Что такое "любовь"? (джен)

Хикару страдал. Высветленная, обычно задорно торчащая челка поникла грустной паклей, глаза безжизненно застыли и уставились расширенными зрачками в одну точку, словно он в ужасе смотрел на явившегося по его душу шинигами⁽¹⁾, а вечно не затыкающийся рот выдавал только тихие вздохи отчаяния. Он не боялся так, даже когда впервые увидел Сая, восставшего из гобана, и не страдал столь сильно, когда тот заставлял его играть в го целыми днями, изучать кифу старых партий и решать цумэго⁽²⁾, да даже когда он просидел первое инсэйское испытание на пятках, ему не было столь отвратительно тошно! Разве что... когда он осознал, что навсегда потерял Сая и собирался отречься от го... те эмоции и по сей день болезненно ворочались где-то в области сердца, не смотря на все попытки Хикару отпустить и пойти дальше. Сейчас его мучило похожее осознание собственной абсолютной беспомощности и тотального бессилия.

Хотя казалось бы! Ему всего-то задали сочинение.

Но не просто какое-то там сочинение, а квалификационное, которое по величайшим трудом достигнутой договоренности с учителем позволило бы ему допуститься до экзаменов, безболезненно завершить среднюю школу и посвятить, наконец, всю жизнь карьере профессионала. Ах, да, это было сочинение на весьма странную тему.

Очень неоднозначную.

«Что такое любовь?» — издевательски чернела корявая надпись на полосатом тетрадном листе, сделанная его собственным почерком.

Что такое любовь? Ха! Если бы Хикару знал! Судя по тому, что он смутно помнил из курса литературы, люди веками бились над этим вопросом, настрочили кучу трактатов, романов и стихов, но так и не сумели точно на него ответить или хотя бы чуть подобраться к мало-мальски правдоподобному ответу. Так что же может он, обычный горе-ученик обычной японской школы? (Ну, ладно, не совсем обычный, а один из самых молодых профессионалов го в стране... но речь не об этом) И вообще, из чего ему нужно исходить? Из тонн созданных на протяжении множества столетий попыток или же из личного опыта? Но... перелопатить кучу литературы не достало бы времени, да и, мягко говоря, не привлекало его совершенно, а с личным опытом и вовсе намечались проблемы.

Нет, Хикару был знаком с понятием «любви», ведь он любил Сая — определенно точно любил, с ним было весело и интересно, он открыл для Хикару целый новый мир, наполнил его жизнь смыслом, стал ему учителем, ближайшим другом, наставником; и Хикару до сих пор ощущал его отсутствие как нечто болезненно-страшное, медленно отравляющее его душу чувством потери и непреходящей вины. И еще он любил го, потому что жизни своей без него не представлял, настолько прочно игра в нее вошла, стала самой сутью, воздухом, сердцем. Помимо этого, он любил родителей, дедушку с бабушкой, ребят-инсэев из Нихон Киин, Ваю и Исуми-сана, Акари, даже ворчливого Моришиту-сэнсэя... Эти люди составляли круг его общения, с ними было приятно, интересно, тепло. Ко всем ним он испытывал благодарность и привязанность, уважение, дружбу, нечто, что заставляло его ценить присутствие их в его жизни... в общем, что-то вроде любви.

Однако Хикару подозревал, что учитель имела в виду не такую любовь. По тому, как мечтательно звучал ее голос и мгновенно увлажнились глаза, даже обычно слабо разбирающийся в непонятных женских эмоциях Хикару догадался, что речь идет о той самой любви. Романтической, о которой «Сто песен ста поэтов» и прочая литературная муть, коей Хикару пичкали все, кому не лень, начиная с мамы, учителя, Акари и заканчивая Саем — тот дня не мог прожить, чтоб не процитировать кого-то из своих прежних знакомых. И вот что прикажете делать? Хикару на дух не переносил романтическую поэзию, не читал сёдзё-мангу⁽³⁾ (еще чего не хватало!) и совершенно точно не был влюблен. Ведь не был же?..

Прогнав неловкую мысль усилием воли, Хикару принялся перебирать в памяти людей, кто в его представлении хотя бы отдаленно был связан романтическими чувствами и с кем можно было бы на эту тему посоветоваться. Список оказался удручающе коротким.

Все попытки расспросить мать завершились полным провалом: она смущалась и странным образом не могла подобрать слов, а поскольку отца невозможно было застать дома не занятым по работе, Хикару махнул на них рукой, решив, что молодое поколение поможет ему с большим успехом.

