Легкокрылая (джен)

* * *

— А-а-а-а-а!!!

— Какие мощные лёгкие! Вся в дедушку. Как мы назовём её?

— Роландой, как легендарного рыцаря — мне почему-то кажется, она будет очень храброй.

* * *

— Ролли, пасуй!

Сильный удар, и мяч летит прямо в подставленные руки. Изящная петля, подача — гол!

Эти моменты Роланда любила больше всего на свете — ощущение полёта, триумф от победы, хмельная радость трибун, которая поднимается волной, омывает игроков… Ветер в лицо, солнце и бесконечное небо — всё для неё. Зачем добровольно привязываться к земле, когда можно летать? Она заложила эффектный вираж, вскидывая вверх руку в защитной перчатке.

После игры у раздевалки её перехватил отец, Руперт Хуч. Сгрёб в охапку, крепко поцеловал в макушку, растрепал непослушные пряди. Она смеялась, пыталась вывернуться, возмущалась, но тщетно. Натура, свойственная обоим, — буйная, открытая, не позволяла отцу отпустить любимую дочку без должной порции ласки. К тому же он, как заядлый болельщик, ещё не отошёл от эйфории матча. Пропах табаком, сорвал голос, звук которого басовито катился по коридору.

— Ты умница, Ролли! Ты такая умница!

— Я знаю! Ты видел тот облёт — мы с бладжером летели наперерез, клянусь, я чувствовала, как он задел край моей метлы!

— Совсем скоро ты войдешь в какую-нибудь команду — в «Пушки» или в «Стрелы» и упорхнёшь из дома, моя птичка.

— Я — снитч! — Роланда задорно сверкнула зелёными глазами. — Я — ловкий золотой снитч, пап!

* * *

Молодость — лёгкая пора. Светлая, безмятежная — как крыло бабочки. И такая же хрупкая.

Тёмные пугающие слухи об убийствах, зеленых змеях и людях в тёмных плащах и белых масках ползли по магическому сообществу, но Роланда их игнорировала. Она вся находилась во власти неба — практически не выпускала метлы и летала, летала. И рядом всегда был Квентин — юный загонщик с самыми весёлыми карими глазами, какие она только видела. Сколько раз он защищал её от бладжеров, бросаясь наперерез, принимая на себя удары, предназначенные ей. Они могли говорить часами или молчать, не тяготясь этим. Тренировались, перебрасываясь квоффлом, и смеялись до колик над шутками. Самый заботливый напарник и настоящий друг.

Зло — оно где-то там, далеко. Абстрактное, безликое — разве с ними может произойти что-то плохое?

А потом был тёплый августовский вечер, пряный, нежный, полный ароматов трав. Они возвращались с тренировки пешком, пыльные, весёлые, когда дорогу заступило трое. Чёрные глухие плащи, белый глянец масок. Пугающий образ, но руки, сжимающие палочки — худые, мальчишеские. Подрагивали от нервного возбуждения, и от этого становилось ещё страшнее. Злобные щенки, которые ещё не научились убивать милосердно, но уже распробовали вкус крови.

Квентин сориентировался первым, поступил так, как привык — толкнул Роланду в сторону, крикнул:

— Ролли, беги!

И она послушалась, побежала так, что дух захватило, а позади мелькали отблески заклинаний. Одно настигло краем, отозвалось болью, швырнуло о дерево. Сознание мутилось, но девушка уцепилась пальцами в древко метлы, полетела, задевая ветки, куда глаза глядят — не думая, на одних инстинктах. Чудом ни во что не врезавшись, вывалилась в саду у старой ведьмы, теряя сознание и бормоча мольбы о помощи.

Потом была долгая тьма, когда сознание плыло в тёплом чернильном бархате, пропуская время сквозь себя — без «вчера» и «завтра». Темнота, шум в ушах, будто волны накатывают на берег, и покой.

Очнувшись, Роланда даже пожалела о своём возвращении — слишком много было дурных новостей. Квентин погиб, мгновенно сражённый «авадой» — что мог сделать молодой парень один против троих? Саму её зацепило каким-то непонятным темномагическим заклятьем. Оно повлияло на нервную систему, сердце и лёгкие. Со спортом пришлось распрощаться навсегда. И, как напоминание о тех событиях, глаза поменяли цвет — нежная изумрудная зелень сменилась янтарём глаз хищной птицы.

