Трое мужчин в жизни Грейнджер (гет)

— Мерлин! Не думал, что это вообще возможно, но твоя копна волос на голове выглядит даже хуже, чем в школе.

— К твоему сведению, Малфой, это называется химическая завивка, и многие мужчины находят мою причёску очаровательной.

— Подожди-подожди! Ты хочешь сказать, что устроила этот взрыв на макаронной фабрике специально?

— Пошёл на хрен, Малфой.

— То, что какой-то неудачник считает это безобразие «очаровательным», — не повод добровольно уродовать твои и без того ущербные волосы, Грейнджер.

— Во-первых, Кевин не неудачник, а во-вторых… — она запнулась. — Как тебе это удаётся?

— Удаётся что?

— Ты последний человек в Министерстве, нет — последний человек на свете, с которым я хотела бы обсуждать свои отношения, и что в итоге?

— Грейнджер, наличие воображаемого друга ещё не говорит, что у тебя отношения…

— Пошёл на хрен.

* * *

— Эй, Грейнджер!

— Пошёл на хрен, Малфой.

Но Малфой не пошёл на хрен, он пошёл за ней. Догнав абсолютно расстроенную Гермиону Грейнджер, которая сегодня впервые пришла на работу с совершенно по-мальчишески короткой стрижкой, он ухватил её за локоть и слегка развернул к себе лицом:

— Постой.

Гермиона смерила его злобным взглядом и глубоко вздохнула, приготовившись выслушать очередную порцию насмешек от своего противного коллеги.

— Он болван и не стоит тебя. А причёска хорошая. Сексуальная.

И он ушёл в свой кабинет, находящийся по соседству с её собственным. Гермиона застыла на месте с гримасой удивления и шока. Она даже на секунду забыла, что ей сегодня чертовски хреново.

Кевин бросил её вчера вечером, и она совсем расклеилась. Выпив двойную порцию настойки пустырника и зелья сна без сновидений, она ушла от летящей под откос реальности в царство Морфея. Проснувшись утром, Гермиона взглянула на своё бледное и жалкое отражение в зеркале и призвала ножницы. Повезло, что практически всё, за что она берётся, удаётся ей хорошо (всё, кроме отношений с мужчинами, конечно). Стрижка даже шла ей. Но оказалось, что половина её гардероба абсолютно не подходит к новой причёске. Решив, что обновлять гардероб они с Джинни пойдут в среду, она нашла классическую белую блузку с чёрными брюками и отправилась на работу в надежде поскорее пережить один из ужаснейших понедельников в своей жизни.

Может, оно и к лучшему, что они расстались. Ведь Гермиона абсолютно точно не любила Кевина. Она отдавала себе в этом отчёт. Но всё же ей было крайне паршиво оттого, что который раз уходила не она, а от неё. Не то чтобы Гермиона строила далеко идущие планы на Кевина, но она надеялась, что наконец повстречала достойного и внимательного волшебника, который бы поднял её и без того низкую самооценку.

А уже через несколько лет, возможно, она бы даже задумалась создать с ним семью.

Гермиона не была уверена, любила ли она когда-либо. Но если она хотя бы питала тёплые чувства к своим мужчинам, то те, скорее всего, и вовсе ничего не чувствовали к ней. Это ранило.

Она была привязана к Кевину, чувствовала к нему симпатию, но он не был тем самым мужчиной, который влиял на ход её размеренной жизни, кроме причёски.

Возможно, именно поэтому он и решил её бросить.

На самом деле за двадцать пять лет в жизни Гермионы Грейнджер было всего три мужчины, которых она воспринимала серьёзно.

В жизни Гермионы Грейнджер было всего три человека, которые так или иначе поспособствовали её низкой самооценке.

Это она сама — за то, что позволяла кому-либо влиять на её уверенность и любовь к себе, Драко Малфой — тот, кто посвятил шесть лет обучения в Хогвартсе тому, чтобы принизить и оскорбить успешную отличницу, и Рональд Билиус Уизли, который по своей природе оказался непроходимым болваном и слепым ослом.

Примерно на шестом курсе обучения Гермиона решила, что ей пора бы завести серьёзные отношения с противоположным полом. Она была самой старшей девочкой на курсе. И это только говоря о её возрасте. Если учитывать интеллектуальные способности Гермионы, то она вполне комфортно чувствовала себя, беседуя даже со взрослыми образованными волшебниками.

Несмотря на это, её не прельщала перспектива отношений с мужчиной много старше её, в её семнадцать. Она логически рассудила, что хорошо бы иметь парня со своего факультета, возможно, даже со своего курса, чтобы больше времени проводить вместе. Прежде всего нужно было отметить для себя кого-то привлекательного, затем узнать его получше, а после этого приступать к работе над созданием отношений. Будучи девушкой умной и практичной, Гермиона решила задачу оптимально. Точнее, попыталась решить.

Оба её школьных друга были физически и внешне привлекательными. И Гарри, и Рона она знала достаточно хорошо. А потому решила не тратить время и энергию на поиски кого-то ещё. Она уже практически считала Рона своим парнем, стоило только втолковать это в его рыжую лохматую голову. После того, как она блистала вместе с Крамом на балу в честь Турнира Трёх Волшебников, а Рон с открытым ртом пялился на её прическу, макияж и платье, Гермиона была уверена, что он рассматривает её как девушку.

