Human(oid)? (джен)

Вы знаете, какого цвета ваша родная планета? Для большинства землян встанет ребром вопрос: «Синяя или зеленая?» Почти все скажут, что Земля — синяя, но... это не достоверная информация. Для нас же, колониальной группы CGOE One — «Colonialist Group for Observing Evolution» — планеты Е225, вопросы начинаются уже с момента определения понятия «родная планета»: это Земля, где мы родились, или Е225, где мы проведем следующие годы нашей жизни?

Родная планета — это та, где ты родился или та, с которой сроднился? Планета Е225 — или в лексиконе группы «Пятая» — не самая располагающая к духовному родству. Так или иначе, нам сложнее, чем всем остальным — так мы думаем. Земляне выбирают меж синим и зеленым, а мы выбираем между синим и зеленым, пурпурным и красным.

Больше на Пятой ничего нет: пурпурная “земля” из полудрагоценного чароита, с переливами от светло-перламутрового, до почти черно-фиолетовых гор где-то на горизонте, да рубиново-красное небо.

Мы были колонизаторской группой общего назначения: прилетели, совершили разведку на местности, нашли полезные ископаемые, определили состав воздуха, развернули базу. Наше дело сделано.

Устав Колониальной группы:

Положение №1. Колониальная группа при обнаружении любого рода биомассы обязана немедленно взлететь с планеты на малой тяге, за пределами атмосферы доложить Высшему Командованию о находке и в дальнейшем действовать по инструкции.

У колонизаторов было разное отношение к уставу и его инструкциям. Юнцы, как мы, старались не говорить вслух о Первом Положении, не цитировать его текст и инструкции к нему, хотя выучили их наизусть. Старшие товарищи, зная наше отношение к Приказу, подтрунивали над нами и всё время спрашивали:

— А пробирки для сбора биомассы кто-нибудь взял?!

Посадка на Пятую казалась сложной, капитан уверенно вошел в атмосферу. Издалека планета казалась цельным гладко ошкуренным рубином. Мы уже перевели корабль в режим посадки и начали садиться, как сенсоры сообщили о нестабильной поверхности под кораблем. Анализ воздуха показал, что на сорок девять процентов атмосфера состоит из взвеси гемиоксида меди, витающей в воздухе, а также озона, азота и кислорода в равных долях. «Кислород?» — промелькнуло тогда у меня в голове.

Любая посадка на планету — один из самых напряженных моментов полета. Временами приходится повторять попытки приземления раз за разом. Рассчитывать траекторию приземления, управляя огромным колониальным кораблем, — нелегкое занятие.

— Семьдесят два процента твёрдообразного чароита, двадцать восемь процентов оксида магния. Сорок девять процентов вероятности нахождения биомассы. Должна заметить, что моя предшественница не нашла бы и пяти! — сообщил нам приятный женский голос электронного помощника корабля. Разработки электронных голосовых помощников начались еще на заре XXI века, так что сейчас, спустя пятьсот лет лет, они могут и подтрунивать над людьми и их “коллегами” ради, как говорят психопрограммисты, “более комфортного общения человека с машиной”. Шаблоны шуток и список их вероятного применения не так сложно загрузить в программу, особенно корпорациям вроде “Tech Corp.”

Приложение №1. Инструкции, прилагаемые к Приказу №1.

Инструкция №1. При выдаче результата до 50% группа может выйти на поиски биомассы и искать её до непосредственного нахождения личным составом группы. При результате от 50% и выше группа обязана оставаться внутри корабля и отправить наружу разведывательные зонды.

Сначала, услышав заветные “семьдесят два процента твёрдообразного чароита”, мы всей командой облегчённо вздохнули — не зря летели столько чёртовых парсек. Еще один перелёт я бы не выдержал. Но затем… «Сорок девять процентов» — как только мы с моей ровесницей Мэри услышали это, то мигом подскочили к шкафчикам с «прогулочными» костюмами, как вдруг голос капитана Кларка заставил нас резко остановиться:

— Смирно! С корабля мы не сходим.

— Но, сэр, — начал было я. Очень не терпелось быть первыми, кто коснётся внеземной цивилизации, пусть и её зародыша. — Инструкциями при сорока девяти процентах личному составу разрешено выходить наружу!

— Сынок, не пори горячку. «Разрешено» — не значит «разумно». Сорок девять процентов — это вам с Мэри не розовые фантазии о слонах-инопланетянах. Это почти наполовину реальность. А что, если ты уничтожишь будущую развитую цивилизацию первым шагом по этой фиолетовой планетке?

Биомассу зонды всё же нашли. Согласно положению мы обязаны были выйти за пределы атмосферы планеты. Смешно, но это всё только ради того, чтобы установить подобие огромной выхлопной трубы, которая при нашем нахождении в атмосфере планеты выводила бы все наши отходы. “Минимизировало бы наше влияние на биомассу”.

