Стальная рука Матери (джен)

Максу не удалось красиво уйти в закат. Пустошь слишком большая, чтобы тащиться по ней на своих двух, а здесь все же была вода, кое-какая пища и куча раздолбанного в последней битве металлолома неподалеку от Цитадели. В пресловутой куче был и его Перехватчик.

Местные тут же поволокли оттуда все, что хоть немного могло пригодиться в хозяйстве, да и сама Цитадель вскоре снарядила конвой за битыми машинами, поэтому за своим автомобилем Макс отправился в первый же день. Претендентов на Перехватчик оказалось слишком много, но пара выстрелов в особо резвых и упрямых мародеров спугнули остальных, и Макс смог без дальнейших проблем впрячься в лямку и утащить автомобиль в заброшенную лачугу на окраине поселка. Дело оставалось за малым — починить разбитую в хлам машину.

В занятую Максом хижину, прежние обитатели которой предпочли жить в пределах возводимой стены, никто не совался даже тогда, когда он на несколько дней уходил искать запчасти. По поселку ползли слухи о демонах, насылающих проклятия на тех, кто посмел подобраться слишком близко к дому на отшибе. Макс не обращал на эту суету внимания и продолжал чинить Перехватчик, порой вслух советуясь и споря с тенями прошлого. Он привык к одиночеству. Так было проще.

Настолько привык, что, вернувшись из очередного рейда за деталями, не обратил внимания на закутанную в камуфляжный плащ-палатку фигуру, устроившуюся на вынутом из Перехватчика пассажирском сиденье. Лишь когда в котелке закипела похлебка из пойманного суслика и вкусный аромат, поплывший по хижине, заставил человека вылезти из укромного уголка, Макс сообразил, что вряд ли это призрак.

— До меня тут дошла весть, — без предисловий заявил незваный гость, не обращая внимания на направленный на него обрез, — что на окраине поселка поселился какой-то странный чужак. Раз я отвечаю за безопасность Цитадели, пришлось поставить это дело на контроль.

Гость двинулся к костерку, споткнулся об обгорелую железяку, потерял равновесие, но не упал, успев схватиться за капот. Звякнул металл. Капюшон, и без того скрывавший лицо, сполз до самого носа, вызвав поток ругательств. Под капюшоном, сброшенным раздраженным движением, обнаружилась коротко стриженая голова без привычной боевой раскраски.

— Фуриоса.

— Собственной персоной. Убери ствол.

— Зачем здесь? — Макс наклонил голову набок, с любопытством глядя на нее, но оружие убирать не торопился. В Пустоши всякое случается. Вчерашний соратник сегодня может убить за канистру топлива, а прекрасная девушка с большими невинными глазами может оказаться охотницей из банды каннибалов. Лучше не рисковать.

Хотя видеть ее живой и здоровой было… радостно. Вне зависимости от обстоятельств.

— Выспаться и пожрать, — усмехнулась Фуриоса. — Мяса хочется зверски. Покорми голодающую.

— Там не кормят?

— В Цитадели? Одни овощи.

Макс протянул ей миску, подождал, пока она накидает себе порцию и примется за еду, и только тогда положил обрез рядом с собой.

Пустошь — суровое место, и нигде не прописаны ее законы, но только последний выродок убьет того, кто ест с тобой из одного котелка. Фуриоса выродком не была. Хотелось доверять ей. Это беспокоило.

Беспокоило, что она появилась здесь. Это означало, что что-то в Цитадели пошло наперекосяк.

Беспокоило, что он не знал, как с ней теперь говорить: как со старым соратником, как с правителем Цитадели или…

— Хмммм… Как рана?

— Почти зажила, — невнятно пробормотала она, размалывая челюстями попавшийся хрящик. — Донор попался удачный. Что?

Макс, смутившись, понял, что, пока он разглядывал Фуриосу, она уже успела уполовинить миску, вытащил из-за пазухи ложку и принялся черпать похлебку прямо из котелка.

— Долго.

— Надо было отлежаться, но некогда. Из-за этого я к тебе и пришла.

Он в замешательстве кинул взгляд на пассажирское кресло, потом уставился на женщину. Та фыркнула.

— Не спорю, у тебя тут уютно. Но дело серьезное. Мне нужна твоя помощь.

Что и следовало ожидать.

— Не думаю, что смогу помочь.

— Я не справляюсь. Невозможно одновременно заниматься обучением молодняка, усмирением банд и обустройством обороны, если при каждом резком движении от боли хочется сдохнуть. Мне нужен тот, кто умеет сражаться. Ты — умеешь.

— И только. Сражаюсь за себя.

— Эти пацаны — пушечное мясо. Джо вбил им в головы чушь про Вальхаллу. Ты научишь их выживать. У тебя это хорошо получается.

— Собирался починить машину и уехать.

— В Цитадели хорошие механики. Когда все наладится, я не буду тебя удерживать.

— Не будешь. А другие?

— Просто не попадайся им на глаза.

Макс потер виски, предчувствуя неприятности. Она вела себя странно, словно где-то оступилась и теперь пытается повлиять на события, цепляясь за первую попавшуюся возможность.

— Что-то не так с Женами?

— Несмертный не оставляет их всех в покое.

Фуриоса не стала пояснять свои слова. Макс — не стал уточнять. В полном молчании они доели ужин, после чего Фуриоза отстегнула руку и свернулась калачиком там же, где спала до появления Макса. Тот малость опешил от такой наглости.

— Уходи.

— Тсссс… — женщина приложила палец к губам.

За тонкими ржавыми листами стен нежно шуршал песок.

Через полчаса песок уже гремел так, словно его горстями швыряли в хилый домик. По сравнению с недавней мясорубкой буря была слабой, но даже такая могла обрушить ветхую крышу на головы. Пока что дело ограничивалось струйками, сыпавшимися через многочисленные дыры, причем оказалось, что Фуриоса устроилась как раз под одной из них. Помучавшись немного под таким «душем», она не выдержала и перебралась в Перехватчик, найдя себе свободный уголок на полу. Водительское кресло с откинутой до упора спинкой уже было занято Максом, который что-то невнятно пробормотал и повернулся к женщине спиной.

Максу не спалось. Его раздирали противоречия. Он не мог отказать Фуриосе, не пополнив коллекцию голосов в голове еще одним, твердящим «Почему ты не помог мне?», но опыт подсказывал, что вмешательство в дела Цитадели может усугубить уже существующие проблемы и добавить массу новых. Его сводил с ума ее запах — аромат здорового тела, пороха и машинного масла, — но предательница-память услужливо подкидывала кадры из прошлого, которое он, казалось, давно позабыл. Джесс тоже была сильной и бесстрашной — это не спасло ее.

Потом он вспомнил того пацана, который прибился к беглецам, а потом погиб, пожертвовав собой. Мальчишка, не умевший сражаться и не ведавший страха. Таких в Цитадели десятки, и, похоже, учить их, кроме одной вымотанной до предела женщины, некому…

Фуриосе тоже не спалось. Ее глодало беспокойство. Атмосфера затишья перед бурей после каждой бессмысленной говорильни Совета становилась все более душной и тяжелой, и некому было разрешить противоречия. Разумная и рассудительная Тост вместе с одной из двух выживших вувалини переехала на родную Свинцовую Ферму ради контроля рудоносной провинции. Кейпэбл, познавшая любовь и сочувствие, со второй вувалини теперь управляла Газтауном, чудом захваченным без жертв за счет внезапности. Здесь оставались только сама Фуриоса, Чидо, не имеющая никакого политического влияния, и Даг.

Матери использовали Даг как ширму, вынуждая импульсивную девушку скандалить с последним Императором. Полученная свобода пьянила их, они не ощущали ответственности за людей. Первым делом Совет обеспечил себе райские условия жизни, а потом стал продавливать решения, которые должны были лишить Цитадель хилых остатков Армады. Женщины не должны работать, ведь им еще рожать. Мужчины не должны сражаться, ведь им придется выращивать еду. Цитадели вообще не нужны воины, ведь мы высоко сидим, далеко глядим. Скажем «нет» маскулинной агрессивности Джо. Цитадели не нужны механики, ведь именно технологии погубили то, что было Прежде. Фуриоса превосходно знала реалии Пустоши, но все ее попытки донести до Совета свои соображения пресекались фразой: «Ты не такая, как мы. Ты ничего не понимаешь. Ты не Мать». Она ничего не могла сказать в свою защиту.

У Фуриосы был лишь один выход: делать то, что она считала нужным, пока есть возможность. Главное ее преимущество — она не запиралась в башне из слоновой кости. Были и инструменты контроля, и уважение подчиненных. Не хватало только времени и сил. Она рассчитывала, что странник возьмет на себя часть ее обязанностей, только слегка беспокоилась о том, как его примут в Цитадели. Рабочие — ребята дружелюбные, но диковатого чужака могут и не принять. И неизвестно, чем обернется дело, если кто-нибудь вдруг опознает человека, столкнувшего труп Несмертного с капота Гигахорс.

Он дышал слишком тихо, чтобы казаться спящим, и Фуриоса неожиданно для себя задала вопрос, донимавший ее с первого дня знакомства:

— И все же, как тебя звать? Я до сих пор не знаю твоего имени.

Он вздрогнул и поглядел на нее через плечо.

— Ну не Тушей же тебя зовут?

— Макс. Я — Макс.

К утру прояснило и сильно похолодало, отчего весь металл покрылся обильной росой. Раздраженно ругаясь, Фуриоса пыталась протереть и смазать протез, но тот выскальзывал из-под культи. Макс, поначалу цедивший отвар из принесенных гостьей сушеных листьев и молча наблюдавший за ее мучениями, после злобного взгляда, брошенного в его сторону, отставил кружку в сторону и помог управиться с капризным механизмом.

— Всегда так маешься? — спросил он ее, вновь взяв кружку.

— Нет. Обычно я помогаю себе ногами. Просто сейчас не хочу разуваться, — она шевельнула железными пальцами и что-то подкрутила на плече. — Ну, что ты решил?

— Соглашусь, пожалуй.

— Вот и славно, — пробормотала Фуриоса. Еле уловимая улыбка скользнула по ее губам.

— Как отвезем Перехватчик?

— Возьму на стройке тягач и утащу твою игрушку в гараж. Идешь со мной?

Макс покачал головой.

— Лучше подожду здесь.

— Как хочешь.

Трактор приехал через полчаса, по дороге собрав нехилую толпу любопытных. Фуриоса страшно ругалась на тех, кто сдуру лез под траки, люди вопили, трактор дымил, лязгал и тарахтел. Макс впал в тихую панику. С трудом удерживаясь от побега, он подцепил Перехватчик на буксир и забрался в кабину тягача. Процессия двинулась в обратном направлении.

— Мой тебе совет, — прокричала Император. — Если кто-нибудь из Совета будет привлекать тебя к каким-нибудь левым работам, то шли ее подальше. Подчиняешься мне напрямую. И еще: мне, как военачальнику, выделили личное помещение. Места там достаточно, загоним твой металлолом туда. В общем гараже его быстро пустят на переплавку. В свободное от обязанностей время идешь к механикам и гонишь кого-нибудь из них, лучше всего Канистру, в мою берлогу.

Трактор тем временем заполз на платформу. Фуриоса заглушила мотор, поморщившись, откинулась на спинку сиденья и прикрыла глаза. Начался долгий и нудный подъем.

— Нужно только учить молодняк?

— Нет. Водить Военгрегат. Ходить в разведку. Сражаться. Все то, что делаю я. Надо, чтобы хоть один из нас оставался в Цитадели.

— Хммм…

— На провокации не поддавайся. Ребята у нас хорошие, но будут испытывать тебя на прочность. Мелкие подлянки, розыгрыши, шуточки…

— Какие еще шуточки? — нахмурился Макс, тут же засомневавшись в правильности своего выбора.

— Грязные. Кстати о грязи. Разберемся с машиной — пройдешь санобработку, — она приоткрыла один глаз, покосилась на Макса. Подумав, добавила, — После меня.

Процедура под гордым названием «санобработка» проводилась в лохани с горячей водой — роскошь, которую изредка могли позволить себе обитатели Цитадели. Наскоро ополоснувшись, Фуриоса погнала Макса отмокать от многолетних наслоений пыли и пота. При виде ванны он явно опешил, уставился на женщину, словно спрашивая ее: «И что, это все для меня? Правда, можно?» — и так потешно это выглядело, что она захохотала, прижав локти к ноющим ранам. Макс смутился и выставил ее за кровельный лист, игравший роль ширмы. Брякнули сброшенные ботинки, прошуршала одежда, булькнула вода — и все стихло.

Вскоре в берлогу влетела Даг и с порога зашипела:

— Что ты натворила? Внизу все гудит, вот-вот вспыхнет бунт!

Это было явное преувеличение. Толпа рассеялась, как только стало припекать солнце.

— Я только забрала то, что мне понадобилось.

— Что тебе понадобилось? Эта развалюха?! Да она не стоит того бензака, который ты из-за нее сожгла!

— Эта развалюха, — Император брякнула стальной ладонью по крыше Перехватчика — мне и даром не нужна. Но она позарез нужна моему заму, а он позарез нужен мне. Для него не пожалею ни бензака, ни воды. Боец, помаши нашей правительнице ручкой.

Никакой реакции не последовало, и тогда она заглянула за ширму.

— Надо же. Заснул.

Альбинос тоже подалась посмотреть, но Фуриоса, сверкнув зубами в ехидной улыбке, тихо произнесла:

— Осторожнее, Даг. Там мужчина, и он не одет.

Та побледнела и отпрянула.

— Зачем ты его сюда притащила? Кто он такой?

— Воин. Когда окрестные банды придут за нашей водой, он один будет полезнее, чем весь твой Совет Матерей.

— Ты привела сюда чужака!.. — в ужасе прошептала Даг. — Сначала он сожрет свой паек, а потом предаст нас.

— Я ручаюсь за него. Паек он отработает, не паникуй.

— Не паникуй? Говоришь, не паникуй?! Может, ты хочешь навязать нам еще одного Несмертного? Или сама метишь на его место? Что, этот бродяга — первый в твой личный гарем?

— Не заставляй меня думать, что я совершила ошибку, когда выкрала вас из Хранилища.

— Когда мы предлагали нанять бойцов в дальних поселениях, ты уперлась рогом…

— …и тысячу раз объяснила, почему не стоит этого делать…

— …продолжила вбивать свою ересь в детские головы…

— …а ты знаешь, что говорят девушки про твои речи о «свободе»?..

— …теперь назло нам притаскиваешь сюда какой-то шлам…

— Захлопни пасть! — Фуриоса сорвалась на крик и с силой ударила в стену кулаком, ободрав ребро ладони.

Даг сжалась, сразу растеряв запал и превратившись в испуганную девчонку. В наступившей тишине слышно было только всплеск за ширмой и тяжелое дыхание разъяренной женщины.

— Я пытаюсь решить вопрос нашего выживания, — успокоившись, заявила Фуриоса, — в то время как тебя волнуют проблемы, далекие от жизни. Если бы ты хоть раз попробовала высунуть нос чуть дальше Водяной Башни, то поняла бы меня. Но ты предпочитаешь подпевать Совету, который впустую тратит мое время, отвлекает людей от работы и всюду вставляет палки в колеса. Займись уже своим огородом и не лезь туда, в чем не разбираешься. Выметайся отсюда.

Даг открыла рот, собираясь огрызнуться, но осеклась и унеслась прочь, громко хлопнув дверью.

— Все еще хуже, чем я думал, — прокомментировал Макс. — Почему ты сразу не сказала ей, какой именно… кхм… «шлам» тут плавает?

Фуриоса вздохнула.

— Она обозлилась бы еще больше. Мы уже ругались из-за тебя.

— Хммм?

— Девчонка почему-то решила, что ты обязан был остаться. Обвинила меня в том, что ты исчез.

Вновь заплескалась вода, и Макс зафыркал и заворчал, словно заглохший движок.

— Теперь ясно.

— Что?

— Удивлялся, зачем ты опять спросила мое имя. Думал, Даг передаст, а она обиделась, — он насмешливо хмыкнул и добавил. — Дите малое.

— Когда ты назвался ей?

— Я не ей говорил. Тебе.

— Мне ты ответил «не важно».

— Это позже было. Ты умирала. Она рядом сидела. Держала катетер, чтобы кровь шла. Все слышала.

Макс, босой и без рубахи, в одних штанах, вышел из-за перегородки, стряхивая капли с волос. Фуриоса невольно скользнула взглядом по его рукам, плечам, груди, животу… и поймала себя на том, что забыла дышать.

— Кхм… Это может стать проблемой… — пробормотала она и, поймав удивленный взгляд, пояснила. — Если до Совета дойдет твое имя, тебя выставят из Цитадели. В лучшем случае. Не знаю, что может взбрести им в головы.

— Рокатански.

— Что?

— Фамилия моя. Рокатански. Можно так звать.

— Ррррроккатански… — попробовала она слово на вкус и припечатала. — Внушительно. Ребятам понравится.

Макс ненавидел их. Длинные, извилистые, душные и холодные, скудно освещенные вонючими керосинками, эти коридоры снились ему в кошмарах. Он даже обернулся — проверить, не несутся ли следом улюлюкающие психи с лицами-черепами, — но никого не увидел. Ссутулившись и сунув сжатые кулаки в карманы куртки, он обреченно побрел вслед за Фуриосой.

Она шагала впереди, показывая дорогу, и изредка бросала реплики, поясняя, куда ведет тот или иной отнорок. Там пищеблок, пайку вечером заберешь. Там лазарет, черт бы его побрал. В той стороне арсенал. Это выход на вершину, но нам там делать нечего. А это — учебка. Эти чумазые рожи — твои спиногрызы. Спиногрызы, это мастер Рокатански, теперь он будет вас учить. Счастливо оставаться.

И ушла.

Спиногрызы… Чумазые рожи… Цыплячьи шеи, торчащие ребра, отрастающий пушок на макушках — и глаза, глаза, глаза. Карие, серые, зеленые, голубые, посаженные глубоко и выпученные, с эпикантусом и без. У одного — заплыл фингалом. У другого правый глаз карий лишь на две трети; еще одна треть в цвет левого, серого. Этот великолепно косоглаз. У этого три разнокалиберных зрачка. И все, абсолютно все глаза были направлены на Макса и горели любопытством.

Ну-с, и что же нам может сказать этот чудик?

А он не знал, с чего начать и терзался сомнениями — чего ради он ввязался в эту авантюру? Разглядывая цитадельский молодняк, Макс пытался уловить малейший намек на то, что он должен сделать, и почти не удивился, когда нашел то, что искал. Один за другим мальчишки начали переводить внимание на стену за его спиной — на пару футов выше и правее его головы, — а любопытство сменялось испугом и отвращением. В наступившей тишине ясно стал слышен сухой скрежет хитиновых пластин.

Максу был знаком этот звук. Знаком настолько хорошо, что тело отреагировало раньше, чем мозг смог опознать источник звука. Нож вонзился в щель между сочленениями кошмарной твари и на пару мгновений пришпилил ее к стене, но не удержал тело, забившееся в конвульсиях. Сколопендра обрушилась на пол и попыталась уползти, когда ее голову размозжил тяжелый ботинок.

Макса однажды укусила подобная тварь, чуть меньше этой. Тогда он всерьез думал отрезать себе ногу, чтобы яд не пошел дальше. Обошлось, но впечатлений хватило.

Молодняк тут же окружил Макса, чуть не прижав его к измазанной ихором стене, и восхищенно загалдел:

— Песчаный дракон…

— Футов пять, не меньше.

— Он убил дракона!

— Во дает! Не глядя!

— Круууто!

— Дядь, а научишь нас так же ножиком кидаться?

Все тут же смолкли, ожидая, что ответит Макс. А он, глядя на этих истощенных и бледных детей, вдруг вспомнил слова, оброненные Фуриосой. «Одни овощи», так? Что ж, это можно исправить.

— В другой раз. Есть дело поважнее.

— Сплошь пацанье, — недовольно буркнул Макс, ветошью оттирая грязь с деталей разобранного дробовика.

В брюхе Перехватчика загремел железками Канистра.

— Что не так? — поинтересовалась Фуриоса. Она тоже возилась с оружием: старый карабин приходилось перебирать чуть ли не каждый день.

— Девок тоже надо учить. Лучше — всех вместе.

— Девочки слабее. Могут не потянуть.

— Ты не всегда была воином.

Фуриоса, досадуя на себя, тряхнула головой.

— А, черт. Ты прав. Но как объяснить это Матерям?

— Пацаны знают больше — научат дам обращаться с техникой и оружием. Внушить, что учить — круто. Заодно сами повторят. Девочки заработают уважение. Научатся самозащите. Научат ребят терпению. Для солдата это важно. Чтобы Даг не сопротивлялась — задобрить. Пусть иногда работают на ее плантациях. Будут знать, что еда достается не даром.

Щелкнула ствольная накладка.

— Звучит разумно, но толку с этих доводов…

Канистра высунул голову из автомобиля.

— Это чё, бабы теперича с нами вместе пахать будут?

— Что-то не устраивает? — ощерилась Фуриоса. — Я, между прочим, тоже баба.

— Минуту назад не помнила об этом, — вставил Макс.

— Начальник, я ж не против ни разу! — замахал руками Канистра. — У нас в гараже давно уж одна деваха отирается. Козявка совсем, но соображалка есть, особливо по всякой мелочевке. Ее б выучить нормально, дык ведь она к нам тайком бегат — мамки ругают, мол, нечего с железом возькаться. Да и баба моя токмо за будет. От этой мелочи на кухне беды одни.

Фуриоса установила затвор и проговорила:

— Про гаражи пока не скажу. Механиков сейчас хватает. А вот самооборона и обращение с оружием… Да, дело нужное.

— Дык ведь и машинки тоже дело нужное, — воскликнул Канистра с огнем в глазах.

— Откуда вдруг такой энтузиазм? — Фуриоса с подозрением покосилась на старика. — Странно это. Может, мне с Розалиндой об этом поболтать?

Тот сразу побледнел и тихо пробормотал:

— Неее, начальник. Не надоть. Она ж поперечная, все обосрет.

— Говори сразу — ревнивая. Ей вряд ли понравится, что старшие девушки станут мозолить тебе глаза. Ты ведь этого хочешь?

— Ну… Дык… Чо я-то сразу… Мужикам вон тоже обчества хотца.

— «Хотца» им. Тоже мне новость. А то я не знаю, что кое-кто даже на меня облизывается.

Эта реплика почему-то неприятно резанула слух. Как оказалось, не только Максу.

— А чо сразу «даже» то? Мужики знают толк в бабьих формах.

Фуриоса раздраженно поджала губы и воткнула на место возвратный механизм.

— Мужики знают, что от моих «бабьих форм» может крепко прилететь, и глазеют издали. А что будет с девушками? Они же просто не смогут дать отпор. Мне проблемы не нужны.

Щелкнула крышка.

— Если я узнаю, что твои ребята кого-нибудь обидели — кадык вырву, — Фуриоса выразительно звякнула пальцами левой руки, и тем самым дала понять, что разговор пора свернуть. Канистра взвыл, близоруко щурясь на Макса — у того на скуле как назло светился синяк, полученный в драке пару дней назад.

— Мужиииик, как ты эту монстриху терпишь? Небось, это она тебе фасад подрихтовала?

— Угу. Сапогами по роже, — Макс плеснул масла в огонь.

— Брешешь, — вскинулась Фуриоса. — Когда это я тебя по лицу била?

Макс внимательно поглядел на нее, дернул щекой — вроде как ухмыльнулся — и опять отвернулся к своему разобранному ружью.

— А, точно, — протянула Фуриоса. Видать, вспомнила момент знакомства с «дикарем в наморднике». Канистра присвистнул и с удвоенной энергией забурился в утробу автомобиля. Из-под капота тут же донеслись обрывки фраз, больше похожие на заготовки для будущих баек. Фуриоса выразительно закатила глаза, собрала принадлежность и убрала карабин, натянула ботинки, вытащила из стоящего в углу металлического ящика плащ и набросила на себя.

— Ты куда? — всполошился Макс. Оставаться с болтливым и любопытным Канистрой ему не хотелось. Тот уже сделал несколько попыток расколоть таинственного чужака.

— На смотровую. В караул.

— С тобой пойду, — он моментально увязал в тряпку детали обреза, прихватил плед.

Цитадель уже засыпала. В мастерских уже ничего не шумело, только в пищеблоке гремели посудой да изредка проносились мимо стайки неугомонной ребятни. Вдвоем они прошли через затихший гараж, полный темных силуэтов машин — над ними мрачной королевой нависала только что восстановленная Военгрегат. В тусклом свете обогревателя механики вполголоса травили байки, изредка вспугивая тени на стенах громовым хохотом. В дальнем конце гаража вдоль стены тянулась железная лестница, жалобно заскрежетавшая под ногами. Лестница вывела в длинный узкий тоннель, в конце которого сумеречным опалом светилось пока еще беззвездное небо.

На смотровой была одна из Матерей и Чидо, которая, увидев Макса, улыбнулась и хотела поздороваться с ним, но погрустнела, когда он покачал головой — мол, держим дистанцию.

Фуриоса тут же присела женщинам на уши, излагая им новые идеи. В глазах читалось, какой бы вердикт не вынес Совет, она все равно поступит по-своему. Мать неодобрительно качала головой, Хрупкая ковыряла ногтем засохшую коросту на ноге и, казалось, не слышала, что ей говорят.

— Не сделают ли такие тренировки из детей фанатиков-варбоев? — прогудела утробистая Мать Клаудия.

— Именно этого я и хочу избежать.

— Девочки не должны рисковать собой в битвах. Они — будущее Цитадели.

— Никто не должен. Но когда придут банды, драться придется всем.

— Мы не хотим, чтобы девочки стали такими, как ты. Согласись, все же ты не нормальна как женщина.

Фуриоса скрипнула зубами.

— Я поддержу тебя, Фуриоса, — вдруг сказала Чидо. — Я была бесполезной обузой во время бегства…

— Это не так.

— …и будь я одна — я погибла бы. Если бы мы учились хоть чему-нибудь полезному, всем было бы проще, а вышло так, что вы вдвоем тащили нас на себе. Цитадель в одиночку ты не защитишь. Хоть у меня нет права голоса, но я могу поговорить с Даг.

— Почему у нее нет права голоса? — задал вопрос Макс, когда Чидо и Мать Клаудия ушли, сдав дежурство.

— Чидо была женой Джо только на словах.

— Остальные?

— Даг скоро родит, так что она входит в Совет. Кейп и Тост сейчас живут не в Цитадели.

— Тогда… Получается, что ты…

— Формально я не в Совете, — перебила она собеседника. — Но кого это волнует? Им приходится полагаться на мой боевой опыт. Мне только приходится держать их в курсе дел.

— Политика… — с отвращением фыркнул Макс, зарядив наконец-то собранный обрез, потом выключил фонарь и устроился на краю смотровой.

— Завтра в полдень я поведу в Газтаун Военгрегат… — сменила тему Фуриоса.

— Нет.

— …и тебе придется отбиваться от Совета вместо меня. Конечно, тебе помогут. Справишься?

— Ты не поедешь.

Фуриоса резко повернула голову в его сторону. В протезе что-то тихо щелкнуло.

— Не тебе решать.

— Ты хотела отлежаться.

Еще один щелчок в ответ.

— Дорога в Газтаун мне знакома.

— И?

— Я поеду вместо тебя.

Она помолчала немного, потом сказала:

— Никогда не смей указывать мне, что делать. Хватит с меня этого дерьма.

С этими словами Фуриоса подошла к обрыву и носком ботинка стала сбрасывать вниз по одному мелкие камушки. Макс покосился на ее силуэт, четко вырисовывающийся на фоне гаснущего заката, и недовольно заворчал. Фуриоса вскинулась:

— Еще что-то хочешь сказать?

— Требуешь субординации.

— Да.

— Но Совету — не подчиняешься.

— Не подчиняюсь.

— Тогда… в чем разница?

— Совет не хочет слышать мое мнение.

— Может, не так говоришь?

Фуриоса повернулась к Максу. Жаль, не было видно выражения ее лица.

— Может быть, — согласилась она, и, подумав, добавила. — Хорошо. Фуру поведешь ты, — затем, отойдя подальше от края и сняв протез, она улеглась прямо на камни и пробормотала, — Когда взойдет луна, разбуди меня и сам иди спать.

Обычно на смотровых Цитадели устанавливали прожекторы, чтобы ночью можно было отследить каждое движение вероятных противников, но сейчас солнце садилось позднее, а когда темнело окончательно, тут же появлялась огромная луна, поэтому энергию предпочитали лишний раз не тратить. Дежурившие по ночам в это время страдали: продуваемая всеми ветрами площадка на высоте посреди остывающей пустыни совершенно не похожа на курорт, тем более, когда нет возможности погреться у раскаленных светильников.

Фуриоса знала об этом и поэтому оделась потеплее, но ее все равно знобило. Беспокоила никак не заживающая рана. На людях женщина старалась игнорировать боль, только из-за вынужденных резких движений швы порой расползались. Сегодня обошлось, но все равно она долго не могла уснуть. Когда это все-таки удалось, пришли кошмары. Воспоминания, от которых она избавлялась, чтобы нормально жить и не оглядываться на прошлое.

