Участковый (джен)

По пыльной дороге, ведущей на окраину посёлка, шло четверо человек: трое мужиков и один мальчишка. Все они несли с собой вёдра и лопаты — дело шло к окончанию бабьего лета и пора было копать картошку. Шли молча — сбора урожая, хоть только благодаря ему они выживали в последние годы, никто не любил. Но выбирать было не из чего, да и, в общем-то, незачем. Поэтому и собрались всей семьёй, не взяв с собой только женщин, чтобы не мешали уговорить в процессе пару, а может, и больше, бутылок водки, захваченных, конечно, с собой и весело звенящих в ведре, что держал старший из мужиков.

Путь до огорода был не так уж и далёк — тот находился за старой промбазой на берегу маленького озера, которое все, от мала до велика, в посёлке, к недоумению мальчика, шедшего вместе со своими двумя дядьками и отцом, называли Ирюпинским.

Дойдя до картофельника, мужчины первым делом пропустили по стаканчику и только потом взялись за лопаты. Дело шло споро — взрослые подкапывали уже пожухшие кусты картошки, а мальчишка в две руки её собирал, изредка зарываясь глубоко в землю. Но ближе к середине поля мужики немного подустали, мальчик тоже выдохся, и они присели отдохнуть.

Пока дядьки и отец раскуривали папиросы и опустошали потихоньку уже початую бутылку, мальчишка наслаждался бутербродами и чаем из термоса и обдумывал, как сбежать хоть на несколько минут на старую промбазу — выкурить с утра припасённую папироску. Хоть он и не сомневался, что его дядьки и отец прекрасно знали о том, что он курит, но всё равно наглеть и дымить перед ними, чтоб заработать как минимум леща, он не собирался.

Поозиравшись по сторонам и поняв, что уйти незаметно у него не получится, мальчик решился спросить о том, что давно вызывало у него недоумение, — о странном названии озера, у берегов которого они как раз расположились на отдых.

— Пап, а почему озеро Ирюпинским называется?

— Озеро? — оторвавшись от разгоревшегося несколько жарко спора, через несколько секунд переспросил его отец. — Знаешь…

— Ха, да не слушай ты его! — перебив его, рассмеялся дядя Вова. — Он в то время в армии кирзачи стаптывал и эту историю только понаслышке знает.

— А расскажите, дядя Вова!

— Значит, дело было так…

* * *

Летнее утро накрыло тяжёлым, удушливым зноем маленький посёлок, расположившийся в распадке между двумя сопками. Сонные и вялые от жары люди неспешно выходили из своих домов и шли на работу, сквозь зубы матеря погоду и будний день. А в поселковом клубе, за дверью с вывеской «Участковый», мужчина, зевая, встал с дивана, на который прилёг отдохнуть пару часов назад, и уселся за стол, с тоской оглядывая кипы ещё не разобранных бумаг.

— Игнатьич! — хлопнув дверью, вбежал в кабинет участкового довольно немолодой мужчина в потёртом твидовом пиджаке и чёрных отутюженных брюках. Остановившись на пороге, он отдышался, согнувшись при этом в три погибели, и вновь повторил: — Игнатьич!

Сидевший за столом капитан милиции устало поднял голову от бумаг, над которыми трудился уже вторые сутки, и произнёс тоскливо:

— Что случилось, Олег Фёдорович?

Олег Фёдорович Лонков поначалу усмехнулся, увидев полные грусти и покрасневшие от недосыпа глаза участкового, а потом, вспомнив причину своего появления у него, выдохнул:

— Магазин…

— Что магазин? — насупился милиционер. Алексей Игнатьевич заступил в должность спустя год после двух громких преступлений лета тысяча девятьсот семьдесят первого года, в ходе расследования одного из которых был убит прежний участковый инспектор. И вот уже без малого пять лет хранил порядок на своей территории. Конечно, хватало проблем и мелких правонарушений, но таких громких и резонансных преступлений, как убийство детьми своего отца или игра в футбол зашитой в мяч головой милиционера, больше не случалось.

— Ограбили магазин мой и Витьку-бича порешили! — воскликнул Олег Фёдорович, картинно заламывая руки, несколько преувеличивая собственную трагедию. Деньги в кассе он оставил вчера вечером только из-за того, что их было немного, и вернуть выручку можно было всего лишь за удачных полдня, которые теперь хоть как его ожидали в скором будущем. Шутка ли, ограбление, да ещё и с убийством — всякий заглянет поглазеть на место преступления, а зайдя — скорей всего, что-нибудь и купит, чтоб лишний раз до магазина не тащиться. А Виктора Попова ему было совершенно не жаль. Да и зачем жалеть бича и пьяницу, от которого не было фактически никакой пользы? Но перед Игнатьичем, как того звали чаще всего, он готов был изобразить и искреннюю скорбь, и вообще всё что угодно — лишь бы участковый не замечал день ото дня копившейся стопки заявлений по факту его, Лонкова, мелкого мошенничества, а если говорить по-простому, обвеса. И участковый не замечал — зато всегда имел возможность получить и дефицитные стройматериалы, и забористую бражку, которую ставила жена Олега Фёдоровича.

Несколько мгновений Ирюпин вглядывался в глаза своему гостю, принёсшему чёрные вести, которые походя нарушили так долго хранимые в посёлке им, участковым, закон и порядок; а потом со вздохом открыл ящик стола и, достав оттуда бумагу и ручку, положил их перед Лонковым.