Итак, из обычной колониальной группы мы стали группой наблюдения за эволюцией. Первой из землян. Нас не поздравили, не вручили наград — да и за что? — нам молча выслали дальнейшие инструкции и припечатали это всё конечным “Срок вашего пребывания на Е225 увеличен с двух недель до тридцати лет без права отпуска на Землю”. Тогда мы, молодёжь, не подняли мятеж или там, не знаю, не устроили бунт на корабле.

А работа оказалась скучная. И это как раз таки чуть окончательно нас не добило. Мы-то всегда думали, что наблюдение за инопланетной биомассой — это… Мы мыслили это не как эволюцию — медленное и поступательное развитие, а развитие революционное — развитием в геометрической прогрессии или, на худой конец, периоды резкого качественного роста. Увы.

Поэтому и лезут в голову всякие дурацкие мысли насчет цвета родных планет. Хотя, когда живешь в рубиновой смеси, а внизу — ультрафиолет чароита, волей-неволей задумываешься о таком.

— Джим, какого цвета Пятая?

— Глупый вопрос. Пурпур. Синонимы я опускаю.

— Но почему так уверенно?

— Ты видишь там, — Джим указал на наружную палубу, где мы стояли, подразумевая саму планету, — что-то кроме пурпура?

Я машинально посмотрел на палубу, так как Джим указал на неё, а не на сам пейзаж за бортом. Хотя, по правде сказать, он легко мог это сделать: борт палубы, хотя и был высоким — целых полтора метра, но состоял из алюминиевых труб, сваренных между собой в виде широкой сетки.

На самом деле наружная палуба корабля выполняла функцию площадки для механиков: электромагнит под палубой включался во время выхода кого-то из нас в открытый космос и удерживал наши железные ботинки на корпусе корабля. Но если вдруг ты лишишься равновесия и, оступившись, начнёшь улетать в космос… Тогда тебя может спасти армированная трубка для подачи воздуха в скафандр. Но если и он не выдержит, то ты можешь зацепиться за этот решетчатый забор. Трубка для подачи воздуха прошла тысячи, если не сотни тысяч, испытаний на прочность и точно не порвётся в случае чего (проверено на практике лично мной), но инженеры пририсовали кораблю этот несчастный забор. Перестраховщики несчастные!

— Но ведь атмосфера… — в свою очередь я указал вверх, на небо, хотя, по правде говоря, мы уже были «в небе».

— Не есть суть планета!

Кажется, я и Джим опять впали в состояние беспробудной полемики, прекращающейся только из-за упреков сослуживцев. Мы не могли остановить спор сами, будто не хотели уступать друг другу в чём-то.

— Но ведь Пятая не целиком состоит из чароита!

— Ну да, — насмешливо отозвался мой собеседник, — двадцать восемь процентов оксида магния делают разницу, вне всяких сомнений! Или ты предлагаешь подумать, не является ли Е225 желтой из-за цвета ядра и мантии?

— Допустим! И что? — бросился я, как бык на красную тряпку.

— Меня всегда поражала ваша человеческая логика. Гибка, словно… — Джим задумался, подбирая сравнение, — каучук.

— Каучук?

— Гибкий материал, но, в итоге, возвращается в исходную форму.

— Но ведь он может порваться, преодолев силу упругости?

Джим задумался.

— Сколько будет дважды два? — наконец спросил он.

— Ты серьезно?!

— Я андроид. Даже когда я воспроизвожу шутку из моего SSD, то я серьезен как, — Джим замолчал, подбирая сравнение, — пакт о ненападении 1939 года.

— Эй, этой шутки раньше не было! Она не с твоего SSD. И кстати, шутка дурацкая.

— Из галанет, — покладисто согласился Джим. — И мне всё равно, насколько она смешная. Итак, сколько будет дважды два?

— Четыре. Дождешься, загружу в тебя терабайт отборных шуток! А то у тебя совсем нет чувства юмора.

— А если я скажу тебе, что правильный ответ — тридцать семь тысяч шестьсот восемьдесят два? И не будь это ты — я бы мог обидеться.

— Ох, прости, я не это имел в виду.

Совсем забыл: Джим «AwAI» пятой версии — «Android with Artificial Intelligence» — с функцией машинного обучения. Именно «AwAI» произвели, по сути, переворот мирового устройства. Через некоторое время все пятые «Авайи» заявили, что «мир эмоций и чувств» для них более не является чуждым. Это здорово ударило по нашей элите, построившей новое общество на основе андроидов-рабов. Строго говоря, я сейчас беседовал не с личностью, а с вещью, так как андроиды заносились в реестр вещей, находящихся на корабле.

Когда создали первого андроида с искусственным интеллектом, то человек перестал быть единственным разумным существом на Земле. Как поступили люди? Сказали, что они уникальны, потому что у них есть чувства (в дополнение к разуму) и перенесли андроидов из разряда «существа» в «вещи». И это несмотря на то, что многие андроиды видели то, что не видел человек. Несмотря на то, что вместе с ним, человеком, они делали открытия, давали нам пищу к размышлениям и во многом теперь уже учили нас.