Бойцы из ее конвоя, которыми она пожертвовала ради мести и призрачной мечты; окровавленная Ангарад с раной на животе; Несмертный без нижней челюсти, вместо верхней — лошадиные зубы респиратора. Валькирия со сломанной спиной — ее тело нашли во время рейда за автомобилями. Смутный образ мамы. Они просто смотрели на нее, разные чувства отражались в их глазах: обида, сочувствие, гнев, боль, нежность… Общим у них было одно — источаемый ими липкий потусторонний холод, сковывающий тело и ползущий между лопаток. Она пыталась заговорить с ними, но слова звучали слишком тихо и хрипло — они не слышали ее.

Потом возник лоскут тьмы, шершавым крылом коснулся ее лица и окутал теплым и почему-то колючим облаком, укрыв ее от взглядов тех, кто уже за гранью, и подарив ей спокойствие.

Дождавшись, когда Фуриоса заснет, Макс вытащил из-за пазухи обрывок тряпки, лупу и иголку и в тусклом свете керосинки стал наносить новые отметки на свою карту. Иногда он замирал, бросая взгляд в пустыню и чутко прислушиваясь к миру, но камни не двигались, а тишину нарушало только мерное сопение спящей женщины, — и тогда он вновь возвращался к своему занятию.

Вскоре безмолвие ночи нарушилось — Фуриоса вдруг задышала часто и тяжело, и Макс быстро спрятал карту, но, не успев обернуться, услышал, как она что-то пробормотала тонким, ломким голосом.

Женщина съежилась под своим плащом в позе эмбриона, лицо исказило болью, но она не просыпалась. Приснившийся кошмар стер с ее лица года, превратив воина в хрупкую девочку. Макс уже видел ее такой, и это ему очень не понравилось.

-Эй…

В ответ она опять что-то невнятно сказала. Прикосновение к ее лбу обожгло ладонь.

Макс засуетился, разворачивая принесенное с собой армейское шерстяное одеяло. Укутывая им спящую, он тихо говорил с ней, прекрасно зная, что она все равно не слышит.

— Жар у тебя, что ли... Нельзя же так. Еще в караул пошла в таком состоянии. Ну и кто из нас двоих олух? Неважно, что очередь твоя. Поменялась бы с кем-нибудь. И за бензаком собиралась… У вас тут медик хоть есть? Этого, слюнявого урода, я больше не видел. Ну и черт с ним. Придумаю что-нибудь. Спи спокойно, спи. Все хорошо. Спи.

Пока ее лицо не разгладилось и дыхание не выровнялось, он сидел рядом, положив ладонь на ее плечо, а потом вернулся на прежнее место и добросовестно вглядывался в горизонт до зари, пока не пришла смена.

Солнце еще не показалось над краем земли, но уже окрасило небо в нежно-розовый цвет и позолотило облака, когда Фуриоса проснулась. Минут десять она лежала без движения и просто прислушивалась к собственным ощущениям. Неприятно было признавать, но Макс прав — в рейд ей сегодня нельзя.

Чушь какая-то. Раньше она спокойно переносила и более тяжелые ранения, а сейчас расклеилась, словно гаремная девчонка. Это жутко бесило. Хотелось сорвать злость на первом попавшемся бедолаге, и останавливало только понимание того, что такое поведение недостойно правителя Цитадели. Просто раньше она рассчитывала только на себя, а теперь появился человек, на которого она может положиться. Положиться — ладно, но нельзя же вовсе садиться на шею и при этом болтать ногами!.. Тащила же она все дела до сих пор.

Из-под теплого, невесть откуда взявшегося одеяла не хотелось выбираться в утренний холод пустыни. Впрочем… почему — невесть? Это одеяло притащил Макс. Темный лоскут из сна…

От простого проявления заботы, такой редкой в свихнувшемся мире, вдруг защипало глаза. Женщина сделала несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться, и перевернулась с одного бока на другой.

На шорох обернулись два механика, пришедшие, пока она спала. Что-то спрятали. Похоже, опять играли в кости. Медиокры.

Она помнила этих механиков. Морсов почему-то называл их Винтик и Шпунтик. Так и прижилось. Еще не старые близнецы, раньше бывшие варбоями и переведенные в гараж, когда одновременно начали кашлять кровью. Руки золотые, дисциплина чудовищная. Порой хотелось сбросить их со скалы, чтобы сами не мучились и других не донимали. Даже урезание пайка не действовало. Наказывать более жестко — нецелесообразно. Такими спецами не разбрасываются. Снимать с дежурства? Плохой пример для остальных. Тоже начнут отлынивать. Придется разбивать неразлучную парочку и ставить их в пару с более ответственными людьми. Смертельно обидятся, правда. Может, потребовать от Канистры вправить им мозги? Давно пора.

Великая Мать, сколько же еще таких идиотов в Цитадели?..

— Ма… Рокатански давно ушел?

— Да не, — прохрипел Винтик. Или Шпунтик. Черт их разберет.

— Этот чувак не Дикобраз? — просипел второй близнец.

— Нет, — отрезала она, заворачивая протез в одеяло, чтобы было удобнее тащить.

— А похож, гля. Дикарь. И погоняло дикобразье.

— Да ну. Этот нормально шпрехает, не на ихней тарабарщине.

— И нас сожрать не пытался.

Оба загоготали, потом закашлялись. Синхронность Винтика и Шпунтика порой казалась пугающей.

Засунув сверток под мышку и придерживая его левым локтем, Фуриоса подошла к сидящим по-турецки братьям, наклонилась и протянула руку ладонью кверху. Те удивленно посмотрели на нее, но не шевельнулись. В конце концов, под тяжелым взглядом Императора один не выдержал и выдавил сакраментальное:

— Чооо?

— Кости.

— Какие кости?

Вместо ответа она шевельнула пальцами. Второй сдался:

— А на хрена?

— Играть буду, — на полном серьезе ответила женщина. Первый с недовольным видом залез в карман и вытащил заветные кубики.

— Следующий.

— Ась? Чего?

— Запасной комплект. Живо.

Спрятав игрушки в кармане, Фуриоса сказала надувшимся близнецам:

— Когда смена закончится, заберете у меня свое барахло.

В такие моменты она особенно сильно ненавидела Джо. Хотелось убивать его снова и снова. Потеряв в его лице божественного отца, ради похвалы которого можно сражаться и умирать, многие бывшие варбои превращались в капризных и эгоистичных детей. С молодняком было проще — она еще до той битвы много общалась с ними, учила их не только драться, но и думать. Но эти закостеневшие, застрявшие в детстве сознания, заключенные в разрушающихся от полураспада телах… Порой Фуриосу подмывало сдаться и пустить все на самотек, но вовремя вспоминала, что это приведет ее на путь Джо и сделает теми же смертниками нынешних ребят. Император не могла позволить себе жертвовать судьбой следующих поколений из-за минутной душевной слабости.

Физическая же слабость вновь дала о себе знать, когда она спускалась по лестнице. Голова закружилась, и женщина чуть не полетела кувырком, но удержалась, вцепившись в поручень побелевшими пальцами. Переждав, пока прояснится в глазах, она двинулась дальше, радуясь, что гараж пока еще безлюден и ее недомогание никто не заметил.

Проходя мимо Военгрегат, она вдруг решила залезть в кабину возрожденного монстра. Бросив сверток назад, она села на свое место, пока еще лишенное руля, и уткнулась лбом в колени, шепча махине слова утешения.

Военгрегат, железный левиафан, ее творение, ее единственное дитя, преданное собственной матерью. Вновь мать предает ее, будучи не в состоянии вывести свою дочь в первый рейд после воскрешения, отдавая руль мужчине. Он бывает груб, но все же он не чужак, он уже правил ею. Его кровь обагрила бок дочери, его кровь бежит по венам матери. Мать просит свое дитя принять мужчину, сберечь себя и его.

Слева брякнуло. Она повернула голову и бросила взгляд на человека, стоявшего на подножке.

— Лекарства принес, — показал он ей коробку с намалеванным на ней красным крестом.

— Зачем ты так со мной возишься?

В ответ он пожал плечами.

— А что… не надо?

— Не знаю. Это странно, — она отвернулась и пробормотала, — Чувствую себя уязвимой.

— Из-за воспаления. Скоро пройдет.

— Такого раньше не было. Само заживало.

— Наверное, просто не обращала внимания.

— Может быть.

— Пойдем. Осмотрим рану, — мягким тоном, почему-то смутившим Фуриосу, сказал он.

Впрочем, из кабины она выбралась сама, не отдавая ему сверток с протезом и не обращая внимания на поданную руку. Все-таки не настолько паршиво она себя чувствует.

Солнце стояло в зените, когда конвой отправился в Газтаун. Конвой… Одно название. Военгрегат, пара более-менее здоровых механиков, переквалифицированных в водителей и с десяток подростков, едва научившихся кидать гарпуны. Если какая-нибудь из банд решит попытать счастья и нападет на них — они не отобьются. Но выхода нет. Цитадели нужно топливо, а Газтауну — вода и пища.

Фуриоса стояла на площадке с барабанами и наблюдала за спуском ее детища на твердую землю. Макс уже сидел в кабине — женщина успела пожелать ему удачи, передавая руль, до того хранившийся все в том же сундуке с ее личными вещами. Как бы ни старался он скрыть свои эмоции, ей было ясно как день — он нервничал. Пока махину опускали, он все время крутился, перекладывал с места на место инструменты, рассматривал приборную панель и подстраивал под себя водительское кресло. Фуриоса сама переживала не меньше него — все-таки намного проще и спокойней делать все самой, — но, когда он вдруг выглянул из кабины и растерянно посмотрел на нее, она кивнула и ободряюще улыбнулась в ответ. Он вроде бы успокоился, собрался и завел двигатель.

Макс справится. Он сам вызвался на это вопреки глубинному страху перед ответственностью. Такой человек как он, если берется за дело, наизнанку вывернется, но сделает то, что должен. Фуриоса верит в него — иначе ей больше не во что верить.

Выезд был не таким шумным и ярким, как когда-то. Не было грома барабанов, никто не читал вдохновляющих речей, не славил императоров, не скрещивал пальцы в священный символ V8 и не кричал лозунги. Провожать их вышли лишь те, кто не был занят на стройке, да сама Фуриоса, до отчаяния чувствующая себя бесполезной.

Выбежали гарпунщики, быстро расселись по машинам — и конвой двинулся в путь. Уже на ходу Макс вновь высунулся из окна и махнул рукой на прощание, вслед за ним обернулись и замахали руками ребята, поехавшие с ним. Фуриоза тоже подняла руку, одолеваемая подозрением, что зарождается новая традиция.

Глядя, как оседают клубы пыли, поднятые колесами Военгрегат, женщина поняла, что не знает, за кого больше беспокоится — за плохо обученных молокососов, за творение собственных рук или за человека, который много тысяч дней в одиночку выживал в Пустоши. Как глупо.

Они вернутся завтра вечером.

Идея насчет «отлежаться» была неудачной. Фуриоса поняла это, битый час ворочаясь на своем матрасе в попытках заснуть. Мало того, что она хорошо отдохнула ночью, так еще голова начала пухнуть от назойливых мыслей. Она настолько привыкла к тому, что все время надо что-то решать, чинить, разруливать, строить, указывать, контролировать, что, получив немного свободного времени, начала сходить с ума со скуки.

Что ж, раз она сама работать не может, то тогда будет смотреть, как работают другие.

Изначально заставить других не сидеть сложа руки, ожидая, когда выдадут воду и еду, было тяжело, причем Фуриоса понимала, что в этом отчасти была виновата сама. Красивые жесты с выворачиванием на полную мощность вентилей и приглашением подняться на подъемник всех желающих чуть не вышли боком — первые счастливчики были на редкость ленивы и только и умели, как жрать то, что было выращено с большим трудом, — а смотреть на воду, бессмысленно выливаемую в песок, ей просто было больно.

Как раз тогда испортились отношения с Даг и Матерями. Быстрее других отойдя от эйфории, Фуриоса поняла, что на лакомый кусочек вскоре слетятся желающие захватить его, и решила выстраивать оборону — расчищать смотровые площадки, строить стены между скалами, пробивать кое-где бойницы и восстанавливать автопарк. Нужны были рабочие руки, но людей из мастерских, сразу отошедших к ней в подчинение, не хватало. Заставить новичков вкалывать на строительстве было невозможно, нужно было их мотивировать, и она со скандалом и с помощью шантажа — мол, уйду в Пустошь и воюйте, как можете, без меня — заставила Совет без излишних обсуждений перекрыть воду и начать выдавать ее только маленьким детям и тем, кто делает хоть что-то полезное для Цитадели и поселка у подножия. После этого Совет перемкнуло, и скандалы последовали один за другим. Сначала пришлось выбивать пайки своим работникам, потом грызться за них самих — в гаражах и так не хватало рук, чтобы выделять людей на обновление символики. В итоге пылающий череп продолжал красоваться на скалах, а Матери начали плеваться и шипеть проклятия в спину Фуриосы. Вскоре случился второй скандал из-за пайков, потом — за разрешение вновь обучать военному делу детей, которые и так соскучились по своей вечно занятой наставнице, и еще раз — из-за графика дежурств. И все это постоянно сопровождалось странными претензиями Матерей лично к Фуриосе из-за ее бездетности.

Апофеоз произошел, когда Фуриоса нашла в себе силы начать трудоемкий процесс восстановления Военгрегат, причем порой ей приходилось ради этого жертвовать своим сном, таким необходимым для выздоровления. Совет решил, что она просто решила вернуть себе прежние привилегии, и заодно вспомнил, что предыдущий властелин Цитадели был свергнут не без помощи этой махины, поэтому попытался запретить работы. Мол, если вассалам так надо, пускай сами присылают сюда свои транспорты. Фуриоса на это довольно резко заявила, что Военгрегат необходима для обеспечения безопасности перевозок, а бензак и патроны нужны Цитадели не меньше, чем вода и еда вассалам, и вообще — смотреть на соседей свысока опасно: те же наместницы в любой момент могут превратиться в заложниц. В ответ вновь последовало урезание пайков для рабочих.

Канистра, простоватый на первый взгляд мужик, на деле был хитрым, имел хорошо подвешенный язык и вообще считался негласным лидером мастерских. Для начала он убедил механиков не винить в затягивании поясов начальника, а выбрать делегатов и отправить их разбираться с Советом. Очень долго он уговаривал скандальных поварих, но в итоге именно они добились результата. Пайки вернули, а Фуриоса теперь могла меньше времени тратить на бессмысленную ругань, и больше — на свои прямые обязанности. Но ее усилий все равно не хватало, а физически слабый Канистра не везде мог заменять ее.

Фуриоса была на грани отчаяния, когда услышала от строителей про странного человека с окраины поселка. Что именно заставило ее думать, что это тот самый дикарь, который самоотверженно сражался за чужих для него женщин — она не знала. У нее не было ни капли сомнения, что он согласится помочь, поэтому в тот же вечер сбежала из Цитадели, словно отчаянная и совершенно безмозглая девчонка.

Как ни странно, пока что все двигалось без ее вмешательства. В мастерских кипела работа: с треском летели искры от сварочника, гремели молоты, визжали станки и бодро матерились механики. Впервые наблюдая этот упорядоченный хаос со стороны, Фуриоса почти что впала в транс, из которого ее выдернул заурчавший желудок.

В пищеблоке был тот же хаос, но с поправкой: ругань звучала на несколько тонов выше. Здесь было не до транса — знакомая повариха снабдила Фуриосу миской с овощной похлебкой и куском свежего хлеба с сыром. В похлебке — редкая удача! — попался кусок мяса.

— Дитер, откуда воронятина?

— Так твой мужик вчера припер целую связку ворон, — повариха встряхнула очередной наполовину ощипанной тушкой. — Не сказал разве?

— Он не слишком разговорчив.

— Я заметила, — ехидно прокомментировала Дитер, — Повезло тебе. Некоторых порой не заткнуть.

— Вообще-то он хреновый стрелок. Не тухлые хоть птицы? — Фуриоса принюхалась к похлебке. Вроде хорошо пахнет, аж слюнки потекли.

— Так не он стрелял, а твои спиногрызы. Эти даже из рогаток крыс бьют — наловчились. Рокатански водил их на верхотуру тренироваться.

— И что Кид говорит про него?

— Да достал уже, трещит без передыху, — пожаловалась Дитер. — А ты что думала? Из ружья ведь пострелять разрешили. Аж двух ворон подбил, с ума сойти можно. Ты где такое сокровище нашла? Не каждый мужик согласится возиться с этими раздолбаями.

— Сам прибился, — буркнула Фуриоса, едва прожевав откушенный кусок хлеба.

— Прибился… Зная тебя, это ты его чуть-чуть прибила и за ногу уволокла в Цитадель.

Фуриоса фыркнула. От резкого движения ребер бок кольнуло болью, напомнив о том, как она заработала раны — и стало еще смешнее. За ногу… Наверное, так оно и было.

— Ты вроде сегодня в Газтаун собиралась?

— Угу.

— Так почему ты еще здесь? Эти сорвиголовы угнали твою махину?

— Я «сокровище» отправила вместо себя.

— Ты?!? Отправила на своей драгоценной Военгрегат какого-то левого мужика? Ну капец, скоро вода с неба польется.

Фуриоса ничего не ответила. Она старательно дула на горячую похлебку.

Над головой тут же оглушительно загрохотало. Рука сама дернулась к набедренной кобуре. Дитер в сердцах швырнула тушку на стол — в воздух взмыли черные перья — и заорала, ударив звуковой волной по барабанным перепонкам:

— Кииииид! Отца твоего на том свете триста пятьдесят семь раз через колено, выпал оттуда немедленно! Опять из тебя весь вечер пыль выбивать?

— Да ты меня просто так по попе лупишь, из вредности, — гулко ответила вентиляционная решетка и обиженно добавила, — нету тут пыли.

— Нет, а откуда ей там быть? Вы ее всю собой уже вытерли, — возмутилась повариха, а потом миролюбиво сказала, — Вылазь давай.

Решетка со скрипом откинулась на петлях, и из короба выскользнул тощий малец примерно трех тысяч дней от роду в широких не по размеру штанах. На правом плече красовался здоровенный синяк. Зацепившись пальцами за край отверстия, пацан поболтал босыми ногами в воздухе, а потом спрыгнул на стол, смахнув оставшиеся перья, которые стали оседать всюду — в том числе и в уполовиненную миску. Фуриоса сдавленно зашипела и шлепнула сорванца по костлявой пятой точке. Из штанов взвилась пыль, в носу тут же засвербело, и обе женщины дружно чихнули. Кид восторженно взвыл, скатился со стола и повис на спине Фуриосы. Та, не отвлекаясь от вылавливания перьев из еды, поинтересовалась:

— Ну и что это было?

— Кто-то из стариков рассказал им кино про какого-то мужика. Он ползал по вентиляции большого здания и убивал своих врагов, захвативших этот дом. Теперь все играют в это, — ответила Дитер вместо сына.

— Не просто «какой-то мужик», а Уиллис! Он крутой, — звонко уточнил Кид прямо в ухо наставнице.

— Потише, шило, — одернула мальчишку Фуриоса. В голове зародилась безумная идея. — Вы так по всей хозяйственной части ползаете?

— Ага.

— Тааак… Карту нарисовать сможешь?

— Нуууу… Наверное. Только мы еще не все облазили.

— И ты это поощряешь? — всполошилась повариха.

— Выходит, так.

— Вот застрянет кто-нибудь — сама будешь их оттуда выковыривать. Делай, что хочешь, — проворчала Дитер.

Глаза Кида загорелись. Когда игры вдруг признавались полезными для Цитадели, это сразу повышало их ценность в глазах молодняка. Это значит, что они уже как взрослые, они работают и сражаются. Что Цитадели без них не обойтись. Одобрение самой Фуриосы и вовсе вносило в игру почти священный смысл. Так уже произошло со жмурками — а попробуй-ка незаметно проскользнуть мимо противника, когда твои штаны ужасно гремят карабинами, пряжками и цепями. Победитель может с полным правом неделю ходить гоголем и при этом не быть битым.

— Кид. Передай своим, чтобы через два часа были у меня в берлоге. Старших тоже касается.

— Так точно, командир!

— Еще одно. Девчонки тоже с вами по вентиляции ползают?

— Ну… Даа, бывает.

— Их тоже ко мне.

— Зачем? Они ж не бойцы!

— Затем, что приказ.

— Виноват. Будет сделано.

Доев похлебку и прожевав хлеб, Фуриоса отряхнулась от перьев и, поблагодарив Дитер за угощение, двинулась наблюдать за строительством стен.

В коридоре ее догнал Кид и сунул в руку пару небольших фруктов.

— Что это?

— Мама попросила передать. Сказала, в них железа много. Совсем стальная станешь. Круто, да?

Она усмехнулась, спрятала фрукты во внутренний карман великоватой в плечах потертой кожаной куртки — на время рейда Макс обменял ее на безразмерный плащ-палатку — и небрежно потрепала пацана по макушке с отросшими ежиком волосами. Тот довольно хихикнул и убежал, шлепая по каменному полу босыми ногами.

На строительстве стен пока что было тихо — в самый солнцепек работы прекращались и возобновлялись лишь тогда, когда раскаленный шар на небе приобретал ржавый оттенок. Под навесом возле будущих ворот сидели трое караульных — точно такие же подростки, что уехали за бензаком — и шумно спорили о преимуществах гусеничного транспорта перед колесным. В обнимку с одним из них, самым щуплым и горластым, сидела кудрявая девчонка, у которой были все шансы через пару-тройку лет оказаться среди Кобылиц, останься Джо в живых. При появлении военачальницы все вскочили и по привычке показали V8. Фуриоса махнула пустым левым рукавом — мол, вольно — и ушла разглядывать уже смонтированные конструкции ворот.

На этом участке строительства осталось установить пару самых крупных шестеренок и сами ворота. Ворота она придумала вместе с механиками и теперь очень ими гордилась — и идеей, и смекалистыми работниками, и тем, что сама активно участвовала в монтаже механизма. Толстые стальные плиты, которые поднимаются вверх до такой высоты, чтобы могла проехать Военгрегат, в случае опасности должны мгновенно заблокировать проезд. Пазы под плитами и по сторонам должны гарантировать, что их не перекосит и не опрокинет при попытке подрыва. Поднять ворота можно только с помощью сложной системы зубчатых передач — для этого придется использовать мускульную силу. Можно было бы поставить сюда дизельные двигатели, но Фуриоса решила подстраховаться — нельзя, чтобы вероятный предатель мог в одиночку открыть ворота. Главный подъемник был устроен по тому же принципу, но сейчас требовалось обеспечить безопасность людей, обитавших у подножия Цитадели.

Дети, пришедшие вечером в ее комнату, были поделены на группы, и каждой группе было дано задание составить планы уже исследованных вентиляционных ходов каждого яруса. Пока они графитом рисовали лабиринты на белой ткани из запасов Джо, Фуриоса одной рукой штопала прорехи на куртке, изредка вмешиваясь, если кто-нибудь начинал сильно шуметь. Пару раз пришлось выдать подзатыльники — некоторые мальчишки в присутствии дам начали распускать хвосты. Трое ребят постарше наплевали на задание и стали подозрительно присматриваться к Перехватчику, но после угрозы урезать пайки вернулись к своей группе. У этой троицы механиков-энтузиастов давно уже возникла идея собрать свой гантрак, и Фуриоса им в этом не препятствовала, вот только ей не хотелось бы, чтобы машина Макса к его возвращению из Газтауна оказалась разобрана по винтикам. Эти могут, по глазам видно.

Вскоре планы были составлены, коллективно обсуждены и откорректированы.

Почти весь следующий день Фуриоса бродила по хозяйственной башне, сравнивала нарисованные молодняком схемы с реально существующей вентиляцией и продумывала возможные маршруты движения. Некоторые ходы оказались бы крайне полезными в случае захвата Цитадели врагами. Некоторые, выходящие наружу, могли бы пригодиться при осаде.

Многие обитатели Цитадели подозрительно косились на женщину, словно призрак слоняющуюся по коридорам с задумчивым видом, но она, не чувствуя агрессии во взглядах, просто игнорировала их. Фуриоса пыталась не обращать внимания и на свои раны, но не получалось — они начали жутко зудеть. Она знала, что это хороший признак — тело наконец-то стало восстанавливаться, — но все равно бесило, что нельзя поскрести ребра ногтями.

Она была в мастерских, когда со стороны ворот раздался такой знакомый рев Военгрегат и эхом прокатился по всей Цитадели, вызвав дрожь вдоль хребта. Все вокруг настороженно подняли головы и вслушались в наступившую тишину.

Еще один вопль.

— Они вернулись, — еле слышно выдохнула Фуриоса и устремилась туда, где уже гремели цепи опускаемой платформы. Механики, радостно галдя, побросали работу и двинулись вслед за ней встречать конвой.

Махина, развернувшись и сдав назад, затолкала в нишу цистерну, а затем, освободившись от тяжелой ноши, заехала на подъемник. Вновь загремели цепи. Время тянулось невыносимо медленно. Пальцы правой руки впились в локоть левой, нервная дрожь еле заметно сотрясала тело, но на лице Императора не отражалось ни единой эмоции, только дернулась щека, когда стало видно кабину.

За рулем сидел один из гарпунщиков.

Военгрегат медленно переползла с платформы, и Фуриоса, запрыгнув на подножку, спросила водителя:

— Как прошло?

— Блестяще. Привезли полный бак. Одна банда пыталась нас на обратном пути атаковать, но мы их легко отбросили.

Блестяще — не то слово. Физиономия парня светилась от плохо скрываемой гордости.

Фуриоса окинула взглядом команду, кучкой сидящую у кабины, пересчитала их по головам и на всякий случай уточнила:

— Никто не заглох?

— Никто. Пара царапин, которые даже чинить не надо, с десяток синяков и одна шишка — Злобу на кочке подкинуло.

— Хорошо. Молодцы. Поздравляю с боевым крещением!

От лаконичной похвалы военачальницы лица ребят расплылись в довольных улыбках. Гарпунщик аккуратно завел Военгрегат на ее место и, наконец, сообщил:

— Командир внизу остался, контролирует разгрузку цистерны.

Живой. Вернулся.

В первую очередь она осмотрела махину, подкрутила то, что могла подкрутить одной рукой, и прикинула, что можно улучшить к следующему рейду, потом перешла к только что поднятой цистерне и осмотрела шасси прицепа. Макс, который вроде должен был подняться с прицепом, успел испариться.

Талант, ничего не скажешь. Стоит отвернуться на секунду — а он уже усвистал неведомо куда.

Пока Фуриоса осматривала шасси, к ней подошла представительница Совета, принимавшая груз, и предупредила о совещании, назначенном на следующий день. Причем отдельно указала, что «тот дикий мужик» тоже должен присутствовать. Фуриоса только глаза закатила — из-за совещаний, на которых с пользой можно разве что подремать, у нее работа стоит.

Она уже направлялась в свое логово, когда ее перехватил довольно ухмыляющийся Канистра:

— Начальник, мы тут с мужиками посиделки устраиваем. Айда к нам.

— А повод?

— Дык рейд обмыть надо. И новичка обчественности показать. Новичок — наш чувак. Прислушался к просьбам рабочего класса и привез Канистре канистру горючки.

Фуриоса нахмурилась.

— Ты когда успел его окучить?

— Дык с утреца. Когда девочку к рейду готовили.

Горючкой механики называли мерзкое пойло, которое гнали умельцы Газтауна и обменивали на всякие красивые безделушки. Изначально оно замышлялось как бездымное топливо для походных кухонь, но рабочие постарше распознали в нем обычный спирт, стали разводить его водой и употреблять внутрь. Фуриоса сильно радовалась, что этого «топлива» им всегда не хватало надолго: наутро после посиделок даже самый дисциплинированный механик превращался в позеленевший призрак, дрыхнущий под каким-нибудь гантраком. Это все жутко раздражало ее как Императора, но, как человек, она понимала, почему мастеровые так отдыхают, и чувствовала себя польщенной, что ее считают за свою — чужаков на посиделки не звали.

— Без меня не начинайте, — брякнула она сумкой с инструментами. — Занесу это и вернусь.

— Ждем. И Рокатански гони сюды. Сбежал, когда на него та баба из Совета насела.

Макс нашелся в берлоге. Он чуть ли не с головой залез в свой вещмешок, что-то откапывая с самого дна, и на скрип двери, не поднимая головы, буркнул:

— Где моя куртка?

Фуриоса промолчала и сбросила с плеча сумку. Грохот железа заставил его все-таки поднять глаза на женщину. Увидев, что куртка на ней, он невнятно пробормотал что-то вроде «не тот случай» и хотел было вновь забуриться в рюкзак, но она кинула ему фрукт. Макс, на рефлексах поймав его, с изумлением уставился на Фуриосу.

— Это что?

— Ешь. Вкусно.

— Это я знаю. Откуда оно?

— Из садов наверху.

Изумленный взгляд отчего-то сменился на подозрительный.

— Там водятся змеи?

— Нет. Причем тут змеи? — растерялась Фуриоса, — Они же это не едят.

Макс вдруг ухмыльнулся и вгрызся в сочную мякоть румяного фрукта, потом, прожевавшись, сообщил:

— Старое предание. Про змею и яблоко.

— Ни разу не слышала. Расскажешь у очага?

— Где?

— Нас зовут отпраздновать удачный рейд. Прямо сейчас.

В ответ он хрустнул яблоком и пожал плечами.

