О чём мы говорим, когда говорим о смерти (джен)

Страх меня не покидает, душу бередит.

Смутную печаль, мутную печаль,

Киноварью на закате солнце озарит.

Накахара не любил командировки. Он ненавидел дешёвые отели, плохую еду и кислое столовое вино. Ещё больше терпеть не мог охочий до денег, но не обученный, малообразованный персонал. Он злился всякий раз, стоило наглой, хамоватой горничной в слишком короткой юбке начать убирать номер тогда, когда он ещё был там; бесился, когда она же едва ли мытыми руками трогала посуду и криво развешивала полотенца в душе. Чуя был немножко снобом, а Мори скупился на деньги, отговариваясь тем, что дорогие отели и хорошие машины привлекают слишком много внимания.

Это во-первых. Во-вторых, он был отвратительным парламентёром, и хотя Огай, что бы он там ни говорил, и как бы изначально ни звучало задание, посылал его вовсе не за мирными договорами, своя собственная неспособность прийти к соглашению, не прибегая к поножовщине, слегка коробила и била по самооценке. В конце-то концов, он был членом исполнительного комитета. Это в некотором роде предполагало умение говорить, но уж коли большая часть его собеседников имела поганую привычку начинать слушать только тогда, когда рядом стоящий истекал кровью, слова приходилось чем-нибудь подкреплять.

Ну и наконец, был ещё Дазай.

Так себе причина для нелюбви к путешествиям, но, уезжая в этот раз, он словно заранее был уверен в том, что его отсылают специально. И что всё полетит к чертям.

Для того, кто давно завязал с привычкой загадывать наперёд, он неплохо справился.

* * *

Накахара с досадой поморщился и вытер носок ботинка белым платком. Справедливости ради стоит заметить, что этот заговорил почти сразу. Убить пришлось лишь двоих, ему же хватило одного удара в челюсть и одной подсечки. Чуя сомневался, что парень испугался. Нет, выглядел он скорее довольным, чем напуганным, да и настроение среди их временных окинавских союзников царило подозрительно радостное. Почти эйфоричное, и хотя беспокойство о психическом здоровье в список обязанностей Накахары не входило, узнать, в чём же дело, стоило.

— Мори сам вырыл себе могилу, — сплюнув на землю кровь, прошипел проклятый торговец.

Ах, вот оно что.

— Сворачиваемся, — отдал приказ Накахара. — Этого берём живым.

Ухмыляющегося беднягу грубо вздёрнули на ноги и поволокли к машине.

— Неужто Накахара Чуя не в курсе? — прокряхтел торгаш.

Первое, чему его научила Коё — это не поддаваться на провокацию. И пусть с Дазаем ни одна из известных ему техник медитации не срабатывала, а гипервентиляция, подкатывающая к горлу всякий раз, стоило Осаму открыть рот, напоминала о детской астме как правило не вовремя, со всеми прочими мерзавцами Чуя справлялся великолепно.

Он не просто так сидел в исполнительном комитете.

Иногда же мерзавцы звучали почти убедительно.

— Ну? — поторопил он, меланхолично наблюдая за тем, как шустро группа зачистки убирала за ними мусор.

— Дазай ушёл из Мафии, — со смехом в голосе проговорил наркоторговец, и кто-то из особо ушастых и нервных выронил ящик с оружием. — А напомнить тебе, сколько из нас сидели тихо, только потому что боялись его?

Накахара зыркнул на неряху так, что тот моментально сошёл с лица и, подхватив обронённый ящик, едва ли не закинул его в грузовик.

— С чего ты взял? — вкрадчиво спросил Чуя.

— Да об этом уже каждая крыса знает! — воскликнул торговец и зашёлся хриплым кашлем. — О Мимик слышал? Черти будут аплодировать вашему боссу стоя, когда Дазай…

Нож вошёл точно бедняге меж глаз. Кровь потекла по потному, горбатому носу, небритым дряблым щекам и заляпанной грязью и жиром бельевой майке. Один из держащих его под руку парней, тот, что посмелее, поднял голову и неуверенно, но с намёком на упрёк проблеял:

— Накахара-сан, но босс велел…

— Не твоего ума дела, — рявкнул Чуя и достал из кармана телефон. — В багажник его и по местам.

Рядовые притихли и, неохотно послушавшись, принялись за дело. Телефон Дазая предсказуемо не отвечал, а Накахара всё больше ненавидел командировки.