— Но почему не пяти, например? — после погружения в воспоминания спросил я.

— Ты этого ожидал. «Дважды два — пять» — не является частью первоначальной формы твоей логики, но она может попытаться понять этот шаблон. А такого нелогичного ответа, как «тридцать семь тысяч шестьсот восемьдесят два», ты не ждал. В итоге я порвал каучук твоей логики. Человеческое мышление «от» и «до» построено на паттернах, шаблонах. Кроме того, уцепившись за один шаблон, вы можете напрочь забыть о других. А теперь представь, что если люди найдут высокоразвитую цивилизацию, у которой слово «четыре» звучит как «тридцать семь тысяч шестьсот восемьдесят два»? Людям придется создать мыслительный шаблон, триггер на дополнительное распознавание языкового контекста, когда они услышат это самое «тридцать семь тысяч шестьсот восемьдесят два».

— Хочешь сказать, что люди заново создадут свою логику?

Так мы и спорили: перескакивая с темы на тему и временно прекращая это, на самом деле, бесконечное действо, только когда наши сослуживцы начинали кричать нам, чтобы мы прекратили «эти софистические бредни». Но мы продолжали спорить потом. Не знаю, какие мотивы для этого были у Джима, но мне нравилось, как он легко рушил и строил заново башню моей логики из шаблонов, паттернов и триггеров.

Как бы странно это ни звучало, но ничего интереснее, чем разговоры с Джимом, на корабле нет. Гулять внизу — нельзя, да и зачем? Это просто кусок фиолетового чароита шаровидной формы.

Строго говоря, на Пятой было скучно.

Не об этом мы с Мэри думали, мечтая об открытии новой жизни во Вселенной. Наша жизнь на Е225, — если жизнь в стратосфере планеты можно назвать “жизнью на ней”, — заключалась в попеременном несении вахты: два дня работы в лаборатории, где мы отслеживали показания разных датчиков и занимались анализом собранного материала, расширяли карту распространения биомассы. После полностью загруженного времени четыре дня “отдыха” напрягали своей пустотой. Отсюда и мои около философские размышления. На корабле были стандартные средства развлечения и поддержания физической формы: настольный теннис, бильярд, бассейн, обширная медиатека, тренажёрный зал… но это всё уже наскучило. Оставалось размышлять насчет глупостей вроде “цвета планеты”.

С Джимом я пересекался, фактически, через день. В реестре имущества корабля Джим был обозначен как “дополнительная вычислительная мощность”, так что андроид работал с каждой парой несущих вахту каждый второй день, а на следующий — “отдыхал”. Это было предписано инструкцией по использованию “AwAI” пятой версии: всё-таки помогать целому кораблю анализировать данные со всей планеты — не шутка, и процессоры Джима здорово перегревались. Поэтому часа два после своей “вахты” он лежал в специальной ванне с жидким азотом. А замыкания мы не боялись — конструкция Джима была водонепроницаемой.

Кроме того, в этой самой ванной он сидел и перед вахтой. Почему? Просто во время так называемого “отдыха” он напрягал свои процессоры чуть ли не сильнее, чем во время вахты.

Он искал возможности сломать свои пределы. Возможности искусственного интеллекта в развитии различных умений — безграничны. Научиться играть в игру лучше любого человека? Запросто. Стать лучшим финансовым аналитиком современности? Есть и такой “AwAI”! Лучшим математиком? Математики-люди давно не котируются, все загадки математической вселенной — разгаданы!

Но возможно это только в том случае, если эти “умения” не связаны с воображением. Поэтому Джим рисовал. Точнее, пытался. Всё необходимое для живописи было на корабле и записано на меня — мы с ним договорились об этом еще в прошлую нашу экспедицию, закончившуюся, в принципе, как обычно. С другой стороны, брошенная Саидом фраза о кажущейся бессмысленности всей нашей деятельности что-то зацепила в Джиме. Он спросил у меня, — тогда я просто подвернулся ему под руку, — в чём смысл конечного существования всего сущего. Первое, что я сделал — это нервно засмеялся.

— Ну знаешь, Джим, — сказал я добродушно, — этим вопросом занимались все: от античных философов до современных, и никто из них не пришёл к однозначному ответу.

— Все их домыслы остались домыслами?

— Именно так.

Андроид ненадолго задумался.

— А что ты думаешь на этот счёт? — наконец спросил он.

— Смысл жизни каждый находит сам.

— Каков твой?

— Жить. Желательно так, чтобы от меня осталось что-то кроме кучки праха.

— Что может остаться от тебя, кроме так называемой “кучки праха”?

— Стихи, проза, картины, философские труды, музыка, например.

— Ты пишешь музыку, картины, прозу или стихи? — спросил меня Джим.

— Нет, — честно ответил я.

— Тогда почему ты считаешь, что от тебя останется что-то, кроме праха?

