал подробно. Вдруг это чем-то поможет, и они и правда могли бы… встретиться во сне?

Кляксы расплывались на листе то тут, то там, сам Нэд давно перепачкал в чернилах нос, но теперь никто бы не смог назвать его письмо «сухим». По крайней мере, ему так казалось. Он с улыбкой запечатал его, быстро начеркал ответ заказчику и прошел в соседний зал. Пожалуй, сначала заказ, а вот потом уже…

Если Аррау Гхаарш и удивился приходу Нэда, на драконьей морде отразилось только обычное слегка насмешливое благодушие, с которым он встречал всех пони, которые желали лично убедиться в надежности отправки.

— Что-то ты быстро вернулся.

— Да, внезапные дела! — улыбнулся Нэд и важно кивнул. — Вот, это в Копытонгаген, на ферму «Тюлип».

— На ферму?

— Да, там не так важно кому из обитателей.

— Хорошо. А второе? — дракон протянул когтистую лапу, и Нэд потянулся отдать ему письмо для отца.

Вот, вот сейчас он останется и тогда… Нэд вдруг прижал уши и резко отшатнулся. Когти нетерпеливо и требовательно щелкнули, захватив лишь пустоту.

— Что же ты?

Нэд помолчал.

— Я… я забыл… дописать кое-что. Я лучше потом.

Он выскочил за дверь прямо со свитком в зубах и ускакал вниз по улице, к порту. А вдруг… вдруг отец и правда жив? Нет, Нэд и так верит, но знать это… Это невыносимо! Ведь тогда… тогда непонятно, почему он не писал в ответ? Почему не вернулся? Почему, в конце концов, его не нашли! А если… если он… если он и правда умер? Нет-нет-нет… лучше просто верить, как раньше, как всегда.

Дверь ближайшей таверны он распахнул с пинка. Под молчаливыми настороженными взглядами прошел в дальний угол и плюхнулся на лавку. Кружка сидра появилась перед ним как по волшебству — то ли разносчицы здесь так хорошо знали свое дело, то ли в этом заведении и правда было принято буквально телепортировать напитки посетителям прямо со стойки. Нэд не заметил. Молча потянулся к кружке, сделал глоток и закашлялся с непривычки. Возможно, прав был старик Пим, когда запрещал Нэду это пить… А может, тут просто настолько поганый сидр… Нэд молча пил. Хотелось с размаху швырнуть кружку об пол или в стену и проорать: «Что за дрянь твое пойло!» — но Нэд не был уверен, что сумеет начать трактирную драку. Это Мбици может легко и непринужденно, буквально одним жестом поделить весь зал трактира на два лагеря и устроить «веселье». Нэда же, скорее всего, вынесут вызванные трактирщиком стражники… Вторая кружка показалась уже не такой кислой и противной… На мгновение ему почудилось, что кто-то знакомый мелькнул за окном, но Нэд хихикнул над собой — ну кто бы мог тут проходить! В команде у него не было зеленых пегасов, так что — точно почудилось. Старик Пим, правда, иногда говорил про кого-нибудь «допился до зеленых единорогов», но Нэд точно помнил — это было не раньше пятой кружки сидра, а то и позже! Он сделал еще глоток, и мир вдруг качнулся перед глазами.

— Бесполосый! Бесполосый, очнись! — хлесткий удар хвоста по щеке заставил Нэда открыть глаза. С трудом сфокусировав взгляд, он рассмотрел встревоженную морду капитана Себрастиана, нависавшего над ним. — Хвала предкам! Ты в порядке?..

— В п-полном, к-капитан! — Нэд кивнул и тут же пожалел об этом: неожиданно тяжелая голова чуть вторично не встретилась со столешницей.

— Та-ак… — протянул капитан «Иппотигра». Из голоса моментально исчезло беспокойство, уступив место металлу. — Капитан Фишинг, вы… пьяны?

— Ни в одном глазу, кап-ик!-тан! Всего-то кружечку… ну, две…

— Я… вижу. — Себрастиан вздохнул и сел рядом. — Нэд. Ты когда-нибудь вгонишь в гроб если не меня, то мою репутацию точно… Выпей. — Он поставил перед Нэдом небольшой стеклянный флакончик.

— Кап-ик!-тан! Я уже не ж-жеребенок! И я уже ик!-мею право пить сидр!

— Ну конечно! Равно как и право маяться головной болью, а также прочими прелестями похмелья. Кто я такой, чтобы тебе это запрещать…

Нэд насупился и залпом осушил пузырек. В голове и правда немного прояснилось.

