241 г. (джен)

Ветер дул с севера — пронзительный и заунывный, будто выпевающий погребальную песнь в мертвенно-белых ветвях чардрев, пронизывающий до костей и вытягивающий все жилы — самый лютый, такой, от которого не спасало ничего — ни меховой плащ, ни жаркий огнь в очаге, ни кувшин подогретого вина. На горизонте, над лесом, сгущались грязно-белесые облака; к утру третьего дня они грозили превратиться в полновесные снежные тучи, и тогда ветер стал бы настоящей бурей — смертью для одичалых и застрявших в лесу разведчиков… но ни один отряд не выходил за Стену в последние несколько дней, а Черный замок был надежно защищен от бури самой Стеной. Что до одичалых — им к буранам было не привыкать.

В отличие от новичков-дозорных, которым и ледяной ветер был пока что в новинку.

— Ишь, как воет, — Щербатый Джон попробовал было вытащить пробку из фляги и сплюнул — пробка, казалось, примерзла намертво. — Кажись, у нас прошлой зимой и то не так свистело. Никак, помрет кто-то — мамка моя так говорила: если уж ветер воет, что твой волк…

Напарник Джона, седой и вислоусый, полжизни проведший в Ночном Дозоре, прищурился и вдруг треснул того по уху — так, что Джон чуть не свалился со Стены.

— Не трепи, чего не знаешь, малец — посоветовал он, пока Джон разгибался. — Ты свои… сколько бишь, семнадцать? — годков провел на юге, и настоящего ветра даже зимой толком не нюхал, а тут всегда так дует. Если б люди каждый раз мерли, то и от Дозора бы, почитай, ничего не осталось…

— Да я ж просто так, Томми, я же не хотел…

— Хоть просто, хоть нет — не болтай. И про смерть помалкивай, — Том опасливо покосился вниз — туда, где в тусклых сумерках мерцал свет в горнице лорда-командующего. — А то мало ли что.

Джон тоже покосился вниз — и вздрогнул:

— А что, он может?

— Ежели полстраны неведомой заразой уморил⁽¹⁾, так и одного человека пришлепнуть недолго, — пробормотал Том. — Другое дело, что не станет он людей зазря гнобить, коли их и так немного… Это что еще за срань?

Джон прищурился: вдалеке, с востока, к ним двигалось черное пятно; мало-помалу оно увеличилось в размерах, и Джон опознал ворона — потрепанного и истощенного. Птица летела на последнем издыхании, еле-еле шевеля крыльями; поравневшись с разведчиками, она хотела было спикировать вниз, но не сумела и камнем рухнула вниз, на ледяные блоки Стены. Джон отпрянул — скорее от неожиданности, чем от страха, Том же остался хладнокровен и потыкал ворона сначала сапогом, а потом острием меча:

— Готов, похоже. Издалека летел — вишь, какой тощий?

— Это его оттуда к нам?.. — Джон мотнул головой куда-то за Стену. Том нахмурился.

— Да не, непохоже что-то… — он перевернул ворона мечом. — У-у-у, малец, тащи-ка ты эту падаль к мейстеру Эймону, да по-быстрому, пусть он с этим разбирается.

Джон, только теперь заметивший прикрученный к лапе ворона тугой свиток, кивнул, неуклюже, вместе со снегом сгреб ворона и опрометью бросился к лестнице — пост надолго оставлять было нельзя, лорд-командующий предельно ясно донес это до всех новобранцев в их первый же день в Черном замке. Мейстера Эймона он нашел в птичнике; тот придирчиво осмотрел ворона и, цокнув языком и пробормотав, что бедняге уже не помочь, принялся отвязывать письмо:

— Значит, рядом с вами издох?

— Точно, м'лорд, как есть, м'лорд, — зачастил Джон. Мейстера Эймона он немного побаивался — тот, говорят, был братом королю и племянником лорду-командующему, хоть и не трезвонил об этом на всех углах, а Джону еще не доводилось говаривать со столь высокими особами — да что там, он и своего-то бывшего лорда ни разу в жизни не видывал — как его в сарай из-за козы той треклятой сунули, так из сарая на Стену и повезли. — Стоим с Томом, а тут он летит и пря между нами валится. Немного не дотянул до вас.

