Nobody Ever Dies (гет)

Колокольчик жалобно звякнул и смолк.

Широкая спина брата мелькнула в окне и исчезла.

Джордж оперся ладонями об острый край стойки и, опустив голову, тяжело выдохнул. Рон целый день трещал о вчерашних успехах Гарри в Министерстве, о вкусных блинчиках Гермионы, ныл, что в понедельник и выходить на работу смысла нет: все равно посетителей мало.

Посетителей и правда было мало, но Джордж упрямо работал каждый день, даже если Рон брал отгул. Так — проще. Так — легче. Видеть счастливые лица детей, упаковывать им подарки, показывать, как работает та или другая игрушка — все это помогало ему ненадолго забыть о кровоточащем сердце. О половине сердца. Другая половина давно лежала в земле.

Джордж протер край прилавка влажной тряпкой жизнерадостного лимонного цвета, постучал по аквариуму, в котором беспорядочно бегали карликовые пушистики, и подошел к решетчатому окну. Жара, накрывшая город с пятницы, не просачивалась сквозь стекла, и там, высоко над крышами, уже ползла тяжелая туча цвета спелой черники.

Гроза. Вот чего им всем так давно не хватало.

Зевнув, Джордж вытащил из кармана записную книжку и, нахмурившись, пробежал список товаров, которые сколько закончатся.

— Эй, Анджелина, ты не помнишь, у нас еще много канареечных помадок?

— Две коробки осталось, — мгновенно отозвалась она, выглядывая из небольшой комнаты позади прилавка, которая служила одновременно кабинетом и кухней. Он вдруг отметил, про себя, что глаза у нее красивые — как две больших миндалины. Карие и блестящие. — Джордж…

— Да? — он положил книжку на подоконник и повернулся к ней. Туча за его спиной, наверное, уже закрыла солнце. Перерезала доступ к земле.

Анджелина подошла к нему вплотную и слабо улыбнулась. Она была на голову ниже его, но такая же широкая в плечах, крепкая и ловкая, внешне полная жизни. От нее пахло жасмином — она только вчера попросила его купить ей какие-то дорогущие духи, которых было полно в соседнем магазине. Джордж засмеялся — но купил. Анджелина просила редко, а он был убежден, что добрая женщина — это довольная женщина. Если у нее будет все, то и поводов донимать его не останется. Меньше всего ему хотелось ругаться по пустякам.

— Закончились кристаллы Купидона и любовное зелье, — сказала она, глядя в его усталое лицо. В ее глазах отражалась точно такая же усталость — и неприкрытая грусть.

— Их купил тот вихрастый паренек? Чертов извращенец, — хохотнул Джордж, представив себе, как эффективно можно использовать одно и другое вместе. — А что с удлинителями ушей?

Анджелина провела рукой по темным волосам. Джордж знал, какие они на ощупь: жесткие и гладкие.

— Несколько штук еще есть, кажется.

— Придется снова сесть за работу. Рон завтра придет?

Анджелина пожала круглыми плечами. Рон ей не очень нравился, потому что слишком много ныл, хотя работал всего месяц. Но Джордж его понимал: нытьем брат скрывал другие чувства и другое настроение, которым не хотел делиться. Да и никто из них не хотел.

Анджелина, видимо, заметив выражение его лица, сделала робкий шаг и уткнулась носом в его грудь. Джордж обнял ее — машинально.

— Думаю, тебе не стоит больше делать Черные метки, — пробормотала она невнятно, но он понял. И сразу отодвинулся, разжав руки, ускользая от нее в противоположный конец комнаты. — Прости. Джордж, прости, я не то…

— Ерунда, — отозвался он глухо и зачем-то одернул фиолетовую футболку, хотя мать сто раз твердила: не одергивай — растянешь. А вот Фред всегда говорил: фиолетовый — залог успеха, и Джордж на следующее же утро после похорон накупил с дюжину одноцветных футболок. — Ты права. Делать Черные метки сейчас — все равно, что продавать лимонные дольки. Глупо и навязчиво грустно. Люди не любят вспоминать о плохом. Сколько их там осталось?

— Пять коробок, — Анджелина незаметно смахнула слезы и сделала вид, что ничего не было.

Такой вид они делали постоянно. Это немного, совсем немного — но спасало от потери крови и рассудка.