— Пиши заявление! — скрестив руки на груди и откинувшись на спинку стула, произнёс он.

— А может, без заявления обойдёмся? — ощутимо напрягся Олег Фёдорович. Он прекрасно знал, что Игнатьевич сам не будет расследовать это преступление, а передаст его следователю из города, который в ходе расследования обязательно узнает обо всех махинациях Лонкова от его щедрых на «доброе» слово односельчан.

— Ты мне под дурачка не коси! — рявкнул вдруг Ирюпин. — Хочешь, чтоб твои денежки вернулись? Пиши заявление, говорю. А про твои грешки люди молчать будут. Или, думаешь, они такие же, как ты? — усмехнулся он под конец над Фёдоровичем.

— Ладно, напишу, — проворчал Лонков, в уме уже подсчитывая убытки, которые обязательно должны были случиться после того, как участковый передаст дело следакам.

Спустя несколько минут он отдал Ирюпину исписанный листок и вопрошающе заглянул тому в глаза:

— Так сойдёт?

— Нормально, — улыбнулся капитан, разглядывая каракули, которые, наверное, даже лучшие дешифровщики страны не смогли бы разобрать. — Ты, случаем, на врача не учился?

— Нет, — обескураженно протянул Фёдорович. — А что, похоже?

— Да как бы тебе это сказать-то… Просто пишешь ты как курица лапой. Ладно, не в этом суть. Пойдём, посмотрим место преступления.

— Ты сам, что ли, пойдёшь? — удивлённо уставился на участкового Лонков.

— Конечно! Иначе наши все следы там затопчут, если уже этого не сделали. Ты, надеюсь, магазин свой закрыть не забыл?

— А вот этого, честно говоря, я не помню — закрыл или нет, — засомневавшись, ответил Олег Фёдорович. — Но я думал, следователь из города дело будет вести и осмотр он сделает.

— Правильно думал. В город я обязан сообщить о таком, но вначале должен убедиться, что преступление действительно произошло, а не тебе всё привиделось.

— С какого мне такое могло привидеться? — возмутился Лонков.

— Да с похмела, к примеру, — усмехнулся Ирюпин: — Сознавайся, пил вчера?

— Перед сном рюмочку опрокинул — это ж разве пил? — недоумённо и в то же время обескуражено протянул Олег Фёдорович.

— Значит, возможно, мы имеем дело с состоянием лёгкого опьянения, — проговорил, старательно пряча усмешку, Ирюпин, встав из-за стола и, сцепив руки за спиной, прохаживаясь взад-вперёд по кабинету. — А значит, возможна белая горячка, симптомы которой всем известны — это галлюцинации, агрессия, потеря ориентации во времени и пространстве и контроля над собой, что мы как раз очень ярко наблюдаем в твоём случае, — остановившись, он внимательно посмотрел на вытянувшее от удивления лицо своего собеседника.

— Да какая белая горячка?! — возопил Олег Фёдорович, придя в себя. — Игнатьич, побойся бога! У меня там ограбление и труп посреди магазина лежит, а ты…

— Ладно тебе, уж пошутить нельзя! — сделав вид, что сконфузился, ответил ему Алексей Игнатьевич. — Пойдём уже, поглядим на твой труп.

— Сплюнь, — недовольно буркнул Фёдорович.

Взяв в руки фуражку, участковый на пару секунд застыл, о чём-то задумавшись, а потом бросил её обратно на стол. Лето в этом году стояло жаркое, он даже китель старался не носить, исключая редкие дождливые дни, и обходился белой форменной рубашкой с галстуком.

Выйдя на улицу из своего душного кабинета, размещавшегося в поселковом клубе, гордо носящем имя дома культуры, хотя ничем похожим на культуру, особенно по субботам, там и не пахло, Алексей Игнатьевич вдохнул полной грудью и по привычке сыпанул на завалинку у крыльца горсть семечек на радость весело защебетавшим при виде угощения воробьям.

— Ну что, пойдём? — спросил его Олег Фёдорович, заметно волнуясь.

— Пойдём. Кстати, а чего ты нервничаешь? Словно сам ограбил? — ответил ему Алексей Игнатьевич.

— Алексей Игнатьевич! — возмущённо приподнялся на носках Лонков. — Вот не первый год тебя знаю, а всё никак к твоим шуткам привыкнуть не могу, — высказался он, когда Ирюпин, хлопнув его по спине, раскатисто захохотал.

Отсмеявшись, Игнатьевич посмотрел на свой посёлок, в котором он родился и вырос и который теперь был его, участкового инспектора, подконтрольной территорией.

Некогда зелёный, он всё больше и больше утопал в каменных джунглях — уже строился четвёртый многоэтажный дом, а в скором будущем обещали начать стройку ещё нескольких, поставив в план под снос с десяток мелких деревянных домов, чьи жители там обитали, наверное, ещё с тех времён, когда о посёлке самом не было и речи. Посёлок был молод: как административную единицу — рабочий посёлок городского типа — его признали только в не таком уж далёком тысяча девятьсот пятьдесят седьмом году, а первые поселенцы, зеки, которых сослали сюда по политическим статьям, здесь появились в двадцать девятом.

Путь до магазина Фёдоровича от клуба лежал через весь посёлок, и, идя знакомой дорогой, Игнатьевич размышлял вовсе не о предстоящем осмотре места совершённого преступления, а о судьбе земли, по которой шёл.

