Дорогой смерти (джен)

Кот появился неожиданно — Долохов просто почувствовал чужое присутствие и резко отпрянул в сторону, уходя от возможного удара в спину.

— Чего скачешь? — недовольно поинтересовался кот, размером куда больше напоминающий среднюю собаку, нежели обычного домашнего зверя. — Сам говорил, что уже не мальчик, — напомнил он, степенно подходя к нему.

— А не люблю, когда со спины заходят, — сердито ответил Долохов.

— Так тропка узенькая, — удивился кот. — А по обочине сам иди, — он подошёл ближе и, фыркнув негромко, сказал: — Ну, идём дальше, что ли. Нашёл, кого в помощники выбрать, — недовольно пробормотал он.

— Ну, так знакомый драккл всегда лучше незнакомого, — пожал плечами Долохов.

Клубочек, до того спокойно пережидавший их беседу, недовольно подпрыгнул на месте и покатился дальше, и Долохов, посмотрев на попутчика, двинулся следом.

— Ты не останавливайся, молодец, — посоветовал кот. — Клубок ждать не любит — у него и другие дела есть, кроме как тебя по тропкам водить... как искать думаешь? — спросил он.

— Кого искать, Кащея? — удивился Долохов. — Так клубок нас к нему и выведет.

— Себя искать, — раздражённо дёрнул хвостом кот. — Или ты к Кащею на службу наняться удумал?

— Хватит с меня службы, — буркнул Долохов. — На всю жизнь наслужился. И на всю смерть тоже. Вот увижу вашего Кащея, тогда и посмотрю, как и что искать.

— Кащея ищешь? — услышал он тихий шёпот, больше похожий на ветер, и увидел вдруг стоящего на обочине человека. Высокий и очень худой, он был облачён в длинную тёмную хламиду, а его полностью лишённая волос голова больше всего напоминала обтянутый кожей череп.

«Твою мать, — тоскливо подумал Долохов, — и здесь дорогой Повелитель, люби его мантикора».

— Ищу, — настороженно ответил он.

— Почто? — спросил человек — его голос был слишком высок для мужчины и слишком низок для женщины и до отвращения напоминал голос того, кого, вроде бы, здесь никак уж не должно было быть.

— Надо, — коротко сказал Долохов, настороженно глядя на существо. Экая погань.

— Считай, что нашёл, — сказал человек, выходя на тропинку. Кот зашипел негромко и сел между ним и Долоховым спиной к последнему — и Антонин видел, как нервно подрагивает его пушистый хвост. — А-а, — глумливо протянул странный человек. — Защитничка себе выбрал? Хороший выбор, — одобрил он. — Да только не поможет тебе.

— Нашел — так нашел, — усмехнулся Долохов. — Вот только еще не всё нашел, что искал.

— Так зачем ты меня искал? — поинтересовался мужчина, не трогаясь с места. — Службу ищешь? Мне слуги нужны, — кивнул он. — Вижу, что и опыт у тебя есть, и сила.

— Да нет, службу я уже не ищу, — ответил Долохов. — Послужил, довольно с меня.

Он подумал, что если бы Лорд в своё время не предложил выпускнику Дурмштранга Антонину Долохову принять метку, то вся его жизнь сложилась бы иначе. И вряд ли хуже — хуже уже просто некуда.

— А зачем же пришёл тогда? — кажется, удивился... Кащей, да. — Предложить тебе мне нечего... девицу ты никакую не ищешь, вода живая да мёртвая тебе ни для кого не нужна... так зачем?

— А то ты не знаешь, — проворчал кот.

— Себя я ищу, — ответил Долохов. — Себя, а не службу или девицу. Только девиц мне и не хватало.

— Не хватало — держи, — хмыкнул Кащей — и пропал, а на его месте обнаружилась очень грустная девушка, наряженная в голубой сарафан. — Развеселишь её — придёшь, — раздался голос Кащея откуда-то сверху. — Сроку три дня тебе.

— Язык у тебя без костей! — упрекнул его кот, подходя к девице, которая тут же начала хныкать, поближе. — Ну что — весели теперь, — кот уселся, глядя на Долохова своими большими глазами и подёргивая левым усом, больше напоминающим тонкую и очень острую спицу.