— Не советую отказываться. Канистра смертельно обидится и откажется чинить твой лом.

Макс укоризненно на нее посмотрел.

— Не обзывай Перехватчик. Он не лом.

— Когда начнет рычать и бегать — возьму свои слова обратно. И даже лично отполирую капот.

Еще один взгляд. Сложная смесь недоверия, ехидцы и чего-то еще, неясного.

— Чем празднуем? Спирт?

— Да. Тот, что ты сам привез, — сморщила нос Фуриоса. Вроде бы и хорошо, что нелюдимый Макс все же нашел контакт с механиками, но контрабанда горючки — это не дело.

— Не советую пить.

— Поясни.

— Из-за лекарств. Нельзя мешать. Действуют хоть?

— Дейссствуют… — прошипела Фуриоса, пытаясь почесать правый бок локтем. — Так мы идем?

— Угу, — Макс, закинув в топку последний кусок яблока и тщательно слизав с пальцев ароматный сок, поднялся с пола.

Уже в коридоре она спросила его:

— Так что там за история со змеей?

— Что? А… Забудь, — отмахнулся Макс. — Дурацкая шутка. Дурацкая байка. Тебе не понравится.

— Я сама решу, понравится мне или нет.

— Гм… Ладно. Мммм… В саду посреди пустыни жили двое. Мужчина и женщина. Еще было дерево. Было много деревьев, но это одно давало яблоки. Их запретили срывать.

— Кто запретил? Там же больше не было людей?

— Хозяин сада.

— У него был другой оазис? Там, где он жил?

— Нет. Не перебивай. К женщине приползла змея. Сказала, что зря они не едят яблоки.

— Змея.

— Угу. Змея.

— Похоже, женщина нанюхалась бензака или хрома, раз с ней змеи разговаривают.

— Не было там бензака. Но женщина съела яблоко. Ей понравилось. Она решила поделиться с мужчиной. Ему тоже понравилось. Хозяин сада разозлился и выгнал их в пустыню.

— Из-за яблока?

— Да.

— И какой в этом смысл?

— Наверное, никакого, — ответил Макс после недолгого молчания.

Фуриоса пристально поглядела на него — ей померещилось, что он занервничал. Впрочем, в полумраке коридора сложно было утверждать это наверняка.

— Тем не менее, ты счел эту историю забавной.

— Дурацкая шутка, — искоса бросив на нее взгляд, вновь сказал ее спутник и добавил. — Я предупреждал.

— Ты не все рассказал, — упрекнула она его. В ответ раздалось смущенное ворчание, убедив женщину в том, что ее догадка верна.

Можно было бы попробовать загнать его в угол и выпытать ту часть истории, которую он почему-то хотел скрыть. Он сам провоцирует ее поиграть, дразня ее любопытство. О, это было бы забавно! Этот человек не сдался бы так просто. Одна мысль об игре с сильным и опытным противником, где важен не выигрыш — как при первой встрече, когда ставкой были их собственные жизни, — а сам процесс, запустила по хребту мурашки и защекотала нёбо. Фуриоса не удержалась и тихонько мурлыкнула, сильно удивив этим саму себя. Макса, похоже, она тоже удивила — он слегка сбился с шага.

Как жаль, что коридор уже закончился.

В углу гаража тесным кружком сидели люди. Огонь в центре был настолько слабым, что вряд ли мог согреть тела тех, кто сидел близко к нему, но даже такой хилый язычок грел души. Мужчины и женщины заворожено смотрели на его танец, думая, мечтая, вспоминая. Отблески пламени падали на лица, превращая их в чеканные бронзовые маски героев древности. Человек в драном красном комбинезоне, сидевший на крыше круглоглазой машины, сонно перебирал струны стонущей под его ласковыми пальцами рассохшейся фанерной гитары и напевал диковатую гортанную мелодию без слов. Раньше остальных услышав Макса и Фуриосу, он заиграл энергичнее, вплетая ритм их шагов в свою музыку, преобразуя нежные журчащие переливы в синкопированное подобие марша, и это заставило людей встрепенуться, очнуться от их грез. Канистра тут же откупорил заветную емкость и начал разливать горючку по разномастным кружкам, которые потом передавались из рук в руки.

Ребята, ходившие в рейд, тоже сидели здесь. Как прошедшие инициацию и считавшиеся теперь взрослыми, они имели на это право, но пока что предпочитали держаться вместе. Когда вновь подошедшие появились в круге света, отбрасываемым очагом, мальчишки стали сдвигаться поближе друг к другу, освобождая им место. Фуриоса первой пробралась через толпу людей и устроилась рядом с долговязым Злобой, угрюмо зыркавшим на товарищей. Макс, шедший следом, вдруг издал невнятный вопль — одна из поварих игриво ущипнула его за ягодицу, а потом показала большой палец — мол, славная задница, — вызвав у подруг приступ громового хохота. Так, еле уворачиваясь от женщин, решивших поддержать забаву, он добрался до гарпунщиков и плюхнулся на свободное место.

Сидеть между раздраженно ругающимся Максом и недовольным Злобой, по жизни не отличавшимся легким нравом,— невеселая перспектива. Ткнув мальчишку в бок локтем, Фуриоса поинтересовалась, в чем дело, но тот только огрызнулся. За него ответил Макс:

— Врезался головой в потолок кабины. У самой Цитадели.

— А… — она вспомнила слова парня, рулившего махиной. — Шишка. Тьфу.

— Там не шишка, а ссадина, — прогудел Злоба. — Они ржут надо мной. Говорят, еще одно клеймо Джо получил.

— Помнишь, какая там крыша? — добавил Макс, принимая из рук соседа мятую алюминиевую кружку с горючкой.

Император схватила парня за подбородок и повернула его голову так, чтобы свет от огня падал на лоб. Разглядев краснеющий отпечаток черепа, она поморщилась и оттолкнула Злобу.

— Чушь. Через неделю исчезнет.

— Так за неделю меня затюкают.

— Будешь бычиться на ровном месте — больше в рейд не поедешь.

— Я не бычусь.

— Или ломаешь себя и перестаешь ныть из-за какой-то сраной ссадины, давая пацанам повод поржать, или вылетаешь из команды. Иначе сам сдохнешь и других за собой утащишь.

— Не загрызи парня, — буркнул Макс, собираясь вернуть назад еще одну переданную кружку, но Фуриоса успела отобрать ее и сунула трофей Злобе под нос.

— Еще один шанс дам. Не уживешься с командой — отправлю на кухню кастрюли чистить. Понял?

Пацан, что-то пробубнив под нос, кивнул.

— Я всем горючку роздал? — спросил Канистра, и в ответ все довольно загудели. — Ну раз так, то…

— Не всем! — прокричал один из гарпунщиков. — Император с пустыми руками сидит!

— Да ты чо? Ну дык, ща обеспечим.

— Не наливай! Я не буду, — остановила она уже наклонившегося к емкости механика. Тот удивленно поднял брови.

— А чо так? Я слыхал, что коли баба не пьет, то ей кто-то пузо надул.

Кулак с оттопыренным средним пальцем, который Фуриоса без комментариев подняла повыше, видно было всему гнусно захихикавшему обществу.

— Толкай речь, Канистра! Спирт же стынет, — подал голос рабочий из задних рядов.

— Вот еще. Речь им толкай. Без моих речей все в курсах, по какому поводу сидим. Вона стоит, повод-то, красотка наша железная. Бензак нам привезла, ни одного бойца по дороге не потеряла, умничка, золотце наше. Пацаны дык ваще молорики. В первый раз в рейд ходили, а девочку нашу защитили, не дали ее в обиду клятым бандюганам. Рокатански, новичок тутошний, тебе отдельно гран мерси. Покажись народу! — Макс, неуклюже упершись рукой в колено, привстал и поднял кружку, приветствуя людей. — Вот этот мужик и рулил нашей Военгрегат. И рулил как спец, и насчет бензака поторговался, и молодняк чуток помуштровать успел. Запомните эту рожу!

— Мы запомним! — грохнули люди, получая особенное наслаждение от насмешки над старыми порядками.

— А еще тут сидит наш начальник, наш неутомимый тягач, что тащит на себе всю Цитадель и еще нас успевает подпинывать в нужном направлении. Аве Император!

— Аве! — вновь грянуло по всему гаражу.

— Про себя забыл сказать! — раздался звонкий голос Дитер.

— Да чо про меня говорить? Я человек простой, незамысловатый. Ежели чо поломается — мы чиним, не чинится — доломаем. Давайте лучше вздрогнем за удачный рейд!

Нестройный гул и бряканье кружек послужило ответом.

Слепой музыкант, разом влив в себя свою порцию, снова ухватился за инструмент и заиграл для начала спокойную, блюзовую мелодию, а потом, разойдясь, запилил зажигательный рок-н-ролл, заставлявший людей, уже приговоривших горючку, идти в пляс. Два энтузиаста приволокли большие барабаны — те самые, которые обычно отбивают ритм рабочим на подъемнике, — еще один вытащил старую губную гармошку. Кто не хотел или не мог танцевать, расползлись по разным углам и чесали языки: одни во главе с Канистрой решали, что еще такого можно прикрутить на махину, чтобы начальник потом не открутила головы; вторые, в основном поварихи, мыли кости Совету; в кружке молодняка кто-то травил бородатые даже для прежних времен анекдоты — Фуриоса заставила Злобу пересесть к ним поближе, чинить чувство юмора.

Обхватив руками колени и прижавшись к теплому боку сидевшего справа Макса, женщина смотрела в огонь и размышляла. Завтра ее ожидал очередной тяжелый день, полный скандалов и напряженного труда. Нужно довести до ума Военгрегат, нужно приварить последние детали на воротах, нужно пережить еще одно столкновение с Советом, нужно решать постоянно возникающие рутинные вопросы. Вновь придется сковать тело жесткими ремнями, а душу — волей.

Рядом уселась запыхавшаяся Дитер и сквозь смех поинтересовалась:

— А чего это вы такие грустные сидите? Айда танцевать!

Фуриоса замотала головой. Макс, бросив на повариху мрачный взгляд, хмыкнул и залпом выпил остатки горючки.

— Рокатански, с тобой так много дам поплясать хотят! Зачем сидеть тут, как ворона на черепе? — подмигнула ему Дитер. Тот поерзал и, решив, что его задница достаточно пострадала от этих многих дам, проворчал:

— Колено.

— Ну колено. И что?

— Болит. К буре.

Фуриоса выругалась. Чертова буря. Монтаж ворот опять придется отложить.

Гитарист решил дать людям передышку и заиграл спокойный, плавный мотив для парного танца. Дитер, бросив попытки расшевелить воинов, выдернула из кучки гарпунщиков все еще ворчащего Злобу и утащила его в медленно покачивающуюся и кружащуюся толпу.

Фуриоса уже начала дремать, убаюканная мягким теплом, завораживающим танцем пламени и переливами музыки, когда Макс вдруг заговорил — тихо, почти беззвучно. Его низкий, резонирующий голос она скорее ощутила телом, чем услышала. Не она была его собеседницей — он говорил с кем-то, живущим в его разуме. Макс бормотал еле различимые слова все быстрее и отчаяннее, и все ниже склонял голову, пока не спрятал лицо в ладонях, и замер. Забеспокоившись, женщина осторожно коснулась ладонью его колена — его рука метнулась, как змея, и сомкнулась на запястье.

Он уставился на что-то за спиной Фуриосы широко открытыми глазами, полными ужаса и боли. Она рефлекторно попыталась вырваться из его железной хватки, но он только сильнее сжал пальцы. В голове промелькнула паническая мысль, что, если она сейчас же его не ударит, он может сломать ее единственную руку, — промелькнула и погасла, заслоненная воспоминанием, привезенным из пустыни. Его разум спит, и чтобы разбудить в безумном, испуганном звере человека, ей придется задушить свой собственный страх и просто говорить с ним, говорить спокойно и мягко.

— Макс. Очнись, — позвала она. Он тяжело дышал и не двигался, все так же глядя сквозь нее остекленевшими глазами.

Смех со стороны, где сидели гарпунщики, смолк, зато стали слышны беспокойные шепотки.

Если он сейчас же не придет в себя, то кто-нибудь из мальчишек решит поинтересоваться, что происходит. Хотелось бы избежать излишнего внимания.

Говорить, черт подери. Говорить и стараться не сорваться.

— Макс. Приди в себя. Это я — Фуриоса. Я здесь, с тобой. Все хорошо, Макс. Успокойся.

Женщина зацепила ногой пустую кружку, стоящую на полу, и та со звоном покатилась прочь. Что именно достигло его разума — резкий металлический звук или знакомый голос, зовущий его по имени,— неясно, но, моргнув, Макс наконец-то сфокусировал взгляд на лице Фуриосы. Разжав пальцы, второй рукой он аккуратно взял ее за ладонь и осмотрел запястье.

— Вот дерьмо… — выдохнул он. На коже проступал четко различимый даже в полумраке синяк.

— Угу. Дерьмо, — согласилась с его вердиктом женщина.

— Прости… Я…

— Начальник? Все в порядке? — раздалось за спиной. Ну конечно же, гарпунщик. Блинк, добрая душа. Остальные, тревожно блестя глазами, наблюдали издали.

— Да, — подавив предательскую дрожь в голосе, ответила Фуриоса, — Все нормально. Иди к своим.

Блинк кивнул и ушел, пару раз обернувшись на полпути. Пока он не присоединился к товарищам, Фуриоса провожала его взглядом, потом повернулась к терзаемому сожалением и стыдом Максу.

— Ты в норме?

— Д-да, — встряхнул он головой, пытаясь изгнать туман из мыслей. — Надо проветриться.

— Не стоило тебе пить эту дрянь, — сказала Фуриоса, помогая ему подняться. Из-за выпитой горючки Макса повело в сторону — пришлось закинуть его руку на плечо и так идти на лифтовую площадку, где гулял сквозняк и воздух был намного прохладнее и свежее.

Нехороший сквозняк. Похоже, насчет грядущей бури он угадал.

— Отвык. Давно не пил, — пробормотал Макс, сгружаясь на пол. Фуриоса потянулась, расслабляя мышцы спины.

— Не надо оправдываться. Все будет хорошо? — наклонила она голову на бок, не спеша садиться.

Он с силой сжал виски ладонями.

— Надо говорить. Может опять перемкнуть.

Она устроилась на краю площадки, упершись спиной в стойку ограды, и задумалась. Подмывало спросить, что так терзает его душу, но… Все-таки не стоило поднимать эту тему сейчас, лучше отвлечь чем-нибудь более… приземленным. К тому же, были и другие, не менее важные вопросы.

— Как дела в Газтауне?

— Как всегда. У Людоеда все было неплохо налажено. Кое-что поправили.

— Ты был там раньше?

— Был. В Куполе Грома. Добывал двигатель. Сейчас лавочку прикрыли.

— Ааааа, так это ты разозлил Дикобразов? Они нам много крови попортили. Ребята Уайлдога потом выяснили, кто взбесил этих ублюдков, и долго за тобой охотились.

— Успешно, — буркнул ее собеседник.

— Да не слишком, — оскалилась Фуриоса. — Они наверняка успели пожалеть, что поймали тебя.

Ворчание, которое он издал в ответ, иначе, как самодовольным, назвать было нельзя.

— Как Кейпабл?

— Кэйпабл… Ей тяжело. Но она справляется.

— Она умная девочка. И с людьми ладить умеет. Имя ей дали не просто так.

— Обрадовалась мне. В курсе вашего с Даг… хммм… конфликта. Очень переживает из-за этого. Сказала, что сейчас неподходящее время власть делить.

— Это уже до Газтауна дошло?

— Слухи по Пустоши быстро расходятся.

— Скоро дойдет до тех же Дикобразов. Если не уже.

— Эти пока притихли. Что-то… Кто-то их вытеснил. Рейд прошел слишком гладко.

— Гладко? На вас же напали, разве нет?

— Шваль. Два дикобраза. Четыре тела со следами побелки. Еще четверо — не опознал. Все истощены. Две машины, одна из них с шипами. Устроили засаду. Пытались пробить шины.

— Дикобразы и варбои в одной банде… Странно.

Макс покачал головой:

— Это отбросы. Они боялись, но не нас. Орали: «Мочим их быстрее, пока те не приперлись».

Банда, которой боятся больше, чем ослабевшую Цитадель, своевольничает на трассе. Прежде туда даже самые безбашенные дикобразы не совались, а теперь какие-то отбросы безнаказанно шляются по территории Цитадели. И даже карательный рейд организовать не получится, потому что на подобное мероприятие катастрофически не хватает бойцов.

Фуриоса выругалась, подтянула ноги к груди, обхватив их руками, и уткнулась лбом в колени. Хотелось сжаться в маленький комочек и ждать, когда все это закончится само по себе.

Времени нет. Единства нет. Если получится набрать команду в рейд — это будет означать, что мягкое подбрюшье Цитадели останется незащищенным. Да еще установка ворот опять откладывается. Если бы не ее болезнь. Если бы не грядущая буря. Если бы не упертость Матерей. Если бы… Если бы… Слишком много «если бы». Это просто жалкие оправдания. Возможно, она хороший воин, но раз уж взяла на себя роль лидера — быть просто хорошим воином недостаточно.

На площадке не было абсолютной тишины. В гараже глухо гремели барабаны, ветер шуршал песком и гремел цепями, но шорох и звон за поворотом галереи все равно заставил Фуриосу насторожиться. Когда шум повторился, она сорвалась с места и, после быстро стихшей возни, вернулась с добычей — шкет, которого она тащила, ухватив локтями под мышки, пищал и отчаянно брыкался. Разок встряхнув пацана, Фуриоса заставила его угомониться. Тот тряпочкой повис у нее на руках, хитро поглядывая то на нее, то на Макса.

— Вот, полюбуйся, — еще раз встряхнула она весело взвизгнувшего мальца, демонстрируя добычу собеседнику. — Шило. Зовется Кид. Его мать ты продинамил с танцами.

— Знакомы.

— Долго подслушивал, Кид?

— Неа. Что-то там про новые банды. Мы будем с ними воевать?

Взрослые переглянулись.

— Надеюсь, что нет, — ответила Фуриоса, отпустив Кида, — но нужно быть готовыми ко всему.

— Мы все готовимся. Я ведь метко стреляю, да? — спросил он Макса.

— Метко. Хороший стрелок. В следующий раз держись на ногах крепче.

Женщина села, прислонившись спиной к ограждению. Малец с важным видом — словно вовсе не его сейчас волокли как котенка — прошествовал к Максу, пожал ему руку и, вернувшись к Фуриосе, устроился рядом с ней.

— Почему не спишь, Шило? Поздно уже, — положила она ладонь на теплый, колюче-пушистый затылок мальчишки.

— Да так… Не хочу, — пробормотал Кид, уткнувшись лицом в ее бок.

— А что так?

— Нууу… Боюсь. Призраки ходят.

— Кто в этот раз страшилки рассказывал? Твистер?

— Никто, — обиделся мальчик. — Я сам видел двоих в коридоре. Белые такие, тихие и светятся чуть-чуть.

Когда Фуриоса была маленькой, она тоже видела призраков, духов и фей за каждым камнем. До того, как в жизни появился демон с лошадиными зубами.

— Надо бояться не призраков, а живых людей.

Макс вдруг вздрогнул и с подозрением уставился на женщину. Та уже открыла рот, чтобы спросить, в чем дело, но он, покачав головой, отвел глаза.

Кид смущенно прошептал:

— Знаю. Все равно страшно…

— Мало я вас сегодня шпыняла, спал бы без задних ног, — пробормотала женщина себе под нос, прижав ребенка к себе, затем, приподняв одну бровь, поинтересовалась, — Макс?

Он пробурчал невнятный ответ, судя по тону — утвердительный.

— Устрой им завтра учения.

— В чем суть?

— Хм. Можно так: младшие прячутся, старшие их отлавливают. В кармане куртки — планы вентиляции с привязкой к коридорам и с наиболее удобными маршрутами. Сам изучишь и молодняку дашь посмотреть. Детали продумай сам.

— Куртку сначала верни.

— Завтра заберешь.

— Завтра… — проворчал мужчина и кивнул в ее сторону. — Боец спит.

Кид, быстро пригревшись, уже свистел носом. Поняв, что если она сейчас разбудит мальца, то он будет виснуть на ней еще пару часов — пока не вернется мать, — Фуриоса обреченно вздохнула и, осторожно взяв ребенка на руки, чтобы унести его в каморку Дитер, тихо спросила Макса:

— Сам до берлоги доберешься?

Получив в ответ не слишком уверенный кивок, женщина ушла, растворившись в мерцающей красным огнем мгле гаража.

Макса разбудила зазвеневшая от удара крыша Перехватчика, после чего звон плавно переместился в его голову. Свет ртутной лампы, висящей под потолком и издающей раздражающий гул, больно бил в глаза сквозь разбитое лобовое стекло.

Женщина стояла, облокотившись на машину, и безмятежно взирала на него секунд десять, а потом заявила:

— И тебе доброе утро. Мне нравятся твои рефлексы, но всякий раз здороваться с обрезом уже подзадолбало.

Выпрямившись, она сделала шаг назад. Макс убрал ружье и, открыв дверь, выглянул из автомобиля. На колени тут же шлепнулась кожаная куртка со свежими заплатками подозрительно светлого цвета, следом — небольшой сверток белой ткани. Аккуратно развернув ткань, он увидел чертежи.

— Это хозяйственная башня, — пояснила Фуриоса. — Найди себе гида из местных и изучи.

Макс поднял на нее глаза и пару раз моргнул. Пояс со здоровенной сверкающей бляхой, кожаный корсаж, тисненые ремни стальной клешни, зачерненный лоб, решимость обреченного на смерть в глазах — Император при полном параде.

— Ты в рейд?

— Хуже. На совещание, в башню напротив.

— А что так… сурово? — вопрос сопровождал невнятный и сложный жест, словно Макс пытался показать пальцем сразу на все, что попало в поле его зрения.

— Я при Джо не зелень в парниках поливала, и они это помнят, — вкрадчивым тоном произнесла Фуриоса и направилась к выходу. Уже в дверях она обернулась и добавила, оскалившись, — Не хочу, чтобы они это забыли.

— Что ж, желаю повеселиться, — проворчал Макс ей в спину, но она выскользнула из комнаты, едва ли расслышав его слова. Из коридора донесся ее бодрый голос, приветствующий кого-то не столь жизнерадостного, как она.

Не столь жизнерадостным оказался Канистра. Он ввалился в комнату, недоуменно оглядываясь в коридор.

— Чо это с ней? — вопросил механик, показывая большим пальцем через плечо.

— А что не так? — поинтересовался Макс и выкарабкался из Перехватчика.

— Дык чегой-то больно веселая. Начальник на эти говорильни обычно плетется, словно ее на привязи тащщут, а тут полетела. Аж вытанцовывает.

Почесав затылок, Канистра открыл капот и уставился на нутро автомобиля, пытаясь вспомнить, что он там хотел сегодня подкрутить. Похоже, вспомнить не удавалось.

— Боевой настрой, — прокомментировал Макс. Он наконец-то влез в свою любимую куртку и стал обшаривать карманы — что-то, лежавшее там, кололо ему бок.

— Оно и к лучшему, — продолжал разглагольствовать старик. — Я б не пошел нынче с мамками лаяться, после вчерашнего-то, а ей должно быть хоть бы хны. Слухай, тебя ж вроде тоже туды звали?

— Звали. Но с собой не взяли. Кхммм… Это еще что такое?

— Чо там? — оживился механик и бочком-бочком подвинулся к Рокатански, заглядывая тому через плечо. Макс вытащил из правого кармана пучок мятых вороньих перьев и яблочный хвостик и непонимающе уставился на найденные «сокровища».

— На хрена ей это?

— Яблоком несет, однако. Их позавчера мелкотне выдали, но, видать, и начальнику перепало.

Сморщив лоб, Макс бросил на собеседника косой взгляд, но не стал уточнять, что лакомство досталось не только Фуриосе. Канистра, заинтересованно блестя глазами, кивнул головой — мол, шмонай дальше свои карманы.

— Два дня. Два дня — и куча хлама, — возмутился Макс, выловив из левого кармана измазанный в машинном масле лоскут когда-то белой ткани, пригоршню винтиков и маленькую крестовую отвертку, а из внутреннего — два обрезка той же, что на заплатках, желтоватой кожи и моток суровой нитки с воткнутой туда иголкой. Как раз иголка и кололась.

— Бабы что вороны, чо приглянется — все в гнездо волочут. Эээ, пардону прошу, она в твоих шмотках намедни щеголяла?

— Угу. Чтоб еще раз… — Макс, скривившись, сгрузил трофеи на матрас Фуриосы.

— Это чо, я однажды в ее сундук нос сунул… Ты токмо начальнику не говори, зашибет ведь к чертовой бабушке. Дык там у нее окромя всякого полезного барахла лежит коробок, а в коробке… Эй-эй-эй, ты куды полез?

Макс решил не ждать, пока Канистра перечислит содержимое загадочного коробка, и, не осознав даже, зачем он это делает — из любопытства или просто из вредности, — откинул крышку сундука. Там, поверх сложенной аккуратной стопкой одежды, гордо возлежал знакомый руль Военгрегат — похоже, Фуриоса принесла его вчера после того, как сдала Кида, того малолетнего снайпера, матери.

Руль, надо сказать, весь рейд раздражал Макса — на ободе, согнутом из гладкой стальной трубы, ладони постоянно потели и скользили, — поэтому, когда пришло время торговаться за горючку, он вцепился в самогонщиков мертвой хваткой и заставил их снизить привычные расценки. Полученную выгоду он посчитал комиссионными за услуги посредника и выменял остаток на пару-тройку мотков разноцветного шнура, решив сделать оплетку обода.

Положив руль рядом с собой, Макс запустил руку под слои ткани и у самого дна нащупал круглую жестяную коробку. Судя по картинкам на облезлых боках, когда-то, много тысяч дней назад, в ней было рождественское печенье. Сейчас здесь лежал хлам. Пять звеньев цепи, обрывок белого муслина, моток полимерной трубки со свернувшимися каплями крови внутри, поврежденный патрон, еще одна связка черных перьев. Бесценный хлам.

Макс, глядя на эти сокровища, чувствовал себя последним идиотом, сунувшим нос, куда не следовало. Спохватившись, он захлопнул коробку и осторожно засунул ее на прежнее место. Канистра, стоя над душой, неловко переминался с ноги на ногу.

— Давно у нее сундук? — спросил Рокатански старика, подбирая руль и пряча его в Перехватчике.

— Да какое там давно! Она ж тута окопалась, токмо когда Джо копыта откинул, а до того все в кабине дочки хранила. Даже дрыхнуть туда залазила.

— Дочки? — удивился Макс.

— Ну, Военгрегат. Ты бы знал, как начальник с ней нянькалась, пока в первый раз ее варганила. Мы тогда жутко цапались, я аж думал — ухайдакает меня злобный Император. Все ништяки у меня отобрала, мотор с годного гантрака сняла, механиков без конца отвлекала. Ниче, спелись потом. Слухай, айда за водичкой сходим. Жажда мучит, сил нет никаких.

Прихватив карту с собой и изучая ее на ходу — благо, корявые надписи «Фуриосина берлога» и «Пищеблок» были различимы на ней, — Макс побрел вслед за Канистрой. Тот всю дорогу вдохновенно вещал историю того, как редиска Император, шестерка Джо, вдруг оказалась толковой бабой. История оказалась любопытной и открывала новые грани происходящего.

— …грит, все равно ж помрет этот козел, даром что Несмертный. А я ей: ну дык, мы ж не без понятия. Это зомбаки побеленные в его чепуху верят, а нам мозги полоскать без толку. Токмо при нем хоть видимость хорошей жизни есть, а эти чернолобые — пардону прошу за обобщение — все разнесут к такой-то матери. Друг друга пришибут ни за грош и нас, работяг, ухайдакают. А она: худо, что единству нету. Поварихи сами по себе, механики сами по себе, электрики да водоснабженцы те же — все промеж себя срутся, а эти и рады. А вот ежели договориться, с кем получится, и дождаться, когда Джо в ящик сыграет, а там все под себя подмять — воякам некуда деться будет. Припрутся как миленькие. Она даж наметила кое-кого в парламентеры. Мы, опять же, пукалки какие-никакие раздобыли, чтоб не голыми руками воевать.

— Так почему не дождалась?

— Дык копать под нее стали. Мы уж все меж собой поладили и даж к варбоям подбивать клинья начали, как ее сторожем в гарем назначили. Ишь, честь великая — баб охранять. Вот чернолобые и зассали, что она больно высоко забралась. Тот ведь еще гадюшник. Я ей говорю: пришьют тебя, зуб даю — пришьют. Или Джо сдадут. А начальник отмахивается — мол, не кипеши. А потом то ли на деле стуканул кто, то ли чо — перестала она в Хранилище зависать. Три сотни дней в опале была, по маршруту токмо туды-сюды каталась, дык мы ее всю дорогу уговаривали свалить, мол, тикай отседова пока не поздно, справимся без тебя, ты нас уж научила, чо делать. А как она узнала, чо один чернолобый все пронюхал и вот-вот Джо сдаст, нас наконец-то послушала — девок из гарема в охапку и на Военгрегат, покатила в родные края. Давно туды душой рвалась, на кажной посиделке про Зеленые Земли байки сказывала. А тут вся эта карусель завертелась. Слыхал, небось, как она всех этих гавриков покрошила?

