Параллельная реальность (гет)

Жизнь моя, иль ты приснилась мне?

Сергей Есенин

Гермиона не знала, в какой момент в ней что-то надломилось. Может быть, это произошло, когда они с Гарри и Роном искали крестражи, или когда ей пришлось стать свидетельницей бессмысленной и ужасной смерти, или, возможно, когда она испугалась, впервые в жизни увидев такое количество крови так близко, и поскорее кинулась в лаз, ведущий обратно в школу, только бы убраться подальше от застывшего взгляда черных глаз. Этот взгляд потом еще долго снился ей в кошмарах: мертвый человек вдруг поднимался с пола и молча указывал на нее пальцем. Гермиона просыпалась в холодном поту с каким-то непонятным чувством то ли вины, то ли сожаления. После этого возникало устойчивое желание забиться как можно глубже под одеяло и больше никогда не видеть этот мир. Иногда ей даже хотелось — нет, не умереть — просто не жить, исчезнуть с лица земли, никогда не рождаться.

Это чувство какой-то внутренней неполноценности засело глубоко в сердце, притаилось до времени и незаметно для своей хозяйки разъедало потихоньку ее душу. Гермиона даже не сразу поняла, что что-то случилось. Когда лопнула та невидимая внутренняя струна, издав жалобный «пинг»?

Но жизнь продолжалась. Ее окружали друзья и близкие. Родителям вернули память, и они, хоть и рассердились на Гермиону за то, что та так легко подвергала свою жизнь опасности, простили ее. Потом мама ей рассказывала, что, даже не зная о том, что у нее была дочь, все равно любила и тосковала по ней. Тогда Гермиона недоумевала: как можно любить и тосковать по тому, кого никогда не существовало?

Хогвартс восстановили, и первого сентября студенты вернулись в школу. Гермиона тоже вернулась, хотя Гарри и Рон отказались. Но ведь она была Гермиона Грейнджер, и у нее были большие планы. А для осуществления планов требовалось законченное образование, и она училась.

Много лет назад, после поступления в Хогвартс одиннадцатилетняя Гермиона на себе почувствовала всю несправедливость магического мира. Она была самой лучшей ученицей, но все равно грязнокровкой и человеком второго сорта. Да, конечно, большинство учителей в школе так не считали, но за стенами замка был реальный мир, и он был несправедлив к таким, как она. Еще тогда Гермиона решила, что будет добиваться правды для всех обделенных в этом волшебном мире, который, несмотря на все свои недостатки, был так ею любим.

Дни складывались в недели, те — в месяцы. Хогвартс остался позади, и Гермиона начала работу в Министерстве. Она воевала за права магических существ, встречалась с Роном, потом готовилась к свадьбе. Но все равно на фоне этой обычной жизни ей постоянно казалось, что чего-то не хватало. Тот изъян, что сидел в ней, постепенно окрашивал все в черный цвет.

Первый раз это произошло после какой-то глупой ссоры с Роном. Наверно, она просто переутомилась на работе, устав бесконечно доказывать, что домовые эльфы — это мыслящие существа, обладающие самосознанием, и у них тоже были права. На какое-то мгновение Гермиона тогда вообразила, что у нее была совсем другая жизнь. Не было в этой жизни Рона и эльфов, а был Он. Да, именно так, с большой буквы. «Он» каким-то загадочным образом представлялся в облике покойного профессора Снейпа. Видимо, чувство вины все же не оставляло Гермиону. Но именно тогда впервые ей вдруг пришло в голову, что если бы у нее был Он, то не нужно было бы оправдывать свое существование бесконечной борьбой за права угнетенных. Вернее, она боролась бы, но не за какие-то там абстрактные права, а за права одного конкретного человека. Приходилось признать, что в глазах многих некоторые жертвы так и остались либо незамеченными, либо непонятыми. А скорее всего, просто преданными забвению. Да, Гарри, снедаемой все тем же чувством вины, что и она сама, позаботился о том, чтобы портрет бывшего директора появился в школе. Но его повесили в самый дальний и темный угол и поскорее забыли. Хотелось смотреть в будущее с надеждой и не вспоминать о неприятных событиях прошлого.

А Гермиона, запершись в ванной комнате и утирая слезы после той глупой ссоры с Роном, представляла себе, что сказал бы Он. Он не стал бы предъявлять ей дурацкие требования, как делал это Рон, возмутившийся тем, что Гермиона, в отличие от всех нормальных девушек, по вечерам не готовилась к свадьбе, а просиживала на работе, сочиняя манифесты и памфлеты в поддержку домовых эльфов, будь они неладны. Он бы похвалил ее, высмеял бы ее оппонентов и подсказал, что лучше написать, чтобы убедить общественность в необходимости оплаты труда этих несчастных существ. На самом деле Гермиона недостаточно хорошо знала профессора Снейпа, чтобы точно угадать, что именно он сказал бы в той или иной ситуации, но ей все равно хотелось представлять себе, что он обязательно бы понял и поддержал ее. Она даже зашла так далеко, что представила себе их свадьбу. Вот Рон, например, хотел пригласить как можно больше народу и праздновать несколько дней подряд. Как правило, Гермиона была рада сделать ему приятное, тем более, что ей, в общем-то, было все равно. Но где-то в глубине души, в самом ее потайном месте, надо полагать, как раз рядом с той черной тоской, что жила в ней уже несколько лет, ей все же мечталось, чтобы у нее была скромная свадьба: ее родители, несколько друзей и Он.