Долохов оторопело смотрел на плачущую девицу, абсолютно не представляя, как её развеселить. Вот до слез довести или напугать до полусмерти он мог легко. Не анекдоты же ей рассказывать? А, была не была.

— Встретились как-то авроры с Пожирателями смерти в одном борде... кабаке, — начал он.

Девица горько всхлипнула и печально поглядела на Долохова — зато кот анекдот оценил и расхохотался так, что аж опрокинулся на спину.

— А ты весёлый, — промурлыкал он.

Девица заплакала.

— Да мать... Сударыня, вы бы хоть водички выпили, — устало сказал Долохов после двухчасового анекдотного марафона, во время которого девица упоенно рыдала. — Это ж обезвоживание организма будет, и иссохнете тут, как земля в засуху.

Девица вдруг перестала плакать и, удивлённо на него посмотрев, в первый раз подала голос:

— Как это?

И Долохов, обрадованный окончанием слезоразлива, начал рассказывать о том, как его по молодости занесло в Сахару.

Девица, как ни странно, не плакала — но и, увы, не смеялась. А когда он закончил, вздохнула и очень грустно, но хотя бы без слёз, спросила:

— А где это — столько сахара? Что даже холмы из него?

— Какого сахара? — не сразу сообразил Долохов. — А... Не было там никакого сахара, это название такое. Песок один.

Девица вдруг хихикнула — но тут же вновь посерьёзнела.

— Кто ж простой песок сахаром называет? — удивлённо спросила она.

— Не считается, — тихо пробормотал кот. — Но уже близко.

— Магглы, — махнул рукой Долохов, — что с них взять. Хотя вот оазисы там... Да. Красота. Если дойдешь, конечно, а не на мираж нарвешься.

— Как это? — девица глядела на него очень заинтригованно.

— Ты б попроще с ней, — посоветовал кот, подходя к ним и ложась у Долохова в ногах, от чего тем мгновенно стало жарко.

Долохов хотел было отпихнуть тяжеленного кота, но передумал.

— Мираж как? А вот представь, — начал он, — идешь ты по жаре, солнце как печь раскаленная, пить хочется, а воды нет, вышла вся... И вдруг видишь впереди озеро чистое, деревья зеленые... Ты к ним, а на месте озера опять песок. Морок.

— Как жутко! — прошептала девица, впрочем, вовсе не выглядя испуганной. Даже напротив: её голубые глаза засверкали, и на лице теперь читалось отчётливое любопытство. — И что? — спросила она. — Так и умер ты без воды?

Кот заворочался, устраиваясь поудобнее, и Долохов почувствовал, как в его сапог упёрся острый железный коготь.

— Да нет, не умер, — пожал плечами Долохов, — дальше пошел да к людям и вышел. К тому самому озеру. Вкуснее той воды я в жизни ничего не пил.

Девица посмотрела на него очень разочарованно, сморщила носик — и снова захныкала.

— Ой, дура-ак, — прокомментировал кот. — А ведь вышло почти.

— Дурак, — вздохнул Долохов. — Сам знаю. Делать-то что? — тихонько спросил он кота.

— Истории рассказывать, — посмотрел на него кот как на идиота. — Страшные. Видишь же, что ей нравится! Или ты страшных историй не знаешь?

— Да до хренища!— Обрадовался Долохов.— Вот помню, пошли мы с Лестрейнджами и Розье Шизоглаза убивать...

С каждой историей девица веселела всё больше — слёзы на её лице, наконец, высохли, и когда веки и нос перестали, наконец, быть опухшими, она оказалась довольно хорошенькой. Долохов как раз рассказывал ей об очередной запутанной операции, когда она вдруг сперва опять захихикала — а потом, когда он дошёл до того, как они едва смогли улизнуть от авроров, наконец, рассмеялась.

— Ну, слава Мерлину, — вздохнул Долохов.

Небо вокруг них вдруг потемнело. Подул резкий холодный ветер, и девица прильнула к Долохову, обвивая его шею руками, кот же, наоборот, шарахнулся в сторону. Его шерсть поднялась дыбом, образовав высокий гребень вдоль позвоночника и увеличив и без того не маленький размер кота едва ли не вдвое. Ветер всё крепчал, пригибая деревья к земле и срывая с них листья, а потом в его свисте стало можно различить тот самый высокий голос:

— Говори, зачем ты пришёл.