— Рассказывали. Девки-то ей зачем?

— Пожалела. Просились шибко. Привезла обратно потом, на свою и наши головы. Самая зубастая с мамками спелась — а те в системах не шарят ни хрена, токмо командовать рвутся. Пока начальник раны зализывала, те устроились на вентилях, — не силой же их оттудова гнать, в сам деле. Пить всем хочется. Да и молочко обратно же ж. Кстати, я тебя щас с Розалиндой познакомлю, она у поварих за командира. Такой сыр варит — пальчики оближешь.

Услышав слово «поварихи», Макс вспомнил вчерашний вечер и замер. До него только сейчас стало доходить, что в пищеблок лучше не соваться.

— Чо встал как вкопанный? — спросил механик, уже протягивая руку к двери.

— Эээээ, я туда ни ногой, — заявил Макс с паникой в глазах. — Они меня порвут. Щиплются больно.

— Гы. А ты чо думал? — заржал Канистра. — Зацепился за начальника и решил, чо другие бабы к тебе липнуть не будут? Наивняк! Они ж на такое еще шибче ведутся. Вызов, воломонишь? Радуйся, чо щиплются, а не…

Что именно «не…» он не успел договорить — осекся, когда из приоткрывшейся двери выглянула Дитер.

— Ты чего это тут расшумелся? — нахмурилась женщина, но, углядев за спиной Канистры Рокатански, подмигнула ему, обернулась и закричала своим товаркам:

— Бааабоньки, гляньте-ка, кто к нам пожаловал!

Бежать было поздно.

Канистра, ехидно хихикая, подтолкнул Макса промеж лопаток, Дитер же, уцепившись за его предплечье, поволокла жертву в логово. У жертвы не было другого выхода, кроме как, вяло упираясь, следовать за женщиной. Ну не драться же с ней?

Но все оказалось не так страшно: то ли еще не до конца проснувшись, то ли с головой погрузившись в работу — такую ораву еще накормить надо, — поварихи вразнобой поздоровались с вновь пришедшими. Одна дамочка лукаво хихикнула и стрельнула глазами, но в дальнем углу кухни кто-то демонстративно прочистил горло, и кокетка, смутившись, отвернулась к своему рабочему месту.

— Что приперся, старый хрыч? — скрипуче донеслось из того же угла, на что Канистра, попытавшись прилизать остатки волос на голове, выдал совершенно нетипичным для него заискивающим тоном:

— Тебя повидать, муза моя!

— Фуриоса — муза твоя. Тебя пока под зад не пнешь, так на работу не вдохновишь. У меня колени уже болят на такие подвиги.

Пробравшись вслед за механиком между гигантских кастрюль и баков, Макс увидел почти мифологическую картину: в клубах пахучего пара у огромного котла шустро, несмотря на заявление о больных коленях, суетилась высокая старуха с морщинистым лицом и, словно слишком большой для ее скелета, свисающей складками кожей.

Натурально ведьма.

— Ну что, ты на мой вопрос собираешься отвечать? — проворчала ведьма, покосившись карим глазом на Канистру.

— Дык вот, за водичкой пришли.

— Ты свою пайку утром выхлебал. Отберу у тебя канистру и сожгу к ядреной матери. А ты, стало быть, новичок? — перевела она пронзительный взгляд с механика на Макса.

— Рокатански, — представился Макс, слегка поклонившись.

— Ну да, ну да. Пастух для несносных спиногрызов. Послушай старую Розалинду: с этим, — узловатый палец уперся в Канистру, — не связывайся, плохому научит. С Фуриосой — тоже не советую. Если до старости доживет, мозги научится выносить не хуже меня.

Не зная, как отвечать на подобные заявления, Макс только пожал плечами. Впрочем, старуха и не ждала ответа — отвлекшись на мужчин, она прокараулила свое адское варево, которое тут же вскипело белой пеной и побежало по боку котла. Запахло горелым молоком. Дитер, все еще цеплявшаяся за руку Макса, ойкнула и потянула его подальше от злобно шипящих дуэтом Розалинды и ее котла, по дороге шепча:

— Не в духе она сегодня. Хотя... она всегда не в духе. Какого шайтана Канистра поволок тебя к ней?

— Познакомить решил. Его жена?

Вслед раздавались вопли «Свали в туман, козел дряхлый!» и «Дитер, хватит язык чесать, тесто заводи!»

— А то не видно? — ухмыльнулась Дитер. — Розалинда, кстати, хоть и ругает его нещадно, но любит до безумия. Вот мы сейчас ушли — она Канистре воды сверх пайка выдаст. И подкармливает постоянно. А он ей в подарок всякие финтифлюшки из обрезков мастерит, только она их не носит — нам все раздает. Видишь, какая красивая?

Повариха повернула голову, демонстрируя двузубую шпильку с желтым жестяным цветком, лепестки которого были выполнены с ювелирным изяществом. Макс осторожно вывернулся из хватки Дитер и немного отступил, щурясь.

— Нравится? Попроси его для Фуриосы такую же сделать, не откажет.

— Она же стриженая.

— А, ну да. Ну, вдруг отрастит волосы по такому случаю. Кстати, хорошо, что напомнил. Она жаловалась, что шею уже щекотит. Устрою ей сегодня салон, как в Прежние времена.

Макс машинально поскреб затылок — его криво остриженная Органиком шевелюра тоже отросла и теперь сильно смахивала на воронье гнездо. Дитер хихикнула.

— Что ж, будешь следующий в очереди на оболванивание.

Макс пожал плечами — мол, я не против, — и поинтересовался, где можно найти Кида. Женщина сразу посерьезнела.

— Он наказан и теперь драит кастрюли, не отвлекай его. Пускай расплачивается. Спер мой рабочий нож и кидался в крыс. Засранец. А зачем тебе этот раздолбай?

— Проводник нужен. Чтоб все отнорки знал.

— Сходи к механикам, поговори с Формикой. Вдруг поможет. Канистру не жди, он еще полчаса, не меньше, будет будить в благоверной «классовое самосознание». Ха! Дохлый номер.

Дитер еще что-то хотела сказать, но тут подбежала другая повариха, стрельнула глазом на Макса, что-то шепнула подруге на ухо и унеслась прочь, туда, где гремели кухонные лифты. Собеседница тут же исчезла в недрах пищеблока вслед за товаркой — и почти сразу же завыла сирена. Макс, переведя дух — эмоциональная Дитер его несколько подавляла, — побыстрее ретировался из этого женского царства, в котором вдруг началась кошмарная суета.

Оказалось, от суеты не скрыться и в гараже. Макса тут же припахали: сирена, как оказалось, предупреждала о грядущей песчаной буре, и гараж нужно было срочно закрывать. Уцепившись в рукоятку кабестана* у правой створки, он спросил у надсадно кашляющего соседа про Формику. Тот мотнул головой в сторону левого кабестана, на котором, сведя ступни вместе и вцепившись в них руками, сидел ребенок в грязном комбинезоне и катался там, словно на карусели. Причем рабочие, крутившие левый кабестан, нисколько не возмущались и не сгоняли непрошеного пассажира.

Когда ворота закрылись и люди начали расходиться по рабочим местам, Макс рванул поперек общего движения отлавливать Формику, но это дитя, словно почуяв, что за ним идет охота, постоянно ускользало. Минут через пять замотавшийся мужчина ухватил добычу за лямки комбеза и приподнял ее над полом. Добыча не сопротивлялась и, извернувшись, нагло посмотрела в ему глаза.

— Ты — Формика?

— Угу. Чего надо?

— Вентиляцию знаешь?

— Еще бы. А ты кто такой?

— Рокатански.

— Ааа, шпынятель мальчишек, — на физиономии Формики отразилось легкое презрение.

— Всеобщий шпынятель, — усмехнулся Макс.

— Кому шпынятель, а по мне — дылда и хам. Поставь на место, — пробасила Формика, устав висеть в воздухе, и дрыгнула ногами. Мужчина обозвал ее нахалкой и выпустил ее из рук. Девчонка, приземлившись на полусогнутых, подбоченилась и с ожиданием уставилась на него.

— Нужна помощь с этим, — Макс вытащил из кармана карту. — Я здесь недавно и плохо ориентируюсь в Цитадели.

— Покатай меня на плечах. Тогда поговорим.

— Сбавь обороты, малявка.

— Тебе что, жалко?

— Нет. Просто ты мне не нравишься.

— Не больно-то и хотелось, — Формика, надувшись, вознамерилась продефилировать прочь, но Макс, немного поколебавшись, вновь сграбастал лямки комбеза и закинул удивленно взвизгнувшего ребенка к себе на шею. Она повозилась, устраиваясь поудобнее, и таким тоном, будто все так и было задумано, поинтересовалась:

— Что, все-таки нравлюсь?

— Нет. Так будет проще. Показывай, что к чему.

— Тогда еще покажешь мне свою машину. Мне сказали, что она крутая.

— А ты не хами. Хотя бы на людях.

Формика почесала за ухом и кивнула:

— По рукам.

*кабестан — ворот с вертикальной осью вращения

Девчонка могла бы стать неплохим проводником, если бы спокойно сидела на плечах. Вот только она всю дорогу била Макса пятками, ползала, висла на шее, хватала его за уши, закрывала глаза ладонями и отковыривала свежие заплатки. Когда это становилось невыносимым, он, недовольно ворча, дергал ее за ногу, и Формика на время успокаивалась, но минуты через две чехарда начиналась заново. Хорошо, что хоть весу в ней было мало. Тем не менее, к своему обещанию она отнеслась ответственно и, кроме всего прочего, показала несколько переходов, не нанесенных на карту.

Увидев Перехватчик в таком плачевном состоянии, она растрогалась, осторожно погладила его по капоту, авторитетно заявила «видно, что машинку любят» и даже иногда стала обращаться к Максу на «Вы». Более того, получив приказ объявить о сборе молодняка, Формика унеслась его выполнять, сверкая пятками. Хотя осталось подозрение, что девчонка просто приняла правила игры после выполнения ее условий.

Макс сидел на сундуке Фуриосы и, пока не пришли его подопечные, возился с оплеткой руля. В пальцах мелькали разноцветные шнурки. Один шнурок черный, жесткий и гладкий. Другой светлый, слегка желтоватый — волокна его тонкие и мягкие. Третий — самый дорогой и редкий, золотисто-ржавый — все время стремился вывернуться из пальцев непослушной петлей. Еще один — пепельно-коричневый, матовый. Плести было сложно, но в итоге получался узор, похожий на пеструю шкурку ядовитой змеи, под которым еле заметно поблескивала хромированная труба.

Такая работа позволяла сосредоточиться.

Из вентиляции доносились потусторонние звуки — казалось, что все демоны Пустоши обрушились на Цитадель и теперь в ярости выли и свистели, тщетно пытаясь пробраться внутрь. Макс не понаслышке знал, что это такое — быть снаружи, когда вокруг тебя буйствует стихия, — и не завидовал тем, кто работал на строительстве стен. Впрочем, теперь у них появилось укрытие посерьезнее, чем разваливающиеся хибары и скорлупки.

Потихоньку подтянулся молодняк. Первыми пришли те, кто подрабатывал у поварих — в основном девчонки. Кид, до поросячьего визга обрадовавшийся тому, что его освободили от наказания, начал липнуть к старшим девочкам — а те радовались возможности понянькаться с ребенком. Похоже, этот поганец с младых ногтей знал, как понравиться противоположному полу, и очаровал всех женщин вокруг себя — от ровесниц-поварят до грозной Фуриосы. Только на Формику его харизма не действовала: когда та вернулась, они тут же начали корчить друг другу страшные рожи. Дело чуть не дошло до потасовки, но вмешалась низенькая коренастая девушка, рявкнув на задир и выдав пару успокаивающих подзатыльников.

Со стороны гаражей, сразу после подмастерьев механиков, подвалили гарпунщики, от которых ощутимо веяло превосходством, и устроились поближе к наставнику. Злоба, надвинувший бандану до самых бровей, больше не огрызался на беззлобные подначки товарищей — зато начал ворчать на младших. Впрочем, те в предвкушении развлечения просто не обращали внимание на долговязого бубнилу.

Решив, что можно больше никого не ждать — кто не пришел, наверняка пережидает бурю в казармах, — Макс отложил руль, поднялся и, прочистив горло, громко сказал:

— Начнем учения?

Разговоры резко смолкли, молодняк недоуменно уставился на наставника. Злоба буркнул:

— Какие на хрен учения? Буря ведь.

Макс ждал этого вопроса.

— Вот. Привыкли, что битвы идут снаружи. Это ошибка.

— Джо говорил нам, что Цитадель неприступна. Какой смысл тренироваться здесь? — спросил другой гарпунщик, Арсен — так звали его ребята.

— Джо говорил… — Макс покачал головой. — Цитадель была неприступной, когда были отряды варбоев. Они гоняли других отморозков. Сейчас этих отрядов нет. Знаешь, как он заполучил крепость?

— Неа, — ответил парень. Судя по выражению лиц, никто не знал. Впрочем, вопрос был риторическим.

Кроме бензака, горючки и тревожных новостей, Макс привез из Газтауна одну историю. Кейпабл выпытала ее у Несмертного в бытность его женой и поведала гостю, посчитав, что человеку, однажды познавшему реалии Цитадели сквозь прутья клетки, а сейчас взявшемуся за обучение нового поколения бойцов, не помешает лишняя информация. И оказалась права.

Другое дело, что из Макса был так себе рассказчик.

— Те, кто жил тут раньше… Кто первым нашел воду. Понадеялись на неприступность скал. Джо Мур тогда был дезертиром и бандитом. С небольшим отрядом вскарабкался по стенам, убил спящих обитателей и объявил себя богом.

— Ну и что это нам дает? — недовольным тоном прогудел Злоба. У Макса вообще сложилось впечатление, что этот парень просто не умеет говорить по-другому, — и это объясняло снисходительность других гарпунщиков к его вечному ворчанию.

— Ничего, если хочешь разделить судьбу тех людей. В Пустоши хватит подонков. Многие хотят стать новым Несмертным. Некоторые могут повторить его… кхм… подвиг. Нужно уметь сражаться здесь.

Опять подал голос Арсен:

— Мы уже отбили атаку на Военгрегат. Мы можем вновь устраивать рейды.

— Атаку отбили, ага. Атаку полудохлых изгоев. Факт: один отряд не защитит Цитадель.

— Мы готовы умереть ради Цитадели! — широко раскрыв глаза, провозгласил Арсен, до боли напомнив Накса. Тот так же восторженно орал свое «запомни меня, Туша!», когда готовился взлететь на воздух.

Вот про это говорила Фуриоса: некоторые все еще отравлены идеологией смерти во имя славы. Макс не смог увидеть это во время рейда, больше следя за дорогой и окрестностями, чем за экипажем, но сейчас оно резануло, словно ножом. Хорошо хоть, что те, кто не участвовали в разговоре, внимательно слушали. Была надежда, что они впитают и поймут то, что пытался донести до них Макс.

— Ну помрешь героем. Цитадель останется без защитников. Придут те же Дикобразы… Слыхали про таких? — он обвел глазами молодняк, утвердительно загудевший в ответ. — Ага. Кто будет помнить твою славную смерть?

Арсен молча пожал плечами. Среди ребятни кто-то пискнул про Вальхаллу, но на него накинулись девчонки, ругаясь, что оттуда еще никто не вернулся, чтобы подтвердить ее реальность — разве что Джо, а он был лгуном. Кто-то завелся в ответ на это заявление и потребовал доказать обратное, чем тут же, вскочив с места, занялся Злоба. Страсти накалялись, молодняк шумел все громче, гарпунщик вот-вот полез бы драться с адептом загробной жизни. Максу вовсе не нужна была всеобщая потасовка, поэтому он рявкнул:

— Заткнулись!

Большинство послушалось и притихло, но самые яростные спорщики все равно продолжали перекидываться репликами. Сжав пальцами плечо Злобы, Макс заставил его замолчать и сесть на место. Оппонент в запале еще какое-то время сотрясал воздух, но поняв, что ему никто не возражает, зато все с насмешкой наблюдают за ним, покраснел и тоже умолк.

— Без Цитадели вы — трупы. Кому повезет — умрет быстро. Но без всех вас Цитадель тоже обречена на гибель. Спаси других и выживи сам. Сдохнуть вы всегда успеете. Пустошь это обеспечит. Там и узнаете, есть ли Вальхалла. Всегда нужно быть начеку. Поэтому, младшие — ко мне. Старшие — делитесь на две равные группы.

Одну образовавшуюся группу Макс окрестил «Захватчиками» и, проинструктировав, отправил их занимать основные помещения хозяйственной башни, стараясь по возможности не мешать взрослым. Вторая группа, «Партизаны», и младшие, ставшие «Поползнями», тоже уяснив правила и изучив карту, были отправлены в пищеблок, свободный от «Захватчиков», ждать сигнала о начале учений. Гарпунщикам было дано отдельное задание — следить за ходом игры. Сам он, в компании Кида и Формики, отправился в арсенал — одну из ключевых точек.

У дверей в арсенал с древней двустволкой в обнимку сидел угрюмый безногий мужик, до глаз заросший огненно-рыжей бородой. Поздоровавшись с Максом и неодобрительно покосившись на детей, он снял засов, оставил дверь открытой и устроился на пороге так, чтобы наблюдать за тем, что происходит и внутри, и в коридоре. Увидев, как Макс снимает вентиляционную решетку и помогает малышне забраться в короб, сторож сделал круглые глаза и начал хрипло ругаться — видимо, до него дошло, что, пока он караулил дверь, эти сорванцы запросто могли вынести ту часть арсенала, которая не застревала в вентиляции.

Учения с треском провалились. Кид, дававший сигнал о начале команде Захватчиков, выполнил задание как приказано, а вот Формику зачем-то сначала занесло в гараж, поэтому Партизаны вступили в игру со значительным опозданием. Поползни вместо того, чтобы следить за передвижениями противника и обеспечивать связь, полезли на рожон и тут же оказались среди «убитых». Партизаны усугубили свое положение тем, что кидались на противника вслепую, не выяснив, сколько Захватчиков ждет их за поворотом, но зато с громкими воплями «Мы победим!», «Мочи их!» и просто «Аааааа!». Впрочем, другая сторона вела себя ничем не лучше. Гарпунщики самовольно влились в команду Партизан, ничем не изменив плачевную ситуацию. Когда в «убитых» оказались все, кроме жалкой кучки Захватчиков, возникла потасовка — все обвиняли в проигрыше кого угодно, лишь бы не себя — и только тогда вспомнили про Рокатански.

Макс успел завершить оплетку руля и даже немного подремать, когда в арсенал, до которого так никто и не добрался, вкатилась та самая девица, что перед учениями утихомирила малышню. Видимо, на старших ее способностей миротворца не хватило, пришлось звать на помощь. По дороге в гаражи, где собирались «убитые», Кира, неведомо как умудрявшаяся поспевать за Максом, вкратце наметила масштаб катастрофы. Выслушав ее, Макс решил, что инструктор из него аховый. Стычки и драки были привычным явлением и даже, в какой-то степени, развлечением, но Макс понимал, что сейчас, когда из безбашенных балбесов требовалось сбить слаженную команду и выбить дурь, это безобразие нужно было прекратить. А он — наоборот, спровоцировал конфликт непродуманным планом учений и вообще, пустил все на самотек, предпочитая отсиживаться в безлюдном углу.

Впрочем, заниматься рефлексией было некогда. Мир ждал своего героя, как бы этому «герою» не хотелось сгореть со стыда.

Молодняк плотной толпой стоял вокруг дерущихся и то одобрительно орал при удачных выпадах, то разочарованно гудел. Механики не вмешивались, предпочитая наблюдать издали, и только гоготали над «безмозглыми сопляками».

Макс пролетел сквозь толпу зрителей прямо в эпицентр свалки. Ухватив за плечо первого попавшегося подростка, он отшвырнул того на зевак, прорычав вслед указание: «Держать», — и ладонью поймал неумелый удар, предназначавшийся уже выпавшему из потасовки. Та, чей кулак был пойман Максом, просеменила несколько футов, когда ее вдруг полукругом протащило за схваченную руку, не удержала равновесия, плюхнулась на попу и недоуменно замотала головой, а придя в себя, предпочла поскорее выползти за пределы круга. Мужчина тем временем, ухватив еще одного забияку за затылок, и его отправил в объятия зрителей, затем запустил в недолгий полет любителя помахать ногами. Под конец пришлось оттаскивать за косу здоровенную деваху от ее щуплой, отчаянно верещавшей жертвы неопределенного пола. Более мягко с этим берсерком в юбке поступить не получилось, и то — в процессе Максу прилетело кулаком по больному колену, а руки оказались расцарапаны до крови. Деваха села на пол и, немного подумав, заревела. Остальные, сообразив, что развлекуха закончилась, предпочли смешаться с толпой.

Макс, оставшийся один в круге, тяжелым взглядом обвел попятившийся молодняк, выпрямился и с досадой сплюнул.

— Болваны. Шагом марш в учебку.

Не ожидая, пока дети придут в себя и хоть как-то отреагируют на приказ, он уже вознамерился уйти из гаража — подальше от сверлящего его висок внимательного взгляда со стороны Военгрегат, — когда кто-то прокричал:

— Эй, зачем вы так с ней? Ей же больно!

Повернувшись, Рокатански увидел, что вокруг ревущей девицы, до сих пор сидевшей на полу, собрались другие девушки и стали ее утешать. Та, что ранее примчалась в арсенал просить у него помощи, сейчас с вызовом смотрела на него.

Последнее, чего ему сейчас хотелось, так это оправдываться перед малолетними защитницами манипуляторши. И без того тошно.

— Влезла в драку — огребла. Все предсказуемо.

— Но это нечестно! — продолжила возмущаться Кира. — Она же девочка и куда слабее вас!

Макс с сомнением поднял бровь. Дева с косой уже весила почти как он сам, да и силы у нее было определенно в избытке.

— Ага. Поэтому она честно лупила ту шмакодявку. Вряд ли прилетела ответка, да? — он ткнул пальцем туда, где презрительно ухмылялась жертва с расквашенным носом и с вороньим гнездом на голове. Кира, глянув в указанную сторону, изменилась в лице и бросила раздраженный взгляд на реву. Та сразу притихла, словно ее не в первый раз уже ловили на попытке раздуть скандал на ровном месте. «Утешительницы» замялись, не зная, что делать.

— И чего ждем? На разбор полетов, быстро! — рявкнул на них Макс.

«Разбор полетов» затянулся надолго и выжал из Макса последние силы. По крайней мере, молодняк не слишком галдел, будучи под впечатлением от финальной битвы. Проблема была в том, что требовалось не только наказать зачинщиков потасовки. Пришлось в подробностях выяснить причины провала, обсудить ошибки, совершенные по незнанию или по глупости, и понять, куда нужно двигаться дальше. Хотелось — куда угодно, лишь бы подальше от всей этой оравы.

В берлогу он плелся чуть ли не по стеночке, отчаянно надеясь, что по дороге его не привлекут еще к какой-нибудь работе. Кто-то — Макс даже не отобразил, кто именно — попытался поболтать с ним про потасовку молодняка, но, разглядев выражение лица, предпочел ретироваться.

Надежда на отдых в тиши загнулась по мере приближения к заветной цели. Из приоткрытой двери лился свет и доносилось монотонное жужжание.

— …ну и что мне со всем этим делать? — послышался голос Фуриоcы.

— Ты меня спрашиваешь? Пусти все на самотек. Не лезь под руку. Ты уже большая девочка, мне ли тебя учить? — слова Дитер различались куда лучше.

— Я так не умею.

— Так научись. Не дергайся! Хочешь сверкать макушкой на солнце, как Прайм? Это я обеспечу, только попроси.

Макс, одолеваемый предчувствием грядущей головомойки, толкнул дверь и зашел в комнату, щурясь на свет лампы.

Фуриоcин матрас был свернут в валик, уложенный вдоль стены. На нем устроилась Дитер с машинкой для стрижки, знакомой до боли в затылке. Сама хозяйка берлоги с недовольной миной сидела на куске клеенки, постеленном на пол. Увидев Макса, наполовину остриженная Фуриоcа протянула:

— Ооо, кто пришел…

Потом она перевела взгляд на руль, зажатый у него под мышкой, многообещающе оскалилась и подалась вперед, но Дитер, поймав ее за ремень протеза, заставила сесть ровно и пригрозила:

— Я щас кому-то челку выстригу. Хочешь?

— Иди ты… в солончак, — беззлобно огрызнулась Фуриоcа и, покосившись на Макса, протянула к нему стальную клешню — мол, дай руль пощупать. Осторожно ухватив протянутый ей обод левой рукой, пальцами правой она пробежалась по плетенке, потом отложила его на крышку сундука, рядом с ее императорским поясом. Макс уселся на пол, прислонившись спиной к боку Перехватчика, и стал лениво наблюдать за процессом стрижки. С машинки, добривающей волосы надо лбом Фуриоcы, дождем сыпались жесткие дюймовые щетинки, отчего женщина щурилась, словно попала в песчаную бурю.

Жужжание смолкло. Дитер отложила машинку, сладко потянулась до хруста в спине и спросила Фуриоcу:

— Ну что, сама его обкорнаешь?

— Иди уже. Справлюсь.

— Голову ему не оттяпай ненароком, — хмыкнула повариха и вальяжно уплыла прочь. Фуриоcа, стряхивая с себя на клеенку срезанные волосы, обратилась к Максу:

— Застопори чем-нибудь дверь.

Макс без лишних вопросов сдвинул к косяку тяжелую сумку с инструментами, валявшуюся в углу — если кто рваться будет, то это не остановит, но хотя бы предупредит бряканьем о незваном госте.

— Так и… о чем же вы говорили? — мужчина швырнул куртку на капот автомобиля.

— Про тебя.

Фуриоcа пересела с пола на матрас, Макс устроился слева от ее ног, виновато покосился на нее, в задумчивости поскреб ногтями щеку и выдохнул:

— Ясно…

Она запустила пальцы в его волосы, легким нажимом на затылок заставляя отвернуться и опустить голову, и сказала:

— Мне было сложно оставаться в стороне от того бардака, что ты сегодня устроил.

Макс ощетинился.

— Я только начал. Прошу, не вмешивайся.

Ладонь опустилась с затылка на шею и стала изучать шелушащийся шрам от ожога.

— И не собиралась. Кроме того… Мне понравилось, как ты все разрулил. Это было ооочень…

Большой палец скользнул за ворот, вызвав дрожь вдоль позвоночника. Фраза так и осталась повисшей в воздухе.

— Дай совет, как с ними управляться.

— Советы здесь не помогут. Заработаешь их уважение — все само получится.

— Как ты его заработала?

Фуриоcа, похоже, наклонилась вперед — теплое дыхание коснулось щеки. Рука ее вновь зарылась в волосы, медленно двигаясь от шеи вверх. У уха прошелестели слова:

— Они восхищаются сильными и живучими. Если такой не держит их за скот… считает их равными себе… Не сдавайся из-за одной неудачи. Пока что ты все правильно делаешь.

— Хммм?.. — с сомнением протянул Макс.

— Да. И кое-что еще, — она вдруг впилась пальцами в кожу надо лбом и рывком вынудила откинуть голову на ее бедро. Рука сразу же переместилась под подбородок, не позволяя высвободиться. Впрочем, Макс и не собирался этого делать. Пока что.

Лицо Фуриоcы оставалось спокойным, даже серьезным, только на дне глаз, внимательно изучавших его лицо, мерещилась насмешка и… беспокойство.

— Ну так что же?

— Ты зачем рылся в моих вещах?

Такого вопроса Макс не ожидал. Ему казалось, что, засунув коробку обратно на дно сундука, он оставил все в прежнем порядке и не оставил следов. А руль… Что руль? Он сверху лежал.

Вдоволь насладившись его растерянностью, Фуриоcа выдала себя: ноздри шевельнулись, губы дрогнули в кривой улыбке.

Время слов закончилось.

Скорее всего, она намеренно оставила ему возможность сделать ход. Ухватив ее под коленки правой рукой и потянув на себя, Макс заставил ее потерять равновесие. Рука, до того слегка царапавшая ногтями двухдневную щетину под подбородком, уцепилась за край матраса в попытке заменить утерянную точку опоры. Он развернулся, предплечьем вжал Фуриоcу в стену — и тут же вполне ощутимо получил коленом в бок. Воспользовавшись его секундным замешательством, она выскользнула и отскочила к Перехватчику.

Игра замерла. Фуриоcа, готовая в любой момент атаковать или сбежать, уперлась ладонями и поясницей в борт багажника и беззвучно засмеялась. Глаза горели азартом, она ждала продолжения. Макс заворчал и ринулся к женщине в надежде еще раз поймать ее за голень, но она успела подобрать ноги и, когда он поднимался, попыталась ударить его в грудь пятками. Макс отклонился вправо. Фуриоcа тут же оттолкнулась правой рукой от борта, не отцепляя левой — стальные когти мерзко скрежетнули по ржавому металлу, — и врезалась в Макса, разворачивая его вместе с собой. Он впечатался копчиком в багажник. Пальцы больно вцепились в его плечо, бедра сжали бока.

