Избранные судьбой (джен)

Охватившее ее оживление было столь сильным, что задержаться в продымленном шатре еще хотя бы недолго показалось Мулан невыносимым. Проигнорировав совет шамана, она поспешила выбраться наружу... и замерла в нерешительности, вертя головой туда-сюда. Растрепавшиеся волосы падали на глаза, но не они стали причиной задержки. Где же та окраина, о которой говорил старик?

Еще с первого раза девушка обратила внимание, что стойбище гуннов больше и многолюднее, чем показалось ей поначалу — воистину показалось, измученной голодом, усталостью и страхом. Сейчас же, снова и снова оглядываясь по сторонам, крепко прижимая к груди порученную посудину, Мулан все больше укреплялась в уверенности, что испытания духов предков, посланные за ее непослушание, еще не окончены.

Потому что селение было не просто велико — поистине громадно, и казалось даже больше городка, близ которого она выросла. Обитателей его Мулан, правда, почти не видела, кроме нескольких женщин у дальней палатки, однако нетрудно было предположить, сколько человек может уместиться здесь. А ведь это всего одно стойбище, одно из многих. Мулан не хотелось даже думать, сколько же всего гуннов обитает в степи, да и не только их... собственный народ вдруг показался девушке слабым и ничтожным на фоне многочисленных свирепых дикарей — что блоха на хребте грозного зверя. И если тот вдруг пробудится...

Нахмурившись, Мулан мотнула головой, отбрасывая мешавшие волосы, а заодно несуразные, совершенно ненужные мысли. Кто тут еще блоха... Невежественные дикари жадны, жестоки и суеверны и неспособны на совместные действия даже во имя собственного блага. Так говорил отец и наверняка был прав, ведь он не единожды воевал с коварными кочевниками и хорошо знал их повадки... если бы совсем недавно, в том роковом бою, Мулан не довелось убедиться в обратном. Нет, гунны оказались совершенно ожидаемо жестоки и неудержимы, но по всем правилам организованная засада и нападение не посрамили бы и капитана Шанга, и то, что он не применял ничего подобного... говорило лишь о благородстве молодого командира! В первую и главную очередь!

Перед мысленным взором снова встала возмущенно-презрительная гримаса на любимом лице, почти сразу же сменившаяся непроницаемо каменным выражением. Потерев локтем занывшую грудь, Мулан грустно вздохнула. Капитан сохранил ей жизнь тогда... но с тем же успехом мог бы и убить. Во всяком случае, это не было бы так больно. Где-то он сейчас? Помнит ли о ней хоть немного?

Задумавшись, Мулан не расслышала осторожных шагов — и вздрогнув, едва не выронила сосуд, когда кто-то коснулся ее локтя. Подкравшись незаметно, со спины — и уже поэтому опасный. Да и могли ли быть доброжелатели здесь, в змеином гнезде, полном врагов? Немного неловко девушка отскочила боком, чтобы отбиваться или убегать, если придется, пока не выпуская посудину, но готовая бросить в любой момент.

Не пришлось. Ее покой нарушила женщина, одетая примерно так же, как и виденные ранее жены гуннов, но простое медное кольцо в правом ухе — как и у нее самой, про себя заметила Мулан, неосознанно коснувшись своей серьги, — и коротко остриженные, выше плеч волосы выдавали в ней рабыню. Лишь потом, приглядевшись, девушка заметила и более темную, чем даже у смуглых гуннов, кожу незнакомки, непроницаемо черные глаза и чуть вьющиеся, местами пронизанные белыми прядями волосы, прижатые странной формы то ли платком, то ли повязкой, да и длинное диковинное ожерелье из простых камушков и костяшек, отчего-то напомнившее шамана. Но это все было потом, сейчас же Мулан настороженно рассматривала незнакомку, гадая, чего от нее ожидать.

— Очнулся-таки, слава великому Ашуру. Тебе хоть немного получше? — проговорила она, вновь напомнив Мулан шамана, хоть сказанное и осталось по большей части непонятным. Не зная что ответить, девушка покосилась на шатер, только сейчас вспомнив, что "хозяин" велел его починить. Может, он послал другую свою рабыню проверить, так ли расторопен и послушен новый раб? Мулан передернула плечами, гадая, как получше соврать.

— Ты говорить-то умеешь? Или немой? — не отставала та, протянула руку, собираясь коснуться лба. Мулан сердито сверкнула на нее глазами, отпрянув и едва не споткнувшись на пороге, мысленно желая онеметь уже ей самой. Быстрая скороговорка женщины казалась перестуком камешков, совершенно не укладываясь в сознании, но по-настоящему сердиться не получалось. Как-то слишком уж по-доброму, с сочувствием звучали слова незнакомки. Мулан с самого начала поклялась себе никому тут не верить — но эта женщина здесь тоже не по доброй воле, а значит, может и не желать ей зла.