Следующим на очереди оказался Вая, который последнее время подозрительно быстро краснел при виде дочки сэнсэя, Шигеко. Однако... Хикару так часто его дразнил по этому поводу, добиваясь взбешенного оскала и дыма из ушей, что идти теперь с серьезным вопросом о любви казалось не самой разумной идеей даже такому безбашенному человеку, как он. Вая был страшен в моменты неконтролируемой ярости, а Хикару хотелось добраться до девятого дана, прежде чем попасть на ближайшее к Киину кладбище в виде горстки пепла.

Исуми-сан полностью погрузился в сравнительное изучение китайской и японской техники го, так что расспрашивать его о любви казалось настоящим кощунством. Саэки-сан лишь нервно хихикнул, промямлив что-то о том, что он безнадежно «женатый человек», а Насэ так многозначительно посмотрела на Хикару, что он подавился воздухом и мгновенно осознал свою ошибку. Не так давно именно он познакомил Насэ с Акари, и те каким-то чудом нашли общий язык.

Он давно догадывался, естественно, что Акари не просто так смотрит на него блестящими глазами и глупо улыбается любым его шуткам, даже абсолютно дурацким, однако спрашивать ее о любви казалось ему чем-то… подлым? Хикару знал, что не чувствует к ней ничего, кроме теплой братской привязанности, не может ответить взаимностью, а потому все больше старался отдалиться и уж тем более не стал бы заводить разговор на потенциально болезненную для нее тему.

Кого-то еще более-менее влюбленного он вспомнить никак не мог, потому и сидел в полной прострации, гипнотизируя взглядом пустой лист с вопрошающей надписью в заглавии — единственным и весьма плачевным итогом его трехдневного ломания головы над величайшей загадкой Вселенной.

«Шиндо, если ты и сегодня забудешь про нашу встречу, клянусь, я никогда больше не сяду играть с тобой», — мрачно сообщил телефон; написанные слова осуждающе зазвучали в его сознании раздраженным голосом Тойи. Хикару чертыхнулся и вскочил из-за стола, свалив стул и споткнувшись о ком из одежды на полу. Он забыл, что договорился разобрать свой последний проигрыш с Тойей в Киине сегодня через... — он с ужасом воззрился на издевательски ползущие стрелки часов — каких-то полчаса.

Быстро набрав «Я не забыл, но опоздаю. Прости», и отправив сообщение адресату, Хикару сдернул кислотно-желтую рубашку с кровати, на ходу просунул руки в рукава, подцепил валяющийся тут же рюкзак и вихрем вылетел из дома, только и успев крикнуть матери, что будет вечером.

Он вломился в холл Нихон Киин спустя двадцать минут после назначенного времени встречи и растерянно обвел глазами знакомое до мельчайших деталей помещение: Тойи нигде не было. Неужели он не дождался и просто-напросто ушел? Невозможно! Чтобы Тойя упустил случай от души наорать на него, да еще и за дело — скорее бы сакура зацвела в середине лета. Торопливо вытащив телефон, Хикару уставился на мигающий конвертик и открыл сообщение. «Тоже опаздываю», — лаконично светилось под именем Тойи в ответ на его сумбурное послание. «Опаздываю». Хикару перечитал сообщение трижды, прежде чем смог осознать, что свершилось невозможное, и Тойя впервые опоздал на встречу. В голове проскакала галопом мысль, что орать на него не будут, по крайней мере, не прямо с порога, убивать тоже, а значит, все в относительном порядке. Облегченно выдохнув, Хикару привалился к стене, сполз на пол и закрыл глаза, все еще сжимая в руках мобильник. В голове снова заворочались тоскливые мысли о чертовом сочинении. Он в очередной раз обреченно вздохнул и попытался выпнуть их куда-нибудь на задворки сознания хотя бы до конца сегодняшнего дня.

— Кхе-кхе, Шиндо-кун? — вопросительно-заинтересованно протянул голос Кувабары Хонъимбо над его головой.