Еще один рывок, еще один поворот. Женщина, посаженная на бортик, вновь издала еле слышный смешок, запрокинула голову, совершенно не беспокоясь о незащищенном горле, и судорожно вздохнула, когда Макс уткнулся губами в ямку над ключицей. Он поддержал ее одной ладонью промеж лопаток, не позволяя слишком сильно откинуться назад, а вторая его ладонь соскользнула туда, где под одеждой прощупывались две вмятинки чуть ниже талии. Фуриоcа выгнулась, стремясь крепче прижаться животом к торсу Макса, отчего блуза, сползшая с правого плеча, практически обнажила одну грудь. Когда его рука, огладив ягодицы, скользнула вниз до колена, а затем — вверх по внутренней стороне ее бедра, Фуриоcа, прикусив губу, тихонько застонала и закрыла глаза.

Миру дела не было до их чувств, равно как и тому, кто тут же начал колотиться в дверь. Макс сдавленно выругался, Фуриоcа пробормотала заковыристое проклятие, подтянула блузу и, сползя с багажника, вдоль стенки двинулась к двери. Обоих трясло от неутоленного желания, в ушах шумела кровь.

Макс, опустившись на пол, услышал лязг отодвигаемой сумки, скрип дверных петель и смутно знакомое сипение:

— Начальник, тут эта…

— Ну?

— С Фермы сигналят. Братан на точке сидит. Следит, чо еще скажут, а меня сюда погнал.

— Твою Армаду! — Император мгновенно пришла в себя. — Шуруй обратно, приду следом.

Выпроводив гонца, она накинула плащ и унеслась вслед за безголосым механиком.

Несколько долгих минут Макс, тупо разглядывая трещину на стене, пытался привести мысли в порядок. Азарт и возбуждение постепенно сменялись ужасом от осознания того, что только что произошло. В приступе отчаяния он крепко зажмурился и стукнулся пару раз затылком о бампер Перехватчика, пытаясь вытрясти из головы ее образ — и то выражение, которое возникло в ее глазах в момент, когда их прервали. «Что же мы натворили?»

Попался. Столько лет избегать того, что может принести новую боль… Столько лет напоминать себе о совершенных грехах, лишь бы не повторить их... А теперь он, похерив все пережитое, добровольно сунул голову в петлю, словно глупый мальчишка. Мало того, что попался сам, так еще и втянул в это безумие Фуриоcу.

Надо было просто уйти в Пустошь и стать для нее воспоминанием. Надо было отказать ей, когда она пришла за помощью. Надо было — раз уж согласился — держаться как можно дальше от нее, заныкаться в гараже и контактировать только на публике и только по делу. Надо было — но он пошел по самому эгоистичному пути, и теперь было поздно сворачивать.

В конце концов Макс решил, что еще немного, и он опять слетит с катушек. Чтобы хоть как-то отвлечься от мрачных дум, Макс устроился перед зеркалом заднего вида по правому борту Перехватчика и кое-как срезал свои лохмы. Руки тряслись, и из-за этого получилось плохо, но не хуже, чем у слюнявого медика. По крайней мере, Дитер не станет задавать неудобных вопросов.

Фуриоcа не возвращалась.

Макс стал копаться в брюхе Перехватчика, пытаясь понять, что уже наворотил там Канистра. Нельзя было сказать, что от бездумного рассматривания узлов и агрегатов вышел толк, но это хотя бы мешало зациклиться на личных переживаниях.

Примерно через полтора часа стало слышно, как забегали люди и загремели подъемники, потом в недрах Цитадели загудели водяные насосы. Вскоре вернулась Фуриоcа. Влетела воплощением песчаной бури, пронеслась через берлогу и надолго замерла. Выйдя из оцепенения через полминуты, она со злобным рычанием пнула свернутый матрас и разом сгребла все, что лежало на крышке сундука.

— Что случилось? — спросил ее Макс, высунувшись из-под автомобиля и с беспокойством наблюдая, как она надевает императорский пояс. По всему выходило, что тяжелый разговор откладывался до лучших времен.

— Диверсия на Ферме. Не знаю, кто там такой умный — хранить воду рядом с полуфабрикатом. Теперь у них нет ни пороха, ни воды. Поведу туда Военгрегат с цистерной. На первое время им хватит. И…

— Что?

Она наконец-то посмотрела на него.

— Я скоро вернусь. Постарайся не сбежать, пока меня нет.

И ушла.

Утром Военгрегат в Цитадели уже не было.

Фуриоса ужасно соскучилась по рассвету в Пустоши, по мерно урчавшим под капотом моторам, по стелющимся под колеса остаткам асфальта. В окно задувал пока еще свежий ветер: солнце не успело раскалить песок. За спиной дружно храпели близнецы механики — Император прихватила их на тот случай, если Военгрегат, еще не вполне доведенная до ума, закапризничает на полпути. Пацаны на цистерне заржали. Пришлось высунуться в окно и рявкнуть, чтобы не трепались и не отлынивали от обязанностей.

Тишь да гладь. Она была бы абсолютно счастлива сейчас, если бы не похеренная ночь и не конечная цель рейда. Из-за первого она никак не могла сосредоточиться на дороге, то и дело проваливаясь в воспоминания о вчерашнем вечере. Что же касается второго…

Свинцовая Ферма — завораживающее место. После однообразия Пустошей вид гигантской ямы, окруженной высокими стенами, перехватывал бы дыхание, если бы это самое дыхание не спирало еще на подходе. В Газтауне тоже несло, но там был привычный и даже приятный аромат бензака и гари, а здесь — едкая вонь человеческих отходов из отстойников на дальнем краю карьера. Когда Тост добровольно вызвалась переехать на Ферму, Фуриоса, предпочитающая не задерживаться в вотчине Оружейника ни одной лишней минуты, прониклась глубоким уважением к маленькой женщине.

Военгрегат гордо взревела, оповещая о своем прибытии стражей на стенах. На надвратной башне сверкнули линзы бинокля, раздался ответный вой сирен, и створки ворот залязгали, раскрываясь. Сквозь возникшую щель скользнул луч восходящего солнца, следом протиснулся знакомый боец, запрыгнул на подножку и спросил — чисто для проформы:

— Проводника дать?

Император покачала головой. Проводники на Ферме были нужны тем, кто не знал дорогу — в здешнем лабиринте можно было легко свернуть не туда и в итоге обнаружить, что находишься на полпути ко дну карьера, — а еще неопытным водителям. Фуриосе же нравилось самой вести махину по узкой каменистой тропе, когда справа вздымается насыпь с грохочущими по ней локомотивами, а слева полотно обрывается в перевернутый конус копей, на дне которого копошатся похожие на муравьев рудокопы и уныло ржавеют два монстра, по сравнению с которыми даже ее девочка кажется маленькой и хрупкой. Нравилось проползать под лениво вращающимися стрелами шагающих экскаваторов, выглядящих так, словно они вот-вот опрокинутся в бездну, словно к месту их приковывает лишь толстый кабель фидера*. Нравился гул проводов, перекликающийся с песней фуры.

Возле корпуса с разваливающейся трубой Фуриоса заглушила двигатель и вылезла из кабины. Там уже ждали. Прислонившаяся к стене женщина с седыми косами курила какую-то дрянь. У ее ног примостился здоровенный мужик, с обожанием глядящий на стоявшую поодаль Тост. Та изо всех сил пыталась выглядеть повнушительней: широко расставила ноги, покачиваясь с пятки на носок, уперлась кулаками в бока и нервно грызла неизменную зубочистку.

От прежнего облика Тост остались только эта самая зубочистка да футболка. Короткие белые шорты сменились другими, из той же грубой ткани, что шла на штаны бойцов. На пояс была прицеплена внушительная связка ключей. Девушка где-то раздобыла потертую армейскую рубашку с погонами и воротником-стойкой, что заставило Фуриосу нахмуриться: кольнуло воспоминание о страсти прежних правителей к подобным символам прежних времен и к побрякушкам, не имеющим сейчас ни смысла, ни пользы. Впрочем, орденов Тост пока что на себя не навесила — зато выбрила виски, из-за чего шрам на скуле, рассеченной последним ударом Джо, нарочито бросался в глаза.

При виде Фуриосы Тост дернулась — происшествие, похоже, выбило из колеи обычно невозмутимую девушку, — но все же дождалась, чтобы Император сама подошла к ней. Обменявшись с молодой Оружейницей рукопожатием, Фуриоса кивком поприветствовала седокосую Магду — та в ответ молча подняла ладонь и тут же скрылась в здании, — а потом покосилась на детину, вставшего по стойке «смирно».

— Это еще кто?

— Телохранитель, — ответила Тост, перекинула зубочистку в другой угол рта и бросила через плечо. — Кардан! Покажи цитадельским ребятам казармы.

Здоровяк поколебался, не желая оставлять Оружейницу наедине с Фуриосой, но когда Тост недовольно цыкнула зубом, все же двинулся к гарпунщикам. Те уже ссыпались с прицепа на землю, словно камушки с откоса, и ждали только команды своего начальника. Фуриоса махнула рукой — мол, свободны.

Дождавшись, когда галдящая орава уйдет подальше, Фуриоса вновь повернулась к Тост и вопросительно подняла бровь.

— Как мы уже сообщили, была диверсия, — ответила девушка на неозвученный вопрос. — Ответственный за просушку пороха вдруг взял и поджег полуфабрикат. К счастью, защита сработала вовремя. Пробило бак с питьевой водой, которая протекла вниз и залила огонь.

По крайней мере, стало понятно, зачем хранить воду над складами.

— Зачем там чистая вода? На дне карьера лужи стоят.

— Я тоже так думала, пока сама туда не спустилась. Из самосвалов бензак протек. Шахтеры из-за каждой искры панику разводят.

— Что с поджигателем?

— Поймали, но пока что не стали казнить. Решили дождаться тебя.

— Могли не ждать.

— Я подумала, что тебе будет интересно поболтать с этим красавчиком.

— Если он будет в настроении — поболтаю, — пожала плечами Фуриоса и двинулась обратно к Военгрегат. Диверсанты диверсантами, а цистерна сама себя не разгрузит. — Бак заварили?

— Заварили, — ответила Тост, залезла на пассажирское место и закинула ноги в тяжелых ботинках на приборную панель. — А настроение мы обеспечим.

— Сама его допрашивала? — поинтересовалась Фуриоса, защелкав глушилкой. Затем, недовольно фыркнув, шлепнула ладонью по ляжке Тост и смахнула насыпавшийся с подошв песок, когда та, неохотно подчинившись, убрала ноги.

— Угу. Попыталась. Ревет, хрипит, но не удалось выжать из него ни слова.

Военгрегат утробно заворчала и с кряхтеньем стала разворачиваться, стараясь поаккуратнее заехать кормой в узкий проем. Тост сползла пониже, чтобы не загораживать Фуриосе обзор.

— Кардан говорит, что у этого гаврика с полдюжины дней назад зазноба пропала. А еще его приятеля давно не видать. Сразу внимания не обратили — решили, что оба просто сбежали. Сериал, чтоб их… Только сегодня узнали.

— Шантаж, — буркнула Фуриоса, глядя в зеркало заднего вида.

— Скорее всего. И подозреваю, у них есть сообщники из охранников. Просто так с Фермы не выбраться.

— Кто-то соскучился по порядкам Калашникова?

— Я этим… скучающим… — Тост снова сдвинула зубочистку, — еще устрою «пытки и веселье». Дождутся у меня.

— Не перестарайся с закручиванием гаек. Резьбу сорвешь.

— В смысле?

— Бунт на Ферме ударит и по нам.

— А, ты про это… У меня нет той харизмы, что у Кейпабл, но в случае чего те же шахтеры за меня будут. Им не до прежнего «веселья» — было бы что жрать. Оххх… Повезло тебе, не надо с этими бугаями разбираться.

Фуриоса скривилась. Она предпочла бы разбираться с прямолинейными бойцами, которых проще уговорить, убедить в своей правоте, чем надменных Матерей.

Махина тем временем остановилась у мостков, с которых на цистерну перебрались две женщины, тащившие небольшой водяной насос и катушку кабеля. Вскоре насос брякнул в утробе Военгрегат и загудел, перекачивая драгоценную влагу в залатанный бак.

— Твоя работа здесь закончена, теперь можно было заняться допросом, — заявила Тост. — Магда проследит за фурой.

Поколебавшись, Фуриоса на всякий случай отцепила руль и последовала вслед за Тост в другой корпус. Там по винтовой лестнице они поднялись в небольшую комнату, заставленную стальными шкафами, в одном из которых Тост нашла переносную керосинку, а затем женщины прошли по длинному темному коридору к другой лестнице — крутой, с бетонными разрушающимися ступенями. Осторожно нащупывая их ногой в слабом мерцающем свете лампы, Фуриоса сказала:

— Зря ты говоришь, что мне повезло.

— Ты про бойцов? Так ведь те цитадельские, что выжили, ради тебя любому глотку порвут.

— Твои ребята не так лояльны, как мои. Это да. Но ты же видела конвой Военгрегат?

— Видела.

— Мальчишки. Никаких тормозов, в жилах одна нитра бежит. Командовать ими — все равно что ехать на перегревшемся гантраке без руля. И это лучшие, что у меня есть. А у тебя много опытных бойцов из тех, кому уже поздно погибать эпично. Они будут цепляться за жизнь и за блага, которые дает им союз с тобой. И с Цитаделью — опять же через тебя. Пользуйся этим.

— Я пользуюсь. Иногда получается. Но порой хочется взять ключ побольше и стукнуть им по голове кого-нибудь из тех, кто вставляет мне палки в колеса…

Фуриоса зло засмеялась.

— Терпи и привыкай.

Тост, фыркнув, загремела ключами. Обитая жестью дверь со скрежетом открылась, и свет керосинки озарил тесную камеру, на полу которой сидел человек. Он даже не пошевелился, когда женщины зашли внутрь — только сощурил привыкшие к темноте глаза.

— Я смотрю, ты очень… энергично его допрашивала, — задумчиво протянула Фуриоса, осматривая покрытого синяками и ссадинами заключенного.

Услышав ее голос, он прошептал:

— Богоубийца…

— Смотри-ка, — насмешливо прокомментировала Тост, — стоило тебе появиться здесь, и у него сразу развязался язык.

— Еще б что полезное сказал… — проворчала Император и присела на корточки, нависнув над пленником. Тот вжался в стену и отвернулся, словно давая понять, что больше ни слова не произнесет.

— Осторожнее, он агрессивный, — предупредила девушка. — Может напасть.

— Рискнет — и я раскрашу его рожу яркими цветами. Он меня знает.

Фуриоса позволила надолго повиснуть тишине, и заговорила, только когда пленник начал нервно ерзать.

— Это было очень глупо — лишить воды тех, кто бился плечом к плечу с тобой. И тех, за чей счет ты жил. И ради чего?

— Тебе не понять, Мешок Гвоздей, — захрипел человек. Он боялся ее и хотел скрыть это за бравадой. Получалось плохо.

Тост замахнулась, чтобы ударить его, но Фуриоса, подняв ладонь, остановила ее.

— Ты пытался больнее уколоть меня, сказав так? Мешок Гвоздей. Лом-в-Хребте. Жестяное Ведро, — нараспев произнесла она, перекатывая слова по языку, пробуя их на вкус. — Как еще вы меня называли? Смешные…

Пленник ничего не ответил на это, и тогда Фуриоса совершенно другим тоном, без тени насмешки, проговорила:

— Она уже мертва. Твоя женщина.

Мужчина вздрогнул и бросил на Императора взгляд, полный ненависти.

— Ты убила ее?

— Нет, — она покачала головой. — Я и пальцем ее не коснулась. Ее убил ты, когда согласился сделать то, что от тебя требовали.

— Ты лжешь, — ненависть дополнилась смесью недоверия и отчаяния.

Фуриоса пожала плечами.

— Ты лжешь, — повторил человек срывающимся голосом. — Он обещал отпустить ее.

Шантаж подтвердился.

Тост беспокойно переступила с ноги на ногу, закачав зажатой в руке керосинкой, и поддержала игру старшей подруги:

— Кому надо таскать заложника по всей Пустоши? Поджог — все, что нужно было от тебя. А она слишком много знала.

— Прекрати! — взвизгнул он, с силой прижал ладони к ушам и стал раскачиваться вперед-назад, каждый раз ударяясь затылком.

Фуриоса поднялась, уперлась левой рукой в стену над головой мужчины, а правой вцепилась в его запястье и потянула вверх. Пленник поначалу сопротивлялся, но, сдавшись, безвольно повис на прижатой к стене ладони. Император тихо, с плохо скрываемой страстью проговорила:

— Ты ненавидишь не тех людей. Не Тост похитила твою женщину. Не я сломала твою жизнь. Но я могу дать тебе шанс отомстить.

Ей было знакомо это чувство отчаяния, когда судьба разом отбирает все, ради чего живешь. Когда остается только сдаться и медленно опускаться на дно, теряя осколки личности, пока кто-то более сильный не прекратит это бессмысленное бытие, больше не видя в тебе собственной выгоды. Или…

Или найти в себе, во тьме безысходности искру злости на того, кто уничтожил тебя, и раздуть из нее яростное пламя, дающее силу, но иссушающее душу. И когда в нем сгорает твое сердце, остается лишь пепел. Вот только из пепла мертвых куда быстрее прорастают семена новой жизни, давая сильные ростки. Нужно просто позволить себе это.

Это пламя еще тлело в груди Фуриосы; оно отражалось и в глазах юной Оружейницы. Две женщины, отравленные болью, ныне создавали подобие себя.

Пленник зашевелил губами, вновь и вновь повторяя за Фуриосой слово-молитву, слово-заклятие. Отомстить. Глаза его разгорались все ярче.

— Ты искупишь предательство, отдав свою жизнь, — сказала Тост, уловив ценность момента. — Это должно стать уроком для всех остальных. Но я могу сделать так, чтобы твоя смерть была быстрой, безболезненной и достойной. Надо только рассказать нам все, что знаешь.

— И тогда я смогу пойти по следу того, кто виноват во всех твоих бедах, — подхватила Фуриоса.

— Но если ты откажешься нам помочь, то твой позор будут помнить многие поколения по всей Пустоши. А сам ты сгниешь в этом подвале.

Мужчина переводил взгляд с Императора на Оружейницу и обратно, жадно внимая их словам. Наконец, Фуриоса уронила два слова, сталью прозвеневшие об каменные стены темницы:

— Тебе решать.

И он заговорил.

*Фидер — питающий кабель

Подъем по лестнице казался бесконечным. Обе женщины молчали, обдумывая новое знание. Только когда они дошли до комнаты со шкафами, и Тост погасила керосинку, Фуриоса сказала ей:

— Вводи военное положение. Я дам знать в Газтаун.

— Я собираюсь все-таки начать чистки.

— Если не боишься замарать руки…

Тост прислонилась спиной к одному из сейфов, надула губы и уставилась на носки своих ботинок. Подумав с полминуты, она скользнула взглядом по собеседнице, на секунду задержалась на пожелтевшем синяке, который браслетом охватывал ее запястье, и пробормотала:

— Слышала бы нас Ангарад…

— Ангарад не успела увидеть, какова жизнь в Пустоши. И Скротуса знала лишь по слухам. Он безумен, но умеет убеждать. Привлекает к себе людей, чтобы потом сломать их. Иногда — ради достижения цели, чаще — ради развлечения. Я надеялась, что он сдох на Дороге Ярости.

Фуриоса, забыв про багровеющие пятна в вырезе блузы, сдернула платок, вдруг начавший удушать ее, и сделала глубокий судорожный вдох.

— Надо было сразу проверить, кто из них выжил. Опознать тела.

Тост сморщила нос.

— И кто этим занимался бы? Калеки-механики? Бабы из пищеблока? Молодняк, который из Цитадели опасно выпускать? Или ты, шатаясь на ветру, ворочала бы протухшие трупы?

— Да хотя бы и я. Но теперь уже поздно. Имей в виду: эта диверсия — только начало.

Тост вытащила из нагрудного кармана щепку, которую прятала на время допроса, снова воткнула ее меж зубов и двинулась к винтовой лестнице, не прекратив беседы.

— Скротус захочет заполучить Цитадель, вотчину отца. Проблемы в основном будут у тебя.

— Кровь он попортит всем, — пробормотала Фуриоса, на ходу наматывая обратно шейный платок.

— Надо думать, — усмехнулась девушка. — Ты не останешься здесь до завтра?

Две пары ботинок прогрохотали по ступеням вниз.

— Нет. Слишком много дел, чтобы без толку болтаться здесь. Есть чем загрузить Военгрегат?

— Кое-какие ништяки в резерве найдутся. Только «семена смерти»? Или гарпуны тоже нужны?

— Грузи всего и побольше, — бросила Император, наблюдая за группой рабочих, упаковывающих патроны. Один из укладчиков, лопоухий и хромой, хмуро покосился на правительниц, бросил пару слов своему бригадиру и заковылял к выходу.

— Не нравится мне вон тот мужик, — вполголоса сказала Фуриоса. Тост удивленно воззрилась на нее.

— У тебя паранойя. Он просто до отстойников пошел.

— Паранойя или нет, но все же возьми его на заметку.

— Ну… Ладно. Как скажешь, — пожала плечами девушка.

Военгрегат почти разгрузили: все те же женщины уже вытащили насос из цистерны и теперь сливали остатки воды в ведра через кран на дне. Тост, гремя ключами, ускакала на склад, за ней с покорным видом поплелся только что вернувшийся Кардан. Ему было объявлено, что раз он больше пялится на охраняемое им тело, чем по сторонам, то пусть хоть принесет пользу, перетаскивая ящики с патронами. Окутанная клубами едкого дыма Магда сидела на капоте Военгрегат, скрестив ноги и прикрыв глаза.

Фуриоса залезла в кабину, чтобы покемарить, пока есть возможность. Она уже соскользнула в сон — на удивление спокойный и светлый, — но тут вернулись ее ребята. Они толпой окружили невысокого человека, который о чем-то с ними спорил. Парень, который стоял спиной к фуре и загораживал собой собеседника, в какой-то момент сдвинулся — и стало видно лопоухого укладчика. Он широко улыбался, но глаза его были холодны, и, когда он на мгновение задержал взгляд на Фуриосе, в ее голове возник рой нехороших мыслей, а вдоль хребта поползли мурашки.

Пару раз брякнув рукой по двери кабины, она привлекла к себе внимание гарпунщиков и мотнула головой назад, к прицепу. Мол, пора бы им заняться погрузкой: Кардан как раз прикатил полную ящиков тележку и ушел за следующей. Фуриоса спрыгнула на землю, подошла к замешкавшемуся укладчику и молча уставилась на него.

— Госпожа Тост приказала мне позвать цитадельских… — начал оправдываться мужичок, кривя губы в подобострастной улыбке. Фуриоса перебила его.

— Позвать, а не чесать с ними языки. Вали в свой цех.

В ответ он только слегка поклонился, небрежно скрестив пальцы, и двинулся прочь. Фуриоса с трудом удержалась от пинка под зад на прощание и ограничилась только досадливым плевком. Не стоило тратить время и силы на наведение порядка на чужой территории. Куда важнее проследить, как распределяется и закрепляется груз.

Может, зря она накручивала себя, но до сих пор предчувствия ни разу ее не обманывали. Не обманули и на этот раз. Не успели они далеко отъехать от Фермы, как она уловила в зеркале вспышку света на стене. Не там, где стояла сигнальная вышка — Ферма уже отправила сообщение в Цитадель и теперь молча ждала подтверждения. Сверкало неподалеку от ворот, причем понять шифр Фуриоса не смогла.

Полторы секунды раздумий, сопровождаемых барабанной дробью пальцев по ободу руля — и Военгрегат дважды взревела, вызвав суету на прицепе. За спиной тут же щелкнули предохранителями автоматов близнецы.

Полная боевая готовность.

Над головой шваркнула заслонка. Шабан — тот самый щуплый гарпунщик, что у ворот обнимался с девчонкой — свесил вниз голову.

— Что случилось, начальник?

— Возможна засада.

— А кто… — начал спрашивать Шабан, но его перебил Винтик.

— Не жуй сопли, салага! Услыхал два гудка — взял гарпун наперевес…

— …и сигай с прицепа! — хихикая, добавил второй механик.

— Придурок ты, Шпунтик. Даром что старшой, — обиделся пацан и исчез, забыв закрыть люк. Солнце тут же начало нещадно припекать макушку. Чертыхнувшись, Фуриоса сдвинула заслонку обратно и бросила через плечо:

— Вы меня вконец достали.

— А чо такого? Они ж, медиокры, ниче сами не могут. Пускай прыгают. На хрен нам такой балласт? — просипел Шпунтик.

— Давно с дюнами не целовался? — зарычала Фуриоса. — Следи за флангами, а то сам полетишь отсюда с голой задницей.

Шпунтик пробормотал себе под нос неласковые слова в адрес начальника и умолк.

Все было спокойно до тех пор, пока по бокам не начали вырастать терриконы. Плохое это было место, и именно здесь Фуриоса ожидала нападения. Дорогу здесь порой засыпало песком так, что можно было забуксовать, а за отвалами часто прятались всякие любители пожить за чужой счет. С взрывоопасным грузом на борту все становилось совсем грустно.

Она не удивилась, когда с терриконов впереди по обе стороны дороги вдруг стали сползать с полдюжины клубов пыли, сопровождаемых ревом моторов и улюлюканьем. На прицепе сразу же заорали гарпунщики, а через несколько секунд в окно кабины заглянул Злоба и сообщил о том, что еще столько же гантраков сели на хвост.

— Пытаются зажать с двух сторон, — крикнула ему Фуриоса, переключая передачу. — Нам в сторону не свернуть, так что пробуем проскочить. Анкеров* и полекотов* нет?

Злоба замотал головой.

— Пока не видим. На первый взгляд ничего серьезного.

— Снаряды зря не тратить. Начнут отставать — тем лучше. Держитесь крепче, будет мотать.

Парень кивнул и переполз обратно на прицеп.

Фуриоса гнала на полной скорости, держа руку на кнопке впрыска нитры. Из-под колес в стороны летели мелкие камни и песок, а шлейф пыли был таким плотным, что зеркало заднего вида стало бесполезным. Враги на флангах неслись вниз на всех парах. Вопли стали различимыми.

Я жив, я умер, я воскрес! Предатель! Вскрыть сучку! Убить! Несмертный, узри меня! Скроооотууус!

Ничего нового.

Впрочем… Похоже, сынуля присвоил титул отца. Можно подумать, титул спасет от возмездия. Одного она убила, и раз поклялась — убьет второго. Но не сейчас. Она умеет ждать.

Ждать.

Пора.

Военгрегат взвыла, плюнув огнем из выхлопных труб, и ускорение вдавило тело в спинку кресла до хруста в шейных позвонках. Вражеским гантракам пришлось резко менять курс, чтобы успеть за разогнавшейся махиной. Двое, не рассчитав траекторию, с грохотом столкнулись. Еще один — какой-то кубический и большим клиренсом — не вписался в поворот, опрокинулся, раза три перекатился через крышу и задымился. Остальные скрылись в пыльной завесе. Сзади раздались взрывы — похоже, ее ребята с энтузиазмом взялись за дело.

Завоняло горелым железом и проводкой. Если они вырвутся, Канистра не будет разговаривать с Фуриосой дня три-четыре.

Один маленький гантрак — по сути, движок на голом шасси — вырвался из шлейфа и попытался слева обогнать Военгрегат. Об стальной бок звякнули пули. Шпунтик дал по шустрому гаду ответную очередь, но без толку — на такой дистанции автоматы были бесполезны. Не отрывая взгляда от дороги, Фуриоса нашарила под сиденьем револьвер и бросила его Винтику. Тот несколько секунд смотрел на него, и только когда по боку фуры вновь простучал свинец, догадался высунуться поверх плеча брата и выстрелить в водителя гантрака. Кадавра мотнуло влево, вправо — и завеса вновь поглотила его.

Сама Фуриоса не могла отвлекаться на перестрелку: прямо по курсу вырастала очередная гора шлака, и дорога тут резко виляла. Немного невнимательности — их занесет на склон и опрокинет. Яростно крутя руль и божась, что после постройки стен она отправит сюда рабочих превращать эти треклятые отвалы в насыпь, Фуриоса вписалась в одну кривую… во вторую… в третью, последнюю…

…чтобы увидеть, как навстречу по прямой несется еще один гантрак, похожий на дикобразий, вот только вместо шипов на корпус были наварены снаряды. Водитель с бешеными глазами и пеной в углах хромированного рта медленно поднял руку, указывая на Фуриосу пальцем — словно задавая курс своему железному демону. Воздух вдруг стал плотным как песок и заглушил все звуки, кроме ударов сердца, редких и мощных. Всем телом налегая на руль, она заставила Военгрегат увернуться от тарана. Камакреззи, минуя кабину, исказил лицо в отчаянном вопле. Махина взвизгнула так, что ее крик завибрировал в костях, вильнула прицепом, избегая бокового столкновения, и быстро выровнялась.

Вновь появились звуки.

Обрывок возгласа.

-…ните меня!

Хор голосов.

— Арсен! Стой!

— Не прыгай!

— Нееет!

Фуриоса успела бросить взгляд в зеркало, чтобы заметить там тень, упавшую на проносящийся мимо безумный снаряд. Она еле успела отвернуться, когда мир поглотила ослепительная вспышка. Следом пришла волна обжигающего тепла и больно ударила по затылку. Военгрегат тряхнуло и подкинуло, и Фуриосу впечатало щекой в руль, в ее собственные стальные пальцы.