— Да уж… вот не чаял найти тебя… в подобном месте.

— А вы… вы искали? — Нэду почему-то стало стыдно, и он невольно обратился к Себрастиану на «вы», словно снова был провинившимся юнгой на «Иппотигре».

— Естественно, я искал! Точнее, мне даже искать не пришлось. Я едва успел сдать груз, как ко мне примчался Мбици с воплем, что видел тебя в этом… заведении.

— Я уже не…

— Да. А я уже давно старый параноик, который считает, что встречи в подобных местах назначаются… не от хорошей жизни, скажем так. Учитывая, что ты мне не так давно писал про угрозы и шантаж… — Себрастиан умолк, а Нэд виновато прижал уши.

— Я… я не знал, что ты в Юни-Корнуолле… и не подумал, что… Прости, в общем, у меня сейчас… все мысли путаются!

— Да уж немудрено! — Себрастиан с усмешкой кивнул на две кружки, стоявшие на столе. — Но я слишком хорошо помню твою исключительную способность влипать в истории. Рад, что мои опасения… не подтвердились. Я могу узнать, почему именно… здесь ты решил… воспользоваться своим правом пить сидр?

— Я зашел в первую попавшуюся! И… просто… выпил… сидр, — тихо закончил Нэд.

— Ну не из-за этого же письма ты… — Себрастиан заметил свиток на столе.

— Будешь смеяться, но… из-за него, — Нэд кратко поделился с капитаном «Иппотигра» своими тревогами. — И я не представляю, что мне делать, потому что, если я буду знать, то… то как же мне тогда верить, что всё хорошо? Ничего ведь не хорошо, раз он не отвечает! И ни разу не дал знать, где его искать! Вдруг… вдруг он злится? Или вдруг он ударился головой и совсем меня забыл! И недоумевает, что за придурок пишет ему из всех портов и зовет «папой»! А вдруг я ему не нужен! Мешаю! Не оправдал его надежд?! А если вдруг он умер?!

Себрастиан вздохнул.

— Что толку гадать, когда…

— Что значит «что толку»! — взвился Нэд. — Ты же зебра!

— И что? — недоуменно спросил Себрастиан.

— Зебры — гадают! — безапелляционно заявил Нэд и, насупившись, отвернулся.

— А я — не гадаю…

— Да. А Гореб — гадает! Но он мне — не сказал про папу! И господин Аррау Гхаарш тоже! А… а я — спрашивал…

— Хоть корни забывать нельзя, они порой нас тормозят: кто прошлое не отпустил, тому идти не хватит сил.

— Тебе легко говорить! У тебя есть бераму. И ты не можешь не идти вперед…

— Ну почему же? Я довольно долго, и не один раз в жизни, пытался… даже не знаю, как это назвать, ходить по кругу хвостом вперед, наверное. Я ведь… Я никогда не рассказывал тебе, как я оказался капитаном «Иппотигра»?

Себрастиан задумчиво поводил копытом по столу, но Нэд, на его счастье, был слишком захвачен собственными переживаниями, чтобы заметить этот жест.

— Думаю, это было как… в сказке. Тебя любит вся команда, ты любишь их и знаешь «Иппотигр», как собственные полоски.

— Ты же не думаешь, что я родился с этой любовью, — ехидно фыркнул Себрастиан, посмотрел на ошеломленного Нэда и рассмеялся, окончательно расслабившись. — Что? Ну да, не родился. Более того, если бы мне кто-то в далеком детстве сказал, что я буду капитаном шхуны, еще и по доброй воле — да я бы плюнул сказочнику в морду! Я искренне полагал, что у меня будет величественный бриг, может, клиппер или бригантина, но шхуна? Пф, я смотреть-то на них в портах брезговал, не то что ходить… Мы… встретились с капитаном в кабаке. Даже подешевле и попротивнее, чем этот, впрочем, на тот момент мне было… почти так же всё равно, как и тебе сейчас.

Себрастиан прикрыл глаза, вспоминая тот судьбоносный день. Как его нашел тот странный полосатый капитан в пафосном тюрбане на манер эмиров Седельной Арабии, он не знал, да и не хотел знать, пожалуй. Главное, что они встретились. В портовом кабаке, буквально у стойки…

* * *

— Признаюсь честно, я никогда особо не любил море. Но корабль, а с ним и дела, перешли ко мне от отца, и было бы глупо бросить семейное дело. Тем более, если оно кормит всех нас. Но у меня весьма… непростая команда, и мне нужен помощник, который бы понимал… особенности матросов.