— Издалека летел, — задумчиво повторил мейстер Эймон слова старого Тома, поднес письмо к свету и побледнел. Джону не доводилось видеть, как бледнеют те, кто от крови дракона — ему и их самих не доводилось видеть — но от вида абсолютно белого, как снег, человека, ему сделалось не по себе.

— М'лорд? — осторожно позвал он. — Случилось чего? Может, кликнуть кого со двора?

— Не нужно, — выдавил мейстер Эймон. — Возвращайтесь на пост. Мне… мне надо показать это письмо, да…

Быстрее молнии он вылетел из птичника и стремительным шагом направился к башне лорда-командующего. Джон почесал в затылке и поправил съехавшиую на лоб шапку: его мамка, умная женщина, всегда говорила, что на черных крыльях прилетают черные вести, а уж если это мертвые черные крылья… видно, что-то совсем страшное было в том письме, с которым мейстер Эймон побежал к лорду-командующему.

Впрочем, не Джоново это дело. Пускай лорды да мейстеры сами вызнают да разбирают, ему Стену надо охранять.

* * *

Стук в дверь — настойчивый, дробный, встревоженный — прозвучал, как грохот камней обвалившейся замковой стены. Бринден вздрогнул и выронил книгу — кажется, не задремать у очага все же не получилось.

— Кто? — хрипло прокаркал он.

— Милорд, это мейстер Эймон, — отозвался из-за двери стюард. — Говорит, что у него к вам срочное дело.

— Раз срочное, то зови, — Бринден подбросил дров в огонь. Сидеть в замке было хоть и тепло, но невыносимо — вылазка требовалась и ему, и людям, но выходить за Стену тоже было нельзя — буря должна была разразиться со дня на день. — Добрый вечер, мейстер Эймон. Что-то случилось?

— Нет, милорд, ничего особенного, — Эймон на мгновение замялся; Бринден про себя отметил его встрепанный вид и напрягся. — Письмо. Из Тироша.

— Из Тироша?

— Со Спорных земель, если быть точным, милорд. Ворон не долетел до замка совсем немного, издох прямо на Стене. Дозорный принес.

Мертвый ворон — уж точно не к добрым вестям.

— И что же пишут из Тироша?

— Милорд… — Эймон помедлил и аккуратно положил письмо на стол. — Мне кажется, оно адресовано лично вам.

Бринден неторопливо поднялся из кресла и взял письмо в руки, поднося к огню. Свет упал на печать; Бринден почувствовал, как в горле стало горько от желчи, и отбросил свиток прочь, как будто тот был ядовитой змеей. Этого не может быть, это просто дурной сон, надо было не пить вина…

— Милорд? — Эймон обеспокоенно переминался с ноги на ногу у порога по старой, школярской еще привычке. — Милорд, я хотел еще сказать вам, что нашел в библиотеке информацию, которая могла бы вас заинтересовать… о Детях Леса. Я пришлю стюарда чуть позже…

— Не стоит, — прохрипел Бринден, не сводя глаза со свитка на столе. — Грэм, подите с мейстером Эймоном… возьмите у него то, что он хотел показать. Идите же!

Стюард замер, ошарашенный внезапной вспышкой хозяина, но тут же поклонился и аккуратно притворил дверь за собой и Эймоном. Бринден вдохнул и выдохнул, возвращая себе самообладание, плеснул в кубок подогретого вина и выпил. Пристально осмотрел рукав дублета на предмет пятен. Моргнул, закрыл глаз, досчитал до десяти, снова моргнул, ущипнул себя за запястье — нет, наваждение не исчезло: все так же лежал свиток на краю стола и все так же выдыхал пламя на сургучной печати крылатый конь.

Пару долгих, неимоверно долгих мгновений Бринден разрывался от желания бросить проклятое письмо в огонь, не читая, и от бешеного любопытства — через столько лет? с чего бы вдруг? — пока любопытство не взяло верх, и он не схватил письмо со стола. Аккуратно взломал печать и впился глазом в слегка неровные строчки: рука чужая — писарь? случайный рыцарь, оказавшийся рядом? — но слова более чем знакомые.

Ну здравствуй, одноглазый ублюдок, чтоб тебе со Стены твоей свалиться и башку меченую свернуть…

Бринден усмехнулся.

