Пробуждение Зверя (гет)

Она падала в темноту. Когда, как это случилось на сей раз, Эйприл не знала, и раньше, наверное, по привычке возмутилась бы своему такому безобразному и непредсказуемому враз состоянию. Раньше… Сейчас же она приняла как благословение сомкнувшийся над головой мрак и медленно — увы, слишком медленно — гаснущие образы настоящего. Эйприл тонула, но не хотела спасения, не желала возвращаться в покинутый мир. Она не помнила, чем именно, но он пугал ее, казался невыносимым. В нем для нее не было места, и девушка не хотела быть — лишь падать, падать целую вечность с открытыми глазами в пустоту, без мыслей, без чувств, без боли.

Лишь на миг, краткий и обжигающий, Эйприл попыталась вспомнить, что же такого ужасного оставила там, позади. Зря. Перед глазами мелькнуло видение лица — знакомого, любимого, родного до последней черточки. Видение пробудило теплую волну радости, какая случается при долгожданном возвращении домой, — и вместе с тем жгучей пронзающей боли, скрутившей тело в неразличимый комочек. Эйприл дернулась было смахнуть с век, отогнать зловещее видение, но тщетно: тело не слушалось, ощущалось ватным и бесплотным. И она малодушно оставила попытки сопротивления, понадеявшись, что там, на самом дне, где бы оно ни было, все закончится. Чем оно может смениться, девушка предпочитала даже не думать. Хуже не будет в любом случае.

Хуже… Перед глазами мелькнуло искаженные ужасом, в безмолвной мольбе черты Ирмы. Подруга тянула к ней руки, а она… не могла, не хотела ответить. Что ей грозило? Эйприл не могла знать, но подозревала, что нечто ужасное. Ей, всему миру, родному дому Эйприл. И лишь сейчас она в полной мере ощутила это самое «хуже» — все, что было дорого ей, обреченное на гибель и собственное малодушие, бегство, которое не спасало от осознания катастрофы.

Усилием воли Эйприл попыталась остановиться. Получилось или нет — она не знала. Вокруг без конца и без края простиралась тьма, не нарушенная даже искорками, по которым можно было бы сориентироваться, понять, продолжается ли движение и куда, если да. Надежда — последнее, что оставалось в глубине измученного существа, последняя связующая нить, путь из кошмара наяву.

Показалось, или по капле падение остановилось, сменившись чем-то иным, не имеющим пока названия? Узнать по-прежнему было неоткуда, но Эйприл вцепилась что было сил в это ощущение, позволяя ему волной тепла раскатиться по жилкам и венам. И улыбка, медленная, усталая, растянула губы, когда девушка ощутила прикосновение. Осторожное, бережное, заботливое… могущее принадлежать лишь другу. Эйприл подалась ему навстречу…

Прежде чем она успела открыть глаза, прикосновение исчезло. Холод и неумолимое осознание свершившегося несчастья вновь нахлынули, придавив к кровати. Эйприл еще не осознала, чего именно, но слишком хорошо помнила это ощущение. Душа стыла от него, как от убийственного холода межзвездной бездны. Что-то произошло, страшное, непоправимое, до того, как она вновь отключилась. Что-то совершенно непереносимое — с которым, тем не менее, придется существовать. Титаническим усилием Эйприл приподняла руку, стерла влагу со лба, стряхнула что-то неровное и мокрое. Взгляд медленно скользил по стенам, понемногу вспоминая обстановку. И точно так же неспешно, по капле, в сознании воскресали воспоминания всего случившегося. То, чего не должно было быть, ни за что на свете.

Ричард… Она мыслила его погибшим и так отчаянно молила небеса о его спасении. И они ее услышали, правда, по своему обыкновению, исполнив желание совершенно невозможным образом. Он выжил — оказавшись самой ужасной и кошмарной тварью, что когда-либо видела земля. Как? Почему?! Как она могла не узнать его голос, его взгляд? Как не почувствовала в нем неладного? Как вообще могла полюбить этого… это… мысли путались, и Эйприл никак не могла определиться, как называть это двуликое существо. Зачем, почему он так с ней поступил? И хуже того — как ей теперь быть?