Так уж случилось, но работы в посёлке становилось всё меньше и ряды шахтёров из угольных шахт, которыми славилась эта земля, потихоньку редели. И народ понемногу, но начал спиваться от безделья. Отчего всё чаще и чаще вспыхивали бессмысленные драки на субботних дискотеках, что, единственные на все три района, у границ которых стоял посёлок, проходили под живую музыку. Всё больше появлялось на улицах хулиганов, люди становились злее, и фактически ничем уже не мог помочь им связанный законами и уставом участковый. А хотя хотелось иной раз встряхнуть за шкирку очередного пьяного идиота, бьющего свою жену или ребёнка просто из-за того, что ему вожжа под хвост попала. Но строгое правило «нет заявления — нет дела» мешало Игнатьевичу в исполнении такого хоть и маленького, но очень нужного для общества действия. Конечно, за пять лет, что он провёл здесь, будучи участковым, не случалось ничего такого, что могли назвать громким или ужасным преступлением — да, лилась порой кровь, но чаще всего никто не звал милицию в помощь, обходясь своими силами. И дело было даже не в какой-то особой нелюбви к тем, кто носил погоны и милицейскую фуражку, нет, просто посёлок был маленьким, все друг друга знали и вместо того, чтобы портить жизнь кому-нибудь уголовной статьёй, решали проблемы, выпивая с недругом мировую, тем более самогоноварение здесь было поставлено на поток, чему участковый, который сам был горазд выпить в компании друзей, хоть и косвенно, но потворствовал.

Так за нелёгкими раздумьями о судьбах мира в отношении маленького, но родного посёлка Игнатьич в сопровождении Лонкова дошёл до магазина хозяйственных товаров, чтобы осмотреть место преступления, совершённого накануне.

Дядька замолчал, то ли припоминая события тех давно минувших дней, то ли примериваясь к очередному стакану, которые ему уже налили братья, тоже с большим интересом слушавшие его незатейливый рассказ, но мальчишка не дал ему времени на передышку.

— Дядь Вов, а как так получилось, что этого бича убили, и главное, кто его убил? И при чём тут вообще Лонковский магазин?

— Экий ты пострел! — усмехнулся дядька и, хлопнув стаканчик водки, честно ему ответил: — Как это случилось, я знать не знаю, сам понимаешь, меня там не было. Но всё же, думаю, смогу тебе рассказать одну версию. Только правда ли это — я не знаю.

— Давай рассказывай, не томи душу ребёнку! — проворчал вдруг отец мальчика.

— Конечно, конечно, маленький ты мой! — засмеявшись, ответил ему его брат.

Мальчишка прыснул, а следом за ним покатились от смеха и мужики. Наконец, отдышавшись, дядя Вова продолжил историю:

— А накануне…

* * *

А накануне вечером известному на весь посёлок бичу Витьке Попову не спалось. И дело было не в сивухе, которой он перебрал на поминках тихо почившего в свой постели старика-шахтёра. Нет, что-то его тревожило, а что именно — он никак не мог понять, от чего маялся, то садясь на новенький «Муравей», скромно сверкающий хромированными рулём и крыльями в правом углу магазина, то вскакивая с него и беспокойно расхаживая по залу, переставляя с места на место хозяйственную утварь.

И казалось бы, чего он волнуется? Недели не прошло, как он, договорившись с заведующим магазина, Олегом Фёдоровичем Лонковым, начал сторожить магазин в ночную пору, получив в придаток не только харчи, которые с барского плеча щедро пообещал ему Лонков, но и крышу над головой. Чего он, собственно, не имел уже, почитай, годков двадцать, с тех пор как вышел из детского дома, получив аттестат. В посёлок он тогда попал только благодаря тому, что знал — здесь когда-то жила его мать, бросившая его практически сразу после родов, ещё в больнице. Он и пришёл сюда только ради того, чтобы взглянуть в её глаза и, возможно, плюнуть ей в лицо.

Но матери он здесь не нашёл — только её могилу: она умерла вскоре после того, как оставила его у роддома. А сердобольные люди не пустили его в дальнейший путь — дело шло к зиме. Он так и остался здесь, дома своего и семьи не заимев, помогая всем и спиваясь. Руки у него были золотые, но алкоголь и лень делали своё чёрное дело, и удача давно обходила Витьку стороной.

Непрошеные мысли о его горькой судьбе нередко посещали Виктора, но сегодня они не давали ему сосредоточиться на чём-то немаловажном. Наверное, он что-то услышал, чьи-то слова, обронённые вскользь, но задевшие его и не дававшие уснуть. И поэтому он бродил по залу, не в силах ни лечь поспать, ни спокойно посидеть на месте.

В какой-то момент, в очередной раз сидя на удобном сиденье грузового мотороллера «ТГА-200», в народе чаще называемого «Муравьём», он услышал грохот за дверью магазина, словно кто-то с силой вырвал закрытый сегодня вечером Лонковым амбарный замок на двери.

Вздрогнув от испуга и чуть не закричав, вовремя закрыв себе рот рукой, Попов попытался затаиться в тени, что с его немалым ростом — почти в два метра — было довольно сложно сделать. Но ему повезло. Вошедший молодой парень не особо осматривался по сторонам, сразу прикипев взглядом к кассовому аппарату, стоявшему на прилавке в противоположной от Виктора стороне, и лишь изредка посматривая наружу, где освещавшие ночные улицы фонари медленно гасли благодаря нездоровой инициативе поселкового совета по экономии электроэнергии.

