Путь (джен)

Парковая аллея тянулась вдаль, по обе стороны обрамленная рядами стройных молодых деревьев. Зеленая листва шелестела, колыхаясь от легкого весеннего, почти по-летнему теплого ветерка, и казалось, что воздух наполнен едва различимым шепотом. Шепотом самой природы, нарушаемым только мягкими шагами редких прохожих, не поленившихся в такое раннее время субботнего утра выбраться из дома, и далеким гулом машин с автострады, пролегавшей неподалеку, но не слишком оживленной в это время.

Она шла быстро, глядя себе под ноги, и не слышала ни машин, ни людей, ни ветра. И хоть взгляд ее был обращен вниз, разноцветная плитка, которой были вымощены все дорожки парка, сливалась в одно неразборчивое расплывчатое пятно. Даже яркое солнце, словно в насмешку над ней озарявшее мир теплом и каким-то предчувствием радости, не могло заставить ее вынырнуть из своих тяжелых мыслей.

Она возвращалась домой из клиники и не знала, хочет побыстрее дойти до дома или бродить, бродить по улицам, пока в голове не уляжется всё, что ей было сказано всего полчаса назад.

Седой профессор с цепким взглядом светлых умных глаз смотрел на нее с сочувствием. Казалось — даже искренним.

— Всё очень сложно, — тихо и излишне мягко проговорил он и положил руку ей на плечо, чуть сжав его. — С позвоночником шутки… Вы и сами знаете. Если не хотите через пять лет оказаться прикованной к инвалидной коляске, то уже сейчас надо полностью менять свою жизнь... Сожалею, но в спорт вы не вернетесь уже никогда.

Она застыла на несколько секунд, напрягшись, а потом шумно вздохнула и резко поднялась со стула, ощутив уже ставшую почти совсем привычной боль в спине. Что-то ответила профессору, обеспокоенно смотревшему на нее и, видимо, ожидавшему слез или даже истерики, спокойно поблагодарила чуть охрипшим, словно чужим, голосом и пообещала прийти через месяц на плановый осмотр. И почти сбежала из душного кабинета, пахнущего лекарствами. И так в итоге оказалась в парке.

«Никогда» — страшное слово. Приговор. Слово, которое поделило жизнь на «до» и «после», заставляя менять все то, что стало привычным и понятным многие годы назад. Что она испытала, когда услышала его? Страх? Отчаяние? Возможно, но в меньшей степени, чем что-то еще. Ей показалось, что это было облегчение.

Всё шло к этому уже давно. Подсознательно она готовилась к такому развитию событий еще с того дня, когда на первых же после получения гордого звания мастера спорта соревнованиях упала и серьезно травмировала бедро. Но медики носились с ней как с родной, тренер лично сутками сидел с ней в больнице, следя, чтобы лечение и уход были безупречными, а заодно настраивал ее, что скоро, буквально сразу же, как закончится реабилитация, ее ждут серьезные, взрослые соревнования и, чем черт не шутит, отбор в Олимпийскую сборную.

Она на тот момент уже давно не была настроена так же оптимистично, как тренер. Что видел в ней этот строгий мужчина со слегка хриплым резковатым голосом, чья спортивная карьера закончилась не на самой радостной ноте в результате травмы его партнерши, в которой многие винили именно его, она не знала, ведь сама в себе давно уже не чувствовала тех качеств, которые делали бы из нее не просто рядовую фигуристку, а победительницу.

В детстве всё было иначе. Впервые родители привели ее на лед, когда ей было всего пять, и, казалось, она сразу же влюбилась в фигурное катание. С самого начала это стало страстью, а не простым увлечением, о котором легко забыть, отвлекшись на что-то другое. Она старалась едва ли не больше всех вместе взятых и уходила домой нехотя, почти со слезами на глазах.

Когда ей исполнилось десять лет, стало ясно, что для того, чтобы продолжать заниматься фигурным катанием серьезно, нужно переезжать в другой город — побольше, чем тот небольшой, в котором они с семьей жили. Родители сомневались, но недолго. После очередных выигранных соревнований ее заметил достаточно известный тренер и предложил сотрудничество с ним, и это решило все.