— И тебе не хворать, старый мерин, проклятый предатель, — прошептал он. — Давно о тебе ничего слышно не было.

…Ты, верно, извелся — почему это я тебе написать решил после всего, что между нами было? Тут, дорогой братец, все очень интересно — я помирать изволю, а тебе пишу с тем, чтоб ты знал — не ты меня убил, ворона линялая! А ведь клялся… как сейчас помню, при всем дворе клялся мне Темной Сестрой голову с плеч снять…

— Я много клятв приносил, себе и людям, — Бринден вернулся в кресло. — Да и ты тоже. Только толку от наших клятв…

…да только проку от наших клятв, если мы их не сдержали? Я клялся детей Деймона защитить и на престол возвести — и не смог. Ты клялся Ширу хранить и оберегать до самой смерти своей — мне же клялся, сволочь! — и не смог. Видят Семеро, я пытался узнать о ней хоть что-нибудь после того, как тебя на Стену сослали — бесполезно, как сквозь землю провалились, и она, и девчонка ваша⁽²⁾. Бринден, Бринден, да что же ты за паскуда такая — ни женщину тебе не доверить, ни королевство…

— Это мне нельзя королевство доверить? — вскинул брови Бринден, проглотив ком в горле от упоминания Ширы и дочери. — А вам с Деймоном, значит, можно было? К слову, о Деймоне…

…К слову, о королевстве: ты, наверное, и не помнишь, что через месяц — годовщина Краснотравного? Я-то помню, у меня в тот день двое братьев погибло. Старший почти у меня на руках умер, а младшего… младшего я сам зарубил. Бринденом его звали, совсем как твое ощипанное лордство. Бледный был, как молоко, от солнца все время прятался. Зато голубей за полсотни шагов из лука сбивал…

— У меня тоже в тот день погибло двое братьев, — тихо проговорил Бринден. — И одного из них я тоже убил сам. Но я не мог иначе, понимаешь ты, не мог!..

…но я по-другому не мог, совсем не мог! Брат мой младший, понимаешь ли, в такую мразь превращался, что я голову ломал — как его еще земля носит? А как убил его — только хуже стало: он в ворону превратился, веришь, нет? В здоровенную ворону-кровопийцу, копия ты, курица ощипанная. Я ворону эту один раз в Королевской Гавани видел, после того, как Хейгон погиб: заводят меня в тронный зал⁽³⁾, а там — ворона эта на троне! На троне моего отца! Уселась, как на надгробии, и каркает себе на всю страну. Я уж тогда не выдержал — расхохотался, а ворона молчит, как воды в клюв набрала…

— Да уж, забудешь такое, — буркнул Бринден.

Он тоже помнил тот день. Он сам, как десница короля, сидящий на Железном троне, толпы придворных внизу… и заклятый враг, с тысячу раз проклятый брат, чуть не впервые в жизни хохочущий во все горло. Бринден тогда опешил — он ожидал чего угодно, только не этого — и еле нашел в себе силы кивнуть стражникам, чтобы увели пленника прочь. Но потом зато они побеседовали на славу…

…но потом-то мы с тобой потолковали, верно, братец? Сколько ты мне ребер тогда сломал — два, три? Слабак. Если бы Хейгон на трон сел, я бы тебе все кости пересчитал, всю кровь из тебя, ублюдка, выпустил, за Деймона и его сыновей…

А ведь ты тогда казнить меня хотел, а, Брин? Хотел, и не скрывал, только потом под Мейкара прогнулся. Всю жизнь ты под Таргариенов прогибался, и что получил? Почетный ледяной насест?..

­ — А что ты получил, точно так же прогибаясь под Блэкфайров? — тихо спросил Бринден. — Изгнание? Одиночество? Позор?

