Вежливые слова (гет)

Выпускные экзамены явно придумал какой-то садист.

А тот, кто просто так, за здорово живешь, мог избежать и самих экзаменов, и связанных с ними волнений, но предпочёл тернистый путь — тот мазохист. А как ещё можно назвать этого болвана?

Гарри Поттеру предлагали Школу авроров, и не кто-нибудь, а сам министр магии — Кингсли Бруствер. Гарри его поблагодарил, обещал, что подумает, и уже было дело дал согласие! Но буквально в последний день каникул помчался в Косой переулок, накупил учебников для седьмого курса, а утром стоял на платформе возле «Хогвартс-Экспресса» в ожидании друзей.

Сделал, видите ли, свой свободный выбор... И ведь куча причин нашлась! Среди них — и собственные размышления об уровне своих знаний, и доводы Гермионы о том, что диплом должен быть настоящим, и желание вновь оказаться в Хогвартсе, побродить по его коридорам, поиграть в квиддич, посидеть у камина с друзьями. Хорошо Рону — выбрал Хогвартс не раздумывая, вслед за Гермионой. А Гарри колебался, колебался... и решился как-то вдруг, во многом неожиданно для себя. Будто изнутри что-то торкнуло и заставило собирать чемодан.

С первых же уроков учителя заговорили о важности ЖАБА, о том, как могут повлиять эти экзамены на будущее выпускников, и что невозможно добиться достойного результата без серьёзной практики, без прилежания, без упорства...

Поздним вечером Гарри делился с Роном впечатлениями от услышанного.

— Похоже, нас ждёт очередной кошмар!.. — протянул он в завершение, имея в виду предстоящий учебный год и ожидая от друга сочувственных вздохов и слов поддержки.

Но Рон лишь ухмыльнулся в ответ и небрежно махнул рукой.

— Погоди, Гермиона за тебя возьмётся, — пошутил Гарри, убирая с кровати покрывало и поправляя подушку.

— Если только найдёт на это время, — отозвался уже лежащий в постели Рон. — Но поскольку у неё самой одиннадцать предметов, и все нужно сдать на «Превосходно»...

Он закинул руки за голову и многозначительно присвистнул.

— А тебя, можно подумать, результаты экзаменов не волнуют? — Гарри уставился на Рона с удивлением, застыв перед кроватью с покрывалом в руках.

— Волнуют...

Ответ звучал неопределенно и походил, скорее, на отмашку, вызвав у Гарри ещё большее недоумение. Встретившись с ним взглядом, Рон приподнялся на локтях и, усмехнувшись, начал объяснять.

— Я здесь по трём причинам. Первое, конечно, Гермиона, — уголки его губ разошлись в улыбке, а Гарри поспешил сделать понимающее лицо. — Родители, опять же, настояли — это второе. Ну и Джордж рассчитывает, что я буду рекламировать здесь, в Хогвартсе, наш товар. А может, и сбывать, — добавил Рон, откидываясь на подушку.

Чтобы не отвечать, Гарри нарочно уронил покрывало и наклонился к полу поднять, а потом вытащил из-под кровати чемодан и, откинув крышку, долго сидел, уставившись в его содержимое. Рон его окликнул, но Гарри буркнул что-то насчет мыльницы, которую, вероятно, впопыхах оставил дома, и, схватив висящее на спинке кровати полотенце, отправился в душ.

Чувства, что он испытывал, сложно было назвать дружескими. Адская смесь досады, зависти, стыда... Умом он прекрасно понимал Рона. Что же делать человеку, если он считает, что нет у него ни мозгов, ни памяти, не сосредоточенности? Как-то раз, ещё перед сдачей СОВ, Рон так прямо и заявил, не только себя имея в виду, но и его, Гарри. Только свежеиспеченному герою рассчитывать на чью-либо помощь или родственный совет не приходилось: не было у него — в отличие от Рона — ни отца, ни старшего брата. Все сам, своими силами, а он никогда не обольщался по поводу собственных возможностей.