— Говори, — требовательно повторил кот. — А то сейчас поляжем тут все.

— За собой самим я пришел,— ответил Долохов. — Потерял себя в молодости, а теперь отыскать хочу.

— Почему здесь ищешь? — просвистел голос. Вокруг стало куда холоднее и с неба начали падать крупные и пока редкие хлопья снега.

— В смерти себя потерял, — вспомнил слова бабкиной внучки Долохов, — вот здесь и ищу.

— В смерти, говоришь? — усмехнулся голос — и вдруг ветер стих, небо опять посветлело, и буквально в нескольких футах из леса вышел Кащей. — Ну, пойдём со мной, — позвал он Долохова. — А ты стой, — велел он коту. — Тебе туда хода нет.

— Я помощник, — с удивительным ехидством сообщил ему кот.

— Помощник, говоришь? — сощурился Кащей. — И ты — не Иван, и помощник — не волк, — проговорил он, неприятно растягивая слова. — Что ж. Идём.

Долохов пошел за ним, чувствуя, как вокруг него словно умирает весь мир. Чувство было странным и больше всего напоминало воздействие дементоров, если бы они вдруг собрались все разом и потянули из него душу — каждый по маленькому кусочку.

Вдруг что-то мокрое, холодное и очень, до дрожи живое ткнулось в его ладонь, а потом её коснулся горячий шершавый язык.

— Выбрал себе помощничка, — неприязненно проговорил Кащей.

— Выбрал, — с огромным облегчением сказал Долохов, — и не жалею.

— Смотри, после не передумай, — недовольно сказал Кащей. — Что ж, — он вдруг остановился. — Мы пришли.

В его руках вдруг возник посох, которым он с силой ударил о землю. По ней побежали трещины, а когда земля разошлась, из-под неё начал расти замок — чёрный, голый и лишённый дверей и окон.

— Без окон, без дверей полна горница людей, — откуда-то из глубин памяти пришли это слова, и Антонин бездумно их повторил.

Кот вдруг мурлыкнул и сел рядом с ним, продолжая вылизывать его ладонь. Язык царапал её довольно чувствительно, но Долохова сейчас это ни сколько не раздражало. А вот Кащею его слова не понравились — он сощурился и, махнув посохом, сказал неохотно:

— Входите.

В стене появилась трещина, которая быстро росла, и через несколько секунд проход уже вполне был способен пропустить человека среднего сложения.

— Хозяину первому, — склонил голову Долохов.

Кащей усмехнулся, но всё же пошёл вперёд, неся перед собою посох.

Кот вдруг прикусил палец Долохова — резко и больно, до крови.

— Что? — одними губами спросил его Долохов.

— За мной ступай, — велел кот. — След в след, — и, обойдя его, пошёл первым.

Долохов пошел за ним, наступая на то место, куда кот ставил лапы, благо память у него была хорошая, да и на глазомер жаловаться пока не приходилось.

— Прошёл, значит, — недобро зыркнул на Долохова Кащей. — Что же... говоришь, себя потерял? — уточнил он. — В смерти?

— Так точно, — отрапортовал Антонин.

— Ну, ищи, — усмехнулся Кащей — и вновь ударил посохом об пол.

Вспыхнул свет — яркий и мертвенный — и перед Долоховом очутился целый десяток... его самого. Разных возрастов — от подростка до немолодого мужчины, кажется, времён битвы за Хогвартс.

— У тебя три попытки, — равнодушно сказал Кащей. — На третью уйдёшь с тем, кого выберешь. Если сможешь, — добавил он — и исчез.

Мимо двух подростков — двенадцати и пятнадцати лет — Долохов прошел сразу. Тогда он ни о каких метках и Лордах не думал. Еще был жив отец, и единственное, что волновало юного Антонина — это учеба, друзья и увлечение боевой магией.

Возле себя азкабанского и послеазкабанского периода он тоже не остановился: тогда уже ничего нельзя было исправить. И он повернулся к оставшимся троим.

Одному из них было лет, наверное, двадцать: молодой и лихой, он глядел дерзко и, кажется, был готов вот-вот выхватить палочку. Антонин тогда не боялся ни бога, ни чёрта, а дуэли начинал едва ли не по первому брошенному на него взгляду.