Роланда часто размышляла — было ли это нападение чьей-то местью, или они с Квентином стали случайными жертвами прихоти фатума, — но вопрос так и остался без ответа. Бессмысленная жестокость, никому не нужные жертвы. Девушка ощущала себя коршуном с переломанными крыльями. Черты лица заострились, а среди прядей засеребрилась седина. Для неё началась жизнь «после» — без лучшего друга, без прежней искристой радости и без мечты.

* * *

— У нас в школе освободилось место учителя по полётам. Это, конечно, не твой уровень, но…

Минерва отводила глаза, стыдясь свой слабости, но не знала, как ещё помочь подруге. Роланда Хуч была одной из лучших в их команде, и было очень тяжело видеть её такой — сломленной, озлобленной, баюкающей свою скорбь.

— Из меня получится не очень хороший учитель, — Роланда безучастно смотрела в сторону, после достала из пачки сигарету, но не зажгла, — гоняла между пальцами, будто пыталась сосредоточиться.

— Твой опыт бесценен, Ролли. Сейчас трудное время, нам нужны сильные духом. Никто не говорит вслух, но это — война. А ты — боец.

Роланда коротко кивнула, смяла и выбросила сигарету. Сейчас не время для слабости.

* * *

— Кто разобьётся, тот в квиддич больше играть не будет!

— Слушаемся, тренер Хуч!

Игроки стайкой порхнули в разные стороны. Роланда зорко оглядела поле, кивнула своим мыслям и дунула в свисток.

Каждый сражается, как может, а её вкладом в общее дело были эти дети — каждого можно считать отменным летуном. Навык, дающий дополнительный шанс спасти свою жизнь. Даже безнадёжные мешки-акрофобы умудрялись держаться на метле, не пугались, вполне уверенно маневрировали. Кто бы мог подумать, что её мечта о полётах обретёт такую странную форму? Не иметь возможности нестись стрелой среди туч, но учить детей не падать с двухметровой высоты...

Где-то в душе мисс Хуч всегда подспудно жило недоверие, которое проявлялось в излишне резких приказах, категоричности, нетерпимости к слабости. Она считала, что делает недостаточно, помнила, что не смогла уберечь Квентина — спасовала, убежала. Стыд, раскаяние, жажда мести никогда не покидали её больного раненого сердца, и она все силы направляла на то, что считала правильным — безукоризненно выполняла свои обязанности преподавателя. Сурово, временами грубо, безжалостно — но эффективно.

Наверное, как никто, она понимала Грозного Глаза Грюма — в его сомнениях и паранойе просматривалось здравое зерно, а Роланда не собиралась повторять своих ошибок.

— Торнтон, тебе что, соплохвосты руки откусили? Кто так ловит? Теофил! Я всё видела!

Тренер Хуч нырнула свечкой в самую гущу баталии — жизнь продолжалась.

* * *

— Тёмный лорд повержен.

— Что?! Вот так просто?

Роланда изумлённо глянула на директора Дамблдора, не смея поверить в его слова. Неужели это — всё? Конец настороженности, опасениям, подозрениям? Она не могла в это поверить, не имела сил расслабиться до конца. И уловила в глазах директора ответ, который он тут же и озвучил:

— Что есть «просто»? Разве мы можем быть уверены в чём-то до конца? Остаётся принимать этот факт и надеяться на лучшее... Но вы же останетесь с нами, не так ли?

Да, это ещё не конец, игра продолжается. Упрямо вскинув голову, златоглазая тренер кивнула:

— Разумеется. Оставлять этих олухов без присмотра — сродни преступлению. Иногда кажется, что даже небо для них слишком тесное.

* * *

— Он возродился.

— Вот ...!

— Ролли…

— Я. Не. Ролли!

Вскочив, она в сердцах разбила чашку и начала раздражённо мерить шагами кабинет директора. Минерва смотрела на подругу с болью, Дамблдор казался спокойным. По лицу Снейпа, как обычно, ничего нельзя было прочесть. Он глядел на огонь, безучастный ко всему, будто находился за толстым стеклом.

Переждав взрыв негодования тренера, директор привлёк к себе её внимание деликатным покашливанием:

— Мисс Хуч, случиться может разное. Я могу надеяться на ваше самообладание?

Вдох. Выдох. Контроль.

— Конечно, директор Дамблдор.

* * *

Все ремни затянуты, амуниция в идеальном состоянии. Этого дня она ждала так долго. Терпела Амбридж, мирилась с присутствием Кэрроу в школе. И теперь готова отомстить. Без сомнений и страхов. Борец. Солдат.

Роланда достала палочку, расчехлила верную метлу — защитникам Хогвартса требовалась поддержка с воздуха.

Ещё полетаем, Ролли! Ещё полетаем!