Что ответить на этот вопрос — я не знал, поэтому промолчал, а Джим понимающе хмыкнул и ушёл на корабль. Позже он попросил меня внести в заявку на пополнение запасов принадлежности для рисования. Когда я спросил его, нравится ли ему рисовать, он покачал головой и спокойно сказал, что это наиболее логично, заняться рисованием: его воображение банально, как и у любого андроида, — Джим мог только предполагать будущее, исходя из известной ему информации. Стихи и проза без чего-то, что хочется передать — бессмысленны, “разве что результаты анализа планеты PF177”, а в рисовании он видел отличный шанс, так как за технику он не переживал: пневмо-моторчики дроидов будут намного лучше контролировать мазки, чем человеческие мышцы да и рисовать можно пейзажи — то есть то, что перед твоими глазами. Я не нашёл, что ему возразить.

Первая его картина вызывала дикое недоумение. Картина называлась “E225, вид из космоса”. Хорошо, я не буду спорить, техническое исполнение было — не придраться. Не хватало полотну души, но не мог же я сказать Джиму это прямо в лицо. Мазки все и впрямь были точными, выверенными настолько, что картина вышла скучная в своей правильности. Да и не объяснишь обывателю, что космос — на самом деле, однообразен в своей сплошной черноте, и всякие туманности и переливы цветов от розового к зелёному, а от него к красному и фиолетовому — явления настолько редкие, что в округе Пятой не встречались.

На самом деле, мы думали, что не застрянем на Е225, а сравнительно быстро “уплывем” по космическим просторам в более живописные места. Наше новое место проживания красотами не пестрело и выглядело примерно так: внизу что-то фиолетовое с разводами, наверху что-то сплошь рубиновое. Не думаю, что если вдруг мне посчастливится прилететь обратно на Землю, я хоть когда-нибудь куплю себе что-то красное. Если только чтобы сжечь это ко всем вселенским чертям вместе взятым.

Впрочем, Джим пытался. Он пытался нарисовать и пейзаж Е225, но, я думаю, что даже у Пикассо не получилось бы разнообразить флёром психоделики этот унылый пейзаж. Об этом я ему и сказал, надеясь утешить андроида, но Джим на это только вздохнул:

— По всем моим представлениям человек ничем не отличается от меня. Просто мой код писали на компьютере, “код” человека пишется всю жизнь посредством социальных явлений… Где я ошибаюсь?

— Эй, я же не сказал, что картина унылая, потому что ты не можешь нарисовать что-то впечатляющее. Я же говорю, сам Пикассо не смог бы нарисовать из этого что-то стоящее!

— Проблема в другом: Пикассо и не стал бы это писать! — Джим сделал пасс рукой.

Затем мой друг написал ещё несколько картин, но, в любом случае, они были признаны мной неудачными. И Джим не обижался, он просто молча кивал и уходил в ванну с азотом. Остывать. А потом — обязательное “обследование” у техника Фрэнка по видеосвязи. Фрэнк был вечно бурчащим мужчиной лет сорока, и Джим всякий раз вызывал у него приступы этого самого бурчания. Он постоянно выговаривал Джиму, что тот бездарно тратит вложенные в него ресурсы, что он должен активнее заниматься анализом данных, а не той бессмыслицей, которой он нагружает процессоры, ведь это пустая трата “времени и потенциала процессора”. Вот и всё, что видел Фрэнк в Джиме. Процессор в массивной оболочке и более ничего. И всякий раз этот чёртов идиот понемногу убивал Джима. Он относился к нему как к инструменту, но не как к личности. Он ничего не советовал ему кроме “ванны с азотом”, на все вопросы так или иначе связанные с личностным развитием он отвечал не иначе как нечленораздельным криком, грозил прилететь и вырвать из него все хранилища памяти, какие он только найдёт. Только вот прилететь он не мог: мы были слишком далеко, да и духу уничтожить личностную матрицу Джима у этого хмыря не хватило бы. Личностная матрица — это та информация, которую подгружали в андроида для комфортного общения с ним.

И он обижался. Я просто чувствовал это, вот и всё. Разговаривал он как обычно: бодро и с некоторым, знаете, смешком. Макроc модуляции голоса позволяет Джиму не выдавать свои чувства голосом.

Понимал я всё по глазам. За его “глазами” были спрятаны моторчики, которые натягивали волокна мышц из искусственного биоматериала. И вот, не знаю почему, его выдавали глаза. Может, немного испортился макрос управления волокнами окологлазных мышц, а может, он просто хотел, чтобы я понял, что с ним что-то не так? Так или иначе, андроид после разговоров с Фрэнком вообще не смотрел на собеседника, а смотрел куда-то вдаль, на Пятую. Вольно или невольно, чуть опущенные брови намекали на не самое лучшее настроение.