В то время он мотался по всему миру, не имея ни дома, ни близких, ни желания осесть где-то на одном месте. Он работал на Гильдию наемников и лез в самые проклятые места.

Второму было лет двадцать пять — и был он худ, чёрен и зол.

Плен под Эль-Аламейном и пара лет в местной тюрьме выжгли в нем тогда почти все человеческое, и хотел он тогда только одного — убивать. Убить всех, кто был причастен к случившемуся с ним, причем убить мучительно. Местные прозвали его Иблисом — вполне заслуженно, чем он крайне гордился.

Третьему же было немного за тридцать — и он был пуст, устал и отчаян.

Вот именно тогда он встретился с Лордом — и Долохов, не сомневаясь, протянул к нему руку:

— Этот!

— Выбрал? — тут же раздался голос Кащея. — Что ж — идите. Выйдете — твоё счастье. А нет — так вернёшься.

Долохов взял самого себя за руку и уверенно повёл назад, к выходу. Но сколько бы они ни шли — проход всё длился и длился, а когда, устав, Долохов обернулся, то обнаружил, что так и стоит на пороге того самого зала, а кот сидит чуть поодаль и весьма укоризненно на него смотрит.

— Ну? — спросил Кащей. — Что же ты не уходишь? Али не получается у тебя?

— У меня есть вторая попытка, — сквозь зубы ответил Долохов, глядя на оставшихся. Даже если он снова ошибается, в третий раз выберет правильно!

— Идиот, — послышался ему почти беззвучный шепот сзади. От тех, кого он миновал, делая выбор.

Кот вдруг встал и медленно двинулся по залу, обнюхивая всех Долоховых.

— Не смей, — опасно сощурившись, предупредил его Кащей. — Не позволю.

Кот глянул на него искоса — и продолжил свой обход. А, закончив его, уселся почти что посреди зала и принялся вылизывать правую переднюю лапу.

— Вторая попытка, — сказал Кащей. — Не тяни время, молодец — солнце сядет, и ты останешься тут навечно.

Долохов посмотрел на кота — и повернул направо.

Кот дёрнул хвостом и, продолжая тщательнейшим образом вылизывать лапу, растопырил пальцы и начал выгрызать что-то в центре того, что у него заменяло ладонь.

— Ах ты, тварь непокорная, — прошипел Кащей. — Я предупреждаю! Обращу в камень — так тут и останешься!

Долохов, уже не колеблясь, подошел к стоящему в центре узнику Азкабана, грязному и худому, как скелет, и взял его за руку.

— Этот.

— Разве? — усмехнулся Кащей. — Ты же раньше со смертью встретился.

Кот, тем временем, закончил вылизываться и, встав, сладко потянулся.

— Встретился раньше, а вот в Азкабане, похоже, так и остался, — ответил Долохов. — Да никак уйти оттуда не могу.

— Хорошо, — сказал вдруг Кащей. — Угадал. Забирай — но сперва, — он повёл рукой куда-то влево, — уважь меня. Сядь со мной за стол да преломи хлеб.

И как теперь быть? Долохов хорошо помнил, что делать этого нельзя, ибо назад ты просто не вернешься.

Кащей же, тем временем, подошёл к нему и опять указал куда-то налево.

— Не обидь хозяина, молодец.

Кот, тем временем, подошёл к Долохову и уверенно подтолкнул его под колено — иди, мол. Не спорь.

Долохов подошел к большому столу, уставленному разными яствами — иначе это и назвать было нельзя. Сколько же здесь всего было! Кажется, здесь найти можно было вообще всё: от мочёных яблок до восточных фруктов и сладостей.

— Садись, гость заморский, — пригласил его Кащей, сам занимая тёмное кресло с высокой спинкой, кажется, составленной из разных мечей. — Ешь-пей перед долгой дорогой — не стесняйся. Путь назад у вас длинный, — он усмехнулся. — И непростой.

Кот, коротко мяукнув, вспрыгнул на скамью и с любопытством принялся обнюхивать стол.

Долохов уселся за стол и стал искать на нем хлеб. Долгая жизнь в наемниках и тем более при особе дорогого Повелителя научили его четко выполнять приказы. От и до. Сказано: сесть за стол и преломить хлеб — это он и сделает. А вот есть ничего не будет: помнит он, что в царстве мертвых ни есть, ни пить нельзя.