Мулан прилежно напрягла память, пытаясь сообразить, что же ответить. Язык гуннов не слишком отличался от китайского, но незнакомка произносила уже привычные слова с каким-то странным шепелявым выговором. Оттого многие из них казались незнакомыми, но уж «говорить»-то Мулан сумела разобрать.

— Да, — сипло проговорила она и не узнала собственный голос. Затем, спохватившись и вспомнив, что она как бы мужчина, прокашлялась и добавила уже грубее: — А что?

— Как тебя зовут? Откуда ты? — тут же засыпала ее вопросами любопытная незнакомка. А когда Мулан переступила с ноги на ногу, перехватив поудобнее ставший, кажется, еще тяжелее сосуд, без лишних слов забрала его со словами: — Да поставь, никуда не убежит, — и последовав своему же совету, продолжала: — Господин шаман велел мне позаботиться о тебе, а трудно делать это, не зная имени, — она смущенно хихикнула.

Мулан сначала не поверила собственным ушам. Заботиться о рабе? Наверное, она снова что-то не так поняла. Впрочем, женщина выглядела вполне участливой и могла побеспокоиться о ней и сама. И потому девушка проглотила язвительный ответ о слишком длинном языке и его обычной участи и немного сухо ответила:

— Му… — она запнулась, дав себе мысленный подзатыльник. — Пинг. Я родом из Поднебесной Империи, — величественное наименование родины Мулан проговорила с особой торжественностью, но незнакомка, кажется, не была впечатлена. Что взять с невежественной рабыни?

— Мун-Пиинг? — переспросила женщина, смешно протянув букву "И". — Интересно. А я — Рамулла-Шамша, но все тут зовут меня Рам. Ты, наверно, попал в плен в недавней войне?

Мулан помрачнела при воспоминании о почти стершемся в памяти, но все равно таком обидном поражении. Наверное, до конца оно не забудется никогда. Но хуже всего — никто даже не ведает, где она и что с ней. Да и есть ли еще кому-то до этого дело? Ведь для всех она — предательница и обманщица, навлекшая несчастье на товарищей по оружие и позор — на семью.

От этих мыслей в носу защипало, и Мулан лишь усилием воли сглотнуть застрявший в горле комок. Не хватало еще расплакаться! Парень она или нет?

— Да, — буркнула она неприветливо. Затем, повинуясь неожиданному любопытству, спросила: — А ты?

Мулан и сама не знала, что вызвало этот вопрос. Ей совершенно не было дела до рабыни захватчиков и ее судьбы. Их пути на миг встретились, чтобы наверняка больше не пересечься. Зачем ей хоть что-то знать об этой, как ее... Рам? Однако... если она, Мулан, задержится здесь, они, может, еще встретятся. И как и любая рабыня, эта Рам тоже мечтает о свободе и поможет ей сбежать? Вдвоем сделать это и выжить будет проще. Мулан решила пока не думать о том, что они будут делать потом, в чужом и неприветливом краю, да и в какую сторону отсюда дом. Еще будет время задуматься об этом. Пока же... боги послали ей помощь в виде подруги по несчастью, и будет верхом неразумия отказываться.

— Наверное, — к ее удивлению, Рам почти беззаботно пожала плечами. — Я просто не помню, как оказалась здесь, наверное, еще совсем маленькой девочкой. А может, даже и родилась здесь.

— Наверное, очень трудно расти в рабстве, — дрогнувшим голосом отозвалась Мулан. Сознание тут же нарисовало ей суровую полную лишений жизнь, тяжелый труд и жестокое наказание за малейшую провинность. И ни малейшего просвета — кроме, может быть, матери, если та тогда еще была жива. Впрочем... Мулан неожиданно вспомнила собственную строгую матушку, не дававшую ей спуску — далеко не обязательно.

— Да что ты, нет, — Рам и правда не казалась ни запуганной, ни огорченной. — Господин добр и позволяет мне многое.

— Шаман? — сорвалось с губ неожиданно для самой Мулан, и она поспешно зажала себе рот. Рам удивленно расширила глаза, потом рассмеялась.

— Господин Много Лун почти не имеет дела с женщинами, как и велели ему духи, взамен дав великую силу целителя и предсказателя, — заметив, как Мулан недоверчиво пожала плечами, она запальчиво добавила: — Он ведь и тебя быстро поставил на ноги. Видел бы ты себя, Мун-Пиинг, когда тебя привезли сюда — кожа да кости. И как только на ногах держался.

Мулан собиралась не менее упрямо заверить женщину, что чего-чего, а уж сил ей хватает, но тут ее неожиданно снова повело, и она поспешила сесть.