Целую вечность она ничего не видела, не слышала и не понимала, бездумно давя на педаль газа и цепляясь мертвой хваткой в плетенку на ободе. В голове крутилась одна и та же мысль — «хорошо, что не в висок».

Первым делом вернулся слух. Обиженно ныла Военгрегат, за спиной злобно матерились близнецы, на прицепе кричали и кто-то страшно выл на одной ноте. Зрение возвратилось не сразу: сначала в виде мутного пятна посреди нефтяной тьмы, затем пятно перестало быть мутным и начало расти, разгоняя туман на периферии.

Легче не стало. Перед глазами все поплыло.

Что-то защекотало шею. Фуриоса машинально провела ладонью по загривку, и щекотка тут же сменилась ощущением липкой влаги. Поднеся к глазам испачканные пальцы, она увидела кровь.

Опять же, ничего нового. Казалось бы, в своей жизни она видала больше крови, чем чистой воды, но ее вдруг замутило. Стараясь подавить спазм и тяжело дыша, женщина скорчилась на сиденье. Когда все же отпустило, в ногах обнаружился кусок листового металла с цепочкой острых заклепок по краю. Две из них были обагрены.

С мочки уха сорвалась капля и алым жучком села на проклятую железку.

Рев моторов затих вдали — они не стали преследовать добычу за пределами терриконов, предпочли скрыться из поля зрения наблюдателей Цитадели, уже заметной на горизонте. Это было хорошо. Нитра закончилась, а один из двух двигателей пришлось вырубить. Добраться бы до дома…

*анкера — «гарпуны и плуги» слишком долго орать в горячке боя, так что заменила одним словом, близким по смыслу; касаемо «полекотов» те же соображения, мне не нравится, как звучит «хорьки-шестовики».

Макс считал, что у него впереди еще одна бессонная ночь наедине с грызущей совестью и отчаянной надеждой на лучшее, но… конвой вернулся тем же днем. Вернулся тихо, незаметно: не слышно было даже рева Военгрегат, на заработавший подъемник мало кто обратил внимание, а суету в коридоре заглушил зачихавший движок оживляемого Перехватчика и болтовня Канистры. В итоге о случившемся Макс узнал, что называется, из первых уст.

Он шел в учебку, собираясь провести у молодняка обещанный накануне урок рукопашного боя, и у своротки в лазарет натолкнулся на Фуриосу. Она стояла посреди коридора и сосредоточенно разглядывала свои руки, обратив внимание на Макса только тогда, когда он нашел в себе силы прошептать:

— Фури… оса?

Она вздрогнула и резко — слишком резко — подняла голову и моргнула несколько раз, прежде чем смогла сфокусировать зрение. На ее левой скуле виднелась ссадина, из двух параллельных порезов за левым ухом сочилась кровь, а на груди, на руках влажно поблескивали темные пятна. Казалось, крови было куда больше, чем в тот страшный день, когда Макс всеми силами пытался удержать в ней искру жизни.

От Фуриосы пахло железом и копотью, и только это позволило понять, что она — не видение, порожденное его мозгом. Призраки не пахли ничем.

Все слова куда-то разбежались, оставив Максу лишь желание прикоснуться к ней, чтобы окончательно убедиться, что она не морок.

— Фури… Ты…

— Я совершила глупость, — словно в трансе проговорила она. — И не одну. Поспешила. Позволила вести себя. Поддалась на приманку. Не проконтролировала, кто пошел в рейд. Позволила гарпунщикам говорить с одним из этих. Теперь у меня на руках умер Шабан. А Гвоздодер вот-вот…

Фуриоса осеклась и, поджав губы, с вызовом вздернула подбородок. Макс, все же поддавшись порыву, бережно прижал ее к себе. Она не стала сопротивляться, но не сделала ни одного движения навстречу, и мышцы под ладонями напряглись, словно она с трудом удерживалась от того, чтобы оттолкнуть его.

Что-то дернуло Макса за язык сказать ей:

— Приди в себя. Я не Джо. Не надо отчитываться.

И это сработало. Фуриоса как-то сразу обмякла и, тяжело вздохнув, уткнулась лбом в его плечо. Он обхватил ее чуть крепче — ровно настолько, чтобы не напугать — и позволил себе и ей просто стоять так, в тишине и покое.

Но это было затишье в центре урагана. Они оба это понимали, и когда Фуриоса заговорила — тихо, монотонно, — Макс испытал лишь легкий укол сожаления о минувшем мгновении.

— Мы влетели в засаду. Был шанс уйти без потерь. Не вышло.

И вновь замолчала.

— Почему?

— Один из парней решил погибнуть эпично*. Прыгнул с гарпуном на вражеский гантрак. Тот сдетонировал. Блинка убило сразу. Осколок рассек сонную артерию. Шабана зацепило в живот. Он слишком долго умирал. Гвоздодер получил в плечо обломок трубы. Мы унесли его в лазарет, но он уже был бледный до синевы. Почти все вытекло на меня.

Трое из дюжины, и еще один — на грани. Шабан. Блинк. Гвоздодер. Имена были не знакомы.

— Как звали смертника?

— Арсен.

Арсен.

— Проклятье…

Мальчишка с горящими глазами. «Мы готовы умереть ради Цитадели». Мы.

Кто будет жить, когда погибают юные? Уставшие от свихнувшегося мира старики?

— Макс?

Нет никакой Вальхаллы, Арсен. Есть лишь бесконечная вереница мертвых.

Фуриоса дернулась и мягко толкнула Макса ладонью. Лишь тогда он осознал, что сжал ее плечи слишком сильно.

Что ж, мертвые смогут поговорить с ним ночью. Сейчас им придется подождать.

— Я подвел тебя.

— Ты не при… — начала она, но Макс ее перебил.

— Нам придется испортить парню посмертие.

Фуриоса то ли нахмурилась, то ли прищурилась.

— Что ты задумал?

— Я говорил вчера с ними. Про бессмысленность такого… — он замялся, ища подходящие слова.

— Самопожертвования, — подсказала Фуриоса.

— Да. Но я не умею красиво говорить. Когда Арсен перестал спорить… Я решил, что убедил его.

Макс прикусил губу. Небольшая боль иногда помогала ему изгнать туман из головы.

— Я ошибся. Он принял вызов. Он хотел славы. Кто захочет последовать за ним, должен узнать, что такое «дурная слава». Но меня они слушать не станут. Я — чужак.

Это было подло — грузить ей на плечи такую ношу. Заставлять публично чернить имя ребенка. Но Фуриоса без возражений приняла этот груз, одним кивком согласившись с его доводами.

Макс не сомневался, что молодняк уже в курсе новостей, хоть и не во всех деталях. Когда они с Фуриосой шли к учебке, мимо прошмыгнула стайка младших ребят, и все пугливо покосились на женщину. Когда он миновал входную арку, его встретили быстро смолкнувшие беспокойные шепотки. Макс оглядел молодняк и посторонился, пропуская вперед Фуриосу.

Ее пошатывало.

При ее появлении по рядам прокатилась волна возгласов. Женщина переждала эту волну и заговорила, только когда все притихли.

— Все ли знают бойца по имени Арсен?

Еще одна волна. Конечно, его знали. В Цитадели все на виду.

В толпе вдруг померещилось знакомое лицо. Лицо, которого не могло здесь быть.

Макс решил не смотреть в ту сторону. Не теперь. Мертвым придется дождаться ночи. А сейчас лучше наблюдать за Фуриосой. Она — якорь для его разума. Зеркало его безумия.

— Запомните его, — произнесла Фуриоса ритуальную фразу. Но ритуал тут же был нарушен. — Запомните его самого и то, что он сделал.

Никто не ответил «Мы запомним». Все поняли, что еще не все сказано.

— В погоне за бессмертием он взорвал вместе с собой вражеский гантрак. Его прыжок убил только двух врагов. Не десяток. Не пять. Двух. И лишил нас четырех бойцов. Сам Арсен. Два погибших гарпунщика. Один — на грани. Эти смерти ничем не помогли остальным. Все могли вернуться домой живыми, если бы не Арсен. Если бы не… — задохнулась она. — Если бы не его жажда славы.

«Если бы не я». Она хотела сказать именно это. Макс знал это, потому что те же слова каленым железом жгли его изнутри.

— Я никогда не запрещала вам верить в то, что вам хочется. Великая Мать, Великий Предок, Тот-кто-услышит, любой из богов прежних времен. Да хоть Несмертный. Мне без разницы, если вам так проще жить. Но если эта вера мешает думать своей головой… На хрен мне нужны такие бойцы.

— Но ведь по всем правилам Арсена можно считать героем, — подал голос мальчишка чуть старше Кида. Он сказал это своему другу, но в давящей тишине его слова были услышаны всеми.

Фуриоса тут же впилась взглядом в мальца и вкрадчивым тоном спросила:

— Чьим правилам, Твистер? Правилам Джо?

Твистер смутился и вжал голову в плечи.

Макс прикоснулся к плечу Фуриосы, побоявшись, что если она будет давить на пацана, то добьется только реакции в духе «сделаю все назло, но исподтишка». Мальчишки ведь. Взрослым веры ни на грош, и ни капли страха. Она отмахнулась. «Не мешай. Я знаю, что делаю».

Фуриоса продолжила говорить, обращаясь уже не только к Твистеру, а ко всему молодняку.

— Почему я должна считать героем того, кто сдуру утащил за собой на тот свет тех, кто нужен был всем нам? Кому было, что терять? Почему по этим же правилам Гвоздодер, прикрывший собой другого гарпунщика и теперь «неэпично» умирающий в лазарете — не герой?

Это были вопросы, не требующие ответов, но поразмыслить над ними ребятам не дали.

— Кто не вернулся, Император? Назови их имена! — раздался взволнованный девичий голос с той стороны, где мелькал призрак прошлого.

Фуриоса вздрогнула, словно узнала девушку.

— Блинк и… Шабан.

Сдавленный крик все-таки заставил Макса отвести глаза от Фуриозы.

То был не призрак. Девочка, до безумия похожая на Джесс. Джесс-еще-не-жена, Джесс-еще-не-мать. Джесси — милая и забавная соседка с копной мягких кудряшек. Джесс тех времен, когда он сам был беспечным юнцом. Вечность назад.

Девушка с лицом, искаженным болью потери. А рядом с ним самим и немного впереди — женщина со сжатыми до скрежета и хруста кулаками, та, что принесла дурную весть. И напуганные напором их чувств дети, многие из которых впервые увидели горе так близко, среди своих, а не с высоты скал.

Фуриоса оборвала тягостное молчание.

— Сегодня занятий не будет. Помощники механиков — в гараж. Две-три девочки — в лазарет, остальные — к Розалинде. Она скажет, что делать. Свободны.

Молодняк зашевелился и начал расходиться. Молча, без привычных разговоров и смешков, дети проходили мимо Фуриосы и Макса. Некоторые из них бросали задумчивые взгляды и тут же отворачивались, словно от осужденных на смертную казнь.

В учебке остались только они вдвоем — и еще две девушки. Уже знакомая Максу Кира пыталась утешить Джесс, сотрясаемую тихими рыданиями.

Нет, нельзя так думать. Это не Джесс.

— Еще одна сломанная судьба, — проговорила Фуриоса, посмотрев на свои руки. — Не могу понять, что мне теперь делать. Что бы я ни сделала, в итоге все оборачивается бедой. Единственное, чего я хочу сейчас — найти это отродье и убить его. Лучше так, как ему самому нравится убивать. Чтобы он страдал.

«Посмотри на себя со стороны», — сказали голоса. — «Смотри, как она уходит охотиться на врага и бросает своих людей на произвол судьбы. Как возвращается на горящие развалины. Как превращается в вечного странника. И не говори, что у тебя было больше причин для мести и безумия. Что ты знаешь о ней? Почему она так отчаянно билась за этих девочек в белом? Кого оплакивала в лихорадочном сне? Почему сбежала вчера, как только подвернулся повод? Она станет такой же, как ты».

— Это вряд ли. Она сильнее меня, — вполголоса возразил Макс.

«Тем больнее ей будет падать».

— Я не позволю ей упасть.

«Позволишь. Ты снова сбежишь, как сбегал раньше. Именно это окончательно добьет ее».

Уже открыв рот, чтобы ответить, он наткнулся на обеспокоенный взгляд обернувшейся на его голос Фуриосы.

Проклятье. Он чуть не сорвался. Чуть не перешел через грань.

Усилием воли вернув себя в реальный мир, он заставил себя сказать:

— Выбрось месть из головы. Это дорога в ад.

Кира глянула на них обоих поверх плеча подруги. Серьезно, скорбно, безжалостно.

Фуриоса скривила губы.

— Я уже была в аду.

В этом не было сомнений. Но свой личный ад Макс не хотел ни с кем делить. Особенно с ней.

— Я в лазарет, — чуть тише добавила женщина. — Могу тебя попросить?

Макс кивнул.

— Проводи девочек в казармы. Кира проследит, чтобы Сэнди не натворила глупостей, но мост… Там слишком опасно.

Сэнди. Не Джесс.

Фуриоса продолжила, нахмурившись:

— Потом поднимешься на сигнальную вышку. Пусть сообщат в Газтаун, что Скротус выжил. В Газтаун и на Ферму — о нападении.

Она хотела добавить еще что-то, но не стала. Просто ушла, оставив его в компании с ожившей болью.

*погибнуть эпично — моя попытка перевода фразы "die historic"

Пока они шли в полумраке коридора, он боялся этой девочки. Боялся, что чуть заденешь — и она рассыплется, превратится в горсточку песка и пепла. Боялся слов, которые она могла сказать ему. Боялся вновь замкнуться в осточертевшем отчаянии. Тихое, успокаивающее бормотание Киры делало все только хуже.

В золотистом свете вечернего солнца стало видно, что девушка не настолько похожа на Джесс, как казалось изначально. Чуть другой разрез глаз, немного другая форма носа. Кисти рук грубее, с темными полукружьями под короткими ногтями. Другой аромат от волос. Не свежесть океанских волн, в которых так любила купаться жена, а тяжелый запах сырой, плодородной земли.

Окончательно отпустило Макса уже на узком подвесном мосту, где было уже не до личных переживаний. Ушедшая в себя Сэнди не понимала, что происходит, и даже не следила, куда ступает. Настил моста был старый, неровный, а в некоторых местах плашки просто выпали. Один неосторожный шаг — и она полетела бы вниз, в качающуюся под ногами пропасть. Пришлось держать ее за плечи и вести вслед за то и дело оглядывающейся Кирой.

Сэнди послушно шла туда, куда ее вели, и очнулась только на пороге комнаты, где жили девушки ее возраста. Всхлипнув, она сбросила с плеча руку Макса, повернулась к нему лицом и, ткнув в его грудину острым кулачком, хрипло произнесла:

— Научите меня убивать, мастер Рокатански.

Припухшие от слез глаза смотрели на него ясно и серьезно. Не было в них ни жажды мести, ни отчаяния, но все равно Макс невольно отшатнулся и, словно в поисках помощи, покосился на Киру. Тщетно — там он натолкнулся на тот же суровый, страшный взгляд.

— Вчера к нам приходили две женщины из Совета, — сказала Кира. — Мы никогда их не видели. Раньше мы были им не интересны. Они говорили, что Фуриоса сошла с ума. Что она приволокла из Пустоши психопата, который то ли погубит нас, то ли сделает из нас машины смерти.

— Мы услышали Фуриосу, — вставила Сэнди. — Это имя. Скротус. Это он убил…

Она всхлипнула и отвернулась, вытирая вновь выступившие слезы. Кира обхватила ее руками и продолжила тихой скороговоркой:

— Нам не надо указывать, кого бояться. Кого ненавидеть. Мы тогда были маленькими и не привлекали его внимания, но мы все помним. Мы не хотим, чтобы он вернулся. Пусть все мы погибнем в битве, зато больше не придется смотреть, как ломают пальцы нашим подругам. Как самых добрых и веселых бьют ногами в живот. Как до смерти измываются над непокорными. Даже если старшая сестра спятила — мы хотим сойти с ума вслед за ней.

Это было именно то, чего ждал от них Макс: чтобы они сами захотели учиться, чтобы все было добровольно, а не из-под палки. Видят боги — не такой ценой. Но она уже уплачена, у него нет права упускать предоставленную возможность.

— Я… — начал говорить он, но голос подвел. Получилось со второй попытки. — Это я предложил учить всех. Но не убивать. Защищаться. Фуриоса и Канистра дали добро. Так что… Не надо меня уговаривать.

— Вы? — удивленно подняла брови Кира.

— Те учения были пробой.

— Хреново вышло, — буркнула Сэнди в плечо подруги.

Макс только хмыкнул. Отрицать очевидное не было смысла.

— Пойдем, Сэнд. До завтра, сэр, — учтиво кивнула Кира, и обе девушки скрылись за занавеской из пластиковых бусин.

Прежде чем уйти на сигнальную вышку, Макс услышал сквозь шорох занавески нарастающий гул голосов. Похоже, все обитательницы комнаты подслушивали их разговор.

Лазарет был тих и безлюден. Только тихо скрежетали цепи, на которых покачивались клетки, да где-то за углом изредка плескалась вода. Вход в бывшую алтарную комнату был занавешен белой тканью, на которой плясали размытые тени. Словно немое кино для единственного зрителя.

Впрочем, были еще двое, ради кого Макс и пришел сюда по доброй воле. Одного он узнал, хоть его разум тогда был затуманен. Парень, беспокоившийся о своей начальнице. Сейчас на его мальчишески тонкой шее виднелся аккуратный, словно хирургический разрез. Второй парень — маленький, худой, с развороченным животом и с посиневшим отпечатком руки на горле — был незнаком. Но это уже было не важно. Макс запомнил их лица.

За занавеской захрипели, кто-то что-то пробормотал скрипучим голосом. Тени застыли на мгновение — и вновь заплясали под тонкий звон металла о металл. Там, где ранее раздавался плеск, тут же что-то глухо стукнуло.

Сразу за поворотом на длинной каменной скамье, тянувшейся вдоль стены всего лазарета, прямо под световой шахтой стоял эмалированный таз, полный мутной воды. Рядом с закрытыми глазами сидела Фуриоса. На полу в расплывающейся луже валялась тряпка, в которой с трудом опозналась ее извечная блуза.

— Кинь это в таз, — буркнула женщина, так и не шевельнувшись, когда с блузы, поднятой Максом, звонко закапала вода. — Зачем ты здесь?

Он не знал, как ответить. Не говорить же — из-за глупой надежды на то, что если он увидит лица погибших, то хотя бы ее они не станут беспокоить. Ему самому все равно ведь не сбежать от кошмаров. Или что для бывшего узника есть некоторое извращенное удовольствие в том, чтобы видеть опустевшей свою клетку. Или что если есть возможность спасти хотя бы Гвоздодера, то человек с надписью O-NEGATIVE на спине просто обязан ухватиться за нее.

И возникла еще одна причина, которую не то, чтобы озвучить — даже сформулировать было тяжело. Словно под коростой заживающей на первый взгляд раны скрывался гнойник, который незаметно разрастался и отравлял собой все вокруг себя. А сейчас коросту содрали. Не до конца, только подцепили краешек, и он стал цепляться за повязки. Вроде бы и надо содрать мешающую корку, вычистить рану, но… страшно.

Сэнди — ее сходство с Джесс, ее трагедия, ее переживания — и переживания Фуриосы… Все это вдруг сковырнуло коросту в его душе, но идти дальше он боялся. Попытка повернуться лицом к воспоминаниям, от которых Макс бежал годами, могла лишить его рассудка. Так уже бывало, и не раз, но тогда он был один. Сейчас же его все сильнее привязывало к реальности. Эта реальность была здесь — уставшая, печальная, вся в потеках плохо отмытой крови. Розоватые капли на бледной коже подрагивали в такт дыханию и порой, сливаясь на бегу, скатывались за пояс кожаных штанов.

Беспокойная, но дарующая покой.

— Не спи. Нельзя, — Макс сполоснул блузу, как смог, отжал и провел этой мокрой тряпкой по плечам Фуриосы, где кровь уже ссохлась в чешуйчатую корку. Она вздрогнула, словно ее укусил скорпион, и сжалась, готовая драться, но тут же опомнилась.

— Знаю. В глазах потемнело.

Он еще раз провел тканью по ее телу — теперь по шее. Клеймо проступило ярче, обозначившись бурым контуром. Макс торопливо стер его и неожиданно для самого себя произнес:

— Однажды мне довелось забраться в логово Дикобразов. В одном отнорке… алтарная комната, что ли… стены были оклеены старыми плакатами. Не знаю, что было там написано. Не умею читать их слова. На одном была нарисована женщина. Покрывало вроде того, что носила Тост. Морщины. Поднятая рука. Что-то вроде призыва. «Иди за мной». Или «смотри на меня». Не знаю.

Фуриоса шевельнулась и с еле уловимым интересом покосилась на Макса.

— Но главное — глаза. Такие были у тебя, когда мы повернули на Цитадель. Ты помнишь свой настрой тогда?

Она кивнула и — может, невольно — это выражение вновь появилось на ее лице, пробившись сквозь усталость и равнодушие.

— Обосрусь — не покорюсь.

Он отвернулся, пытаясь скрыть улыбку.

Воин. Верна себе. В этот раз все будет в порядке.

— Кира и… Сэнди сказали мне нечто подобное. И снова — те же глаза.

На минуту повисла тишина. Фуриоса, похожая на идол древней богини в забытом храме, сидела неподвижно и рассматривала свои колени.

Тени вновь заплясали, теперь уже не безмолвно: довольным тоном заскрипел все тот же человек, ему что-то ответили в три голоса.

— Сначала Кид, потом девочки... Все хотят сражаться. Даже не знаю, радоваться или бояться.

— Бояться? Чего?

— Не хочу однажды проснуться Несмертной, — усмехнулась она. — Что ты собираешься делать дальше?

Он пожал плечами и сел перед ней на корточки.

— Продолжим стрелять ворон. Тот же рукопашный бой. Добьем твою идею с вентиляцией. И… я хочу однажды вывести их наружу. Не всех сразу. Для начала — самых способных.

— А что насчет… — она оборвала фразу и встряхнула головой, словно отгоняя какую-то мысль. — Нет. Не то. Хорошо. Думаю, ты справишься.

Макс потянулся к ней, чтобы коснуться ее пальцев, но отдернул руку, когда Фуриоса вновь заговорила:

— И все же. Зачем ты здесь?

Макс не успел придумать ответ. Галдя и топая, в лазарет влетела ватага гарпунщиков. Они подначивали бедолагу Злобу на какую-то авантюру.

— Шуруй давай.

— Не, а чо я-то сразу?

— Зассал, да? Сам же напросился!

— Да не зассал я! Отвянь!

Занавеска в арке колыхнулась, из операционной вышел маленький сухонький старик и стал вполголоса ругаться на молодняк:

— Медиокры! Раз уж приперлись сюда, то не орите. Вашему камраду покой нужен, а не эти обезьяньи вопли.

— Это еще кто? — шепотом спросил Макс у Фуриосы. Та, отобрав у него свою мокрую блузу, натянула ее на себя и буркнула в ответ:

— Медик. Внизу живет. Вредный, зараза. Наотрез отказался занять место прежнего живодера. Только из-за раненого согласился подняться сюда.

Старик тут же развернулся в сторону Фуриосы, наставил на нее длинный костлявый палец и заявил:

— А вы не возникайте. Я согласился учить этих пигалиц, но могу и передумать.

Та еле заметно усмехнулась:

— Ну что вы, как можно — возникать? Я ценю вашу помощь.

Молодняк тем временем перегруппировался, вытолкнув из толпы раскрасневшегося Злобу. Тот уже хотел огрызнуться на товарищей, но осекся, поймав взгляд медика.

— Почему ты такой потный, малек? — спросил старик и захихикал.

Это казалось невозможным, но Злоба покраснел еще больше:

— Дык… Это… Говорят, к Гвоздодеру тушу надо подцепить. Так я согласен.

— Эй, мы ж договаривались, что ты про всех спросишь! — вякнул кто-то с задних рядов.

Медик оценивающе оглядел молодняк и цыкнул зубом:

— Я так понимаю, никто не знает, у кого какая группа крови?

— Кхм… Первая отрицательная, — вставил Макс.

— Ты, батя, не лезь, — пробасил Злоба. — Гвоздодеру молодая кровь нужна, высокооктановая.

— Давай без этих идиотских терминов, — отмахнулся старик и обратился к Максу. — Вам это кто сказал? Прежний «дохтур»? Я его вердиктам не доверяю. Шарлатан был, чтоб ему на том свете масла не завезли.

— В этот раз он не ошибся, — вмешалась Фуриоса.

Медик прищурился и тихо спросил:

— Я так понимаю, что слухи верны?

Она пожала плечами.

— Ясно. Еще одна жертва.

— В итоге я жива, а он помер. У вас пациент, не забыли еще?

— Пациент в порядке. Я к нему одну из девочек пока что подцепил. Так, молодые люди! Кто точно знает, что у него первая или третья группа — остаетесь, все прочие — вон отсюда. Ушибленных мозгами императоров это тоже касается.

Канистра материализовался поутру на выдаче пайка. Пролез вперед без очереди, не обратив внимания на возмущенно загудевшую толпу, пихнул Макса локтем в бок и заявил:

— Начальник вчерась дала добро, чтоб ты мне с Военгрегат помог. Чинить надоть. Ты, кажись, сечешь в технике. Уууу, зараза. Пожгла махину поганой нитрой, а теперь сбегла. Куды она девалась, не знашь?

— С вечера не видел, — мрачно проворчал Макс.

— Она у нас ночевала, — вставила женщина на раздаче. — Пришла новости рассказать, да так и осталась.

— Хреновые новости, дааа… — протянул Канистра. — Чо, девки-то не ревели?

— А ты разве слышал кого? — огрызнулась женщина и пожевала губами, словно хотела сплюнуть, но передумала. — Толку от этих слез. Хуже становится.

В очереди за спиной тоже обсуждали вчерашнее нападение. Макс напряженно вслушивался в разговоры, как никогда остро чувствуя себя чужаком. Имя, которое вчера назвала Фуриоса и которое сейчас трепали все, кому не лень, казалось ему знакомым. Запихав полученную пайку в карман и направившись со старым механиком в сторону гаража, Макс все-таки спросил:

— Скротус — из Газтауна, так?

— Он самый. У нас выродок тож нехило наследил. Слыхал, небось, про его выкрутасы?

— Газтаунские все… наследили. Решил не вникать.

— Оно и верно. В сортах говна разбираться — сам с глузду съедешь. Изверг, садюга, чтоб его черви живьем жрали, — с неожиданной яростью выпалил обычно добродушный механик. — Средний ублюдок папочки Джо. У старшего, вона, со здоровьем швах, у младшего бошку от булыжника не отличить. А Скротуса даж родной папаша боялся до усрачки. Кучу народа со своими подпевалами замордовал. Бабам особливо круто приходилось. Любую повариху взять: ту покалечили, ту снасильничали. Кто послабже — со скал кидались. Дитер же знашь?

— Ну.

— Славная бабёнка. По жизни хвост пистолетом, в ребятне души не чает. Ей бы своего робятенка родить, дык ведь внутрях все отбили.

— А Кид? — удивился Макс, припомнив шустрого пацаненка и его мать.

— Приемыш. Как Джо сдох, почти все пупсов себе разобрали. Воспитывать их надоть. Они ж окромя камакреззи ниче вокруг себя не видали. Разве ж так человек вырастет?.. — вздохнул Канистра и умолк.

Сразу стали слышны рассерженные возгласы из-за поворота. Ругались две женщины. Старик тут же убавил шаг, пробормотав что-то вроде «не стоит влазить в кошачью драку», и толкнул Макса локтем. Макс заворчал, но тоже притормозил.

— Ты должна присутствовать на церемонии, — высокомерно прогудела одна женщина. — Нам совершенно неважно, кто напал на конвой. Мальчики, которых ты потащила с собой, мертвы. Ты обязана проводить их в другую жизнь.

— Люди умирают каждый день, — с раздражением ответила другая. — Я не могу тратить время на похороны каждого.

— Не стоит выказывать такой цинизм. Они погибли из-за тебя.

— У меня полная Цитадель живых людей, и еще больше — внизу. Мне бросить их всех и идти слушать ваши ритуальные завывания?

— Чего еще следовало ожидать от бесплодной? Тебе же это подножное отребье дороже детей.

— Клаудия. Это мои дети. Мои. Ты знаешь их имена? Характеры? Нет? Они — не тепличные цветы. Я хочу, чтобы они научились выживать снаружи. Я не собираюсь идти по следам Джо и загонять их в Хранилище.

— Ты уже на его пути. Развела тут диктатуру и милитаризм, а мы вновь заперты в Водяной башне.

— Не нравится, что не надо вкалывать как проклятой? Или дополнительный паек маловат? Ну так собирай свое барахло и вали на все четыре стороны. Я не держу. Можешь присоединиться к отребью, как ты их называешь. Вот только Совет они не… — Фуриоса осеклась, выглянула из-за Матери, перегораживающей собой узкий коридор, и ядовито процедила. — А вот и мой «гарем» нарисовался.

Клаудия, почуяв поживу, резко обернулась, но, узнав Канистру, потемнела лицом. Макса она не удостоила даже взглядом.

Механик всплеснул руками:

— Пресвятые пассатижи! Сама Клаудия притащила сюды свою мадам Сижу. Чо надоть?