Поняв, что парень его не заметил, Витя решил того напугать. Не хотелось ему губить молодость парня и поутру сдавать его заведующему магазином, а то и участковому. Сам Попов, хоть был и алкашом, и бичом, но воровать чужое не мог — совесть не позволяла, пусть даже и нужда его иногда толкала на этот отчаянный шаг. И хоть местные жители не однажды писали на него заявления о воровстве продуктов и мелкой утвари, но и нынешний, Алексей Игнатьевич Ирюпин, и прошлый участковые не давали им ход, зная, что Витька никогда и ни под каким видом не совершит кражу — даже если будет помирать с голоду.

Дождавшись, когда парнишка пройдёт пару шагов к кассе, Витя тихим голосом спросил:

— Ну и на кой ты сюда забрался?

Как он и ожидал, мальчишка чуть не подпрыгнул со страха. Быстро обернувшись, он глазами по пять рублей, наверное, с трудом разглядел силуэт неизвестного, что только что заговорил с ним. А когда увидел, кто перед ним, то попытался изобразить что-то непонятное на своём лице — то ли улыбку, то ли оскомину, нелепые, в общем-то, для сложившийся ситуации:

— А, это вы, дядя Витя! Здрасьте!

На что Виктор сделал то, что считал более-менее правильным, — встал и, пользуясь длиной своих рук и их силой, схватил паренька за шиворот, приподнял над полом и хорошенько встряхнул.

— А ну давай вали отсюда, не позорь родителей! — прорычал Попов парню в ухо, на что тот извернулся, блеснул металл и раздался грохот выстрела.

Оглушённый, Витька сразу и не понял, что произошло. Лишь почувствовал, как его рука онемела и отпустила воротник куртки парня, вторая же рука дёрнулась к груди, из которой лилось что-то обжигающе горячее и терпко пахнувшее железом. Потом его ноги подкосились, он завалился навзничь, и, сколько ни пытался он приподняться и сказать что-то важное молодому парнишке, совершившему это с ним, ему это никак не удавалось. В бессилии он закрыл глаза. В его затуманенном неожиданно появившейся и всё больше и больше нарастающей болью разуме стремительно пронеслась мысль: «Вот и свидимся, мама!». Черты его лица, давным-давно огрубевшего от палящего солнечного зноя и лютых зимних холодов, разгладились, на губах появилась мягкая, блаженная улыбка. Он умер.

А его случайный убийца, осознав, что сотворил, выбросил в угол зала, словно обжёгшись об его холодный металл, револьвер, и уже сам не понимая, зачем это делает, выгреб все деньги из кассы, разбил с пинка оконное стекло и выбрался через него на улицу.

Добежав до здания старой промбазы, которую закрыли, ещё не открыв, он долго сидел, слушая, как стучит по шиферу начавшийся дождь и заунывно воет ветер, словно оплакивая очередную человеческую глупость.

— Вот примерно так оно и случилось, то преступление… — задумчиво произнёс дядя Вова. — А как оно было на самом-то деле, тебе уже никто рассказать не сможет, почитай, уже двадцать пять лет с тех пор.

— Но зачем, зачем он это сделал? — спросил мальчишка.

— Зачем? Врать не буду, но поговаривали тогда, что парень тот пошёл на преступление из-за наркотиков. Они в то время как раз только появились в посёлке… А может, из-за чего другого, не знаю я, если честно.

— Понятно, — разочарованно вздохнул мальчик. — А что было дальше? Нашёл Ирюпин преступника или нет?

— Конечно нашёл…

* * *

Подойдя к магазину хозяйственных товаров и остановившись поодаль, Алексей Игнатьевич с улыбкой разглядывал толпу, собравшуюся у закрытых дверей магазина с наспех навешанным замком. Люди вели себя более-менее смирно, лишь тихо переспрашивая друг у друга, почему магазин закрыт и где Лонков.

— Видишь, Фёдорович, а ты говорил, что люди у нас несознательные, — обратился Алексей Игнатьевич к своему спутнику. — А они магазин не громят и не сулят кары его заведующему.

— Ты, Игнатьич, подожди, вот как мы им сообщим, что магазин сегодня не откроется, так эти сознательные нас такими матерными покроют, что сапожник любой покраснеет от стыда, — усмехнулся Лонков.

— А вот это мы сейчас и посмотрим, и услышим! — согласился с ним участковый и окликнул толпящихся у дверей людей: — Товарищи! Прошу минуточку внимания! Магазин хозтоваров временно закрыт из-за произошедшего в его пределах преступления! Попрошу всех разойтись!

Как он и ожидал, его слова не возымели должного эффекта, лишь усилив шепотки людей, среди которых он услышал довольно интересную информацию, которую сам узнал не более получаса назад.

— Ты кому успел рассказать про ограбление? — грозно спросил он у Фёдоровича.

— Никому конечно. Сразу как увидел, к тебе побежал.

— А почему народ в подробностях уже знает, даже побольше моего? — скрестив руки на груди, спросил, хмурясь, Ирюпин и неожиданно позвал одного мужика из толпы: — Семёныч! Охлопков! Подойди сюда! — а когда тот подошёл, попросил его: — Расскажи, что знаешь о том, что произошло в магазине.

Лев Семёнович Охлопков, уже довольно пожилой мужчина, ветеран Великой Отечественной войны, озадаченно потёр короткую козью бородёнку и начал рассказывать:

— Люди говорят, сегодня ночью магазин вскрыли, денег унесли немало и товару, а ещё сторожа убили. Говорят, банда орудовала.