— Отошлем Малфоям, — Джордж снова хохотнул, представив себе обескураженное лицо Драко. — В конце концов, должно же им быть стыдно?

Смех на грани отчаяния — так они жили уже несколько месяцев. И не знали, как научиться жить иначе. Их семья иногда казалась Джорджу неправильной, больной, как поросшее лишайником дерево, построенной на отчаянии и страхе одиночества, страхе сойти с ума от горя и не вернуться из него к свету. Но все-таки это была семья — частичка тепла в тусклом послевоенном мире, и так же тускло светили золотые кольца на их левых руках.

Анджелина быстрыми, решительными шагами пересекла комнату и, обняв его за шею, поцеловала. Они были вместе потому, что не могли быть порознь, не смогли порознь справиться с потерей и теперь делили горе пополам. Это помогало дышать — тихонечко, но не задыхаться. Это даже оставляло сил на несколько шуток в день — раньше они сыпались из Джорджа десятками, как из подвешенного вверх тормашками гоблина золотые галлеоны.

За окном потемнело, и там, по черничному сентябрьскому небу глухими раскатами пробежал гром. Анджелина вздрогнула и только сильнее прижалась к нему. И тогда Джордж ответил на поцелуй — он всегда отвечал, потому что его сердцу так нужно было тепло — ее тепло, ее нежность, ее прикосновения, то блаженное забытье, которое наступало после близости.

Продолжая ее целовать, он тихонечко подтолкнул ее к прилавку и, легко приподняв, посадил на него, оказавшись в плену ее сильных ног.

У нее всегда было слишком много пуговиц — Джордж с закрытыми глазами, только по их количеству мог сказать, какого цвета ее рубашка. Сегодня — синяя. Двенадцать пуговиц.

Он дернул их, вырывая, и Анджелина тихо застонала, запуская пальцы в его волосы.

— Хорошо, что Рон пораньше ушел, — пробормотал Джордж, целуя ее острые, жаждущие ласки соски и гладя округлые, налитые бедра. — Кажется, я проголодался…

Анджелина нравилась ему — такая податливая в его руках, но невероятно сильная, гибкая и цельная — не какая-нибудь худощавая девица вроде тех вейл на свадьбе Билла. Когда ее рука расстегивала непослушную ширинку его брюк и скользила внутрь, он забывал обо всем — пусть ненадолго. Секс — лучше, чем бутылка огневиски, выпитая в одиночестве, хотя суть у него — та же. Опьянить.

Чувствуя, как твердеет член, Джордж резко задрал полосатую юбку Анджелины и страстно придвинул девушку к себе, отодвигая в сторону трусики. Она застонала сильнее, запрокидывая голову назад и опираясь руками о полированную поверхность стола. Опираясь — и задевая стоящие на нем Кусачие кружки. Они упали на бок с жалобным стоном, и Джордж, взглянув на них, уже не смог отвести взгляд. Сразу вспомнилось то ноябрьское утро в жаркой факультетской гостиной, когда Фред впервые притащил такую кружку с собой и случайно испробовал ее на Кэти Белл. Она визжала так пронзительно, что перебудила всю башню, и Грейнджер потом с недовольным видом сидела за завтраком: ей не дали доспать; и Рон досадливо закатывал глаза, а Невилл на всякий случай отсел подальше, к Джинни; но Фред смеялся. Фред так оглушительно смеялся, что его смех словно и сейчас наполнял магазин.

Боль, приглушенная желанием, вернулась с яростной силой.

Джордж потянулся к кружкам и медленно взял в дрожащие руки, потом взглянул на Анджелину, которая спешно одернула юбку и зажала руки между ног. Они долго смотрели друг на друга, не двигаясь, закусив губы, чтобы молчать. Любви не было, была потребность — в семье и тепле. Огонь остывает, живые сердца — нет.

Джордж обреченно повернулся, подошел к полке и нарочито громко поставил кружки на место. Кто вообще снял их оттуда? Анджелина за его спиной продолжала сидеть на прилавке, невидящим взглядом смотря перед собой.

— Никто на самом деле не умирает, да? — тихо спросил он, не оборачиваясь и стараясь сморгнуть выступившие слезы.

— Никогда, — тихо ответила она и спрыгнула вниз.