Большой город встретил ее шумом автомобилей, длинными ярко освещенными по вечерам улицами и огромной новой школой, в которой все были чужими, но ей было все равно. Потому что главным для нее стал даже не дом — маленькая квартирка недалеко от центра — а стадион, где она часами тренировалась, оттачивая сложные элементы под суровым взглядом тренера, и мечтала о том, как завоюет золотые медали всех возможных соревнований.

Но радостная эйфория длилась не так долго, как хотелось бы. К четырнадцати годам, получив спортивный разряд кандидата в мастера спорта, она, наверное, впервые почувствовала, что по-настоящему устала от бесконечной гонки за новыми достижениями. Успев получить немало мелких травм и серьезно повредить колено, она поняла, что тело не будет всегда безупречным и сильным, силы имеют свойство заканчиваться, а победа может достаться слишком высокой ценой.

Учеба требовала к себе все больше внимания, друзей почти не было, тренера она видела чаще, чем родителей, а тренировки становились все тяжелей. А ей хотелось все бросить хоть ненадолго и просто отдохнуть, но в графике никаких значительных перерывов не предвиделось.

А потом проблемы стали нарастать снежным комом. Вытянувшийся рост, бесконечная усталость — как физическая, так и эмоциональная, и все более жесткие требования тренера, которые, впрочем, были вполне обычными, учитывая, что впереди стояла цель получить звание мастера спорта, совершенно не помогали улучшению результатов. Наоборот — ошибок она допускала все больше, результаты ее выступлений были очень нестабильными, и недовольство собой только усиливалось.

Но нечеловеческими усилиями она все-таки смогла достигнуть звания мастера спорта. Тренер, обрадованный взятию новой высоты, обещал, что дальше будет еще больше побед, но полученная почти сразу травма бедра, с которой она оказалась в больнице, едва не поставила крест на всех надеждах. Тогда врачи долгое время не давали никаких прогнозов. И ей в свои семнадцать лет было так страшно, как никогда. Ее утешали родители, успокаивал тренер и пытались ободрить медсестры, когда видели, как она тихо плачет в подушку. Все обошлось, реабилитация прошла успешно, и, потребовав некоторое время тренироваться в щадящем режиме, врачи отпустили ее, пожелав дальнейших побед. Но она уже тогда вынесла из всего происходящего один важный урок — один неосторожный шаг может решить всю дальнейшую судьбу, тем более в спорте. Насколько длинной и успешной окажется ее карьера, было неизвестно, и избавиться от чувства страха, что все может закончиться в любой момент, она уже не могла.

Возможно, это и сыграло главную роль в ее дальнейшей судьбе. Было несколько более или менее удачных выступлений на соревнованиях, но больше случалось неудач. Разговоры о том, что высокий рост — самая главная преграда между ней и фигурным катанием, ее уже не задевали, она понимала, что причина не только в этом. Но все же продолжала работать над собой, все свое время посвящая катанию, потому что это казалось естественным, привычным, практически родным. Но дискомфорт, окутавший ее с головы до ног, не покидал теперь практически никогда.

Все решилось на одной из тренировок перед соревнованиями, которые ей нужно было выиграть любой ценой, иначе выход на новый уровень был невозможен. Она уже несколько часов пыталась выполнить тройной лутц, но отработать правильное приземление никак не получалось. Правое колено, в прошлом травмированное, уже изрядно болело, а она все продолжала и продолжала прыгать. Что произошло, она так и не поняла. Просто в какой-то момент почувствовала, что очередное приземление будет неудачным, а в следующее мгновение, почувствовав удар и резкую боль в спине, потеряла сознание.

Месяц она провела в больнице, еще несколько — в реабилитационном центре, а после ей обещали озвучить результаты обследования и вынести решение по поводу фигурного катания, а значит — и ее дальнейшей жизни.

Для этого она и пришла в клинику ранним субботним утром. Пришла, готовая услышать любой приговор, пришла с холодной головой, но подрагивающими от волнения пальцами. И услышала то, что услышала.

