Тупик (джен)

Я просыпаюсь в вагоне метро. Объявление станции тонет в гуле входящих и выходящих пассажиров. Кто-то задевает мое плечо спортивной сумкой и бубнит извинения под нос. Я закатываю глаза — кому они нужны, эти извинения. Шурх! Стеклянные двери отрезают нас от внешнего мира, удаляя все звуки живых — и мы направляемся в утробу земли. Во тьму.

Я просыпаюсь в вагоне метро. Один. Свет мерцает красным и белым. Гул растет изнутри моей головы. Вокруг — ни души. Только мерзкое жужжание ламп. Мы движемся или стоим?

Я просыпаюсь в вагоне метро. Шумная толпа школьников едет с какой-то экскурсии. Рыжеволосый мальчишка взахлеб рассказывает, какой большой динозавр стоит где-то там и как много в нем костей. Бабуля рядом со мной трясет синими кудряшками и беззубо улыбается. Весь вагон недоуменно слушает рассказ рыжего, кто-то даже задает вопросы. Приятели пацана исходят завистью — он завоевал внимание. Это было вчера или сегодня? Галдеж не прекращается, и поэтому я затыкаю уши пуговками наушников. Вивальди всегда спасает в такие моменты.

Я просыпаюсь в вагоне метро. Душно, кажется, это самый большой перегон на линии. Я вижу огни встречного состава — миг слепоты и снова непроницаемая тьма. Почему не горят семафоры? Я оглядываюсь вокруг: традиционно сонные уставшие лица, размытые и нечеткие, как сквозь запотевшие очки. Ничерта не разобрать. Какая станция? Что с громкой связью?

Я просыпаюсь в вагоне метро. Смотрю на экран телефона: разноцветные шарики пытаются не выстроиться в линию, чтобы не исчезнуть, а я упорно толкаю их к смерти. Чувствую себя демиургом. Интересно, может, мы тоже лишь разноцветные шарики в чьем-то телефоне?

Я просыпаюсь в вагоне метро. Затылок прошивает пульсирующей болью, а в глазах — темнота и вспышки желтоватых пятен. Я ударился? Пытаюсь нащупать опору и встать на ноги, но получаю удар в челюсть. Кажется, ногой. Смазанный росчерк мигающих ламп на потолке и благословенная тьма.

Я просыпаюсь в вагоне метро. Кристин что-то говорит, вроде бы, про свадьбу ее сестры. Не могу разобрать слов, только отдельные звуки — как сквозь толщу воды. Спрашиваю ее: «Что?» Не обращает внимания, продолжая монолог рыбки. Я слышу только «бульк-бульк-бульк». Поезд резко дергается, и Кристин падает на меня. Тону в ее пушистых волосах, пахнущих карамелью. Сдерживаю тошноту.

Я просыпаюсь в вагоне метро. Запах сладкий и липкий. Тошнотворный. Зачем-то вспоминаю духи Кристин. Перед глазами заплеванный пол и чьи-то грязные ботинки. Две пары. Пробую повернуть голову, чтобы увидеть обладателей ботинок, и ору от резкой боли в шее. Почему-то ору беззвучно.

Я просыпаюсь в вагоне метро. Диктор объявляет мою станцию следующей — сквозь такую толпу надо начинать проталкиваться уже сейчас. Какая-то толстуха загородила весь проход — не пролезть, чертова дура. Прошу выпустить меня, но не получаю ни намека на реакцию. На мгновение мелькает платформа, и вновь темные своды — да что с чертовыми огнями?! — тоннеля. Матерюсь вслух.

Я просыпаюсь в вагоне метро. Просыпаюсь?.. Пол расплывается перед глазами, правый глаз не открывается. Сплёвываю солёную жидкость изо рта. Красную. Опираюсь на руки и встаю на четвереньки. Туман и мерцание света. Вместо звуков монотонное гудение в ушах. Пытаюсь вдохнуть и захлебываюсь кислятиной и адской болью в груди.

Я просыпаюсь в вагоне метро. Мерзкий сиамский кот орет на коленях соседки, рядом сопливая девчонка утирает слезы рукавами розовой куртки. Мамаша пытается одновременно успокоить кота и дочь. Безуспешно. Ищу наушники в кармане и не нахожу. Скриплю зубами, проклиная этот мир и всех пассажиров. Чтоб вам сдохнуть, шарики в телефоне!

Я просыпаюсь в вагоне метро. Под ногами распростертое тело в луже крови. Снаружи доносится какой-то шум. Выглядываю из вагона в поисках дежурного по станции, но никого нет. Да и станции нет. Только темнота. Спускаюсь на землю и на ощупь продвигаюсь вдоль стены — должен же быть где-то подъем на платформу. И почему поезд встал в тоннеле? Вижу впереди свет, еле различимый, но после полнейшей тьмы мои глаза узнают его безошибочно. Бегу вперед, размахивая руками, чтобы привлечь внимание. И наталкиваюсь на еще один состав — тоже замерший на путях. Двери открыты. Фары горят, ослепляя. Забираюсь в первый вагон и спотыкаюсь о лежащий на полу труп в луже крови. Что, черт возьми, происходит?

Подхожу ближе и наклоняюсь к телу, пытаясь перевернуть его. Слипшиеся волосы, заплывший черным правый глаз и пробитая ножом грудь. Тошнота подкатывает к горлу, а в глазах темнеет — никогда не мог выносить вида крови. Последней мыслью, мелькнувшей на краю сознания, становится: почему же не горят огни?