Где-то в сокровенной глубине существа еще теплилась искорка тепла и радости при воспоминании о проведенных вместе вечерах, об утраченной ныне близости. Эйприл ненавидела себя за это, мысленно называя себя самыми гадкими словами. Она не могла бы примириться с самим существованием этого мерзкого циничного негодяя, не говоря уж о том, чтобы остаться с ним. И все же… Казалось, сейчас взорвется голова. Девушка искренне жалела о том, что поддалась искушению и проснулась. Уж лучше бы Шредер пристукнул ее тогда, застав у панели управления. Да, лучше! А теперь — как жить теперь?

С губ сорвался жалобный, еле слышный стон. Взгляд упал на Ирму, задремавшую в кресле рядом с каким-то тазиком.

— Слава богу, ты очнулась, — потревоженная неожиданным звуком, та тут же проснулась и вскочила. — Чего-нибудь хочешь? Водички или, может, покушать?

Каждое слово било по ушам, будя некрепко уснувшее раздражение. Ирма как она есть, с ее привычным кудахтаньем и мыслями лишь о ерунде типа жратвы. Эйприл всегда знала ее такой, но именно сейчас с каждым словом и движением гнев поднимался в душе, грозя вновь выплеснуться неуправляемой вспышкой. «Покушать?» Нет, серьезно, это именно то, что ей сейчас нужно! Рухнувший, разбитый в осколки мир, истерзанная душа и муки неизвестности — все это мигом схлынет, стоит лишь набить желудок!

— Яду, — проговорила Эйприл безжизненно. — Сейчас же.

— Зачем же так резко? — Ирма без приглашения обтерла лоб подруги все той же мокрой губкой. Огорченно поцокала, видимо, сочтя, что у подруги жар, и наклонилась поднять сброшенную ей тряпицу. Эйприл раздраженно перехватила ее руку, отняла и губку, и тряпку, и зашвырнула в угол.

— Я же сказала: ничего не надо! — крикнула она. — Слышишь? Ничего! Оставь меня в покое, пожалуйста…

— И оставь немедленно.

Обе девушки испуганно повернулись в сторону порога.

— Повторить? — негромко поинтересовался Шредер.

— Н… нет, не надо. Я и с первого раза хорошо услышала, — Ирма кубарем скатилась с софы, лишь чудом не упав. Замерла в нерешительности у двери, от которой Шредер, конечно, и не подумал посторониться. И испуганно ойкнула, когда, подхватив ее за шиворот, тот без труда перенес ее через порог и отпустил, сильно подтолкнув в спину.

— Тебе повторить то же самое? — угрюмо спросила Эйприл, наблюдавшая за этим самоуправством. И, кажется, ненавидевшая Шредера в этот момент еще сильнее, чем ранее. Он снова не надел ничего из своего обычного облачения, ничего, что помогало воспринимать его как должно — как зло мирового масштаба, не стоящее ни внимания, ни сочувствия. Сейчас же — он был в ином своем обличии, под той маской, что так коварно привлекла ее. Нет, теперь-то Эйприл точно могла различить черты, не замеченные ранее, не позволяющие обмануться — и все же… все же слишком много было в нем от того, кого девушка безуспешно пыталась забыть, с кровью вырвать из сердца.

— Не имеет смысла. Хозяин здесь все же я, — знакомые жесткие нотки голоса вернули все на свои места. Эйприл обессиленно выдохнула и откинулась назад, отбросив упавшие на щеки слипшиеся прядки.

— Ну да, конечно, как же это я могла забыть. Хозяин и его законные владения… и живые игрушки, которые интересней обычных. Так ведь, да? Ну, что молчишь? — понемногу голос ее окреп и стал пронзительнее. — Или кишка тонка признать это?

Шредер нахмурился и сделал шаг вперед. Эйприл инстинктивно отстранилась, но взгляд не отвела. Извечное противостояние, давности которого она уже и не помнила. Сколько раз уже они вот так стояли, глядя глаза в глаза, ни один не решаясь отвести взгляда, словно это было поражением? Кто чаще выигрывал в этой дуэли? Эйприл никак не могла вспомнить.