Себрастиан кивал, слушая вполуха и явно уделяя больше внимания кружке с сидром, стоявшей на столе перед ним, чем разговору. Еще одна попытка — и на том хватит. Если не получится и на этот раз, значит, пора смириться и признать, что первую бригантину ему не заменит ни один корабль в мире. Сколько их было за последние два года? Три? Пять? Семь? Он не помнил. Точнее, перестал считать. Видят предки, он старался. Изо всех сил он искал то чувство единения с судном, которое так легко и естественно пришло к нему тогда, когда он впервые ступил на палубу бригантины, но ни один из кораблей, на которых он ходил, не мог подарить ему того же. Себрастиан злился. Злился на себя, на корабли, на море — и впадал в отчаяние. С первого судна не было вестей, и он перестал писать им, а судьба не давала шанса встретиться в портах. Даже в тавернах было глухо, как в задраенном трюме, ни единого обрывка информации. Ну не к сиренам в гости же они направились, право слово! О таком точно кто-нибудь да знал бы, а слухи по морю носятся быстрее ветра.

Шхуна не понравилась новому старпому сразу же. Невзрачная и небольшая, верткая и своенравная, она не прощала рулевому ни малейшей ошибки. Это, конечно, было гораздо лучше молчаливых, едва ли не мертвых судов, которые попадались Себрастиану до этого, но договориться никак не получалось. Впрочем, она, по крайней мере, отзывалась, хотя и совсем не так, как мог бы ожидать Себрастиан. Можно было дать посудине пару шансов, хотя шхуны он никогда не понимал и не любил.

Команда была под стать суденышку: десяток нахальных, ленивых зебр. В первый же день мелкий юнга, Мбици, полосатая зараза с длинной ярко-зеленой челкой, устроил новому старпому «проверку на вшивость», за что был едва ли не пинком отправлен драить палубу. Вечером он опрокинул на Себрастиана бадью грязной ледяной воды и, глядя вниз с марсовой площадки честнейшими глазами, повинился, что просто не удержал тяжелое ведро на пришедшей волне прибоя. Крыть было нечем: логика и остроумие, по мнению команды, были на стороне юнги, и началась натуральная партизанская война. Гореб, вахтенный офицер с проседью в и без того серой гриве, несколько раз порывался поговорить со старпомом, но Себрастиан довольно резко велел ему не лезть не в свое дело. Офицер невозмутимо курил трубку и весьма напоминал внешностью и повадками донну Марго, что, естественно, не добавляло ему привлекательности в глазах нового начальства: вот только напоминания о дражайшей бабуле сейчас и не хватало. Гореб, правда, если и не знал наверняка, то догадывался о причинах озлобленности Себрастиана и, тихо появляясь в нужных местах в нужное время, умудрялся сглаживать особенно острые углы в общении старпома с командой. Он больше не навязывался на задушевные беседы и действовал совершенно незаметно, и, уже впоследствии, став капитаном, Себрастиан еще долго чувствовал вину за то, что недооценивал мудрость серой невозмутимой зебры.

Шхуна называлась «Скорпикора» и, вероятно, действительно могла бы быть очень скоростным судном, если бы находилась в хороших копытах. Себрастиан попытался пару раз найти к ней подход, но не преуспел и забросил это дело. Вышколить матросов тоже не получалось, и старпом просто возненавидел их всех. До самых темных глубин души он ненавидел колючее угловатое судно, столь же дерзкое и неуправляемое, как и его пестрая команда. Он всерьез подумывал сойти на берег в ближайшем порту, на этот раз — насовсем, когда капитан заявил тоном, не терпящим возражений, что ему срочно необходимо попасть в Зебрику, чтобы передать семье небольшой, но ценный груз. Себрастиан решил, что это знак судьбы, и не стал отказываться от рейса. Капитан спешил и настаивал на немедленном выходе, кажется, он стремился успеть к какому-то празднику или просто важному событию. Старпом чувствовал в воздухе надвигающийся шторм, но, зло махнув хвостом, приказал ставить паруса. Доказывать что-то капитану было бесполезно. Судя по взглядам матросов, как минимум не он один знал о приближающейся буре, но возражать открыто почему-то никто не стал.