Он наверняка опозорится, завалит всё, что можно. Первым делом — трансфигурацию, вторым — зельеварение; да и от когда-то вполне сносных знаний по гербологии в голове осталось немного.

Перед глазами возникли вытянутые от удивления лица экзаменаторов, а в голове зазвучал полный разочарования старческий голос профессора Тофти: «И это тот самый знаменитый Поттер?»

И, как пить дать, «тот самый Поттер» будет стоять как истукан, хлопать ушами и сгорать от стыда.

Свои переживания Гарри оставил при себе, но общие разговоры так или иначе возвращались к теме номер один для выпускного курса. Вскоре выяснилось, что у Джинни тоже есть планы, и она отнюдь не собирается просиживать мантию за учебниками.

— Да-да, наслышаны: и об экзаменах, и о том, как они повлияют на нашу будущность... — подражая профессору Флитвику, Джинни повысила голос почти до писка, но, покосившись на прикреплённый к своей мантии капитанский значок, вмиг посерьёзнела.

— Меня куда больше волнуют квиддич и наша команда, — призналась она. — Если Гриффиндор выиграет Кубок, то за место в «Холихедских гарпиях» можно не волноваться. А экзамены... Да в гробу я их видела! Как сдам, так и сдам.

Эх, если бы Гарри мог позволить себе такую же беспечность! Впрочем, и у Рона, и у Джинни были свои, вполне разумные и рациональные соображения, так что беспечностью страдали не они, а «тот самый Поттер». Дребезжащий голосок профессора Тофти вновь не давал покоя, а воображение подсовывало такие картины, что становилось муторно.

О нём же будут писать все газеты, и можно не сомневаться, Рита Скитер отожмется на все сто пятьдесят: начнет с «трагического прошлого», а закончит «великой жертвой во имя победы». А где-нибудь в интервью выразится более приземлённо: «Совсем свихнулся бедный мальчик, растерял последние мозги».

Выход виделся только один: заняться учебой всерьёз и не откладывая, чтобы по окончании учебного года не ударить в грязь лицом. Шумная гриффиндорская гостиная к продуктивным занятиям не располагала, и потому Гарри проводил вечера в библиотеке. Если, конечно, Джинни не заказывала поле для тренировки.

С легкой руки Рона за Гарри закрепилось прозвище «вторая Гермиона», правда, в сугубо узком кругу самых близких друзей. Но Джинни уверяла, что всё ещё надеется на лучшее, и ради этой надежды готова даже сменить ориентацию.

— Похоже, у них идея фикс, — посетовал Гарри, когда они с Гермионой в очередной раз сбежали из гостиной в библиотеку и, облюбовав себе столик в дальнем углу, принялись извлекать из сумок учебники, пергаменты и перья.

— Что, в зубах навязло?

— Вот так! — признался Гарри и, полосонув себя пальцем по горлу, шутки ради предположил: — Может, ревнуют?

Вопреки ожиданиям, Гермиона не рассмеялась.

— На месте Джинни я бы тоже ревновала, — сказала она. Иронии в её голосе не чувствовалось.

Гарри притворно поднял бровь, но всерьёз слова подруги не воспринял: они с Гермионой ни от кого не прятались, да и мест для поцелуев в библиотеке не наблюдалось.

Со второй половины октября зарядили дожди, и, возможно, из-за этого Рон и Джинни стали всё чаще присоединяться к их с Гермионой компании. Гарри послушно уступал своё место Рону и устраивался где-нибудь неподалёку.

Время от времени, столкнувшись с чем-нибудь особенно трудным и непонятным, Гарри невольно обращал взор на Гермиону и вскоре начал подмечать в поведении сидящих за соседним столиком некоторые странности. Во-первых, они почти не разговаривали друг с другом: передав Рону всё необходимое, Гермиона точно забывала об его существовании, с головой зарываясь в книги и конспекты. А во-вторых... — что за цирк?! Чтобы Гермиона делилась своей домашней работой, да ещё со словами «Чем могу быть полезна?» и «Рада помочь»?..