— Все так. Кроме игрушек, — он медленно вздохнул, опустился на краешек софы. Слишком близко. Эйприл отодвинулась бы, но она и так была уже на самом краю. Она сжала зубы и усилием воли осталась на месте. — Вы слишком ценны для меня, чтобы зваться так мелко и банально.

— А разве игрушки не бывают дорогими? — парировала Эйприл. В привычной атмосфере спора она почувствовала себя увереннее и чуть подалась вперед, оплетая руками колено. — Я сама видела стоящие как хороший автомобиль. Но вне зависимости от цены — они лишь вещи. Бесправные. Беспомощные. Не способные выбирать свою судьбу.

— И вы не желаете быть такой, — задумчиво, словно сам себе, проговорил Саки. — Но правда жизни в том, что все мы не властны полностью над собой, вынуждены порой покоряться обстоятельствам.

— Правда в том, что ты напыщенный идиот! — вспыхнула Эйприл. — Психованный маньяк, всерьез возомнивший себя повелителем всего и вся! Что, скажешь, не так? Ты всегда, всю жизнь, грезил абсолютной властью, хотел обратить мир в хаос по своей прихоти. Так на же! Получи! Подавись! Но тебе мало, — тон ее зловеще упал. — Ты хочешь поиграть еще и с чувствами людей, переломать и разрушить их из нездорового любопытства. Свести с ума — опять же, по одной лишь прихоти. Но фига с два! У тебя ничего не выйдет. Игра окончена! Я больше не куплюсь на эти штучки.

На последней фразе она гневно взмахнула сжатой в кулак рукой — и зашаталась, неожиданно потеряв равновесие на краешке софы. И непременно упала бы с нее, расшибив голову — если бы Шредер, резко подавшись вперед, не схватил ее за руки и не втянул обратно. А потом, еле сдерживаясь, встряхнул так, что голова девушки мотнулась на шее, а сама она умолкла, поперхнувшись очередным обвинением.

— Сумасбродная девка! — рыкнул он. С видимым трудом ослабил хватку, но совсем не отпустил, держа так, что Эйприл не могла отвернуться. — Игры заканчиваются совсем иначе — и ты хорошо знаешь как! С игрушками нет смысла церемониться, беречь или заботиться — потому что их всегда много, и легко найти другую на смену. Но ты — одна! Понимаешь? И дорога мне именно этим, вопреки всей твоей стервозности, настырности и зацикленности на работе. Я люблю тебя, хотя и сам иногда не понимаю за что, — бессознательно он привлек девушку к себе, та лишь слабо дернулась и всхлипнула. Саки же продолжал, глядя поверх ее головы: — Ты единственная, и именно поэтому даже не проси тебя отпустить. Никто никогда не посмеет оскорбить тебя ни словом, ни делом; у тебя будет все, что пожелаешь. Сам мир вокруг нас однажды станет принадлежать тебе, наконец-то будет тебя достоин. Обещаю.

Застигнутая врасплох Эйприл, вздрогнув, непроизвольно расслабилась в его объятьях. Знакомое чувство, привычные полные беспредельной искренности интонации… она даже на миг поддалась иллюзии, что все это — продолжение их последней встречи.

Слова про мир отрезвили, словно пощечина. Он неисправим и никогда, ни за что на свете не откажется от своих безумных идей. И, что бы ни толковал сейчас о любви и заботе, это для него важнее. И только такая дурочка, как она, могла хоть на миг поверить, позволить одурманить себя.

Эйприл резко напряглась, отстраняясь, готовая в случае чего вырываться (напрочь забыв, как заканчивались обычно такие попытки). На удивление, Шредер отпустил ее почти сразу, вопросительно смотрел в глаза. И взгляд… взгляд тоже был таким знакомым, что Эйприл даже зажмурилась и выкрикнула звенящим от возмущения голосом:

— А ты никогда не думал о том, что нужно именно мне? Что мне на фиг не сдались ни твой мир, ни роскошь и поклонение? Я ненавижу эти деньги и наряды, оплаченные кровью, — она раздраженно дернула подол платья, — и меня тошнит — слышишь? — тошнит от твоего нового миропорядка! Я не приму его ни за что на свете, не примирюсь ни со смертью, ни с разрушением. Они, лишь они — твои заслуги, все прочее только слова. Лишь дым на ветру. Я никогда не примирюсь с этим, я не хочу так жить, не хочу ничего. Ты понял?! Ничего!