— Снова плохо? — Рам сочувственно погладила ее по голове, и на сей раз желания оттолкнуть чужую руку не было. — Да ты поди голодный. А господин наверняка и не догадался...

Мулан хотела было возразить, но Рам и след простыл: взметнув длинным подолом, она убежала куда-то в сторону группы особо богато украшенных палаток. Девушка досадливо фыркнула и осторожно поднялась на ноги, про себя с неудовольствием думая, что с побегом, похоже, придется повременить. Впрочем, так даже лучше — она сможет помочь Рам, которая уже начинала ей нравиться.

Вернувшись в шатер, Мулан кое-как пристроила на место опорный шест, не желая дожидаться нареканий. Стоял он, правда, кривовато, но все же держался — а значит, сойдет. Она снова выбралась наружу как раз вовремя — вернувшаяся Рам уже успела ее хватиться.

— А ты шустрый, — с одобрением заметила она. — Вот, держи, — она всунула в руки слабо сопротивлявшейся Мулан что-то липкое и не особо приятно пахнущее. — Господин говорит, это хорошо восстанавливает силы, особенно когда переберет с кумысом.

Не удержавшись, Мулан фыркнула и все же отважилась опробовать незнакомое кушанье. Зря. На вкус оно оказалось еще более противным, чем по запаху, и желудок тут же скрутило в болезненной судороге. Девушка едва успела добежать до проема меж шатрами, не желая зрелищем своей слабости забавлять врагов. И уже там, скорчившись, извергла все проглоченное обратно. Тяжело дыша, присела на колени, норовившие вот-вот подогнуться, обтерла о подол рубахи замаранные руки, с трудом сдерживая слезы. А ведь хотела же никому не верить! Наивная дура!

— Прости, я не знала, что так выйдет, — подоспевшая Рам виновато топталась за ее спиной, не решаясь прикоснуться. Более всего Мулан хотелось ответить что-нибудь грубое, но сил не было — и она лишь бросила полный обиды и гнева взгляд. Женщина тут же исчезла из виду, но не успела девушка отдалиться от места позора, как та вернулась с миской, полной жирного, должно быть, козьего молока. — Вот, попробуй это. Должно пойти помягче.

Второй раз рисковать измученным желудком Мулан не стала. Поблагодарив, она шагнула в сторону шатра, но, не дойдя лишь пары шагов, споткнулась и выронила миску. Не пришлось даже сильно притворяться.

— Горе ж ты мое, — Рам всплеснула руками, — да ты так совсем ноги протянешь.

Мулан уже хотела огрызнуться, что от такой заботы она протянет ноги еще вернее, но не успела.

— Что здесь происходит? — из-за шатра показался шаман. Еще раз виновато охнув, Рам поклонилась ему, и даже Мулан почувствовала себя неловко. Хотя поспешно напомнила себе, что ей нет никакого дела до того, что подумает о ней этот старик.

— Этому мальчику, Мун-Пиингу, совсем худо, господин Много Лун, — запричитала она, скорбно сжав перед собой руки. — Его тело отказывается принимать пищу, и долго он так не протянет.

— На той пище, что и ты — совершенно точно, — неожиданно согласно кивнул шаман и лукаво сощурился. — Ведь твоя пустая голова наверняка потчевала его тем, что ест сама. А ему сейчас нельзя сразу приниматься за тяжелую пищу.

— Но как же тогда... — начала было Рам, но шаман уже не слушал ее. Скрывшись в тени шатра, тот на какое-то время задержался там, вернувшись с глубокой чашей какого-то настоя. Запах его показался Мулан знакомым.

— Выпей это, дитя, — наклонившись, шаман протянул девушке чашу, и завороженно глядя ему в глаза, та не посмела воспротивиться. Горьковатый настой на удивление легко и мягко заполнил нутро, наполняя тело звенящей пустотой и дремотой. Тоже откуда-то знакомые. Мулан вскинула слипающиеся глаза на старика.

— Похоже, я поспешил, сочтя тебя полностью здоровым, — проговорил тот и, отодвинув полог, приглашающе кивнул. — Отдохни еще, вода никуда не убежит, как остальная работа. У тебя еще много дней и ночей...

Не поднимаясь, так как не слишком верила ослабевшему телу, Мулан на четвереньках забралась внутрь и свернулась недалеко от входа. Страх, звенящее недоверие и напряжение — они отступили куда-то вдаль, растворились в травянистом запахе дыма, наполнившего шатер. Может, она вновь ошиблась и пожалеет об этом уже скоро — но не сейчас, точно не сейчас. Снова засыпая, она почувствовала, как ее накрывают чем-то плотным и теплым.