Каково было её удивление, когда её щепетильно продуманные планы нарушила чёртова Лаванда Браун. Узурпировав незадачливого Уизли, «Лав-Лав» поставила под угрозу не только недоотношения Рона с Гермионой, но и их дружбу. Как ни странно, Гермиона не винила в этом Браун, она винила Рональда.

Если нападки Малфоя были чем-то неизбежным, то Рон всегда обижал её ненамеренно. Его случайно брошенные, необдуманные фразы были правдивыми, а оттого ранили сильнее всего.

Гермиона была благодарна Рональду за то, что тот, начиная со второго курса, вступался за неё перед тем же Малфоем. Но в то же время сам он умудрялся обижать её, начиная чуть ли не с первой их встречи.

Всё же, несмотря ни на что, ситуация разрешилась в пользу Гермионы. Хоть и самым последним, но Рон всё-таки заметил желание Гермионы быть с ним.

Привыкшая добиваться своего во что бы то ни стало, Гермиона начала встречаться с Роном уже на летних каникулах после шестого курса. В неполные восемнадцать она подарила ему свою девственность, а заодно и всю себя в качестве заботливой девушки. Она практически убедила себя в том, что счастлива с Рональдом, насколько это вообще было возможно с учётом того, что война была в самом разгаре. Пребывание в Норе среди семейства Уизли очень помогло ей справиться с принудительно-добровольным отказом от родителей.

В целом, младший сын семейства Уизли был неплохим человеком и достаточно нормальным парнем. Гермиона была ему благодарна за трепетное к ней отношение, за защиту в школе и поддержку после того, как она стёрла своим родным память. Ей нравилась эдакая роль наставницы, советчицы и умницы по отношению к недалёкому, но мужественному Рону.

Гермиона строила очередные планы, согласно которым они разыщут крестражи, победят Тёмного Лорда, а затем она закончит учебу, сделает карьеру и станет миссис Гермионой Уизли — министром магии, женой и матерью.

Все её планы практически полетели в тартарары, когда Рон бросил их с Гарри где-то в лесах Англии, не выдержав испытания силой крестража.

Если каждый раз, когда Рон Уизли совершал необдуманный или откровенно глупый поступок, Гермиона слышала в голове лёгкий шёпот подсознания, твердивший, что они не лучшая пара, то после его ухода этот шёпот превратился в истерический крик.

Рон заметил, что она девушка, лишь через четыре года знакомства. А относиться как к девушке стал ещё через два. И вот, после стольких событий, что они пережили втроём, после того, как она отдалась ему в его спальне в Норе, он просто бросил их с Гарри в самый неподходящий момент.

После его возвращения Гермиона действительно испытывала облегчение вперемешку с яростью. Но неприятнейший осадок оттого, что её предали, остался и даже не думал никуда исчезать.

А потом жизнь закрутилась настолько быстро, что её разум полностью переключился на череду не самых приятных событий, происходящих в магической Англии. Чувство эйфории в Тайной Комнате, а затем и радость победы на время вернули ей иллюзию прежних отношений. У них с Роном было столько общего, что она не сразу поняла, что больше не чувствует к нему абсолютно ничего, кроме светлой ностальгии по многолетней дружбе.

Она не спешила разрывать их отношения, давая Рону оправиться от потери брата и позволяя ему найти себя. Новоявленный герой войны метался между квиддичной карьерой и Авроратом. Попробовав себя и там, и там, он вдруг понял, что больше не хочет ни опасности, ни нервного напряжения день ото дня.

В конце концов, он осел в магазине Джорджа и решил, что отныне хочет спокойствия и семейного уюта. С трудом вытерпев, пока Гермиона закончит учёбу, он рассчитывал, что они женятся и тут же заведут малыша, чтобы их ребёнок вместе с сыном Поттеров мог учиться на одном курсе. Осознав, что Гермиона планирует строить карьеру вместо того, чтобы стирать пелёнки и обхаживать его самого аки мама Молли, он поднял разговор о выборе.

Осознав, что мужчина, которого она терпела и к которому столько времени проявляла снисхождение, бросает её, Гермиона сильно расстроилась. Она негласно дала ему второй шанс после предательства, а он попросту отказался от неё из-за того, что её планы на будущее не вписались в картину его жизни.

Где-то глубоко внутри она понимала, что разрыв отношений с Роном — к лучшему. Но ей было очень больно и обидно от того, как быстро он принял решение отказаться от неё, в то время как она всё ждала у моря погоды.

Устроившись работать в Министерство магии, Гермиона вдруг осознала, что ей по статусу положен кавалер. Это осознание как раз совпало с женитьбой Рона Уизли на Лаванде Браун, но Гермиона никогда не смотрела на происходящее под таким углом.

Если во время учебы и в начале её карьеры отношения больше мешали, то теперь, когда она возглавляла Отдел международного магического сотрудничества, можно было задуматься о человеке, который бы скрашивал её одинокие вечера. А заодно и успокаивал её после ежедневных стычек с Малфоем, недавно возглавившим Отдел связей с общественностью. С учётом того, что бывала она либо у друзей семейных, либо на работе, то и присматриваться к мужчинам стала тоже на работе.