* * *

— Ода Сакуноске. — Озаки жестом отпустила прислугу и поднесла к губам чашку чая. — Ты, наверное, знаешь…

— Да.

— Чуя, Дазай не даст себя найти. А Мори не позволит даже попытаться.

Шуршащий по подоконнику дождь пошёл сильнее. Вишня в саду выглядела больной и жалкой, а сидящий в старой беседке Акутагава — потерянным и очень злым.

— Он… — Накахара убрал за ухо надоевшую прядь волос, и стыдливо отвёл взгляд. — Он говорил что-нибудь о…

— Нет.

— Ну конечно.

Гром прогремел раньше, чем сверкнула молния. Чёрно-красное лезвие полоснуло по тёмному стволу сакуры, шум дождя заглушил треск и тихие рыдания сгорбившегося в беседке мальчишки.

Странное дело. Они с Дазаем были знакомы с детства. Накахара не то чтобы знал о нём всё, но многое. Он не то чтобы ему доверял. Просто был уверен, что если Осаму сказал, что успеет, значит успеет. Это не очень много, и Накахара никогда ни на что не рассчитывал, но сколько бы раз он не просил Дазая перестать, тот никогда не слушал. Вообще. От слова совсем. Смеялся даже иногда не обидно, но жёстко, непреклонно. Как будто бы Чуя глупость сморозил, а они напарники, конечно, но не думал же ты, глупый коротышка, что это хоть что-нибудь значит?

Ода Сакуноске же просто попросил его стать лучше.

И вот, пожалуйста.

Наверное, чтобы достучаться до Дазая, нужно было сначала умереть.

* * *

Два года о Дазае говорили только шёпотом. Мори убил того, кто рассказал ему о Вооружённом Детективном Агентстве и их новом козыре. Чуя не пытался поговорить, просто однажды он за ним проследил и… Ода Сакуноске попросил его стать лучше.

Интересно, так улыбаться он тоже просил?

* * *

Накахара не имел привычки переоценивать степень своей важности. Напротив, он всегда очень хорошо понимал, что своим влиянием во многом обязан Дазаю. И хотя предположить подобное было бы логичным, но никаких рычагов воздействия на самого Осаму он не имел. Вероятно, Огай был с ним не согласен, поэтому отсылал его всякий раз, стоило эсперам Мафии и Агентства пересечься.

В этот же раз то ли Чуя ни черта не понял, то ли Мори и Дазай затеяли очередную игру, с правилами которой Накахара знаком не был. Он не знал. Акутагава даже не подозревал, и именно поэтому всерьёз полагал, что Осаму прикованный в подвале потому что так захотел Рюноскэ. Смешно, конечно, но упустить такой шанс Чуя не мог.

У него было несколько вопросов, которые нужно было задать.

— Почему ты позволил себя поймать?

— Чего ты здесь ждал?

— Ты сидел здесь, лишь бы меня позлить?

— Могу я тебе верить?

— Чего ты хочешь?

Мне жаль, что он умер, но ты мог хотя бы сказать мне «Прощай».

В глазах Дазая Чуе виделась усталая, вымученная улыбка и неясное, размытое отражение чужих, слишком светлых для Мафии глаз.

— В конце концов, я давно тебя не видел. Думал, устрою тебе маленький сюрприз.

Этот неблагодарный кусок дерьма улыбался так, словно говорил правду, и чёрт бы его побрал — он не врал.

— За всё отвечает Акутагава. Он, должно быть, оставил какие-то записи в архиве. На втором этаже.

— Убирайся к чертям собачьим, как закончишь.

— Я не дам тебе уйти в следующий раз.

Накахара не имел привычки переоценивать степень своей важности, и думал, что не имел никаких рычагов воздействия на самого Осаму. Наверное, как раз поэтому Мори его и отсылал. Неведение было благом, четыре года назад Мафия оказалась в одном шаге от пропасти только потому что Огай пожертвовал не тем. Пойми Чуя, кто стоит у него за спиной, и проблем прибавится. Наверное, так Мори и рассуждал.

К счастью, ни он, ни даже сам Дазай, скорее всего, не знали, что сколько бы раз Накахара не слышал от Осаму непреклонное «нет», сколько бы раз тот не отмахивался небрежно от неловкой попытки помочь, Чуя не был готов повернуться к нему спиной и своим влиянием воспользоваться.

Глупо, конечно. Но хорошего человека в Дазае видел не только Одасаку.