Шторм не застиг их врасплох, и первое время матросы неплохо справлялись с налетавшими порывами, но ветер крепчал, а волны словно вознамерились поиграть друг с другом, перебрасываясь кораблем. Капитан заперся в каюте и, похоже, в панике молился предкам. Он вообще имел склонность так поступать при малейших порывах ветра, а уж если судно при этом еще и кренилось больше обычного — можно было биться об заклад, что он трясется где-то под покрывалом. Никакого проку, но он хотя бы не мешался под ногами. Себрастиан, ругаясь сквозь зубы, выгнал всех с палубы, оставив пять самых отчаянных и опытных зебр, и приказал зарифить грот, сбросить фок и удерживать кливер и стаксель до последнего. Если бы у капитана был толковый комплект штормовых парусов, это бы облегчило задачу, а теперь — придется справляться, как есть. Старпом с Горебом буквально висели на штурвале, не давая шхуне уйти с курса, понимая, что одна волна в борт — и никакие и ничьи молитвы не спасут. В какой момент на палубе появился юнга, зеленый до такой степени, что полоски на морде были почти неразличимы, Себрастиан не отследил. Но то, что ему здесь было не место, не нуждалось в пояснениях.

— Живо вернулся в кубрик, мелкая плесень! — рявкнул старпом.

— Не могу! Мне нужен хоть глоток свежего воздуха! — выдавил тот.

— Ты получишь разве что глоток соленой воды, если сейчас же не… — отозвался обычно невозмутимый Гореб, но не договорил.

Они с Себрастианом успели только мельком увидеть поднимавшуюся волну. Она обрушилась на палубу, смывая все, что могла утащить с собой в море. Например, не успевшего и пискнуть юнгу. Только чудом того, что волна прокатилась от носа к корме, Себрастиан смог объяснить, каким образом успел перебросить полосатой занозе один из шкотов. Как юнга умудрился его поймать — это он даже не стал спрашивать. Вытащив мокрого, отплевывающегося жеребенка на палубу, Себрастиан прочел в широко распахнутых глазах собственные же мысли. Он внезапно совершенно ясно понял, что среди бушующей стихии ни у кого из них нет иного клочка суши, кроме «Скорпикоры», скрипуче стонущей, но упрямо продолжавшей бороться с волнами; и нет никого роднее, чем те, кто сейчас идут на этом судне, одни, против целого мира. Вернее, шхуна и была целым миром, спасти который было чем-то, перешедшим из разряда эпических подвигов в рутину повседневной жизни. И промокший насквозь полосатый жеребенок, подхвативший стаксель-шкот вместо кого-то из выдохшихся матросов и теперь с тихим рычанием сквозь сжатые зубы упиравшийся копытами в фальшборт — это внезапно стало чем-то естественным и… родным. Волна полузабытого чувства прошла по телу от носа до самого кончика хвоста, и Себрастиан, взглянув на усталого вахтенного, твердо сказал:

— Доберешься до кубрика? Я справлюсь здесь. Разве что… пришли кого-нибудь на смену на кливер.

Гореб смотрел на него целых несколько секунд, которые в вихре шторма показались вечными, и кивнул. Но старпом уже отвернулся от него, он смотрел вперед и уже не вис на штурвале, удерживая его. Теперь ему не нужно было бороться, чтобы задать свой курс. Он сам был шхуной, он нырял и взлетал на волнах вместе с ней, бросаясь в малейшие лазейки лабиринта, который плели волны и ветер. Последний, казалось, даже поутих, и теперь лишь ободряюще трепал рулевому гриву и меньше испытывал его коварными порывами, а наоборот, бросал шхуну в просветы между гребней как раз в нужный момент. Это всё еще было непросто, но по меньшей мере старпом уже мог хотя бы наметить путь среди бушующей стихии. И был уверен, что сможет по нему пройти.

Как они добрались до берега, Себрастиан помнил смутно. Он помнил, как приходилось временами резко выворачивать штурвал; как они наконец-то вышли из полосы шторма; как он приказывал перебросить всё, что только есть в трюме, на левый борт и в корму, чтобы держать выше пробитый чем-то нос; помнил, как матросы сбрасывали с палубы обломки рангоута и порванные практически в лоскуты паруса. Помнил, как на негнущихся ногах добрался до кубрика и, кажется, рухнул на пороге. В любом случае, когда он открыл глаза, он увидел Гореба, который, казалось, уже давно ждет этого мгновения.