Найти себе подходящего мужчину в Министерстве оказалось проблематично. Крутить романы с подчинёнными или клерками не хотелось, а волшебники, равные ей по статусу, были, мягко говоря, специфичными. Большинство из них были откровенно старыми, а остальные — женатыми. Выяснилось, что более-менее свободных молодых сотрудников на руководящих должностях всего двое. Это Персиваль Уизли и тот же Драко чёртов Малфой.

Махнув рукой на бесплодные поиски, Гермиона внезапно встретила мужчину там, где меньше всего искала, — в кафе, недалеко от работы, где она ежедневно заправлялась латте без сахара перед тяжёлыми рабочими буднями.

Её часто обслуживал молодой приветливый мужчина. День за днём он без лишних слов подавал ей кофе, хорошо запомнив, какой именно она предпочитает. Спустя какое-то время к дежурному вопросу о том, какой бейгл она хотела бы сегодня, добавился вопрос о том, свободна ли она в пятницу вечером. Это было настолько неожиданно, что Гермиона попросту не успела придумать отговорку.

Уже на свидании выяснилось, что Кевин владел тем самым кафе и лично обслуживал исключительно приглянувшуюся ему Гермиону. Больше всего ей понравилось в нём то, что она нравилась ему. А потому она позволяла ухаживать за собой, слушала комплименты и даже сделала завивку, когда он как-то раз заметил, что её пушистые волосы сводят его с ума. Внимание Кевина к её внешности очень льстило, а его рассказы о том, что он мечтает о размеренной супружеской жизни, наполненной теплом и уютом, казались очень милыми. Она часто проводила с ним выходные. А по утрам вместе с бесплатным латте получала дежурный поцелуй и пожелание хорошего дня.

Закончилось всё ещё быстрее, чем началось. Он практически повторил слова Рона о том, что на первом месте у Гермионы работа и что он устал ждать, когда она найдёт для него время в своём расписании. Она не спешила впускать его в свою жизнь и знакомить с друзьями, а примерно через месяц «отношений» они окончательно рассорились. Внезапно выяснилось, что каждый из них считал собственную работу чем-то невероятно важным. Будучи далёким от дел министерских, Кевин считал, что Гермиона какой-нибудь секретарь или клерк и что, если их отношения перерастут во что-то серьёзное, она уволится и посвятит всю себя семье, помогая ему в кафе. В ответ Гермиона более детально рассказала ему, кем является и кем планирует стать, но его лишь рассмешили амбиции будущего министра магии.

Рон Уизли был первым мужчиной в постели Гермионы Грейнджер, но не первой её влюбленностью. Ещё детское, но такое искреннее чувство у неё появилось к другому её лучшему другу.

Гарри Джеймс Поттер, мальчик-который-выжил у Дурслей и не знал ничего о волшебном мире, как и сама Гермиона. Мальчик, который на первом курсе назвал её Великой Волшебницей. Который с ранних лет привык справляться с недетскими проблемами один. И которому хотелось помогать, хотя он никогда не просил. Хотелось делать это год от года, вопреки здравому смыслу, школьным правилам и любым логическим доводам.

Если Рон, сам того не желая, мог служить причиной её низкой самооценки, то Гарри был человеком, способным поднять её до небес в одно мгновение.

Он искренне волновался за неё, искренне предлагал свою дружбу, никогда не требуя ничего взамен. Он единственный, если не считать родителей, верил в Гермиону. Ведь у Гарри был особый талант. Нет, не спасать мир… ну, не только спасать мир. Он вдохновлял, дарил надежду и уверенность. Именно благодаря Гарри Рон поверил, что может быть отличным вратарём. Джинни в итоге стала прекрасной женой и матерью в основном потому, что её муж, начиная с первого дня их брака, смотрел на неё как на самую лучшую жену и будущую мать. Гарри был человеком, чьи ожидания хотелось оправдывать, и неважно, насколько это сложно.

Гарри Поттер верил, что Гермиона умнейшая и величайшая ведьма своего возраста, а потому ей не оставалось ничего, кроме как стать таковой. Гарри был невероятно добрым, смелым и сильным волшебником. Она видела, как он боялся того, что мог оказаться наследником Слизерина, как опасался неосознанно навредить ей, маглорождённой.

Влюбленность пришла к ней не совсем осмысленно. Как раз под конец третьего курса. Именно осознание того, что смелый и отчаянный Гарри стоит за её спиной, дало ей тогда силы врезать напыщенному Малфою.

В тот год Гарри был восхитителен верхом на гиппогрифе. Он был прекрасен в своей взрослой ярости в Визжащей хижине. И Гермионе было больно, почти физически, когда она встретила его взгляд там, у Запретного леса. Взгляд, когда Гарри понял, что его отец не придёт. Вместе с патронусом он тогда вызвал восхищение и восторг Гермионы.

Проживая с ним события повторно благодаря маховику времени, Гермиона находилась к нему близко-близко и впервые без Рона. Она стала замечать его запах, который с годами стал казаться родным. Гарри пах мылом и средством по уходу за метлой. Его ладони всегда были большими и тёплыми, слегка шершавыми от частых полетов. А взгляд изумрудных глаз будто проникал в самую душу.