Хикару подскочил как ошпаренный, испуганно ойкнул и, закашлявшись, промямлил что-то напоминающее приветствие. Великого Хонъимбо побаивались все, как и все втайне мечтали спихнуть его с пьедестала, отобрав титул. Хикару старик Кувабара нравился — тот умел отлично пошутить и поддеть любого, особенно Огату-сана, что не могло не импонировать ему. Внезапно в голове щелкнула мысль, что за столь долгую жизнь Кувабара Хонъимбо точно должен был сталкиваться с любовью, а если даже и нет, то мудрости в нем уж явно больше, чем в Хикару, что-то дельное посоветовать сможет.

— Кувабара-сэнсэй, что такое любовь? — выпалил Хикару, пока идея спросить самого грозного профессионала о теме школьного сочинения не начала казаться совсем бредовой.

— Кхм?.. — тот определенно не ожидал подобного вопроса, но вдруг улыбнулся, став похожим на большого орангутана, пытающегося выклянчить банан, и задумчиво покрутил сигарету в пальцах. Шиндо терпеливо ждал.

Глаза Кувабары-сэнсэя окончательно спрятались в густых бровях, а улыбка стала напоминать мечтательное выражение влюбленной Акари. Хикару напрягся и бочком отодвинулся в сторону выхода. Однако его явно не замечали. Вдруг Кувабара Хонъимбо заговорил.

— Очень сложно определить любовь словами, да и вообще описать в логических категориях, потому что любовь — это эмоция и обещание. Любовь — это двое, смотрящие друг на друга поверх выложенного камнями узора на сетке гобана; это разряд молнии, рождающийся из случайного соприкосновения рук игроков над разворачивающимся сражением; это ход, сделанный вопреки велению разума, установленным правилам и принятым нормам, на чистой интуиции, спровоцированный воображением и оцененный обоими соперниками как божественный. Любовь — это игра и битва, это единство вдвоем, это находиться по разные стороны гобана, но всегда — заодно. Любовь не имеет формы, потому что вся она суть содержание, и любовь не имеет меры, потому что невозможно измерить мечту.

Хикару завороженно слушал обычно насмешливого, а сегодня очень серьезного Кувабару Хонъимбо, и видел перед собой мечущие молнии глаза Тойи, грозящие уничтожить его и одновременно восхищенно следящие за каждым его ходом. Слышал голос Тойи, бесцеремонно отчитывающий его за дебильную комбинацию и пораженно прерывающийся от очередного гениального финта, который Хикару совершал интуитивно, внезапно, не раздумывая. Вновь чувствовал пробежавшую по телу сладкую дрожь, когда однажды при подсчете он на мгновение коснулся его длинных изящных пальцев, и тот поспешно отдернул руку, пряча проступивший румянец в упавших на склоненное лицо отросших волосах.

Он давно не слышал слов старого учителя, не думал о сочинении, сложной теме и вечном вопросе, потому что завороженно смотрел, как в этот самый момент в распахнутую дверь вслед за громко вещающим что-то Куратой входил Тойя. Проследив за его взглядом, Кувабара Хонъимбо понимающе прищурился, отечески похлопал Хикару по плечу и засеменил к лифтам.

А Хикару стоял столбом и таращился на высокий стройный силуэт на фоне открытой двери. Тойя выглядел, скорее всего, как обычно в своем очередном дурацком свитере отвратительного розового цвета, но воображение Хикару сговорилось с его памятью и рисовало изящный взмах тонкой ладони с зажатым между пальцев белым гоиси, светящийся азартом взгляд напротив, музыкальный щелчок камня о поверхность гобана и тот самый идеальный ход, который ищут все игроки мира — ками-но иттэ⁽⁴⁾, сделанный не Тойей и не им самим, но обоими вместе, рождающийся в каждой новой партии между ними, одной вечной партии, что будет длиться всю жизнь.

1) Шинигами — в японской мифологии боги смерти, жнецы, собирающие умирающие души.

Вернуться к тексту

2) Цумэго — тренировочные задачи на жизнь и смерть групп камней в го; печатаются в сборниках, позволяет быстро решать подобные ситуации в партиях, не тратя времени на их обдумывание.

Вернуться к тексту

3) Сёдзё — жанр манги и аниме, ориентированный на девочек-подростков, обычно романтической направленности.

Вернуться к тексту

4) Ками-но иттэ — легендарная «Рука бога» или «ход бога» — высшее мастерство, постичь которое стремятся лучшие игроки в го. В каноне ками-но иттэ искал Сай, Тойя Мэйдзин, Акира и Хикару. Кувабара Хонъимбо тоже, да и вообще все мало-мальски заинтересованные лица.

Вернуться к тексту