— Иди к черту, шестерка, — презрительно фыркнула Клаудия и, уперев руки в боки, вновь повернулась к Фуриосе. — Ты совершаешь ошибку, недооценивая нас.

Фуриоса, злобно оскалившись, прорычала что-то непотребное, ноздри ее дрогнули, мышцы рук напряглись, а на щеках проступили красные пятна. Все говорило о том, что ее терпение на пределе, и знать, что будет, когда она взорвется, Максу не хотелось. Скользнув у стены, он занял позицию между двух огней.

Клаудия сразу как-то сжалась. Испугалась. Еще бы. Незнакомый мужик на полголовы ее выше, угрюмый, побитый жизнью. Не помешает усилить впечатление. Развернуть плечи. С хрустом размять шею. Многозначительно помолчать. И самое главное — не отводить взгляд.

За спиной, потихоньку успокаиваясь, пыхтела Фуриоса. Канистра, косясь на Макса, вдоль стенки просочился мимо Клаудии. Та, не выдержав, невольно сделала шаг назад.

Уже лучше. Теперь можно говорить. Голосом низким, мягким, рокочущим. Почему-то это пугает людей.

— Диктатор, шестерка и… психопат. Хмм?

И бровь приподнять. Мол, почему же такая красивая, умная, справедливая и независимая женщина в белом тратит свое драгоценное время в сем недостойном ее обществе?

Посыл не дошел. В глазах Клаудии мелькнул вызов. Смелая, но глупая. Идеалистка.

— Идем отсюда, — раздалось за спиной. — Дело есть.

Макс дождался, пока шарканье старого механика и легкие, уверенные шаги Фуриосы не затихнут за поворотом к берлоге, развернулся и ушел следом, оставив Матерь наслаждаться победой в этой небольшой битве.

Канистра плюхнулся на сундук, Фуриоса же сперва забралась на багажник Перехватчика, но, глянув на Макса, слезла и скрестила руки на груди.

— Садись, — кивнула она на все еще свернутый валиком матрас. — Ты говорил, что хочешь вывести молодняк наружу. Не передумал еще?

— Нет, — ответил Макс, старательно разминая ноющее колено.

— Сколько гантраков получится ввести в строй? — обратилась она к Канистре. Тот зашевелил губами, припоминая имена машин, и стал загибать пальцы.

— С полторы дюжины будет.

— Хорошо. Вдвоем распределите молодняк по четыре-пять человек на гантрак. Пусть доводят их до ума и подстраивают под себя. Как вернусь — вместе выгуляем их.

— Дык они ж опять всяких финтифлюшек понавешают, токмо дай волю, — заявил механик. — Терпеть ненавижу эту мерзотную моду.

— С этим сами как-нибудь разберетесь, — фыркнула женщина. — Ребят, которые вчера со мной ездили, трогать не надо. Пускай остаются на Военгрегат. Нужно только добавить людей взамен… выбывших.

— Мы наберем столько народу? — спросил Макс. — Почти сотня. Разве что с мелюзгой.

— Девочки тоже хотят сражаться, так? С ними — наберешь. Ну что, справитесь?

— А сама куда намылилась, начальник? — вдруг выпалил Канистра.

Фуриоса недоуменно уставилась на старика. Тот заерзал, но не умолк.

— Не, на хрена энтот инструктаж? Мы-то потянем, но тон твой мне не по нраву. Нешто на охоту за выродком в одну каску собралась?

— Не надо. Не уходи, — тихо добавил Макс, переживая, что она все же поддалась жажде мести.

Фуриоса секунд пять переводила взгляд с одного мужчины на другого.

— Теперь вижу, что справитесь, — с сарказмом сказала она. — Спелись уже. Панику развели в два голоса. Нет смысла бегать за Скротусом по всей Пустоши, рано или поздно он сам придет сюда. У него зуб на меня. К тому времени я хочу закончить стену. У ворот все уже почти готово, но на других участках, похоже, ждут пинков под зад. Я буду их раздавать, не отвлекаясь на прочую суету.

— Начальник, ты чо? — возмутился Канистра. — Спятила? Вчерась же токмо по башке прилетело. Передохни хоть пару деньков.

— Наотдыхалась уже.

— Когда?! Ты ж все на износ пахала. Угробишь себя, чо я тогда делать буду?

— Уймись. Все равно до старости не доживу.

— Рокатански, ты ж здоровый бугай. Заставь эту чертову бабу не рвать так жилы. Мне-то с ней не сладить.

Макс присмотрелся к женщине, сосредоточенно поправляющей ремешок на плече. Словно ощутив кожей его взгляд, она сверкнула глазами из-под ресниц.

— Без шансов, — покачал он головой. — Она уже все решила. Женщина-бульдозер.

Фуриоса вовсе отвернулась — якобы для того, чтобы стереть какое-то пятнышко на наплечнике, — но скрыть улыбку все равно не удалось.

— А с мамками чо делать? — заворчал Канистра, — Они ж без тебя вразнос пойдут. Вона чо устроили седня. Еще пакость какую подстроят.

— Поварихи разберутся, я с ними уже договорилась. В гараж пойдешь — скажи мужикам, чтоб подъемник готовили. Тягач заберу.

Канистра кивнул и с кряхтеньем поднялся с сундука.

— Ну чо… Лады. Куда нам, старикам, супротив бульдозера. Айда вкалывать, Рокатански, работы навалом.

— Я догоню, — покачал головой Макс.

Механик неуверенно переступил с ноги на ногу и покосился на Фуриосу. Та кивнула — мол, свободен, — и Канистра, что-то ворча себе под нос, вышел из комнаты. Дверь тихо закрылась за его спиной.

— Ну и? — вздернула бровь Фуриоса.

Макс сомневался, что вообще стоит начинать этот разговор.

Но, наверное, все-таки надо.

— Порой могу понять Джо.

— Да нууу? — протянула она, поведя плечом и вновь сложив руки на груди. — И в чем же?

— В желании спрятать. Запереть. Подальше от того, что может убить… покалечить. Ни на миг не выпускать из виду.

— Он сам убивал и калечил.

— Хммм… Неудачный пример, — смутился Макс. — Но только…

Фуриоса перебила его.

— Когда придет беда, то ни скалы Цитадели, ни стены Хранилища не спасут молодняк. Только то, что они сами смогут сделать.

До сих пор не отошла от спора с Матерью.

— Насчет ребят мы уже решили. Я… — Макс уставился на ее ботинки. Уши начали гореть. — Сейчас я говорю про тебя.

Она шумно втянула в себя воздух.

Потом выдохнула.

Сплетенные вместе пальцы уже побелели. Зато руки не затряслись.

— Что это меняет? — вполголоса проговорила женщина.

Макс пожал плечами. Это меняло слишком многое, но он понятия не имел, как об этом сказать.

— Я пережила тех, кто был со мной в Хранилище и тех, кто бился за право водить Военгрегат… — голос ее вдруг охрип. — Желание спасти всех самому… Это эгоизм. Безумие. Я тоже больна им.

Он не мог заставить себя посмотреть в ее глаза.

— Иди. Работы действительно навалом. А мне надо собираться.

Уже у двери Макс оглянулся на Фуриосу. Она так и стояла, прислонившись к Перехватчику.

— И я тоже боюсь. Что тебя убьют. Что ты вдруг уйдешь. Исчезнешь, словно морок. Что я одна буду помнить о тебе.

Сказав это, она тоже обернулась.

Макс замер под ее взглядом.

— Будь осторожна.

А что еще можно было сказать?

Вода с ревом падала со скал, ударялась всей своей массой об плечи, о склоненную шею и бусинками рассыпалась во все стороны; упругими потоками обнимала мышцы; жидким стеклом гладила по спине, по лицу, по рукам — по пальцам обеих рук? — и уходила в озеро, покрытое мелкой рябью. Водяная пыль висела в воздухе, превратив невыносимо голубое небо в серое с радужными разводами марево, а солнце — в мутное пятно света над головой.

Берега озера сплошь утопали в пышной зелени, растущей здесь не для того, чтобы стать пищей, а просто так — чтобы жить. В этих диких зарослях что-то постоянно звенело, свистело и тарахтело, шелестело травой и трещало ветками. Одно из деревьев росло почти горизонтально над гладью озера так, что его листья окунались в воду. На стволе сидел человек.

Тело уже стало ныть от напряжения, ступни, омываемые ледяной водой, успели онеметь, и тот, на дереве, заждался ее, но Фуриоса не могла заставить себя сойти с места. В голове крепко сидела мысль о том, что стоит сдвинуться — и это чудесное место тут же погибнет.

— Эй! — крикнул человек. — Может, отдохнешь? Я подменю тебя.

Она замотала головой.

— Я справлюсь. Ведь все идет хорошо, да?

— Это вряд ли, — донесся ответ. — Ты все проспала.

Фуриоса открыла глаза и увидела пыльные траки тягача, в тени которого пережидала солнцепек. Тень оказалась намного длиннее, чем должно. Почему она не услышала сигнала о начале работ? И сон никак не хотел заканчиваться. Шум водопада по-прежнему сотрясал воздух, и все так же одуряющее пахло сыростью.

Болезненным ударом пришло осознание того, что все это не сон, а самая что ни на есть реальность. Матери вновь вывернули вентили. Матери больше не считались с Фуриосой и сделали то, что посчитали нужным. Рабочие, ошалев от такого обилия драгоценной влаги, потеряли связь с реальностью и забили на стройку.

Баланс сместился.

А она все проспала.

Люди собрались перед Водяной башней, смотрели вверх и не обращали внимания на то, что происходит за их спинами. А там, ухватившись за цепь, Фуриоса поднималась в гараж и, не отрываясь, тоже вглядывалась на безлюдный балкон в пасти черепа.

Никто так и не смог объяснить ей, кто именно включил насосы. Ни одна Мать не показалась хотя бы помахать народу ручкой, не последовало хоть каких-нибудь объяснений. Просто включили — и все.

Наверху ждала целая толпа во главе с Канистрой. Старый механик аж приплясывал от беспокойства, но его любопытство Фуриоса удовлетворить не могла.

— Я рассчитывала хоть что-нибудь узнать от тебя.

— Нееее, начальник. Все глухо. От мамок ваще ни слуху, ни духу. Бабы поперлись туды выяснять, что к чему, а там заслонка изнутря на клюшку заперта. А внизу чо деется?

— Все спятили по старой привычке. Не хотелось соваться в толпу. До этого не было никаких странностей?

— Неееет, кажись, — Канистра поскреб затылок.

— Слухи, намеки?

— Призраки! — просипел Шпунтик.

— Да какие, едрен батон, призраки? — возмутился Канистра, — Не хрен было мою горючку тырить!

— Погоди, — подняла руку Фуриоса. — Кид тоже что-то такое говорил. Кто-то в белом по ночам шлялся.

Народ загалдел.

— Мамки это, кто ж еще!

— Шпионили!

— А вдруг попортили чего?

— Или воду траванули? А завтра у подножья завоняет гора трупов!

— Может, кто еще что-нибудь вспомнит? — Фуриоса оглядела людей.

— Баба моя плакалась, что молока меньше стало, — сообщил Канистра.

Логики в этом бардаке не было.

От Фуриосы все ждали хоть каких-нибудь приказов, но она понятия не имела, что делать, куда бежать и с кем ругаться. Оставалось лишь изобразить уверенность, которую она вовсе не испытывала, и раздать приказы. Хоть какие-нибудь.

Для начала она в компании пары поварих погорластее отправилась к Водяной башне. Ворота были по-прежнему заперты. Поварихи прокричали, что если Совет не одумается и не перестанет дурить, то им займутся всерьез. Матерям дали час на размышление. Осталось только гадать, достиг ли ультиматум чьих-нибудь ушей.

Через час ничего не изменилось, разве что небо на западе окрасилось красным. Отправив поварих в казармы, Фуриоса вернулась в гараж. Механики уже не работали, но расходиться не торопились. Кто-то — опять — играл в кости, кто-то мастерил всякую мелочевку, кто-то просто трепал языком. Все ждали начальника.

— Ну чо? — чертиком подскочил Канистра, стоило только выйти из коридора. Следом подтянулись остальные.

— Чо… — хмыкнула Фуриоса. — Готовим автоген, камрады. Поутру резать будем.

— А чо не щас?

— Не хочу по темноте шарахаться с баллонами. И еще надо набрать воду во все баки. На всякий случай.

— А в цистерну?

— И туда тоже.

Закончив работу, Фуриоса ушла в берлогу. Там было пусто, и так же пусто и тоскливо было в ее душе. Нервы терзало подозрение, что нынешние события — не просто очередной взбрык Совета, вот только… Что с этим подозрением делать? Пугать своим карканьем и без того обеспокоенных механиков?

Спать не хотелось.

Она заглянула в Перехватчик, окинула взглядом уютный беспорядок в салоне, кончиками пальцев тронула куртку, мирно лежащую на водительском кресле. Подняла с пола скомканный плед и аккуратно свернула его. Заглянула под капот.

Фуриоса не знала, как рычит этот V8. Не видела, как впервые запускали железное сердце. Ни о чем не спрашивала Канистру. Но было ясно, что теперь Макс может уехать в любой момент.

Когда он пришел, Фуриоса сидела на постели и выщипывала из бровей лишние волоски, вглядываясь в дурацкое розовое зеркальце. Отсалютовав Максу пинцетом, она устроилась поудобнее и вновь уткнулась в зеркало. Макс пробормотал приветствие, стащил с себя потемневшую от пота рубаху — молодняк его так загонял, что ли? — ей же обтер тело и вывесил сохнуть на приоткрытой дверце автомобиля.

А потом он сел рядом, устало откинулся на стену и прикрыл глаза. Фуриоса пыталась полностью сосредоточиться на своем занятии, но тщетно. Щеки горели, словно обожженные солнцем, дыхание сбилось. Его тело излучало жар, ощущаемый на разделяющем их расстоянии в пару дюймов. Легкое движение к нему — и она коснется его, прижмется, обовьет…

Да гори оно все синим пламенем.

Инструмент и зеркало — в сторону. Ладонью прикрыла его руку, бессильно лежащую на колене, чуть сжала. Макс вздрогнул, всхлипнул, уцепился за нее подобно упавшему со скалы. Пальцы сплелись, расплелись и скользнули прочь друг от друга: ее — вверх до плеча, его — по внутренней стороне предплечья, вдоль бока, к талии. Привстав и уперевшись левой рукой в стену за его головой — ох, не зацепить бы, не поранить, — наклонилась, губами коснулась его губ. Легонько прихватила зубами его нижнюю губу, задохнулась, замерла под жадным взглядом — и получила ответ.

…синим, словно небо. Словно его глаза.

Макс подтолкнул ее к себе, и Фуриоса послушно перекинула ногу, уселась как на байк — тихо рычащий, с бьющимся в рваном ритме движком. Правая его ладонь проползла по ее бедру — тело свело сладким спазмом — и зашарила на животе. Звякнула пряжка. Еще одна, и еще — и женщина отклонилась назад, хватая ртом воздух, сдирая с себя осточертевшую сбрую, сбрасывая с плеча нелепый ком железа. Его пальцы дробью пробежались по позвоночнику, зацепились за шнурок корсажа.

— Не… аах… не надо, я сама…

Рывком поднялась. Покачнувшись, сделала шаг назад, торопливо дернула хитрую петельку, уронила к ногам кожаный лоскут, стянула блузу через голову — да что он там не видел? — потянула вниз молнию на штанах… А Макс непослушными пальцами разбирал железную скобу на ноге и смотрел, не отрываясь, как она сбрасывает одежду; и этот взгляд вызвал нервную дрожь во всем теле. Фуриоса, несгибаемый Император, Мешок Гвоздей, Богоубийца… не знала, что делать дальше.

Когда-то, в прошлой жизни, тщетно учили строптивую рабыню старшие подруги по несчастью: покорно делай, что Он требует, и тогда будет не так больно. Но то было давно, той девочки больше нет, и Этот уже сдох, и…

Почему Макс все еще одет? Он… не хочет? Но ведь это не так?

Фуриоса, пытаясь вернуть себе контроль над ситуацией, приказала:

— Раздевайся.

Получилось жалко, жалобно, но Макс не стал смеяться. Резко выдохнул сквозь зубы, потянулся к ней, уткнулся лбом в ее живот. Одна его ладонь скользнула вверх по ее боку, нащупав шрам, оставшийся от костяного клинка.

Ноги подкосились, когда его теплое дыхание вновь раздуло затухающий от дурных воспоминаний огонь. Женщина опустилась на колени, вновь приникла к нему…

А дальше — лишь обрывки.

Вот он ощупью изучает ее, наслаждается тем, как она изгибается, подсказывая, куда двигаться дальше.

Вот она скулит от отчаяния, когда он ненадолго — буквально на пару мгновений — оставляет ее одну, распаленную, беззащитную.

Вот они в унисон выдыхают со стоном, подарив себя друг другу.

Вот они…

Два старых, искореженных Полураспадом механизма лечили свои раны.

Ежедневная рутина занимала голову, не оставляла времени для бесед с мертвыми, и так выматывала, что стоило только погаснуть гудящей лампе, стоило свернуться в Перехватчике под колючим пледом, как наваливался сон. Черный, беспросветный, без осточертевших кошмаров — словно яма со скользкими отвесными стенками, из которой выдергивал разве что вой утренних сирен.

Но в это утро Макс проснулся не от сирены — от легкого толчка в плечо. Плохо проснулся, тяжело. Не сразу понял, где он. Не сразу нащупал пустоту рядом с собой — там, где вечером заснула утомленная женщина. Не сразу осознал, что молниеносные рефлексы, годами позволявшие выживать в Пустоши, вдруг куда-то исчезли.

Рядом на корточках сидела малявка Формика и с любопытством разглядывала надписи на его спине.

— Чего тебе?

— Меня Фуриоса прислала. Сказала, что все веселье проспишь.

Девчонка против обыкновения не придуривалась.

Завернувшись в одеяло, Макс бросился собирать одежду, раскиданную по берлоге.

— Выкладывай, — рявкнул он, подхватив штаны с пола.

Да где эта чертова рубаха? А, вот она. И куртка тут же.

Формика втянула в легкие побольше воздуха и затараторила.

— Варбои с утречка приперлись, со стороны казарм. Деду Канистру с ребятами погнали в гараж щиты варить, баб в пищеблоке заперли, а мы сразу в вентиляцию сныкались, как ты учил. А Фуриоса завари… кадило… тьфу… сидит в арсенале и по одному их, то бишь варбоев, отстреливает, пока мы оттудова оружие к механикам перетаскиваем.

— Сколько их? — спросил Макс, натягивая штаны под прикрытием Перехватчика.

Формика долго шевелила пальцами и в итоге выдала:

— Много.

— Точнее.

Скоба. Нет времени с ней возиться. Придется бегать так.

— Нууу… Больше десяти.

Крайне информативно. Она еще и считать не умеет.

— Где они?

— Большинство у арсенала топчется. Славу хотят и императорскую бляху. Один баб с девками караулит, а остальным скоро от механиков прилетит.

В коридоре загромыхали ботинки. Пятеро. Видимо, отряд зачистки.

Девчонку — убрать, чтоб не попала ненароком под раздачу.

— Вали-ка отсюда.

Дробовик, тесак. К бою готов.

Формика вскарабкалась на крышу Перехватчика, прыгнула лягушкой, зацепилась за воздуховод, и, шепотом перебраниваясь с тем, кто ждал ее наверху, втянулась вглубь системы вентиляции. Стук коленок по железу стих, когда дверь с пинка распахнулась.

Огнестрел был только у двоих. Одному снесло голову выстрелом дробовика, другому прилетело по лбу срикошетившей дверью. Второй заряд дроби ударил в грудь варбоя с бензопилой — и стену коридора окрасило кровавыми брызгами. Еще один варбой замахнулся обрезком железной трубы. Макс пригнулся, полоснул его по животу тесаком. Просвистевшая над макушкой труба врезалась в голову пятого, продавив в мозг височную кость. Раненый в живот боец забыл про противника, с воем подбирая выпадающие внутренности. В битву вновь включился парень с пистолетом — начал палить во все стороны. Три пули звякнули по машине, одна пробила лобовое стекло, еще одна, порвав куртку, оцарапала Максу плечо. Он зарычал.

Похоже, этот горе-стрелок решил, что на него напал демон. Отшвырнув разрядившийся ствол, он с воплем помчался прочь, споткнулся, оборвал крик и упал ничком. В спине торчал мелко подрагивающий нож. Макс, злобно ворча, выдернул тесак, вернулся к умирающему варбою и провел лезвием по его горлу. Тот булькнул и затих.

Макс вытер нож о штаны парня с разбитой головой, перезарядил дробовик, прихватил один из трофейных пистолетов — второй угодил в лужу крови — и ушел на битву.

Коридоры были на удивление безлюдны. С верхних ярусов эхом доносились воинственные крики и редкий гром выстрелов. Фуриоса пока что справлялась с обороной арсенала.

Как и сказала Формика, у пищеблока, гудящего словно улей, болтался только один боец — тощий, печальный, чуть старше гарпунщиков. Он сидел на корточках, тяжко вздыхал и ножом царапал на полу неприличные картинки. Когда перед его носом вдруг возникли заляпанные кровью трекеры, парень подскочил и выронил нож. На него смотрело дуло дробовика, а за спиной гремели двери кухни — женщины, используя что-то тяжелое как таран, рвались на волю. Газовый ключ, заложенный за ручки, грозил вот-вот вывалиться.

Макс повел стволом в сторону — мол, в твоих интересах освободить дорогу. Парень замотал головой.

— Меня накажут.

— А эти, — кивок в сторону пищеблока, — тебя порвут. Выкинешь какой-нибудь номер — не стану им мешать.

Варбой испуганно смотрел на Макса, а потом кивнул и медленно отошел к стенке, освобождая дорогу. Макс подошел к двери и с силой ее пнул. С той стороны затихли. Вытащив ключ, он распахнул дверь и огляделся. На него смотрели десятки горящих злостью и азартом глаз, не ждущих, что кто-то их спасет — дамочки твердо были настроены спасаться собственными силами.

Поварихи, узнав Макса, загалдели так, что заложило уши. Пришлось рявкнуть.

— По одной!

— Они забрали нашу Дитер, — сказала одна из женщин, отпустив тяжелую лавку — тот самый таран.

— А еще Брюнхильд, Аме и Таню, — добавила другая.

— Зачем? Заложники?

— Он сказал, что хочет наказать предательниц, — подал голос тощий варбой, — Он — это Скротус.

В повисшей тишине стал слышен шум со стороны гаража. Механики включились в борьбу.

А еще — вскрик со стороны арсенала. Тот самый голос, что вчера так сладко…

Нет. Нет-нет-нет. Только не теперь.

— Кира!!

Девочка, растолкав локтями старших поварих, протиснулась вперед. Макс ткнул пальцем в пленника.

— За этим — следить.

И сорвался с места.

Глаза застилала кровавая пелена, удары сердца сотрясали тело, в колено словно воткнули раскаленную иглу. Но это все было неважно. Важно было — бежать.

Бежать, пока она еще жива. Бежать, чтобы не порвалась та нить, что первой привязала его к этому месту, к этим людям. Бежать, пока его вновь не настигло безумие.

Макс на полном ходу влетел в толпу варбоев, не ожидавших такой яростной атаки. Прежде, чем они отобразили его, треть уже была мертва. Остальные — где-то с десяток бойцов — навалились на него всей массой. Кто-то выдрал из пальцев тесак, кому-то попало ногой под дых, кому-то сломало переносицу ударом локтя, кто-то попытался выдавить Максу глаза — он успел вцепиться зубами в скрюченные пальцы…

Клубком змей они выкатились в коридор, ведущий к арсеналу. Раздались выстрелы, и варбои стали обмякать один за другим. Задыхаясь под грудой тел, Макс слышал неверные шаги, звуки ударов — словно прикладом по черепу, — гортанный крик и лязг стали. Издав невнятный возглас, стрелок сбросил с кучи пару трупов, — и Макс с хрипом втянул воздух в легкие. Еще три сдвинутых тела — он смог выбраться на свободу.

Пока Макс пытался отдышаться и оттереть чужую кровь с лица, Фуриоса нервно костерила его на все лады и пинала мертвецов. Чуть успокоившись, она дохромала до конца коридора, глянула налево, направо — и сползла по стене на пол, как куклу обняв карабин.

— Я чуть не убила тебя, — со вздохом сказала она.

Он, наверное, должен был испытывать чувство вины за свою эскападу, но все перебивала дикая радость от того, что он наконец-то успел добежать вовремя.

— Что с ногой? — буркнул Макс.

— Затекла.

Фуриоса пяткой тронула убитого Максом варбоя, повернув его голову так, чтобы видеть лицо.

— Балу. Жалко. Хороший был боец.

— Их привел Скротус, — сообщил Макс.

Фуриоса сразу насторожилась.

— Ты уверен?

Макс кивнул.

— Значит, этих «бойцов из дальних поселений» они имели в виду, — помрачнела женщина. — Совет доигрался. Разгоню к чертовой матери.

Макс пересел к ней поближе. Фуриоса тесно прижалась к нему, так и не выпустив из рук СКС.

— С огнестрелом у них туго, — заметил Макс. — Два ствола на двадцать рыл.

— Еще пять на десяток — в гараже, — она положила голову ему на плечо. — Твои поползни донесли.

Макс обнял ее.

— Нужно помочь механикам.

— Они должны справиться сами, — пробормотала она. — Ждем их и караулим переход. Хм… Кид!

Малец тут же выглянул из-за дверей.

— Шуруй до механиков. Как освободятся — пусть идут к мосту. Часть добивает оставшихся здесь варбоев. Запомнил?

— Так точно! — пискнул Кид и исчез.

— Пока тебя не было, я много думал… — сказал Макс, наконец-то поймав момент тишины и покоя.

— Вчера было не до разговоров, да? — прошептала Фуриоса.

Он усмехнулся. Потряс головой и тихо, сбивчиво продолжил свою речь.

— Я долго был мертв. Очень долго. Наверное, из-за этого они шли за мной. Кричали. Обвиняли. Звали за собой. Чувствовали, что я принадлежу им.

Она повернулась к нему. Следя за ним тревожными глазами, легонько сжала его пальцы ладонью, но не стала перебивать.

Возможно, эта исповедь напугает ее. Пускай. Ему нужно выговориться.

— Больно быть среди людей. Всякий раз я сбегал. Обрывал все связи прежде, чем это сделает смерть. Боль не уходила. А потом была та кровяная нить, которой я… сам привязал себя. Наверное, поэтому не смог уйти далеко. Позволил себе надеяться. Ловил каждый слух. Следил издали. Это тоже было больно, но не так… мучительно. Я забыл, как оно бывает, и понял все слишком поздно. Когда уже были другие нити. Не такие крепкие — но много. Когда я увидел, что моим мертвым дали второй шанс.

Он замолчал, прислушиваясь к эху голосов. Голосов живых людей.

— А они все еще говорят с тобой? — спросила Фуриоса, словно поняв, кого он имел в виду. Словно загоняя себя до изнеможения, она пыталась избавиться от точно такой же свиты.

Макс покачал головой.

— Не до них было. Много забот с ребятней. С Военгрегат. Они ушли.

Ушли, потому что в Цитадели его научили жить.

Вскоре подвалила целая толпа. Не только механики и затерявшиеся среди них гарпунщики, но и поварихи, и девчонки, и даже поползни. Разграбленный арсенал разошелся по рукам. Кому не хватило огнестрела — вооружился инструментами, кухонной утварью и обрезками труб. Вслед за обозленным Канистрой кучка гарпунщиков тащила стальные листы с прорезями. В ответ на недоуменный взгляд начальства он заявил:

— Мы чо, зря эту хрень варили? Ща по мосту под ними попремся.

— Идите вперед, — махнула рукой Фуриоса. — Там догоним. Пару-тройку стрелков пока на этой стороне оставьте, пусть прикроют.

— Где пленник? — Макс задал вопрос в пространство. Вместо ответа Кира вытащила вперед не особо-то сопротивлявшегося варбоя.

Фуриоса при виде парня оживилась.

— Надо же, фермерский. На хрена ты со Скротусом спелся?

— А куда мне было деваться? — огрызнулся парень. — Фермой нынче лютая сука рулит.

— Круче твоего босса? — ехидно поинтересовалась Кира.

— Круче, — убежденно кивнул варбой. — Наших ребят ночью порезала, пока все спали. Из-за этого мне ствола не досталось. Говорили, что патроны вынести не успели и всем их не хватит.

— Сколько вас? — спросил Макс.

— С десяток в казармах и столько же в Водяной башне, — не стал отпираться пленник, — но там все с огнестрелом.

— Куда увели женщин?

— Да к Скротусу же. В Хранилище.

— Каких женщин? — встревожилась Фуриоса.

Макс покачал головой и кивнул в сторону кучки галдящих поползней — их не пустили на мост. Там отирался и Дитеров Кид, и две дочки-погодки другой поварихи. Услышат — поднимут рев. Или того хуже, сами рванут спасать мам. Фуриоса еле заметно кивнула в ответ.

— Двинься-ка, батя, — раздался за спиной голос Сэнди. Она тащила охотничье ружье с прицелом, следом двое ребят помоложе несли точно такие же. Группа прикрытия протиснулась мимо командиров и разбежалась по разным отноркам на свои позиции.