Всё последующее лето она ловила себя на мыслях о том, что вспоминает этот его взгляд и такую живую счастливую улыбку.

Если с Роном они смотрели друг на друга, то с Гарри Гермиона всегда смотрела в одну сторону. Она почти готова была признаться ему в своей симпатии к началу четвёртого курса, но он как раз разругался с Роном и нужно было быть тем самым мостиком стабильности между мальчиками. А затем она заметила, что в той самой стороне, куда устремлён его взгляд, была Чо Чанг.

После того, как их с Виктором появление стало событием бала в честь Турнира Трёх Волшебников, Гермиона сдалась без боя.

В глазах Рона она увидела удивление и ревность, а в глазах Гарри лишь радость за подругу.

К тому же Рита Скитер дала ей исключительную возможность прочувствовать все минусы того, что значило быть девушкой Гарри Поттера. Гермиона взяла себя в руки и постаралась не думать о Гарри как о ком-то большем, чем просто друг. Самый лучший и преданный друг на свете.

Гарри в свою очередь замечал очень многое. Многое, но далеко не всё. Он видел её отношение к Рону и всегда поддерживал, когда рыжий вёл себя как болван. Он готов был умереть за Гермиону, и в ответ она готова была умереть за него, не совсем осознавая, что Гарри Поттер был готов так же умереть и за Рона, и за Молли, и за Невилла… Почти за любого волшебника, которого считал достойным.

Она пересмотрела свои чувства, отмела их в сторону и переключилась на Рона, лишь со стороны наблюдая, как красавицу Чанг сменила красавица и умница Джинни.

Гермиона позволила себе вспомнить и с новой силой испытать трепет близости с Гарри лишь однажды. В той самой палатке, когда Рон бросил их. Она до сих пор не может спокойно слушать песню Кейва, звучащую тогда сквозь шум старого приёмника.

Казалось, они двое были против всего остального мира. Уставшие, измученные, потерявшие родных. Гарри держал её в своих сильных руках и заставлял тихонько сходить с ума от счастья, окутывая её своим запахом. Когда он снял с неё злосчастный медальон, он как будто позволил Гермионе побыть слабой впервые за долгое время, побыть простой девчонкой. Его глаза словно побуждали расслабиться и забыться в его объятьях, принимая в дар танец с парнем, в которого она когда-то была влюблена. Позволить на три с лишним минуты переложить на плечи Гарри Поттера ещё и свои страхи. Чтобы потом с новыми силами менять этот мир к лучшему.

Она прогнала последнюю надежду на отношения с Гарри, когда по окончании битвы за Хогвартс он закружил Джинни в своих объятьях, а ещё через полгода позвал её замуж. В его глазах цвета майской листвы было столько счастья и заботы о Джинни, что Гермиона наконец приняла выбор друга и сумела порадоваться за него. Ведь он это заслужил.

Гарри Поттер считал Гермиону Грейнджер своей лучшей подругой и подружкой своей жены, а потому у Гермионы не было другого выбора, кроме как в очередной раз оправдать его ожидания.

Именно поэтому, оставив надежду найти кавалера на работе, она прибегла к помощи Джинни Поттер. А та, в свою очередь, старательно подыскивала Гермионе симпатичных авроров. Несколько свиданий вслепую спустя Грейнджер поняла, что устала неловко молчать и изображать заинтересованного слушателя рассказов об оперативной работе.

После разрыва с Кевином и стрижки, которую с лёгкой руки Рона в доме Уизли в шутку называли лесбийской, именно Джинни помогла Гермионе сменить имидж и подобрать помимо шикарных деловых костюмов ещё и платье для предстоящего приёма в Министерстве, приуроченного к празднованию нового года.

Начиная с первого года знакомства, они оскорбляли друг друга, используя фантазию и богатство воображения ради создания наиболее обидных прозвищ.

Безобидная «всезнайка» превратилась в «грязнокровку», а «папенькин сынок» — в «недоделанного Пожирателя Смерти». Прозвища эволюционировали с каждым годом и иногда даже несли в себе небольшую смысловую подоплёку. До того, как Малфой запустил в Гермиону Дантисимус, он с удовольствием обзывал её «лохматой бобрихой»; после того, как псевдо-Грозный Глаз превратил Малфоя в грызуна, Гермиона с удовольствием дразнила его «прилизанным хорьком».

К шестому курсу Малфой прекратил искать повод оскорбить Гермиону. Но если судьба всё же сталкивала их лбами, то в ответ на «убийцу», «чистокровного ублюдка» и «Пожирателя» он парировал обидными «мугодье» и «поттеровская шлюха».

Гермиона не ненавидела Малфоя. Ей было больно и обидно на первых порах, но потом она поняла, что Малфоем движут зависть и желание вывести её друга Гарри Поттера из себя. Она не могла позволить такому ничтожеству, как Драко Малфой, лишний раз расстроить и без того хлебнувшего неприятностей Гарри.