— Услышал, о чём люди судачат уже? — взмахом руки отпустив Семёныча, который тут же начал подливать масла в огонь, шёпотом рассказывая новую версию происходящего, якобы услышанную им лично от участкового, спросил Ирюпин у Фёдоровича.

— Да никому я не говорил, Христом Богом клянусь, партией, то есть! — перекрестившись, ответил ему Лонков.

— Ладно, не суть важно. Только вот как теперь их отогнать отсюда? — почёсывая подбородок, спросил сам у себя Игнатьевич.

— Да как ты всегда делаешь! — усмехнулся Олег Фёдорович.

— И то верно! — сразу понял его участковый и вновь обратился к толпе: — Товарищи! Для составления протокола и осмотра места происшествия мне требуются пара человек, понятых…

Не успел он договорить, как люди быстро начали расходиться, внезапно вспомнив о своих срочных делах. Замешкавшихся Семёновича и Аграфену Оладьеву, дородную бабёнку, привечавшую всех мужиков без исключения и гнавшую лучший на весь посёлок самогон — чистый, словно слеза Христова, — Ирюпин подхватил под ручки и, не дав им смыться подобру-поздорову, от всего сердца поблагодарил за содействие органам.

Осмотр он начал с двери, тщательно запротоколировав, что замок был вскрыт не при помощи родного ключа, а предположительно, ломиком или фомкой.

Пройдя в зал, он посмотрел на труп, а потом уставился на следовавшего по пятам Фёдоровича:

— Ты скорую хоть вызвал или как?

— Нет, — помотал головой Лонков. — А надо было?

— Конечно! Срочно вызывай, пустая твоя башка!

Олег Фёдорович ушёл в подсобку, где стоял телефон, а Ирюпин, быстро осмотрев кассовый аппарат и записав в протокол результаты осмотра, перешёл непосредственно к телу убитого. То уже успело закоченеть и немного попахивало. Установить точную причину смерти было просто — дырка в груди от пули красноречиво свидетельствовала, что Попов умер не от отравления этиловым спиртом. Не надеясь особенно найти орудие преступления, Алексей Игнатьевич осмотрел разбитое неизвестно зачем окно и заметил на нём несколько уже засохших капель крови, что сразу же записал. В этот момент его окликнул Семёныч, который заметил что-то лежавшее неподалёку от трупа, что проглядел сам Ирюпин.

Внимательно осмотрев указанное Семёнычем место, участковый поднял с пола револьвер, повертел его в руках и замер.

Он знал этот револьвер. Не так давно он отобрал его у мальчишек, которые так и не сознались, где его взяли. Но он же собственноручно запер его в сейфе у себя дома.

Лонков вернулся с докладом о вызове скорой, но, увидев одновременно посуровевшее и погрустневшее лицо Алексея Игнатьевича, промолчал, поняв, что случилось неладное.

А сам Ирюпин, схватив револьвер, неизвестно как оказавшийся на месте преступления, чуть ли не бегом устремился на улицу. Его ждал один очень серьёзный и неприятный разговор.

Пройдя несколько шагов по улице, Алексей Игнатьевич остановился и крепко задумался. Странная находка на месте преступления — револьвер, отобранный им у пацанов, — не давала ему покоя. Только увидев его, он помчался сломя голову, не завершив даже осмотр, а ведь, возможно, он сделал неправильный в сложившейся ситуации вывод, и человек, которого он хотел обвинить в преступлении, даже ещё и знать ничего не знал о нём.

Хорошенько подумав, Ирюпин вернулся к магазину хозяйственных товаров, у порога которого его встретил возмущённый и обескураженный внезапным уходом участкового Лонков.

— Ты куда это сорвался? — совершенно забыв о всяких приличиях и субординации, завопил тот, завидев возвращающегося Алексея.

— Подышать свежим воздухом, — сам понимая нелепость своего ответа, отмахнулся капитан. — Понятые ещё не ушли?

— Нет! — осклабившись в ехидной усмешке и разводя руками, ответил ему Олег Фёдорович. — Ждут вас, ваше благородие, пока вы надышитесь!

— Так ушли или нет? — не счёл нужным отвечать на подколку Алексей Игнатьевич.

— Я же тебе уже сказал! Стоят, тебя ждут. Ну что ты, Игнатьевич, ей-богу?

Проигнорировав своего собеседника, Ирюпин повернулся на звук сирены — из-за поворота выехала машина скорой помощи и остановилась как раз напротив него. Из неё вышел знакомый Алексея — хотя в таком маленьком посёлке кого-то не знать было невозможно в принципе, — врач скорой помощи Пирогов Антон Павлович. Поприветствовав и пожав руку Алексею Игнатьевичу, он спросил:

— Ну, что случилось тут у вас? А то звонивший ничего толком не объяснил, лишь истерил и орал в трубку.

— У нас тут случился труп! — усмехнулся Алексей Игнатьевич, посмотрев на Лонкова строгим взглядом.

— Тьфу ты! Бля, а раньше нормально сказать не могли? — зло откликнулся Пирогов, в сердцах сплюнув. — Вот кто звонил? Только, Алексей Игнатьевич, не говори, что ты, в жизни не поверю.

— Я звонил! — покаянно склонил голову Олег Фёдорович. — Ты уж прости меня, Палыч, но не знаю я, что говорить в таких-то случаях.