Тут в памяти Гермионы всплыл рассказ мамы о том, как та тосковала по несуществующей дочери. Гермиона поняла, что и сама томилась от какой-то непонятной утраты. С профессором Снейпом ее не связывали никакие отношения. Не было ничего, но Гермионе стало казаться, что она упустила что-то важное в жизни, что эта важность обошла ее стороной, а всего-то нужно было протянуть руку и дотронуться до нее.

Немного успокоившись, она отмела от себя эти дурацкие мысли, вспомнив, что жила хоть и в волшебной, но все же реальности. А в ней, в этой реальности, мертвых не воскрешали, тут уж никакая магия не помогала.

В тот раз они помирились с Роном, но именно с того момента как-то так повелось, что Гермиона придумывала себе параллельную жизнь. В той жизни был Он, их семья, и этого было достаточно. Там не было черной болезни, разъедавшей душу, но был человек, который всегда был на ее стороне, который, даже в самые трудные моменты, находил нужные слова поддержки. С которым они жили душа в душу. Там Гермиона была по-настоящему счастлива.

Она, конечно, не была полной дурой и понимала, что все это было плодом ее воображения, фантазией. Но выяснилось, что в этой фантазии было очень удобно прятаться от реальных невзгод, и Гермиона все чаще и чаще прибегала к этому способу.

Как-то совсем незаметно прошло время, они с Роном все-таки поженились. Родились и подросли дети. И вот, первого сентября две тысячи семнадцатого года Гермиона вместе с Роном, Розой и Хьюго стояла на платформе девять и три четверти. Вскоре к ним присоединился Гарри с семьей. Это был знаменательный день для Гермионы: ее старшая дочь впервые отправлялась в Хогвартс. Сама виновница торжества стояла рядом. Она была в нервном возбуждение от вида снующих людей, гама веселой толпы и предстоящего путешествия.

По обыкновению, на какую-то секунду мысли Гермионы уплыли в привычном направлении, и перед ее внутренним взором рыжие волосы дочери стремительно потемнели, а лицо из радостного сделалось напряженным. Дочь держала за руку высокого, черноволосого мужчину, и у окружающих не оставалось никакого сомнения в их близком родстве. Его лицо тоже было напряжено, брови сдвинуты. Гермиона подумала, что он беспокоился о том, что дочке с такой фамилией придется нелегко в школе. Наверняка в очередной раз пожалел, что пошел у Гермионы на поводу и не настоял на том, чтобы Роза взяла ее девичью фамилию. Вот глупый! Разве бы это помогло? Черные глаза, черные волосы и фамильный нос выдавали его отцовство. Гермиона представила себе, что в этот момент он посмотрела бы на нее, и она бы ободряюще улыбнулась, догадавшись о его мыслях. Для пущей важности она взяла бы его руку в свою и сжала, и ему сразу бы стало легче. Гермиона вообразила себе, что он бы почувствовал, как тепло разлилось по телу, словно в самом центре его существа вспыхнуло жаркое пламя. Так было бы всякий раз, когда он смотрел на нее, думал о ней, ощущал ее рядом. Это тихое счастье стало бы наградой за его прежние страдания. Ради него не жалко было и умереть.

Гермиона потрясла головой, и морок, ставший уже таким привычным за девятнадцать лет, рассеялся. Она смотрела в голубые глаза мужа, а он радостно ей улыбался. Рядом стояли их дети: Роза и Хьюго. Дочь нетерпеливо подпрыгивала на месте: ей поскорее хотелось сесть на ярко-алый «Хогвартс— экспресс» и отправиться в сказку. Гермиона оглядела шумную толпу, на которую упал выглянувший из-за облака луч солнца, так удачно пробившийся через клубы паровозного пара. Ей вдруг вспомнилось стихотворение, которое она услышала по радио, когда еще была совсем девчонкой:

Не стой над могилой моей, не рыдай,

Я — не в ней. Я не сплю. Я ведь жив — так и знай.

Я — как тысячи ветров, что дуют в пургу,

Я — как яркий алмаз, что блестит на снегу.

Я — как солнечный свет на созревших колосьях,

Я — как ласковый дождик в тёплую осень.

Ранним утром проснёшься в рассветной тиши,

Тут же радость к тебе от меня поспешит,

Как бесшумные птицы, что крУжат вдали.

Я — как звёзды в ночи, очевидцы любви.

Не стой и не плачь над могилой моей;

Я ведь жив. Не печалься — нет меня в ней⁽¹⁾

Гермиона втянула в себя свежий воздух сентябрьского утра и еще раз оглядела людей на платформе, отчаянно надеясь различить Его силуэт в толпе. Но Его нигде на было. За прошедшие годы она совсем измучила себя этими бесплодными фантазиями. Через несколько недель ей исполнится тридцать восемь лет. Столько же, сколько было и Ему, когда Он погиб. Сколько раз она пыталась заставить себя отпустить эту глупую мечту. Ведь ее жизнь — это Рон, и дети, и работа. А той, другой жизни никогда не было, нет и уже не будет. Но все ее попытки всегда заканчивались ничем, и она возвращалась к тому, с чего начинала. Черная заноза тоски все так же сидела в груди, причиняя боль при каждом ударе сердца. Гермиона опять пообещала себе, что, начиная с сегодняшнего дня, больше не будет думать о Нем, воображая параллельную реальность. В этот раз она обязательно справится. Гермиона вновь посмотрела на Рона и улыбнулась ему. Она потихоньку взяла мужа за руку, и тот ободряюще пожал ей пальцы в ответ.

1) Стихи принадлежат перу Мэри Элизабет Фрай. Оригинал и перевод можно найти здесь: https://www.stihi.ru/2015/10/21/500

Вернуться к тексту