— Сильно же тебя мотало по штормам, если для того, чтобы прочистить тебе мозги, понадобился настолько сильный ветер, — он произнес это невозмутимо и просто, даже не пытаясь сложить наставительных рифмовок, которых можно было бы ожидать. Себрастиан почувствовал, как запылали щеки и уши, и поспешно отвел взгляд.

— Я и не сердился никогда, — усмешка вахтенного, попавшая прямо в цель невысказанных мыслей, конечно, избавила от необходимости набираться решимости для того, чтобы произнести два коротких слова, но мучительное осознание собственной вины никуда не делось.

— Странно было бы сердиться на чудика, умудрившегося свалиться в обморок как раз в момент обретения метки, — Мбици появился словно из ниоткуда, как обычно, с ехидной ухмылкой до ушей. Еще вчера он бы точно нарвался на гауптвахту, но сегодня… сегодня Себрастиан только улыбнулся в ответ и зевнул.

— Расскажи хоть, чего там такого появилось. Мне так не хочется вставать…

— Пф, честное полосатое, как будто делать мне нечего, только пялиться на твой зад, я и покрасивее видел, — нет, он положительно нарывался, словно проверяя, насколько всё изменилось.

— И теперь я должен по всем законам мира помереть от любопытства? Обойдешься и тем, что яблоки на камбузе останутся нечищеными.

Мбици хотел сказать что-то еще, но Гореб утащил юнгу из кубрика и вышел сам, оставив Себрастиана одного. Вот уж кто действительно умел понимать даже не с полувзгляда — с полумысли. Старпом прикрыл глаза, размышляя. Он допустил много ошибок в этом рейсе, хорошо, что ни одна из них не стала роковой. Или всё же?.. Не слишком ли поздно он нашел подход к прекрасному, но гордому судну? Примет ли теперь оно того, кто допустил такие повреждения? А команда? Зебра вздохнул — на эти вопросы у него не было ответов. Возможно, стоит помочь с ремонтом «Скорпикоры» — и остаться на берегу, как он когда-то уже сделал? Это будет… еще больнее, чем в прошлый раз, но сейчас… сейчас он действительно это заслужил.

Они бросили якорь в порту Зебрастана буквально к вечеру, и капитан, наконец-то соизволивший высунуть нос из каюты, сбежал на берег, словно пегас. Собравшиеся в порту родственники осуждающе цокали языками, глядя на разбитую «Скорпикору». Зебра, передавший им груз, заявил, что в море больше не сунется, а «этот хлам надо бы оттащить подальше и притопить». Себрастиану вспомнились светло-голубые обломки, и он едва удержался от того, чтобы не придушить труса и предателя на месте. Гореб, вовремя дернувший рванувшегося старпома за хвост, невозмутимо спросил, значит ли это, что шхуна капитану больше не нужна, и ее можно забрать. Капитан отмахнулся, мол, делайте что хотите. Офицер молча и медленно кивнул и повернулся к Себрастиану.

— Помнится, вы как-то упоминали, что работали на верфи, капитан?

Ошеломленный, ожидавший совсем не таких слов, Себрастиан посмотрел на команду зебр, наблюдавших с палуб за действием, развернувшимся в порту. Ни в одной паре глаз он не увидел недовольства, лишь азарт и, местами, легкую настороженность. Зебра молча кивнул.

— Ого! Мы будем чинить эту посудину, капитан? А можно, я буду делать что угодно, только не шить паруса, это работа для кобылок! — Мбици определенно нуждался в паре уроков хороших манер, но умилительный взгляд заставил Себрастиана улыбнуться, сначала — помимо воли, мгновением позже — совершенно искренне.

Перевести шхуну к ремонтному причалу оказалось просто. Рядом, словно назло, торчала пузатая «Донна Маргарита», пришедшая очистить дно.

- Мозги оставил, что ль, в залог? Получше подобрать не мог? Где можно было так ходить, чтобы корабль вдрызг разбить? Ты притопил бы этот хлам, позоришь бабку, стыд и срам! — выдавила Марго первым делом, увидев шхуну. Ну да, по сравнению с ее фрегатом она и правда выглядела… хламом. Ладно-ладно, она и была хламом сейчас, но Себрастиан был абсолютно уверен в краткосрочности этого состояния.

— Причин столь резкому клейму не вижу, между прочим. Увидишь, равных нет ему, когда ремонт закончим, — сухо парировал внук, спрятав лукавые искорки в глубине зрачков.

