Не все то золото (джен)

Ныне Америка бескрайняя.

От побережья до побережья — целая вечность.

Раньше Сэму ее не хватало. Ее было слишком мало тогда, когда он пытался отделить Калифорнию от прошлой жизни, ее было мало перед приходом адских псов: мало штатов, дорог, подсказок, способов, времени. Мало Дина.

Теперь Сэм в ней тонет. Отмеряет широкими шагами мили, зачеркивает города. Череда мотелей (Висконсин, Вермонт, Индиана… пятьдесят штатов и один федеральный округ) смазывается в цветастое пятно — он уже и отвык.

Он и без Дина — отвык. Хотя и не умел никогда, на самом-то деле.

Дороги похожи на паутинную сеть, на бесконечный лабиринт. Пересекаются, накладываются, сходятся, запутываются, и в центре Дин. Он должен быть.

Следы Дина в Аризоне засыпаны песком и колючками.

В Айове — Сэм несется через прерии, как мустанг, только он — не свободный.

Совершенно точно нет.

В Монтане Сэм захлебывается гейзерами и воздухом, в котором тлеет запах Дина.

Дин не хочет, чтобы его находили.

Сэм хочет его найти.

Кто-то из них должен уступить.

Сэм перешагивает через Гранд-Каньон. Дин ведь очень хорошо его знает.

Сэм оставляет позади города, раны, разговоры, людей и никогда — Дина.

Кто-то при встрече с ним опускает взгляд. Кто-то толкает в плечо, будто не нарочно. Кто-то сжимает зубы. Кто-то его боится, кто-то презирает, кто-то слишком глуп, чтобы восхищаться, кому-то все равно. Они сменяются, как картинка в калейдоскопе.

Самые матерые никогда не отводят глаз, кидают в лицо, хоть и не ему, — будто вызов: «Он, треплются, ведь совсем с резьбы без брата съехал. Таких надо сразу надо сворачивать. Потом поздно будет».

Некоторые тихо шепчут в кружку пива, зажимаясь в углу: они шкурные совсем, но промолчать не могут. Не каждый знает, а они вот знают.

«Не спрашивайте его ни о чем. Бешеный он. Вроде как брата ищет... Столько тварей перерезал за последние месяцы, но черт знает, куда его дальше понесет. Не хотел бы я оказаться на его месте».

Кто-то пожимает плечами, и сочувствие в их голосах как приторная патока:

«Да оставьте вы его. Парень сам не свой».

Сэм только усмехается им в ответ. Они могли бы давно это уже понять, очень, очень давно.

Конечно. Он — Дина.

Кажется, когда-то это было занесено в Кодекс Соединенных Штатов.

* * *

Чувство юмора у Дина перекроено по швам.

Потому что дороги Сэма заканчиваются там, куда никогда не вели.

В Эльдорадо.

Сэм давится дресвой, попавшей в рот, стирает пот банданой, слезшей на глаза. Солнце печет так, как в пустынях Аризоны, хотя он и в Техасе.

Меньше двух тысяч человек, полторы квадратных мили, запустевшая дыра, в центре которой баптистская церковь. Сэм раньше думал, что это должен быть Эл-Эй, неоновые подсветки, которые выглядели бы как темное зазеркалье в теперешних глазах Дина.

А тут мелковато для сокровищ.

Таких-то.

И они всегда недосягаемы.

От смеха горчит на языке. Может, это полынь.

Здесь каких-то полторы квадратных мили, среди которых Дин, но его нет. Местные косятся на все вынюхивающего кого-то пса, но молчат. Так что, когда его под конец шестеро вжимают в кирпичную стену, Сэм не удивляется. Он кладет четырех. Двое кладут его.

Он весь обмазан кровью, как смолой, пылью поверх — как золотой крошкой. Сэму нечего поставить на кон, он все отдал. Закат под веками вспыхивает красным, и, наверное, Сэм загорается, сияет вместе с ним.

Потому что Дин приходит, как прилетает истлевший мотылек на свет.

Когда Сэм открывает глаза, сначала он видит Дина, а потом уже небо. У Дина в руке ослиная пасть, черный взгляд и звериный оскал. В нем очень мало от Дина.

Сэм понимает, что ему больно дышать, — ноют ушибленные ребра. Дину можно и не дышать вовсе.

А потом Дин протягивает ему ладонь.

Она теплая и шершавая, как раньше.

Сэм не колеблется.

Улыбается окровавленными губами. Дин не отвечает на улыбку, но в его глазах что-то меняется, это не только цвет.

Найти Дина в Дине будет проще, чем в Эльдорадо.

Сэм просто очень хорошо его знает.