— Что говорить? Так и говорить надо: у нас труп, высылайте труповозку! А то ты звонишь и говоришь прямым текстом, мол, мне скорую срочно к магазину хозяйственных товаров. Бля, ну словно дитя малое, всё тебе, что ли, объяснять?

— Ну я ж в первый раз по такому случаю звонил.

Антон Павлович ещё раз беззлобно выругался и вместе с санитаром, Мишкой Вдовиным, зашёл внутрь магазина. Вышли они быстро, буквально через минуту, неся тело убитого Виктора Попова на носилках. Остановившись на секунду рядом с участковым, Палыч спокойно проговорил:

— Я, конечно, не патологоанатом, но здесь дело, в общем-то, ясное — проникающее пулевое ранение в область сердца, что и послужило причиной летального исхода. Но ты и сам, наверное, догадался?

Алексей Игнатьевич в ответ лишь кивнул и, проводив глазами уехавшую через некоторое время машину скорой помощи, вновь приступил к осмотру места происшествия.

Но больше ничего важного он не нашёл, как, собственно, и полагал. Единственными зацепками были и оставались найденный на месте преступления револьвер и капли засохшей крови на осколках стекла. Ну и ещё пуля в теле убитого, которая, в чём он не сомневался, была выпущена из найденного нагана.

Составив протокол, как велели устав и инструкция по организации работы участкового инспектора милиции, и заручившись подписями понятых, Алексей Игнатьевич вернулся к себе в кабинет, где сделал два звонка: один обязательный, с докладом о происшествии в городской отдел милиции, а второй — знакомому следователю, с которым он вместе когда-то учился в школе милиции, с просьбой взять это дело.

Следователь, Геннадий Сергеевич Лавров, долго не брал трубку, но всё же Ирюпин дождался ответа:

— Алло? Лавров слушает.

— Здорово, Гена! Узнал?

— Леха, ты, что ли? По какому поводу звонишь? Просто так или дело?

— Дело, Гена, дело. А ещё и тело, — горько усмехнулся в трубку Игнатьевич.

— Так, Лёша, ну-ка поподробней!

— Помнишь Лонкова? Он недавно магазин хозтоваров открыл, а сегодня ночью его ограбили.

— А тело тогда откуда?

— Магазин ограбили, а сторожа его, Витьку Попова, бича нашего местного, завалили там же. Может, приедешь? Мне твоя помощь очень бы пригодилась. В этом деле много странностей.

— Конечно приеду, о чём разговор? Тем более начальство, зная, что я из посёлка родом, всяко меня туда отправит. Так что, скорее всего, завтра вечером жди.

— Спасибо, Гена, — произнёс Ирюпин и положил трубку.

После этого он с чувством выполненного долга вновь зарылся в квартальные отчёты, с которыми провозился до вечера.

Переступив наконец после безумного рабочего дня порог своего дома, Алексей Игнатьевич вкусно отужинал и вновь задумался о преступлении в магазине хозяйственных товаров.

Размышляя над этим делом, он вспомнил, для чего утром так неожиданно сорвался с места преступления, и направился проверить сейф, в котором обычно хранил не только свой табельный пистолет, но и с недавнего времени тот самый револьвер.

Открыв сейф, Алексей Игнатьевич чуть не сел на пол — он был пуст. И хотя Ирюпин был точно уверен, что наган лежит в ящике с вещественными доказательствами, аккуратно запакованный и пронумерованный, то о судьбе табельного оружия ему ничего не было известно, так как и его он доставал крайне редко — только для приезжавших из города проверок или отправляясь на стрельбы.

Терзая себя беспокойными мыслями и всё более и более дикими предположениями о том, кто всё-таки является преступником, а это был всяко кто-то из своих — он подозревал и самого Олега Фёдоровича, и Семёновича, и даже один раз подумал на убитого Витьку Попова, — он не заметил, как уснул.

Проснувшись ранним утром, он прошёл на кухню, где встретил своего сына — Алексея, разгильдяя восемнадцати лет от роду, на уме которого были лишь алкоголь и красивые девчонки, с чем его отцу с грехом пополам, но приходилось мириться.

— Здорово, сынок! Порадуй отца — напои его крепким чаем! — поприветствовал Алексей Игнатьевич сына.

— Здорово, пап! Присаживайся! — ответил ему Лёшка, кивая на уже накрытый к завтраку стол.

— Неужто это мне? — усмехнулся Алексей Игнатьевич, с удовольствием присаживаясь за стол и беря в руки кружку горячего чая.

— Тебе, тебе! А кому ещё-то? Ты же со своей работой иной раз и пообедать забываешь, — засмеялся в ответ сын.

Некоторое время они пили чай в тишине, а потом Алексей Игнатьевич спросил:

— Слушай, Лёша, а вчера на трибуне никто деньгами не хвастался?

Трибуна — маленькая сопка на окраине верхнего района посёлка — была любимым местом сбора молодёжи. Там обычно лился рекой алкоголь и струился табачный дым, заслоняя плотной завесой небо, — все взрослые об этом знали, но закрывали на это глаза.

— Да нет, ничего такого не было, — на мгновенье задумавшись, ответил ему Лёшка. — Да и, в принципе, вряд ли кто вчера деньгами швырялся бы. Не дураки ведь совсем уже.

— Это почему же?

— Так об ограблении магазина весь посёлок уже знает. И каким идиотом надо быть, чтобы деньгами после такого швыряться налево и направо?