Однако как раз вот хлеба на столе и не было.

— Ну что же ты? — неожиданно ласково проговорил Кащей. — Бери, что душе твоей угодно, да угощайся.

Кот вдруг нахально выпрыгнул на стол и, прошествовав между кубков и блюд, подцепил лапой крупную утку, явно чем-то нафаршированную.

Долохов отломил утиную ножку и встал из-за стола.

— Пора и честь знать, — сказал он. — Уважение хозяину я оказал, за столом посидел, хлеба не нашел, так хоть утку преломил... А теперь пойдем мы отсюда.

— Ах ты, тварь мохнатая, — прошипел вдруг Кащей и махнул своим посохом. Из него вырвался ослепительный белый луч и полетел прямо в кота, но тот с пронзительным, леденящим душу воем ловко отпрыгнул в сторону и крикнул Долохову:

— Беги!

Долохов схватил узника Азкабана за руку и побежал к выходу, который стал сжиматься, как будто проваливаясь внутрь себя самого. Казалось, что им не успеть — но каким-то чудом они всё же добежали и нырнули внутрь исчезающего прохода.

Снаружи бушевала настоящая буря. Спутник Долохова вёл себя странно: шёл, пока тот тянул его за собой, но сам никакой инициативы не проявлял и вообще казался будто бы спящим. Мир вокруг будто сошел с ума, и куда идти, было решительно непонятно.

— Да мать же твою! — не выдержал Долохов. — Нам отсюда выбираться надо, а ты еле идешь! Коль так не хочешь обратно, так на хрена же меня идиотом честил?

Но азкабанский узник лишь равнодушно поглядел на него совершенно пустыми глазами. А буря, меж тем, усилилась — и вдруг откуда ни возьмись выскочил кот.

— Бабку зови, дурак! — рявкнул он.

— Бабушка! — громко закричал Долохов. — Помоги, сделай милость!

Ветер взвыл еще яростнее, и кот, вновь цапнув Антонина до крови за левую руку, потянул его куда-то направо.

А потом Долохов увидел в небе ожившую картинку из детской книжки: высоко в небе появилось... как же это называется? Не ведро, но очень похоже... нет, он не помнил.

Странный летательный аппарат спустился почти до земли, и бабка, управляющая им, скомандовала:

— Живо в ступу!

Долохов, забросив обвисшего на нем узника в эту... ступу, легко перемахнул внутрь. Кот тяжелым прыжком последовал за ними.

— В добрый путь! — Бабка залихватски присвистнула, и ступа поднялась в воздух.

В воздухе было холодно и очень мокро: дождик поливал щедро, так что к концу пути Антонин промок до нитки и даже, кажется, ещё больше.

Но едва они спустились, дождь перестал, и стоило Долохову ступить, наконец, на траву, как он обнаружил, что она сухая, а вокруг сияет солнце и поют птицы.

— Ну что — отыскал, что хотел? — спросила его бабка.

— Отыскал, — он благодарно склонил голову, — спасибо вам, бабушка.

— Этот, что ли? — бабка прищурилась на недвижно стоящего узника. — Где ж ты сотворил-то эдакое с собой, родимый? — спросила она.

— Где сотворил, — вздохнул Долохов, — в Британии. Есть там одно место, век бы его не видать. Азкабан.

— Это что за место такое? — она начала обходить узника по кругу, но он всё время зачем-то поворачивался к ней лицом. — Да уйми ты его! — разозлилась, наконец, бабка. — Ишь, до чего глядит голодно, — буркнула она себе под нос.

— Поганое место, — Долохов взял узника за ледяную руку, не давая ему отвернуться, — холодно, сыро, жрать всегда хочется... А хуже всего дементоры.

— Что ж ты там остаться-то вознамерился, раз оно такое поганое? — упрекнула его бабка. — А дементоры — энто кто? — спросила она, наконец, заходя узнику за спину и зачем-то щупая его затылок.

— Нечисть, — зло буркнул Долохов. — Паразиты. Все хорошее из души вытягивают, после их визита жить не хочется. А то и вовсе душу выпивают. Пожиратели душ, мать их.

— И ты решил стать как они? — вдруг строго спросила бабка, выходя из-за спины узника. — Не стыдно?

— Я ж говорил, что дурак, — буркнул развалившийся неподалёку на траве кот.