Или это любовь творит с людьми чудеса?

Скатав всё, что можно, Рон некоторое время сидел со скучающим видом, а потом словами благодарности пытался привлечь к себе внимание, но, как правило, не преуспевал. Гермиона отвечала вежливо, но коротко, удостаивая его странной улыбкой: одновременно и любезной, и сдержанной, и при всём при том — весьма прохладной. Поёрзав туда-сюда на стуле и, по всей видимости, уяснив для себя, что ожидания напрасны (всё сказано, свободен!), Рон собирал вещи и, попрощавшись, уходил.

Пару дней спустя Гарри поймал себя на том, что специально выбирает для занятий место с хорошим обзором, дабы, не привлекая внимания к себе, наблюдать за этой парочкой. В поведении Гермионы, определенно, было что-то новенькое: никаких привычных по прошлым годам нравоучений и вливаний за раздолбайство, вообще — минимум интереса и участия.

А ведь они с Роном вроде не ссорились... Или всё можно списать на то, что библиотека — не место для свиданий?

И то ли в силу привычки, то ли по какой-то другой, непонятной до конца причине, Гарри продолжал присматриваться к своим друзьям.

Расписание Гермионы было очень плотным, почти без свободных уроков. Понятно, что это сильно ограничивало их с Роном шансы уединиться где-нибудь в укромном уголке и скоротать там часок-другой. Но ведь и во время перемены можно было отойти в сторонку, обменяться друг с другом и парой тёплых слов, и лёгким поцелуем. Джинни, к примеру, никогда не упускала таких возможностей, а Гермиона словно не замечала стоящего рядом Рона, в лучшем случае перекидываясь с ним парой дежурных фраз.

Когда же они... «обжимаются»?

Несмотря на бурный, длящийся уже без малого полгода роман с Джинни, Гарри так и не смог привыкнуть к слову «обжиматься», избегал произносить его вслух. Но Рон это словечко употреблял, а по первости и злоупотреблял, вгоняя Гарри в краску, а свою сестру — в ярость. Однако, после того как не на шутку разгневанная Джинни посоветовала «дорогому братцу» заткнуться, «не корчить из себя моралиста» и заняться собственной личной жизнью, Рон присмирел. Видимо, понял, что увлечённым друг другом людям без этого никак.

А сам, выходит, ни что не претендует и довольствуется малым?

Мысленно примеряя ситуацию на себя, Гарри ощущал адское желание покрутить пальцем у виска. Понятно, что человек должен жить своим умом, но ведь если он, Гарри, начнёт регулярно списывать у Джинни заданные на дом эссе, а после будет оставлять девушку в одиночестве, то скоро и непременно познакомится с её Летучемышиным сглазом. Или Рон считает, что Гермиона на такое не способна?

После подобных рассуждений Гарри чувствовал себя зеленым и наивным: отношения Рона и Гермионы представлялись ему тайной за семью печатями, а разум упорно продолжал докапываться до сути и перебирать возможные варианты.

Где и когда? Ну должны же они когда-то... черт возьми!

Со значками и полномочиями старост Рон и Гермиона расстались ещё год назад — просто потому, что не явились в Хогвартс. А в этом году значки достались другим ученикам: тем, кто не тянул с решением закончить школу. Впрочем, Гермиона и не тянула, просто поздно вернулась из Австралии. И вот теперь у них с Роном не было ни совместных обязанностей, ни ежевечерних прогулок по коридорам.

На Хэллоуин в Клубе Слизней состоялась вечеринка, и Рон, как герой войны, получил приглашение непосредственно от профессора Слизнорта. Однако даже под действием интимного полумрака и сливочного пива Гермиона не баловала Рона своим вниманием, предпочитая общаться со студентами с других факультетов и с гостями Клуба.

Всё было бы более-менее понятно, если бы эта парочка поссорилась. Первый раз, что ли? Они и раньше, бывало, месяцами друг с другом не разговаривали.