— Это точно. Прости, но я ещё кое-что у тебя спрошу — ты, часом, в мой сейф недавно не лазил или кому из друзей не показывал его содержимое?

— Пап! — воскликнул удивлённо Лёшка. — Я код от него не знаю. Да и что я, пистолета никогда не видел?

— Ладно, — сокрушённо помотал головой участковый. — Пора мне на работу. Ты уж извини меня, если что.

— Да ладно, батя, работа у тебя такая!

Придя в клуб и войдя в свой кабинет, Алексей Игнатьевич, ожидая скорого приезда следователя или оперативников из города, вновь начал размышлять над случившимся позавчера ограблением.

Если правильно подумать, то выходило, что преступление совершил кто-то из молодёжи. Старикам копейки Фёдоровича были без надобности, никто из старшего поколения не знал особой нужды в финансах, работая либо в городе, либо на угольных шахтах, да и не пошли бы они на убийство. А вот молодой — это был верный вариант, денег пацанам вечно не хватало, алкоголь и импортные сигареты стоили недёшево, да и пофорсить неплохим капиталом перед городскими фифами тоже было дорогим удовольствием. А помня свою бесшабашную буйную юность, Алексей Игнатьевич готов был погоны съесть, что убил Витьку Попова и ограбил магазин кто-то из молодых.

Но, как правильно размышлял его сын, сейчас раскидываться украденными деньгами убийце было не с руки — он, Алексей Игнатьевич, был настороже, да и поселковый люд рыл землю, разыскивая преступника.

А значит, преступник деньги спрятал. В дом их он точно не мог отнести, а вот поблизости от магазина, на старую промбазу, служившую местом для игр уже нескольким поколениям, — возможно. Алексей Игнатьевич, сам облазивший её в своём далёком детстве вдоль и поперёк, мог, не напрягаясь, назвать несколько укромных мест, где можно было даже слона спрятать, появись у кого-нибудь такая блажь.

Поняв, что нужно сейчас делать и куда идти, Алексей Игнатьевич покинул свой кабинет, захватив на всякий случай тозовку⁽¹⁾ и окунувшись в прохладу улиц — пока он размышлял, тихонько подкрался вечер.

Пройдя к промбазе, он до поздней ночи тщательно её обыскивал, всякий раз замирая, слыша чьи-нибудь голоса или шаги, раздававшиеся с улицы. Он знал, что преступник не сегодня, так завтра обязательно вернётся проверить свой тайник.

Его поиски увенчались успехом лишь после полуночи. Деньги были аккуратно сложены в пакет, призванный спасти их от сырости и помещённый в пачку от папирос «Беломорканал». Пачку преступник спрятал в кабине ЗИЛа, неизвестно как попавшего внутрь здания ещё в незапамятные времена, да так и оставшегося здесь навечно.

Удобно расположившись на чудом уцелевшем сиденье давным-давно наполовину растащенного на запчасти грузового автомобиля, участковый стал ждать.

Ждать ему пришлось очень долго. Лишь с первыми лучами солнца послышался какой-то шум, кто-то вполголоса ругнулся, и в кабину грузовика залез и замер в испуге, увидев участкового, молодой парень.

Сонно прищурив глаза, Алексей Игнатьевич попытался разглядеть лицо и охнул, поняв, кто перед ним:

— Лёшка!

— Прости, батя, — тихо проговорил его сын и нажал на курок. Грохнул выстрел. Участковый не успел даже шелохнуться до того, как пуля, выпущенная из пистолета, который сжимала рука его сына, оборвала его жизнь.

Сглотнув нечаянные слёзы, Лёшка взглянул на убитого им отца и выпрыгнул из кабины. Вскоре он вернулся, сжимая в руке топор, который когда-то в детстве спрятал здесь, играя вместе с друзьями. Топор был ржавым и тупым, но силы у Лёшки было немерено. Вытянув из кабины грузовика труп, он начал рубить его на части, которые покидал в один из кулей из-под картошки, во множестве лежавших вокруг.

Прошло несколько часов, когда, наконец сделав своё жуткое дело и даже не пытаясь задуматься, что он натворил, так как ещё вчера решил во что бы то ни стало идти до конца, к чему это его ни приведёт, Лёшка взял мешок и, волоком таща его, двинулся на выход. Неподалёку от промбазы было маленькое озеро, в котором он решил скрыть следы своего злодеяния. Но не успел он выбросить туда мешок с останками отца, как позади него раздался чей-то властный окрик:

— Стоять!

1) Малокалиберная винтовка тульского оружейного завода.

Вернуться к тексту

— И это всё? — разочарованно протянул пацан. Его, казалось, не удивило, что преступником оказался сын участкового.

— Всё, — пожал плечами дядя Вова.

— Ну, так нечестно. А кто закричал в конце?

— Точно, Вов, не досказал ты, — согласились с мальчиком его отец и молчавший доселе второй дядька.

— Ладно, ладно, расскажу! Чёрт с вами!

* * *

Геннадий Сергеевич Лавров положил трубку телефона и крепко задумался. Уже не впервые ему звонил Алексей Ирюпин, с которым они были очень дружны и которого Лавров часто выручал, когда тот на свой страх и риск заминал преступления, которым не хотел давать ход. Но на этот раз, видно, случилось нечто совсем из ряда вон выходящее. Голос Лёшки был грустным и взволнованным.