…да и я, честно говоря, немногое от Деймоновых детишек получил: подыхаю вот, как последняя собака, на краю мира… Но не жалею, клянусь Семерыми, ни о чем не жалею. И ты, поди, тоже не жалеешь. Хороши мы с тобой, а, братец? Ворона и наемник, видел бы отец… Ох ты, шлюхина мать, проклятый волантиец и проклятая рана…

— Вина вскипятить, видимо, никто не сумел? — рыкнул Бринден. — И мейстера найти, чтобы рану зашить? Как был идиотом, так и остался…

…можешь что угодно твердить про мейстера и кипящее вино, да только без толку — рана сквозная, лежу, кровью истекаю, и письмо тебе, ублюдку, диктую. Как умру — ребята мой череп выварят, позолотят и возить за собой будут, пока Железный трон обратно не отвоюют. Все же хорошо, что ты тогда Мейкару уступил: мы с тобой в одном королевстве не ужились, на Стене нам и подавно было бы тесно. Слышали мы от наших северян разное, будто за Стеной нечисть водится какая-то, что трупы оживлять умеет; я в эти байки не верю, но если оно так, то я тебя загрызу, так и знай. Сердце твое гнилое воронье из груди вырву, зубами вырву, раз уж руками не получится, вот увидишь. А ты увидишь, точно увидишь, ты еще долго протянешь: вы, колдуны, говорят, столетиями живете…

Так что увидимся еще… братец. А до того — живи и будь проклят. Пусть тебе не будет покоя на этом свете, а на тот не пустят — в седьмом пекле и без тебя тесно. А я до тебя доберусь. Даже после смерти доберусь…

— Ну, это мы еще увидим, — процедил Бринден, обернулся и… вздрогнул. В комнате был он один; кровать была пуста — Бринден был готов поклясться, что мгновение назад на ней лежал Эйгор, бранясь и проклиная его в предсмертном бреду… но сейчас там никого не было. Как не было и подписи в конце письма, но подпись была не нужна — слабый оттиск огнедышащего коня на сургуче говорил сам за себя.

— Ты мертв, — сказал ему Бринден. От этих слов ему должно было стать легче, чем когда-либо в жизни, он должен был смеяться и торжествовать, дышать полной грудью и чувствовать себя свободным, наконец-то свободным… но что-то давило на плечи, гнуло к земле сильнее, чем раньше, а во рту горчило, словно от дурно сделанного яда. Бринден отпил было остывшего вина, чтобы согнать эту горечь, но тут же сплюнул — вино отдавало мертвечиной. Дорнийское красное, Эйгор его терпеть не мог: на посвящении в рыцари набрался им так, что на ногах не стоял — Деймон тогда потихоньку отвел его в покои, пока сам Бринден переворачивал покои грандмейстера в поисках средства против похмелья — а потом даже запаха не выносил…

— Милорд? — в горницу заглянул мейстер Эймон. — С вами все в порядке?

— Разумеется, — Бринден качнул головой, отгоняя прочь непрошеных призраков. — Я думал, Грэм вернется с книгой.

— Он остался в библиотеке. Сказал, что вы велели подобрать ему еще что-то, — Эймон подошел к столу. — Дурные вести?

— Нет, — Бринден вновь закутался в плащ. За окном завывала начавшаяся на два дня раньше буря, а в горнице, невзирая на огонь в очаге, было холодно и пусто — как бывает холодно и пусто на бывшей стоянке дозорных, когда отряд давно ушел, костер погас и остывшие угли начинает заметать снегом. — Я давно их ждал.

— Вы позволите?.. — после кивка Бриндена Эймон расправил письмо, зажег свечу и придвинул ее поближе. Через пару минут его глаза округлились. — Милорд, но здесь написано, что ваш брат…

— Мой брат умер сорок пять лет назад, Эймон, — Бринден забрал у него письмо и бросил его в огонь. На долю мгновения в пламени возникло знакомое лицо — тонкое, злое, с едва заметной щетиной на подбородке и щеках — и тут же исчезло. — Сегодня я наконец-то получил его кости. Идемте, я хочу проверить, не забыл ли Грэм чего-нибудь.

1) Речь идет о Великом Весеннем Поветрии 209 г., когда от неизвестной болезни умерла туева хуча народу. Некоторые предполагали, что в море виноват Бринден Риверс — тогдашний десница короля.

Вернуться к тексту

2) Автор фапает на Б+Ш = М. Кто знает — тот поймет.

Вернуться к тексту

3) Речь идет о Третьем восстании Блэкфайра и тогдашнем претенденте, Хейгоне Блэкфайре. Эйгор Риверс был схвачен после боя.

Вернуться к тексту