Она не могла понять своих чувств, будто все внутри застыло, и пыталась как-то осознать такую непростую для принятия информацию. Ноги сами несли ее домой, словно там ее ждало спасение от свалившейся на голову тяжелой правды. Вокруг жизнь шла своим чередом, люди были заняты чем-то важным для них, кто-то радовался, кто-то грустил, а она сейчас как никогда понимала, что путь у каждого свой, и каждый на этом пути по-своему одинок.

Дом встретил звенящей тишиной и теплом. Повесив пальто на вешалку, она прошла в комнату и беспомощно огляделась по сторонам. В крохотной квартире-студии, в которой уже второй год жила абсолютно одна — родители вернулись в маленький городок, откуда были родом, сразу же, как ей исполнилось восемнадцать, — все было так же, как и несколько часов назад, когда она уходила в клинику, чтобы узнать… свою дальнейшую судьбу.

На столе мигал красным огоньком забытый мобильный. Она собиралась в спешке, поэтому не взяла его с собой, вспомнив о нем только перед входом в серое здание клиники.

Вздохнув, она не спеша подошла к столу и взяла телефон. Пять пропущенных звонков. Три — от тренера, два — от ее друга. Одно сообщение от отца. Тренер подождет, решила она, даже если он еще не знает результатов ее обследования и вердикта врачей, то ничего страшного не случится, если он останется в неведении еще на какое-то время, ведь не в его силах что-либо изменить. Родителям тоже пока что не хотелось ничего говорить, тем более они считали, что у их дочери все уже в полном порядке, а она не спешила их в этом разубеждать.

Сейчас она смогла написать только короткое сообщение своему другу: «Звонил? Все выяснилось. Рассказ будет долгим. Можешь приехать?», и через минуту получила ответ: «Буду через полчаса. Жди».

Не выпуская телефона из рук, она села на диван и уставилась прямо перед собой, стараясь ни о чем не думать. Казалось, если она прямо сейчас осознает все до конца, то просто не выдержит. Ей необходим был человек, который поддержит, но не задаст лишних вопросов. Ее друг как раз был таким человеком.

Они познакомились несколько лет назад на катке. Впрочем, пожалуй, это было едва ли не единственное место, где она могла с кем-то познакомиться, поскольку почти все время проводила именно там. Он не был фигуристом, нет. На трибунах стадиона он оказался потому, что пришел за своим младшим братом, занимавшемся фигурным катанием. А она в тот день как раз ждала, когда освободится лед, чтобы дополнительно отработать несколько сложных элементов перед соревнованием. Они разговорились случайно, одновременно рассмеявшись над едким комментарием тренера, работавшего на льду с группой детей.

Тогда они проговорили почти час, с ним оказалось очень легко общаться. Она много улыбалась, да и вообще чувствовала себя очень спокойно и незаметно для себя рассказала многое из того, что ее волновало, кроме того узнав, что он студент, будущий журналист, что он безмерно уважает спортсменов за их титанический труд, но считает, что их успехи достаются слишком высокой ценой. Он увлекался множеством интересных вещей, так что разговор не ограничился темой спорта, и она увлеченно ловила каждое его слово. На прощание они обменялись номерами телефонов, и с тех пор их общение не прекращалось, очень скоро они стали хорошими друзьями.

Полчаса пролетели неожиданно быстро, и она даже вздрогнула, когда раздался звонок в дверь. Осторожно поднявшись, она зашагала к двери. Открыв со щелчком замок, она распахнула дверь и застыла, вцепившись в ручку. Он стоял и молча смотрел на нее серьезным взглядом, ожидая, когда она пригласит его войти.

Перед глазами все расплылось от подступивших слез, мысли стали громче, и она, не выдержав, кинулась к нему. Отчаяние, страх, боль, напряжение — все это наконец вырвалось наружу и полностью затопило сознание. Он обнял ее и молча повел в квартиру. И только усадив на диван, заглянул в глаза и мягко попросил:

— Рассказывай.