Уже у самого моста Фуриоса заметила:

— Батя? Фамильярничают.

— Мне не жалко, — ответил Макс. — «Мастер Рокатански» — слишком сложно для них.

Мост охраняли два варбоя с автоматами, поочередно палившие по рабочим. Те сгрудились за щитами, об которые на излете звенели пули, и медленно, но упорно продвигались вперед. Одному гарпунщику, державшему щит, зацепило ногу — и его тут же сменил механик. Раненого же поддержали и увели в арьергард двое его товарищей.

Вскоре у одного варбоя, похоже, закончились боеприпасы, и он уже развернулся бежать — то ли за подмогой, то ли прихватить дополнительный магазин, — но тут в игру вступили стрелки. Два выстрела из разных гнезд — и враг полетел вниз. Сверху донесся торжествующий крик Сэнди.

— Кровожадно, — нахмурилась Фуриоса, целясь во второго варбоя. Выдох, момент ожидания, выстрел — и боец последовал за своим товарищем. Рабочие на мосту радостно взвыли и прибавили ходу. Мост закачался.

— Сбить шаг! — рявкнула Фуриоса, закинув карабин за плечо, и хлопнула Макса промеж лопаток. — Пробежимся до казарм?

— Отбегался, — мрачно ответил Макс. В перетружденном колене пульсировала боль. — Иди вперед.

Она кивнула, скользнула ладонью по колючей щеке и утанцевала по все еще дрожащему мосту — на той стороне ждали приказов ее люди. Макс побрел следом. На второй трети моста его обогнала группа поддержки, и все трое увлеченно спорили, чей выстрел убил варбоя. Следом пронеслись механики, закончившие осмотр Хозяйственной башни и спешившие присоединиться к основной группе.

Макс привык к одиночеству. Так было проще. Но сейчас, когда люди, рядом с которыми он прожил столько дней, один за другим уходили вперед, он ощущал странную смесь горечи и гордости. Люди Цитадели теперь могли справиться с врагом без его помощи. Спиногрызы стали крепкой, хорошо сработавшейся командой, и отчасти это была его заслуга. Макс выполнил практически все, о чем договаривался с Фуриосой, что бы это не значило.

Фуриоса понимала, что им кошмарно повезло, причем неоднократно. Повезло, что кто-то шибко умный включил насосы — и благодаря этому она оказалась в центре событий, а не застряла внизу, на стройке. Повезло, что варбои вышли на мост между казармами и Хозяйственной башней одновременно с ней — и поэтому она успела добежать до арсенала. Повезло, что Тост сдержала свое обещание насчет чисток. Повезло, что Скротус хотел захватить ее живой — и поэтому за ней пришли лишь те, кому не хватило оружия. Повезло, что Макс своей выходкой вытолкнул осаждающих на линию огня — она не знала, сколько бы еще смогла продержаться. Повезло, что в тот момент в СКС была полная обойма.

Повезло, черт подери, что ее враги невольно прикрыли собой этого олуха.

Теперь оставалось лишь надеяться, что везение их не покинет.

Нападение всех застало врасплох, и те, кто был в этот момент в казармах, там и оставались. Когда механики объединились с женщинами, и там выяснилось, что Розалинда, негласная царица пищеблока, все еще в плену, Канистра озверел.

— Дай мне команду, начальник! — орал он, брызжа слюной. — Я их урою! Не дашь — один пойду!

Фуриоса, стараясь не обращать внимания на старика, распределяла людей по группам, когда подошел Макс. Хлопнув заткнувшегося на полуслове Канистру по плечу, он маякнул женщине — мол, составлю механику компанию. Она кивнула, назвала еще четырех человек и отправила их в подчинение Максу. При себе Фуриоса оставила только близнецов, Злобу, повариху Виту и двинулась к переходу к Водяной башне. Остальные разошлись по разным коридорам — прочесывать казармы.

Ее группа, не встретив сопротивления, уже почти прошла башню насквозь, когда раздался хлопок, и Винтик медленно, подогнув колени, упал на бок. Шпунтик оцепенел, стеклянными глазами наблюдая, как на груди брата медленно расползается темное пятно. Вита, ругаясь, толкнула его на пол и сама шлепнулась на живот. Фуриоса, почти не целясь, дважды выстрелила из Викинга в мелькнувшее в полумраке белое пятно и прижалась к стене. У противоположной стены присел на корточки Злоба.

В дюжине ярдов впереди коридор резко сворачивал направо. Фуриоса скользнула вдоль стены до поворота и, выглянув из-за угла, едва успела спрятаться, когда раздались два выстрела. Одна пуля щелкнула рядом, ужалив плечо выбитыми камушками, вторая пробила изоляцию кабеля, вьющегося по стене. Вспыхнули и погасли искры. Злоба метнулся к ногам Фуриосы, поднял голову, вопросительно глядя на нее. Она кивнула, и тогда гарпунщик, высунувшись из укрытия, дал очередь из автомата. Глухой вскрик и стук упавшего оружия обозначил попадание. Пригнувшись, Фуриоса с места рванула к врагу.

Варбой пока что был жив, но это было ненадолго. Пуля Викинга лишь прошила мякоть руки, а вот автоматная очередь попала по его ногам, пробив бедренную артерию. Из раны толчками выплескивалась кровь. Фуриоса подобрала пистолет и на всякий случай обшарила карманы умирающего на случай гранат и прочих сюрпризов.

Он дернулся и приоткрыл глаза.

— Предатель… — шепнул он.

Фуриоса не собиралась оправдываться. Особенно перед этим бойцом.

— Добей меня, — не хотел успокаиваться варбой. Дернувшись еще раз, он попытался подняться — кровь плеснула сильнее.

Нет смысла тратить патроны на того, кто все равно сейчас умрет. Нет смысла проявлять милосердие к врагу, который даже слова такого не знает. Фуриоса — не старик Джо. Она помнит все.

— Командир, — позвал Злоба, — братанам худо.

Шпунтик все еще лежал на полу и мелко трясся, не отрывая взгляда от неподвижного тела близнеца. Повариха звала его и тормошила, пытаясь привести в чувство.

— Всегда думал, что они помрут в один день. Выпьют на спор бензака или отмочат что-нибудь такое же тупое, — пробормотал Злоба.

Фуриоса присела на корточки рядом с Винтиком и попыталась нащупать пульс на его шее.

— Шпунтик, — позвала она.

Тихий всхлип был ответом.

Она развернулась, ухватила механика клешней за ворот, — ветхая ткань футболки затрещала — и рявкнула:

— Шпунтик, черт тебя дери! Cопли подобрал! Тащи брата в лазарет!

Парень моргнул, всхлипнул еще раз и, подчинившись стальной руке, поднялся на ноги, так и не перестав трястись. Ухватив брата под мышки, он потянул его в сторону Хозяйственной башни.

— Помоги ему, — обратилась к поварихе Фуриоса. Та кивнула и подхватила Винтика под колени. Из сквозной раны на груди часто побежали темные бусинки и неровной цепочкой отметили путь Виты и близнецов.

И вновь пришлось ждать остальных, сидя в блаженной прохладе коридоров и слушая отдаленные звуки выстрелов.

Винтик стал не единственной жертвой. С десяток раненых, четверо убитых — такой оказалась цена за освобождение казарм. Бывало и хуже.

Макс пришел одним из последних. Протолкнулся через толпу, буркнул, что со стариками все в порядке, внимательно оглядел с головы до ног и еле заметно вздохнул. Словно боялся, что пока его нет рядом с Фуриосой, может случиться все, что угодно. Это было странно. Вызывало смущение.

Уже выбирая людей, идущих с ней в Водяную башню, Фуриоса вдруг осознала, какую власть она обрела над этим человеком. Одно ее слово — и он останется с ней. Даст ей то, чего она была лишена раньше. Будет рядом, что бы она ни совершила. Вот только к черту такую власть. Одно ее слово — Макс будет сломан. Кроме того…

Одно его слово — она бросит все и уедет вслед за ним в Пустошь. Уедет и будет терзать себя из-за брошенных на произвол судьбы людей. Разве это счастье?

Она ничего ему не скажет.

— Кто-нибудь вспомнил об автогене? — Фуриоса, отогнав тягостные мысли, задала вопрос в пространство.

Ответом послужило молчание.

— Вчера я распорядилась его приготовить, и приказ не был отменен. Ну так что? Есть желающие сбегать до гаража?

Желающих не нашлось.

Фуриоса, еле сдерживая раздражение, отрядила двух гарпунщиков и опять приготовилась ждать.

Скротус так близко, но все еще недосягаем. Неизвестно, живы ли уведенные женщины. Неизвестно, что случилось с Советом. И дети, самые младшие, которым еще не место в казармах, которые еще и ходить и говорить толком не научились…

— Командир! — подал голос один из стрелков, следивших за Водяной башней. — Там кто-то выглядывает!

В прицел СКС было видно только худощавую фигуру с остриженной головой, выскользнувшую за ворота Водяной башни. Человек замахал рукой, оглянулся, исчез за дверью и снова возник, подпрыгивая от нетерпения.

Макс подошел к Фуриосе, встал рядом, прищурился и выдохнул:

— Это Чидо. Надо идти.

Фуриоса бросила на Макса изумленный взгляд и вновь уставилась в прицел.

Похоже, он прав.

— Не ловушка?

— Вряд ли. Смотри: она нервничает. Рискует.

— Убедил.

Она передала карабин Злобе, глянула на ожидающих приказа людей — полтора десятка механиков, — махнула левой рукой в сторону моста и, не оглядываясь, пошла первой. Макс держался слева и чуть позади.

— Никак не пойму, — не удержалась она от шпильки, — как из человека с таким зрением получился такой хреновый стрелок?

— Я же псих, — сказал Макс и фыркнул. — Вижу хорошо. Рука недостаточно… твердая.

Чидо, переодетая подмастерьем водоснабженцев, уже начала нервно кусать ногти и чуть не кинулась на шею Фуриосе.

— Как хорошо, что ты здесь… Я боялась, что не сработает.

— Не сработает — что?

— Вода. Ты так злилась из-за нее…

— Так это ты вывернула вентили? — присвистнул один из механиков.

Девушка кивнула, исподлобья глянув на него.

— Не вибрируй, малек, — брякнул другой механик. — Щас наведем тут порядок.

— Я… я боюсь за Даг, — тихо сказала Чидо, — Нас ищут. Я подслушала. «Жены папы теперь мои, только надо бы из этой вырезать…» Не хочу быть его…

— Не будешь, — перебила ее Фуриоса. — Успокойся и скажи, где Скротус и его люди.

— А, да. Варбои ушли в подземелья. Водоснабженцы там Даг спрятали. А Скротус… Кажется, я его у Хранилища видела.

Мало, слишком мало информации. Придется идти вслепую.

— Ну что, мальчики? — обратилась она к своим людям. — Сможете разобраться с варбоями без меня?

«Мальчики» вразнобой загалдели, доказывая командиру, что они сходу раскатают захватчиков тонким слоем. Фуриоса не сомневалась в том, что они — лучше вооруженные и дисциплинированные, превосходящие числом скротусовых головорезов, да еще и с поддержкой водоснабженцев — действительно могут это сделать.

— Хорошо. Чидо, иди в казармы и скажи Розалинде, что пришло ее время. Макс?

Ты со мной?

Он кивнул.

А разве может быть иначе?

Макс, впервые попавший в Водяную башню, настороженно озирался по сторонам. Неудивительно. Тут все было немного не так. Немного чище, светлее, свежее. Не было коптящих керосинок — только электрические лампочки. Кое-где на стенах висели монотонно шуршащие динамики. Фуриоса помнила, как в минуты хорошего настроения Джо включал через них музыку из своей драгоценной коллекции, а в минуты плохого — вызывал к себе ставших неугодными Императоров.

Старик по-своему пытался воссоздать здесь кусочек старого мира.

Из-за тяжелой двери Хранилища донеслись сердитые крики, и сразу стало ясно, что Скротуса там нет — иначе Матери не стали бы так бурно выяснять отношения. Но как бы то ни было, они могли знать, где сейчас прячется этот выродок.

Они так увлеченно скандалили, что не заметили, как дверь отворилась. Маленькая группа Матерей — тех, что больше всех изводили Фуриосу своей непрошибаемостью — не пускали зареванную Брюнхильд в бывшую спальню Жен. Остальные, столпившись у лестницы на второй ярус, тщетно пытались успокоить орущих младенцев.

— Он же сказал — не заходить туда! Что он сделает с нами, когда вернется? — орала одна женщина, ставшая Матерью совсем недавно. В ответ ее облили грязной бранью.

Фуриоса, убрав пистолет в кобуру, подошла к спорящим и встала рядом с поварихой. Матерь поперхнулась и вытаращилась на Фуриосу.

— Ты?!

— В сторону.

— Мы не обязаны тебе подчиняться, — сообщила Клаудия.

— Пшла вон, — процедила Фуриоса, чувствуя, как закипает кровь.

— Если ты пришла за моим непутевым братцем, то не по адресу, — донесся голос из спальни. — Он свалил. А сюда тебе не нужно соваться.

Фуриоса оттолкнула с дороги одну из женщин — та не удержалась на ногах и упала на сложенные у стены книги — и зашла в эту чертову, тысячи раз проклятую комнату.

Аме сидела под окном, прислонившись к стене и раскинув ноги, словно забытая кукла. Глаза ее были широко раскрыты, а во лбу виднелось темное пятно — похожее на то, что рисовала себе одна из подруг матери. Аме повезло. Она умерла быстро. Над Таней же поизмывались вдоволь. Фуриоса с трудом ее узнала.

У тела Аме в детском автокресле сидел нелепый человечек. Увидев Фуриосу, он заерзал, захрипел, и глаза на бледном лице сверкнули злым любопытством.

— Ну и что ты теперь будешь делать, неверная? — ехидно проскрипел Корпус Колоссус, старший сын Несмертного Джо. Самый беспомощный — и самый умный, хитрый и опасный из трех отпрысков ложного бога.

Матери не могли сами договориться со Скротусом. Он их презирал и не считал за людей. У Совета был посредник, человек, знающий, как связаться с братом. Скорее всего, это было обговорено ими давно, задолго до смерти Джо.

— Матери сказали, что ты умер.

— Они сказали то, о чем я их попросил, а ты не удосужилась проверить… Скажу тебе, среди них есть занятные особы. Готовы на все, лишь бы жрать посытнее и спать подольше. С такими дело иметь — одно удовольствие. Чем ты их так напугала, что они согласились сотрудничать с этим полоумным?

В большом зале поднялся гвалт. Гудела Клаудия, кричала вторая, новенькая Матерь, Брюнхильд опять стала сквернословить. Потом Макс что-то рассерженно крикнул — и наступила тишина. Только жалобно захныкал ребенок.

— Ты же ненавидел брата, — сказала Фуриоса и кивнула в сторону Тани. — Зачем это надо было?

— Сопутствующие потери. Их наказание было одним из условий Скротуса.

— А твои условия? Что нужно было тебе самому?

— Да мне просто хотелось стравить вас. Чтоб хоть один из вас сдох, мне даже не важно — кто именно. В конце концов, ты убила папу… — он опять захрипел. — Слушай, ведь ты сама подставила этих дамочек, подкапываясь под Скротуса. Они поддались на твои уговоры и сдали с потрохами своего патро…

— Была еще одна женщина, — перебила его излияния Фуриоса. — Где она?

Корпус ухмыльнулся.

— Ищи сама. Я не собираюсь помогать тебе.

Что ж, стоило попробовать.

Не в силах больше находиться в этой комнате, она развернулась и вышла в зал.

Макс, прислонившись к стене и невольно копируя ее саму — тех времен, когда она была охранником гарема, — караулил вход. Дробовик он держал наготове, а пистолет отдал поварихе, которая отогнала мятежных женщин от спальни. Остальные Матери сбились в еще более плотную группу — лишь бы оставаться подальше и от Макса, и от Брюнхильд, и от… Клаудии с товарками. Более того, когда одна из них сделала небольшой шаг в сторону Матерей, те дружно заворчали, зашипели. «Лгуньи», «подстилки», «мошенницы».

Интересный получился расклад. На самом ли деле их обманули, или это попытка отмежеваться от козлов отпущения?

Похоже, впереди ее ждут долгие, отвратительные выяснения отношений. Впрочем… часть этого можно будет свесить на ту, что когда-то была одной из них. Ту, что была проклята ими за свою «позорную» связь с мужчиной.

— Скоро сюда придет Розалинда, — сообщила Фуриоса поварихе так, чтобы слышали и другие женщины. — Расскажи ей все. Пусть наведет тут шороху. До тех пор никого отсюда не выпускай. И не убивай.

Брюнхильд скрипнула зубами, но кивнула.

— Ты пойдешь против Совета, бесплодная? — Клаудия сделала еще одну попытку задеть Фуриосу.

— Игры в Совет закончились. Вы хотели видеть во мне тирана — я стану им. Я давала вам шанс, но вы его просрали. Впустили в Цитадель зверя. Когда я разберусь с ним, придет ваша очередь.

— Эй, — окликнул ее Макс.

— Да. Идем.

Они здесь слишком задержались.

У Скротуса осталось всего три варианта, куда он мог бы спрятаться. Один — сады на вершине Водяной Башни — Фуриоса отмела сразу. С тех пор, как вышедший из себя Джо чуть не выбросил с балкона сына-подростка, провинившегося из-за какой-то мелочи, Скротус боялся высоты. Оставались императорские квартиры и личные апартаменты Джо. Туда вел один коридор.

Подозрения насчет личных апартаментов подтвердились, когда белый шум в динамиках сменился статическим треском и плохо различимыми возгласами. Что самое важное — один из голосов был женский.

Еще жива.

Дорога тянулась с кошмарным однообразием: слева дверь, справа дверь, лампа на потолке, динамик, слева дверь, справа дверь, лампа… Алая капля на полу. Еще одна. И еще. И еще. Коридор закончился тяжелой резной дверью из темного дерева. Макс подергал за ручку. Заперто.

За дверью послышался жалобный вскрик.

— Отойди, — сказала Фуриоса. Макс, сдвинувшись в сторону, прикрыл глаза предплечьем.

Два выстрела в замок. Щепки разлетелись во все стороны, и дверь, заскрипев, стала медленно отворяться наружу. Макс скользнул в апартаменты первым, Фуриоса — следом.

Дитер скорчилась на полу. Старенькое, сотни раз штопаное платье разорвано от ворота до пояса. Частой капелью на колени сочится кровь из разбитой губы. Глаза, обычно горящие живым огнем, затуманены болью.

За ней — тощий сутулый человек. Темные волосы, голубые глаза — наследие Джо. Револьвер в руке направлен на затылок Дитер.

Он их ждал. Всегда любил дешевую показуху. На ней и погорел не раз.

— Отпусти ее, — хрипло проговорила Фуриоса, нацелив Викинг на Скротуса. Тот печально посмотрел на нее.

— А когда я это сделаю — ты дашь мне уйти?

Он вцепился в волосы Дитер и дернул вверх, пытаясь поставить ее на ноги — словно хотел укрыться за ее телом. Женщина тихо застонала.

— Да кого я обманываю? — сказал Скротус. — Я по уши в дерьме. Я отпущу ее — ты всадишь в меня пулю. Я убью ее — ты всадишь в меня пулю. Не ты, так твой пес. Хотя…

Он отшвырнул несчастную в сторону. Ствол дернулся, выбрав себе новую цель — Фуриосу.

Фуриоса и не шелохнулась. Лишь мелькнула и погасла отчаянная надежда на то, что она успеет нажать на спусковой крючок прежде, чем выстрелит враг.

— Я же могу убить тебя. Ух… Как давно я хотел это сделать. Ты же мне всю жизнь испортила, шлюха.

— Только посмей, — угрожающе зарычал Макс. Он тоже держал Скротуса на мушке.

— Мужик, ну не надо так, — протянул Скротус. — Я ж тебе ничего дурного не сделал. Давай, ты не будешь мешать моему возмездию. Хорошее место потом получишь. Лопать будешь от пуза, любую девчонку сможешь себе выбрать…

Вместо ответа Макс выхватил нож, метнул его…

…и промахнулся.

Нож пролетел в футе от головы выродка, срикошетил об дальнюю стену, и со звоном упал. Дитер, до того лежавшая комком безвольной плоти, встрепенулась и заворожено уставилась на узорный клинок.

Скротус злобно оскалился и вновь поменял мишень. Теперь он целился в голову Макса.

— Ну ты и козел… Я ж с тобой по-хорошему, мог хотя б из мужской солидарности в сторонке постоять.

Фуриоса никогда не показывала врагам свои эмоции и чувства — только ярость. Все остальное было слабостью, ненужной в бою шелухой. Местом, в которое могут ударить больнее, чем она сможет вынести. Обычно она не позволяла боли, страху, отчаянию — всему, что так любил видеть в людях этот зверь — прорываться на поверхность. И все же…

Максу вот-вот вышибут мозги.

— Нет! — невольно вскрикнула она.

Трусливый поганец нашел причину немного оттянуть свою смерть, поизмываться напоследок. Палец, уже готовый нажать на спуск, замер.

— Опаньки. Так он не просто цепной пес? Я-то думал, что ты по бабам.

Вот оно. Слабое место, брешь в защите.

Играй, девочка, играй. Тяни время. Не бойся казаться жалкой. Тебе ведь не хватило одной ночи?

— Прошу тебя… — прошептала она и прикусила губу, словно испугавшись себя саму. Вздохнула и чуть громче повторила, — Прошу, не убивай его. Пожалуйста.

Рука, держащая Викинг, еле заметно дрогнула — но не опустилась.

— Фуриоса! Не смей! — подхватил свою партию Макс, рявкнув так, что сам Несмертный обзавидовался бы. Хорошо подхватил, убедительно.

По лицу Скротуса поползла довольная ухмылка.

— Не-не-не, пускай продолжает. У нее это хорошо получается. Может, еще на колени встанешь? Давай, бешеная сука!

Всю свою злость, гордость, решимость спрятать подальше. Оставить лишь боль… боль и щепотку надежды. Самое лучшее блюдо для этого вечно голодного монстра без души.

Фуриоса стала медленно, нехотя опускаться на пол, не обращая внимания на обозленного Макса. Он как должно играл свою роль: разгневанный мужчина, чья женщина вдруг подчинилась другому.

А Скротус наслаждался триумфом, забыв про все на свете. Он сломал ее! Сломал саму Фуриосу! Сделал то, что не удалось его обожаемому, божественному… ненавистному отцу. Доказал, что любая баба — слабая, безвольная тварь, которой нужен хозяин.

Чтоб он подавился.

Нож вонзился в спину Скротуса, проскрежетав о ребро. Рука, что сжимала рукоять, знала, как разделывать мясо, знала, сколько силы надо для этого. Второй рукой Дитер обвила плечи Скротуса, чтоб он не отклонился, резко надавила еще раз, стремясь дотянуться до сердца. Он в панике нажал на спуск, желая забрать с собой в небытие хоть кого-нибудь, но прицел уже был сбит. Пуля глухо стукнулась об дверь. Клинок достиг цели.

Маленький мальчик порой приходил к женам своего отца плакать после побоев. Самая юная, самая наивная, уже дважды не оправдавшая ожиданий девушка жалела его, выслушивала и давала советы… до тех пор, пока он ее не подставил, украв револьвер отца и свалив все на нее.

Поэтому Фуриоса не чувствовала сожаления, глядя в наполненные детской обидой глаза умирающего. Она замерла в ожидании, когда взгляд Скротуса остекленеет, и лишь после этого выдохнула с облегчением.

Тело с мягким стуком упало ничком. Дитер опустилась рядом с ним на колени и попыталась выдернуть нож, но не смогла. Руки ее задрожали. Потом плечи… все тело затряслось в истерическом смехе. Наконец-то она была свободна от этого многолетнего удушающего ужаса. Одна из тех, что так и не смогли заставить себя полюбить насильника. Одна из тех, что выжили.

Дитер смеялась и смеялась, и лишь когда Фуриоса отвесила ей оплеуху, замолкла. Замолкла — и заревела в голос, избавляясь от застарелой боли. Фуриоса крепко прижала женщину к себе, по ее щекам тоже катились слезы. Макс, прислонившись спиной к стене, устало тер лицо ладонями.

Где-то вдали победно звенели голоса людей Цитадели.

— Твой босс был тот еще барахольщик, — хмыкнул Макс, открыв один из шкафов. Только в этой комнате их стояло больше десятка.

Открыл — и завис, не зная, с чего начать. Шкаф был доверху набит всяким бесполезным хламом. Детские игрушки, шкатулки, книги, папки с бумагами, полиэтиленовые мешки с плавающими свечками, пластинки, детали компьютеров, фарфоровая посуда, батарея разноцветных флакончиков… Макс осторожно вытащил один бутылек, открыл. В нос ударило тяжелым, резким запахом духов.

Надо же. Не выдохлись.

Ради эксперимента он подсунул флакончик под нос женщине, с рассеянным видом разгребающей мешок с тряпьем. Фуриоса сморщилась, чихнула и выронила из рук очередную тряпку.

— Убери эту мерзость.

— Надо ими в Дикобразов кидаться. Химическое оружие.

— Ты страшный человек, — фыркнула она, швырнув в кучу «кому-нибудь отдать» длинную цветастую юбку, вытащила следующую деталь гардероба и задумалась, пытаясь понять, как это положено носить.

— Какая хорошая кожа… И ремни неплохие, пригодятся. А это — чтоб было удобно ходить до ветру? — потянула она за молнию, вшитую в середку.

Макс поперхнулся.

— Это для… кхм… быстрого доступа.

— Доступа? Зачем? — уточнила Фуриоса, но, бросив взгляд на смутившегося мужчину, понимающе кивнула. — Оооо, ясно…

— Даже не думай, — поспешно сказал он, заметив подозрительный блеск в ее глазах.

Деталь гардероба полетела в кучу под названием «разобрать на запчасти».

— Напомни, зачем мы это делаем, — заворчал Макс. Он терпеть не мог наводить порядок. Вот беспорядок — пожалуйста, всегда готов.

Фуриоса по уши залезла в пыльный мешок, и ответ получился глухой и плохо различимый.

— Чтоб знать, что тут… твою Армаду… вообще есть. Если сюда запустить поварих или того же Канистру…

Действительно. Хлам расползется по всей Цитадели, и концов будет не найти.

Женщина вынырнула из недр тряпочной горы с новой охапкой трофеев.

— Это надо в рейды надевать, — прокомментировала она нечто звенящее пришитыми монетками и приложила к себе. — Фуриоса в бронелифчике, гроза Пустошей.

— И вот это еще, — Макс потянул из шкафа деревянную маску японского демона с рогами и торчащими из пасти клыками. Зацепившись за нее углом, выскользнула туго набитая пластиковая папка, упала на пол и лопнула по шву. Содержимое — открытки, письма, фотографии, рисунки — разлетелось по полу.

Макс уселся на пол и поднял одну открытку, на которой были нарисованы заснеженные горы. На обороте — надпись. «Привет, Мэрион! Шуруй к нам, еще можешь успеть». В углу нарисован забавный человечек, сгибающийся под рюкзаком раза в полтора больше его самого. Другая открытка — с Санта Клаусом, дети корявыми буквами пишут поздравление своей бабушке. Третья — мультяшный полосатый котенок и совершенно неразборчивая паутина иероглифов.

Похоже, сюда тащили все, что попалось под руку.

— Макс? Это ведь ты?

Фуриоса изумленно рассматривала фотокарточку — одну из тех, что подлетели к ее ногам. Перевернула, глянула на надписанные на обороте имена. Подняла другую, поменьше. Подошла, села рядом и показала добычу. Вопросительно поглядела на него, чуть наклонив голову.

На большей фотографии — его участок. Его ребята. В центре — шеф. Вот патлатый Руп. Вот Гус, поганец, ставит Чарли рожки. Вот он сам — молодой и сам на себя непохожий. Как только Фуриоса смогла узнать?

На второй карточке — молодая пара с маленьким ребенком. Ребенок радостно кричит. Женщина что-то сердито выговаривает мужчине, повернув к нему лицо, а тот смеется, глядя на нее. Глаза его светятся от счастья.

Даже не важно, как они попали в закрома старика. Как умудрились не сгореть в огне, уничтожившем мир. Важно — что они есть. Доказательства того, что все случившееся с ним было на самом деле. Что это не бред, возникший в покалеченном разуме.

И как же это больно… До сих пор больно настолько, что хотелось кричать, подобно раненому зверю — лишь бы избавиться от огня, что жжет грудь, плавит кости, съедает воздух в легких.

— Их вскоре убили, — хрипло, еле слышно проговорил он.

— Ты отомстил? — так же тихо спросила Фуриоса.

Рука ее скользнула по его спине.

— Да.

Макс уткнулся лицом в ее плечо, судорожно вцепившись в ремни протеза.

Они долго так сидели — не разговаривая, не шевелясь. Пластинка, которую Чидо включала в общую сеть, уже закончилась и теперь только шуршала иглой. Кто-то, шлепающий босыми ступнями, заглядывал в комнату, но Фуриоса покачала головой — и шаги затихли вдали.

Ровное дыхание, глухой стук сердца, тепло тела, легкий запах от волос, даже острая деталь протеза, врезающаяся в лопатку… Боль постепенно утихала, уступая место нежности, стальной хваткой перехватившей горло.

Он наконец-то нашел свой дом.