— Я души не выпивал, — огрызнулся Долохов. — Убивать убивал, врать не буду.

— Чужие не выпивал, — проворчала бабка. — А со своей чего сделал? Ты погляди на него, — ткнула она пальцем в узника. — Ну, чисто нежить.

— Или зачарованный кто, — возразил кот.

— А разве ничего сделать нельзя? — с надеждой спросил Антонин. — Ну, чтобы он очнулся.

— Почему нельзя? — очень удивилась бабка. — Можно... а ты пока, — зыркнула она на него, — поди-ка, вон, полы мне помой. Да дров наколи, — она кивнула куда-то в сторону леса, и кот оживлённо подхватил:

— Я покажу!

Долохов хмыкнул, но пошел следом за котом. Доводилось ему и дрова колоть, причем по-маггловски, и полы мыть, и кашеварить.

— Инструмент хоть есть? — спросил он у кота. — Пила там, топор, а лучше колун?

Кот ухмыльнулся и повёл его к какому-то сарайчику, которого тоже тут не было прежде. Внутри обнаружились инструменты — да какие! Старые, ржавые и совершенно тупые. Кот, тряся пренебрежительно лапой, тронул аж коричневый от ржавчины топор и промурлыкал:

— Давненько никто бабке службу не служил. Почистить придётся, — сказал он — и вдруг протянул ему свою лапу. — И меня заодно, — он выпустил когти.

— Точильный камень где? — спросил его Долохов, ничуть не впечатлившись демонстрацией котовых когтей. — Сейчас все наточим. Терпеть не могу, когда оружие не в порядке. А уж лопата... Страх смотреть. Тупая, как наш министр магии.

Камень обнаружился в углу и больше напоминал заросший мхом валун. Но дело потихоньку пошло, и к закату Долохов успел и все инструменты почистить, и сложить целую поленницу дров, а еще наточить и даже отполировать кошачьи когти. День казался ему бесконечным — и когда солнце начало, наконец, клониться к земле, единственное, чего он хотел — это тихо сдохнуть.

— Хорошая работа, — услышал он бабкин голос. — Держи, — она протянула ему какую-то склянку. — Заслужил.

— Спасибо, — сказал Долохов, разглядывая подарок. — Что это за зелье?

— Вода живая, — укоризненно сообщил ему кот.

— Половину отдашь вон ему, — сказала бабка, указав на сидящего на поляне узника. — А половину сам выпьешь. И спать ложись.

— Предупредила бы ты его, — полувопросительно проговорил кот, но бабка махнула рукой:

— Хочешь — предупреди. Ты же помощник.

— Время твоё пришло, — сказал кот, внимательно глядя на Долохова. — Пора возвращаться.

— Куда возвращаться-то? — Криво усмехнулся Долохов. — Некуда. И не к кому, разве что к дементорам, то-то они порадуются.

— Ой, дурак, — вздохнула почему-то бабка. — Иван и есть.

— Рождаться тебе пора, — усмехнулся в усы кот. — Искупать свои смерти будешь. Смотри, — он сверкнул глазами, — в этот раз не вяжись со смертью. Хуже будет.

Антонин напоил живой водой безучастного ко всему узника, низко поклонился бабке и коту и выпил свою часть. Как ложился спать, он уже не помнил — ибо сразу очутился в темном, грязном и душном коридоре, из которого никак не мог найти выход.

Коридор вдруг начал пульсировать и, стиснув его со всех сторон, словно начал выталкивать его из себя — и Долохов вдруг отчаянно испугался. Там, куда его толкали, было НЕЧТО — и он категорически не хотел знать, что именно.

Он попытался сопротивляться — но все было бесполезно, какая-то сила толкала его вперед, больно сдавливая и не давая дышать — и вот, наконец, все закончилось.

Перед ним было смутно знакомое женское лицо, обрамлённое вьющимися каштановыми волосам — усталое, измученное и очень счастливое.

— У вас мальчик, миссис Уизли, — услышал Антонин. — Прекрасный здоровый мальчик.

— Хьюго, — прошептала женщина — и в тот момент, когда её руки коснулись его лица, Антонина Долохова больше не стало.

Остался крохотный новорождённый мальчишка, которого прижимала к своей груди счастливая Гермиона Грейнджер, ныне миссис Уизли.