Подумав немного, Геннадий Сергеевич решил не торопиться с поездкой в посёлок и закончить все дела, которые тоже уже давно ожидали его вмешательства. Благо, он сам предупредил Ирюпина, что появится только завтра вечером, и надеялся, что тот ничего глупого не совершит.

Вечером следующего дня он прибыл в посёлок. На рабочем месте и дома, как Лавров, впрочем, и ожидал, участкового не было. Расспросив Лонкова, которого он встретил возле дома Ирюпина, о совершённом преступлении, Геннадий пошёл к магазину и самостоятельно осмотрел место событий, не переставая думать о том, куда мог запропаститься участковый. По всему выходило, что Ирюпин не дождался его и сам начал расследование, что нисколько не радовало Лаврова. Он прекрасно знал нрав Алексея, который легко мог наломать дров там, где нужно было подходить к делу обстоятельно и спокойно.

Вместе с Геннадием на месте преступления крутился и Олег Фёдорович. Он помнил Гену ещё с младенчества, а потому позволял себе некоторую фамильярность и наглость, расспрашивая его о всяких незначительных сейчас событиях из жизни Лаврова: семье, работе и о многом другом.

— Олег Фёдорович, если вы думаете, что я не знаю о ваших махинациях с обвесом, то вынужден вас разочаровать. А сейчас не мешайте работать. Лучше поищите мне кого-нибудь, кто видел, куда делся Ирюпин, — устав отвечать на бессмысленные и мешающие ему вопросы, прервал Геннадий словоблудие Лонкова.

— Так это мы быстро! — кивнул Олег Фёдорович и только собрался выскочить из магазина, как до него дошло. — Постой, так ты что, знаешь?

— Конечно знаю. Мне уже давно Лёшка рассказал. И мы с ним прикрываем тебя, Олег Фёдорович, от суровой руки закона. Так что вот как-то так!

— Ну, тогда я пошёл, — вздохнул Лонков и вышел из магазина, оставив Геннадия одного.

Вернулся он быстро, ведя за ухо мальчонку.

— Вот, — удовлетворённо произнёс он, отпуская пацана. — Сашка видел, куды Ирюпин делся.

— А зачем вы его за ухо приволокли? — сделав вид, что рассердился, спросил Лавров.

— Да он идти не хотел. Тебя, Гена, боится! — усмехнулся Фёдорович.

— И ничего я не боюсь! — воскликнул Сашка. — А участкового я у промбазы видел.

— Спасибо, — искренне поблагодарив мальчишку, отпустил его Лавров и крепко задумался. — На промбазе, значит. И что он там забыл?

— Да чего гадать-то! Пойдём и узнаем, — произнёс Лонков.

— Э, нет. Ты, Олег Фёдорович, останешься здесь, а ещё лучше, если домой пойдёшь. Я и сам справлюсь, если что.

— Но…

— Никаких но! — отрезал Лавров и быстрым шагом покинул магазин.

До промбазы идти было недалеко, всего пару минут, и Лавров отчасти догадывался, почему Ирюпин пошёл туда. Промбаза уже для многих поколений являлась излюбленным местом для сборищ. Спрятать здесь что-либо, например, деньги, было очень просто.

Подойдя к промбазе, он услышал странный шум — словно что-то тяжёлое волокли в сторону двери — и затаился. Через несколько секунд дверь приоткрылась, и из неё боком вышел тот, кого Геннадий совсем не ожидал увидеть. Лёшка, сын участкового. Он тащил волоком чем-то наполненный и оставляющий кровавый след мешок. Пыхтя и ежесекундно вытирая выступающий пот со лба, он дотащил мешок до озера и только попытался спихнуть его в воду, как Геннадий вышел из тени, громко его окликнув:

— Стоять!

Круто развернувшись, Алексей в изумлении уставился на Лаврова. В его руке подрагивал пистолет.

Догадавшись всё-таки о том, что лежало в мешке, Лавров сокрушённо покачал головой и спросил:

— Лёшка, Лёшка, ну и зачем ты отца завалил?

— Я не хотел…

— Конечно не хотел… Но ты его убил. И Витьку Попова ты тоже грохнул. Зачем? Ради чего?

— Вам не понять!

— Конечно, куда уж мне, дураку. И твой отец был дураком. Что, с наркотиками связался, да? Деньги ведь на дозу нужны были, не так ли?

— Откуда… — ошеломлённо прошептал Лёшка, а потом неожиданно закричал, направляя на Лаврова пистолет. — Вы ничего не понимаете! Он бы всё равно не помог!

Реакцией Лавров не был обижен — не успел Лёшка направить на него пистолет, как он выхватил свой и выстрелил, целясь ему в ногу.

Утром Лёшку забрали в КПЗ. Милиционеры, которые за ним приехали, знали, что он натворил, и не стеснялись как в выражениях, так и рукоприкладстве.

Ирюпина, как и Попова, похоронили в один день, а их убийце светил немалый срок.

* * *

— Вот так всё это и было. Может, я где и приврал, но рассказал всю историю так, как сам её знаю, — закончил дядя Вова свой невесёлый рассказ. — Вот почему озеро Ирюпинским и называется. А кто тебе по-другому расскажет, ты им не верь.

— Спасибо, дядь Вов.

— Ладно, хлопцы, отдохнули, сказку послушали — пора за дело приниматься! — произнёс дядя Вова, хлопнув себя по коленке. — Солнце уже высоко, а картошка сама себя не выкопает!

Смеясь и ругаясь, все четверо вновь схватились за лопаты и принялись за работу.