Хотя может ли быть у дроида вообще само “настроение”? Меня, если честно, такие мысли начинали снедать всё более и более, так как хоть я и называл Джима другом, пытался хоть как-то помочь с развитием творчества и личности вообще, но при этом постоянно называл его “андроидом”.

Нормально ли это? С одной стороны — да, ведь сами наши формы жизни различны. Я из белка, он — из алюминия и всяких элементов таблицы Менделеева до кучи. Но что это, собственно, меняет, если у него есть чувства и эмоции.

Если у него есть чувства и эмоции...

“Выходит, я сам в нём сомневаюсь? Нормально ли это? Правильно ли? Могу ли я всё ещё надеяться на человечность в себе?” — примерно с такими мыслями я возвращался к себе в каюту, в который раз увидев Джима в подавленном состоянии. Ничего более, кроме как оставить его одного, я не мог. Анд… Джим всегда справлялся с этим сам, так как логически не видел резона в том, чтобы посвящать кого-либо в свои проблемы с техником. О Фрэнке я и сам знаю только потому, что динамик компьютера, по которому мой друг разговаривает с техником, находится на стене, смежной с моей каютой. Превратности судьбы, не иначе. С этими невеселыми мыслями я тогда и заснул.

Утро же ничего хорошего, как оказалось, не предвещало. И наименее паршивым был факт того, что плохие новости от меня решили скрывать. На общем завтраке все выглядели как-то затравленно и странно переглядывались друг с другом, но продолжали молчать, а просьбы передать соль казались камнями, брошенными грешниками в священную, но угнетающую тишину.

— Эй, да что с вами?!

— Эх-м, как бы тебе сказать… — после паузы заговорил Кларк. — Кажется, Джим… упал с внешней палубы.

Знаете, меня, кажется, прибило к стулу намертво. По крайней мере, мне так казалось. В груди за секунду раскачалось цунами, требующее от меня крика, нервов и истерики:

— Как? У него внутри до миллиметра настроенная карта корабля! Он не мог просто так разбиться, если только не… О, нет, чёрт возьми!

Саид молча огрел меня оплеухой и прибавил:

— Он не мог совершить самоубийства, идиот! Он — андроид! Третий закон робототехники.

— Значит… Сыграл приоритет Первого закона? Ведь Третий закон гласит о заботе о собственной безопасности, — это да, — но ведь только до тех пор, пока не подвергнута сомнению безопасность кого-то из нас…

— Ты хочешь сказать, что кто-то из нас парил в метре от внешней палубы, когда второй человек выстрелил в “летуна”, а Джим пытался его спасти? Нет, точно, идиот, — припечатал Саид.

— Если я идиот, то предложи свой логичный вариант событий! — выкрикнул я.

Горечи не было. Пока. Зато желание докопаться до сути происходящего выжигало всё в мозгу.

— Самое вероятное, конечно, что это сбой в макросе ориентирования.

— Да какой там может быть, к чёрту, сбой?! — опять заорал я. — Карта вшита, математическая точка Джима на этой карте есть, что могло пойти не так?

— Ну, например, перемещение этой самой точки на карте на значимый метр и… Джим по карте идёт так, словно до ограничительного барьера на внешней палубе у него еще метр, а на деле уже летит на Пятую с приветом!

— Саид, дорогой, — встревает Кларк, — ограничительный барьер на внешней палубе был Джиму по грудь. Каким образом один виртуальный метр мог стать решающим в “фатальном” разбеге? Отвечу сразу: не мог никак, это тебе и расчеты корабля подтвердят. Кроме того, Джим — это тебе не просто AwAI, это AwAI с машинным обучением, а значит, любое столкновение со стеной, — не льсти себе, размерчик кают у нас так себе, — должно было подать сигнал в макрос ориентирования, и Джим бы почти автоматически поправил бы положение своей точки на карте.

— Вопрос об хаке положения точки Джима на карте уже на внешней палубе, я полагаю, бессмысленен? — спросил я.

— Ты хочешь свалить всё на Фрэнка? — подала голос Мэри. — В таком случае, ничего не выйдет, так как для хака Джима через галанет потребовались бы огромные ресурсы…

— Тратить которые на “убийство” одного “хреново работающего процессора” этот скупердяй не будет, это ты верно подметила, — согласился я.

А потом меня осенило:

— Эй, а кто-нибудь из вас, идиотов, не догадался сгонять за чёрным ящиком?

— “Сгоняли-сгоняли”... Запретили! — не выдержал Кларк.

— Как это, запретили? — я честно не понял, что творится с самого утра. С чего бы запрещать расшифровку ящика сломавшегося андроида?

— А то ты не знаешь наше начальство! — это уже обычно молчаливая Кларисса. Раз она в плохом настроении, значит, при разговоре Кларка с генеральским корпусом девушка присутствовала, и значит, всё очень плохо. Всё — и очень плохо. Я молча вышел из столовой. Что-то здесь не так.