Почти впавшая в истерику Эйприл и не заметила, как незаметно отстранился и словно бы замкнулся в себе Шредер. Пальцы мертвой хваткой впились в обшивку софы, закаменевшее лицо нет-нет да искажала гневная гримаса. Но усилием воли он пока держался.

— Не хочешь? Тогда чего ты хочешь, Эйприл? — проговорил он сухо, безжизненно, недобро сузив глаза. — Вот прямо сейчас. Я мог бы дать тебе что угодно. Ну так — что?

— Ты действительно хочешь знать? — Эйприл вскинула на него налившиеся слезами, покрасневшие глаза. Губы тоже то и дело кривились, словно в тике. — Я хочу сдохнуть! Прямо здесь, именно сейчас! Пусть этот кошмар наконец прекратится — хотя бы для меня. Ты так много говорил о любви и возможности дать все на свете, — последние слова девушка процедила с нескрываемым сарказмом, — так, может, тебе хватит милосердия избавить меня от всего этого? Или хотя бы практичности — чтоб не мучиться зря с бесполезной игрушкой? Ведь я никогда, ни за что на свете не смогу быть с тобой таким!

— Что ж, — Шредер поднялся, какое-то время смотрел на нее сверху вниз. По застывшим чертам его трудно было понять, о чем он думает. Сделал шаг к двери. — Такую малость я и правда могу тебе предоставить. Тем более, если это и вправду твое искреннее желание. Ты ведь не передумаешь, Эйприл?

Та медленно качнула головой, проводила его взглядом и уронила голову на поднятые колени. Вот и все… если, конечно, этот негодяй не обманет. Только бы он не отыгрался на Ирме… Но и об этом думалось вяло и без эмоций, словно бы Эйприл действительно уже покинула этот мир, со всеми его заботами и беспокойством.

Шредер же быстро добрался до своих комнат. Ирма потихоньку следила за ним из-за полуоткрытой двери, надеясь, что враг не заметил ее. Вскоре тот вышел с какой-то склянкой в руках и, остановившись возле ее укрытия, втолкнул пискнувшую от неожиданности девушку вовнутрь и набрал код, надежно запирая дверь. И направился далее.

Эйприл даже не подняла головы, хотя наверняка услышала его шаги. Дойдя до тумбочки, Шредер отмерил небольшое количество голубоватой жидкости в оставшуюся в стакане воду, найдя взглядом графин, наполнил доверху. И, осторожно опустившись на софу рядом с девушкой, обхватил хрупкое запястье и вложил стакан в безвольную ладонь.

— Выпей это, Эйприл. Все до дна — и тогда кошмар завершится, здесь и сейчас. Тебя больше ничто не будет тревожить.

Эйприл точно так же безэмоционально, как робот, приняла посудину и опустошила. Рука бессильно опустилась на софу, выронив стакан. Подхватив его, Шредер не глядя опустил его рядом с софой. Все внимание, все существо его было приковано к Эйприл, выражение лица было мрачным и сосредоточенным. Когда девушка начала клониться назад, подхватил под плечи и осторожно опустил на софу. Замутненный расфокусированный взгляд смотрел на него — и словно бы мимо, как сквозь стеклянную дверцу. Шредер не знал и не хотел знать, кого или что она сейчас видит. Но когда рука слабым движением поднялась к нему, сжал ее в своих ладонях, поднес к губам. Эйприл не отреагировала. Вскоре глаза ее закрылись.

Выждав немного, Шредер отпустил ее ладонь, взял с тумбочки флакончик и спрятал во внутренний карман. Затем подхватил на руки бесчувственную недвижимую Эйприл и, отодвинув ногой дверь, покинул комнату.