Лишь в плену, когда Сивый притащил их в малфоевскую обитель, она впервые увидела в Драко просто подростка. Напуганного, но ещё не совсем испорченного. Он впервые в жизни не выдал их, не проявил себя чёртовым трусом, хотя, несомненно, узнал Гарри, да и её тоже.

После войны их пути надолго разошлись, и она с удовольствием не вспоминала о белобрысом аристократишке. Несмотря на ограниченное количество мест в Магической части Англии, где можно получить высшее образование, им всё же повезло учиться далеко друг от друга и в разное время.

Гермиона впервые столкнулась с Малфоем в коридоре Министерства в свой первый рабочий день. Немного растерявшись, она лишь кивнула в знак приветствия, а он с гаденькой улыбкой назвал её по фамилии. Позже она узнала, что, как и она сама, Малфой теперь работает в Министерстве и справляется, кстати, неплохо. Долгая эволюция прозвищ остановилась на обращении друг к другу по фамилии и около года оставалась нерушимой.

Когда их кабинеты разместили по соседству, взаимная неприязнь перешла на новый уровень. Вспомнились школьные годы, но Гермиона теперь совсем не понимала его мотивов. Ведь больше не было Гарри, которого можно было бы выводить из себя, задевая её. Соблюдая субординацию и деловой этикет, они не могли открыто оскорблять друг друга. Но находчивый Малфой не растерялся.

Он раз за разом находил повод для «дружеских подколок» в её внешнем виде, причёске и манере одеваться. Дружескими эти подколы были лишь формально. По всей видимости, ему просто нравилось изводить Гермиону, несмотря на её должность и успехи в работе.

Самое обидное, что крыть в ответ Грейнджер могла лишь высмеивая его честолюбие, брезгливость и изнеженность, потому как внешний вид Малфоя был безупречен всегда. Порой она даже задумывалась над его шуточками, которые несомненно несли в себе толику правды для пущего воздействия. Но изменить в себе что-либо означало признать его правоту. Гермиона гордилась своим умом и способностями, а потому никогда и не пыталась добиваться чего-либо при помощи внешних данных. Со временем она привыкла к ежедневной потребности Малфоя унижать её достоинство. Она всячески пыталась не реагировать на его выпады, постепенно всё реже используя привычное «не твоего ума дело, напыщенный сноб» . Позже её ответы сократились до короткого «пошёл на хер, Малфой», при условии, что рядом не было никого из их коллег и подчинённых.

Именно поэтому, услышав комплимент по поводу новой причёски, Гермиона опешила. Она считала, что лелеющий традиции Малфой должен считать приемлемыми исключительно длинные волосы у волшебниц: ведь в древности считалось, что именно волосы несут часть магической силы. Даже Рон, который воспитывался гораздо фривольнее, не упускал возможности показать, насколько ему не нравится её новая стрижка.

Будучи свободной от отношений с Кевином, Гермиона снова стала приходить на работу раньше, а уходить под самый вечер. Её немало удивило, что свет в кабинете Малфоя горел уже до её прихода, а уходили по домам они практически одновременно.

Однажды из-за того, что она пришла на работу пораньше, Гермиона стала свидетелем странного «эпизода с кофе».

После расставания с Кевином Гермиона не могла больше пить свой латте без сахара в его кафе, а потому ей приходилось отстаивать длиннющую очередь в Старбакс.

Из-за этого Малфой и приходил раньше неё. Оказалось, что ему кофе приносил работник службы доставки. Сам факт этого вызывал у неё раздражение: неужели, будучи волшебником, стоило так заморачиваться ради утреннего кофе? В этом был весь Малфой. Впрочем, немного поразмыслив по этому поводу, Гермиона признала, что он делал это скорее ради экономии собственного времени, нежели ради выпендрёжа. Кроме неё никого ещё не было в отделе, а потому и выпендриватся ему было не перед кем.

Но эпизод с кофе заключался в другом. Она и узнала о кофейной доставке для Малфоя лишь из-за скандала, который разразился с утра пораньше. Из его кабинета вылетел сначала сам сотрудник доставки, а следом за ним и пластиковый стакан. Из громкого и презрительного выговора бедному парнишке Гермиона поняла, что Малфою принесли не тот заказ. Так Гермиона невольно узнала, что Драко Мафлой пьёт по утрам исключительно капучино с соевым молоком и очень расстраивается, если вовремя его не получает.

Вид злющего и невыспавшегося Малфоя радовал её до конца недели. Подколов его по этому поводу, она выслушала его гневную тираду о непрофессионализме «тупых кретинов», которые отказались с ним сотрудничать, после того как он «угрожал» их работнику.

В пятницу, сама не понимая почему, Гермиона решила купить в Старбакс капучино и для Малфоя. Теперь, когда он больше не экономил время за счёт доставки, она приходила первой.

Тихонько пробравшись в его кабинет и оставив стакан на столе, она столкнулась с ним нос к носу у самых дверей.

— Заблудилась, Грейнджер?

— Типа того, Малфой.

Гермиона попыталась протиснуться мимо него, но он не позволил:

— И как это понимать? С какой стати ты вломилась на моё рабочее место в моё отсутствие?

Осознав, что её поймали с поличным, она лишь обречённо вздохнула и кивнула головой в сторону стаканчика с зелёным логотипом на его столе.