* * *

— М-да. Как-то так мне и досталась моя полосатая киса, — фыркнул Себрастиан и поднялся. — Пошли, капитан Фишинг. У тебя давно уже есть собственный корабль, а тебя всё еще преследуют жеребячьи страхи. Только подожди минуту, мне нужно расплатиться…

Они дошли до почты вдвоем, и Нэд долго топтался на пороге, не решаясь зайти. Наконец, глубоко вдохнув и зажмурившись, он толкнул большую узорчатую дверь. Себрастиан не торопил, терпеливо и молча стоя за спиной. Земнопони подозревал, нет, был практически уверен, что у зебры как минимум было предположение. И, вероятно… То самое предположение, подтверждение которому так боялся увидеть Нэд.

— Это… Роду Фишингу, господин Аррау Гхаарш, — негромко, но без дрожи в голосе попросил он, протянув дракону свиток. Если тот о чём-нибудь и подумал, глядя на слегка потрепанную таверной бумагу, то — этими размышлениями дракон не поделился. Может, Устав прямо запрещал. Может, как и всегда, принимая письмо, он просто… делал свою работу. Не более.

Когда вспыхнувший свиток осыпался чёрным пеплом к копытам Нэда, он всё же не удержался и сел, спиной ощутив тепло ткани плаща и, внезапно — прохладную чешую драконьего хвоста. Контрастные ощущения неплохо отражали чувства… часть Нэда сейчас орала и скакала по всей комнатке почтового дракона, вопя, что это нечестно. И что он теперь совсем один. Часть — философски махнула хвостом, признавая, что… в глубине души капитан Фишинг давно уже считал именно так. И две эти части сейчас ужасно обижались друг на друга… Одна за истерику, вторая — за то, с какой… легкостью, что ли, воспринималась такая новость.

— Вы знали. — Эта взаимная обида Нэда на самого себя против его воли выплеснулась сейчас на капитана Себрастиана и господина Аррау Гхаарша. Которые, надо отдать им должное, не отодвинулись, словно ожидая этот удар. Дракон молчал, потому что было совершенно очевидно, что он — знал с самого первого свитка. Капитан молчал, думая, было ли это правильно — столкнуть-таки Нэда… уже не голозадого жеребенка, но всё же, с его страхом.

Нэд тихо хлюпнул носом. Конечно, они знали! Взрослые всегда всё знают. Да и ты, Фишинг, давай уж, признайся. Ты… знал.

— И… и что теперь?

— Я боюсь, полномочия господина Аррау Гхаарша здесь кончаются, — прежде, чем разгневанный Нэд успел что-то ответить, Себрастиан продолжил: — однако это вовсе не означает, что тебе следует перестать писать ему письма.

— Но ведь он, как ты сам видел, умер! — насупившись, отозвался Нэд, украдкой вытирая щеку.

— Я видел то, что видел, Нэд. И...

— Да! И это значит, что он… — Нэд запнулся, так и не сумев заставить себя повторить вслух окончание фразы, словно бы что-то зависело от этого сейчас.

— Никто не требует, пони Нэд Фишинг, чтобы ты моментально смирился, — заметил дракон, медленно выпустив из ноздрей дым. — На всё нужно время. Иногда много времени.

— «Нужен способ, чтобы…не сходить с ума…» Верно? — Нэд хлюпнул носом и улыбнулся уголками губ.

— …когда мир вокруг становится совсем другим, — серьезно подтвердил Аррау Гхаарш, явно заканчивая собственную же мысль.

— И, по-моему, бесполосый, этот способ ты нашел, — кивнул Себрастиан. — Увы, не каждое письмо однажды будет прочтено. Порой посланий череда уходит словно в никуда. Но утешает нас одно — то, что написано оно.

— Но ведь… Как я… Что мне теперь… Как я буду? Я не смогу! Ведь… я же говорил, говорил тебе, что если я буду точно знать! Знать, что драконье пламя…

— Не единственная почта в мире, — махнул хвостом Себрастиан, достав из-под полы плаща пустую бутылку. — Я думаю, нечто подобное может подойти?

Нэд долго рассматривал ее. Зеленоватую, с пузатыми боками и немного потертой этикеткой. Явно… выкупленную капитаном в том баре, ведь так? Иначе и не могло быть. Заходить не только на почту после швартовки, а еще заглядывать в портовый бар, чтобы купить пустую бутылку, чтобы в ней отправить отцу письмо?.. Оправить отцу письмо — для себя?

— А ты… уверен, что так оно… дойдет?

— Не знаю. Я никогда не был за Гранью, — серьезно отозвался Себрастиан.