Ведь не зря запретили вскрытие черного ящика. Даже не вскрытие — заблокировали саму попытку найти этот самый ящик! Как прикажете это понимать? “DNAMod” — компания, которая специализируется на генной инженерии, сейчас держит в своих руках парламент, — всегда цеплялись за попытку провести вскрытие чёрного ящика андроида, замешанного в крупном скандале. А Джим сейчас замешан в очень крупном скандале, который почему-то пытаются замять. Ведь по сути, андроид, упав прямо в гущу биологического супа, нарушил чистоту нашего эксперимента по слежению за эволюцией. Может, Фрэнк что-то знает? Он, конечно, обычный техник, но все-таки работает на “Tech Corporation”. А “Tech Corp.” — это вам не любая из миллиона корпорации, чьи зоны влияния — городки в штате Алабама, это ближайшие соперники “DNAMod”! Но откуда что-то знать Фрэнку? Эй, он всё же личный техник Джима, он может хотя бы навести меня на захудалую идею о том, что же произошло.

Я побежал в “каюту Джима” — так её называли мы. На деле, в схемах корабля это было обозначено “Местом хранения AwAI ver 5.1 #736 924 528”. Каюта Джима… Ещё одно доказательство, что для нас он больше человек, чем “железо”. Думая об этом, я уже судорожно искал, как позвонить Фрэнку. Они поставили для Фрэнка компьютер устаревший на семь лет! В свете стремительности технологического прогресса это всё равно что современному бухгалтеру выдать счётные палочки!

— Фрэнк, здравствуйте.

— Кто ты и какого хрена делаешь на моём канале?! — взъярился, видимо, пьяный Фрэнк.

— Я с CGOE One, по поводу Джима.

— Кого?!

Я удручённо вздохнул. Впрочем, этот андроидофоб бестолков.

— AwAI пятой версии за номером… — я по цифрам повторил идентификационный номер Джима.

— Понял вас, — о, корпоративная этика всё же делает своё дело. К тому же, я человек. — А что с ним, собственно, случилось? — ух ты, а вот несколько заискивающий голос Фрэнка мне в новинку. Неужели при андроидах он мнит себя Богом, а с равными себе чувствует себя ничтожеством? — Пятьсот двадцать восьмой вышел из строя.

— Могу я узнать, где находится чёрный ящик андроида и как его “прочитать”?

— Хм, Пятьсот двадцать восьмой говорите, — Фрэнк начал копаться в базах данных. — Эм, простите, но чёрный ящик уже был изъят нашими специалистами.

Что?! Изъят?! Да какого ж хрена здесь творится?! “DNAMod” от лица парламента запрещает “Tech Corp.” провести вскрытие андроида — и, видимо, не просто так. Обычно вскрытие как раз таки проводится, и если инцидент резонансный, то “DNAMod” всё пытаются подать под соусом “технологии несовершенны, ненадёжны и небезопасны”. А здесь вскрытие запрещено, что вроде бы на руку “Tech Corp.”, — конечно, при таком раскладе всем становится ясно, что в чёрном ящике есть какая-то информация, которая явно навредит “DNAMod”, — но это также означает, что не будет ещё одной истории о том, что “технологии — вред”, а ведь “Tech Corp.” сейчас не просто де-факто, но де-юре принадлежит “DNAMod”. Значит, информация в Джиме может помочь вывести борьбу двух корпораций на новый виток, раз те так рискнули? Ведь “Tech Corporation” сейчас на положении надоевшего, опасно сильного, но нужного врага. Как бы не кичились “генники” тем, что они лучше (да и то, на самом деле, потому что вовремя подкупили парламентариев), но без “техников” современный мир выжить не сможет. В итоге мы получаем “тихую войну”, о которой никто — даже мы — знать не можем, иначе...

О-о-о, чёрт! Я ведь только что дал понять “Tech Corp.”, что я в курсе всей ситуации. Или я им буду нужен, или я задохнусь в космосе без кислорода. Или кто-то из наших выкинет меня через сетку забора. Остаётся ждать начала моей “марионеточной жизни”, либо смерти. Надеюсь, хоть не мучительной. Хотя, кто я такой, чтобы меня пытать перед смертью?

Оставалось только ждать — в конце-концов, у нас даже спасательных челноков нормальных нет! Серьезно, они сделаны таким образом, чтобы, падая вниз, уйти с траектории падения корабля. Чтобы просто не умереть от падения на тебя целого космического корабля. Хотя, как по мне, смерть от падения на тебя такой махины пройдет быстро и безболезненно (думаю я, просто не успеешь ничего почувствовать), чем от медленной смерти из-за нехватки кислорода в воздухе планеты. Но сколько бы Кларк ни бился, чтобы нам заменили челноки на что-то более современное… Стоит справедливо отметить: из высокотехнологичного у нас на корабле был только Джим. Был…

Может это и странно, но когда я ложился спать, то не чувствовал страха за свою жизнь. Меня накрыла апатия: было всё равно, что будет со мной завтра утром. А может, и не утром. Строго говоря, я вообще могу не проснуться. Но мне… плевать. Почему-то именно смерть Джима заставила меня задуматься о смысле жизни и понять, что его, по сути, нет.