Малфой всё же отошёл от двери и с подозрением уставился на свой стол.

— Капучино с соевым молоком, — тихо проговорила Гермиона и направилась на выход.

— Грейнджер?

Она остановилась, но не обернулась. Неужели он способен сказать кому-то «спасибо»?

— Почему на стакане твоё имя?

— Пошёл на хрен, Малфой.

* * *

То, что они называли друг друга по имени, нельзя считать полноценной ступенью в эволюции их обращений друг к другу. А всё потому, что они называли друг друга так меньше суток. На том самом министерском приёме в честь Нового года, для которого Джинни Поттер помогла Гермионе подобрать сногсшибательное чёрное платье, идеально подчёркивающее фигуру и оттеняющее новую стрижку.

Гермиона и вовсе не хотела приходить на праздник, но как руководитель отдела не могла не посетить данное мероприятие. Как назло, чересчур внимательный официант следил за тем, чтобы её стакан весь вечер был полон. А потому ближе к одиннадцати уверенной, но никак не твёрдой походкой Гермиона Грейнджер направилась к лифтам, чтобы через камин в атриуме попасть к себе домой и встретить новый год в компании Живоглота.

Гермиона посчитала, что лучше и честнее встретить этот год одинокой и в одиночестве, нежели одинокой, но среди толпы малозначащих чужих людей.

Покидая банкетный зал, она прошла мимо Малфоя, который в грубой форме объяснял горе-официанту разницу между шампанским и игристым вином. Почему-то сегодня его снобизм лишь улыбнул её, но не вызывал раздражение. Списав это на действие алкоголя, Гермиона слегка покачиваясь, но как всегда целеустремлённо продолжила свой нетрезвый путь к лифтам.

Зеркальные двери почти закрылись, когда начищенный дорогой ботинок вклинился между створками, заставляя двери разъехаться обратно. Малфой царственно вошёл в лифт и смерил Гермиону нечитаемым взглядом.

— Спешишь к семейке Поттеров, чтобы отпраздновать с ними?

— Как ты верно заметил, они семья, а потому и праздновать будут семьёй. Я там буду лишней. А ты? Торопишься на гламурную вечеринку с настоящим шампанским вместо игристого вина?

Малфой слегка ухмыльнулся, приподняв левый уголок тонких губ:

— Мне не нужно искать мест с тем, чего я хочу. Всё, чего я хочу, само ко мне приходит, Грейнджер.

Гермиона лишь закатила глаза.

Они почти одновременно направились к каминам, но, к огромной неудаче Гермионы, каблук подвёл её у самой цели. Нога подвернулась, скользнув по мраморному полу, и она бы упала, если бы не сильные руки, которые, подхватив, поставили её ровно.

Малфой продолжал её удерживать, и она осознала, что впервые стоит к нему настолько близко. Впервые за все годы знакомства он вообще прикасался к ней и почему-то даже брезгливо не отдёргивал рук. Подняв на него глаза, Гермиона заметила довольно странное выражение лица. Что-то между растерянностью и… обеспокоенностью? Его руки были тёплыми, а запах — дорогим и притягательным.

Они стояли так лишь несколько секунд, но казалось, что это длилось минуты. Нужно было поблагодарить его и выслушать ряд обидных замечаний по поводу своей неуклюжести. Она уже собиралась открыть рот, как и без того высокий Малфой задрал свою голову ещё выше. Проследив за его взглядом, Гермиона с ужасом осознала, что они стоят под омелой.

Убедившись, что она стоит достаточно устойчиво, Драко аккуратно убрал руки. Грейнджер забавно переводила взгляд с омелы на его губы и как будто ждала, что он рассмеётся и избавит её от тяжкой участи целовать их. Наивная, не зря же он дал взятку официанту, чтобы тот по возможности подпоил Грейнджер.

Пока Гермиона находилась в подобии объятий Малфоя, в голову полезли невероятные и немного порочные мысли. Виной тому были: длительное отсутствие у неё мужчины и конечно же — алкоголь. Омела над их головами и вовсе всё осложнила. Гермиона решила не предпринимать ровным счётом ничего. Пусть сам либо посмеётся, либо… Не успев додумать эту мысль, она вдруг перестала чувствовать на себе чужие, но такие тёплые руки.

Встретившись со взглядом серых глаз, Гермиона отчего-то зажмурилась. Как будто она боялась того, что могло произойти в следующую секунду.

А дальше она почувствовала тонкие пальцы на своём лице. Он необычайно нежно погладил линию её скулы, а затем коснулся тонкими губами её пухлого рта. По-прежнему ничего не предпринимая, она ощутила, как влажный поцелуй становится настойчивым.

Посылая здравый смысл куда подальше и взваливая всю вину происходящего на чёртова официанта, Гермиона позволила себе расслабиться и раствориться в поцелуе.

Сначала робко, а затем увереннее она ласкалась с ним языками и играючи прикусывала нижнюю губу. Совсем осмелев, запустила пальцы в шелковистые волосы Малфоя и наконец приоткрыла глаза. Он смотрел серьёзно, но расширенные зрачки выдавали его с головой. Немного улыбнувшись, Гермиона снова закрыла глаза и вместе с губами Малфоя неожиданно ощутила лёгкий рывок аппарации в области пупка.