Она говорила долго, вспоминая свое беззаботное детство, когда вся жизнь для нее заключалась в фигурном катании, вспоминая все свои победы и поражения, все сомнения, которые терзали ее в течение последних нескольких лет. Рассказывала о том, как почувствовала облегчение, когда профессор сказал, что больше в спорт ей дороги нет, ведь ей давно уже перестало казаться, что она занимается своим делом. О том, что следом за облегчением пришли оцепенение и ужас, потому что она не представляла, что теперь делать, ведь она никогда толком не видела мира за пределами фигурного катания. Что все усилия были напрасными. О том, что теперь все в жизни изменится, а она не уверена, что готова к этим переменам. Говорила, говорила, а слезы бежали по щекам. Он гладил ее по волосам и не перебивал, ждал, когда она выскажет все, что думает.

А потом они просто молчали какое-то время, слушая мерное тиканье часов, висевших на стене, безжалостно отсчитывающих секунды, торопящих время вперед.

— Знаешь, сегодня я почувствовала, что совершенно одинока, — сказала она вдруг тихо. — Мы все одиноки, каждый живет в своем маленьком внутреннем мире. Мы чувствуем боль, страх, голод, грусть, радость, и никто другой не в силах прочувствовать все так, как чувствуем это мы. Да, другие испытывают все те же чувства и эмоции, но по-своему. И мы тоже никогда полностью не поймем их, как бы ни старались. Я всегда буду наедине с собой и своей жизнью. И никто не узнает, кто я на самом деле. Никто. Никогда.

— Главное, чтобы ты сама понимала и помнила, кто ты, — ответил он с улыбкой, и на какое-то время снова стало совсем тихо.

А потом он говорил все те слова, которые нужно было сказать. О том, что несмотря на то, что большую часть сознательной жизни она посвятила спорту, впереди еще много возможностей для самореализации, ведь ей всего девятнадцать лет. Что жалеть о прошлом не имеет смысла, потому что в нем было немало счастливых моментов. Что она может пойти учиться, куда угодно, даже в его университет, если угодно и если ей не страшна перспектива видеть его каждый день. И она улыбалась его идеям, успокаиваясь все больше, чувствуя, как отступает ощущение полнейшей безысходности. Она даже поверила, что выдержит тяжелый разговор с тренером и родителями. А он обещал на крайний случай научить ее играть в шахматы, ведь это тоже спорт...

Она уснула у него на плече, услышав, прежде его тихое «Я рядом».

А проснулась, укрытая пушистым мягким пледом, когда за окном было уже темно. Одна. И почувствовала себя еще более одинокой, чем раньше. Почему-то она была совершенно уверена, что он не оставит ее сейчас, не уйдет вот так — не прощаясь, пока она спит.

Вздохнув, она села, опустив ноги на пол, и обняла себя руками — ей безо всякой на то причины было холодно, несмотря на плед, которым была укрыта.

Вдруг послышался звук открывающейся двери, и она зажмурилась, когда полоска света из прихожей добралась до нее, слегка ослепив. Дверь с тихим хлопком закрылась, а на пороге комнаты с пакетами в руках показался он. И зажег свет.

— Проснулась? А я купил твои любимые булочки с корицей, теперь тебе точно можно, — улыбнулся он и тряхнул одним из пакетов. — Ничего же, что я взял ключи?

Она только отрицательно помотала головой и улыбнулась, пряча взгляд.

— Ты чего? — спросил он, быстро положив пакеты на стол, и подошел к ней.

— Почувствовала себя совсем одинокой, когда проснулась, — честно призналась она.

— Но ты же говорила, что мы все всегда одиноки? — Он сел рядом.

— Говорила, — кивнула она. — Просто я поняла… Пусть мы все одиноки, но есть вещи, которыми мы можем поделиться друг с другом: теплый взгляд, искренняя улыбка, объятия. С ними, кажется, и боль, и страх, и грусть гораздо легче пережить. Когда я ухожу в свои мысли, то чувствую одиночество, да. И полностью оно не исчезнет, даже если ты будешь рядом со мной. Но ты все равно будь. И обними меня. А я обниму тебя в ответ.