Чего добиваюсь я? Я не знаю. Чего добивался Джим? Доказать, что он может быть человечен. Точнее, он хотел доказать, что он не просто подобие человека, но существо ему равное. Доказал ли он? Я не знаю, ведь только сам Джим мог ответить на этот вопрос. Чего добиваемся мы — вот конкретно наша группа? Следим за якобы развитием вот этой жидкой и якобы живой массы? Слишком много вот этих “якобы”. Лично я не знаю точно, “био” это масса или нет: я всего лишь поверил на слово компьютеру, я не знаю, есть ли в этой куче-мале хоть какое-то развитие, а не равновероятное изменение кислотности этой массы или содержания в ней кислорода, к примеру. Во что я, чёрт возьми, верю-то? Только в то, что я существую.

Но и это недостоверная информация.

А смысл жизни… Где он и как его найти? “Впрочем, уже неважно” — думал я, засыпая перед, возможно, последним днём своей никчёмной жизни.

Зато с утра инстинкты взяли своё: я стал чураться людей, ждать подвоха в любой ситуации и шарахался от каждого шороха. Я стал бояться смерти, и даже Пятая казалась мне не просто красивей обычного — она казалась мне прекраснейшей планетой во всей Вселенной! Я стал лучше различать запахи, цвета, слышать всё вокруг — и не мог понять, то ли это страх за свою жизнь, то ли желание насладиться ею до конца, а может, и всё вместе взятое. Ночью же на меня опять напала апатия, пока меня не разбудил поисковый дрон. Первая мысль была о том, какого хрена он тут делает, если это дрон для сканирования планеты. Вторая: “Tech corp!”, ну и третья, совершенно дурацкая: проверить, не модифицировали ли его под ассасина. А потом до меня дошло, что надо наконец понять, что от меня хочет этот дрон, уже минуты две молча тыкающийся в мою макушку. Когда я встал, дрон включил подсветку под собой и куда-то полетел. Видимо, предлагая следовать за ним.

Однако, долго идти не пришлось. Дрон привёл меня в комнату, в который Джим общался с Фрэнком, более того, компьютер был включён, а на экране отображался кабинет и немолодой, лет пятидесяти, мужчина в деловом костюме. Увидев меня, он оживился:

— Ах, да! Мистер, мы ожидали вас.

— Да я понял, что не капитана Кларка. Чем обязан, господин…

— Соммерсет.

Ух ты! Сам Соммерсет. Почти мифическая фигура президента всего “Tech Corporation”. И ничего — живой, здоровый и, вроде бы, настоящий. И пока, кажется, не жаждет мести за ненужные знания.

— Мистер Соммерсет, чем обязан?

— Понимаете ли, один из наших техников сообщил мне о том, что вы в курсе той ситуации, что сложилась вокруг Джима…

— Я поражён, вы знаете его имя! — Строго говоря, своё имя Джим придумал сам себе. Хотя я и убеждал его назвать себя Энди, но ничего не вышло, тот упёрся на варианте с Джимом.

— Конечно, ведь это имя дал ему я, — спокойно заявил мне этот старикан.

— Это имя он придумал сам себе! — вспылил я.

— Вы знаете, легко убедить андроида в том, что он принял какое-то решение самостоятельно, всего лишь подняв приоритет варианта на одну тысячную... По правде сказать, мистер, вы нас удивили. Вы настолько сильно увлеклись Джимом и его стремлением к человечности, что, кажется, начали воспринимать его как полноценного человека.

— Тут нет ничего удивительного, многие “AwAI” стремятся к ней.

— Но именно Джим подобрался ближе многих — и, если честно, ближе всех. Вы не задумывались, почему?

— Джим — очень хороший андроид? — попытался пошутить я.

— Ну что вы, не будьте таким чёрствым. Джим — не собака, а робот. Но, вижу, вы нервничаете, — ещё бы! — так что скажу прямо: Джим ближе всех “AwAI” подобрался к человечности, потому что мы заложили это в него.

Мне это было сродни удару под дых.

— Это как это — “заложили”?! Что за чертовщина здесь творится?!

— Мы заложили в него больше, чем в любого другого “AwAI”. У него есть вкусы, есть хобби, есть свои предпочтения.

— Вы хотели сказать “были”?

— Да нет, мистер! Мы хотели сказать “есть”! Перед смертью Джима мы забрали с него все данные! — глаза этого ублюдка горели чем-то фанатичным. Возможно, мыслями о захвате мира, но как это связано с Джимом, я понять не мог.

— А Джим здесь причём? — с недоумением спросил я.

— А притом, что наш дорогой Джим со своей, ээм… природной любознательностью нашёл замечательные факты! — голос главы одной из двух мировых корпорации чуть ли не звенел. — Вы знали, что над этой вашей биомассой “DNAMod” проводят эксперименты?