В ту ночь он называл её по имени и рычал, а она в основном выстанывала одно-единственное слово из пяти букв. Его имя.

* * *

Утром в постели Малфоя не было никого, кроме неё самой. Услышав шум воды из душевой, примыкающей к спальне, Гермиона поборола в себе желание присоединиться и стала наспех собирать свои вещи с пола. Трезвость мышления, головная боль и обрывки воспоминаний о минувшей ночи безжалостно нахлынули на неё.

С абсолютно несчастным видом она трансгрессировала к себе домой.

* * *

Если то, что случилось в новогоднюю ночь, можно было назвать пьяной ошибкой или случайностью, то эпизод в подсобке произошёл явно в трезвом состоянии и случайностью не был. А потом был случай в пустом зале для заседаний. И в лифте. И в женском туалете Министерства.

В конце концов Гермиона перестала анализировать то, что происходит, и винить в этом себя. Она договорилась с собой, считая секс с Малфоем (а отныне они звали друг друга исключительно по фамилии) простой физиологической потребностью. Она старалась не думать о том, что происходит между ними, и долгое время ей это удавалось. Это не было отношениями. Просто секс. Очень хороший, качественный, страстный секс. Порой в её умную головку закрадывались опасения насчёт того, что Малфой её использует и когда-нибудь она об этом сильно пожалеет, но Гермиона успокаивала себя тем, что и она в равной степени использует его.

Они никогда не обсуждали своё поведение на людях, но по умолчанию вели себя как обычно, ничем не выдавая свою близость. Да и близость ли?

Когда Гермиона ушла в отпуск, они стали встречаться в её квартире, а иногда она и вовсе аппарировала к нему домой. Казалось, всех всё устраивало. Изредка Гермиона получала свою порцию обнимашек и нежных поцелуев, если нуждалась в этом. Малфой получал разрядку несколько раз в неделю и многие другие плотские бонусы, которые дают отношения с девушкой. При всём при этом отношений как таковых у них не было: не было ссор, скандалов, требований и обязанностей. Можно было потрахаться и разойтись по домам, а можно было остаться поужинать и снова потрахаться. Никто никому ничего не должен. Каждый наслаждался телом другого, а порой они могли даже обсуждать дела на работе или новости.

Никто и не собирался менять устоявшееся за два месяца положение вещей. До одного происшествия с камином.

Поздним субботним утром они лениво валялись в постели Гермионы и выбирали кухню, блюда которой могли бы заказать поесть. Малфой остался на ночь с пятницы, но уснули они лишь около четырёх утра. Он лежал на животе, а обнажённая Гермиона на нём сверху, иногда приподнимаясь и потираясь своей грудью о его спину. Полуденное солнышко лучами играло с платиновыми волосами, завораживая её и заставляя рассматривать светлые пряди под разным углом.

— Может, индийскую?

— На завтрак?

— Ну, уже практически обед.

— Слишком пряно.

— Тогда, может…

Её прервал вызов по каминной сети из гостиной. Камин открыт лишь для близких друзей и родных, потому наспех натягивая белую футболку оверсайз, Гермиона поспешила ответить.

Джинни Поттер смотрела на неё с прищуром:

— Ты чего такая растрёпанная? Привет.

— Здравствуй, Джин. Так суббота ведь, выходной день.

— Ты сейчас с кем-то? Чем занята?

— Нет, никого кроме меня и Глотика. Собиралась заказать себе еду.

— Хм… Я звоню, чтобы узнать, какие у тебя планы на завтра, у Гарри в отделе новенький. Такой красавчик.

— Джинни, я же объясняла, что устала от всех этих свиданий вслепую.

— Но…

— Никаких «но», у нас абсолютно нет общих тем для…

— Гермиона, но я уже договорилась на завтра, мы заказали билеты на матч, выручи меня. Или я чего-то не знаю и у тебя кто-то появился?

— Эм… нет, что ты… ладно, во сколько этот чёртов квиддич?

— Я знала, что на тебя можно положиться, а там, глядишь, регулярно станем устраивать подобные вылазки парами! Дети так утомляют…

— Джинни!

— Молчу-молчу! До завтра. Будь готова к семи.

Гермиона ещё немного постояла у камина. Босые ноги немного замёрзли. Осознав, на что согласилась, опасаясь быть застуканной в постели с Малфоем, она вздохнула и вернулась в спальню.

— Слушай, как насчёт китайской?

Гермиона уже собиралась залезть обратно в кровать и отогревать ступни о тёплого ото сна мужчину в своей постели, как заметила, что Малфой сидит и надевает носки.

— Ты куда?

— Значит, только ты и Глотик? Ничего не делаешь?

— В каком смыс…

— Конечно же, никого у тебя нет?

— Я не понимаю — к чему ты клонишь?

— К тому, Грейнджер, что я не собираюсь быть «никем» и просто дожидаться своей очереди.

— Это ещё что значит? Т… ты ревнуешь, Малфой?

— Ещё чего.