Но они разговаривали! Вот только Гермиона обходилась с Роном предельно вежливо, с какой-то невероятной, прямо-таки подчеркнутой аккуратностью. Ни одна её реплика в его адрес не обходилась без «премного благодарна», «очень признательна», «с радостью» и «с удовольствием». Временами это выглядело до того забавно, что Гарри с трудом удерживался от смеха.

Как-то раз, улучив момент, он отвёл Гермиону в сторонку и спросил напрямую:

— Послушай, что означают все эти словечки?

— Какие? — переспросила Гермиона невинным голосом.

— Ну там... спасибо, пожалуйста...

— Ну, «пожалуйста» всегда помогает, — с улыбкой проговорила Гермиона и ушла, оставив Гарри в раздумьях о странностях жизни.

А может, они поспорили? Придумали для себя игру, скажем, в каких-нибудь ванильных леди и джентльмена, и теперь разводят друг друга на «слабо». Кто первый не выдержит и сорвётся, тому весь год... мыть посуду, например.

Потеряв всякое терпение, Гарри решил попробовать застать друзей врасплох и для того однажды, находясь в гостиной, сделал вид, что всецело увлечен беседой с Джинни, а потом вдруг резко обернулся, устремив взор на сидящую в соседнем кресле Гермиону — с неизменной книгой в руке.

Ему удалось! Гермиона не читала, а... смотрела. Только она смотрела не на Рона, а на него, Гарри. И похоже, пребывала в глубокой задумчивости и даже в несколько отрешённом состоянии.

А дальше случилось волшебство.

Он утонул в её глазах, растворился в их запредельном откровении; и забыл дышать, и сгорел как феникс — до пепла. Было больно, но что делать, если ты не в силах ничего изменить? Падение началось, и, кажется, уже давно. А сейчас вдруг стало понятно, что это не на миг и не на час. Это — навсегда.

Она не сразу почувствовала его взгляд. А может, просто время растянулось и миг превратился в нечто нескончаемое.

Мир вокруг них затих, странным образом искривился и отступил, оставив их наедине, в казавшемся до крайности ненадежным, иллюзорным и хрупким пространстве.

Скользнув взглядом по костяшкам её пальцев, сомкнутых на книге и побелевших от напряжения, Гарри почему-то решил, что если он прямо сейчас — немедленно — не возьмёт Гермиону за руку, мир не выдержит: разобьётся на тысячу осколков.

Он сделал шаг. И всё разрушил.

Очнувшись от наваждения, Гермиона пришла в себя: покраснела, запылав до самых кончиков ушей, и поспешила отвернуться. Но было поздно: глаза выдали её с головой.

Помимо замешательства и смятения Гарри успел разглядеть в них и застарелую боль, и страх — иррациональный, затаённый, неподдающийся внутреннему контролю страх разоблачения.

— Она красивая?

— Очень!

Гарри ответил не задумываясь и не сразу сообразил, что вопрос задала Джинни. Лишь потом дошло, когда до ушей донёсся оглушительный звук захлопнувшейся двери.

* * *

— Ну почему, почему ты на неё пялишься? — допытывалась Джинни, колотя Гарри кулачками в грудь.

— Не знаю, — отвечал он, даже не пробуя защищаться. И кажется, не лукавил.

На поцелуй Джинни не напрашивалась, и Гарри был благодарен ей за это. Он до спазмов в животе боялся показаться неискренним — возможно, впервые в жизни.

А вечером долго лежал без сна, пытаясь разобраться в себе, найти ответ хотя бы на один вопрос: зачем? Зачем он шпионил за Гермионой и Роном? Не грела ли его душу мысль о том, что между ними ничего нет?

Грела, он чувствовал, просто опасался осложнять свою жизнь подобными мыслями.

А теперь ему необходимо на что-то решиться, и не откладывая. Ведь потом будет больнее, и вежливые слова не помогут!

А вариантов-то, по сути, было всего два: самому сделать трудный выбор между простым и правильным или позволить другим решать за себя.