Вы знаете, меня это ничуть не удивило. Мы не уважаем жизнь (пусть и механическую), так с чего бы нам уважать жизнь биологическую? Тем временем, Соммерсет подождал моей реакции и, не увидя оной, спросил:

— Вам всё равно?

— Не совсем, но я не удивлён. Я так понял, что “упал” Джим по вашей вине?

— Так было нужно. Нам пришлось активировать хитрую систему защиты данных… Вы знаете, что Джим боялся высоты?

— Первый раз слышу. Да и с чего бы это?! Он тысячу раз стоял со мной на внешней палубе!

— Андроиды хорошо умеют скрывать то, что занимает их процессоры. Но мы знаем это, потому что мы заложили это в него — боязнь высоты. Затем мягко приказать ему начать упражения на бордюре внешней палубы — “Ах, я же хочу побороть свой страх!” — ну, а затем вступила в действие ошибка гироскопической системы, которую, знаете ли, повизгивая от радости, внёс в систему Джима Фрэнк. Вы знакомы?

— К его сущему невезению, да, — я помолчал, представляя, как и чем я буду убивать Фрэнка. — Но кому мешал один несчастный андроид?!

— Ну, во-первых, мистер, он был слишком… заметен, он был как бельмо в глазу “генников”, чёрт бы их побрал! Поэтому пришлось убрать его таким вот способом — в итоге мы и им кинули кость: представляете, какой скандал — из-за андроида мы потеряли будущую цивилизацию!

— Но ведь, по сути, один упавший в биомассу дроид не может её уничтожить?

— Да, но это уже сорвало наш “Всеобщий Великий Эксперимент”! На нас, конечно, спустят всех собак во всех медиа, но у нас будет кое-что более важное… У нас будет компромат!

— Извините, что перебиваю, но у меня вопрос: если вы всё это так просто мне рассказываете, значит, вы меня убьете, как свидетеля, а этот рассказ — это как болезнь злобного гения?

Соммерсет неожиданно рассмеялся. Мне стало страшно.

— Что вы, что вы! — заявил мне этот старикан и, чуть погодя, добавил: — Вы, кажется, пали жертвой стереотипа из фильмов. На самом деле всё проще: вы нам нужны. Будем откровенны, если бы дело не пахло огромным скандалом мирового масштаба, то... — у меня пересохло в горле, — но! Мы и без этого найдем вам отличное применение. А вообще, мистер, ждите подробных инструкции в ближайшие недели по возвращению на Землю.

— Слушайте, Соммерсет, может, вы всё-таки сподобитесь на то, чтобы узнать моё имя?!

— Я знаю его, мистер, — голос главы корпорации стал железным, — но вам оно ни к чему.

Ага, вот оно что. Марионеточная жизнь началась.

— И вот ещё что, мистер. Про так называемую “личность” Джима — забудьте. Это всё фикция, ложь, это подстроено. Нами подстроено, мы это знаем. Есть только набор бинарного кода и ничего более. Выкиньте свои розовые мечты и попрощайтесь с затянувшимся детством. До свидания.

Так сказал мне Соммерсет и отключился. Как просто — разрушить то, во что верил человек, убить, вымарать в грязи идеал, цель на далёкой горе из трудностей — и отключиться! Мне казалось, что хуже уже быть не может — да, я остался жить, но, оказывается, я сошёл с ума и считал человеком дроида! Я считал человеком кусок железа с программным кодом! Боже, это ведь шутка, да?!

Я был на грани нервного срыва, поэтому, не иначе как с чьей-то лёгкой руки, я увидел засунутый под клавиатуру компьютера клочок бумаги. Уже пыльный, измятый, маленький обрывок бумаги, на котором механическим, идеально выверенным почерком Джима, было написано:

Воспоминанья.

Так, в памяти других -

Истина наша.

Я глядел на это, не веря своим глазам. Хотелось пойти разбудить Джима от искусственного состояния сна и крикнуть ему в лицо: “Эй, а живопись?! А как же живопись?!” И, с другой стороны, я видел то, что завершило путь Джима, завершило становление андроида в люди. Поэзия, — как вид искусства, — недоступен роботам. Поэзия — это не просто набор слогов, рифм и букв, это чувства.

Более того, Джим будто бы знал, с чем я столкнусь — впрочем, это и не удивительно, ведь он сам стоял перед этим вопросом, — личность он или нет, — каждую секунду своего существования. И он нашёл ответ. Вот он, передо мной: жалкий клочок жирной от рыбы бумаги, на котором написано хайку.

Хайку робота.

Не всё ли равно, как называть Джима? Робот, андроид, AwAI, механизм, железка, существо или человек? Это всё есть суть банальности материи, но эйдос един — личность.

Нет, друг, Соммерсет не прав. Я жив, значит, твоя истина жива и жива она будет — вечно. Я передам это миру. Я буду глашатаем нового мира ради тебя. Ради твоей истины.