Гермина смягчилась. Её отчего-то позабавила реакция Малфоя. Взобравшись по кровати, она села сзади него и обняла ногами за талию:

— Мы же никогда не обсуждали вопрос моногамии, — она потёрлась щекой о его плечо и поцеловала шею. — Мы вообще ничего не обсуждали.

Драко фыркнул:

— А что тут обсуждать? Я не собираюсь тебя делить с кем-либо, тем более что авроры в большинстве своём тупые качки.

— Эй, Гарри — тоже аврор! Так значит, не собираешься меня делить?

— Это естественно, Грейнджер.

— А я тебя?

— А ты видела, чтобы я ходил с кем-то на свидания?

— Так мы с тобой… пара?

— Ну, претендовать на пост министра ты сможешь только года через три, а значит, с замужеством спешить смысла пока нет.

— Дурак!

— Да, мы пара.

Он повернулся и повалил её на кровать:

— Пусть будет тайская.

* * *

На квиддич с Поттерами и красавчиком-аврором она так и не пошла. Постепенно все, кроме Рона, смирились с тем, что у Гермионы отношения с Малфоем. Даже сама Гермиона.

Она открыла в Малфое желание позволять ей чувствовать себя слабой. Даже быть слабой время от времени. Приходить уставшей с работы и получать мягкие тапочки, чтобы не мёрзли ноги, тёплый ужин и вкусное вино. Неожиданно для себя она открыла в себе то, что ей иногда приятно быть слабой рядом с ним. Делить проблемы и переживания. Получать утешение, когда эмоции переполняли и перерастали в слёзы.

«Что за слёзы, мышка моя? Тихо, слышишь? Тихо. Иди ко мне. Вот так. Сейчас ты успокоишься, а завтра снова станешь сильной львицей и всем им покажешь».

«Мышкой» она была, только когда расклеивалась или плакала. Она «мышка», а он — «котик». Слащаво до одури, но эти обращения были их маленькой сопливой тайной. В остальное время они по-прежнему были Малфой и Грейнджер. Особенно на людях. И только в постели у них, уставших и находящихся почти на пике наслаждения, вырывались имена. Почему-то это добавляло ценности и весомости всему, что происходило их ночами.

Через полгода отношений среди их прозвищ завёлся паразит. Банальное вездесущее «зай» наконец сменило фамилии. Причём «заей» были как Драко, так и Гермиона. Джинни даже посмеивалась, говоря, что сегодня к ним на ужин придут заи.

Месяц за месяцем Драко привыкал к столь сложной и много думающей девушке. К её тараканам, привычке засиживаться до утра с книгой. Она требовала от себя и других невозможного — и ведь делала, тем самым восхищая его.

Гермиона смирялась с тяжёлым характером Малфоя. Он не боялся откровенно и порой грубо указывать на то, что, по его мнению, неверно. Никогда не лебезил, не прогибался ни перед кем. Но оттого и его нежность была в разы ценнее. Он был честен в ней, пусть и часто сдержан. Со временем он смирился и привык к Живоглоту и даже стал баловать его вкусняшками втайне от своей заи.

На седьмой месяц он настоял на том, чтобы Гермиона переехала к нему, так как слишком привык спать с ней рядом и просыпаться в обнимку. Оказалось, что Малфой готовит отличные завтраки, а Гермиона научилась делать ему капучино с соевым молоком.

Он никогда не подбадривал и не захваливал её, но вёл себя так, будто она заведомо лучшая женщина в мире и это даже не обсуждается. Как будто это само собой разумеющееся, ведь он — Малфой, а Малфои выбирают всё только самое лучшее.

Гермиона же единственная, кто смел критиковать его, и единственная, к кому он прислушивался. Она делала его лучше, а он её — увереннее.

Они ни разу не признавались друг другу в любви, но это им и не было нужно.

Эволюция их прозвищ достигла своего апогея и завершилась совершенно неожиданно.

Уставший Малфой вернулся поздно и погнал засидевшуюся в библиотеке Гермиону спать. Он быстро уснул, а она ещё дочитывала оставшийся десяток страниц последний главы любимой книги.

Постоянно контролирующий себя Малфой явно был на пределе своих возможностей из-за тяжёлых переговоров. Только во сне он расслаблялся и частично переставал себя контролировать. Гермиона обожала, когда он обнимал её во сне и сильно-сильно прижимал к себе.

В этот раз она едва успела отложить «Историю магии» на прикроватный столик: Драко почти резко, насколько это было возможно для практически спящего человека, накрыл её тело своим. Не открывая глаз, он страстно, болезненно-нежно гладил свою девушку и шептал ей на ушко, изредка играя с ним языком:

— Моя сладкая кошечка… как же я соскучился…

Частые поцелуи и такие горячие прикосновения вынуждали Гермиону прогибаться под его руками, тереться носом о мягкие скулы и шептать в ответ, называя его родным и любимым. После настолько чувственной прелюдии у Гермионы было первое в её жизни занятие любовью с любимым мужчиной.

Она не знала, расскажет ли Драко о том, как он вёл себя этой ночью, не знала, помнил ли он всё или хотя бы частично, что именно вытворял с ней. Но отныне она точно знала, что единственной фамилией, на которую теперь согласна будет поменять свою привычную «Грейнджер», может стать только «Малфой». Если он попросит.